Н.Я. Данилевский. «Россия и Европа». ГЛАВА 8. РАЗЛИЧИЕ В ПСИХИЧЕСКОМ СТРОЕ. §2. Насильственность – черта германо-романского типа. §2.2. Папство

[8.19] Второе насилие проявилось в том, каким образом это частное мнение приобрело санкцию общественного догмата на Западе. Это сделал, как известно, Ахенский собор 809 года , который, по понятиям самих католиков, есть не более как собор поместный, решение которого не имело даже на своей стороне санкции папского авторитета. Ходатаем за доставление ему оной явился Карл Великий, действовавший в этом случае по примеру многих восточных императоров, с тою однако же существенною разницею, что те нередко употребляли свою власть и влияние для доставления перевеса тому или другому православному или еретическому мнению, вследствие внутреннего убеждения в его истинности, которого Карл ни в каком случае иметь не мог. В самом деле, догмат об исхождении Святого Духа от Отца только, или вместе от Отца и Сына, принадлежит к числу таких учений, которые сами по себе не представляют чего-либо ясного уму. То и другое – одинаково непонятные, недоступные разуму таинственные учения. Учение Ария могло казаться более понятным, более простым, менее таинственно возвышенным, чем православное учение о Троице, и потому могло иметь внутреннюю привлекательную силу для умов, склонных к рационализму. То же можно сказать о несторианстве, о монофизитизме и монофелитизме. Ещё в большей степени применяется это к иконоборству. Другие учения, как например, гностицизм, могли, напротив того, иметь мистическую привлекательность для людей, у которых преобладала фантазия. Учение же об исхождении Святого Духа могло составлять убеждение схоластика с изощрённым умом, дошедшего до него путём тонких диалектических выводов и различений, или экзегета и эрудита, почерпнувшего его из одностороннего, неполного изучения текстов Писания и писаний отцов Церкви. Но каким образом могло оно составлять предмет внутреннего убеждения для ума столь практического, как Карл Великий, когда притом высший учёный авторитет того времени, имевший это значение не только в глазах всех современников, но и в глазах самого Карла – Алкуин, держался противного, т.е. православного мнения? Очевидно, что у Карла должна была быть иная, менее идеального свойства побудительная причина, заставлявшая его настаивать перед Львом III о согласии на изменение Никео-Цареградского символа . Причину эту, кажется мне, нетрудно открыть. Вся деятельность Карла заключалась в осуществлении носившегося в душе его идеала, – всемирного христианского государства, в котором вся высшая, как светская, так и духовная власть сосредоточивалась бы в лице императора: идеал того цесаропапизма , которым иностранцы любят укорять Россию. Возвышая значение во всём обязанного ему, им облагодетельствованного, им держащегося против многочисленных врагов, папства – он думал возвысить собственные свои власть и значение. Для этой цели было необходимо, чтобы и церковь так же, как государство, была свободна от всякого внешнего влияния, или вмешательства. Но могла ли она таковою считаться, когда папа был только одним из пяти вселенских патриархов, когда для установления или изменения не только догматов веры, но и общих норм богослужения и канонического церковного порядка, нужен был авторитет вселенских соборов, которые до того времени всегда собирались на Востоке, или, по крайней мере, согласие высших иерархов Востока? Одним словом, Карлу нужно было то, что мы теперь называем государственною церковью, и для установления её он воспользовался зародившеюся на Западе догматическою разницею, совершенно в тех же видах, в которых впоследствии Генрих VIII отделил англиканскую церковь от римской. Католичество, которое, как показывает самое имя его, присваивает себе по преимуществу вселенский характер, получило, однако же, истинное своё начало именно из стремления Карла создать для своего государства самостоятельную государственную церковь, отделив её от вселенской.