Несколько мыслей о русской географической терминологии по поводу слов: лиман и ильмень

Записки Императорского Русского Географического Общества по общей географии. – 1869. – Т. 2. – С. 125-138.

Слово лиман у нас вообще весьма употребительно также точно как и слово ильмень, для обозначения вместилищ стоячей воды. Значение этих слов совершенно не разграничено, как между собой, так и от близких к ним понятий залива и озера. Так как такое разграничение и определение точного смысла их и подобных им синонимов, как например: пролив, гирло, салма, шар; мыс, лбище, нос, наволок, рынок и т. п. было бы весьма важно для установления русской географической номенклатуры, то я позволю себе здесь войти по этому предмету в некоторые рассуждения.

Слово лиман употребительно по всему прибрежью Черного и Азовского морей, где слово ильмень совершенно не­известно; напротив того слово ильмень употребительно у берегов Каспийского моря и по низовьям впадающих в него рек, и там не знают слова лиман, так что астраханец назвал бы все известное в Черномории под именем лиманов — ильменями, а черноморец назвал бы ли­манами все приволжские ильмени. Следовательно, по народному употреблению эти два слова не только синонимы, а вполне тождественны. Но для научной географии было бы весьма важно иметь возможность обозначать определенными словами всякий, легко схватываемый, характер местности. Сочинять слова чрезвычайно трудно, и такие сочинения редко удаются, потому что редко соответствуют духу языка. Поэтому должно почитать обстоятельством весьма благоприятным, если, для обозначения сродных между собой понятий, уже существует в языке несколько названий. Дабы сделать их годными для научной терминологии, надо только придать их неопределенному, так сказать расплывающемуся смыслу необходимую для научной терминологии точность и определенность. Но при этом также нельзя поступать произвольно, ибо в таком случае предстоит опасность впасть в совершенное противоречие научной терминологии со значением, придаваемым словам в общем употреблении: как например это случилось с химической терминологией по системе французских химиков конца прошедшего и на­чала нынешнего столетия, по которой настоящая-то соль и не подошла под научное определение соли. Это производит сбивчивость, которой конечно по возможности желательно избегать. Мне думается, что, при присвоении научного смы­сла употребительным в разных местах географическим названиям, полезно бы было держаться методе, которую я объясню на примере слов: лиман и ильмень.

Хотя эти слова употребляются безразлично для обозначения всякой поверхности стоячей воды, находящейся в связи с реками — первое у берегов Каспийского моря, а второе у берегов Черного и Азовского морей; однако же, эти поверхности стоячей воды в той и в другой местно­сти имеют некоторый особый, если и не исключительный, то, по крайней мере, преимущественный характер, которым друг от друга отличаются. Именно Волжские ильмени суть по большей части побочные озеровидные расширения рукавов Волги; а Кубанские лиманы — морские заливы, отделен­ные от моря косами. Первое суть исключительно речные пресноводные образования, по крайней мере, в настоящем фазисе их развития, и потому постоянно имеют пресную воду; вторые же суть образования, в которых участвовали как, море, так и реки, а потому и вода в них не со­вершенно пресная, так как через гирла косы смешивается с морской, но и не столь соленая как в море, потому что разбавляется вливающейся рекой. Если принять такое определение, то названия ильмень и лиман получают то­чное и определенное значение, какое должен иметь всякий научный термин, а между тем в большинстве случаев это значение не будет в противоречии с народным употреблением: жители Кубанской дельты, продолжая употреб­лять исключительно слово лиман, а жители Волжской — слово ильмень — будут, однако же, в большинстве случаев употреблять эти слова в том именно смысле, который был бы признан за ними в науке. Таким образом, ли­ман был бы видовым понятием относительно родового залив; а ильмень относительно родового — озеро. Различие лимана от залива вообще заключалось бы в присутствии косы, суживающей вход из него в море, и такая коса была бы существенным признаком лимана; к этому при­знаку присоединялся бы большей частью, хотя и не всегда, еще и другой — солонцеватая вода — более пресная, чем в самом море. Но если однако река, отгородившая в вза­имодействии с морем, свой залив косой, впоследствии совершенно бы иссякла, то вдавшийся в материк залив, будучи окружен более сухой атмосферой и потому силь­нее испаряясь, мог бы вознаграждать свою убыль только из моря и, следовательно, рассол его должен бы все бо­лее и более концентрироваться и превзойти соленостью то море, с которым залив находится в соединении. Само собой разумеется, что тоже бы случилось, если бы приток из впадающей реки сделался меньше избытка испарения. Таким образом, под определение лимана должны подойти не только называемые уже теперь этим именем заливы: Курчанский, Ахтарский, Бейсугский, Ейский, Миусский, Дне­провский, Днестровский, также как и залив Астрабадский, озеро Энзелинское и т.п., но и Сиваш и Карабугазский залив, несмотря на чрезвычайную соленость их воды. Слово лиман совершенно точно переводилось бы немецким словом Haf — и Dnester-haf (Днестровский лиман), Dnepr-haf (Днепровский лиман), также как и Куронский лиман (Kurisch-haf), Пресный лиман (Frisch-haf) были бы переводами, вполне передающими смысл подлинника.

Различие ильменя от озера состояло бы в том, что берега озера существуют сами по себе, совершенно неза­висимо от налитой в них как в чашу воды, и могут быть ею только подмываемы или вообще изменяемы, между тем как берега ильменя никакого самостоятельного, независимого от наполняющей его воды существования не имеют; — они состоят из осадков той же самой воды, которая и ильмень наливает. Очевидно, что такие берега не могут быть постоянными; иногда ильмень увеличивается, гораздо же чаще быстро уменьшается. Эта быстрота изменения ильменей сравнительно с относительной неизменяе­мостью озер, кажется мне, имеет достаточно важное значение, чтобы отличить эти две формы особыми именами. При этом надо заметить, что если ильмень логически, т. е. по определению, даваемому слову озеро, подходит под это понятие, то зато генетически между ними нет никакой связи, и ни озеро в ильмень, ни ильмень в озеро перейти не могут; связь же эта напротив того существует между ильменем и лиманом, и весьма часто, можно даже ска­зать всегда, лиманы переходят в ильмени — так например Ахтанизовский лиман есть настоящий ильмень, хотя не очень давно был лиманом, соединяясь гирлом с морем, и имея солонцеватую воду. Мне не известно иностранного слова, которое бы в точности переводило слово иль­мень; ближе всех подходит, кажется, слово лагуна — но оно, собственно говоря, равнозначаще понятиям лимана и ильменя, не разграниченным между собой, как они у нас теперь употребляются. Лагуны Венеции настоящие лиманы; лагуны же Комачио могут быть названы скорее ильменями.

Если применить вообще прием, употребленный мной здесь, для обращения в точные научные термины общеупотребительных, но не имеющих совершенно определенного значения, и собственно говоря, тождественных по смыслу своему слов лиман и ильмень; — то кажется можно бы ус­тановить точную, научно-географическую номенклатуру, тер­мины которой находились бы в наивозможно меньшем противоречии с общеупотребительным значением их. Прием этот заключается в том, чтобы: 1) употреблять для научных географических терминов — слова уже суще­ствующие в языке; 2) ограничивать смысл этих, по боль­шей части совершенно тождественных по значению, слов, сообразно с теми характеристическими особенностями, ко­торыми отличаются обозначаемые ими предметы в той местности, откуда заимствовано слово, так чтобы в боль­шинстве случаев общеупотребительное значение слов сов­падало с научным; 3) если смысл названий совершенно тождествен, или если одно и тоже название имеет нес­колько так сказать сливающихся вместе смыслов, избирать то название или тот смысл, который почему-либо имеет преимущество на своей стороне.

Возьмем несколько рядов терминов, относящихся к одному роду названий, и рассмотрим их с этой точки зрения. Например, море и его вдавшиеся в материк части обозначаются словами: море, залив, губа, бухта, култук, кут, фиорд, проран, лиман. Из них залив и море имеют два смысла: один общий и другой частный. В общем смысле под морем разумеется всякий водоем, какой бы вели­чины или формы он ни был, наполненный морской водой. Так видящий пред собой океан, Каспийское море, Финский залив, или Керченский пролив, может правильно сказать, что видит перед собой море, и Керчь, Ревель, Баку, Кадикс могут быть без ошибки названы приморскими городами. Также точно в общем смысле залив означает вдавшуюся в материк часть моря, какова бы ни была ее величина или форма. В этом смысле будет правильно назвать и Бенгальский залив и Севастопольскую бухту заливами, и в этом общем смысле обоих слов залив составляет подчиненное, видовое понятие относительно главного родового понятия море. Но в частном смысле, как под мо­рем, так и под заливом мы разумеем только известной величины и формы части моря вообще, и нередко оба названия смешиваем, Красное море и Аравийский залив, Адриатическое море и Венецианский залив, Гасконский залив и Бискайское море. Какое же из этих общеупотребительных названий правильно? Слова залив и море обозначают формы, имеющие столь обширное распространение, что ко­нечно не может быть и речи о местном употреблении этих слов. Но предложенное мной правило будет соблю­дено, если будет соблюдена цель, для которой оно пред­ложено, т. е. если в большинстве случаев общеупотреби­тельное значение слова совпадает с научным. Но в большинстве случаев под морями разумеют водоемы или почти самостоятельные, каковы Балтийское, Азовское, Чер­ное, Мраморное, Средиземное, Охотское, Японское, к которым не применяют слова залив, или совершенно самостоя­тельные, как моря Каспийское и Аральское. Существенный характер моря, следовательно, есть самосостоятельность, т. е. или совершенное отделение от других морей, или соединение с другими морями или океанами, лишь малой частью всей окружности их. Такое слабое соединение не нарушает самостоятельности моря, ибо, как опыт показывает, несмотря на такое соединение, вода Азовского и Балтийского морей заключает в себе приблизительно впятеро менее соли, чем вода океанов, вода Черного почти вдвое менее, а вода Средиземного несколько более чем океан. Напротив того большинство собственно так называемых заливов, как-то: Гвинейский, Бенгальский, такой самостоятельности не имеют. Следовательно, дабы придать выражениям море и залив (в частном смысле) научную определенность, и в то же время как можно менее нарушить общее разговорное значение их, следовало бы дать им такое определение: морем называется наполненный морской водой водоем или вовсе не соединяю­щийся с другими такими же водоемами, или соединяющийся с ними лишь посредством одного или нескольких проливов и в таком случае Венецианский и Аравийский за­ливы должны бы называться не иначе как морями Адриатическим и Красным; а Гасконское море не иначе как Бискайским заливом. Правда, в этих случаях не де­лается ни малейшего насилия общему употреблению, так как все эти водоемы носят двоякое название и только одно из них избирается за научное. Но как же посту­пить с Белым морем, Немецким морем и Персидским заливом? Тут нам без некоторого насилия общему упот­реблению нельзя бы обойтись, и если бы педантически строго проводить точность научной номенклатуры, — в которой, соб­ственно говоря, именно в этих случаях, как касающихся предметов чрезвычайно известных, нет и большой надоб­ности; Персидский залив пришлось бы произвести в море, а Немецкое разжаловать в залив, Белое же разделить на море и на залив, как это впрочем, наши Беломорские мореходы и делают. Они называют Белым морем только южную часть этого водоема до горла, суживающегося у острова Сосновца до 42 верст; а расширенную часть его, лежащую между Святым носом, Канинским носом и Горлом, считают уже океаном, что вполне оправдывается характером волнения, приливов и отливов и фауной, ибо во всех отношениях Святой и Канин носы никакой граничной черты не составляют, тогда как горло составляет весьма резкую: и поэтому часть моря к северу от горла сле­довало бы считать заливом и называть хоть Беломорским заливом, в отличие от настоящего Белого моря. Таким образом, удовлетворительно и почти без насилия общему употреблению разграничились бы названия, море и залив. Но залив все еще смешивался бы с губой, с бухтой.

Принимая опять во внимание, за какими именно зали­вами остается преимущественно это название, и какие назы­ваются губами, бухтами, как например: Гвинейский, Бенгальский, Бискайский заливы, Чешская, Мезенская, Кандалакская, Двинская и Онежская губы; Севастопольская, Балаклавская, Петропавловская и т.д. бухты, придем к заключению, что разница между ними основана лишь на ве­личине, что бухтой называется такой залив, весь берег которого можно с одной точки окинуть глазом; заливом большие вогнутости материков, а губами вогнутости сред­ней величины, которую, однако же, трудно определить каким-либо положительным признаком, и ничего другого не остается, как принять за мерило те заливы, которые пре­имущественно этим именем обозначаются. Следуя этому правилу надо бы называть такие заливы, каковы например Финский, Рижский, Керкинитский и даже Ботнический — губами. Таким образом, для разграничения понятий: моря, залива, губы составилась бы следующая схема:

Море (в общем смысле), его виды: океан, залив (в общем смысле), пролив.

Залив (в общем смысле): море (в частном смысле); залив (в частном смысле, т. е. вогнутость моря, не имею­щая самостоятельности, но обширных размеров); губа, бухта.

То, что слова море и залив принимаются в различных смыслах, составляет, конечно, неудобство, но избег­нуть его невозможно, не прибегая к кованию новых слов, без чего, однако весьма можно обойтись.

Но губы бывают различных форм и для обозначения некоторых из них существуют отдельные слова. Так у нас есть слово проран для обозначения узкой, но весьма далеко вдавшейся в материк, губы. То же самое, если не в природе, то на карте, обозначает и получив­шее у нас гражданство слово фиорд. Но, принимая одно за перевод другого, мы точно также лишили бы себя воз­можности обозначать точным термином две различные географические формы, как принимая слова лиман и иль­мень, за совершенно тождественные синонимы. Дело в том, что фиорд есть такой проран, который занимает собой узкую, длинную и глубокую трещину в горах и притом, как кажется, всегда в горах плутонической, а не осадоч­ной формации; проран же такой фиорд, который наливает собой овраги, т. е. промоины в равнине с рыхлой, гли­нистой, или песчано-глинистой, много что мягкой, каме­нистой почвой, как наши новейшие третичные образования. Такое разграничение смысла слов фиорд и проран, тем более важно, что в России встречаются обе формы. Кроме проранов по северо-западному берегу Каспийского моря — этим именем весьма хорошо мог бы быть назван Мерт­вый култук. Настоящие же фиорды составляют некоторые узкие, длинные губы, отделяющиеся от Кандалакской губы, также как и Кольская губа.

Затем для обозначения, вдавшихся в материк частей моря, остаются у нас, из известных мне, еще слова: кул­тук и кут. Первое из этих слов, не будучи русским — в тоже время не обозначает собой никакой особой формы или величины залива, и потому нет нужды прини­мать его в нашу географическую терминологию, и он должен оставаться только как приставка в сложных собственных именах, точно также как приставки нор, куль, су, тау или таг. Что же касается до слова кут, то оно обозначает не какую-либо особую форму или величину за­лива, а слепой, вдавшийся в материк конец его — и в этом смысле кажется мне весьма удобным для употребления, и ему могло бы противополагаться также употребитель­ное у нас слово горло, т. е. место входа в залив, губу, или бухту.

Говоря о названиях, обозначающих различные части моря, нельзя не упомянуть еще о превосходном географическом термине, употребляемом у нас на севере, для обозначения открытого моря, которое называется голомя — соответствующего которому мне не известно ни на одном языке. Удобства простого слова для выражения этого понятия очевидны. Например, вместо того, чтобы говорить: сто­рона острова, обращенная к открытому морю, архангельцы говорят голоменная сторона острова, точно также как держи в голомя, или держись голоменнее.

Возьмем еще ряд слов: пролив, салма, шар, гирло, виска.

 Салма и шар суть полнейшие синонимы пролива, и по­тому как лишние не должны получать места в географи­ческой терминологии. Шар употребляется правда еще и в смысле речного рукава — но и тут не обозначает какой-либо особенности. Можно бы, правда, отличить в понятии пролива несколько оттенков, как например, пролив, разделяющий материк от материка, материк от острова, или остров от острова; или в другом смысле: пролив, представляющей лишь сужение моря и пролив, ведущий в залив — в кут не имеющий выхода — в этом последнем значении можно бы, пожалуй, употреблять слово горло, но надо заметить, что все эти различия суть чисто отвлечен­ные и характера самого пролива вовсе не изменяют — так сказать не написаны на лице его, почему и не могли по­лучить особого обозначения на языке народа. Другое дело различие, подобное предложенному нами между фиордом и прораном, но такого различения нельзя отыскать в местном употреблении слов: пролив, шар и салма — ибо каждым из них обозначаются все роды проливов, так что назвав, например, салмой пролив между низменными берегами, а шаром между гористыми, или наоборот, мы поступили бы совершенно произвольно. Зато, словом гирло можно бы воспользоваться. Смысл этого слова, употребляемого лишь у Черного и Азовского морей, чрезвычайно не­определенный, расплывающийся, как я выразился. Оно имеет следующие значения: 1) Пролива, как например, Геническое, Ясенское, Миусское, Ейское, Ахтарское гирла. 2) Фарватера, составляющего как бы продолжение пролива, так, когда говорят об Ахтарском гирле, разумеют не только суженную часть моря между оконечностью Ачуевской косы и берегом, а продолжают его далеко внутрь лимана. 3) Устья реки и притом, как самого устья перед расширением его в лиман или в море, так и самого рукава реки на некоторое расстояние вверх. 4) В рукаве реки самого русла или стремени. 5) Гирла во множественном числе обозначают еще совокупность всех рукавов реки, протекающих по дельте: так проехав Елисаветинскую станицу, ниже которой начинает Дон разделяться на рукава, гово­рят: мы въехали в гирла Дона. Наконец 6) гирлами же называют и часть моря, составляющую так сказать под­водное продолжение дельты, так например, став на мель на пути из Ростова в Таганрог, там, где фарватеры или русла ограничиваются уже не низменными берегами дельты, а подводными мелями их разделяющими — все-таки говорят, мы стали на мель в гирлах Дона. Какое из этих различных значений признать научным термином? Я думаю, что именно последнее, потому что для выражаемого им понятия термина вовсе не существует, для всех же прочих уже есть названия. Так как все проливы Азовского и Черного морей, называемые гирлами, принад­лежат к числу проливов между низменными берегами, то можно бы, пожалуй, придать этому слову и этот оттенок; но таким образом мы выиграли бы название именно только для обозначения оттенка предмета; называя же гирлами под­водное продолжение дельт, мы получаем термин для обо­значения особого рода местности, вовсе названия не имеющей.

Слово виска употребляется в восточной части Архан­гельской губернии для обозначения всякого рода протоков, соединяющих озеро с озером, с морем, с рекой. В этом смысле, например Нева, Свирь, Волхов и даже Су­хона были бы не реками, а висками, но, однако же, это значение придается виске по исключению, как бы по педан­тической логичности, и его искусственность и нерациональность слишком очевидна, чтобы ее доказывать. Но, ограничив смысл его такими короткими проливами, которые соединяют между собой два озера, не имея определенного течения, как например, пролив, соединяющей Псковское озеро с Чудским, мы бы получили географический термин, для различения озерных проливов от морских.

Для обозначения, выдающихся в море или вообще в водоем частей материка, мы также имеем целый ряд слов, выражающих различные оттенки этого понятия, ко­торыми наука также еще не вполне воспользовалась, а именно: мыс, лбище, нос, наволок, рынок, коса, стрелка. Иностранные слова: promontorium, Vorgebirge, а также хотя и не столь ясно cap — выражают собой понятие о вдавшейся в море горе, чего словом мыс, которым их переводят, вовсе не выражается. Мыс значит только выдающаяся углом часть материка, без всякого обозначения ее специального характера. Vorgebirge и стрелка одинаково мысы. Притом, сколько мне известно, мыс, как слово, имеющее общее значение, нигде в народе и не употребляется — следовательно, только это общее значение и должно бы быть за ним сохранено. Выдающаяся в море гора называется лбищем, что составляет почти буквальный перевод слова cap, или носом. Между тем и другим названием как по аналогии ими выражаемой, так и по действительному народному употреблению очень легко схватить различие. Лби­щем называется такая вдавшаяся в воду возвышенность, ко­торая не представляет значительного понижения ее хребта к оконечности, оканчивается обрывом или кручью и притом вдается не слишком острым углом. Так, например Нордкап или Аю-даг в Крыму были бы лбищами. Напротив того, нос вдается узкой полосой далеко в море, как и стрелка и с заметным понижением хребта к его оконечности. Таков, например Канин нос. Но может и равнинная поверхность вдаваться в море или просто об­разовать угол при повороте берега. Таков, например мыс, к которому припаяна коса Долгая, да и вообще все мысы Азовского моря. Такие мысы называются на Белом море наволоками, а на Каспийском — рынками. Так как эти названия тождественны по смыслу, то только одно из них должно быть оставлено, и, по моему мнению, надо от­дать предпочтение первому, как потому, что оно весьма характерно и образно; — наволок, потому что он навола­кивает или заволакивает зрение, представляет ему предел, за которым берег уходит из виду; так и потому что устраня­ет смешение с рынком торговым*. Характерный признак кос и стрелок заключается в том, что они составляют не вдавшиеся в воду части берега, а вдавшиеся в нее — ею самой образованные намывы или наметы, так что меж­ду косами и стрелками и прочими видами мысов тоже раз­личие, которое по данному выше определению существует между ильменем и озером.

Мне бы хотелось представить еще пример из горных форм, но мне не случалось бывать в такой гор­ной стране, которая издавна была бы обитаема русскими, что можно найти только в Сибири или на Урале. Ограничусь в этом отношении одним замечанием. Вершину Крымских гор составляет равнина, в несколько верст шириной. Эта равнина называется яйлой, т.е. пастбищем. Но какое нам дело до татарского значения слова, и почему бы не употребить его вообще, для обозначения равнин или плоскостей так сказать срезывающих горные вершины, но не достаточно обширных, чтобы называться плоскими воз­вышенностями или плоскогорьями. Мы могли бы тогда ска­зать что Гуниб или Столовая гора на мысе Доброй На­дежде суть яйлы, как говорим, что Тенерифская гора есть пик. Слово плато, или правильнее (насколько это возможно) плято, также не может заменить слова яйла, потому что оно неопределенно, и одинаково относится как к Среднеазиатской возвышенной равнине, так и к небольшой горе с плоской вершиной.

Этих примеров, кажется мне, будет достаточно для уяснения моей мысли о том, как можно бы пользоваться народными географическими названиями, для перевода их в точные научные географические термины.

* Как ни странно это покажется, однако же, слово рынок в смысле мыса, и в смысле торгового места имеют совершенно одинаковое происхождение, обо­значая в обоих случаях столпление: только в последнем случае людей, а в первом водяных птиц. Это доказывается тем, что на Белом море и на Мурманском берегу места, где скучиваются птицы — что действительно бывает на выдающихся частях берега — называются базарами; на Азовском же море места моря особливо замечательные по богатым уловам, где, следовательно, скопляется много рыбы и ловцов, называется базарными местами.