Синяговский Д.Б.: Положения теории культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского о заимствованиях и о «прививке» как одном из способов воздействия цивилизации на цивилизацию

Труды Н.Я. Данилевского впечатляют не только содержанием, но и безупречной формой изложения. Трудно найти другого учёного – философа, социолога, в работах которого столь глубокие мысли и иногда сверхвитиеватые рассуждения излагались бы в таком максимально удобовоспринимаемом виде. С другой стороны, весьма значительная доля трудностей восприятия трудов мыслителя связана с особенностями категориального аппарата теории культурно-исторических типов. Дело в том, что некоторые категории, такие, как, например, «цивилизация», «культурная деятельность», в теории типов полисемичны, то есть имеют два (например, «тесное», или «узкое» – и «широкое»), а то и три значения и используются автором теории попеременно в разных ипостасях и нередко без уточнений, в какой именно. Кроме этого, наличие ряда терминов, описывающих близкие, но не тождественные понятия, может создавать ложное впечатление взаимозаменяемости и взаимопроникаемости понятий. Всё это может послужить препятствием к восприятию как отдельных положений теории, так и всей теории в целом. Именно по этой причине мы будем вынуждены в начале раскрытия темы уделить некоторое время выявлению истинных значений терминов.

Положения о взаимодействиях между цивилизациями изложены Н.Я. Данилевским в книге «Россия и Европа» в пятой главе, которая называется «Культурно-исторические типы и некоторые законы их движения или развития».

3-й закон развития типов в книге назван «Закон непередаваемости цивилизации», это название можно увидеть в оглавлении[1], где каждая глава разбита на смысловые части, параграфы, каждый из которых имеет своё название[2].

Первый возникающий вопрос – в каком значении использовано слово «цивилизация». Понимание его в существующем контексте как синонима «культурно-исторического типа» исключено, так как в первой фразе формулировки закона цивилизация описана как функция, принадлежность культурно-исторического типа:

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает её для себя, при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций. (5:4)

Да и второй закон также говорит о «цивилизации, свойственной культурно-историческому типу».

Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политическою независимостью. (5:3)

Что это за цивилизация? Хорошее знание текста книги послужит подспорьем в выборе варианта ответа. Известно, что в ней слово «культура» может выступать синонимом, эквивалентом слова «цивилизация»: например, Данилевский описывает состояние народа на цивилизационном этапе своего развития как «цивилизованное или культурное». Причём «культура» также двухуровневое понятие. В категориальном аппарате Данилевского под деятельностью культурной в тесном значении этого слова понимается 3 вида отношений человека к внешнему миру – научное, художественное и промышленное. Если отсутствует оговорка о тесном смысле слова, под культурой понимаются все стороны народной деятельности, это так называемые 4 разряда культурной деятельности (религиозная, культурная в тесном значении, политическая, общественно-экономическая). (17:5-9)

Итак, мы разобрались, что «непередаваемость цивилизации» это не что иное как «непередаваемость культуры», и на этом этапе вчитывания в текст нам осталось всего лишь уяснить, о непередаваемости какой культуры идёт здесь речь – культуры в тесном или широком значении. Ответ прост – конечно, в широком значении, которое охватывает все 4 разряда деятельности, ибо только в этом понимании культура может выступать синонимом цивилизации. Эта версия подтверждается в конце 10-го абзаца 5 главы, где читаем:

«Передать цивилизацию какому-либо народу, очевидно, значит заставить этот народ до того усвоить себе все культурные элементы (религиозные, бытовые, социальные, политические, научные и художественные), чтоб он совершенно проникнулся ими и мог продолжать действовать в духе передавшего их с некоторым, по крайней мере, успехом, так чтобы хотя отчасти стать в уровень с передавшим, быть его соперником и вместе продолжателем его направления». (5:10)

Второе важное размышление, которое неминуемо произойдёт в голове пытливого читателя: Хорошо, допустим непередаваемость цивилизации – это непередаваемость достижений или результатов культурно-исторического типа во всех 4 больших разрядах деятельности, то есть продуктов культуры в широком смысле слова. Это мы выяснили, рассматривая название закона. Но сам-то закон почему-то говорит уже не о «непередаваемости цивилизации», а о непередаваемости неких «начал цивилизации»:

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает её для себя, при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций. (5:4)

Зачем Данилевский добавил слова «начала»? Известна краеугольная в теории типов категория «народные начала». Уж не идёт ли здесь речь именно о них? Ведь они точно не передаются. И если так, то как быть тогда с выводами, полученными при рассмотрении названия закона? Название закона и его формулировка подразумевают нечто разное?

Прежде чем ответить на этот вопрос, закончим с названием закона.

Мы разобрались со словом цивилизация. Однако, как ни странно, не всё так просто со словом «непередаваемость». Например, разве не покажется Вам немного неубедительным, несерьёзным противопоставление передачи цивилизации, которая невозможна, распространению цивилизации, которое возможно.

«Вся история доказывает, что цивилизация не передаётся от одного культурно-исторического типа другому; но из этого не следует, чтоб они оставались без всякого воздействия друг на друга, – только это воздействие не есть передача, и способы, которыми распространяется цивилизация, надо себе точнее уяснить». (5:14)

«Цивилизация не передаётся, но распространяется». Действительно, чувство русского языка подсказывает, что это скорее родственные, почти синонимичные понятия, чем альтернатива.

Как явствует из определения передачи цивилизации (всей культуры), данного Данилевским, содержание, вкладываемое им в категорию «передача», находится в некотором несоответствии со ассоциациями, которые у нас вызывает привычное русское слово «передача». В этом слове нам слышится в большей степени действие по отдаванию, предоставлению, и это наше восприятие закономерно, так как оно ориентировано на значение корневой основы слова, в данном случае это – давать. Между тем содержание слова передача в рассматриваемом контексте передачи культуры смещено от полюса давать к полюсу принимать. Согласно вышеприведённому определению Данилевского основная задача передачи заключается в рецепции, получении даваемого и усвоении его. Усвоение его должно быть таким, чтобы переданное, проникнув в плоть и кровь принимающего организма, окрасило собой всю дальнейшую жизнедеятельность его и преобразило все проявления этой принимающей стороны так, что она стала бы воспроизводить проявления стороны, от которой дар исходил, и не уступать ей по качеству этих проявлений. Итак, вкратце – проблема не в предоставлении, а в усвоении и в определённых результатах этого усвоения. Чтобы понять лучше этот нюанс, данное добавочное, выходящее за рамки штатного, значение слова можно проиллюстрировать бытовым примером. Представим, что перед кандидатом наук стоит задача передать сборник своих статей своему знакомому студенту. В обыденном значении передача состоялась, когда студент получил эту книгу в руки. В значении же культурно-историческом передача состоялась, когда, получив книгу, студент прочитал статьи, под их влиянием изменил своё мировоззрение, поумнел и сам начал писать в духе прочитанного, причём не хуже, издал свой сборник, в результате если не затмил кандидата, то, по крайней мере, вышел на его уровень. Это – передача в культурно-историческом контексте 5-й главы[3].

Аналогичным же образом ведёт себя и производное слово «непередаваемость». Вопреки навеваемому им впечатлению (в котором «неотдаваемость» преобладает над «неусвояемостью»), в парадигме непередаваемости цивилизации оно обозначает в первую очередь неусвояемость передаваемого, непродуктивность, бесплодность передачи. Ведь именно о неусвояемости красноречиво свидетельствуют все примеры, приводимые Н.Я. Данилевским в главе книги в качестве иллюстрации 3-го закона. В них культура экспортировалась, отдавалась и даже насаждалась (разными способами – насильственным, путём свободного сообщения благ цивилизации, от победителей к побеждённым, и даже от побеждённых к победителям по воле победителей[4]), но не принималась!!! Передача в геополитическом значении не происходила.

Теперь, разобравшись в этой очередной языковой тонкости, мы сможем устранить своё недоумение по поводу казавшегося невнятным противопоставления передачи цивилизации и распространения её.

«Вся история доказывает, что цивилизация не передаётся от одного культурно-исторического типа другому; но из этого не следует, чтоб они оставались без всякого воздействия друг на друга, – только это воздействие не есть передача, и способы, которыми распространяется цивилизация, надо себе точнее уяснить». (5:14)

Передача по-Данилевскому подразумевает оплодотворение принимающего организма привносимой культурой, преображение её формы и духа, в то время как распространение – это просто-напросто отпочкование, вынос части культуры из домашнего ареала и существование на новом месте без проникновения в тело местной народности и соответственно без преображения производимой этой народностью культурной деятельности. Передача претендует на преображение объекта цивилизаторства (окультуривания), между тем как распространение довольствуется трансплантацией кусочка цивилизации. Пример:

[§3.1. Влияние Греции на Восток]

В Александрии образовались библиотеки, музеи, академии, процветала философия и положительная наука. Но кто были философы, кто учёные, на каком языке писали они? Все – природные Греки, и все – по-гречески. Собственно Египту от всего этого было, что называется, ни тепло, ни холодно. Учёная Александрия была греческою колониею. Птоломеи щедрою рукою покровительствовали греческим учёным, доставляли им все средства для полезной деятельности, и Греки стекались сюда со всех сторон. При обильных вспомогательных средствах, результаты их деятельности вышли вероятно гораздо плодотворнее, нежели могли быть в том случае, если бы Греки оставались при своих частных средствах, каждый в своём городке, во время смут, раздиравших падавшую и разлагавшуюся Грецию; и нельзя не поблагодарить Птоломеев за их просвещённую щедрость, которая принесла большую пользу греческой науке; но греческая цивилизация от этого нисколько не передалась Египту, как и вообще Востоку. И теперь Англичане завели очень много весьма деятельных и полезных учёных обществ в Калькутте, но ещё нисколько не передали Индии европейской цивилизации. (5:10)

Теперь логика рассуждения Данилевского ясна, а также понятна логика построения изложения материала.

Сначала он приводит множество примеров неприживаемости и бесплодности в чужом народном организме самобытной культуры (то есть цивилизации), выработанной продвинутым культурно-историческим типом.

Наиболее яркие примеры – эллинизация Востока, начавшаяся с Александра Македонского, распространение греческой культуры в Сицилии и Южной Италии, насаждение римской цивилизации вошедшим в империю покорённым народам, и это – примеры насильственного способа окультуривания.

Может быть этой насильственностью, ставит вопрос Данилевский, объясняется отрицательный результат передачи культуры? Ведь «культура передавалась не путём свободного сообщения благ цивилизации, а путём насильственного покорения» (5:13). И на этом этапе, отвечая воображаемому вопрошающему, он обогащает обрабатываемый им алмаз знания ещё одной новой яркой гранью.

Его ответ не категорически отрицательный: «В этом есть, без сомнения, доля правды, но далеко однако же не вся правда».

Постараемся разобраться, в чём правда, в чём она неполная, и что в его мнении – полная правда.

Николай Яковлевич приводит очень красноречивый пример:

Одним из наиболее способных к цивилизации, одним из наилучше одарённых германских племён, разрушивших Римскую империю, были конечно Готы. Они проникли в Италию и образовали могущественное царство, во главе которого стал один из мудрейших и благонамереннейших государей, когда-либо царствовавших, Феодо́рик[5]. Он поставил себе, по-видимому, самую благородную и гуманную цель – слить победителей с побеждёнными, привить к первым римскую цивилизацию. Что же оказалось? Готы, находясь в слишком близких отношениях с цивилизацией Рима, не могли развивать своих национальных начал, будучи подавлены её блеском, а усвоить себе чуждые – также не усвоили, и вместе со своею народностью потеряли и свою политическую силу. (5:13)

Печальной повестью о судьбе весьма способных к цивилизации готов, захвативших Италию, а потом утративших свою самобытность и превратившихся в этнографический материал из-за увлечённости своего правителя культурой покорённой Италии, Данилевский открывает полную правду.

Да, насильственность препятствует проникновению и плодоношению внешней цивилизации. Это часть правды. Это не вся правда, потому что добровольность впитывания чужеродных плодов цивилизации, оказывается, не меняет дела. Значит, причина – не в насильственности, а в принципиальной невозможности передачи цивилизации. Мыслитель продвигается ещё дальше, и выясняется, что полная правда – в том, что при отсутствии насильственности и при всяческом преклонении народа или его элиты перед иностранной культурой непередачей её дело не ограничится. Судьба народа, который всей своей массой или хотя бы в лице элиты оказался расположенным к заимствованию чужеродной культуры может быть несравнимо трагичнее, чем судьба народа, насильственно порабощённого, но своим антагонизмом к завоевателю ограждённого от соблазна раскрыть ему свою душу для впитывания его культуры.

Военное, политическое завоевание не всегда приводят к гибели завоёванного народа. Культурная капитуляция перед чужеродной цивилизацией намного опасней. История нашей Родины предоставляет тому хрестоматийные свидетельства – цивилизационно заевропейничавшиеся донельзя высшие сословия романовской России привели к гибели себя, государственность страны и значительную часть народа, а если бы и дальше продолжили править, постепенным разложением, распространявшимся от них в толщи народных масс, погубили бы всю нацию. В то время как многолетнее ордынское политическое порабощение, не представлявшее культурной, цивилизационной харизмы для русских, наоборот не погубило нацию, не разрушило государственности Руси, но даже послужило укреплению их.

Именно после примера с погубившими себя готами Данилевский предъявляет читателю важное историософское положение (закон) о незаменимости народных начал.

Пример Готов прекрасно показывает, что начала, лежащие в народе одного культурно-исторического типа (которые при самобытном развитии, должны принести самые богатые плоды), могут быть искажены, уничтожены, но не могут быть заменены другими началами, составляющими принадлежность другого культурно-исторического типа, – иначе, как с уничтожением самого народа, т.е. с обращением его из самостоятельного исторического деятеля в этнографический материал, имеющий войти в состав новой образующейся народности. (5:13)

Представляется неслучайным, что вопрос о началах поднят при рассмотрении добровольного впитывания цивилизации иного типа. Только добровольность служит тем фоном, при котором возможно влияние на народные начала. И влияние народных начал одного культурно-исторического типа на народные начала другого типа естественно не может происходить непосредственным путём, например, путём прямого физического или какого-либо магнетического контакта. Это невозможно, ибо народные начала – абстрактная сущность, живущая в недрах народной души с самого младенческого возраста народа. Единственный предположимый путь – опосредованное воздействие народных начал на народные начала через их собственные функции – формы цивилизации, достигнутые данным народом на этапе достижения цивилизованного или культурного состояния. Эти формы указаны Данилевским в этом же параграфе:

Только при таком свободном отношении народов одного типа к результатам деятельности другого, когда первый сохраняет своё политическое и общественное устройство, свой быт и нравы, свои религиозные воззрения, свой склад мысли и чувств, как единственно ему свойственные, одним словом – сохраняет всю свою самобытность, – может быть истинно плодотворно воздействие завершённой или более развитой цивилизации на вновь возникающую. Под такими условиями, народы иного культурного типа могут и должны знакомиться с результатами чужого опыта, принимая и прикладывая к себе из него то, что, так сказать стоит вне сферы народности, т.е. выводы и методы положительной науки, технические приёмы и усовершенствования искусств и промышленности. (5:17)

Используя логику этого утверждения, можно заключить, что всё то, что принадлежит сфере народности должно сберегаться и охраняться как зеница ока именно потому, что является обнаруживаемой в жизни народа функцией его народных начал, наружной формой их существования. Из-за единства народных начал и их проявляющей сферы народности (единство формы и содержания), народные начала оказываются уязвимыми через эти формы цивилизации. Замена политического и общественного устройства, быта и нравов, религиозных воззрений, склада мысли и чувств на чужеродные и приводит к искажению и уничтожению (но не замене) народных начал.

Таким образом, мы пришли к ответу на вопрос, возникший ранее: почему и зачем автор России и Европы при формулировке закона непередаваемости добавил ещё одно слово к названию закона:

[§3. Закон непередаваемости цивилизации]

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает её для себя, при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций.

Начала цивилизации, которые не передаются – это те цивилизационные проявления культурно-исторического типа, которые связаны напрямую с народными началами – то есть те, что входят в сферу народности. А то, что стоит вне сферы народности – выводы и методы науки, технические приёмы и усовершенствования искусств и промышленности – может и должно заимствоваться, использоваться, усваиваться.

Об усвояемости, то есть о передаваемости этих параметров цивилизации Данилевский говорит в §3.5. Почвенное удобрение. Это третий способ распространения цивилизации.  Он – единственный плодотворный и благотворный:

Это есть действие, которое мы уподобим влиянию почвенного удобрения на растительный организм, или, что то же самое, влиянию улучшенного питания на организм животный. За организмом оставляется его специфическая образовательная деятельность; только материал, из которого он должен возводить своё органическое здание, доставляется в большем количестве и в улучшенном качестве, и результаты выходят великолепные. (5:17)

Важно иметь в виду следующее. Несмотря на плодотворность этого способа воздействия цивилизации на цивилизацию, его никак нельзя переквалифицировать из распространения в передачу. Надо быть внимательными ко всем деталям. Важны плоды. Обогащённая питательная среда помогает возводить организму своё самобытное органическое здание, которое он возводил и ранее, только теперь он это будет делать успешнее, интенсивнее. А гипотетическим результатом передачи цивилизации являлась бы постройка здания в чуждом самобытному организму стиле, в стиле того культурно-исторического типа, культуру которого он воспринял.

Первые два способа – колонизация и прививка. По нашему субъективному впечатлению, если о третьем способе – почвенного удобрения (или улучшенного питания) Данилевский рассказывает в позитивном ключе и, можно сказать, с воодушевлением, о первом – колонизации – в нейтральном тоне, то о втором способе – прививке, он рассказывает с чувством личной задетости. Дерзнём предположить, что, во-первых, ему, как учёному-естественнику (тем более ботанику), и педанту в хорошем смысле слова, претило ошибочное понимание общественным сознанием категории прививки и ошибочное назначение этого садоводческого понятия символом передачи цивилизации. Представление, что «привитый глазок или прищеплённый черенок обращает дичок в благородное плодовитое дерево, или даже яблонь в грушу, сливу, абрикос, и обратно» (5:16) может быть свойственно только людям, не знакомым «ни с физиологической теорией, ни с садоводческой практикой» (5:16). А ведь именно в этом волшебном выдуманном значении категорию прививки используют и сейчас современные авторы, пишущие, например, о Петровских реформах. Аллегория основана на ложном понимании сути садоводческой прививки. Но почему нас эта ложность не коробит, и мы продолжаем использовать ошибочный термин? Для нас, многие из которых жили в Советском союзе и в городских условиях, первое и запечатлевающееся на всю жизнь знакомство с прививкой происходило не в саду фруктовых деревьев, а в медицинском кабинете. Вот медицинская прививка как раз воздействует на весь организм! Поэтому, если обороты типа «Петровская европейская прививка» у нас вызывают подсознательную ассоциацию с медицинской, а не садоводческой прививкой, мы и не чувствуем ошибочности, которую видел Данилевский, понимавший прививку сугубо в ботаническом значении.

Но главное не в этом. Оттенок горечи, который субъективно ощущается в его рассказе о прививке, например, в словах:

Надо быть глубоко убеждённым в негодности самого дерева, чтобы решаться на подобную операцию, обращающую его в средство для чужой цели, лишающую его возможности приносить цветы и плоды sui generis*; надо быть твёрдо уверенным, что из этих цветов и плодов ничего хорошего, в своём роде, выйти не может. (5:16)

может быть объясним в первую очередь гражданской позицией Данилевского. Он – один из тех немногих русских философов, для которых философия, учёность, научные достижения вторичны, а первично – благоденствие своего народа, своего Отечества. Поэтому, наблюдая как «европейская прививка» на теле организма русского народа постепенно разъедает и иссушает этот организм, он пишет о ней как о вредоносном явлении, затрагивающем его лично.

Автор данной работы постарался выступить в роли толкователя текста Данилевского, и надеется на то, что его усилия привели ознакомившихся к:

1) более глубокому уяснению рассмотренных положений теории культурно-исторических типов, более отчётливому восприятию используемой автором «России и Европы» терминологии и хода его научной мысли;

2) осознанию невозможности полноценного восприятия содержания трудов Н.Я. Данилевского без оказания им должного внимания, которое они заслуживают, то есть без пристального, кропотливого прочитывания и осмысления их.

[1] По всей вероятности, подробное оглавление с разбивкой глав на параграфы и присвоением названия каждому параграфу составлено самим Н.Я. Данилевским

[2] Институт русско-славянских исследований готовит в настоящее время издание книги «Россия и Европа», в котором в каждой главе были найдены точные места начала каждой из подтем (параграфов), обозначенных автором соответствующими названиями, и эти названия со своими номерами были размещены на своих местах внутри текста главы. Также в издании введена поглавная нумерация абзацев главы, создающая удобство пользования текстом. В данной статье эти новшества будут использованы.

[3] На наш взгляд несправедливыми окажутся упрёки в адрес Данилевского в том, что он выбрал неудачное слово, неспособное отразить желаемый смысл так, как надо. Дело в том, что по всей видимости более адекватного слова в русском языке просто не имеется. Вероятно, это один из редчайших случаев, когда даже могучий и богатый наш язык оказывается не во всеоружии. В пользу этой версии говорит ещё и то, что Николай Яковлевич был великолепнейшим мастером родного слова. Если бы более подходящее слово было в языке, он бы точно им воспользовался. Тем не менее основательность, научный такт и предупредительность Данилевского, как всегда и везде в книге, закрыли все возможные бреши. §3 рассматриваемой главы, разбирающий закон непередаваемости цивилизации, он снабдил двумя подробными исчерпывающими и формализованными определениями геополитической передачи – это уже приведённое выше определение из 5:10, и следующая формулировка в 5:12:

«…не возбудили цивилизации, которая, сложившись из народных элементов (галльских, иберийских, иллирийских, нумидийских и других), имея своим органом национальный язык, приняла бы римскую форму и римский дух».

Кроме этого, правильное понимание легко можно вынести из множества примеров неприживаемости инокультуры, приводимых и комментируемых автором книги. Выходит, что если уж и упрекать кого-то – то не русский язык и не Данилевского, а лишь самих себя – за невнимательность, неосновательность, за высокомерно поверхностное и беглое чтение.

[4] Пример готов и их короля Феодорика (5:13).

[5] Общепринятое в настоящее время написание его имени – Теодо́рих.