Демократия, демография, демагогия

                     В политике тупость не является недостатком.

                                               Наполеон Бонапарт Такова уж природа демократии:

                                             порой в демагогию вторгается чистая политика (бушизм)

Кому власть — матушка, а кому — мачеха

Демократия, демагогия и демография — не толь­ко однокоренные слова, но и сводные сестры, имена которых неслучайным образом соединены в словарях, а судьбы в жизни. Хотя у них имеется общий отец (единый корень — народ, demos), пути сестриц с ма­лолетства сложились по-разному — почти как в дет­ских сказках и бразильских сериалах. У демократии и демагогии родная матушка — власть, которая души не чает в своих чадах, но не испытывает нежных чувств ни к супругу — простаку-демосу, ни к своей падчерице — демографии, будущность которой её осо­бенно не интересует, хотя работать на власть бедняжка должна, не покладая рук. Так уж завелось: демокра­тии нужны граждане, гражданам — демагогия (да­ешь вождей, чтобы они дали хлеба и зрелищ!), а де­мография — никому. Народу она не понятна (даже ученые мужи-демографы спорят о её природе по каж­дому поводу и без повода), а для власти сама мысль о демографии неприятна, поскольку наука сия затрат­на, как и любое специальное знание, кроме самой науки властвовать. Затраты на эту науку быстро оку­паются, поскольку власть легко обменивается на зо­лото, во всяком случае легче, чем золото — на власть. Почему демократия все же нуждается в гражданах, а, следовательно, и в их плодовитости?

Во-первых, она, хотя и является властью («кратией»), но только с одной стороны. С другой стороны, она в каком-то смысле народная. Две эти стороны демократии, как сто­роны одной монеты — «орёл» и «реш­ка» — друг друга никогда не видят и потому почти ничего друг о друге не знают. Впрочем, это не мешает их вы­нужденному союзу, хотя создает, конеч­но, эффекты раздвоенного сознания. Например, граждане хотя бы раз в се­зон в обязательном порядке отдают «орлу» свою волю, отправляясь к изби­рательным урнам, хотя собственная воля в чужих руках — столь же риско­ванное вложение, как собственные день­ги в чужих банках. О рисках напоми­нает тот факт, что во время нынешнего глобального кризиса власть во всех кон­цах мира сразу же бросилась на под­держку не своих граждан, а своих ка­питалов (банков). Объяснение для пуб­лики предлагается самое простое: если сытые начнут экономить на своих при­хотях, то ещё больше они будут эконо­мить на голодных и сирых, на соци­альных проектах и демографических программах, в частности.

Во-вторых, кто же будет, кроме про­стых граждан, защищать власть (ту же демократию), её ценности и драгоцен­ности? Не олигарховы же дети, понят­но. Увы, завораживающая фукуямная сказка о вечном мире без насилия и войн, который должен был наступить сразу после окончательной победы ми­ровой демократии американского образ­ца, растаяла одновременно с надеждой Америки на однополярное мироустрой­ство. Сказка не могла выжить после сан­кционированного геноцида славян в Косово и не доведенного до конца (из-за протрезвевшей России) повторения это­го опыта — геноцида южных осетин, о котором до сих пор не позволяет гово­рить западная политкорректность. Что осталось от красивой сказки в начале третьего тысячелетия? Войны, насилие и граждане, превращенные в пушечное мясо. Живя в мире, где тиражируемый геноцид стал инструментом утверждения демократических идеалов на планете, со­гласитесь, не приходится надеяться на демографическое выздоровление циви­лизованных народов. Какова цивилиза­ция, такова и демография.

В-третьих, граждане остро нуждают­ся в рынке услуг, где все — богатые и бедные, «избранные» и избиратели — охотно играют в одну и ту же игру. На­зывается эта игра — «народные слуги». При этом одни остаются тем, чем и были (просто народом, т.е. слугами у власти), а другие становятся всем, т.е. «слугами народа» или властью в узком значении этого слова. Воистину, лозунг «кто был ничем, тот станет всем» ничем не отличается от другого: «из гря­зи — в князи». И универсален этот ло­зунг для любой эпохи и любой власти — пропролетарской (не пролетарской же!), проолигархической-полудемократической, просто олигархической или любой другой, если эта власть не дина­стическая, не унаследованная по зако­ну. Слугами народа, кривясь, но назы­вают себя и вожди-узурпаторы, и на­родные избранники, и все государствен­ные вельможи, которые не без основа­ния считают себя солью земли, кото­рая для них — не столько земля, сколь­ко поделенная или ещё не поделенная собственность (если такой солью зем­лю и её ресурсы не посолишь, то и не съешь).

Проблемы подмоченной репутации и стратегии мыльных пузырей

У демократии и демагогии почти одно лицо, но совершенно разные репу­тации. У первой репутация превыше похвал, хотя она постоянно пребывает в свете юпитеров, в центре скандалов и слухов, связанных с продажностью и предательством. А у демагогии, хотя она любима и властью, и народом, ре­путация никудышная, как и у самой продажной любви (в этом случае не сле­дует путать демагогию и демагогов, которые, как жена Цезаря, вне подо­зрений). По этой пикантной причине демагогия заходит к сестре-близняшке с чёрного хода (настоящие и чего-то стоящие политтехнологи работают в тени). Иначе она ведет себя, когда все­ляется в публичных политиков или за­ходит в свой родной дом — СМИ: здесь она режет правду-матку, режет на мел­кие кусочки, перемешивая с перчиком и хитрыми наполнителями, чтобы скор­мить поклонникам демократии.

Но лучше всего у неё получается про­изводство мыльных пузырей. Об этом к месту сказал спикер Совета Федера­ции С.М. Миронов, когда одним из пер­вых российских политиков заговорил о неэкономических и даже неполитичес­ких, по сути, а моральных истоках си­стемного кризиса — и финансового, и демографического, и этнокультурного, медленно наползающего и на Россию. В отличие от большинства западных и отечественных политиков он увидел в кризисе главное — человеческие поро­ки и, прежде всего гордыню, тщесла­вие. Даже если сегодня каким-то обра­зом лидерам и банкирам удастся обма­нуть историю, договориться о новых правилах игры на мировых рынках, то уже завтра с необходимостью произой­дет (не может не произойти!) обруше­ние системы виртуальных ценностей. Слишком непрочна система, «в которой мерой вещей и людей стало не их внут­ренне содержание и даже не внешняя форма, а представление о них». Речь идет о той философии, которая позво­лила, по словам Миронова, «мнимой экономике подмять под себя экономику реальную, став её неотъемлемой частью» и превратив мир в «ярмарку тщеславия и мыльных пузырей». Именно поэтому «за солидными, казалось бы, активами может не стоять ничего, кроме представ­ления об этой самой солидности, а од­ной из самых востребованных профес­сий стала профессия так называемого пиарщика (не путать со специалистом по связям с общественностью), прямой обязанностью которого и является на­дувание репутационных пузырей». По этой причине среди ответственных за де­мографический и экологический кол­лапс, финансовый распад и геополити­ческий передел, поставивший мир на грань последней войны, на первом мес­те должна стоять не демократия, кото­рая, конечно, виновата в своекорыстии и двоемыслии (но так устроена любая власть), а политическая демагогия. На втором же месте стоит наша готовность верить демагогам — отсюда и слепая вера — то в демократию, то в диктату­ру, то в их общие детища-уродцы — будь то диктатура демократии, о которой любят говорить либералы, или демок­ратическая диктатура — вершина ленин­ской мысли.

А слепые поклонники демократии — жертвы демагогии — ходят за своей гос­пожой стаями, норовят пристроиться поближе, яростно облаивая всех, кто по­кажется им конкурентами. Да и то правда: пользоваться любовью совре­менной демократии могут не все, но только избранные или самые сильные и настырные. На то её и называют плю­ралистической — групповой, стайной. Не попал в стаю —иди к краю, а мы подтолкнем. Не по этой ли причине Ф. Ницше так популярен среди либерал-демократов? Впрочем, отношения сестер-близняшек не так радужны, как кажутся. Демократия вынуждена тер­петь демагогию, но та не в восторге от своей роли. Ей надоедает постоянно находиться в тени сестры, прятать свои амбиции и поэтому ее любовь к демок­ратии граничит с ненавистью. Если Платон учил, что тирания рождается из демократии, то Аристотель, знавший цену не только демократии, но и дема­гогии, не забывал о роли последней в этом перерождении: «большая часть тиранов, по его мнению, вышла из де­магогов, которые приобрели доверие на­рода тем, что клеветали на знатных».

На фоне своих блестящих сестер де­мография блекнет, сливается с толпой таких же, как она, работяг. Она из всех сил, но тщетно пытается привлечь вни­мание власть имущих не к себе, конеч­но (кто же захочет по доброй воле си­деть над сухой теорией или менять мок­рые пеленки), а к гибельным послед­ствиям вырождения рода человеческо­го. Однако её грозные пророчества и призывы лишь распугивают и озлобля­ют уважаемую публику, поскольку де­мография получила, подобно прорица­тельнице Кассандре, в нагрузку к про­роческому дару тяжкий довесок — не­верие толпы.

Гибель народов — прогноз или план?

Если с демагогией демография ужиться не может по определению, как не могут ужиться правда и ложь, то с демократией она бы хотела наладить родственные отношения. Может быть, со временем у них и появились бы об­щие родовые качества, и проснулась бы взаимная тяга, но пока все свидетель­ствует об обратном. Хуже того, време­ни на примирение и дружбу остается все меньше. Сокращается, сжимается это самое историческое время, как шаг­реневая кожа. Сегодня, когда все поли­тики мира постоянно говорят об устой­чивом развитии, они не замечают или не хотят замечать главных угроз. Се­годня с лица земли могут исчезнуть самым неожиданным образом, не толь­ко отдельные островные государства и обширные природные регионы плане­ты со всей живностью и растительнос­тью (например, в результате так назы­ваемого парникового эффекта), но и целые народы, культуры, цивилизации. Причем над многими народами демок­ратического мира уже давно висит да­моклов меч культурно-этнической ка­тастрофы небывалых масштабов. Впро­чем, катастрофы разного типа и гене­зиса тяготеют друг к другу, свиваются в клубок глобальных проблем, не под­дающихся решению ни в порядке по­ступления, ни по отдельности. При этом среди народов, попавших в группу по­вышенного риска, находятся ныне не одни лишь малочисленные этнические группы, и без того стоящие на грани исчезновения, но и полные сил так на­зываемые суперэтносы, которые не представляют себе зеркало истории без собственного отображения в самом цен­тре коллективного портрета. А стоило бы представить: по кому-то из них уже звонит колокол. Надо плотно зажать уши, чтобы не слышать этого звона.

Так что же происходит с народами, языки которых давно стали главными языками планеты (один из «золотой пя­терки» основных — великорусский), вобравших в себя весь опыт цивилиза­ционного развития? Все дело в том, что события в современном мире, получив­шем недоброе название «постного мира» — постмодерна и даже постистории, разворачиваются спонтанно и непредс­казуемо. Они обрушиваются на людей в самый неожиданный момент: ни спрогнозировать, ни подготовиться, ни ухватить за хвост случайную удачу. По­этому при разработке современных док­трин национальной безопасности (не нашей, увы) начинают не с тривиаль­ного перечня внешних и внутренних угроз, который может составить любой троечник, почесав затылок (это как раз наш вариант). Начинают с иного — с признания того очевидного факта, что настало время непредсказуемости или бифуркации — время стратегической нестабильности, о котором писал А.С. Панарин. Кто успеет — тот уцелеет. Но для того, чтобы освоиться в обществе постоянного риска, требуется суще­ственно пересмотреть всю технологию политического и геополитического пла­нирования, основы методологии долго­срочных инвестиций, а главное — от­казаться от схем запоздалого реагиро­вания на неприятности. Любое запоз­далое реагирование отличается от гра­мотной стратегии тем, что оно обрече­но. Обречено иметь дело только с по­трясениями и катастрофами. Отказ от плана спасения — это план разруше­ния. При таком подходе МЧС станет в недалеком времени ядром всей нашей политической системы, а сама эта сис­тема — ядром, прикрепленным к ноге пловца-народа….

Кто больше матери-истории ценен?

Если взглянуть на проблему шире «сестер» — демократии и демогра­фии — мешает два основных обстоя­тельства. Первое — их очевидное «со­циальное неравенство» и крайняя не­уживчивость, а второе — понятная рев­ность демагогии. Повсюду, где поселя­ется демократия, почему-то все хуже идут дела у демографии, если под ней подразумевать не только изучение ме­ханизмов воспроизводства народа, но само это воспроизводство. И, наоборот, с воспроизводством всё идет, как по маслу, но почему-то у тех, кто явно гре­шит авторитаризмом и не ладит с де­мократией. «Драма неуживчивости» демократии и демографии в последние годы стала если не главной, то одной из главных интриг мировой политики. И хотя любую информацию об этой инт­риге (или, если хотите, стратегии) вся­чески вытесняют из объективов СМИ, ретушируют и пропускают через жесто­чайшие фильтры цензуры — вплоть до прямых запретов даже упоминать поня­тия, связанные с расовыми, а иногда и национальными различиями, она втор­гается в сознание масс с новой и новой силой. Вторгается, качественно меняя не только способы геополитического пла­нирования и контроля, но и характер традиционных демократических инсти­тутов, вынужденных реагировать на оче­видные демографические сдвиги.

В числе подобных «реакций» входят и общее «поправение» (имеется в виду сдвиг к национализму) в политическом спектре Запада, которое можно не за­мечать только в состоянии общего нар­коза или за немалое вознаграждение, и череда потрясших мир политических истерик. А как иначе можно охаракте­ризовать, к примеру, недавние прово­кационные призывы лидеров США к «крестовому походу против ислама», от которых им до сих пор приходится пуб­лично открещиваться? Как иначе при­кажете квалифицировать лавину апо­калиптических предсказаний о немину­емой и скоротечной кончине всей бе­лой расы в течение ближайших деся­тилетий? Впрочем, когда мы называем эти срывы истериками, это касается не сути проблемы, а всего лишь формы её подачи….

Наиболее яркий пример истерично­го по форме, но вполне реалистичного по сути прогноза-пророчества — скан­дальный бестселлер американского по­литика и политолога Патрика Бьюке­нена «Смерть Запада!» («The Death of the West!). По его мнению, подкреплен­ному, кстати, довольно убедительными расчетами, уже начавшаяся агония «бе­лой» Европы, а также Японии завер­шится в течение жизни одного (!) поко­ления. И всего через 50 лет в океане «исламско-арабо-африканской субкуль­туры», который разольется на этой ог­ромной территории, похоронив под со­бой этническую основу западной циви­лизации, лишь один из десяти человек будет сохранять какое-то отношение к исчезающим европейским этносам и культурам. Да и то значительную часть «новых могикан» составят древние ста­рики и старухи. За ними, уходящими стариками — исчезающее будущее «ста­рых наций». А что будет за этим барь­ером? Вряд ли колоссальная техноло­гическая мощь Запада, оказавшись в новых руках, послужит решению гло­бальных проблем. Скорее всего, как считают многие эксперты, при таком исходе новые хозяева мира позаимству­ют у своих предшественников сугубо по­требительский и хищнический ин­стинкт. Не затем миллионы обездолен­ных людей покидают сегодня свои го­лодные земли, чтобы завтра ограничи­вать себя хоть в чем-нибудь….

Мутанты демократии и демография — золушка с видом на жительство

Отношения между демократией и де­мографией не складываются и по вине самой истории, которая, видимо, уве­ровала в универсальность и безнаказан­ность принципа двойных стандартов, столь характерного для западной поли­тической модели. Вероятно, именно по этой причине она подошла к «сестрам» с разными мерками. Только одна из «близняшек» — демократия — удосто­илась её полного признания и проби­лась в люди (демагогия и без поддерж­ки истории добьется своего). Без куль­та демократии, по сути, ни одно госу­дарство и ни один режим не обходятся: даже К. Маркс и В. Ленин были её вер­ными поклонниками и соавторами ряда её популярных версий. Известно, что и холодная война, и вся биполярная сис­тема держались на противостоянии двух демократий-антиподов — «буржуазной» и «народной». К слову, горячая война, к которой вела логика столкновения «дух демократий», могла бы в одноча­сье решить все демографические про­блемы, а также финансовые и экологи­ческие. Такая же угроза сегодня исхо­дит из теории и практики «столкнове­ния цивилизаций».

Важно понять, что повсюду, где не выживают народы и люди, где стирают­ся культуры и перекраивается конфес­сиональное пространство, выживает не сама демократия, а её мутанты, кото­рые для их творцов-демократов дороже демократии. Не так уж сложно предска­зать, каким станет мир, если победит подобная идеология: это будет царство мутантов и насекомых… Мутанты демок­ратии живучи и плодовиты, они, в от­личие от «цивилизованных народов», легко приспосабливаются к любым ус­ловиям, не боятся ни нищеты, ни богат­ства, ни войн, ни мира. Даже тираны и диктаторы по-своему, конечно, но не­жно, по-отечески, заботятся о «своей де­мократии», во всяком случае, постоян­но пользуются её услугами, поскольку она легко приноравливается почти к лю­бому режиму. К примеру, у нас сравни­тельно недавно, ещё на памяти старших поколений, жесткую диктатуру называ­ли не иначе, как высшей формой демок­ратии. Удивляться тому не приходится, поскольку на политическом новоязе и не такое соединяется, как в фантасма­гории Оурелла «1984».

Подтвердим сказанное, еще раз об­ратившись к Френсису Фокуяме. В свою бытность заместителем директора Цен­тра политического планирования при Госдепартаменте США он язвительно за­метил с изрядной долей цинизма, что даже в тех странах, где после успешно­го завершения программы развала со­циалистической системы на смену то­талитаризму пришли демократические институты, за новым фасадом главное осталось неизменным. Те же лица, те же привычки, те же клановые связи. В результате мир очень быстро убедился в том, что тоталитаризм вполне ком­фортно чувствует себя в атмосфере «им­плантированной демократии», а «зака­ленные партийцы» — в кабинетах де­мократических правительств, парла­ментов и транснациональных корпора­ций. Впрочем, нельзя не вспомнить и о заметном дрейфе к тотальному контро­лю и «министерству правды» в странах традиционно демократической ориента­ции, что стало особенно явным после роковых событий, которые теперь все­гда будут связываться с 11 сентября. Но и в этом случае введение планетар­ной слежки («прозрачное для контро­ля киберпространство») и «нумерации всех человеков» определяются одно­значно — как очередная победа идеи планетарной демократии.

Бедная родственница демократии — демография пребывает сегодня в совер­шенно ином положении — в роли зо­лушки, которой пока ещё не встрети­лась добрая фея-волшебница. Всю свою жизнь она работает, не покладая рук, сразу в нескольких местах и в несколь­ких лицах. Как только успевает. Назо­вем только основные ее профессии. Во- первых, она подрабатывает как наука, но её место в иерархии наук не самое завидное — она ютится среди массы других малобюджетных дисциплин, ко­торых содержат для расширения кру­гозора. Во-вторых, иногда ей удается за­нять место на госслужбе. Но и здесь — скромную должность отдельной отрас­ли современной политики, хотя и «зат­ратной», но всё же стоящей на службе у самой демократии. Возможно, что и российская демократия со временем немного приблизит к себе эту сестрич­ку, хотя к тому времени услуги демог­рафии, скорее всего, не понадобится, поскольку сойдет на нет коренное на­селение страны — объект её контроля и изучения.

Природосбережение и народосбережение — единственное оправдание власти

Горько осознавать, что именно в Рос­сии почти одновременно были запуще­ны и механизмы становления современ­ной демократии, и разрушительные процессы самоистребления основных эт­нических групп. Среди наиболее пост­радавших народов оказались великорос­сы, которых всегда отличали не только государственный инстинкт, но и жерт­венность, высокая толерантность и ува­жительное отношение к другим наро­дам и культурам. Благодаря этим ка­чествам, культивируемым у православ­ных людей, в исторической России сбе­режены были все народы, доверившие ей свою жизнь и веру. К сожалению, о роковом «совпадении» двух тенденций (демократизации и вымирания) вспоми­нают так же редко, как и само имя го­сударствообразующей нации. О велико­россах если и говорят в СМИ или в учеб­никах, то для того разве, чтобы лиш­ний раз процитировать ленинско-троцкистскую присказку о «великорусском шовинизме», которая была доведена до логического конца в годы чисток. Отец всех народов сделал умозаключение, которое обернулось заключением или истреблением для всех, кто имел нео­сторожность хотя бы вскользь упомя­нуть в преддверии мировой революции об интересах и судьбе самого многочис­ленного народа России. «Великорусский шовинизм», по его мнению, куда опас­ней «туземного», так как он «наступа­ет и ползёт, капля за каплей впитыва­ясь в уши и в глаза, шаг за шагом раз­лагая наших работников. Вот эту опас­ность, товарищи, мы должны во что бы то ни стало свалить на обе лопатки». И свалили. И до сих пор добивают, подозревая теперь уже не великороссов (имя вне закона), а русских во всех смерт­ных грехах. Договорились даже до не­обходимости новой борьбы с «русским фашизмом». Не останавливает клевет­ников ни кровь наших солдат, павших в годы Второй мировой за общенацио­нальные интересы, ни память наших новомучеников и исповедников, отдав­ших свои жизни со словами любви на устах.

В результате тотальной зачистки, ползучего страха и многолетней индоктрйнации из народной памяти изъяли даже самоименование (об этом автор подробно говорил в статье «Политичес­кий выбор великороссов», помещенной в 7-м номере ТРМ). Теперь не только среди молодых, но и среди старших по­колений никто почти уже и не вспом­нит, что русские — это не самоназва­ние этноса, а единое имя трех право­славных славянских народов и, кроме того, обозначение гражданской принад­лежности к Российскому государству независимо ни от национальности, ни от вероисповедания. Думается, что именно здесь — в пролонгированном запрете на самоидентификацию — кро­ется одна из причин нашей общей де­мографической катастрофы, которую демографы называют «русский крест». Источник нынешнего кризиса заключа­ется не столько в имплантированной де­мократии, сколько в характере прово­димых реформ, откровенно не нацио­нальных и обезличенных. Среди послед­ствий хронического нежелания назы­вать вещи своими именами назовем два момента — во-первых, реальную угро­зу полного и скорого обесценения са­мих демократических, ценностей, де­вальвированных ложью, а во-вторых, опасность дальнейшего распада едино­го государства, хребтом которого были и пока остаются великороссы. Перефра­зируя известную пословицу, можно ска­зать: забыв собственное имя, по числен­ности нации не плачут….

России пора переходить от унылого реагирования и всё обезличивающего политиканства к честной и открытой на­циональной политике, широко исполь­зуя современные технологии планиро­вания и, прежде всего, планы-прогнозы. В планах-прогнозах главное — не сам план, от которого всегда можно, а при необходимости и нужно вовремя от­казаться, и тем более не прогноз, кото­рый заведомо не полноценен в ситуа­ции непредсказуемости. Наибольший интерес в этом случае представляют те немногие, но вполне предсказуемые сценарии развития, которые вызваны к жизни исполнением вашего плана. Если вы, преследуя точно обозначенные национальные интересы, умело и актив­но проводите свою стратегию, воздей­ствуя на болевые точки сверхсложной социоприродной системы, то именно вам первому откроется возможность просчитать последствия сделанных шагов. Таким образом, у носителя ак­тивной стратегии появляется реальный шанс, рискуя вместе со всеми, получить преференции, вырвать удачу. Поэтому столь важно иметь собственную и ди­намичную национальную стратегию как в сфере строительства эффективных демократических институтов, так и в сфере демографической и экологичес­кой политики.

Но эффективность план-прогнозов зависит от того временного горизонта, в котором располагаются основные фун­кциональные цели национальной поли­тики, а точнее, одна, но двуединая цель: природосбережение и народосбережение. У власть предержащих в России до не­давнего времени не возникало желания заниматься подобной утомительной ра­ботой, не дающей сиюминутной отдачи и не сулящей выгод для теневого биз­неса. Демократию мы брали прямо с лотка и на выбор, что посвежее: если в традиционном демократическом обще­стве какая-то модель в моде, например, плюралистическая демократия, то и мы не лыком шиты, и у нас плюрализма будет немерено. Если у Единой Евро­пы, которая строит сейчас свой соб­ственный федерализм, полно суверени­тетов, то и у нас надо раздать побольше и каждому — не жалко, чай, не день­ги. В результате идеологическая руба­шонка a la France трещит по швам на российских плечах, а пошитый для ан­глосаксов политический смокинг никак не дает ни разогнуться, ни развернуть­ся. Хорошо еще, что с демографией осо­бых проблем не было: стоит ли, право, о какой-то доморощенной науке думать, когда и здесь есть богатый пришлый купец с лотком готовых рецептов.

Первым слабым, но побуждающим от спячки сигналом для России стала, пожалуй, разработка и принятие Кон­цепции демографического развития страны на период до 2015 года, где на­мечены контуры проблемы. К ряду зна­ковых событий следует отнести и созда­ние при личной поддержке Президента России Экологической доктрины Рос­сийской Федерации, принятой как раз к Всемирному саммиту по устойчивому развитию в Йоханнесбурге. К счастью, сегодня никому, наверное, не надо до­казывать органическую связь демог­рафической и экологической политик. Не менее значимым в этом ряду надежд может быть и разработка Социальной доктрины России (инициатива Коорди­национного совета по социальной стра­тегии при Председателе Совета Феде­рации), о которой мы говорили в про­шлом номере ТРМ.

Теперь задача за малым: нужно не только вложить в политический язык Российского государства правильные и умные слова о защите природы и наро­донаселения — слова, на которых объясняются между собой политики всего мира, но и приступить к осуще­ствлению намеченных стратегий,₄ докт­рин и концепций. И лучше бы делать это не порознь, а системно, поскольку только так можно успешно решать глав­ную проблему государства — природо- и народосбережение. Проблема эта не столько экологическая и демографичес­кая, сколько нравственная. В ней од­ной — оправдание власти.