Парча и порча, монархия и демократия

СКАЧАТЬ В .PDF СКАЧАТЬ В .DOC

 

На небе царство Господнее, а на земле царство

господское.

Пословица (записана Л.Н. Толстым от крестьян)

 

Народ преклонится перед правдой (хоть и раз­вратен) и не выставит никакого спору, а культу­ра выставит спор и тем заявит, что культура его есть только порча… Мы, монархии, должны быть свободны… Мы можем быть свободнее всех на свете, все свободы даровать народу, обожающему монарха, и в принципе, и лично. Это теория славянофилов. Но неужели это только теория?

Ф. М. Достоевский

России необходим прежде всего личный историчес­кий опыт, которого у неё нет совершенно благодаря нескольким векам строгой опеки. Поэтому вероятнее всего, что сейчас она пройдёт через ряд социальных эк­спериментов, оттягивая их как можно дальше влево, вплоть до крайних форм социалистического строя, что и психологически, и исторически желательно для неё. Но это отнюдь не будет формой окончательной, потому что впоследствии Россия вернётся на свои старые исторические пути, т.е. к монархии: видоиз­менённой и усовершенствованной, но едва ли в сторону парламентаризма… Анархическая свобода совести ей необходима для разрешения тех социально-моральных задач, без ответа на которые погибнет вся европейс­кая культура; империя же ей необходима и как щит, прикрывающий Европу от азиатской угрозы, и как крепкие огнеупорные стены тигля, в котором проис­ходят взрывчатые реакции её совести, обладающие страшной разрушительной силой. Равнодействующей этих двух сил для России было самодержавие.

М. Волошин

 

О ГЛАВНОМ

 

                    От реставрации Истории к истории мировой Реставрации

 

Между эпохами и человеком стоят посредники, которые назначают цену и временам, и людям. Первый из пос­редников — История и масса более мелких — «события» или «истории». Их зачастую путают между собой, хотя различия есть: события, как правило, создают из подручного материала и рас­кручивают строго по ценнику; истории случаются или их сочиняют, а в уже сочинённые — «влипают», в Историю входят. Иногда, правда, с чёрного хода. Историей с большой буквы люди назы­вают и свою общую судьбу (но кто её знает?), и общую память об этой судьбе. В этом смысле История понимается как знание народов о своём прошлом и о сво­ей миссии на Земле — научное или вненаучное, доктринальное или под­сознательное). Если воспользоваться метафорой, то память эту следовало бы уподобить древнему живописному по­лотну, созданному разными людьми — от славных летописцев до бесславных борзописцев. Рукотворное полотно и воспринимается как наша доподлин­ная История, хотя оно постоянно пере­писывается бесчисленными мастерами, подмастерьями, чаще малярами. Но другого холста, как и другого истори­ческого времени, у нас нет и не будет.

Кроме того, мы — не один народ, а множество народов, культур и кол­лективных судеб, соединенных и раз­деленных цивилизационными гра­ницами. Поэтому нетленное полотно Истории имеет массу национальных и конфессионально-цивилизационных повторений—не копий, а именно повторений — равно значимых (но не равно­ценных), отличающихся друг от друга и вместе с тем непостижимо похожих. На каждом из них иногда проступают образы, которые были когда-то запе­чатлены на полотне не рукой челове­ка, а волей Творца, давшего людям урок и дар сотворчества. Современный человек потому и со-временный, что слишком зависит от времени, которое считает своим, становясь порою «про­дуктом своего времени». С одной сто­роны, быть продуктом неплохо — всег­да «упакован», оцифрован и со знаком качества. С другой — по меньшей мере рискованно: всякий продукт — товар, заслуживающий того, чтобы его про­дали или (если не покупают) уценили. «Человеку-продукту» трудно понять, что «с Богом день, словно тысяча лет, а тысяча лет, словно один день» (2 Пет. 3:8).

Человек — иногда соавтор, но всег­да временный хранитель полотна Ис­тории, прихожанин на земле предков и потомков, бывших и грядущих при­хожан. Хорошо тем немногим, чье внутреннее, духовное зрение откры­вает древнюю картину с её исконным красочным слоем, как будто вчера на­писанную. Есть люди с таким даром, которые встречаются нам. Мы узнаём их или по книгам, или по делам. Глядя на них, можно сказать: откровение — нечто большее, чем открытие. Вели­кое счастье, если среди избранных — твои друзья и единомышленники. Но большинство из нас не владеет таким я/ю-зрением и видит одно и то же — множество поздних красочных слоев. Здесь — тайна нашей похожести, уни­фицированного массового сознания. Самый поздний, во всех смыслах этого слова поверхностный слой — дань вре­мени или данность, то есть текущая история, иногда вялотекущая, а иног­да взрывная, покрывающая полотно бесчисленным множеством труднораз­личимых или мощных мазков и прос­то пятен — белых и красных, чёрных и серых, любых, но слишком часто — кроваво-красных. История вся свер­ху донизу покрыта пятнами крови, на которых прорастают и плодятся, как на благодатной почве, ядовитые «информационные события». События на злобу дня, затмевающие добро, ум­ножают злобу и сокращают дни. К счас­тью, такие события-однодневки, пара­зитирующие на чьей-то беде и культе насилия, быстро приходят и уходят в никуда. К несчастью, роковые собы­тия,, способные изменить ход истории, также обычно вырастают на крови. Но об этом позже.

Знание — навык, позволяющий нам реставрировать полотно исторической памяти, счищать слой за слоем, смы­вать грязь информационных потоков, которая особенно прилипчива, густа и клейка, её иногда берут из соседней выгребной ямы. Но чаще её готовят про­фессионалы по рецептам, проверенным временем. Они, как алхимики или «пар­фюмеры», дробят информацию в своих ступках на составные части, тщатель­но соединяя несоединимое — высокое с низким, святость с пороком, дух нации с запахом разложения. И всё это с добав­ками — красителями, ароматизатора­ми, идеологемами по вкусу — эстетичес­кому, политическому, личному.

Тем, кому дано искусство реставра­тора (а любая наука — это прежде всего искусство), открывает за верхним кра­сочным слоем другой, где уже чувству­ется рука мастера. Этот слой называют иногда нарративной историей, то есть историей рассказанной, написанной, переданной и усвоенной посредством научного школьного знания. Здесь всё хорошо — и внутренняя логика, и стройный ход событий, связанных причинно-следственной ниточкой, и за­мысловатые сюжетные линии, и, нако­нец, мораль (мораль сей басни). Плохо одно — «внутренняя логика» на повер­ку оказывается чистым вымыслом, ка­узальные связи — обоснованием к слу­чаю (ad hoc), сюжеты — политическим сценарием, написанным под заказ ка­кой-нибудь партии, а мораль…

Впрочем, оправдания историческо­му борзописанию искать не требуется: если историю каждый раз не перелицо­вывать под новый режим, то и прогрес­са не видать. Если бы, к примеру, наши писцы не отредактировали Н. М. Ка­рамзина, то наши граждане со школь­ной скамьи, «воспламенённые любовью к отечеству, взывали только: Бог и Го­ сударь!»… Страшно (с позиций полит­корректности и толерантности) при­знать, но факт: они, граждане, и по сей день полагали бы, что в царской России было гражданское общество, которое не уступало европейским образцам, что представляется для нашей нынеш­ней демократии недостижимым. «Где видим гражданское общество,— зада­вался вопросом Карамзин, — согласное с истинною целию оного, — в России ли при Екатерине II, или во Франции при Наполеоне? Где более произвола и при­хотей самовластия? Где более закон­ного, единообразного течения в делах правительства?». Для него эти вопро­сы казались риторическими. Если бы историю не переписывали, а истори­ков не поправляли, то высшей формой правления наши современники почи­тали бы и сегодня не «суверенную де­мократию», а российскую монархию, которая «пленялась характером древ­них республиканцев». И уж совсем неправильно было бы (с позиций всё той же политкорректности), чтобы про­стые граждане предсказания Карамзи­на принимали на веру. К примеру, Ка­рамзин спрашивает: «Если некоторые вельможи, генералы, телохранители присвоят себе власть тайно губить мо­нархов, или сменять их, что будет са­модержавие? » И сам отвечает: стала бы Россия в таком случае «игралищем олигархии, и должно скоро обратиться в безначалие, которое ужаснее самого злейшего властителя, подвергая опас­ности всех граждан, а тиран казнит только некоторых» (все приведенные цитаты — из Записки Карамзина «О древней и новой России в её полити­ческом и гражданском отношениях»). Как видим, нельзя историю нарратив­ную не «перенарратировать», никак нельзя. Демократические убеждения не позволяют.

Но есть ли более глубокий пласт у полотна по имени История? Да, есть. И называется это пласт — коллектив­ная память народа. На чём держится (держалась веками — другого временного горизонта у неё не было и быть не могло) эта память, Русская Исто­рия? На знании Закона. Я хорошо пом­ню, как ежедневно, и не единожды, молились мои дед и бабушка — глубо­ко верующие и хорошо образованные люди, сверяя каждый день, данный им, с житиями святых, отмеряя время, отпущенное человекам, днями земной жизни Спасителя. Воистину, «кто раз­личает дни, для Господа различает; и кто не различает дней, для Господа не различает» (Рим. 14:6).

Эти цикличные по своему характе­ру знания времени были своего рода долевыми нитями того рукотворного, но нетленного холста, на котором напи­тана История. Его поперечные нити — те судьбоносные события, а точнее, со­бытийные ряды, без знания которых нет у нас никакой собственной коллек­тивной памяти, а есть только ложь. Иногда красивая и даже, как учат демодоктринёры, полезная, ибо ложь эта во благо… Вопрос о Реставрации в этом контексте — это не планы восстановле­ния утраченных и поруганных иерар­хий (только Бог не бывает поругаем), а вопрос о сложнейшей реставрации холста нашей национальной, да и ми­ровой истории. При этом сцепление ни­тей времени — не простая казуальная связь, а феномен, который называют иногда синхронизацией событий. О нём много написано, но мало извест­но. Ещё Н. Я. Данилевский дал блиста­тельное объяснение того чуда, которое происходит по воле Божией, когда со­бытия, происходящие независимо друг от друга, иногда в разных концах мира, как бы сцепляются: каждое из них по отдельности — событие в череду дру­гих, но происходящие одновременно, они меняют пути Истории. Не только B.C. Соловьёв видел в синхронизации событий Божий Промысл, но даже К. Г. Юнг склонялся к тому, чтобы при­знать за феноменами такого рода зна­мение, за синхроничностью — связь, не имеющую причинно-следственного характера. Мы будем говорить о синхронизме иного рода, когда события из разных эпох как бы выстраиваются в один ряд, открывая свою внутреннюю связь — не каузальную, а метаисторическую.

К сожалению, мы постоянно сталки­ваемся с проблемой, которую А. С. Панарин назвал «поглощением памяти временем». По его словам, не только «постоянно растёт число событий, яв­ляющихся ценностной символикой национального самосознания, но и про­исходит их “ревизия” во времени, в ре­зультате которой человеческий фактор не выдерживает выпадающих на его долю перегрузок, “стирает” не только второстепенное, но, нередко, и жизнен­но важное, от чего действительно зави­сит аутентичный характер националь­ной идентичности».

Но Господь милостив. В самый труд­ный момент жизни разделённой и обес­кровленной России (для одних стра­тегов — это этап её выживания, для других — стадия доживания), когда, казалось бы, утрачены все ориентиры и все возможности реставрации Рос­сийской Истории, мы вступаем в крат­косрочный, но решающий этап. Его можно было бы назвать по аналогии с «парадом планет» Парадом роковых событий, соединяющих эпохи. Его никто не сможет отменить. А это озна­чает, что и незрячий прозреет, и глухой услышит, и даже человек с постреформенным «образованием» — поймёт! Надо совсем немногое — вовремя под­сказать, самим не уснуть.

                                   Россия и Европа: парад роковых событий

 

Парад роковых событий задевает главный нерв нашего времени — отно­шения России и Европы. Дело в том, что сегодня Россия и Объединённая Европа строят совершенно новые поли­тические институты, качественно из­меняя свои политические системы. И многое зависит от того, насколько сов­местимы или враждебны друг другу бу­дут эти системы, насколько далеко мы уйдём от нашей общей коллективной памяти и что сохраним. Это вопрос вой­ны и мира на многие десятилетия впе­ред. Но решается всё сейчас. В Европе речь идет о строительстве Евросоюза, что существенно урезает суверенитеты европейских стран. В нашей стране — о становлении «новой России», пере­жившей катастрофу распада великого государства, в результате которой мы не только потеряли значительную часть своих исконных территорий, но и ос­тавили на произвол судьбы миллионы наших соотечественников, бывших со­граждан. Свято место пусто не бывает: многие бывшие российские земли уже стали составной частью Единой Европы или попали в поле интересов влиятель­ных геополитических игроков, не от­личающихся ни любовью к России, ни верностью христианским традици­ям.

И в этих условиях, конечно, возни­кает вопрос — станем ли мы строить новую Европу и новую Россию на фун­даменте взаимопонимания и уважения между великими цивилизационными мирами или будем повторять те чудо­вищные и катастрофические ошибки и преступления прошлого, которые не раз приводили к кровопролитным конфликтам и самоубийственным войнам. Для нас это особо важно, пос­кольку речь идёт о странах христиан­ского мира. Впрочем, сами европейцы всё чаще и не без основания называют западную цивилизацию постхристианской. И это далеко не случайно, ибо на Западе идёт масштабный процесс демонтажа и разрушения христианс­ких ценностей: «внешние» святыни — памятники искусства, соборы, центры паломничества — пока сохраняются (хотя христианские доминанты сме­щаются и уходят в небытие…), а внут­ренние святыни — верность христи­анскому учению, почитание Отцов Церкви — подвергаются разрушению и осмеянию.

Это происходит в силу многих при­чин, среди которых — ренессанс рос­товщичества, массовое, иступленное поклонение золотому тельцу и поток иноверческой миграции, который за­хлестнул страны Европы, с головой на­крыв европейские культуры. Добавим к этому, что анализ демографической ситуации показывает, что в течение жизни двух-трёх поколений произой­дут глубинные изменений в этнокуль­турном и конфессиональном составе многих европейских стран и США (пре­вращение страны из «пропротестантской» в «прокатолическую»).

Сегодня очень легко предсказать, о чём будут говорить все СМИ и соот­ветственно, о чём будут думать люди в следующем году, через год и через пять лет, причём предсказать с точнос­тью до месяца, до дня, ибо время цик­лично и само постоянно напоминает нам о роковых событиях прошлого. А СМИ привязаны к этим событиям, как привязаны животные к зонам кормле­ния: они будут ходить и блуждать вок­руг и около важных дат, ибо питаются событиями. Другой вопрос, что они производят на выходе…

О каких событиях идёт речь? Глав­ное — надвигается целый ряд истори­ческих дат, открывающих умствен­ному взору несколько событийных рядов, которые накладываются один на другой. Сегодня очень много говорят о фальсификации истории — иногда по делу, иногда всуе, потому что пони­мают под фальсификацией отдельные неправильно или односторонне истол­кованные эпизоды, спорные гипотезы и теории, забывая о том, что подлинная школа фальсификации — это примити­визация, тотальное оглупление, когда события рассматриваются вне связи, вне контекста. Сегодня как никогда важно дать людям возможность уви­деть историю объёмно, высветить глу­бинные процессы, происходящие у нас и у «новых европейцев». Многие роко­вые события со страшной очевиднос­тью повторяются из века в век, и каж­дый раз люди не воспринимают уроков, которые преподносит история. А уроки эти оплачиваются такой кровью и таки­ми потерями, что, кажется, надо быть полностью лишёнными души и памяти, чтобы не заметить этой исторической связи. Этнокультурная память народа и его национальная самоиндентификация во многом сопряжены с памятью о войнах: великих победах и страшных поражениях.

Факт остаётся фактом: отношения России и Европы — это история пос­тоянных войн, побед и поражений… Самое прискорбное заключается в том, что воевали между собой христианс­кие, а иногда и православные, славян­ские страны. В 2010-2015 годы мы будем отмечать множество дат, свя­занных с этими событиями. А первый по значимости событийный ряд2010-2015 годы. 2010 год65-летие Победы над фашистской Германией, а 2011-й70-летие со дня начала Ве­ликой Отечественной войны. И далее каждый день до 8 мая 2015 года вклю­чительно мы будем вспоминать хро­нику той войны, которая почти у каж­дой семьи в России отняла кормильца, а также хронику освободительной мис­сии России, где каждый день — воис­тину на вес золота. Ведь именно Россия ценою невиданных жертв вернула неза­висимость, восстановила суверенитеты тех европейских народов и государств, которые сегодня сообща создают Еди­ную Европу. Расплачиваются они за этот союз своими суверенитетами…

На каких идеологических основах, на каких духовных принципах стро­ится Европейский дом? Это очень важ­но понять, поскольку конечные цели строительства этого огромного госу­дарства, сверхдержавы, а если назы­вать вещи своими именами — империи (или лжеимперии?), которая создаётся на наших глазах, совершенно никому не известны. Неизвестны они и самим европейцам, если, конечно, не сводить цели объединения к созданию более комфортных условий для бизнеса и по­лучению экономических преимуществ в конкурентной борьбе на мировых рынках. Далеко не все хотят задумы­ваться о цене, которую придётся запла­тить за комфорт и преходящие выгоды (о том, что эти выгоды преходящи, сви­детельствует сегодняшняя финансовая катастрофа в ЕС). Несколько лет тому назад Папа Римский Павел Иоанн Вто­рой и Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II одновременно, не сговариваясь друг с другом, обрати­лись к европейцам, занятым обсужде­нием проекта Основного закона Евросо­юза, с просьбой одуматься, поскольку нельзя принимать Конституцию этого сверхмощного политического образо­вания, если в нём не оставлено место для христианства, для христианских ценностей. Особенно об этом важно го­ворить, зная, что едва ли не основной новый этнокультурный сегмент Евро­союза — славянские народы.

К сказанному можно добавить то, что 2010 годэто ещё и 90-летие со дня завершения горячей фазы Гражданской войны, разделившей русский народ на два берега, казалось, навсегда. Гражданская война расколо­ла даже саму Русскую Православную Церковь. На этом фоне особым истори­ческим смыслом наполняются события последнего времени, и прежде всего — воссоединение Русской Православной Церкви. Это первый и поистине гранди­озный шаг на пути к тому, чтобы холод­ная гражданская война, наконец, кану­ла в прошлое. Мы — духовно единый, но разделённый народ, который с тру­дом и скорбями восстанавливает свое единство. Национальное единство — это ключевой вопрос. А подлинная вер­шина нашего единения — это история Великой Отечественной войны. Помни­те, с чего началась война? С обращения к народу, которое прозвучало из уст Сталина — человека, который повинен в массовых репрессиях и, в частности, в истреблении духовенства. «Братья и сёстры» — с этими словами обратился он к людям. Даже он понял, что единс­твенно возможный путь к победе начи­нается с восстановления святынь и кол­лективной исторической памяти, без которой объединение России было бы немыслимо. Именно тогда вспомнили с уважением и почитанием о героях Отечественной войны 1812 года, хотя до того по приказу вождя взорвали Храм Христа Спасителя, построенный в честь победы в этой войне.

Всем нам скоро придется деталь­но вспоминать о событиях этой дав­ней войны, ибо второй событийный ряд2012-2014 годыдвухсотле­тие со дня «Нашествия двунадесяти языков», как раньше называли Великую освободительную миссию России в начале XIX века, Отечествен­ную войну 1812 года. Тогда точно так же русские войска платили своей кро­вью за освобождение европейских го­сударств. Шаг за шагом мы отвоевали победу. Трудно поверить, что кому-то до сих пор не понятно: нашими общими врагами — и России, и самой Европы — были силы, стремившиеся объединить европейцев против России. Напомню слова Наполеона, которые он произнёс в беседе с одним из наших дипломатов уже после начала боевых действий: «…теперь, когда вся Европа идет вслед за мной, как вы сможете мне сопротив­ляться? »

Мы очень часто забываем, что почти вся Европа тогда легла под идею или, как мы сказали бы теперь, под идео­логию некоего европейского полити­ческого объединения, первая попытка создания которого и была предприня­та Наполеоном. В силу многих обсто­ятельств, и прежде всего — полити­ческих интриг, нежелания учиться на собственных ошибках этот союз стал антироссийским и до сих пор сохраняет в себе эту гибельную для самой Европы направленность. Уже при Наполеоне (во многом, кстати, против его воли) и после его падения Европа преврати­лась в анти-Россию, а Россия в глазах европейцев — в анти-Европу.

Были ли тогда у европейцев, в том числе французов и русских, другие пути и возможности выстроить мирные или хотя бы взаимополезные отноше­ния между нашими цивилизациями? Возможно, что и были, хотя, как из­вестно, у истории нет сослагательного наклонения. Правда, я подозреваю, что именно это наклонение и свойственно истории: многие упущенные когда-то исторические возможности как бы кон­сервируются, сохраняются во времени. Главное — не наступать на те же грабли и вовремя, когда наступит схожая си­туация, выбрать разумную стратегию, выгодную России. Именно об этом пи­сал Н. Я. Данилевский в книге с гово­рящим названием «Горе победителям». Он утверждал, что наша славная в во­енном, но не в политическом смысле борьба против Наполеона не принесла нам особой пользы, т. к. мы не приобре­ли ни одного истинного друга и союзни­ка. По его мнению, мы заплатили своей кровью за европейские, но не за россий­ские интересы. Чем не урок?

      Третий событийный ряд2012- 2013 годыстолетие балканских войн, их хроника. История вновь и вновь даёт нам уроки, свидетель­ствующие о пагубности межцивизационных войн и об особых рисках, связанных с противостоянием между православными государствами. Если вы помните, Первая Балканская вой­на — война коалиции (Балканского союза) Сербии, Болгарии, Черногории и Греции против Турции. Эта война стала прелюдией ко Второй Балкан­ской войне — столкновению коалиции и примкнувших к ней Турции и Румы­нии уже против Болгарии. Отсюда вы­текают тяжелейшие последствия и для Европы, и для России, обернувшиеся в итоге глобальной катастрофой — началом Первой мировой войны, ко­торая, как не без основания считают многие мыслители нашего времени, не закончилась и по сей день, усугубив разделение Европы и России. Многие исследователи приходят к выводу, что и Вторая мировая война — это продол­жение Первой в новом историческом контексте, с новыми геополитическими акторами, но на том же театре боевых действий и с ещё более чудовищными, уже не поддающимися осмыслению невосполнимыми жертвами для евро­пейцев и россиян.

Поэтому изучать эти событийные ряды требуется синхронизировано. Это нужно и нам, и Евросоюзу. Нам — и молодым, и зрелым людям, далёким от политики, и тем, кто облечён влас­тью, нельзя забывать о великой миссии России и о крови наших отцов, дедов и пращуров, которая была пролита вовсе не за то, чтобы отстроенный Ев­ропейский союз в начале третьего ты­сячелетия превратился в откровенно антироссийскую коалицию.

На это наслаивается ещё один собы­тийный рядэто 2010-2012 годыпериод, когда мы отмечаем400-летие спасения России, ключ к которому — национальное единство, обретённое на краю гибели. Это путь от эпохи се­мибоярщины, предавшей Россию, к на­циональному единению. Посмотрите, кругом говорящие названия, кругом история вопиет: «Увидь, услышь!» Да, речь идёт о славном походе на Москву народного ополчения под руководством князя Димитрия Пожарского и Козьмы Минина. Чем не уроки? И здесь тоже во главе угла — вопрос об отношении между Россией и Европой, о том, чем закончилась попытка уничтожить стер­жень России, её государственность и ее культурообразующую конфессию — православие. Здесь речь идёт и о приро­де национальной измены и сепаратиз­ма, о том, что на пути измены всегда возникает непреодолимая сила межна­ционального союза и единства народов, считающих Россию своим отечеством. В истории России есть так называемые «точки невозврата». Именно в эти ро­ковые моменты люди, принадлежащие к разных народам и даже к разным ве­роисповеданиям, объединялись. Они объединялись вокруг русского госу­дарства и его культурообразующей конфессии — православия, поскольку понимали: утратив основу основ, мы утратим и политическое целое, и никто не защитит нас.

И конечно, событийный ряд, мимо которого нельзя пройти,2013-2017 годы. Речь идет о столетии со дня взлета династии Романовых (в 1913 году с невиданным размахом отмечался 300-летний юбилей Дома Романовых) и о трагическом пути ди­настии к гибели, которая произошла на фоне мировой катастрофы и круше­ния основных европейских империй.

Мы не задумываемся, к чему приве­ла Первая мировая война, тем самым не замечаем её неявных причин и ме­ханизмов. А среди целей бойни — со­знательное уничтожение самих циви­лизационных основ «старого мира», превращение Европы и России в рас­чищенную «стройплощадку», пригод­ную для реализации геополитических проектов. Именно в это время ушли в небытие прежние гаранты стабиль­ности — великие империи — Австро- Венгерская, Германская, Российская и Османская, а уже на их руинах ста­ли осуществляться самые циничные за всю историю человечества экспери­менты над людьми и народами.

Говоря о событийных рядах, я пере­числил совсем немногое из того, о чем стоило бы помнить. Но сам факт насло­ения этих культурных пластов в 2010- 2015 годах заставляет заново выстроить систему ценностей и приоритетов.

Без царя — земля вдова: демократы, монархисты и порча

Какое устройство политической системы полезно, а точнее, жизненно необходимо или хотя бы приемлемо для России? Этот вопрос в самой России обычно не обсуждается. Причин тому множество, но назовём две.

Первая известна каждому и заклю­чается в том, что умом Россию не по­нять… Хотя народ наш умом не обделён, ему просто не с чем свое государство сравнивать. На Запад наша несравнен­ная земля не похожа вовсе, это поймёт и незрячий, на Восток — и того меньше, а похоже ли государство наше на самоё себя — никому не ведомо. Такая непостижимость русского пути заклю­чается не только в том, что народ наш страдает интеллектуальной дальнозор­костью, даже если это именно так, ибо у нас почти каждый мужичок любую тему легко переводит на глобальные обобщения, как заправский теоретик и прогност (Платоны с Кассандрами от­дыхают). И тот же самый человек своих элементарных прав не видит даже в тех редких случаях, когда все права у него в руках, да и в своё собственное завтра не торопится заглянуть. Причина «несравненности» России — и не злой умысел политиков-временщиков и ис­ториографов от такой политики, цель которых—навеки замалевать реальную картину под названием «Русь истори­ческая» . Всё проще и сложней: подлин­ная непостижимость России в том, что она — не столько государство, сколько особая, не похожая ни на что цивилиза­ция. Назовите её как хотите — русской, российской или славянской, всё будет верно, но отчасти, поскольку в жёст­кие рамки коротких определений она не вмещается, как, впрочем, и в рамки всей мировой истории.

Вторая причина — продолжение первой. Знать наша — люди, по пре­имуществу конкретные, прагматики то есть, которым отвлечённые вопросы с рождения не даются. Они искренне думают (если так можно сказать), что власть для того и нужна, чтобы менять её на деньги по хорошему курсу. Соб­ственно, весь политический курс этим критерием и определяется, и оценива­ется. И наша «сырьевая игла», то есть модернизация трубопроводов, — пол­ное тому подтверждение. Знать потому и знать, что знает: где взять, как взять и у кого. Не осталось накоплений у на­рода, возьмём у природы. Откуда знати знать, что разменять-то власть всегда можно, да и продать её оптом (вместе с былым отечеством, похороненным под плитой ельцинской конституции, легитимировавшей раздел), а купить нельзя — ни то, ни другое? Никаких де­нег не хватит. Успокаивает властителей сумм одно — временная устойчивость методов передачи власти (чем прими­тивнее, тем лучше, на наш век хватит), а также тот факт, что на верхушке пи­рамиды всё те же узнаваемые лица и — главное — выражения этих лиц. Перестроились и рядами пошли в бур­жуазное завтра вторые и третьи секре­тари парткомов, а позднее их воспри­емники, для которых важны не люди и не идеи даже, и не идеологии, разу­меется, а корпоративная спайка у пай­ки. А уж какие идеи или политичес­кие идеологии потребуются, чтобы эта спайка и пайка сохранились, — не суть важно.

До сего дня верность такому курсу не подводила, и речь шла не о пользе для России, а о полезности самой Рос­сии для какой-нибудь подходящей за­дачки. В этом — «преемственность» современной власти при всех отличи­ях, выделяющих обитателей Кремля. Идеологии менялись, как и люди, со­стоящие при власти, а постановка воп­роса оставалась неизменной: «какая Россия полезна для…?» А «для чего» — дело техники и выбора целей, будь то мировая революция, ради которой не жалко пожертвовать населением, культурами и границами (цивилизаци­онными, государственными, мораль­ными), или мировая либерализация. И здесь та же цена, которая, если при­смотреться, и есть главная цель. Эта высшая цель — демонтаж всё тех же границ — цивилизационных (мировые «измы» предназначены для демонта­жа), государственных («десуверенитизация» эпохи глобализации) и, ко­нечно, моральных (антиклерикализм и тотальная война с христианством в постхристианском «мире»).

Вместе с тем ценность политики (и политических курсов, и полити­ков) определяется не курсами валют и не «остаточной стоимостью» власти, а стойкостью народа, его способнос­тью сохранять душу живу. Из этого

следует исходить при определении поэитического устройства. Еще Мишель ?-1онтень, который вслед за Платоном объяснял порчу нравов правом моло­дых изменять установления и порядки, освящённые веками, ради самого изоб­ретательства либо приобретательства | а Монтеня даже современники не мог­ли заподозрить в предвзятости при оценке политических укладов и режи­мов), говорил на сей счёт: «Не только предположительно, но и на деле лучшее государственное устройство для любо­го народа — это то, которое сохранило его как целое. Особенности и основные достоинства этого государственного устройства зависят от породивших его обычаев. Мы всегда с большой охотой сетуем на условия, в которых живём. И всё же я держусь того мнения, что жаж­дать власти немногих в государстве, где правит народ, или стремиться в монар­хическом государстве к иному виду правления — это преступление и без­умие». В подтверждение он приводил изречение своего друга Ги Пибрака:

       Уклад своей страны обязан ты любить:

 Чти короля, когда он у кормила,

 Республику, когда в народе сила,

 Раз выпало тебе под ними жить.

Как видим, подход сугубо либераль­ный и европейский, где принцип вер­ности — не что иное, как лояльность сильному и состоявшемуся. Отличие подобного либерализма от подхода российско-либерального лишь одно — же­лание сохранить свой народ…

Но вернёмся к вопросу: какой долж­на быть Россия? С воззрениями либера­лов нам всё более-менее ясно. К тому же эту тему автор имел возможность де­тально обсудить в статье «Политичес­кий выбор великороссов» («Трибуна русской мысли», 2007, № 7). Как го­ворилось в статье, для птенцов либе­рального гнезда, свитого, как и многие другие идейные гнезда, по преимущес­тву из колючей проволоки, ответ давно предрешён: «Россия должна быть го­сударством демократического типа» (или типа того…). Для исповедующих другие «измы», как и для тех, кто дав­но не верит никаким «измам» и «изма- тикам», непонятно другое: кому Россия должна? Кому и почему? Допустим, правящая верхушка действительно кому-то что-то задолжала — забыла, к примеру, выполнить все обязатель­ства отцов-основателей разделенной и разоренной России по оброку или не приехала вовремя за ярлыками на правление. Но Россия — это не её правящий слой и даже не садово-околь- цованная Москва (садо-Москва).

Сегодня попробуем подойти к этой теме с другого конца — с монархичес­ких позиций, которых, увы, не намно­го меньше, чем самих монархистов. Впрочем, их не так уж и много в совре­менной России и даже за её пределами, где гуляют либеральные ветры и доми­нируют в массовом сознании только те воззрения, которые производятся в недрах групповой, партийной поли­тики. Позволю себе дать классифика­цию наиболее типичных «монархичес­ких школ», исходя из того, что каждая из них заслуживает уважения. При этом основываться придётся не столько на оформленных идеях, закреплённых в монархических и промонархичес­ких манифестах и декларациях (идеи могут частично или полностью совпа­дать), а на мотивации их авторов. Мо­тивации же не совпадают, хотя судить об этом можно чисто предположитель­но: в душу не заглянешь. Поэтому клас­сификация останется безымянной, де­персонализированной.

«Первая школа», которая заслу­живает особого уважения, состоит в основном из просто верующих лю­дей, избегающих как идеологических соблазнов, так и ещё более опасных соблазнов богословских, теологичес­ких. Для них, любящих слово Божье, но не дерзающих слишком далеко ухо­дить в толкованиях от святоотеческого начала, действительно всё предельно  просто, ибо всё в руцех Его. Воистину, лучше преподобного Серафима Саров­ского не скажешь: «Зри, где просто, там и ангелов по сто, где же мудрено, там нет ни одного». Если Господь ус­тановил власть монаршую как образец иерархии, то и не нам судить, можно ли создать власть более совершенную.

Один старец (не буду называть его доброго имени, но помню его урок), которого попросили оценить некий образовательный проект с научно-богословским уклоном, ответил просто: «Возьмите книгу басен Ивана Крылова (дело было в библиотеке) и откройте его басню “Водолазы”, дай прочтите. В ней всё сказано». В басне этой царь, разуве­рившийся в сановниках и учёных, про­сит пустынника с седою бородой решить спор о пользе и вреде наук. Мудрец от­вечает простой притчей об индийском рыбаке, оставившем по смерти троих сыновей, которые «кормились от се­тей» и «ремесло отцовско ненавидя, // Брать дань богатее задумали с морей, // Не рыбой, — жемчугами».

Однако ж был успех различен всех троих:

Один, ленивее других,

Всегда по берегу скитался;

Он даже не хотел ни ног мочить своих

И жемчугу того лишь дожидался, Что выбросит к нему волной:

А с леностью такой Едва-едва питался.

Другой,

Трудов нимало не жалея,

И выбирать умея Себе по силе глубину,

Богатых жемчугов нырял искать по дну:

И жил, всечасно богатея.

Но третий, алчностью

к сокровищам томим, Так рассуждал с собой самим:

«Хоть жемчуг находить близ

берега и можно, Но, кажется, каких сокровищ

ждать не должно,

Когда бы удалося мне Достать морское дно на самой

глубине?» Сей мыслию пленясь, безумец вскоре

В открытое пустился море,

И, выбрав, где была чернее глубина, В пучину кинулся: но,

поглощённый ею, За дерзость, не доставши дна,

Он жизнью заплатил своею.

«О царь!» примолвил тут мудрец: «Хотя в ученьи зрим мы многих

благ причину, Но дерзкий ум находит в нём пучину

И свой погибельный конец,

Лишь с разницею тою,

Что часто в гибель он других влечёт с собою».

Как видим, умеренность в суждени­ях не вредит полноте веры и делу, ко­торому служишь. Все другие «школы» могут быть просто названы, ибо они су­ществуют, всем знакомы и имеют пра­во быть.

«Вторая школа» — люди, дейст­вительно радеющие не только о себе, но прежде себя помнящие о держа­ве, о её народах, о своих детях. Госу­дарственники на Руси не перевелись, поскольку это свойство закрепилось на уровне генетики. Государственни­ки, как бы они себя ни называли — де­мократами или социалистами, комму­нистами или консерваторами (слово-то подходящее, но засалено руками ряже­ных), верующими или атеистами, поч­ти всегда остаются сами собой. Госу­дарственники — скрытые или явные, знающие или не знающие — все они почти обязательно монархисты «по ин­тенции» . Они так направлены не извне, а изнутри, и по одной той причине, что в них коллективная память оживает, хотя и фрагментарно, временами от­ходит от летаргического сна даже про­тив их воли и наперекор убеждениям. Поэтому государственники на особом счету у канцелярий, ответственных за покой нынешнего государственного устройства. С ними, государственника­ми, надо считаться и договариваться, подыскивая для каждой модели поли­тического устройства форму, хотя бы немного напоминающую самодержа­вие: если социализм, то с настоящим и стоящим вождем, если республику, то президентскую, без дураков, если демократию, то суверенно-сузеренную, не иначе.

«Третья школа» — те, кого мы назвали знатью, озабоченной на оп­ределённом витке становления оли­гархической системы поиском более совершенных механизмов гарантиро­ванной передачи власти (финансовой, политической, финансово-политической) по наследству, которое прикопи- лось. Правда, наследство в этом случае понимается новыми узкими предель­но узко, без русской широты,— как накопленные средства и сами наслед­нички, ожидающие своего часа. Вос­становление монархии для них — дело времени и денег. В конце концов, они имеют и право (которое сами писали), и некоторое основание так рассуждать. Плохо не то, что они ищут свою монар­хию и своих престолонаследников (пре- столоблюстителей), а другое: для них и хоругви — инструменты, и иконы — вложения…

«Четвёртая школа»           —     просто

ищущие выхода или входа (в какое-то завтра), ждущие вождя или кумира, хоть на час. Племя таких людей мно­гочисленно, вера их сильна, хотя вера эта на час: если не найдут сегодня царя, то уже завтра обрящут и свою нишу в жизни, и свою идею или даже идеоло­гию (к примеру, националистическую, интернационалистическую или наци­онально-интернациональную), на чём и успокоятся. Как говорится, «на свете счастья нет, но есть покой и воля». С та­ким монархистами любая умная власть при желании и необходимости компро­мисс найдёт. А не будет желания, пусть живут, занимая опасную политичес­кую нишу, которая в этом случае ос­таётся под присмотром потенциальных союзников.

«Пятая школа» — претенденты (не обязательно в монархи, но в графья и постельничие — обязательно, а там «жизнь покажет»). Если об этих лю­дях говорить без иронии, то среди них действительно встречаются те немно­гие, в ком живо понимание служения и предназначения. Будут ли избранные избраны — не нам судить, на то воля Божья.

«Шестая школа» — схематики-ана­литики, в том числе и блестяще образо­ванные люди (умницы и умники), кото­рые действительно знают и понимают мировую историю, а некоторые даже видят, чувствуют новые тренды и важ­нейший среди них — глобальную тен­денцию по восстановлению монархий как единственно эффективного инстру­мента, способного приостановить махо­вик саморазрушающейся и все круша­щей глобализации. Да, многие из этих умников рассматривают, прикладыва­ют к России тот или иной вариант мо­нархического устройства, в том числе и варианты, не знакомые из нашей ис­тории. Без таких людей, какими бы ог­раниченными они ни казались, не обой­тись.

«Седьмая школа» — играющие на политической бирже. Они часто кру­тятся вокруг аналитиков (шестой шко­лы) и просто делают ставки, которые растут или падают. В политике такое племя чувствует себя вполне уверенно. И монархисты из них при случае будут самые что ни на есть монархические. Они придутся ко Двору, если не оши­бутся в расчетах.

«Восьмая школа» — политтехнологи, особый подразряд играющих профи (играющих иногда по-крупному). Они готовы под ключ подготовить, обос­новать и упаковать проект монархии, а также (параллельно) — столь же ос­новательный проект очередной рево­люции или контрконтрреволюции. В новой империи, если она состоится, или в новой контрреволюционной Уто­пии, если придётся всё же заменить ны­нешнюю, эти люди тоже займут заслу­женное место — или в Аппартате, или на виселице, или в психушке, в кото­рую они превращают историю.

«Девятая школа» — прилипалы, надежные партнёры и соратники, если находят свое место при большой поли­тической «акуле». Монархизм — яв­ление вечное и масштабное, живучее и грозное, когда оживает. Поэтому иногда среди прилипал встречаются во­истину преданные особи, которые дру­гого хозяина не знают и знать не хотят, а потому заслуживают если не уваже­ния (на него они и не рассчитывают), то признания их роли и права на сосу­ществование.

«Десятая школа» — «одноидейные монархисты», доктринёры (какая идея в их сознание упала, та и проросла). Среди доктринёров — авторов доктрин, учителей и лжеучителей, а также адеп­тов — слишком много внутренней враж­ды и недоверия, поскольку, во-первых, сами монархические политические до­ктрины весьма отличны одна от другой, а, во-вторых, они по-разному уклады­ваются в головах доктринёров. Так что доктринёры — не лучшие союзники, да и ко Двору вряд ли придутся.

Впрочем, за многообразием доктрин скрывается подлинное многообразие форм монархического устройства. Не следует, видимо, забывать, что даже реальная монархия — это институци­онализированная («материализовав­шаяся» в виде институционального факта) политическая идея, иногда имеющая зрелую «родовую форму» — конкретной философско-политической и правовой теории. Кроме того, сам монархический строй или его идея — это всегда политический проект, при­званный освоить и «приватизировать» будущее. Люди, верящие в монархию, не всегда учитывают, что проектное на­чало, заключённое в идеях, может быть сильнее самих идей, чистотой которых при определённых условиях жертвуют в процессе становления институтов мо­нархии. Конституционализм и монар­хизм, как известно, — не только анти­поды, но и строительный материал для становления или укрепления монархи­ческих режимов.

Не пытаясь дать полную классифи­кацию «монархических школ» на ос­новании столь ненадежного критерия, как мотивация, следует хотя бы упомя­нуть о воистину бесчисленных вариа­циях и типажах, совмещающих в себе две или некое множество всевозмож­ных схем. Монархист может быть од­новременно, к примеру, и смиренным верующим, и проектировщиком, конс­труктором, и доктринёром…

При этом следует признать, что все мы испорчены «проектным мышле­нием», поскольку не забываем о себе, грешных. Здесь — постоянный источ­ник порчи идей и людей. Даже щепотка власти, зажатая в крохотном кулачке ребенка (а его власть над родителями бывает временами почти безгранич­ной), становится подлинной властью, реальной силой только тогда, когда тот, кто её в своем кулачке прячет, сам стал чьим-то проектом. В данном слу­чае — проектом своих родителей, кото­рые часто видят в своих чадах либо себя несбывшегося, либо дар небес. То же самое, но уже в гротескном варианте происходит и с людьми, вкусившими от власти, но полагающими, что имен­но власть делает всех прочих людей, народы, собственную страну — их собс­твенными проектами: как поверну, так и лягут. Монархисты и даже монар­хи — те же люди (иногда умнее и чище, а иногда глупее и хуже прочих), и нич­то человеческое им не чуждо.

                      Иерархия без иерархов: символы власти, обличья безвластия

 

Златотканая парча относится к ви­димым украшениям, которые служат «отпечатками невидимого благоле­пия», символами иерархии, да и самой идеи политической и духовной власти, высшим образцом которой для мно­гих поколений наших богобоязненных предков была власть монаршая. Не потому челядь не в царских одеждах ходила, что у нее не было золота на до­рогое шитье и позументы (челядь-то эта не простая, а монаршая, то есть богачи богачей, которые своих господ куда бойчей) а потому, что у них страх не был потерян, страх перед своим гос­подином. А страх такого рода — та же любовь, что иногда, правда, страшнее вражды, окружающей любого носителя высшей власти — и вождя, достойного венца, и вождя, достойного кнута.

Парча отличает, внутренняя пор­ча обличает. Лучше других говорил об этом «маршакизированный» Роберт Бёрнс:

При всём при том,

При всём при том,

Хоть весь он в позументах,Бревно останется бревном И в орденах, и в лентах!

Король лакея своего Назначит генералом,

Но он не может никого Назначить честным малым.

Зададим себе три простых вопроса, связанных между собой. Первый: как мы представляем себе иерархию, когда говорим о земной власти, и прежде все­го о власти государственной? Второй: что первично, а что вторично — власть или иерархия? (И действительно, то ли власть воспроизводит иерархию, то ли сама иерархия наделяет властью людей и группы, обладающие набо­ром необходимых качеств?) И третий вопрос: какие образы символизируют иерархичность самой власти — власт­ная вертикаль (символ устойчивости, столь желанной для любого режима, но особенно — режима неустойчивого), многоступенчатая пирамида (идеали­зированный эталон системы, которая построена на века и не нуждается в пос­тоянной демонстрации властной верти­кали , а тем более в её « восстановлении ») или Вавилонская башня (библейский прообраз мирового единодержавия, ко­торая с новой энергией строится в нача­ле третьего тысячелетия от Рождества Христова?

А то, что она строится, сомнений не вызывает, как и другой очевидный факт: если «демократическая верти­каль» легко, органично и почти неза­метно преображалась и преображается на наших глазах в «башню», то монар­хия для подобного смелого конструкта подходила менее всего, особенно когда речь шла о российской монархии. Не случайно именно она воспринималась как главное препятствие для любых геополитических проектов «под ключ». Отсюда — лютая ненависть бесчислен­ных врагов (а друзья у России всё те же — армия и флот). Но здесь же скрыта и метаисторическая миссия России — как цивилизационной силы, способной обуздать мировое единодержавие.

Возможно, вопросы эти восприни­маются как сугубо отвлеченные, да­лекие от политической конкретики. Но ответы на них, напротив, помогут прояснить не только некоторые фак­ты политической истории, но и ту глу­бинную мотивацию, которая скрыта иногда от нас самих, когда мы рассуж­даем о монархиях, демократиях, мо­нархиях-демократиях и прочих формах правления, коим нет числа, а иногда и названия. Именно здесь — в мотива­ции — прячется причина ограничен­ности наших представлений о природе власти: мы либо забываем (не хотим помнить), либо страшимся спросить себя о том, кто скрывается под личи­ной власти и что стоит за всеми из­вестными миру способами правления. Нам не дано этого знать, но нас утешает вера, что всякая власть от Бога — даже власть попущенная1. Впрочем, знаем мы и другое: «строг суд над начальс­твующими» (Прем. Сол. 6:5) и «долж- но повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5:29).

Итак, вопрос первый: что представ­ляет собой иерархия в ее сугубо «рукот­ворном» исполнении, если её создате­лям — самопровозглашённым элитам или даже политическим вождям и зва­ным менеджерам от политики — неког­да оглядываться на Небо? Они лишены этой возможности, поскольку натрени­рованы смотреть сверху вниз. Не мо­гут они при всём желании ни на миг потерять из поля зрения «социальные низы», непредсказуемые и склонные к неповиновению. Если основа и смысл такой иерархии — власть ради влас­ти, удержание ради держания, а не де­ржавы, то эта иерархия напоминает перевёрнутую чашу, а вместо держа­вы остаётся одно пустое социальное дно (иерархия — дном кверху). Отсю­да — хроническое недержание земель, людей, да и самой власти. Возможно, в такой перевёрнутой иерархии (пере­вёрнутая система ценностей) и было когда-то живое вино, продуктивные идеи или энергия масс, к примеру, да оно ушло в песок. И чаша-то пуста…

Поэтому всякая земная власть, по своему произволу рождающая и вос­производящая иерархию, — власть пусть и вполне реальная, но пустая, обезличенная. Обезличена она даже тогда, когда толпа обожает (в прямом смысле того слова) своих кумиров-вождей и наделяет их воистину ничем и ни­кем не ограниченными правами, а так­же талантами и славой. Дело в том, что кумир, даже когда он сам готов к слу­жению во благо отечеству, как он его понимает,— не живой человек, а всего лишь «репутационный пузырь» или того хуже — самопровозглашённый наместник некоего божества (чаще все­го — мамоны), то есть иллюзорная лич­ность с иллюзорной властью и иллю­зорной легитимностью. И здесь не суть важно — избран ли кумир на площади или в кругу избранных, рождён ли он без имени или сам рождён избранным (наследственная власть, сословные свя­зи, клановые корневища, прочие ветви и сучья власти). Важно другое: нельзя служить Богу и мамоне, ибо в идолослужении любая форма доминирова­ния и подчинения демонстрирует ни­зость власти, даже если это верховная власть. Причем «низкое» начало высо­кой власти — не обязательно «подлое происхождение» или низкие побужде­ния — будь то зависть, корысть и страс­ти, но обязательно — необоримый ис­кус, неутолимая жажда властвовать и стадная готовность подчиняться.

Впрочем, низкое происхождение ие­рархии такого рода с наибольшей оче­видностью проявляется, конечно, в слу­чае демократического волеизъявления: выбирая меньшее зло, мы «доброволь­но» выбираем зло, тем самым удваивая, удесятеряя его силу. Поэтому трудно не согласиться с выводом либеральных теоретиков о том, что именно «демок­ратия как политическая идеология позволила иерархическим структурам существовать под своим знаменем», демонстрируя миру, «что не всякая власть исходит сверху» (Крамер Дж., ОлстедД. Маски авторитарности: очерки о гуру). Всё это верно, как и то, что главная забота народных избранни­ков (иерархия без иерархов!) — конт­роль и ещё раз контроль за поведением масс, а также вовлечение в этот процесс представителей масс, что на порядок повышает эффективность наблюдения. Как писал Ленин, не без основания при­числявший себя к подлинным демок­ратам (его логика проста: подлинная демократия обходится без посредни­ков, но не выживает без единоличной диктатуры), такой контроль — одна из основных мер революционно-демок­ратического осуществления власти, ко­торую царизм потому и «ограничивал, искусственно стеснял», что «боялся объединения населения».

Л. А. Тихомиров, сопоставляя мо­нархию и диктатуру, четко противо­поставил монархию и цезаризм. Он пришёл, как известно, к выводу о том, что диктатура «есть власть делегиро­ванная, власть народа или аристокра­тии, лишь переданная одному лицу», а цезаризм имеет только внешность, обличив монархии, но «по существу представляет лишь сосредоточение в одном лице всех властей народа, буду­чи бессрочной или даже увековеченной диктатурой».

Как видим, отвечая на первый воп­рос, мы частично ответили и на второй: кто кого порождает — власть иерархию или иерархия — власть? К сказанно­му следует добавить, что чёткая пос­тановка этого вопроса сразу отделяет последовательного атеиста от человека верующего, которого не надо убеждать, что земные иерархии имеют высшее оправдание, когда уподобляются Ие­рархии горней, её божественной красо­те. Только в этом случае само понятие ♦иерархия» возвращает себе искон­ный смысл — «священное правление» и «священный правитель». Как писал о церкви Дионисий Ареопагит, назван­ный во Франции, где он принял муче­ническую кончину, «вождём и защит­ником монархии», святейшая наша Иерархия (церковь Христова) образо­вана «по подобию премирных небесных Чинов». А эти невещественные Чины «представлены в различных вещес­твенных образах и уподобительных изображениях, с тою целию, чтобы мы, по мере сил наших, от священнейших изображений восходили к тому, что ими означается, — к простому и не име­ющему никакого чувственного образа». Надо ли после этого доказывать, что монархия, как и Церковь, — это земной символ небесной иерархии, а царская власть в этом случае (только в этом!) — идеал власти политической.

Теперь можно перейти к третьему вопросу — о символах власти (верти­каль, пирамида, Вавилонская башня). Вопрос не вызывает большого затруд­нения, поскольку известно, что конс­трукции с «вертикалями» и «горизон­талями» — из арсенала изобретателей и конструкторов «нового мира», а пи­рамида — древний символ монаршей власти, основанием которой служит земля, а вершина достигает Неба. Инс­титут монархии не может быть соединен (до пришествия антихриста) с безумием так называемого однополярного мира, который упорно возводится на гло­бальной стройплощадке, зачищенной от всего, что мешало реализации вели­ких идей и проектов — либо либераль­ных, либо коммунистических, либо нацистских. А мешали «торжеству ра­зума» (больного разума, антихриста) именно династические формы правле­ния, которые не могли адаптироваться к поступательной смене «кратий».

Однополярный мир не намного лучше войны, поскольку делает неиз­бежной мировую бойню. Сегодня уже не так трудно увидеть через линзу вре­мени первопричину мировых войн, начиная с Первой мировой, похоро­нившей великие империи — и Герман­скую, и Австро-Венгерскую, и Осман­скую, и, разумеется, главного врага «однополярности» — империю Россий­скую, ставшую объектом общей лютой ненависти всех строителей «измов». Первопричина — совпадение интересов и либералов, и коммунистов, в пред­ставлении которых мировое зло — вы­сшая иерархия, где нет места низости, требующей поклонения. Отсюда — их необоримое и совместное желание вы­жечь и монархии, и Церковь. Так анти­поды дополняют друг друга.

Само это словечко — «однополярность» — указывает и на противоес­тественность происходящего (один- единственный полюс — нонсенс), и на политический инстинкт тех, кто повторяет бессмыслицу, как будто не замечая, что этот примитивный эв­фемизм призван скрыть главное — хо­рошо организованную борьбу с циви­лизационным многообразием. На этом фоне и другие свидетельства проявля­ются из тумана спокойного незнания: глобальная власть уже «отменяет» языки по всей планете, сливая наро­ды в «новую общность» (перевернутая чаша пуста). От 60 до 90% языков, а следовательно, и народов, обречены на полное исчезновение на памяти все­го двух-трёх поколений. Наступающая моноцивилизация сталкивает обречён­ных к берегу Леты, за которым — небы­тие. В некоторых ведущих европейских университетах — носителях нацио­нальных культур — уже до 70% курсов читается не на родных языках, а на ис­порченном английском. При этом никто из лидеров ведущих государств об этом даже не упоминает.

* * *

В заключение полезно вспомнить интерпретацию монархизма и консти­туционализма, предложенную Н. Я. Да­нилевским. Он подходил к проблеме с учётом политического, социокуль­турного и исторического контекстов, демонстрируя при этом методологичес­кий потенциал теории культурно-исто­рических типов (цивилизаций). По мне­нию Данилевского, причина того, что «конституционализм на английский лад» выдаётся за явление общечелове­ческое, как и религиозный индиффе­рентизм или государственный атеизм, а монархический феодализм — за яв­ление национальное (национально-гер- манское), объясняется «неверностью исторического взгляда, смешивающе­го Европу с человечеством, а ступени развития с культурно-историческими типами».

Если Запад осознаёт себя как венец комфортного эволюционно-цивилиза­ционного развития, сдавая в кунстка­меры не только последние монаршие венцы и святыни пращуров, но и бес­ценные, оплаченные кровью героев су­веренитеты — древние ключи от своих национальных крепостей-демократий, то это его выбор, право и стезя. Пере­фразируя известную присказку, можно заключить: каков венец — таков и ко­нец. Но чем ближе конец, тем яснее пер­спектива: чтобы все жили по планке, к которой привыкли янки, человечес­тву потребуется в ближайшие сто лет выпотрошить не одну Землю, а пять- шесть планет такого класса. Но их нет поблизости. Поблизости Россия…

Та цель, которая оправдывает средст­ва, может быть высокой или низкой (самая низкая из всех — оттолкнуть и ограбить Россию, идущую на встречу с «мировой цивилизацией»), но и та­кая цель не должна быть абсолютной глупостью. Уроки Истории надо пом­нить, но не надо повторять, поскольку это очень дорогие уроки с почасовой оплатой. Король не должен оставать­ся голым, если взрослые люди вслед за ребёнком уже увидели неприглядную реальность и не смогут молчать даже из чувства политкорректности. Естест­венной реакцией на затянувшийся са­мообман и леденящую безликость «од- нополярников» будет глобальная эпоха мировой Реставрации — коллективной памяти народов и национальных куль­тур, в том числе политических культур, институтов и традиций. Эта Реставра­ция коснется и России, поскольку мы любим подражать даже тем, кто учился у нас. Почва и ресурсы у нас есть.

Еще Альфред Нетман писал, что рес­таврация — «не только возвращение трона… но и рук — к полю, возвраще­ние отдыха телу, активности — духу, безопасности — интересам и согла­сия — миру». Этот список великих доб­родетелей и традиций, которые ждут возвращения, можно продолжить, не забыв о возвращении чувства красо­ты, которое не вредит ни одному искус­ству, в том числе искусству политики. Об этом лучше других сказал Ф.И. Тют­чев:

Воспой и силой сладкогласъя

Разнежь, растрогай, преврати

Друзей холодных самовластья

В друзей добра и красоты!

Но граждан не смущай покою

И блеска не мрачи венца,

Певец! Под царскою парчою

Своей волшебною струною

Смягчай, а не тревожь сердца!

1 Критика и детальный разбор этого по­ложения были помещены в статье: Иеро­монах Алексий (Айсин). Не всякая власть от Бога (ТРМ-8). — Ред.

Журнал «Трибуна русской мысли», №12, 2008

Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии

Этот сайт использует cookies для улучшения взаимодействия с пользователями. Продолжая работу с сайтом, Вы принимаете данное условие. Принять Подробнее

Корзина
  • В корзине нет товаров.