В советской школе нам внушали, что Бога нет

Родители водили в храм, дома висели иконы, но, проходя октябрёнок-пионер-комсомолец, я вырастал атеистом. В десять лет в полной мере пережил то, что в философии называется пограничной ситуацией. Как-то вечером бабушка позвала маму подать воды и внезапно умерла, мама завопила, мы с братом вскочили на стол (иначе к бабушкиной кровати не подобраться) и тоже вопили: бабушка, не умирай… Затем глубокой ночью бабушку по деревенскому обычаю посадили на табурет и обмыли, мама в безудержном горе выламывала свои руки и непрерывно в голос причитала, – всё это на наших с братом глазах. На следующий день во втором классе я не различаю текст учебника, все буквы – какие-то чёрные пятна с красными разводами вокруг. Учительница догадалась вызвать меня писать диктант на доске, – на ней я и малевал несколько недель. Зрение со временем вернулось.

Вскоре я вновь испытал сильнейшие переживания смерти: в пионерском лагере вечерними раздумьями перед сном додумывал до безысходной бренности всего, неизбежной, полной без остатка и окончательной смерти всех близких, меня самого и всего мироздания. Это вводило меня в состояние ступора, бросало в жар, била дрожь, я не мог жить при мысли, что всё на свете и вся жизнь абсолютно конечны и, значит, не имеет смысла: как бы я не жил, что бы я не делал, – я полностью без остатка исчезну! Я чувствовал себя падающим в какую-то тёмную бездну, из которой вытягивал себя последним усилием воли… Тогда я заставил себя не ввинчиваться в переживания конечного мрака, – не додумывать до конца неизбежность всеобщего конца.

Через какое-то время окружающая жизнь увиделась иным взором. Наш дом населяли портовые рабочие. Однажды лет в десять я вышел в утренний летний двор, залитый солнцем, который вдруг представился отчуждёнными декорациями бессмысленной постановки. Всё было как всегда, но это-то и ужасало – каждый день отец и все вокруг целеустрёмленно делали одно и то же: “пахали”, приходили с работы, наскоро ели, спешили что-то сделать по дому, выбегали во двор забить козла (сыграть в домино), выпить, побуянить, иногда подраться, их разнимали жёны, уводили и укладывали спать, затем они опять спешили на работу, чтобы вновь… Я понял, что все вокруг целеустремленно и энергично стремятся к какой-то цели, которую сами совершенно не сознают. А я осознал эту конечную цель, – все бездумно наперегонки бежали к гробовой доске. Такая жизнь абсолютно бессмысленна и для меня невозможна, и я так жить не буду. Но как иначе, я не знал и даже не понимал, в какую сторону об этом думать. Меня тянуло размышлять на темы совершенно не практические. Мир бесконечен в космос, но и бесконечен вовнутрь. Значит, когда я бросаю камень, то сокрушаю тем самым бесконечное число галактик, в которых бесконечное множество таких же планет с живыми существами, и которые гибнут в результате моих действий. А там, в мироздании, играет в камушки какой-то космический мальчик, – для него миг игры, а для нас – эпохи: пока падает его камушек, в нём успевают народиться и погибнуть галактики, созвездия, планеты и цивилизации… Я делился своими рассуждениями со старшим напарником по кочегарке, для меня безусловным авторитетом во всём, что касалось драк и девчонок, но на мои фантазии он крутил пальцем у виска.

Тогда мои думы не вели ни к каким оргвыводам. Но теперь я понимаю, что вся моя жизнь с ранних лет была поиском своего Отечества – земного и Небесного, которого нас лишили от рождения. Нынешние поколения, к счастью, уже мало сознаёт, насколько ложным мировоззрением нас пичкали с детства, насколько прочны были завесы, перекрывавшие доступ к главным ценностям жизни: к вере в Бога, к реальной истории своего Отечества, к подлинным идеалам и ценностям… Я должен был совершить волевой акт самоопределения и обрести утерянную Родину. Конечно, я только сейчас осознаю тот необъяснимый, но непреодолимый зов, который выстраивал мою судьбу, – поиск цели и смысла жизни.