Поражение: итоги, истоки, уроки

СКАЧАТЬ В .PDF

 

Итоги

ОТ ВЕЛИКОЙ ДЕРЖАВЫ К ВЕЛИКОМУ НЕДЕРЖАНИЮ

Все, кто еще жив в России — то есть способен скорбеть ее скорбями и видеть мир ее глазами — обожжены болью. Скоро­течен был путь от великой державы, скрепленной Договором поколе­ний и народов, к великому недержанию — русских земель и людей, коих для порядка (нового порядка?…) стали именовать русскоязычны­ми, а также клятв и обещаний, данных собственным народам и нашим историческим союзникам на вечные времена.

Этот сокрушительный и предательский удар по прошлому России оказался смертельным для многих наших сограждан — и тех, кто не выдержал его (девятый вал смертности среди старших поколений нельзя объяснить только лишь свертыванием социальных программ и гаран­тий. но можно — непереносимой болью за униженное Отечество), и тех, кто выжил физически и даже преуспел при дележе России, но умер духовно, предав свою землю поруганию, а себя позору. —

Но Историческая Россия. Отечество многих народов, переживет своих могильщиков. Переживет хотя бы по тому, что одна шестая не способна до бесконечности играть отведенную ей роль шестерки, ви­ляющей хвостом перед семеркой: слишком велика опасность того, что не от ран даже, а от избытка чувств-с, от простого подобострастия, зашибет она невзначай, встав на задние лапы, и семерку, и всех под­вернувшихся. В конце концов поймут это даже те, кто подманивает, да поглаживает, зарясь на шкуру, как говорится на Руси, неубитого мед­ведя.

ОТ ВЕЛИКОГО СТРОЯ К ВЕЛИКОМУ

Какой строй на дворе? — вопрос, на который никто не дает вразумительного ответа, ибо на дворе — не­строение — удар по настоя­щему и стоящему. Велико это нестроение — как и все, что может сде­лать одна шестая, которую ведут в неизвестном направлении, но стро­ем: «Коммунизм построим строем, демократию — ратию!»

Злые языки утверждают, что в России произошел эпохальный пе­реворот — от советского народовластия к антисоветской демократии. А самые злые — называют даже несколько революционных переворотов и несколько неудавшихся, а следовательно, контрреволюционных. Но если это перевороты, то внимательно присмотримся к тем, кто перево­рачивался с боку на бок: зубки те же? — Те же. Шкура та же (шкурные интересы)? — Та же. А главный лозунг — «строим — строем!»?

Строем перестраивались, забыв даже, что переходить по непроч­ному мосту с берега левого на берег правый (как, впрочем, и в обрат­ном направлении) строем-то и нельзя. Иначе окажешься не на желан­ном берегу, а на стремнине.

Строем хотели «выбрать Россию», выбрав из нее все, что плохо лежит. Так же, строем, «блочным методом» строят свой дом: что было вашим — станет нашим.

Путь вроде бы тот же — команда из Садового кольца: «стройсь», да результаты не те. Если и строится что-либо, то одни коттеджи на фоне всеобщего нестроения. И удивляться не надо, ибо нестроение — это и есть господствующий строй мыслей у тех, кто тихой сапой прибирает общее достояние к рукам, и желательный для них же общий настрой у тех, кого обирают. Нестроение под прикрытием эвфемизма «пере­ходный период» объединяет, как показывает опыт, и волков и овец, и горе-пастухов, которые ведут стадо на заклание.

ОТ ВЕЛИКОЙ РЕФОРМАЦИИ

Сила и слабость, мощь и особая уязвимость России — в ее горизонтах: пространств, времен, куль­тур. Не охватить мыслен­ным взором, не удержать голой военной силой, но и не одолеть — ни нахрапом, ни хитростью. Не случайно образование Российского госу­дарства исторически совпало с духовным образованием народов, на­звавших ее своим Отечеством. Не случайно расклад Исторической России предуготовлен духовным оскудением. Только духовный взор может охватить в целости и пространства, и времена, и этническую картину мира, и только духовная слепота мешает осознать подлинные масштабы крушения.

Когда человек поднимается на ступеньку дома, его горизонт рас­ширяется на самую малость. Когда поднимается на ступеньку Храма, расширяется — на тысячелетие в прошлое и на тысячелетие в будущее. Это высота, которая позволяет видеть подлинные цели национальной экономики, отличая их от заурядного мошенничества (временной го­ризонт окупаемости наиболее важных общенациональных экономичес­ких начинаний — минимум 15-20 лет…). При такой точке отсчета посте­пенно меняются местами «затратная сфера» и «доходная», поскольку инвестиции в человека, то есть в науку, образование, национальную культуру, защиту здоровья и т.п. и есть надежные долгосрочные вло­жения в национальное развитие и национальную безопасность, а по­гоня, к примеру, за кредитами, которая зачастую губит национального производителя — растрата народных средств. Широкий временной го­ризонт — шанс увидеть подлинные масштабы экологических проблем и экологическую цену осуществленных и осуществляемых утопий.

Духовными очами прозреваем мы и судьбы народов, и судьбу каждого из нас — живших на этой земле, живущих и еще не пришедших в этот мир.

Духовный горизонт народа — главное его достояние, условие вы­живания и важная предпосылка процветания. У России все остальные предпосылки — и богатства, и «человеческие ресурсы» — есть и от при­роды, и от века. Но по злой воле горизонт свернулся, как шагреневая кожа — сначала до 500 дней, а потом… В действительности любая про­грамма, даже на 5 дней, имеет смысл, если людям, осознающим себя как часть народа, дано видеть его прошлое и думать о его будущем хотя бы лет на 500, чтобы твердо знать, во имя чего, а главное — Кого — творится работа.

В противном случае стирается грань между реформатами и де- форматорами, творцами и разрушителями, смыслом жизни и пусто­той. А растворение этой грани делает возможным полную девальва­цию жизни (если можно убивать, то можно скопом и города, и наро­ды), совести (если можно обкрадывать, то можно и целые поколения), и даже надежды, которая умирает последней, вместе с зачатыми, но не рожденными, рожденными, но не желанными…

Истоки

ДВЕ МИРОВЫХ СИСТЕМЫ ПРЕДАТЕЛЬСТВА: НАШИ ПОБЕДИЛИ?

Оказавшись после юбилея Великой Победы в ситуации «постбрестс­кого мира», невольно за­думываешься над тем, какая нечеловеческая сила смогла круто повернуть колесо истории вспять — к переделу границ, к расчленению России, к многочисленным потокам бе­женцев, лишенных не только крова, но и Родины. Нам подсовы­вают ответ, слишком простой, чтобы его принять: столкнулись, мол, две мировых системы, и мы, то есть наша политическая система, потерпели поражение. Настало время контрибуций.

Думается, что притча о двух системах, если и может послу­жить объяснением, то с одним, но существенным дополнением: на планетарной арене сошлись две мировых системы предатель­ства. И первая из них, действительно, «наша». Она держится на двух основополагающих принципах. Основной — лютая, почти необъяснимая ненависть ко всему национальному и особая, из­бирательная — ко всему, что укрепляет национальное начало в человеке и народе — к укладу жизни и, конечно, к вере предков. Эта ненависть сквозит в проемах разрушенных храмов и душ, в обрядовом глумлении надо всем, что хоть как-то напоминает национальную святыню.

Второй принцип уже исконно наш — чисто русская тяга к са­мопожертвованию во имя… Но если издревле было ясно каждо­му, во имя Кого и во славу Кого должно претерпеть и смириться, то после многолетней и жестокой войны против носителей наци­ональной духовности, то есть народа — войны вплоть до истреб­ления светочей духовности — подвиг самопожертвования выро­дился в смертный грех самоистребления. И не суть важно, счита­ют ли себя предателями те, кто уверовал в конечную победу этой мировой системы, важно другое — свершившееся предательство национальных интересов и подрыв национальной безопасности.

О какой системе национальной безопасности можно говорить, если из нее изъять национальное? Разве что о безнациональной системе опасности, которую мы действительно, создали и кото­рая, наконец, «сработала», в одночасье разрушив многовековую Историческую Россию.

Что же представляет собой та, другая мировая система пре­дательства? Она держится на двух прямо противоположных прин­ципах, и первый из них — национальная самодостаточность, кото­рая сквозит во всем — даже в периодическом самобичевании (осо­бенно полезном после проявления крайней жестокости по отно­шению к иноверцам, иностранцам и странам…)

Второй принцип этой системы — установка на сверхпотреб­ление — сверх даже природного и культурного потенциала своей земли. Философским обоснованием этого принципа стала око­лонаучная, а по сути языческая вера в постиндустриальное об­щество. Она претендует даже на роль планетарной идеологии, ибо в нее должны поверить и те, кого потребляют…

Что же предано этой системой? Главное — будущее собствен­ных народов, которое уже в ближайшем времени столкнутся с серией глобальных и необратимых рукотворных катастроф, порожденных сверхстяжательством. Преданы — и это главное — хри­стианские ценности национальных культур, точнее преданы, за­ложены и перезаложены в угоду золотому тельцу и массмедиа. Извращены до предела чувства человека, который 8 упоении сли­вается с телевизором, следящим за «точечными» ударами по жи­вым целям (истребление иракцев) или за растрелом Парламен­та…

Недалека уже окончательная победа и этой второй мировой системы. Хотя, конечно, «наша» победила первой. Именно поэто­му, в результате роковой победы, мы попали а сеть, сотканную «странами — донорами», встав в очередь просителей, которых до­норы же и доят…

ЕСЛИ ГОСУДАРСТВО УПРАВЛЯЕТ ВСЕМ, ТО ГОСУДАР­СТВОМ НЕ УПРАВЛЯЕТ НИКТО

Тотальное огосудар­ствление всех сфер жиз­недеятельности — диаг­ноз, объясняющий при­чины, бесчисленных на­ших провалов и поражений, происходящих именно там, где мы особо преуспели. Государство подняло на свои плечи весь небес­ный свод, отстранить от соучастия тех, кто во все времена исправ­но нес свою ношу. Государство растоптало «соперников» — негосу­дарственную социальную и производственную инфраструктуру, то есть систему самообеспечения.

И теперь, пораженное недугом предательства, оно сбрасы­вает на неподготовленные плечи народов и территорий все, что только может сбросить: заботу о стариках и детях, ответственность за безопасность — внутреннюю и внешнюю, попечение о науке, культуре, образовании…

Сразу высветились все пороки огосударствления, зашедшего за границы допустимого. И, пожалуй, основной из этих пороков — палачество по отношению ко всему, что по злому умыслу, а чаще — недогляду безымянного чиновника не попало в число «приори­тетов». Не попали в госбюджет средства для компенсации пенси­онерам инфляционных потерь — и обрекаются на нищету милли­оны сограждан. Не попала в число «приравненных» к ветеранам какая-либо возрастная группа («последний набор» или «дети вой­ны») и никому нет дела до миллионов ограбленных, обманутых, отвергнутых. Позабыли в спешке упомянуть об учебниках — и сто­ят полиграфкомбинаты. Не учли непонятное для тех, у кого есть «свой дом», желание семей воинов иметь хоть какую-нибудь кры­шу над головой и …

Нет числа этим «и», как и нет числа жертвам огосударствле­ния. А главная жертва — само государство Российское, которое распинают, а никому не больно, расчленяют, а все молчат… И при этом с презрением, а то и ненавистью смотрят на власть, лишившую себя власти, попавшую в удавку Садового кольца и не способную, кажется, даже осознать происходящее.

Социальная политика не может и не должна быть подмене­на практикой свертывания социальных программ и гарантий. Ка­кие бы аргументы ни приводились в пользу подобных мер — от ссылок на экономический развал, ведущий к неизбежному кру­шению «затратной» социальной инфраструктуры, до заявлений о временных трудностях периода созидательных реформ эти аргументы беспочвенны. Именно в период экономического кри­зиса как никогда необходима стратегия социального развития, понятная для всех граждан и приемлемая для всех основных со­циальных групп.

Если же таким ориентиром является десоциализация (умень­шение удельного веса «социального продукта», то есть обяза­тельств — государства по «бесплатному» или частично дотацион­ному обеспечению системы народного образования, здравоох­ранения и т.д.), то подобная политика «перехода крынку» пред­полагает, во-первых, некоторый уровень порядочности по отно­шению к народу — хотя бы открытость поставленных политичес­ких целей, во-вторых, наличие развитой негосударственной со­циальной инфраструктуры, способной взять на себя часть ноши по социальной защите наиболее уязвимых социальных групп, и, в-третьих, приоритет именно социальных программ, призван­ных не столько «спустить пар», сколько облегчить адаптацию к новым условиям жизни для тех, сто способен выдержать подоб­ную ломку, и дать полные гарантии выживания для тех, кто уже или еще не может адаптироваться. К последней группе относят­ся старики — носители жизненного уклада, а следовательно, и социальной устойчивости, женщины и дети — настоящее и буду­щее нации.

Соответствует ли нынешняя социальная политика России (если это действительно политика десоциализации, а не «пере­чень мероприятий», ведущих к социальному взрыву) указанным минимальным требованиям?

Нет, поскольку, во-первых, свертывание социальных про­грамм и гарантий осуществляется под прикрытием вполне сво­евременных, но не имеющих ничего общего с практикой лозун­гов о «социальном партнерстве» и «социальном государстве»…

Во-вторых, негосударственная социокультурная инфраструк­тура (система жизнеобеспечения всей социальной сферы) со­знательно и целенаправленно разрушалась, поскольку была не­совместима с принципом тотального огосударствления. К при­меру, церковь была лишена возможности заниматься даже бла­готворительной деятельностью, не говоря уже об иных формах участия а социальной политике. До основания были разрушены экономические основы меценатства. По сути вне-закона до сих пор находится некоммерческая и благотворительная деятель­ность. В подобных условиях, когда функционирует лишь госу­дарственная социальная инфраструктура, любые попытки десо­циализации (например, предлагаемая модель государственной поддержки исключительно приоритетных направлений) стано­вится, по сути, смертным приговором всему, что не попало в список приоритетов…

В-третьих, ни правительство, ни министерства и ведомства не предложили и, увы, не могут предложить; ни одной общена­циональной социальной программы, которая выходила бы за рамки минимизации наиболее опасных последствий кризиса и могла бы стать основой стратегии социального развития. Мало того, отсутствует даже замысел создания подобных программ.

В этих условиях и Парламент поставлен перед альтернати­вой — либо «приводить социальную сферу в соответствие с бюд­жетными возможностями», то есть санкционировать приговор будущему нации, либо все усилия направить на выработку дол­госрочной стратегии социального развития России, в рамках которой любые тактические шаги просматриваются с точки зре­ния их ближайших и отдаленных социальных последствий. Но для этого потребовалось бы отказаться от устоявшихся прими­тивных и схематичных представлений о функциях и целях соци­альной политики, глубоко укоренившихся в сознании, в действу­ющих моделях государственного управления и предопределяю­щих, по существу, антисоциальный характер этой политики.

Уроки

ОТ КАКИХ ПРИНЦИПОВ СЛЕДУЕТ ОТКАЗАТЬСЯ

Говоря о социальной политике России, не слож­но определить ее основные характеристики: А, Б, В. А. Анонимность, осво­бождающая от всякой ответственности и за проводимые социальные эксперименты, и за бездеятельность при устранении их наиболее разрушительных последствий. Анонимность обусловлена тем, что подлинным и единственным субъектом социальной политики яв­ляется государство в лице его центральных органов, министерств и ведомств, а объектом — территории (многие из которых крупнее среднего европейского государства, но и поныне лишены не толь­ко финансовой и политической возможности определять стратегию регионального развития, но зачастую — даже права участия в при­нятии проектов, затрагивающих коренные интересы местных жите­лей) и граждане, которых при таком подходе именно ведомства и «одевают», и «кормят», и предопределяют возможности социаль­ного выбора.

Б. Бесперспективность, и в прямом смысле этого слова (тупи­ковый характер), и в переносном — установка на решение сиюми­нутных проблем, на политическую конъюнктуру без сколько-нибудь долгосрочных перспектив, без необходимого для выработки соци­альной стратегии временного горизонта. Тупиковый характер и бли­зорукость социальной политики объясняются тем, что ее насильно втиснули в прокрустово ложе социальной сферы, неоправданно сводя при этом социальную сферу к затратной, проедающей все то, что дает экономика.

В. Вторичность социальной политики, второстепенность про­блем, имеющих отношение к этой области, и соответствующее от­ношение к специалистам, работающим в социальной сфере, — как ко «второсортным», не обладающим ни должным влиянием на при­нятие решений государственной важности, ни должными средства­ми, которые, собственно, и предопределяют степень влияния. Вто­ричность социальной политики по отношению к политике в облас­ти экономики или международных отношений усугубляется еще и тем, что любая сфера деятельности в нашей стране полностью под­чинена чисто политическим целям. Если даже экономика без коле­баний приносится в жертву так называемой экономической ПОЛИ­ТИКЕ, сначала направленной на насильственную социализацию страны, ставшей на путь социалистического развития, а в наши дни — на принудительную десоциализацию того, что от нее осталось, во имя утверждения рыночных отношений (масштабы разрушений в области экономики сопоставимы с периодом военного коммуниз­ма, но с явным преимуществом разрушительного потенциала «но­вейшей экономической политики»). То же самое можно, к сожале­нию, сказать и о национальной ПОЛИТИКЕ, которая сделала сами нации(!) средством борьбы за власть, что привело не только к распаду единого веками создававшегося государства, но и вспыш­ке межнациональной розни.

ЧТО ДОЛЖНО БЫТЬ ОБЪЕКТОМ СОЦИАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ

Принцип сквозной по­литизации социальной жизни также является про­изводным от принципа то­тального огосударствле­ния, но в отличие от после­днего он сохраняется в не­прикосновенности и в период «разгосударствления», что делает этот период переходным к эпохе нового сверхогосударствления, буду­чи своеобразным катализатором свертывания зачаточных демок­ратических тенденций, прежде всего — в сфере регионального и местного самоуправления.

Сведение социальной политики к социальной сфере в ее узкоотраслевом понимании оставляет «за рамками» не только социальные последствия реформы, но и все то, что находится на стыке ведомственных интересов.

Что же остается вне поля зрения социальной политики, а следовательно, вне интересов государства, вне хотя бы ми­нимальной ответственности?

Во-первых, ГАРАНТИИ ЖИЗНИ, то есть та степень опти­мизации эколого-экономического развития, за пределами ко­торой начинается обвальное разрушение экосистем, угрожа­ющее жизни.

Во-вторых, КАЧЕСТВО ЖИЗНИ, (по-русски правильнее было бы говорить о полноте жизни), которое определяется не «потребительской корзиной» и прочими мерками, с кото­рыми подходят к определению УРОВНЯ ЖИЗНИ как традици­онного предмета социальной политики, а сохранностью куль­турного и природного наследия. Очевидно, что состояние наследия далеко выходит за пределы компетенции собствен­но «экологических» или «культурных» министерств.

В-третьих, УКЛАД ЖИЗНИ — основа основ сохранения эт­нического многообразия, что особенно важно при определе­нии социальной стратегии в российских полиэтнических зем­лях/ и социальной устойчивости.

Расширение предметной области социальной политики за пределы социальной сферы и расширение круга субъектов этой политики за границы Садового кольца, региональное и местное самоуправление, институты гражданского общества и права личности — все это открывает новые возможности при выработке долговременной стратегии развития — как обще­национальной, так и региональной.

Если временная перспектива социальных программ, свя­занных с поддержанием, региональным выравниванием и по­вышением уровня жизни может быть предельно сжатой, по­скольку изменить (в том числе и качественно изменить) уро­вень жизни даже многих миллионов людей можно, в принци­пе, в течение дней[1], то накопление природного и культурного наследия было и останется делом десятков поколений, так же как и поддержание оптимальных форм эколого-экономического развития территорий с учетом их природной программы.

То же следует сказать и о жизненном укладе народов и социальных групп, который складывается десятилетиями и столетиями и служит важнейшим из гарантов социальной ус­тойчивости, общественной и личной безопасности, стабиль­ности государственных институтов и наследования наиболее ценного опыта — опыта национальной самоидентификации и межэтнического согласия. При этом важно отметить, что све­дение социальной политики к повышению жизненных стан­дартов, а тем более к установке на поддержание достаточ­ного лишь для физического выживания прожиточного мини­мума, ставит под удар сохранность уклада жизни, который служит не только гарантом физического воспроизводства, но и самовоспроизводства национальных культур, поддержания национального духа и сохранения этнического многообразия.

Восстановление жизненного уклада должно стать если не основной, то одной из важнейших целей социальной полити­ки России, поскольку именно в исконных российских землях в течение десятилетий целенаправленно разрушались любые проявления того национального уклада, который позволял со­хранять их полиэтнический состав и самобытность. Разруше­ние уклада — не только приговор для малочисленных наро­дов, но и утрата наиболее ценных свойств русской культуры.

[1] Например, пожертвовав гарантами жизни и предоставив собственные территории для захоронения радиоактивных отходов (т.н. экологический неоколониализм) или выгодно распродавая природное и культурное наследие

Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии

Этот сайт использует cookies для улучшения взаимодействия с пользователями. Продолжая работу с сайтом, Вы принимаете данное условие. Принять Подробнее

Корзина
  • В корзине нет товаров.