Н.Я. Данилевский. «Россия и Европа». ГЛАВА 11. ЕВРОПЕЙНИЧАНЬЕ – БОЛЕЗНЬ РУССКОЙ ЖИЗНИ. §1. Неполное здоровье России. Необходимость петровского преобразования. §1.3. Искажение формы быта

…Посмотрим однако же, чего мы лишились, лишившись народной обстановки нашей жизни. (11:8)

[§1.3.1. Вред для искусства; для ваяния]

[11:10] …Сюртучок и шляпа сделались в наших глазах символами двадцати побед – эмблемою несокрушимой воли и воинского гения; человеку же, хотя бы и одарённому вкусом и эстетическим чувством, но вовсе не знакомому с новейшею историею, маленький человечек в сюртучке и шляпе показался бы просто уродством; тогда как, для того чтобы восхищаться дошедшими до нас статуями римских императоров, нет надобности, чтобы они изображали Цесаря или Траяна , и чтобы нам была известна эпопея их жизни: какой-нибудь Юлиан Дидий , или даже Калигула , произведут то же впечатление. Мне случилось видеть колоссальную статую, недавно воздвигнутую в Севастополе в честь адмирала Лазарева . Колоссальная фигура сажени в три вышиною, на огромном пьедестале, стоящая среди развалин, на высоком и крутом берегу залива, производит издали поразительный эффект. Но, как только становится возможным рассмотреть подробности фигуры, – её мундирный фрак с фалдочками, панталоны в обтяжку, коротенькие ножны морского кортика, – надо привести себе на память все труды, понесённые знаменитым адмиралом при устройстве Черноморского флота, и сопоставить их с печальною участью, постигшею его создание всего 4 года после его смерти , чтобы подавить более сериозными и грустными мыслями невольно прорывающуюся улыбку. В колоссальных размерах, современный европейский костюм, которым судьба и нас наградила, – колоссально смешон. А между тем. художник сделал всё, что от него зависело: поза, отливка, отделка до самых мелочей, до складок мундира – всё мастерское. Эта уродливость европейской одежды не составляет какой-либо особенности морского костюма: военный мундир, а ещё более – штатский фрак или пальто, без сомнения не менее смешны и уродливы. Великий муж, высеченный из мрамора или отлитый из бронзы, в три сажени ростом, во фраке новейшего фасона, в манишке со стоячими воротничками, – это такая смехотворная фигура, на которую едва ли хватит смелости у самого смелого скульптора. Что же однако ж делать бедному искусству? Рядить монументальных героев XIX века в тоги и туники – не значило ли бы это, избегая уродливого, впадать в нелепое?.. И между этою Сциллою и Харибдою , между этими двумя пропастями – смешного и бессмысленного, – есть только одна узенькая тропинка, состоящая в том, чтобы прикрывать
Какой-то чудный выем,
Рассудку вопреки, наперекор стихиям,
шинелью или плащом, наброшенными в виде тоги. Как не замереть искусству, поставленному в такое узкое, стеснёное положение!