Описание рыболовства в Черном и Азовском морях

Исследования о состоянии рыболовства в России. – Т. 8.– СПб, 1871.

Работа представляет собой шесть отчетов.

Отчеты начальника экспедиции для исследования рыбных промыслов на Азовском и Черном морях

 Отчет первый

Общий обзор рыболовства в Азовском море

 

Предмет отчета. Предметом настоящего — первого — и двух следующих отчетов будет рыболовство, производимое вдоль всех берегов Азовского моря, равно как и в низовьях впадающих в него рек, за исключением лишь одного сельдяного лова. Сельдяной промысел должен составить предмет отдельного — четвертого — отчета, потому что здешняя сельдь не составляет исключительной принадлежности Азовского моря, а переходит из него в Черное, а также и из Черного в Азовское, и на этом-то переходе основан главнейший лов этой рыбы. Та же порода сельдей ловится близь устьев Днепра и Дуная. По всему этому все, относящееся до сельдяного промысла, тогда только может быть представлено в совершенной полноте и ясности, когда означенные местности будут осмотрены экспедицией.

Краткий обзор поездок экспедиции. Часть весны и почти все лето 1864 года было употреблено экспедицией на исследование азовского рыболовства, для чего я, вместе с гг. Межаковым и Никитиным, объехал вокруг всего моря, начиная от Тамани — чрез Темрюк, Екатеринодар, Ачуев, Ейск, Ростов, Таганрог, Бердянск, Геническ — до Арабата. При этом были посещены нами все многочисленные косы, как отделяющие расширения устьев впадающих в Азовское море рек (так называемые лиманы) от открытого моря, так и впадающие в него узкими полуостровами, на которых главнейше производится здешнее рыболовство. В тоже время г. Гульельми был отправлен в Ростов и в Новочеркасск для собирания там статистических и других сведений о рыболовстве в Войске Донском. С этой же целью г. Шульц объехал южный, западный, северный берега и часть восточного берега Азовского моря от Ростова до Ейска и от Тамани до Темрюка, в течение зимы. В октябре 1863г., во время поездки в Керчь и его окрестности, с специальной целью исследования сельдяного промысла, были мной и спутниками моими тоже собираемы сведения об азовском лове, преимущественно в южной части его от Арабата до Керчи. Наконец, для некоторых пополнений прежде собранных сведений, а главное с целью посетить черноморское устье р. Кубани, которое хотя в географическом смысле и не принадлежит к Азовскому морю, однако в отношении к рыболовству не может быть отделено от прочих местностей кубанской дельты, я предпринял с г. Никитиным, в последней половине октября прошлого года, поездку на Таманский полуостров. Таким образом, собраны были экспедицией, в разные времена года, довольно полные данные об азовском рыболовстве, к которым впоследствии едва ли придется многое прибавить.

Значение азовского рыболовства и сравнение его с каспийским. Эти подробные и тщательные наблюдения над азовским рыболовством привели экспедицию к тому убеждению, что Азовское море, по количеству доставляемой им рыбы, занимает решительно первое место после Каспийского моря, и если уступает ему в этом отношении, то единственно потому, что в несколько раз меньше его. По выгодности же лова и по удобствам производства его, азовская рыбная промышленность нисколько не уступает каспийской, а в некоторых местностях даже превосходит ее, что, между прочим, доказывается тем, что многие рыбопромышленники переходят с Волги на Азовское море. Хотя это последнее обстоятельство и должно быть в значительной мере приписано тому, что воды вдоль северного берега Каспийского моря до сих пор еще находятся в руках частных лиц или откупщиков, тогда как на Азовском они, по закону па крайней мере, совершенно вольные, — однако же, несмотря на то, легко доказать, что и самое рыбное богатство Азовского моря имеет тут не малую долю влияния.* Для этого стоит только сравнить с одной стороны — пространство обоих морей, а с другой — количество доставляемой ими рыбы. Поверхность Азовского моря (638 кв.м. с Сивашем включительно) составляет около 1/10 доли поверхности Каспийского (6.200 кв.м.). Количество рыбы, вылавливаемой из Каспийского моря, определено мной в V т. «Исследований о рыболовстве», средним круглым числом в 10,500,000 п.; по такому же приблизительному счету, (в обоих случаях скорее преуменьшенному, чем преувеличенному, и основания которого будут приведены ниже), средний улов Азовского моря определяется в 4,000,000 п.; следовательно последний только в 2 ½ раза уступает каспийскому. Если принять, что лов в обоих морях производится с одинаковой энергией; т. е. что в обоих случаях вылавливается ежегодно одинаковая доля из рыбного запаса того и другого морей, то должно бы заключить, что Азовское море в 4 раза гуще населено рыбами, нежели Каспийское, потому что уловы на первом уступают уловам на втором лишь в 2 ½ раза, тогда как поверхность одного в 10 раз меньше поверхности другого. Но и такое отношение для густоты рыбного населения может на первый взгляд показаться еще не достаточно выгодным для Азовского моря. В самом деле, рыбы живут не только на поверхности моря, но и во всей массе составляющей его воды, и потому может представиться вопрос: для составления более верного понятия о густоте водного населения, не следует ли принять в расчет вместо величины поверхности, кубическую вместимость водоема? При последнем предположении результат для Азовского моря был бы невероятно выгоден. Именно, вся масса воды, заключающейся в Азовском море, не превосходит ⅔ куб. мили (принимая 4 сажени за среднюю глубину моря); что же касается Каспийского моря, то хотя я и не имею теперь данных для сколько-нибудь приблизительного исчисления вместимости его, однако же по-видимому не будет чрезмерного преувеличения, если приму, что она раз в 300 превосходит вместимость Азовского моря. Следовательно, при одинаковом объеме воды, в Азовском море заключается слишком во сто раз более рыбы, чем в Каспийском.

 

Причины изобилия рыбы в Азовском море

  1. Его мелкость. Впрочем, некоторое знакомство с распределением живых существ в морях и вообще в водах показывает нам, что, при сравнении количеств органических существ в различных водах, нельзя относить этих количеств к кубической единице меры, ибо с увеличением глубины количество живых существ не только не увеличивается пропорционально ей, но уменьшается. Это видно между прочим уже из того, что все органические вещества, вносимые реками в море, будут гораздо более сконцентрированы в том случае, если принимающее их море или озеро будет мелко. Равным образом и те органические вещества, которые, независимо от вносимых реками, составляются из элементов морской воды и атмосферы, образуются преимущественно там, где земля, вода и атмосфера находятся в ближайшем соприкосновении, т. е. в местах мелких. Поэтому-то мелкость Азовского моря должно считать одним из условий, благоприятствующих развитию в нем органической жизни. Этот взгляд подтверждается вполне, если обратимся для сравнения к Каспийскому морю. Почти все количество добываемой из него рыбы ловится в северной части моря, (ограничиваемой линией, проведенной от устьев Эмбы к устьям Терека), где глубина редко превосходит 7 или 8 сажень. Необыкновенное богатство куринского рыболовства нисколько не опровергает высказанного положения, потому что тамошние промыслы не столько замечательны по количеству доставляемых ими продуктов, не превышающему 350,000 пудов, сколько по их ценности, так как уловы тамошние состоят почти исключительно из красной рыбы. Поэтому, чтобы быть совершенно беспристрастным при сравнении рыбного богатства Каспийского и Азовского морей, надо сравнивать однородное с однородным, т. е. вместо того, чтобы относить уловы обоих морей к кубической единице вместимости, надо сравнивать Азовское море не с целым пространством Каспийского, а только с северной его третью. Тогда мы придем к тому заключению, что Азовское море и северная часть Каспийского, превосходящая первое в два или в три раза, как пространством, так и ежегодными уловами, — почти равны по своему относительному рыбному богатству. Впрочем, при более точном сравнении, т. е. если бы имелись достаточно точные данные, быть может, окажется некоторый перевес в пользу Азовского моря, потому что относительно равные уловы достигаются в этом последнем менее систематическим и энергическим ловом, чем в северной части Каспийского моря.
  2. Малая соленость Азовского моря. Мы видели, что мелкость Азовского моря составляет одну из причин его рыбности; другим благоприятствующим условием должно считать малую соленость его.* Содержание соли среди Азовского моря не превышает одного процента; в обширном же Таганрогском или Донском заливе оно не более 0,1 процента, так что, начиная от Долгой косы скот охотно пьет морскую воду.
  3. Изобилие питательных органических веществ. Оба названные выгодные условия Азовского моря сами по себе, однако же, имели бы очень мало значения, если бы в это море не вносилось огромного количества органических веществ, двумя впадающими в него реками Доном и Кубанью и преимущественно последней. В пример того, как велика масса органического вещества, растворенного, или — лучше сказать — распределенного в водах Азовского моря, приведу здесь одно наблюдение, сделанное мной во время посещения Донского залива. Вдоль всех кос, вдающихся в этот залив, до самой оконечности их, отстоящей — например — у Белосарайской косы верст на 15 от берега, во второй половине июля вода была окрашена в такой густой зеленый цвет, что походила на раствор краски. Цвет этот происходил от так называемых гонидий, т. е. служащих для размножения, крупинок одной пузырчатой водоросли. Когда составляющие ее зеленые прозрачные пузыри, (обыкновенно в несколько вершков длиной и в палец толщиной), лопаются и выпускают из себя наполнявшие их крупинки, то они, — на пространстве, какое только может охватить глаз, — в таком количестве наполняют море, что зачерпнутая из него вода не может протекать сквозь бумажную цедилку. Правда, эта масса органических веществ может служить непосредственной пищей только рыбам из семейства сазановидных, — одного из немногих отделов рыб, питающихся растениями; но находясь в мелкой и сильно нагреваемой воде, она должна питать и мириады мелких животных, и потому Азовское море не только изобилует питательными веществами в первоначальном — так сказать — виде, но в нем существуют и все условия, нужные для того, чтобы органическое вещество, при помощи превращений, могло принять те формы, которые преимущественно приспособлены к питанию большинства рыб. И действительно, количество мелких ракообразных животных, (как — например — морских блох, Gamarus, а также тонкостенных, двустворчатых раковин, которыми преимущественно любят питаться севрюги), в нем изумительно велико. Так все косы, идущие непрерывной грядой от Курчанского до Ясенского гирла, а также косы Камышеватая и Долгая, состоят исключительно из цельных, битых, или уже обратившихся в песок раковин; в косах же северного берега моря эти раковины составляют по крайней мере значительную примесь к прочим материалам, из которых они состоят. Как же велико должно быть количество этих животных в море, дабы остатки их могли образовать такие наносы?
  4. Выгодные для размножения рыбы условия в низовьях Кубани. Ко всему сказанному присоединяются еще необыкновенно выгодные условия, представляемые устьями Кубани для размножения белой рыбы, т. е. судака (по здешнему сулы), сома и некоторых пород из семейства сазановидных (Cyprinoidei), составляющих главное рыбное богатство Азовского моря. Условия эти, можно сказать, единственны в своем роде; Кубанская дельта превосходит в этом отношении даже самую дельту Волги, уступая ей только в обширности. Об этих условиях я буду подробно говорить ниже, при специальном описании рыболовства у берегов Черноморья.

Пресноводный характер азовских рыб. Малая соленость Азовского моря оказывает влияние и в другом отношении: населяющие это море рыбы имеют пресноводный характер; все, сколько-нибудь важные в промышленном отношении, азовские рыбы идут для метания икры на пресную воду и могут даже проводить всю жизнь свою в пресной воде. Обстоятельство это имеет двоякое влияние на рыболовство:

  • Все почти рыболовство сосредоточивается в самых реках, близь устьев их, и в прибрежной полосе, ширина которой в самых редких случаях доходит до 20 или до 25 верст, так как гораздо выгоднее, удобнее и дешевле ожидать здесь рыбу, чем идти на встречу ей в открытое море.
  • Сравнительная легкость производства рыболовства на Азовском, как и на большей части других русских морей, имеет однако же, как все на свете, и свои невыгодные стороны, которые обнаруживаются конечно не собственно на рыболовной промышленности, имеющей, как и всякая другая, своей целью достигать наивозможно больших результатов при наивозможно меньших усилиях, а на тех побочных целях, которые иногда достигаются рыболовством. Известно, что рыболовство везде считается лучшей подготовительной школой для моряков, так что когда, например, во Франции шел вопрос о сбавке пошлин с иностранной рыбы, то защитники покровительственной системы, стараясь доказать необходимость удержания пошлины на ввозимую рыбу, опирались не столько на экономических, сколько политических доводах, — именно, они утверждали, что с ослаблением рыболовства, как у берегов Франции, так и производимого с французских судов на ньюфаундлендской банке, оскудеет источник, из которого Франция почерпает матросов для своего военного флота. Французское правительство так высоко ценило свойство морского рыболовства образовывать хороших матросов, что считало нужным, единственно из-за него, покровительствовать самым усиленным образом ньюфаундлендской тресковой ловле. Несмотря на семифранковую пошлину с метрического кинтала (6 ¼ пудов), наложенную на ввозимую во Францию и в ее колонии треску, условия этой промышленности так неблагоприятно сложились для Франции, что заставляли полагать, что ловля эта не в состоянии выдерживать английской и американской конкуренции, и потому выдавали снарядителям судов значительные денежные премии, как с каждого нанятого ими матроса, так и с каждого метрического кинтала трески, вывозимой за границу. В 1830 году таких премий выплачивалось до 5,000,000 франков. Если бы и русское рыболовство оказывало также же влияние на развитие мореходных способностей, то, так как размеры нашего рыболовства по крайней мере впятеро превосходят размеры французского и даже вообще превышают размеры рыболовств всех других европейских или американских государств, то мы должны бы иметь, — несмотря на незначительность нашей активной морской торговли, изобильный рассадник опытных матросов. Но характер нашего рыболовства, как в Азовском, так и во всех прочих морях, таков, что не может в сколько-нибудь значительной степени оказывать этого влияния. В самом деле, рыболовство может служить школой для образования опытных, привычных к морю матросов лишь в таком случае, если для производства лова рыбаки должны предпринимать дальние путешествия, (как например, французы, американцы и англичане — к Ньюфаундленду, голландцы — к берегам Шотландии, норвежцы с разных точек своего прибрежья — к Лофоденам за треской и в окрестности Бергена за сельдями), или, если и занимаются так называемым малым рыболовством (petitepeche) вблизи своих берегов, то все же должны выходить в открытое море. Нечто подобное находим у нас только на Мурманском берегу; тут лов производится в открытом глубоком море, нередко верстах в тридцати от берега. И действительно, это рыболовство и образует хороших матросов; но и тут морская практика значительно уменьшается тем, что по причине раннего времени года рыбаки должны отправляться из мест своего жительства на Мурманский берег сухим путем. На Каспийском море только небольшое число кусовичей идут из Астрахани в открытое море к берегам Дербента и ловят там на большой глубине, где и выдерживают все морские трудности и опасности; весь же остальной лов производится или в устьях рек, или на прибрежных отмелях не более как на трех и редко на четырехсаженной глубине. В Азовском море лов имеет еще более прибрежный характер. Богатые уловы Черноморья, например, мало, чем уступающие, по размеру, всему ньюфаундлендскому французскому лову, добываются у самого берега; рыбаку приходится удаляться от берега не более, как на длину невода; даже и красноловы выкидывают свои снасти по большей части в двух, трех верстах от берега. Черное море, несмотря на приглубость своих берегов, тоже не составляет исключения в этом отношении, ибо главный предмет здешней ловли — кефаль — держится берегов, и для лова ее придуманы особливого рода западни или ловушки, которые ставятся по бухтам у самого берега, в глубь же моря ни на какой лов и здесь никто ни выезжает. Наконец, и в самом Белом море главный лов семги и сельдей производится, если не в реках, то у берегов, посредством ловушек или неводов. Главное орудие открытого моря — держащаяся на поплавках и могущая опускаться на различные глубины, ставная сеть — у нас совершенно не употребляется, во-первых потому, что огромное большинство рыб, составляющих предмет русского рыболовства, принадлежит к числу рыб, идущих метать икру в реки и, следовательно, приближающихся к берегам, (а последние к тому же примеры в самых рыбных местах наших двух главных в рыболовном отношении морей, что дозволяет употреблять невода), а во-вторых потому, что значительная доля наших уловов получается зимой на льду. Даже наши азовские сельди должны, при переходе в Черное море, входить в узкий пролив, как бы опять в реку, где их можно вылавливать неводами. Одним словом, по зоологическим особенностям наших рыб и по топографическим особенностям наших морей, чрезвычайно выгодным собственно для рыболовства, последнее в большинстве случаев нельзя считать у нас приуготовительной школой для образования хороших моряков.

Но зато легкость производства нашего рыболовства, по крайней мере в двух самых рыбных наших морях, Каспийском и Азовском, дает правительству и возможность и право облагать эту промышленность пошлиной, тогда как в других государствах, например во Франции, она не только не приносит казне дохода, но еще требует от него жертв для своего поддержания. Если русское правительство до сих пор пользовалось своим правом только в одном Каспийском море, то это единственно потому, что на азовское рыболовство не было еще обращено в этом отношении внимания. Ниже я постараюсь показать, что обложение азовской рыбной промышленности не будет ни несправедливо, ни стеснительно.

Влияние пресноводно характера азовских рыб на сбыт рыбных товаров. Так как породы рыб, ловимых в Азовском море, если не тождественны, то очень близки к тем, которые живут в реках и озерах России и в Каспийском море, — первом из морей, которого достиг русский народ при своем распространении, то они, следовательно, те самые, к которым народный вкус издавна успел привыкнуть. Собственно морской рыбы, не считая сельдей, довольно повсеместно в России распространенных, наш народ, — за исключением жителей губернии Архангельской, да отчасти губерний Вологодской и Олонецкой и Петербурга, — вовсе не знает. Эта народная привычка составляет весьма важное обеспечение верности сбыта; и в этом отношении Азовское море находится в несравненно более выгодных условиях, чем Черное, рыбы которого, будучи совершенно отличны от наших пресноводных, не успели еще войти в общее употребление. Чтобы показать, как велика в этом последнем отношении сила привычки, я приведу несколько примеров.

Известно, как важно для сбыта товара, чтобы потребитель был к нему привычен и чтобы товар имел даже обычный для потребителей наружный вид. С целью удовлетворить этим условиям производители иногда бывают вынуждены прибегать не только к совершенно непроизводительным издержкам, но даже и к порче товара. Так, чтобы выгодно продать рыбий клей, в прежнее время надо было непременно складывать его в так называемые скобки, хотя это не только не придавало ему ни малейшего преимущества, сравнительно с приготовленным в листах, но даже мешало оценить его чистоту; только в новейшее время эта последняя причина заставила отбросить предрассудки и ввела в торговлю обыкновение приготовлять клей листами. Соль, которой солили прежде анчоусы, содержала в себе, вероятно, некоторую примесь железной окиси; потребитель привык к бурому цвету, в который чрез это окрашивались рыбки, и до сих пор, когда для соления анчоусов употребляют уже хорошую, чистую соль, нарочно прибавляют в бочонок жженой охры, чтобы придать рыбкам приличный цвет, хотя эта примесь не только не улучшает, а скорее портит вкус рыбы. Сказанное здесь о способах приготовления товара применяется вполне и к самым сортам товаров, особливо товаров съестных. На Волге, на Куре и на Дону, когда предназначают сома к отправке во внутрь России, то отрубают от него не только голову, но и все брюхо, оставляя лишь один хвост, называемый плесом, и таким образом понапрасну теряется около половины товара. В Черномории же, откуда сом идет в Молдавию и Валахию, ни одна часть его не отбрасывается. Треска, вошедшая до такой степени в число насущных потребностей архангельцев, что, употребляя ее круглый год, они без нее не разгавливаются даже на Светлое Христово Воскресение, не находит себе уже почти сбыта за пределами Вологодской и Олонецкой губерний. И это вовсе не вследствие ее запаха, действительно неприятного для непривыкшего, — на этот счет русский народ не прихотлив, — а по предрассудку, повод к которому подало то обстоятельство, что у трески, перед приготовлением ее, всегда отрубают голову. Делается это собственно потому, что голова, как содержащая мало съедобного, не стоит перевозки; народ же думает, что в голове этой рыбы есть что-нибудь ужасное и отвратительное, если находят нужным отделять ее, чтобы заставить купить остальное. Но это только предлог, чтобы оправдать, в собственных глазах, ничем разумным необъяснимое отвращение от нового и непривычного; если не этот, так другой подобный предлог не есть всегда нашелся бы. Так в губернии Архангельской, где привыкли к треске, у которой весь жир — так сказать — сосредоточен в печенке, жирные рыбы осетрового рода не пришлись по вкусу народа, и там говорят, что осетры и стерлядь противны, потому что походят с виду на акул. Но и без этих предрассудочных причин, незнакомое трудно находит себе сбыт: кутум, — весьма хорошая рыба, в необыкновенном изобилии ловящаяся в южной части Каспийского моря, — не идет в Россию, хотя даже тарань, которая во всех отношениях хуже его, легко сбывается. Это влияние привычки на вкус народный распространяется, конечно, не на одних рыб. По неимению излишка в хлебе, в отдаленных частях губернии Архангельской, — в Поморье, на Мезени и на Печоре, — никто не держит свиней, и за то редкий из тамошних жителей станет есть свинину, ветчину или колбасу, если они ему попадутся вне его родины; и это не по религиозному предрассудку, а просто потому, что, как сами они говорят, мясо это им от непривычки противно. Самый разительный пример такого влияния привычки на народные вкусы представляет то, что на Мезени имеют величайшее отвращение от кур и держат эту птицу, почитаемую поганой, только для яиц.

Перечисление пород азовских рыб, имеющих промышленное значение. Перечисление рыб азовского бассейна, имеющих промышленное значение, подтвердит сказанное мной об их пресноводном характере. При этом перечислении я буду делать разные замечания, касающиеся преимущественно тех свойств, которыми породы азовской рыбы отличаются от соответствующих им каспийских. Начну с красной рыбы, которой в Азовском море считается пять пород.

  • Белуга — AcipenserHuso (L.) — ловится в большем или меньшем количестве вдоль всех берегов Азовского моря; из рек же идет почти исключительно в Дон. В Кубани попадается лишь изредка.
  • Осетр — AcipenserGuldenstaedtii (Brandt.) — там же где и белуга, только в несколько большем количестве, хотя все еще довольно редко идет в Кубань.
  • Шип — AcipenserSchypa (Guldenst.) — там же, где и осетр, только несравненно реже.
  • Севрюга — Acipenser stillatus (Pall.) — donensis (Lovetzky). Эта рыба, как в Азовском, так и в Каспийском морях, составляет самый многочисленный вид осетрового рода. В Азовском море преобладание ее еще значительнее, чем в Каспийском, так что она доставляет здесь более мяса, икры, клею и вязиги, чем все остальные виды взятые вместе. Здешняя севрюга несколько отличается своим наружным видом от каспийской: нос ее не только короче, но даже и несколько иной формы. Это различие заметил еще академик Ловецкий и принял поэтому азовскую севрюгу за самостоятельный вид, назвав ее Acipenserdonensis. Севрюга идет преимущественно в Кубань. Так в реке Протоке, которую можно считать в настоящее время главнейшим рукавом Кубани и близь устьев которой стоит знаменитый Ачуевский завод, на 40,000 штук ежегодно, средним числом, ловимой севрюги, попадает не более 200 штук осетра и 15 штук белуги.
  • Стерлядь — AcipenserRuthenus (L.) — может считаться почти исключительно донской рыбой, потому что ни в открытом море, ни в Кубани почти никогда не попадается; если же довольно часто ловится в Донском заливе, то сам залив может считаться расширенным устьем Дона, как бы донским лиманом.

Замечания об особенностях осетровых пород Азовского моря. Здесь уместно заметить, что между тем как все прочие породы красной рыбы Азовского моря гораздо жирнее и вкуснее соответствующих им пород Каспийского моря, донская стерлядь настолько хуже волжской, что даже трудно поверить, чтобы одна и та же рыба могла так сильно разнствовать во вкусе, смотря по ее местообитанию. Об этом различии во вкусе стерлядей упоминает уже Паллас, говоря, что самые вкусные ловятся в Енисее и Каме, а худшие в Оби и Иртыше; к последним надо причислить и донских. Это различие во вкусе сибирских стерлядей весьма понятно, потому что под общим именем стерляди, кажется, смешивали там самостоятельные породы. Гораздо труднее объяснить это различие во вкусе донских стерлядей, которые без сомнения одного вида с волжскими, и, тем более что оно едва ли зависит от свойства воды и пищи, так как другие породы красной рыбы из Дона вкуснее волжских. Не указывает ли это на существование различных разновидностей стерлядей, хотя и трудно подметить наружные признаки, которыми бы эти разновидности между собой отличались? Замечают, правда, что у азовских осетров и белуг вес головы, относительно к весу тела, меньше, чем у каспийских; но это показывает только, что азовская рыба жирнее, (так как голова у всех животных почти не участвует в ожирении тела), но не может иметь применения к стерляди, которая в Дону также жирна, как и в Волге. Это различие во вкусе пород красной рыбы не остается без влияния и в промышленном отношении. Именно, вследствие превосходства азовских осетра и севрюги над каспийскими, их стараются продавать в таком виде, чтобы эти их высшие качества не терялись от приготовления. Поэтому-то только ту азовскую красную рыбу солят в корень, (причем она так много теряет в своем достоинстве, что ее превосходство становится незаметным), которая ловится летом; из рыб же весеннего улова приготовляют балыки, ценящиеся гораздо выше не только волжских, но и уральских. Азовская рыба зимнего улова, особливо крупная, всегда ценится несколькими рублями дороже каспийской.

По своему весу, породы красной рыбы Азовского моря также несколько отличаются от соответствующих им пород Каспийского моря. Именно: белуги, достигающие в этом последнем иногда до 30 и довольно часто до 40 пудов, в Азовском море едва ли превышают 20 или 25 пудов. При этом заметна та особенность, что двадцати и более пудовые рыбы никогда не имеют икры, тогда как в Каспийском море случалось добывать из этих великанов до 20 пудов одной икры. Тоже замечается в Азовском море и о больших осетрах, — именно: семи, восьми пудовые никогда не имеют икры. Средний вес осетра в обоих морях одинаков, именно около 30 фунтов. Вес азовской севрюги полагают кругом в 20 фунтов, тогда как средний вес каспийской севрюги не превосходит 13 или 14 фунтов. Это различие в весе азовской севрюги может считаться или одной из особенностей этой разновидности, или новым доказательством правила, выведенного академиком Бэром, что при усиленном лове средний вес породы уменьшается. И действительно, в Азовском море усиленное рыболовство началось сравнительно недавно, да и теперь производится далеко не в таких размерах и не с такой энергией, как на Каспийском море. Между тем как в северной части Каспийского моря значительное рыболовство началось с самого завоевания этого края русскими в XVI столетии, — в Азовском море, до окончательного утверждения за нами устьев Дона (в 1769 году), морского лова — можно сказать — почти не было. В Черномории начался он не ранее девятидесятых годов прошедшего столетия, с водворением здесь бывших запорожских казаков. Северные же берега моря были еще пустыней в начале нынешнего столетия, так что, например, в местности около Бердянска, тамошний купец Кобозев считается основателем первого сколько-нибудь правильного рыболовства в этом краю.*

Кроме этих пород красной рыбы, составляющих самостоятельные виды, нередко встречаются и помеси между ними, известные под именем шипов с различными прилагательными: стерляжьих, севрюжьих и т. д., обозначающими на которую из основных пород помесь эта более походит. Чаще других встречается так называемый стерляжий шип, представляющий очевидное смешение признаков севрюги и стерляди.

Перехожу к перечислению пород белой рыбы:

  • Судак, или по здешнему сула, — LuciopercaSandra (Cuv.), распространен по всему морю и входит в огромных количествах как в Дон, так и в Кубань. Азовский судак превосходит несколько каспийский, доходя в тысяче соленой и сушеной рыбы до 100 и 110 пудов.
  • Берш, или по здешнему секретик, — LuciopercaWolgensis(Cuv.), попадается вместе с судаком в Дону; мне не случилось ни видеть его в Кубами, ни даже слышать о существовании его там от рыбаков. При приготовлении к продаже, его не отличают от судака.
  • Окунь, по здешнему чекамаз, — Percafluviatilis (L.), попадается в Дону и в Кубани, но везде идет только для местного употребления.
  • Сазан, по здешнему короп, — CyprinusCarpio (L.), находится в большом количестве как на Дону, так и в Кубани, преимущественно же в лиманах с пресной или солонцеватой водой, находящихся в связи с протоками Кубани, где вместе с сомом составляет предмет летнего рыболовства. Попадаются сазаны до пуда весом, средним же числом в тысяче соленого коропа бывает от 150 до 200 пудов.
  • Лещ, по здешнему чебак, — AbramisBrama (Cuv.), ловится в большом количестве только в Дону, а зимой подо льдом в Донском заливе и вообще у северных берегов моря; в Кубани его очень мало, а в южных частях моря почти вовсе не попадается, вероятно потому, что тут вода уже для него слишком солона.
  • Ласкирь, — Abramislaskyr (Nord.), вместе с лещом в Дону.
  • Синец или синьга, — Abramisballerus (Cuv.), в Дону.
  • Клевца (на Волге сопа), — AbramisSopa (Pal..) в Дону.

Эти три породы не имеют большого промышленного значения, однако же, солятся и вывозятся вместе с другими дешевыми рыбами, чехонью и таранью.

  • Рыбец, — AbramisVimba (Cuv.) — в Дон идет мало, гораздо более в Кубань и именно в Протоку, попадается и в керченском проливе во время сельдяного лова между сельдями. Эта рыба приготовляется как шемая, т. е. коптится, и мало ей уступает, как в достоинстве, так и в цене.
  • Шемая, по-здешнему селява, — Aspiusclupeoides (Pall.). Азовское море должно почитать настоящим отечеством этой превосходной рыбы, ибо хотя она ловится — с одной стороны — в Черном море и входит в Буг и Днепр (Кеслер «Путеш. к сев. бер. Черного моря и в Крым» стр. 63 и 72), а с другой — в Каспийском море, где входит в Терек и в Куру, но нигде она не встречается в таком большом количестве, как в Азовском море, где в хорошие годы налавливают до 2,000,000 штук ее, тогда как в Черном море она составляет редкость, в Каспийском же ловят ее в количестве лишь нескольких сот тысяч, едва ли когда до полумиллиона штук. Замечательно, что как в Каспийском море, так и в Азовском, она посещает только южные реки этих морей: там Терек и Куру, а здесь Кубань. В Волге и Урале ее нет вовсе, в Дону же хотя и попадается, но очень редко.
  • Белизна, называемая на Каспийском море жерехом или шерешпером, — Aspius гарах (Аgаss.), попадается как в Дону, так и в Кубани не часто, и при приготовлении не отделяется от малоценных рыб, как например от тарани.
  • Чехонь, — Pelecuscultratus (Аgass.), водится в большом количестве в северной части моря и в Дону, где лов ее производится в меженное (летнее) время, когда другой рыбы мало. В пример того, как много здесь этой рыбы, приведу следующий случай. При переправе через Миусское гирло, (т. е. чрез пролив, соединяющий Миусский лиман с морем), с целью посетить Беглецкую косу, нам пришлось ждать парома, бывшего на той стороне пролива, и в это время мальчик успел с плота наловить обыкновенной удочкой более 150 штук чехони. Он их нанизывал на веревку и, чтобы иметь живыми, опустил в воду, От тяжести веревка оборвалась и рыба пропала. Мальчик, однако, не унывая, продолжал свой лов, и во время нашего отсутствия, продолжавшегося не более трех часов, наловил больше прежнего. В Кубань эта рыба почти не идет. Ее солят в довольно большом количестве и едят, как сельдь, сырой.
  • Вырезуб, — LeuciscusFrisii (Nordm.), принадлежит исключительно бассейнам Черного и Азовского морей и южной части Каспийского, где известен под именем кутума и ловится в огромном количестве. В Дону же встречается не в значительном количестве, так что не составляет предмета большего промысла, хотя и ценится по причине хорошего вкуса. В Кубани он кажется совсем не известен, так что в Азовском море он попадается только в северной его части, тогда как в Каспийском только в южной.
  • Тарань, — LeuciscusHeckelii (Nordm.) Это есть самая обыкновенная из рыб Азовского моря и преимущественно Кубани, где ее ловят в количестве 40 и более миллионов штук. В Дону прежде она ловилась также в большом изобилии, но в последние годы стала гораздо реже. Она попадается и в Керченском проливе во время лова сельдей. По своему вкусу, она принадлежит к самым плохим рыбам, но по своей необыкновенной дешевизне составляет предмет огромного промысла и сбывается главным образом в Малороссию и в юго-западные губернии. Как ни огромен лов ее, он мог бы еще значительно увеличиться, если бы был достаточный сбыт. Этой рыбы не должно смешивать с тем, что называется таранью на Волге, где настоящей тарани, кажется, вовсе нет, а под этим именем разумеют разные малоценные рыбы из родов , Leuciscus и Abramis. Замечательно, что у Палласа вовсе не упоминается о тарани и об огромном лове ее; вероятно, он смешивал ее с плотвой и сорогой (LeuciscusIrythraphtalmus иLeuciscusrutilus).
  • Сом, — Silurusglanis (L.), ловится как в Дону, так и в Кубани, преимущественно же в последней, и лов его в последнее время, с открытием ему сбыта в Молдавию и Валахию, стал гораздо значительнее прежнего. Доходит до 6 пудов веса.
  • Сельдь, — ClupeaPontica(Eichw.) ловится как в Дону, так и в Керченском проливе в огромных количествах. В Кубань же вовсе не идет.

Из рыб, имеющих промышленное значение, надо еще упомянуть о:

  • Морском коте, — Trygonpastinaca (Cuv.), который попадается в большом количестве лишь в южной части моря, именно в Керченском проливе, где его ловят для добывания жира из печенки. В небольшом количестве он, впрочем, распространен по всему морю, за исключением Донского залива, где для него вода слишком пресна.

Кроме этих рыб, попадаются в Азовском море и преимущественно в южной части его некоторые породы бычков, камбалы, кефали и других черноморских рыб, но не в таком количестве, чтобы им можно было приписать какую-нибудь промышленную важность. Иногда заходят в Азовское море и такие рыбы, которые в самом Черном море составляют редкость. Так на Камышеватой косе я видел высушенный экземпляр там пойманной меч-рыбы, — Xiphius Gladius (L.) В реках, впадающих в Азовское море, также есть еще несколько пород, как например уклейка, красноперка, плотва, гольцы (Cobitis) и т. д., о которых не упоминаю по той же причине.*

Более половины поименованных мной рыб принадлежит исключительно к пресноводному семейству сазановидных; к исключительно пресноводному семейству принадлежит и сом. Три породы белой рыбы: окунь, судак и берш принадлежат к семейству окуневых, большинство представителей которого живет, правда, в море, но сами они составляют такие виды, которые проводят или всю свою жизнь в пресной воде, или если и уходят в солонцеватую, но никак не в настоящую морскую воду, то все же возвращаются в реки и разливы их, для метания икры. Наконец, чисто морской род сельдей представляет как бы нарочно исключение, в той породе его, которая населяет Азовское и Черное моря, так как она поднимается в реки для метания икры, исключение тем более замечательное, что род сельдей в тесном смысле этого слова (Clupea Val.) вовсе не имеет представителей в Средиземном море. Что же касается до пород красной рыбы, то и их нельзя причислять к рыбам совершенно морским, и не потому только, что они идут в реки метать икру, но еще и потому, что эти рыбы в значительном количестве населяют или совершенно пресноводные озера, или такие моря, как наши три южные бассейна: каспийский, азовский и черноморский, соленость которых по крайней мере на половину меньше средней солености океанов; притом и из этих трех морей они гораздо реже в Черном море, соленость которого достигает до 1,7%, чем в более пресных Каспийском и Азовском. Хотя и есть, правда, порода осетров (Acipenser Sturio L.), которая живет как в Атлантическом океане и соединенных с ним морях, так и в Средиземном море, но, сравнительно с огромным количеством осетровых рыб, живущих в наших южных морях, порода эта составляет везде — можно сказать — редкость.

Географическое распределение рыб Азовского моря. Из замечаний, присоединенных к приведенному списку рыб, видно, что последние не равномерно распределены по всему Азовскому морю, и что есть довольно значительная разница в породах рыб, идущих в Дон и в Кубань. Так сельдь в Кубани не известна вовсе и изо всего Черноморья ловится только на косе Долгой, которую, с противолежащей ей косой Белосарайской, надо считать границей Донского залива. Также точно, если не совершенно отсутствует, то, по крайней мере, чрезвычайно редко попадается в кубанских водах лещ; напротив того рыбец и шемая мало идут в Дон. Впрочем, это различие в распределении здешних рыб касается только менее важных в промышленном отношении пород. Главные же породы, служащие основанием здешнему рыболовству: сула, тарань и осетровые рыбы, хотя не в одинаковой степени густоты, однако же, встречаются во всем море. Со всем тем, группируя здешние рыбы, на основании их нахождения и их густоты в различных частях моря, — мы можем разделить его на следующие три области: 1) область юго-восточную, или кубанскую, характеризующуюся изобилием: севрюги, судака, тарани и шемаи, довольно большим количеством сазана и сома (в летнее время), редкостью белуги, осетра и леща, отсутствием стерляди и сельдей. 2) Область северо-восточную или донскую, характеризующуюся изобилием мелких сельдей весной, судака, а в зимнее время леща, — большей, сравнительно с кубанской областью, пропорцией белуги и осетра к севрюге, нахождением в достаточном количестве стерляди и мелких сазановидных рыб клевцы, ласкиря и чехони, которые отчасти заменяют относительную редкость тарани, и отсутствием шемаи. 3) Наконец область западную и северо-западную или морскую, которая, не имея впадающих на пространстве ее значительных рек, не отличается преимущественным изобилием ни одной породы, сравнительно с областями кубанской и донской, а характеризуется главнейше ловом красной рыбы и сулы летом и — как само собой разумеется — отсутствием всех чисто речных рыб, каковы: стерлядь и большая часть сазановидных рыб. К этим трем областям можно бы присоединить и четвертую, южную или керченскую, обнимающую собственно керченский пролив, и притом крымскую его сторону, — где производится обширный лов крупных сельдей; но я уже выше показал причины, по которым не намерен в настоящем отчете заниматься описанием сельдяного промысла. Этих различий, основанных на относительном изобилии пород рыб, составляющих предмет лова в разных частях Азовского моря, было бы конечно недостаточно, чтобы на основании их, разделить описание азовского рыболовства по трем означенным местностям, если бы эти местности не представляли других более резких отличий в отношении господствующих в них систем рыбного хозяйства.

Характер рыбного хозяйства в разных частях Азовского моря. Области кубанская и донская принадлежат, с небольшими исключениями, одноименным им казацким войскам, третья же область, названная нами морской, вполне вольная, хотя — к сожалению — во многих местах не на деле, а только по праву. Уже одна эта принадлежность вод или казацким обществам или вольным ловцам предполагает, по необходимости, большое различие в организации лова. С своей стороны войска Донское и Кубанское пользуются на совершенно различных основаниях, как речными, так и морскими водами, им по праву или на деле принадлежащими.

Характеристика орудий лова, употребляемых в азовском рыболовстве. Если от этих двух точек зрения, с которых экспедиция должна рассматривать предмет своих исследований, т. е. с естественно исторической и экономической, мы перейдем к третьей — технической, то и относительно способов, которыми производится рыболовство, найдем некоторые особенности, которые совпадают с принятыми нами тремя областями азовского рыболовства. Вообще надо заметить, что орудия, которыми производится рыболовство в Азовском море и в реках в него впадающих, гораздо однообразнее, чем в прочих водах, омывающих берега европейской России. Это объясняется отчасти самим однообразием азовского бассейна, везде чрезвычайно мелкого, и однообразием здешних рыб, идущих в известное время года в реки для метания икры. Поэтому тут нет тех хитро-придуманных ловушек, примеры которых в довольно большом количестве представлены нами из Белого моря, и которые надеемся представить из Черного. Характеристической чертой азовского рыболовства надо поставить еще то, что ни в одной из рек, впадающих в него, не употребляют теперь, да — сколько известно и прежде — не употребляли, никаких забоек, заборов, заколов и т. п. средств перегораживания рек, и только в части Притоки, отдаваемой кубанским войском на откуп, существует, или, по крайней мере недавно существовало, перегораживание реки сетями. Главное орудие здешнего рыболовства, которое преобладает над всеми остальными, гораздо в большей степени, чем даже в Каспийском море, где оно тоже играет едва ли не первую роль, — есть невод. Затем следует крючковая самоловная снасть. Только эти две снасти имеют первостепенное значение; остальные, как-то: ставные и плавные сети, вентеря и так называемые `коты, имеют гораздо меньшее и притом только местное употребление. Три принятые нами области азовского рыболовства характеризуются следующим образом по употребляемым на них орудиям лова. В кубанской области невод есть самая употребительная снасть, как в реках и в лиманах, так и в море; крючковая снасть выставляется не в большом количестве, и то не иначе, как в известном расстоянии от берега; в реках крючья запрещены. В двух главных рукавах Кубани, имеющих быстрое течение: в Темрюцком гирле и в Протоке, употребляют громадных размеров вентеря, а в Протоке еще сверх того так называемые `коты, т. е. ящики из дранок наподобие вентерей, и в ней же шемайные плавные сети. Ставные сети здесь почти неизвестны. В донской области невод есть также преобладающая снасть; крючья совершенно запрещены, как в реке, так и в море, за исключением прибрежья миусского округа, где они дозволены. Весной употребляют в Дону плавные сети, зимой же вентеря и сижи в реке, а в море ставные сети. Вентеря здешние тем замечательны, что становятся в два и в три этажа один над другим, крылья над крыльями и бочка над бочкой. Это бы конечно перегородило ход всей рыбе, если бы по средине Дона не оставлялся совершенно свободный от всяких снастей фарватер в 30 сажень ширины. В морской области употребительны только три орудия лова: летом крючковая снасть, здесь преобладающая даже над неводами для лова красной рыбы, и невод для лова белой рыбы; зимой же там, где замерзает море, — ставная сеть.

Разделение азовского бассейна на три рыболовные области. Охарактеризовав таким образом три области, на которые мы предполагаем разделить Азовское море, при рассмотрении его рыболовства, мы должны означить границы их. Если бы естественные условия местности и обусловливаемые ими породы рыб составляли те главные черты, на которых мы основывали это разделение, то, без всякого сомнения, границами принятых нами областей должны бы были служить: идущие на встречу друг другу косы Долгая и Белосарайская, которые ограничивают собой почти пресноводную часть Азовского моря — Донской и Таганрогский залив. К югу от косы Долгой до самого Керченского пролива шла бы область кубанская, а к западу от косы Белосарайской до Енического пролива и потом к югу от него до Керченского же пролива — область морская.* Но мы видели, как не точны и не резки те черты, которыми с естественноисторической точки зрения отграничиваются различные области азовского рыболовства, поэтому мы можем придавать им значение лишь настолько, насколько они совпадают с экономическими различиями в образе ведения рыбного хозяйства, которое мы принимаем за главный критерий нашего деления. Это заставляет нас несколько изменить эти границы. Именно: кубанскую область распространим мы до границ владений Кубанского войска, т. е. к северу до впадения реки Еи в Ейский лиман, исключив однако отсюда участок в 29 верст длиной по обе стороны Ейской косы, т. е. и по берегу моря и по берегу лимана, уступленный Кубанским войском жителям города Ейска; к югу же перейдем даже за границы Азовского моря до Бугазского устья Кубани или даже до самой Анапы, ибо на всем этом пространстве лов производится кубанскими казаками на тех же самых основаниях, как и в Азовском море. Подобно этому, и задонскую область, причем, ту часть моря, которая находится в исключительном пользовании Донского войска, и потому ограничим ее двумя следующими участками, не находящимися между собой в непосредственной связи. Первый заключает в себе часть Донского залива от урочища Семибалок, с юго-восточной стороны, до границы таганрогского градоначальства, с северо-западной. К этому участку принадлежат гирло донское и все течение этой реки, находящееся во владении Донского войска. Второй участок заключает в себе берега миусского округа, от миусского гирла соединяющего Миусский лиман с морем, до впадения Калмиуса. Затем все остальное протяжение берегов Азовского моря относится к нашей третьей морской области, которая составляется из 4, весьма неравной величины, участков, а именно: 1) из главного участка от Керченского пролива до западной границы миусского округа земли Донского войска; 2) из таганрогского участка от восточной границы миусского округа до восточной же границы таганрогского градоначальства; 3) из ростовского участка от урочища Семибалок до устьев реки Еи, называемый мной так потому, что он весь принадлежит к ростовскому уезду, и 4) из ейского участка, состоящего из упомянутого выше двадцати девяти верстного протяжения берега вдоль Ейского лимана и Азовского моря.

Каждую из этих трех областей я буду рассматривать в отношении физических условий местности, насколько они имеют влияние на образ жизни рыб и на способы лова в отношении хозяйственной организации рыбного промысла; — в отношении количества и ценности уловов и путей сбыта, и наконец в отношении орудий и способов лова и приготовления товара; т. е. постараюсь представить азовское рыболовство со всех тех точек зрения естественноисторической, экономической, статистической и технической, с которых экспедиция должна рассматривать предмет своих исследований. Только в последнем, техническом, отношении я ограничусь лишь необходимо нужным для связи и ясности изложения, так как техническое описание рыболовства должно составить, по общему плану, предмет отдельного труда.

 

Отчет второй

 

Кубанское рыболовство

 

А) Очерк естественных условий кубанского рыболовства

Двоякий характер, представляемый берегами Черноморья, относительно рыболовства. Берега Черноморья, или теперешней земли Кубанского войска, в рыболовном отношении разделяются на две, весьма резко отличающиеся одна от другой, части. Одна из них, простирающаяся от Курчанской до Ясенской косы включительно, соответствует, (за исключением небольшого промежутка от поселка Ахтаров до начала Ясенской косы, где берег, образующий так называемый железный обрыв, возвышен), дельте реки Кубани и устьям реки Бейсуга и Челбаса. Морской берег вдоль всего этого пространства образует, можно сказать, одну песчаную косу, прерываемую только не широкими промежутками — гирлами, которыми кубанская вода вливается в море. Только в одном месте, между Ачуевской косой и берегом Ахтарского лимана, этот перерыв, образуемый Ахтарским гирлом, составляет несколько верст в ширину. С наружной стороны этой косы, — известной в разных местах под разными названиями: Курчанской, Кучугурской, Сладковской, Ачуевской, но которой можно бы было присвоить общее название Кубанской косы, — простирается едва ли не самая рыбная часть Азовского моря, с которой может соперничать разве только, наиболее вдавшаяся в материк, часть Донского залива, потому что рыба приближается к этим берегам, стремясь на пресную воду, втекающую в море бесчисленными гирлами. С внутренней стороны простирается бесконечная сеть лиманов, по которым рыба расходится, чтобы метать икру. Другая часть берегов Черноморья, — именно простирающаяся вдоль Таманского полуострова и лежащая между Ясенской косой и северной оконечностью казацких владений, — не представляет ни тех удобств для лова, ни той привлекательности для рыб, какие имеются в первой, так как берега здесь по большей части возвышены, обрывисты и лишены притока пресной воды. Только косы Долгая и Камышеватая на севере и Чушка и Тузла на юге составляют исключения, но из них лишь две первые важны в рыболовном отношении, ибо находятся на пути рыбы, идущей на пресную воду, как в Донской залив, так и в кубанскую дельту, но и на этих косах характер местности, в рыболовном отношении, ничем не отличается от прочих частей Азовского моря. Поэтому особенного внимания заслуживает только первая, соответствующая кубанской дельте, часть Черноморья.

Краткое описание кубанской дельты. Верстах в ста от черноморского, так называемого бударского, устья Кубани, отделяется от нее, почти под прямым углом, река Протока, которая, протекши верст девяносто, (если не считать извилин), впадает близь Ачуева в Азовское море. Из всех рукавов Кубани только эта Протока впадает непосредственно в море, не расширяясь — ни перед устьем, ни на пути своем — в лиманы, но везде сохраняя значительную быстроту. Поэтому в настоящее время Протоку должно считать за главный рукав Кубани. Шестьдесят верст ниже отделения Протоки, Кубань дает другой значительный рукав — Переволоку, которая расширяется в обширный Ахтанизовский лиман; из Ахтанизовского лимана вытекает короткое, но чрезвычайно быстрое русло, известное под именем Темрюцкого гирла, потому что на нем стоит город Темрюк; оно также расширяется в обширный лиман Курчанский, который уже вливается в Азовское море устьем, имеющим до 130 сажень в ширину — так называемым Курчанским гирлом, составляющим второе, по значительности своей, устье Кубани. Третьим устьем будет Бугазское, которым вливается Кубанский лиман в Черное море. Оно наименее значительно из трех. Угол, заключенный между Протокой — с одной стороны — и Кубанью, Переволокой, Ахтанизовским лиманом, Темрюцким гирлом и Курчанским лиманом с одноименным ему гирлом — с другой, наполнен так называемыми плавнями, т. е. низменным болотистым пространством, поросшим тростником. Эти плавни пересекаются бесчисленным множеством речек — по-здешнему ериков, которые, то расширяются в озера — лиманы, то опять суживаются. Из значительнейших ериков, только один Курка отделяется собственно из Кубани; истоком для всех же прочих служит Протока. Ими-то питаются лиманы, получая приток пресной воды. Но кроме этой связи чрез ерики, лиманы имеют еще непосредственную связь между собой посредством проливов и соединяются с морем множеством гирл, представляющих перерывы в косе, ограничивающей их от моря. Количество воды, доставляемой ериками лиманам, недостаточно, чтобы произвести в них сильное течение в море; поэтому не только почти все эти гирла узки и мелки, так что большая часть из них переходима вброд, но при морских ветрах течение в них обращается, и вода в лиманах становится солонцеватой и даже соленой. Это обращение течения случается даже в Курчанском гирле, которое, как мы видели, служит устьем одному из главных кубанских рукавов. Вообще можно сказать, что в соединенных непосредственно с морем лиманах вода всегда более или менее солонцеватая, а чем отдаленнее их связь с морем, тем вода в них преснее. Этим углом между Протокой и Кубанью не ограничивается еще впрочем кубанская дельта, т. е. эта сеть ериков и лиманов, окруженная плавнями, переходит и на восточную (правую) сторону Протоки. Эта запроточная часть кубанской дельты ограничивается с востока Ангелинским ериком — самостоятельным рукавом Кубани, отделяющимся от нее верстах. в двадцати выше истока Протоки. Этот ерик впадает теперь в Протоку у Новонижестеблиевской станции и заключает, в образуемом таким образом острове, некогда огромный и важный в рыболовном отношении, а ныне почти высохший, Чебургольский лиман. Но некоторые соображения, развивать которые здесь не место, заставляют заключать, что прежде Ангелинский ерик был одним из значительнейших рукавов Кубани и впадал вероятно, соединившись с Протокой, в Ахтарский залив, — остатками которого должно считать обширную группу Ахтарских лиманов, питающихся пресной водой небольшими ериками, выходящими как из Ангелинского ерика, так и из самой протоки ниже Новонижестеблиевской станицы. С этой стороны кубанская дельта увеличивается еще двумя реками — Понурой и Кирпилями, которые впадают, первая в Ангелинский ерик, а вторая в восточнейший из ахтарских лиманов, называемый поэтому Кирпильским. Этими реками, образующими перед впадением своим также расширения, — плавни и лиманы, повторяются в малом виде явления, представляемые Кубанью в больших размерах. Кубанская дельта в этом объеме, — не включая в нее Таманского полуострова, который в более обширном смысле также может быть к ней причислен, составляет почти правильный прямоугольный треугольник, вершина которого, составляющая прямой угол, лежит при отделении Ангелинского ерика от Кубани, другой угол — прямо на север от него у Ахтарского гирла (входа в Ахтарский лиман, близь оконечности Ачуевской косы), а третий — прямо на запад у Курчанского, или — еще лучше — у теперь засыпанного Пересыпного гирла, которым в еще недавние времена Ахтанизовский лиман непосредственно соединялся с морем, близь почтовой станции Пересыпи. Размеры этой дельты составляют 90 верст длины по каждому из катетов и около 130 по гипотенузе, идущей вдоль морского берега, что составляет приблизительно поверхность в 80 кв. миль.

Верхняя часть дельты, т. е. ближайшая к вершине треугольника, теперь уже почти выполнилась наносами рек и представляет только плавни; лиманы же, кроме небольших, рассеянных в этих плавнях, сгруппированы в прибрежной полосе и образуют пять групп, члены каждой из которых тесно связаны между собой, а группа от группы отделена довольно значительными промежутками. Эти группы, означающие вероятно места впадения прежних главных рукавов Кубани, от северо-востока к юго-западу суть: 1) группа Ахтарских лиманов, 2) Горькосладковских, 3) Гнилых, 4) Западных или Гаврюшинских и 5) группа Темрюцкая, состоящая из двух только обширных лиманов, Курчанского и Ахтанизовского. Шестую группу, соответствующую черноморскому устью Кубани, составляет лиман Кубанский с его отростками Цокурским и Кизилташским. Каждая из этих групп, за исключением третьей, почти не получающей притока пресной воды, составляет поприще отдельного лова. Из них первые три питаются пресной водой из Протоки, Гаврюшинская из Протоки, а также из Кубани посредством ерика Курки, Темрюцкая из Переволоки, Кубанская же составляет расширение самой Кубани.

Выгодности естественных условий кубанской дельты для размножения рыбы. После отчетов г. академика Бэра (во II т. «Исслед.»), в которых он с искусством мастера изобразил все выгоды, представляемые для размножения всех пород рыб, кроме красной, ильменями волжской дельты и ленкоранского прибрежья, не предстоит — кажется — надобности еще раз излагать в подробности все те условия, по которым только что описанная мной система лиманов составляет самую удобную местность для питания рыбы, для метания ею икры, для вывода и возвращения мальков. Все, что в самом тщательно устроенном заведении для искусственного оплодотворения и размножения рыб, можно бы в этом отношении придумать, соединено здесь самой природой в таких размерах, о которых промышленность человеческая не может и мечтать. Одной тарани было выловлено в Черномории в 1863 году, который можно считать не более как годом средним, свыше 40,000,000 штук, и могло бы, как увидим ниже, вылавливаться и еще гораздо более, если бы только сбыт был обеспечен и было бы больше охотников заниматься ее приготовлением, так как сами казаки эту рыбу почти вовсе не солят, а предоставляют это право иногородним, обращая все свое внимание преимущественно на сулу. Но остановимся хотя на сорока миллионах. Чтобы поймать такое количество взрослой уже рыбы, без малейшего уменьшения рыбного запаса, надо, может быть, чтобы ее во 100 раз более ежегодно нарождалось.* Сколько же после этого нужно питательных веществ для прокормления этой рыбы, если принять в соображение, что для того, чтобы достигнуть известного веса, рыбе надо поглотить, по крайней мере, в 10 раз более питательных веществ, чем сколько она весит сама? Притом не забудем, что тарань составляет по весу едва половину всей вылавливаемой в Черномории рыбы, что — сверх вылавливаемой — много остается не выловленной взрослой рыбы и много подросту. Значительную часть этой огромной массы питательных веществ, именно ту, которая идет для молодой рыбы, доставляют лиманы, где в мелкой, прогретой, пресной или солонцеватой воде ежегодно образуется вновь огромное количество растительного и животного веществ в виде простейших мельчайших водорослей, инфузорий, низших ракообразных животных, личинок насекомых (между прочим мириадов комаров), все — таких форм, которые приспособлены к пище рыбьих мальков. И это только одна из многих выгод, доставляемых естественному рыбоводству обширными поверхностями, залитыми неглубоким слоем стоячей или слабо текучей воды. Камыш и другие водяные травы, которыми они местами зарастают, доставляют удобные места для метания икры, так как вымеченная и оплодотворенная икра, прилипая к листьям и стеблям, не засоряется песком или илом, как это было бы, если бы она лежала на дне, и — главное — не скучивается, а, оставаясь разделенной, обмывается со всех сторон водой, насыщенной растворенным в ней воздухом. Выведшиеся в таких местностях мальки имеют также все, что им нужно для успешного развития: обильную пищу, теплоту и затишье. Вот вкратце те удобства, которые как кубанские лиманы, так и волжские ильмени, доставляют для размножения рыб. Не останавливаясь долее на этих общих им достоинствах, постараемся выказать те черты, которыми в рыбоводном отношении кубанская дельта отличается от волжской, как к своей выгоде, так и к невыгоде.

Преимущество кубанской дельты перед волжской. Большая часть волжских ильменей лежит на островах, образовавшихся между рукавами Волги, и занимает более низменную середину их, тогда как более возвышенные края образуют как бы плотины, отделяющие внутренний ильмень от реки. В одном или нескольких местах эта плотина бывает прервана, и тут ильмень соединяется каналами с водой реки. Но эти каналы не довольно глубоко прорезаны, чтобы всегда служить достаточным соединением между водами реки и ильменя. Как только вода в Волге достигает своего меженного уровня, соединение прекращается, и рыба, зашедшая во время половодья в ильмени, равно как выведшийся там молодой подрост, не успевшие выйти ранее обсыхания соединительного канала, остаются запертыми в ильмене, как в сажалке. Запертая таким образом в ильмене рыба там и вылавливается, но большей частью она погибает, задыхаясь подо льдом. Хотя это свойство волжских ильменей и составляет большой недостаток их, много вредящий размножению рыбы, но этот недостаток может быть легко устранен человеком. Если бы со временем недостаток в так называемой на Волге частиковой рыбе сделался ощутительным, то его легко было бы предотвратить, — стоило бы только углубить соединительные каналы ильменей. В настоящее время сама природа отчасти пособляет этому неудобству. Через известное число лет весеннее наводнение Волги достигает более чем обыкновенной высоты; тогда вода в переполненных ильменях долго держится, так что молодая рыба успевает выйти осенью из них. Вот почему после сильных наводнений, каковы были в 1853, 1856 и 1862 годах, всегда замечались, чрез несколько лет, сильные уловы частиковой рыбы. Но как бы ни заботилась сама природа об уменьшении вреда, причиняемого указанной особенностью в устройстве ильменей, и как ни легко искусственным образом отстранить его совершенно, тем не менее, эта неблагоприятная в рыбоводном отношении особенность ильменей в настоящее время существует, и нельзя не признать в этом отношении преимущества лиманов кубанских, в которых такой особенности не замечается. Кубанские лиманы наполняются в огромном большинстве случаев не из боковых соединительных каналов, а составляют расширения самих протоков, на которые дробится Кубань. Сверх того, лиманы одной группы соединены между собой; часто и между соседними группами существует такое соединение, и притом соединение непосредственное, а не только чрез ерики, наполняющие как ту, так и другую группы. Говоря о значении, которое имело прорытие соединительных каналов между многочисленными озерами Соловецкого острова, сделанное еще во времена Иоанна Грозного, по распоряжению настоятеля монастыря, впоследствии митрополита московского, св. Филиппа, я уже имел случай показать, какое влияние должно иметь такое соединение огромного числа водоемов на сохранение рыбы и на удобство размножения ее (VI т. «Исслед.» стр. 156 и 157). Польза эта заключается во-первых в том, что в очень обширном и разветвленном водоеме рыба может всегда спасаться от преследований, переходя из одной части в другую, а во-вторых в том, что ловцы не имеют нужды гоняться за ней по всем закоулкам, а могут производить лов в удобнейшем месте, у главных входа и выхода, с уверенностью, что размножившись, хотя бы в самом отдаленном углу, рыба не преминет пройти мимо их во время своих ежегодных странствований. К чести черноморских казаков надо сказать, что они очень хорошо поняли эту выгоду и даже увеличили ее весьма благоразумными распоряжениями. В Сладковских лиманах, (да и во всех других, принимающих в себя ерики), где изо всего Черноморья производится самый богатейший лов белой рыбы, углы (по здешнему куты) по обе стороны впадения питающего их Горького ерика составляют заповедные пространства, в которых лов совершенно запрещен, именно — с целью дать там рыбе возможность метать икру, а малькам возрастать в совершенных тишине и спокойствии. В Ахтарских лиманах, — второй после сладковских, группе по значительности лова белой рыбы, — такого распоряжения, правда, не существует, но здесь сама природа сделала его излишним. По всему левому берегу главного из этих лиманов, собственно так называемого Ахтарского, не существует заводов по причине неудобства местности, и так как он до 30 верст шириной, то у всего левого берега неводов не тянут и эта сторона лимана может служить для совершенно беспрепятственного размножения рыбы. Если и во всех группах лиманов будут постоянно поступать таким образом, что возможно лишь в том случае, когда заведывание всем рыболовством будет находиться в полном распоряжении самого общества рыболовов, как это с недавнего времени, хотя, к сожалению и не вполне, существует (о чем будем иметь случай говорить впоследствии), то можно наверное сказать, что рыбное богатство Черноморья не оскудеет до тех пор, пока не изменятся естественные условия этой страны. Но эти условия к несчастию хотя медленно, но постоянно изменяются в невыгодном для рыболовства направлении, и эти-то изменения и составляют невыгодную сторону кубанской дельты в сравнении с волжской.

Невыгодная сторона кубанской дельты: ее высыхание сверху без соответственного приращения снизу. Всякая дельта есть ничто иное, как морской залив постепенно выполняемый наносами реки. Сначала в заливе образуются острова, как, например в Синем Морце, составляющем еще невыполненную часть волжской дельты; потом острова эти срастаются и окружают водные пространства, называемые лиманами; наконец самые ильмени или лиманы начинают засоряться, суживаться, и система разветвленных рукавов, образующих время от времени озеровидные расширения, обращается в правильные протоки, непосредственно вливающиеся в море. Если бы я не боялся уклониться слишком далеко от цели, которая имеется при составлении настоящего отчета, то я бы представил множество примеров в подтверждение сказанного, из истории образования теперешнего главного рукава Кубани — Протоки. Засоренные лиманы образуют так называемые плавни. При возвышении уровня воды, они заливаются, но чрез это на них опять осаждаются землистые частички, и почва их мало помалу возвышается, а прорезывающие их ерики служат водосточными каналами. Характер растительности плавни, вследствие возвышения и осушения почвы, постепенно изменяется, и наконец самая плавня переходит в степь. Этот процесс постепенного обсыхания начинается, конечно, с верхних частей дельты и постепенно подвигается все далее и далее, вниз по течению. Но в волжской и во многих других дельтах, наполненных заливами, губами, озеровидными расширениями и бесчисленными рукавами и ериками, протекающими по плавням, — пространство, составляющее нечто среднее и переходное между водой и сушей, чрез это нисколько не уменьшается. По мере того как дельта — так сказать — усыхает в верхних частях и обращается в степь, она оконечностью своей все далее и далее подвигается в море, так что это среднее между сушей и водой образование, преимущественно выгодное для размножения рыбы, только медленно, но постоянно, передвигается сверху вниз. Но этого-то последнего обстоятельства в кубанской дельте и не замечается. При самом начале образования своей дельты, Кубань, в борьбе с морем, отгородила себе косами пространство, которое впоследствии должна была выполнять своими наносами, и не заметно, чтобы новые косы, образуясь далее вглубь моря, за нынешним непрерывным рядом их, увеличивали первоначально отмежеванную кубанской дельте область.* Ей положена извне как бы неизменная, нерастяжимая граница, между тем как внутри ее процесс засорения лиманов и вообще обсыхания продолжается. Процесс этот ведет к следующим двум совершенно различным и — даже можно сказать — противоположным, но в рыболовном отношении во всяком случае, хотя и в различной степени, невыгодным результатам: 1) Или, какая-нибудь группа лиманов теряет приток пресной воды, потому что рукава, питавшие их, изменили направление своего течения или же высохли; в таком случае группа хотя и перестает засоряться, но зато вода в ней солонеет (ибо убыль воды в ней пополняется притоком из моря), а, следовательно, и теряет ту силу, которая привлекла в нее рыбу. Такая участь постигла, например, лиманы Гнилые и так называемые Горькие. 2) Или же, приток пресной воды в какую-нибудь группу лиманов сохраняется в прежней силе и даже усиливается; тогда группа, медленнее или быстрее, выполняется осаждающимися в ней землистыми частицами, приносимыми в нее с пресной водой, и под конец обращается в плавню. Так случилось, например, с лиманом Чебургольским, занимавшим некогда большую часть острова между Протокой и Ангелинским ериком, а теперь уменьшившимся до незначительных размеров: многие же лиманы, лежащие на пути Протоки, уже совершенно затянуло. Это засорение лиманов однако же менее вредно, чем их осоление, ибо вода, питавшая засорившиеся лиманы, должна же отыскать себе какой-нибудь путь и из ряда лиманов образует правильный рукав, который хотя и не доставляет прежнего приволья для белой рыбы, но зато привлекает себе красную, идущую на быструю воду. К тому же и самые засорившиеся лиманы обращаются в плавни, которые доставляют столь необходимый в здешнем краю камыш, тогда как соленые лиманы только занимают место и портят воздух. Весь процесс засорения и постепенного обсыхания кубанской дельты ведет именно к тому, чтобы вместо теперешней сети лиманов и ериков образовать правильные рукава, подобные Протоке. Но в Кубани, воды недостаточны для того, чтобы число этих протоков могло быть значительно, так что ежели бы все ерики между Протокой и Переволокой соединить в одно, то едва ли бы вышел из всех их рукав, равняющийся, по количеству протекающей воды, одному из этих двух главных рукавов Кубани, и усилившийся ход более ценной рыбы далеко не вознаградил бы уменьшения в белой, так как последняя лишилась бы тех местных удобств, которые теперь благоприятствуют ее размножению. Поэтому самое выгодное, в рыболовном отношении, распределение кубанских вод состояло бы в разветвлении Кубани на многие рукава, которые бы доставляли умеренный приток воды многочисленным группам лиманов, причем лиманы засорялись бы очень медленно, сохраняя, однако же, свой пресноводный характер, — положение, в котором находятся ныне едва ли не одни лиманы Сладковские. Следовательно все, что ускоряет естественный процесс обсыхания дельты, — будет ли то чрез уменьшение вообще воды в Кубани, или чрез забитие и отвод ериков с целью усиления течения в одном из главных рукавов ее, в ущерб притока пресной воды в лиманы, — должно считаться вредным для рыболовства.

Естественные и искусственные условия, ускоряющие высыхание кубанской дельты. Если бы процесс этот был предоставлен самому себе, то он хотя бы и совершался в том же невыгодном для рыболовства направлении, с неотвратимостью, свойственной законам природы, однако совершался бы медленно, так что вред, им производимый, едва ли ощутительно обозначился в течение одного поколения рыбаков; при такой постепенности, часть занимающихся рыболовством могла бы, без ощутительной для себя потери, мало помалу обращаться к другим занятиям, по мере уменьшения выгод от рыболовства. Но, к сожалению, многое в Черномории, вместо того, чтобы насколько возможно противодействовать развитию этого невыгодного для его благосостояния процесса природы, напротив еще содействует ему. Это ускорение естественного хода дел в свою очередь зависит отчасти от обстоятельства неотвратимого, борьба с которым невозможна; — это оскудение воды в Кубани. Оскудение это, несомненное в последние годы, приписывают ряду бывших сухих лет и бесснежных зим во всем прикубанском крае. Сухость лет и бесснежие зимой, как явления случайные и временные, не должны внушать никакого опасения, и если бы только от их зависела убыль воды в Кубани, то многоводие ее без сомнения возвратилось бы. Но должно опасаться, что вырубка лесов в предгорьях Кавказа, у истоков Кубани и притоков ее, — вырубка, прежде производившаяся в значительных размерах для военных целей и которая еще более должна усилиться теперь, с заселением края, — может сделаться причиной постоянного уменьшения воды в Кубани. С обнажением гор от лесов, кроме сильного оскудения источников рек, может произойти еще и другое явление, долженствующее содействовать быстрейшему засорению дельты. Именно, воды от дождей и тающих снегов, не впитываясь мхами и не удерживаясь растительным покровом, образуют разрушительные потоки вдоль горных скатов; эти потоки вносят с собой в реку огромные массы оторванных ими от почвы камешков, глины, песку и вообще землистых частиц. И без того чрезвычайно мутная Кубань должна, следовательно, со временем в еще большей мере засорять свою дельту. Как ни печально это следствие вырубки лесов, но совершенно предотвратить его, кажется, нет возможности, ибо она есть необходимое следствие заселения края. Но, кроме этих неотвратимых причин, есть еще и другие, уже чисто искусственные, действующие в том же вредном для рыболовства смысле. Это — намеренное забитее ериков. Оно производится с разными целями; некоторые из них, — как например обсушка заливаемых ериками дорог и улучшение судоходства по одному из главных рукавов Кубани, еще могут быть оправданы, если приносимая от осуществления их польза действительно превосходит вред, причиняемый рыболовству; но были случаи забития ериков единственно с целью уничтожить рыболовство в какой-нибудь местности. Приведем несколько примеров тому и другому.

Прокопание переволоки для введения судоходства на Кубани. В недавнее еще время рукав Кубани, известный под именем Переволоки, не существовал, как это видно не только из рассказов местных жителей, но и из описания этой местности знаменитых путешественников: Палласа в 1794 году, Энгельгардта и Паррота в 1811 году и Дюбуа (Dubois de Montpereux), посетившего этот край в 1834 году. Ахтанизовский лиман имел тогда негодную для питья солонцеватую воду, а Темрюцкое гирло, соединяющее его с Курчанским лиманом, было незначительно; Курчанский же лиман, также как и лиманы Гаврюшинские и Западные, питались пресной водой через посредство ерика Курки. Вскоре после окончания восточной войны, правительство возымело мысль сделать Кубань судоходной рекой и учредить по ней пароходство, как для облегчения сбыта продуктов вниз по Кубани, так и, главным образом, для доставки вверх по ней провианта для войск. Для сего прочистили русло совершенно почти уже засорившегося ерика Переволоки,* соединявшего Кубань с Ахтанизовским лиманом, и, дабы пустить в него больше воды, забили, отделявшийся выше его от Кубани, ерик Курку и некоторые другие. Предположенной цели достигли вполне: вода устремилась с большей силой по Переволоке, Ахтанизовский лиман из солонцеватого обратился в пресноводный, Темрюцкое гирло обратилось в реку с чрезвычайно быстрым течением, и в самом Курчанском гирле течение усилилось. Таким образом одно из прежних устьев Кубани было восстановлено и древний город Фирамбе, лежавший, по изысканиям археологов, на неширокой полосе земли, отделяющей Ахтанизовский лиман от Азовского моря, мог бы вести свои торговые дела со внутренностью страны прежним водяным путем. Но надолго ли? Пароходство не удалось. Стоивший больших денег пароход оказался совершенно неудобным для плавания по Кубани, между прочим, по своей чрезмерной длине. Сделав несколько рейсов, во время которых, как рассказывают очевидцы, должны были на крутых поворотах реки заворачивать его волами, он остался без всякого употребления и теперь предназначен к продаже с аукционного торга. Провиант продолжал доставляться сухим путем или на дубах; сплавливать по Кубани оказалось нечего; торговый и портовый город Темрюк, заведенный при Темрюцком гирле, на месте прежней Темрюцкой станицы, и долженствовавший как бы заменить древний Фирамбе, оказался торговым и портовым только по имени, потому что не только торговли, но и порта у него нет, так как суда должны останавливаться в открытом море за Курчанским гирлом, да и самое сообщение по мелкому Курчанскому лиману даже на дубах затруднительно. Поэтому жители нового торгового города принуждены заниматься землепашеством, на нанимаемой у казаков земле. Но для нас важно в настоящем случае не это, а те изменения в естественных условиях страны и, вследствие их, в здешнем рыболовстве, которые произошли от прочищения Переволоки и забития Курки. Усиление течения в Переволоке, в Темрюцком и в Курчанском гирлах привлекло сюда красную рыбу, и красноловье в первом из этих гирл несомненно усилилось, может быть увеличилось оно и в море на Поповической косе, где в последнее время завелись три крючные завода. Также замечают, что в последние три-четыре года количество красной рыбы увеличилось, и с самой Кубани до самого Екатеринодара и выше, и ее стали ловить там крючковой снастью. Но зато лов белой рыбы в Гаврюшинских лиманах почти совершенно упал. По недостатку точных данных нельзя решить, вознаграждается ли одно другим, и хотя казаки утверждают, что нет, однако — может быть — в этом нельзя давать им полной веры, так как им вообще не нравится вся эта операция, особливо же заведение на их земле нового города, который требует для себя и земли и права на рыболовство в водах, принадлежавших доселе исключительно казакам. Как бы то ни было, пока нельзя еще, кажется, назвать этого искусственного изменения в системе здешних вод абсолютно вредным, даже с исключительно рыболовной точки зрения. Мало того, если бы удалось завести здесь судоходство и пароходство, то сделанное изменение в русле следовало бы признать весьма полезным даже и в том случае, если бы оно в еще большей степени повредило рыболовству, так как это изменение вызвало бы развитие, в при- и закубанском крае, земледельческого и других сельскохозяйственных промыслов. Но, по-видимому, причины, некогда заставившие Кубань покинуть настоящий путь к морю, продолжают действовать и теперь. Переволока сильно заносит свое устье в Ахтанизовский лиман, так что нужно очень хорошо знать непрерывно мелеющий и изменяющийся фарватер, чтобы попасть в нее. Мелкосидящие дубы становятся уже на мель. Это случилось, между прочим, и с нами, так что по этой причине, а также за усилившимся в то же время противным ветром, нам вовсе не удалось попасть в Переволоку. Поэтому должно полагать, что или Переволоку занесет по-прежнему, или она засорит совершенно Ахтанизовский лиман и соединенный с ним Курчанский. Если после этого вода Кубани обратится по направлению к черноморскому устью ее, не прорыв русла Курки, то это будет уже положительно к невыгоде здешнего рыболовства, ибо Черное море не так рыбно, как Азовское, и по своей солености не заключает тех пород рыб, которые идут на пресную воду для метания икры. Тогда пришлось бы снова пустить воду в Курку. Таким образом, хотя нельзя прямо утверждать, что прорытие Переволоки и забитие Курки были положительно вредны для рыболовства, однако же, сказанное может служить примером того, как осторожно надо поступать при изменении естественного направления здешних вод. — Гораздо разительнейший пример представляет забитие ериков, берущих свое начало из Притоки и из Ангелинского ерика и доставляющих пресную воду в Сладковские и в Ахтарские лиманы.

Забитие ериков ачуевским откупщиком. В половине сороковых годов получил в Черномории чрезвычайную силу один офицер черноморского войска, А. Л. Посполитаки, который, пользуясь потворством начальства, забрал совершенно в свои руки всю промышленность этой страны; особливо же тяжело лежал гнет его на здешнем рыболовстве, как это увидим ниже в подробности. В 1846 году он взял на откуп ачуевский завод и — с одной стороны — желая, может быть, усилить течение воды в Протоке (в чем, в сущности, никакой надобности не было, как это скоро показал опыт), а с другой (и это главное) имея в виду разорить лов в Сладковских и в Ахтырских лиманах, который был в то время там, как и во всем почти остальном Черноморье, на откупу у другого, и тем уничтожить грозившую ему с этой стороны конкуренцию, т. е. совершенно монополизировать в своих руках здешнюю рыбу; — он потребовал забития множества ериков, вытекавших как из Протоки, так и из Ангелинского ерика. Желание его, служившее тогда в войске законом, было немедленно исполнено, и казаки должны были собственными руками и даже на собственный свой счет уничтожать один из главных источников своего благосостояния. 700 человек, при одном штабе и трех обер-офицерах, были командированы на своем коште для забития этих ериков, вносящих жизнь во всю страну не только потому, что на притоке доставляемой ериками пресной воды основывается весь ход рыбы в лиманы, но еще и потому, что ерики поддерживают влажность в плавнях, доставляющих столь необходимый в здешней местности тростник. Для этой же самоубийственной цели было наряжено, все на счет войска, 100 подвод и 10 плугов и отпущено даром 1,000 дубовых десятиаршинных бревен из войскового леса. Работы эти производились два месяца и 70 ериков, с одной левой стороны Протоки, были забиты. Но не позже следующего года, как только Посполитаки удалось взять на откуп на 8 лет не один ачуевский завод, а все Черноморье, он приступил к ходатайству разрыть четыре главных ерика и, не дождавшись даже успеха ходатайства, начал самовольно разрывать их. Мало помалу и прочие ерики были или разрыты или просочились сами и начали по-прежнему течь. Когда окончился срок содержания на откупу всего черноморского рыболовства Посполитаки, то промышленность эта была объявлена вольной, и за последним остался опять один только Ачуев. В первое время Посполитаки не думал забивать ериков, но когда начальство, вняв, наконец, жалобам казаков, потребовало исполнения закона об оставлении свободного прохода рыбы в ачуевском участке Протоки, загораживавшемся прежде с берега на берег вентерями, — то управляющий наследников Посполитаки снова возобновил свои домогательства о забитии ериков, и опять до 37 ериков было забито, но по счастью три главных было оставлено для существования Сладковского участка. Теперь же управляющий стал просить войсковое правление о забитии и этих последних; — чем это дело кончилось, мне пока неизвестно. Ежели и эти ерики будут забиты, то сладковское рыболовство не долго продержится в своем теперешнем блеске. Этот участок постигнет та же участь, которая отчасти постигла уже лиманы Ахтарские. Те из них, которые наиболее вдались внутрь страны, — так называемые Рясные, — совершенно почти высохли от недостатка в притоке пресной воды; а они-то более других лиманов Ахтарской группы важны для размножения рыбы. Правда, рыба стремится еще и теперь в Ахтарское гирло, (хотя и в очень небольшом, против прежнего, количестве), но удобных мест для метания икры в этой части Черноморья она уже не находит. А между тем в протоке, при нашем посещении ее, даже в настоящее время, когда после нескольких сухих годов вода в Кубани вообще уменьшилась, был такой избыток в воде, что берега затоплялись, и слишком быстрое течение было скорее препятствием, чем подспорьем для рыболовства. Что этот излишек мог бы по-прежнему стекать без всякого существенного ущерба для ачуевского лова в Рясные лиманы, это доказывается главнейшим образом тем, что промышленники из казаков, занимающиеся рыболовством в той же Протоке выше ачуевской границы, со своей стороны нисколько не восстают против отворения некоторых ериков, как из Протоки, так и из Ангелинского ерика. Можно полагать, если бы ерики были открыты, то Рясные лиманы приобрели бы прежнюю свою славу, и размножение рыбы было бы обеспечено и в этом, столь важном, участке Черноморья.

Противоположность интересов между ачуевским откупом и прочими рыбопромышленниками Черноморья. Из сказанного с достаточной ясностью видно, какую первостепенную важность, для будущности рыболовства на всем пространстве Черноморья, имеет естественное и справедливое распределение пресной воды по группам лиманов, посредством ериков, и что главнейшим препятствием к этому служит существование ачуевского откупа, интересы которого совершенно противоположны интересам рыбопромышленников в остальном Черноморьи. Происходящие из этого непрерывные ссоры между обеими враждующими сторонами, не за ерики только, но еще более за беспрепятственный пропуск рыбы, служат причиной взаимного озлобления, так что откупщик часто требует известных мер не столько из видов действительной и прямой пользы для себя, сколько единственно из желания нанести вред своим противникам, — вред, который, впрочем, уже тем для него полезен, что с ослаблением рыболовства в двух главных, после Ачуева, участках Сладковском и Ахтырском, уменьшается опасная для него конкуренция. Прежде, когда ачуевский промысел основывался главнейше и даже почти исключительно на красноловье, конкуренция Сладковского и Ахтарского участков, где ловили почти исключительно белую рыбу — сулу и тарань, не имела особого значения в глазах откупщиков; но теперь иное дело, так как откупщики обратили внимание на приготовление менее ценных рыб и стараются, как увидим далее, переманивать к себе с Ахтарского и Сладковского участков, так называемых спетчиков, т. е. мелких промышленников, скупающих, по наперед условленной цене, тарань у ловцов и на свой счет уже приготовляющих ее.

Противоположность интересов между рыбопромышленниками в разных группах лиманов, а также между рыбной и некоторыми другими промышленностями. Указанная противоположность интересов, между ачуевским откупщиком и прочими рыбопромышленниками Черноморья, хотя и составляет главнейшую, однако же не единственную причину споров о направлении, которое должно дать притоку пресной воды в лиманы. Занимающиеся рыболовством в разных группах и даже в разных частях одной и той же группы лиманов тоже нередко хлопочут о забитии или об отворении того или другого ерика. В настоящее время Сладковские лиманы сообщаются с морем посредством Рубцовского гирла, прорытого водой взамен прежнего, более широкого, к юго-западу от него лежавшего, Сладковского гирла, засыпанного песком во время сильной бури. Рубцовское гирло открывается из Сладковского лимана как раз против того места, где в него впадает Черный ерик, вытекающий из так называемых Верхних лиманов, в свою очередь питающихся посредством ериков, вытекающих из Протоки. От самого Рубца вдоль всего правого берега лимана и на значительном расстоянии вверх по Черному ерику стоят почти сплошным рядом рыболовные заводы. Сладковский лиман соединяется с южнее лежащим Горьким, имеющим, как показывает самое имя его, незначительный приток пресной воды. Несколько лет тому назад прорвалось из Верхних лиманов новое гирло, названное Прорвой, с которым Горький лиман получил, таким образом, непосредственное соединение. Вследствие этого и Рубцовское гирло, и сам Черный ерик стали мелеть, так что главный лов вместе с главным притоком пресной воды грозил перейти из Сладковских лиманов в Горькие. Поэтому все сладковские промышленники стали добиваться забития Прорвы, что и было исполнено по их желанию. Хотя это и было неприятно некоторым промышленникам, однако же, забитие Прорвы нельзя не считать вполне основательным, так как падение значительного числа заводов и перенесение их на новое место были бы сопряжены с большими и совершенно напрасными издержками. Кроме этих рыболовных интересов, в эти тяжбы о ериках замешаны еще и некоторые другие, хотя и несравненно менее важные, но все же усложняющие это, и без того уже сложное, дело. Так некоторые станицы хлопочут о забитии некоторых ериков потому, что последние своими разливами затрудняют сообщения и заставляют строить через них мосты или проводить по затопленным низменностям гати. Нередко такие хло­поты удаются, и из-за лени одной станицы уничтожается целая рыболовная местность. Но ерики не только забиваются, а иногда и вновь прокапываются, — именно для разведения леса. Это делается таким образом. Какую-нибудь низменность, лежащую вблизи реки или ерика, соединяют с ним небольшим каналом или просто рвом; вода по нем устремляется и затопляет низменность, а вместе с водой уносятся и падающие в реку семена растущих по берегу ее ив, и в скором времени разрастается лес из этих, быстро принимающихся и любящих влажность, деревьев. Но вода часто устремляется с значительной силой в открытое ей отверстие и образует новый ерик, отвлекая иногда значительное количество воды из такого рукава, который необходим для питания какого-нибудь лимана.

Важность разумного и справедливого распределения пресной воды посредством ериков. Все эти побочные цели не могут идти, по важности своей, ни в какое сравнение с рыболовством, тем более, что в этой отрасли промышленности имеет право участвовать все войско, и в большинстве своем действительно участвует. Подобно тому, как в странах, где земледелие основано на орошении полей, (как, например, у нас в Закавказье), равномерное и для всех безобидное распределение воды по каналам справедливо обращает на себя внимание правительства и составляет один из главных предметов его заботливости, в видах ограждения и развития земледельческой промышленности, так точно и здесь, естественное и справедливое распределение притока пресной воды в интересах рыболовства должно иметь преимущественно в виду при устройстве здешнего рыбного хозяйства, как с целью равномерного распределения выгод от этой промышленности меж­ду различными частями Черноморья, так еще более с целью обеспечения размножения рыбы на воз­можно дольшее время, т. е. пока само собой не произойдет ничем уже неотвратимое, невыгодное для рыболовства изменение в естественных условиях страны. Для этого существует, по моему мнению, только два средства: 1) прекратить противоположность интересов между вольными черномор­скими промышленниками и ачуевским откупом, уничтожением сего последнего и отдачей вод, ко­торыми он доселе пользовался в общее и свободное для всех кубанских казаков пользование, на тех же основаниях, как и прочие рыболовные воды Черноморья; и 2) предоставить право забития и отворения ериков и вообще хозяйственного распоряжения распределением притока пресной воды, по всем ерикам и лиманам, самому обществу рыболовов, в руках которого, наконец, после стольких неудачных и обременительных для войска систем управления, вот уже три года находится заведывание черноморским рыболовством. Я не стану пока еще входить в развитие этих положений, как потому, что без предварительного знакомства с хозяйственным устройством кубанского рыболовства, они не вполне понятны, так и потому, что, для улучшения здешнего рыбного хозяйства и во многих других отношениях, мне придется настаивать на пользе и даже на необхо­димости принятия, между прочим, и двух только что изложенных мер за главные, т. е. за такие, на которых должна быть основана рыбная промышленность Черноморья. При этом замечу только, что в главнейших ериках могут быть устроены шлюзы так, чтобы только избыток воды спус­кался из Протоки в лиманы. Ежели само общество рыболовов будет распоряжаться этим распределением воды и если притом ачуевский участок поступит в общее для всех пользование, то нельзя будет опасаться, чтобы было поступлено несправедливо в отношении к какому-нибудь из противоположных интересов, если только каждый из этих интересов будет иметь соответствующее их важности число представителей в том собрании или комитете, который будет признан за законный орган общества рыболовов и которому будет поручено все управление этой отраслью про­мышленности в Черноморьи.

Характер морского прибрежья и влияние его на способы лова. Если теперь от внутренних вод Черноморья, рукавов Кубани, ериков и лиманов обратимся к морю, омывающему берега его, то и тут найдем многие выгодные для рыболовства условия. Берег этот, как мы видели, на большей части своего протяжения низмен и песчан; соответственно этому, и дно морское, начиная от берега, медленно и почти равномерно понижается, так что вода достигает двух саженой глу­бины обыкновенно не ближе двух или трех верст. Такое прибрежье составляет как бы одну непрерывную тоню, и поэтому как бы само вызывает на употребление невода — любимого рыболовного орудия русских и, без сомнения, сравнительно самого удобного и уловистого. Словом: сравнительно я хочу здесь сказать, что там, где местность благоприятствует употребление невода, им заловится с меньшим трудом и в меньшее время больше рыбы, чем каким бы то ни было другим орудием в таком месте, где по местным условиям невод не может быть употреблен. Говоря об употребление неводов в Белом море, я коснулся мнения некоторых иностранных ученых и имен­но знаменитого шведского натуралиста Нильсона о вреде, который приносит это орудие, раздавливая, идущей по дну и загруженной каменьями нижней подборой, выметанную икру и портя самую местность, пригодную многим рыбам для метания икры, чрез выдирание морских трав. Я уже говорил как ничтожно значение, которое должно приписывать этому обстоятельству в Белом море; в Азовском же оно совершенно не имеет никакого значения, так как здешние рыбы в море икры вовсе не мечут; в лиманах же для неводной тяги выбирают лишь места чистые; места же, заросшие травами, оставляются, намеренно или ненамеренно, рыбе, для беспрепятственного ее размножения.

Порядок хода рыбы и основанного на нем лова. Прежде, чем оставим этот отдел отчета, мы должны сказать еще несколько слов о времени метания икры и вообще о временах хода здешних рыб в реки, так как этим определяется время лова различных пород. Начиная с ран­ней весны и почти без перерыва до поздней осени, та или другая порода рыб приближается к берегам и входит в лиманы и в реки Черноморья для метания икры. Так как при этом рыбы подходят к берегам несколько ранее начала самого метания икры и так как, сверх того, они, будучи пресноводными, могут безразлично жить в солонцеватой воде моря и в пресной воде рек и лиманов, а потому заходят в эту последнюю и для целей питания, — то рыболовство в Черноморье производится почти круглый год, без перерыва, изменяясь только в степени своей зна­чительности. В конце июня, или даже в начале июля, совершенно перестает идти красная рыба. В Темрюцком гирле вынимают вентеря (которыми здесь ловят красную рыбу) в конце июня; в половине этого месяца лов уже столь незначителен, что пять, шесть рыб, попавшихся в течение суток в здешний вентерь, занимающий своими крыльями ⅔ ширины реки от поверхности до дна, считается уже за посредственный улов. В откупном участке Протоки прекращают лов 10 июля. В это глухое для рыболовства время начинают идти сазан и сом, составляющее почти единствен­ный предмет летнего, так называемого меженного, лова. Он продолжается с половины или с на­чала июня до октября. Главное же для сего время — конец июня и июль. Обе названные рыбы идут более в южную половину Черноморья, начиная от реки Протоки; но сазан, как рыба по преиму­ществу лиманная, всего более идете в Сладковский участок, сом же в оба главные кубанские ру­кава: Протоку и Курчанское гирло. Он подходит, впрочем, в довольно значительных количествах и к Долгой косе на пути в устья Дона или Кубани. С половины августа снова начинает появ­ляться красная рыба в Бугазском и в Курчанском гирлах, в Протоке и на косах Долгой и Камышеватой, но еще в очень небольшом количестве, более же в сентябре. С сентября же начинает идти и сула; все увеличиваясь в количестве, ход ее продолжается всю зиму и весну до на­чала мая; он достигает наибольшей густоты в апреле, когда эта рыба мечет икру. Сула расхо­дится повсюду, но всего более в Сладковские лиманы. В октябре и в ноябре идет шемая пре­имущественно в Протоку. С января (или — как здесь говорят — с того времени, как воду освя­тили) появляется тарань, но главный ход ее в марте, когда она мечет икру. Красная рыба зи­мой в реки не идет, но у берегов она ловится всю осень, а также и зимой там, где лед твердо становится, т. е. преимущественно у косы Долгой. Главный ход этой рыбы начинается в конце апреля и в первой половине мая.

Влияние ветров на изобилие уловов. Относительно красной рыбы замечают, что изобилию ее в водах Черноморья способствуют восточные, т. е. выгонные, ветры, при которых образуется те­чение из Азовского моря в Черное чрез Керченский пролив. Рыбаки повсеместно приписывают ветрам большое влияние на удачу лова и объясняют это тем, что ветры нагоняют или отгоняют рыбу как бы механически. В справедливости самого факта, т. е. влияния ветров на величину улова, нельзя сомневаться, потому что он основывается на показаниях людей, не только имевших полную возможность наблюдать его, но и по самому существу своего промысла вынужденных постоянно обра­щать самое тщательное внимание на направление ветров; что же касается до самого объяснения этого факта, то оно совершенно не достаточно. Правда, стоя на берегу моря, весьма легко придти к мысли, что сила, воздымающая целые водяные холмы и гонящая их, по-видимому, на берег, должна непременно оказывать подобное же действие и на рыбу, плавающую в этой воде, должна загонять ее туда же, куда она, по-видимому, загоняет непрерывные ряды валов; но стоит только посмотреть на чайку или другую какую водяную птицу, сидящую на волне и без малейшего усилия остающуюся на одном и том же месте, а только приподнимающуюся и опускающуюся вверх и вниз, — чтобы убедиться, что при волнении только одна форма, а не вещество волны, получает поступательное дви­жение, и что поэтому ветер вовсе не гонит перед собой воды, или, по крайней мере не гонит ее с такими быстротой и силой, как это кажется глазу, а, следовательно, и подавно не может гнать рыбы. Однако, если ветер долго дует в одном и том же направление, то он возвышает наконец воду, особливо во вдавшихся далеко в материк заливах, из чего должно заключить, что он не ограничивается произведением одного колебательного движения воды, но дает ей и некоторое поступательное движение, что объясняется толчками, которым должен подвергаться от ветра под­нятый над общим уровнем моря водяной бугор и преимущественно вершина его. Но происходя­щее от этого морское течение очень слабо, гораздо слабее медленно текущих рек. Можно ли по­этому подумать, чтобы рыбы, так легко плывущие против течения самых быстрых рек, позволяли носить себя по произволу этих слабых морских течений. Поэтому, причину действия ветров на улов надо искать не в простом, так сказать — механическом, их действии, а в некоторых побочных результатах, сопровождающих его. Так, в занимающем нас случае, отгонные восточ­ные ветры должны позволять пресной воде, вытекающей из Кубанских гирл, давать чувствовать себя далее в море, чем обыкновенно; а пресная вода должна привлекать к себе красную рыбу, так как последняя именно и ищет ее. Благоприятное действие восточных ветров становится та­ким образом вполне понятным и в высшей степени вероятным; но гонит в этом случае рыбу не механическая сила ветра, а инстинкт рыбы, для которой выгнанная ветром пресная вода служит приманкой.

Из этого общего порядка хода рыб случаются, однако, довольно часто исключения. Так, например, в 1864 году на Ясенской косе весенний лов тарани и сулы был очень плох, но та и другая рыбы показались в мае и в июне, и в эти месяцы наловлено было на 11 здешних заводах до 100.000 штук второй и до 500.000 первой. Тоже было замечено и в другой части Азовского моря, на Белосарайской косе, где в половине июня вытягивали тони, доставлявшие от 500 до 1000 пудов, что чрезвычайно много для лова в открытом море не во время хода рыбы. Таким образом, круглый год рыболовство здесь не прекращается. Но главные ловы бывают с июня по половину августа — сома и коропа, в октябре и ноябре — шемаи, в конце февраля и в марте — тарани, в апреле — сулы, в конце апреля и начале мая — красной рыбы. На сколько, од­нако же, весенний период хода рыбы значительнее осеннего, это можно видеть из нижеследующего сравнения величины пошлин с уловленной рыбы, собиравшихся во время весенних и осенних полугодий:

 

Годы Весенний сбор.

С 1-го января по 1-е июля

Осенний сбор.

С 1-го июля по 1-е января

Отношение осеннего сбора к весеннему
Рубли Коп. Рубли Коп.
1855 4016 78 ½ 1845 54 ¼ 10 : 22
1856 9404 93 ½ 2752 49 10 : 34
1857 13.474 92 ½ 3034 65 ¾ 10 : 44
1858 17.359 58 ½ 4399 57 ½ 10 : 39
1859 23.912 56 4938 25 ¾ 10 : 49
1860 28.618 25 3588 12 ½ 10 : 80
1861 27.692 57 ¼ 2286 31 10 : 121

 

Первый 1855 год был годом войны. В 1856 мир был заключен только в конце марта, так что осенний лов мог быть произведен с большим успехом, нежели весенний; из остальных же годов пошлина с осеннего лова ни разу не превосходит четверти с весеннего. Если бы вместо пошлин мы имели сведения о самых уловах, то преимущество весеннего лова пред осенним выказалось бы еще сильнее, ибо весной ловятся огромные массы тарани, на которую наложена самая ничтожная пошлина, тогда как осенью ловятся только более ценные рыбы: красная, сула и шемая.

Метание икры красной рыбой. О времени и условиях метания икры белой рыбой было уже сказано выше (когда речь шла о распределении притока пресной воды по различным частям кубан­ской дельты); поэтому здесь я ограничусь некоторыми замечаниями лишь относительно красной рыбы. После исследований г. академика Бэра и после прямых наблюдений, сделанных г. Северцовым в Урале посредством драги, не может уже быть ни малейшего сомнения в том, что осетровые по­роды идут метать икру, не только непременно на пресную, но по возможности и на текучую воду, и сверх того стараются отыскивать твердое дно, преимущественно мелкий камешник. На Кубани опытные и наблюдательные рыбаки в этом и не сомневаются, ибо не имеют повода к сомнению в каком-нибудь ложно понятом интересе. Достоверно, однако же, что изо всех пород красной рыбы только одна севрюга идет в Кубань в значительном количестве. Что заставляет осетров и белуг избегать этой реки, — для меня остается совершенно необъяснимым. Правда, и в бассейне Каспийского моря мы видим, что известные породы красной рыбы предпочитают известные реки другим (как, например, севрюга Куру, а осетры Сифид-руд), но все же там это явление не представляется с такой исключительностью, как здесь. Что касается до севрюги, то она поднимается вверх по Кубани до самого впадения Лабы и выше, равно как и в самую Лабу; здесь-то, на дне, состоящем из гладких камешков, в быстро текучей воде, мечет она икру. Однако же, если она не успеет достигнуть этих мест, то — по словам опытных рыболовов — выпускает икру и ниже, даже в самой еще Протоке, хотя в ней и нет твердого дна; но в таком случае рыба выбирает или затонувшие карши, или ямы, куда сносятся быстрым течением попавшие в воду каменья. В таких местах случалось рыбакам вытаскивать камни с налипшей на них икрой. В лиманах случалось вылавливать и мелких севрюжьих мальков, очевидно зашедших туда из Протоки, с ко­торой лиманы соединены посредством ериков, ибо в самые лиманы взрослая красная рыба не заходит, а в самой Протоке таких мальков не случалось видеть, по той весьма простой причине, что неводного и даже сетного лова в ней не производится иначе, как осенью, во время хода шемаи, когда севрюжьи мальки уже удалились из реки в море. С другой стороны, несмотря на постоян­ную почти тягу неводов вдоль всех берегов Черноморья, мне не случалось слышать, чтобы в эти невода где-либо попадались самые крошечные севрюжки, хотя, по причине густоты залавливаемого косяка, они легко могли бы задерживаться в неводе (столь же мелкие рыбки из других пород задерживаются в неводах). Но зато севрюжки в ½ аршина длиной очень часто попадаются в невода на косах Долгой и Камышеватой, где мне случалось это самому видеть,* но это рыбки, по крайней мере, годовалые и потому должны были уже оставить реки. Таких севрюжек в свою оче­редь не попадается в реках, где они должны же были бы заходить в вентеря и в коты, сквозь промежутки которых не могли бы уже проскочить, если бы там водились. Сообразив все эти факты, мы должны придти к убеждению, что и в Кубани, точно также как в Волге, Куре и Урале, севрюга мечет икру, выведшиеся же мальки ее скоро уходят в море и возвращаются в реку не ранее своего совершеннолетия.

 

 

Б. Исторический взгляд на Кубанское рыболовство

 

Необходимость подробного изложения перемен, которым подвергалось устройство кубанского рыболовства. После очерка естественных условий низовьев Кубани и прилегающей к ним части моря, нам следовало бы перейти к описанию устройства кубанского рыбного хозяйства; но настоящий порядок его, существующей всего только третий год,* так еще нов, что не успел установиться; к тому же, в настоящее время в центральном управлении иррегулярными войсками составлен проект нового положения, а в ответ на него местное начальство представило свои предположения, во многом расходящиеся, как с этим проектом, так и с нынешним порядком дела. Эта нетвердость начал здешнего рыбного хозяйства заставляет меня обратить внимание не только на настоящую ор­ганизацию кубанской рыбной промышленности, но и на предшествовавший порядок вещей, а также и на проектируемые вновь перемены, дабы таким образом иметь возможность основательнее обсудить характер здешнего рыбного хозяйства и предложить со своей стороны мнение, как о настоящем устройстве здешнего рыболовства, так и об изменениях, сделавшихся в нем необходимыми. По­этому я начну с исторического обзора развития здешней рыбной промышленности.

Из времен, предшествовавших русскому владычеству в здешнем крае, известно только то, что запорожцы еще задолго до того времени, когда восточное прибрежье Азовского моря должно было сделаться их новым отечеством, приходили сюда вооруженными толпами ловить рыбу и доходили даже до кос Ейской, Долгой и Ясеневой, оставаясь тут по целым годам и ведя беспрерывно распри с местными жителями, ногайцами и донскими казаками (см. Скальковский «Опыт стат. опис. Новорос. края» стр. 406). У настоящих тогдашних владетелей этого края, турок, также было уже значительное рыболовство, при устье Протоки, именно в Ачуеве. Когда в 1783 году страна эта, одновременно с Крымом, подпала под власть России и была присоединена к Таврической губернии, богатые ачуевские ловли были подарены князю Потемкину. Указом 30-го июня 1792 года Импера­трица Екатерина отдала вновь приобретенную страну бывшим запорожским казакам, которым был сделан вызов селиться туда еще за пять лет до этого. Как с берегов Дуная, куда многие из запорожцев ушли после уничтожения Сечи, так и из Малороссии, переселились они сюда, под именем черноморских казаков, в числе 12,000 душ мужского пола. Тогда же Потемкин, вписавшийся в число черноморцев и причислившийся к Васюринскому куреню, подарил войску ачуевские ловли и 40,000 руб. на построение в Ачуеве церкви, там и поныне существующей. С самого этого времени ачуевские воды считаются общей войсковой собственностью и состоят на особом от прочих вод Черноморья положении, а потому и должны быть отдельно от них рассматриваемы.

История ачуевского рыболовства. Между тем, как лов во всех прочих водах Черноморья был всегда производим казаками в личную выгоду промышленника, с платой лишь некоторой пош­лины в пользу войска, — лов ачуевский составлял всегда, так сказать, войсковую регалию.

Ачуевский лов составляет служебную повинность казаков до 1834 г. В начале пользовалось войско ачуевскими водами следующим образом. От войска наряжалась партия казаков, как на службу, под начальством особых смотрителей, которая должна была ловить и солить рыбу, приготовлять икру, клей, вязигу и жир. Партия эта носила название ватаги. Приготовленный товар ватага сдавала откупщику, заключавшему с войсковой канцелярией ежегодный контракт с 1-го января по 1-е октября и принимавшему на себя обязательство брать товар по наперед определенной цене. Предметом такого контракта были впрочем, не все продукты рыболовства, а только те, в выгодном сбыте которых откупщик не сомневался, а именно: красная рыба, икра, клей, вязига, сом, сомовий клей и жир, вытопленный из внутрен­ностей судака. Эти предметы должны были непременно все поступать к откупщику; на сторону же до­зволялось, без спроса у откупщика, продавать рыбу лишь по мелочам, не более пуда; кроме того, всем ватажным казакам разрешалось брать себе каждому в год по 20 ф. рыбы, но не иначе, как чалбухом, т. е. яловой севрюгой, и по 15 ф. икры, да на войско (т. е. войсковое начальство) сколько потребуется икры и рыбы. На судака же и на судачью икру откупщик обязательства не брал, а только выговаривал, что и этот товар должен ему быть отпускаем в том случае, если это покажется ему выгодным и он заблаговременно о том известит. При этом на сулу и уговорных цен не было, а откупщик обязывался принимать ее по тем же ценам, по которым она будет продаваться на волю, и то лишь известное количество; в контракте 1809 года, например, не более 200,000 штук. Это показывает, что в то время сбыт даже сулы, считающейся теперь главным богатством Черноморья, был очень невелик и совершенно не обеспечен; о тарани же и вовсе не упоминалось. Откупщик обеспечивал себя самыми точными и до мелочей доходящими условиями в том, что продукты будут приготовлены ватагой со всей тщательностью: «прочным, чистым и самым лучшим экономическим образом; так чтобы чрез нерадение ватаги не могло последовать гнилости, а особливо, чтобы икра севрюжья, мешочная сделана была не горькая, не вонючая и в пищу человеческую способная». Таким же образом принимались откупщиком предосторожности и против того, чтобы не быть обманутому в весе. Ватага должна была из солил рыбу складывать в кучи или яруса, и оттуда только на восьмой день по вынутии из солил носить на тереза (весы), но не в ненастный день, и держать притом рыбу за один бок, — все это для того, чтобы рассол стекал, и в рыбе не оставалось лишней влажности.

О том, как велик был доход, достававшийся войску, и сколько вылавливалось рыбы, к сожалению, я не мог отыскать сведений. В сохранившемся контракте за 1809 год означены, по крайней мере, цены, по которым откупщик должен был принимать товары. Цены эти по всей вероятности, не очень много ниже цен вольных, существовавших в то время,

Название продуктов Цена за пуд
Ассигнациями Серебром по курсу за 1810 год*
Рубли Коп. Рубли Коп.
Севрюга 1 10 36 ⅓
Севрюжья икра 5 25 1 73 ¼
Клей красной рыбы 50 16 50
Вязига 5 60 1 85
Сом 50 16 ½
Сомовий клей 6 50 2 14
Казенное ведро
Жир сулиный 1 27 42
Икра сулиная 50 16 ½

 

Из того, что в контракте этом вовсе не упоминается об белуге и осетре, мы должны за­ключить, что этих рыб и тогда также мало шло в Протоку, как и теперь, и что морского лова в то время не производилось, — ибо иначе осетр по крайней мере не мог бы быть пропущен в договорных ценах.

Такой способ пользования ачуевскими водами, вероятно заведенный по причине трудности иметь в то время в Черноморьи достаточное число вольных работников, продолжался до 1834 года, на­чиная с которого воды стали уже постоянно отдаваться в настоящее арендное содержание по кон­трактам, заключаемым до 1846 года в сенате, а с этого времени — в войсковой канцелярии Черноморского (ныне Кубанского) войска, так что содержатели уже на свой счет ловили и приготовляли рыбу, внося за это определенную в контракте сумму.

Ачуевский лов на откупу. В первый раз воды были сняты на 4 года, с 1-го октября 1834 по 1-е октября 1838 года, на имя рыльского 3 гильдии купца Пашутина; но заключал контракт и заправлял всем делом, давно уже знакомый со здешним рыболовством, курский 3 гильдии купец Антимонов, который еще в 1809 году по контракту покупал ачуевскую рыбу ватажного приготовления. Этот откуп состоялся за 75,000 руб. асс., или, считая по тогдашнему казенному курсу се­ребряного рубля (3 руб. 60 коп. асс.), за 20,833 руб. 33 коп. сер. Второй и третий откупа держал, с 1-го октября 1838 года по 1-ое октября 1842 года и с этого срока по 1-е октября 1846 года, таганрогский первой гильдии купец Бетхер: в первый раз за 151,000 руб. асс. (41,944 руб. 44 коп. сер.), во второй за 30,000 руб. сер. С 1 октября 1846 по 1 октября 1854 года содержал Ачуев на от­купу знаменитый в летописях черноморского рыболовства войсковой старшина А. Л. Посполитаки за 30,000 руб. сер. в год. Контракт на это содержание был составлен не в сенате, а в черно­морской войсковой канцелярии, где Посполитаки распоряжался, как хотел. Откуп, как кажется, был взят без торгов за прежнюю сумму; но в откупные условия были введены статьи в высшей степени невыгодные для войска и от следствий которых оно и до сих пор отделаться не может. Тут-то было положено забить все ерики, вытекающие из Протоки и несоединяющиеся с ней вновь, и запрещено отводить воду, как из Протоки, так и из вытекающих из нее ериков. Между тем как во всех прежних контрактах откупщику только дозволялось покупать соль, где ему заблагорассудится, в том числе и с войсковых озер, соль которых, не будучи обложена казенной пошлиной, была дешевле, — Посполитаки наложил на войско обязанность непременно заготовлять для завода все то количество соли, которое он признает необходимым, и из этого, назначенного им, количества уже ни под каким видом не продавать и не отпускать никому соли, какая бы в ней ни случилась нужда войсковым жителям для домашней их надобности или для посола рыбы во всех других черноморских водах. Чтобы понять, до какой степени это условие могло быть стеснительно для черноморцев, надо знать, что соляные озера, принадлежащие войску, далеко не похожи на Эльтонское и Баскунчатское или Индерское, в которых запас соли неистощим; — ни даже на озера астраханские и крымские: в дождливые годы в них соль вовсе не садится, или садится в ничтожном количестве. Между тем соль составляет предмета дохода для войсковой казны, а потому привоз соли из других мест или вовсе запрещается, или дозволяется с разными стеснительными правилами. С 1 октября 1854 по 1 октября 1858 года взял воды керченский почетный гражданин Хаджопуло за 50,000 руб. сер. на основании предписания атамана донского войска генерала Хомутова, которому, по счастью, было подчинено в то время Черноморье по случаю высадки неприятеля в Крым. Хотя в этот раз было надбавлено 20,000 руб. сер., однако все стеснительные статьи о ериках были исключены из нового контракта; что же касается соли, то обязательство войска снабжать ею откуп­щика сохранено только на случай изобилия в ней. Но новый откуп продолжался только несколько месяцев; в мае 1855 года неприятели вступили в Азовское море и стали по своему похвальному обычаю, которого держались, как в Белом, так и в Азовском морях, жечь рыболовные заводы и вообще уничтожать как частную, так и общественную собственность, и 15 августа сожгли Ачуев. Этим контракт был сам собой уничтожен.* Но с конца сентября можно было уже снова начать лов, и до 1 января 1856 года Посполитаки взял ачуевские воды на откуп за 5,000 руб. и возобновил контракт на следующее четырехлетие до 1 января 1860 г. с платой 15,500 руб. в год, во все продолжение войны, а по заключении мира за 25,000 руб., пока не будут выстроены войском все необходимые для завода строения, на место сожженных неприятелем. По устройству же их он обязался платить по 32,500 руб. Этой последней суммы платить ему не пришлось, потому что строения эти до сих пор еще не возобновлены, и рыбу приготовляют теперь не в Ачуеве, а близь верхней границы ачуевских вод на Мало-Слободском заводе. С 1 января 1860 года Посполитаки взял опять воды на откуп по 1 января 1868 за 50,100 руб. с обязательством выстроить на свой счет все необходимые для завода строения, которые в числе 19 и перечислены в контракте, с правом, однако же, возвести эти строения тогда, когда ему заблагорассудится, лишь бы они были готовы к концу откупа, почему до сих пор к ним кажется, еще и не преступлено. Между тем сам Посполитаки умер, и содержание ачуевских вод перешло к его наследникам. В этом контракте вписаны уже условия на случай войны, именно: с прекращением свободного плавания русского флота на Черном море, откупная плата сбавляется на половину, с прекращением же плавания и по Азов­скому морю, откупщик совершенно освобождается от всякой платы и лов прекращается; если же, несмотря на то, он пожелает продолжать лов, то платит только треть откупной суммы. Хотя и этот контракт, — вопреки точному смыслу статьи 432 Св. зак. XII т. Устава о благоустр. в казен. селен., по которой ачуевский рыбный промысел должен быть отдаваем с торгов в правительствующем сенате, и был заключен в войсковой канцелярии; но при заключении его времена уже были не прежние. О ериках ничего на этот раз не упомянуто, хотя, как мы видели, управляющий заводом и теперь не перестает хлопотать о забитии их; соль же войско обязалось поставлять лишь в том случае, когда не только, за удовлетворением потребностей для народного продовольствования, будет оставаться запас ее, но и войсковое начальство найдет возможным удовлетворить требование откупщика.

Недостаток мер для свободного пропуска рыбы через откупной участок. Ни в одном из контрактов, по которым в течении 30 лет отдавался Ачуев на откуп, черноморцы не вы­говорили себе свободного пропуска рыбы вверх по Протоке, к великому ущербу не только производящим лов на этой реке выше откупной границы, но и самого размножения красной рыбы, для которой эта река составляет главный путь в Кубань. В первых трех контрактах вовсе ничего не сказано о снастях, которыми бы дозволялось или запрещалось ловить; в контракте же 1846 года Посполитаки выговаривает себе право вводить новые орудия и способы лова, какие ему заблагорассудится, с глухой лишь оговоркой, чтобы они не были противузаконны. Из этого заключить можно, что до сего времени единственным правилом в этом отношении было не отступать от существующего порядка, как бы он, впрочем, ни был вреден для дела. В последующих контрактах это уже прямо принимается за основное правило; там говорится, что откупщику предоставляется право производить лов законными снастями, как до сего времени производили; если же он вздумает употреблять новые снасти, то это ему дозволяется, лишь бы они не были противны статьям 567, 568 и 569 св. зак. XII т. Устава о город. и сельс. хоз. Из этих статей только 567 могла бы считаться, если строго придерживаться ее смысла, некоторым обеспечением для пропуска рыбы вверх, ибо в ней не только запрещается употребление самоловов и других снастей, которые пре­пятствуют свободному ходу рыбы из моря в реки и снизу вверх по рекам, но в примечании, в числе этих запрещенных снастей, даже поименованы между прочим и ставные сплошные сети, к числу которых очевидно должно причислить и вентеря с крыльями, хватающими от поверхности до дна и протянутыми с берега на берег, которыми производится лов в откупном участке Про­токи. Но если придерживаться и этого строгого смысла статьи 567, все же окажется что, ею запре­щаются только сплошные сети, а как велик должен быть оставлен свободный промежуток не означено, и, следовательно, при такой неполноте закона, откупщик имеет полную возможность и даже право толковать его в свою пользу. На деле так это и было, или лучше сказать не только откупщику, но обеим сторонам, заключавшим контракт, и в голову не приходило придавать этой статье указываемый мной смысл, хотя он в ней и ясно выражен. Они полагали, что статья эта достаточно исполнялась, если не употребляли упомянутых в ней самоловов и забоек. Это видно из того, что во всех контрактах помещалась статья, которой, как бы в виде особливой уступки войсковым жителям, занимающимся рыболовством по Протоке выше откупной границы и провозящим вниз по ней свой товар для продажи, откупщик обязывался пропускать беспрепятственно эти суда, в первых контрактах два раза, а в последнем три раза в неделю. Очевидно, что если бы был какой-нибудь постоянный проход, хотя бы только узкие ворота, которые всегда суще­ствовали даже на куринском промысле и на четырех волжских учугах, то в этой статье никакой надобности не было бы. Правда, что казаки такого права откупщика на перегораживание Протоки никогда не признавали и всегда на это жаловались, но нечего и говорить, что, во время силы Посполитаки, местное начальство этих жалоб во внимание не принимало и на свободном пропуске рыбы не настаивало. Мне даже из достоверных источников известно, что тех казаков, которые слишком громко и настойчиво требовали отворения реки, — сажали в кандалы. Но и в настоящее время, когда наказной атаман граф Сумароков-Эльстон хотел сделать все возможное, для удовлетворения справедливых желаний казаков, оказалось, что он имел законное основание требовать от откупщика только, чтобы выставленные им снасти не перегораживали всей реки; но для установления ширины этого пропуска не имел другого средства, как войти в полюбовное соглашение с откупщиком, по­чему и постановили с 1864 года, чтобы 0,2 реки оставалась не загороженной для свободного прохода рыбы. Этим и должны были пока удовольствоваться, хотя всеобщее и совершенно справедливое желание состояло в том, чтобы и к откупному участку Протоки было применено правило, существу­ющее для выставки вентерей в остальном Черноморьи, по которому ⅓ реки должна всегда оста­ваться свободной. Но и это правило, об оставлении прохода в 0.2 ширины реки, даже в первый год его установления не соблюдается, как я имел случай лично убедиться. Этот проход не шире ⅛ или 1/7 части ширины реки и притом устроен у того берега, где стоят промысловые суда и производятся промысловые работы, полоскание разделанной или вынутой из солил рыбы и т. п., что не может не пугать рыбы и не отгонять ее туда, где как западня ждет ее вентерь. Здесь кстати будет упомянуть еще об одном правиле, которое принято в Черномории для обеспечения прохода рыбы вверх там, где лов производится вентерями. Эта снасть устанавливается всегда так, что одно крыло вентеря — так называемое пятное — бывает коротко, и собственно вентерь — так называемая бочка его — стоит близь одного берега; другое же крыло — бежное, гораздо длиннее и натягивается не поперек реки, перпендикулярно к течению, а косо вдоль его. Хотя бы свободный конец этого крыла и не заходил далее ⅔ ширины реки, для прохода рыбы однако же не все равно будет ли это крыло очень длинно и следовательно стоять под весьма острым углом к течению, или короче и, следовательно, будет натянуто почти что под прямым углом к нему, или почти поперек реки. В последнем случае рыба может считаться попавшейся в ловушку только тогда, когда уже очень близко подошла к горлу самого вентеря, ибо до этого, бросившись в сто­рону, легко может попасть в оставленный, для прохода ее свободный от снастей, промежуток. В первом же случае должна уже считаться пойманной, как только вошла в воронку, образуемую с одной стороны берегом, а с другой длинным бежным крылом под весьма острым углом с ним расходящимся, ибо, если бы рыба и тут бросилась в сторону, она толкнулась бы в бежное крыло и сейчас поворотила бы от него, и все более углубляясь в суживающуюся воронку, должна непременно попасть в самый вентер, и только той рыбе посчастливится попасть в оставленный для нее проход, которой против самой свободной оконечности бежного крыла удается повернуть в него. После этого понятно, что если несколько рядов вентерей стоят один за другим, то при большой длине бежных крыльев — с одной стороны, а с другой стороны — при ходе судов и производстве промысловых работ в оставленном для свободного прохода рыб промежутке, хотя бы правило о ширине этих промежутков в 1/5 ширины реки и строго соблюдалось, все-таки в сущности такая система вентерей мало бы чем отличалась от сплошной перегородки. Поэтому правила для вольных вод Черноморья не довольствуются постановлением, чтобы вентерь с своими крыльями не занимал более ⅔ ширины реки, но постановляют чтобы бежное крыло его ни в каком случае не превы­шало 12 сажень (в новом проекте эта длина назначается от 10 до 15 сажень, смотря по ширине реки), — длина, которая при незначительной ширине здешних рек (Протока, за исключением самого устья, и Темрюцкое гирло имеют от 30 до 40 сажень) весьма достаточна. В откупном участке Протоки не только на деле, но даже на бумаге, и помину нет о таком ограничении длины бежных крыльев. Нет сомнения, что правила: 1) об остановлении свободного прохода в ⅓ ши­рины реки, 2) о том, чтобы этот проход был оставляем с того берега, у которого не произ­водятся промысловых работ и 3) о том, чтобы длина бежного крыла не превышала 12 или, по крайней мере, 15 сажень, — должны быть распространены и на откупной участок Протоки; этого требуют не только справедливость к интересам ловящих выше по Протоке, но — и это главное — забота о достаточном пропуске красной рыбы вверх для метания икры. Того же требует и согласование здешних рыболовных правил с общими, имеющими быть введенными, законами Империи о рыболовстве, так как правило, чтобы ⅓ ширины реки всегда оставалась свободной для прохода рыбы, при лове ставными орудиями, предположено как для рек, впадающих в Каспийское, так и для впадающих в Белое море, а следовательно, должно быть принято и для всех прочих местностей. Но — с другой стороны — не может быть также сомнения в том, что если эти ограничения будут вве­дены в откупные условия, то откупная сумма вследствие этого значительно упадет, а исполнение этих правил при существовании откупа останется всегда более чем сомнительным. Поэтому и с точки зрения свободного пропуска рыбы вверх по реке, равно как и с точки зрения справедливого и наиболее полезного распределения притока пресной воды, уничтожение ачуевского откупа и предоставление принадлежащего ему участка в общее и свободное пользование всех кубанских казаков, на одних с прочими водами Черноморья основаниях, представляются одинаково желательными. Если же войсковое начальство захочет на будущее время сохранить откуп и в тоже время постановить правила для пропуска рыбы вверх, без чего самый источник дохода должен непременно оскудеть, то лишившись части своих доходов чрез уменьшение откупной суммы, оно все же не достигнет своей цели, ибо никогда не будут в состоянии уследить за своекорыстными действиями откупщиков.

Границы Ачуевского откупного участка. Мы окончили исторический обзор всех изменений, которым подвергался способ пользования ачуевскими войсковыми водами, как во время ватажного, так и откупного лова; но до сих пор мы еще не означили границ, отделяющих их от про­чих вод Черноморья. Установление этих границ надо также проследить исторически, ибо определение их составляет до сих пор еще вопрос спорный; из разбора его я убедился, что границы не были всегда теми же, какие признаются теперь, а постепенно изменялись откупщиками в свою пользу. В последних контрактах границы эти определены так: «С обеих сторон реки Протоки по берегу Азовского моря по десяти верст, где знаки назначены столбами, и по реке Протоке вверх по течению на семь верст, до завода казака Михны». Но завод казака Михны не в 7, а в 9 верстах от устья, так что в этом определении существует противоречие, которое, однако же, в пользу откупа. Произошло оно следующим образом. Когда ачуевские воды перешли во владение черноморцев, границы им никакой определенной не было, ибо — при тогдашней ненаселен­ности края и изобилия рыбы — и спорить о границах было некому, да и кто мог бы спорить против войскового начальства, которое само производило лов наряжаемыми им ватагами. Было тогда, как и ныне, два завода: Ачуевский и Мало-Слободской, в которых приготовлялась рыба, ловимая поблизости их. Поэтому в сохранившемся контракте на 1809 год и сказано только: «должны мы получать ловимую и выспеваемую (приготовляемую) в войсковых ачуевских чернопротоцких двух заводах разные рыбные товары», без означения границ, в которых ловилась рыба, на них при­готовляемая. Так продолжалось без сомнения во все время ватажного производства промысла. Притом, так как откупщики обязывались брать лишь красную рыбу и сома, с приготовленными из них продуктами, то лов ограничивался рекой; в море же ловили только небольшое количество сулы. Притом небольшому числу казаков, производивших в то время лов выше по Протоке, не было и особых причин хлопотать о назначении границ, далее которых вверх по реке не произ­водили бы войскового лова, потому что тогда Протока, кроме нынешнего устья, имела еще и другое — именно Казачий ерик, о котором упоминает Паллас, как об одном из главных рукавов Ку­бани и которым следовательно рыба могла свободно проходить. Ныне этот Казачий ерик почти совершенно исчез. Сообразно этому, в первых контрактах границы откупных вод не определялись, ни расстоянием от устьев, ни каким-либо урочищем; а просто говорилось, что откуп­щики принимают в свое содержание воды в Ачуевском, Чернопротоцком и, к нему принадле­жащем, Мало-Слободском заводах в таком положении и пространстве, как прежде было. Под этими водами разумелась, впрочем, только известная часть реки Протоки, а не моря, ибо в особливом параграфе, помещаемом в конце контракта, говорится: «что если откупщик пожелает сверх Ачуевского завода ловить рыбу вверх или вниз по Азовскому морю, от впадения реки Протоки вправо или влево, то сие ему не возбраняется, однако же не иначе как только волокушами и не далее как на 10 верст в каждую сторону». Из этого очевидно, что это — новость, привилегия, которую выхлопотали себе откупщики, вдобавок прочих прав своих, на случай если найдут ее для себя выгодной. Эта новая местность не поступала однако же в полное владение откупщиков, ибо они не смели ловить там крючьями, как это ныне делается, не без вреда для входа красной рыбы в реку и вопреки общему черноморскому правилу, что по версте в обе стороны от каждого гирла или устья и по семи верст вглубь моря должно оставаться свободное, от рыболовства всеми воз­можными снастями, пространство. Только во втором контракте Бетхера (в 1842 г.) требуется, чтобы для указания границ морского лова назначены были постоянные знаки, но все еще сохраняется запрещение употреблять какие-либо снасти, кроме волокуш (небольших неводов); это последнее ограничение опускается в первом контракте Посполитаки 1846 года, в котором он вообще выгова­ривает себе право употреблять такие снасти, какие ему заблагорассудится. Только в 1854 году, в контракте Хаджопуло, отдельный параграф о праве на морской лов опускается и десятиверстное пространство вправо и влево от устья Протоки включено уже в границы ачуевского участка и упоминается об этих границах, как об означенных уже столбами. Таким образом, откупщики мало помалу примежевали себе двадцативерстное пространство моря в полное и бесконтрольное владение. Также точно разрешили они и речные границы своего участка. В первом откупном контракте 1834 года, в отдельном параграфе, приняты меры, чтобы войсковые жители, ловящие выше по Протоке, не препятствовали откупному лову; именно, сказано, что жители не должны при­ближаться с своими заводами к малому откупному заводу (т. е. к лежащему выше собственно Ачуев­ского Слабодско-Малому заводу); но при этом расстояние, на которое не должно было приближаться, не было, однако же, определено, и притом запрещено было только устраивать самые заводы (т. е. места приготовления рыбы и жилища забродчиков) вблизи Слободско-Малого завода, но не запрещено выставлять снасти. Это правило оставлено без изменения и в первом контракте Бетхера; но во втором сделано было уже дополнение, «чтобы не приближаться к малому заводу ниже такового завода казака Михны (который вероятно и был последним из заводов свободных промышленников), который назначается границей ачуевского промысла». Таким образом к откупу было прирезано нейтральное пространство, в котором по строгому смыслу прежних контрактов, не мог возбра­няться даже лов, производимый казаками, а запрещалось только построение заводов. Наконец, в контракте Хаджопуло (1854 год) это условие не составляет уже отдельной статьи, а в самые границы откупного участка, которые здесь в первый раз определены в самом контракте, включена и нижняя часть течения реки Протоки до завода казака Михны, но однако так, что в означение этих границ принят другой признак — семиверстное расстояние от устья, противоречащий первому. Противоречие это совершенно непримиримо, если допустить, как это принимают в настоящее время откупщики, что право их на производство лова, на этих лишних двух верстах, совершенно одинаково с правом на лов на остальных 7 верстах. Собственно говоря, эти две версты и ныне должны бы составлять пространство, где бы никакого лова, ни откупщиком, ни казаками, не произ­водилось, что конечно послужило бы к пользе этих последних, и это по справедливости должно бы быть включено в последующие контракты, если к несчастью суждено еще ачуевскому откупу продолжать свое существование. Что в прежнее время действительно было так, как я говорю, это доказывается тем, что еще до сих пор ниже нынешней границы откупного лова стоят столбы, до которых только, по словам казаков, прежде производился лов.

Об отношениях между ачуевской конторой и работниками и о способах здешнего лова, так как они ничем существенным не отличаются от таковых же в остальном Черноморьи, я буду говорить ниже; а теперь перейду к историческому обзору устройства рыбной промышленности в водах, предоставленных свободному пользованию кубанских казаков.

История рыбного лова в так называемом Черноморье. В первое время заселения земли Войска Черноморского, вызванными сюда запорожцами, конечно, не было никаких правил и ограничений для производства рыболовства; да по причине обширности рыболовной местности и малонаселенности края в них и нужды никакой не было. Помимо других причин, уже одна разбросанность и мно­гочисленность отдельных рыболовных местностей, — вследствие чего рыбы появляются одновременно в разных местах, по всем гирлам и лиманам, остаются в них довольно долго и (за исключением красной рыбы) возвращаются оттуда назад в море, не соединяясь в одну массу в общей (для всех рукавов) трубе Кубани, как это бывает на Урале, — не позволили здешним казакам устроить свое рыболовство так систематично и так единодушно, как это сделали уральские казаки. Однако черноморцы, подобно последним, положили в основу своего рыболовного устройства то совер­шенно правильное начало, что все рыболовные воды Черноморья должны составлять общую и нераздельную собственность всего войска, а не разделили на части того, что сама природа соединила в одно нераз­рывное целое.

Нераздельность пользования всеми водами Черноморья. Выраженное мной мнение о выгодности нераздельного пользования водами опирается на следующих соображениях. Здравое хозяйственное распоряжение водами основывается на совершенно других, можно даже сказать — на совершенно про­тивоположных началах, нежели хозяйство земледельческое. Частное землевладение составляет, без сомнения, одно из существеннейших условий производительности хозяйства, и если землевладение общинное, как оно существует в большей части крестьянских обществ России, представляет несомненные выгоды, по моему мнению, далеко перевешивающие его невыгодные стороны, — то причина этого народно-политическая, но никак не специально – хозяйственная; именно, она состоит в том, что при общинном землевладении выгоды, проистекающие от более справедливого распределения произведений природы, перевешивают невыгоды, проистекающие из того, что при общинном землевладении производство не может быть так изобильно, как при частном. Во всяком же случае: 1) общинное владение может обнимать собой сравнительно лишь небольшой кусок земли; 2) общинное землевладение предполагает, для сколько-нибудь успешного ведения своих дел, совместное существование крупных частных хозяйств, могущих служить для них примером в улучшениях, сделавшихся необходимыми и которых оно само по себе никогда не введет; 3) и при общинном землевладении, собственно говоря, нет общинного хозяйства; это лишь совокупность частных хозяйств, ведущих дела свои почти самостоятельно и только не имеющих на свои участки вечного потомственного права собственности, а лишь временное право пользования. Это присутствие элемента частной собственности в земледельческой промышленности, необходимое в известной мере даже и там, где соображения другого рода заставляют желать общинного землевладения, зависит от двух причин: 1) оттого, что производительность земли главнейше зависит от количества труда и капитала, которые каждый хозяин положит на свой участок; 2) оттого, что производительность одного участка нисколько, или почти нисколько, не зависит от благоразумия или неразумия той системы, с которой ведется хозяйство в некоторых или даже во всех соседних участках. Совершенно противоположное этому видим мы в водном хозяйстве. Здесь на производительность вод не имеет никакого влияния ни труд, ни капитал, положенные на известный водный участок; здесь даже почти вовсе нет места к приложению того или другого, но зато огромно влияние благоразумия или неразумия способа, с которым ведется рыбное хозяйство во всех частях той же водной системы, или даже и нескольких соседних систем. Река от ее верховьев до устьев, со всеми рукавами, ериками и лиманами ее дельты, несомненно, составляет одно неразрывное, физическое целое; такое же целое должно составлять и рыбное хозяйство на этой реке, если одно должно вестись разумно и успешно. К этой же системе должно очевидно принадлежать и море, в которое река вливается, или, по крайней мере, часть его, если насе­ляющие его рыбы имеют (как это мы видим в морях Каспийском и Азовском) по преимуществу пресноводный характер и потому идут метать икру в реку. Наконец, в водном хозяйстве возможен еще такой случай, что ни труд, ни капитал каждого отдельного хозяина или владельца, ни система действий всех остальных хозяев или владельцев, не имеют никакого влияния на его производительность. Это бывает в открытых морях относительно рыб, живущих и мечущих икру в открытом море. Из этих положений, совершенно неопровержимых — как мне кажется, необходимо следует: 1) что в море, как в середине его, так и у самых берегов, не вблизи лишь устьев больших рек, рыболовство должно быть, — как это нашим законодательством и принято, — совершенно вольным, ничем неограниченным, стоять вне права собственности; 2) что все озера с впадающими в них реками, также как и большие реки, если не до вершины, то до значительного расстояния от устьев, с прилежащей к ним частью моря, должны составлять в рыболовном отношении общую нераздельную собственность всех прибрежных жителей. Вполне может быть это достигнуто, конечно, только там, где прибрежные жители подобно нашим казацким обществам, составляют и в других отношениях отдельное целое. Где же, по причине или чрезвычайной обширности речной системы, или разъединенности жителей во всех других отношениях, такая общность владения невозможна, там надо по крайней мере заменить ее общностью системы управления рыбным хозяйством, т. е. управления из выборных от всех прибрежных жителей, так чтобы все противоположные интересы, соразмерно значению их, имели своих представителей, а также некоторыми общими законодательными мерами. В этих видах возможного объединения системы приволжского рыбного хозяйства и были предложены учреждение астраханского рыбного комитета и бакенной системы лова пред устьями Волги.

Я вошел здесь в эти рассуждения с той целью, чтобы показать, как необходимо сохранение общности владения водами Черноморья, с самого начала заведенной переселившимися сюда запорожцами, и чтобы, на основании сделанных мной выводов, обсудить впоследствии некоторые меры, принятые как в Черноморьи, так и, в еще гораздо большей мере, на Дону.

Исключительное право казаков на лов рыбы в водах Черноморья. В первое время заселения, рыбы было так много, сравнительно с нуждами небольшого населения, а торговля рыбными товарами была еще так мало развита, (даже сбыт самой сулы был — как сказано выше — не обеспечен в Ачуеве), что никто не подумал распространить на здешние воды то общее для всех казацких вод право, по которому только одни войсковые жители имеют право ловли; или по крайней мере это правило не исполнялось. Паррот и Энгельгардт (они путешествовали осенью 1811 года) рассказывают, что при входе в Курчанский залив (ныне обратившийся в лиман чрез удлинение отгора­живающей его от моря косы) стояло несколько одномачтовых судов, употреблявшихся для морского лова, который производился не столько черноморцами, сколько русскими, и что даже в Темрюке жил один серб, имевший здесь уже в течение нескольких лет собственные рыбные ловли, уловы которых он отсылал продавать даже в Одессу (а это доказывает, что они были значительны). На вопрос: почему казаки сами не ведут этой торговли, тогда как их же употребляют на все работы по лову и нагрузке, серб отвечал с усмешкой: «Забота узнавать, где рыба и икра могут быть выгоднее сбываемы, и удастся ли такое предприятие, для казаков слишком велика». Истинную же причину такого положения дел, упомянутые путешественники видели в бедности казаков, так как они были в состоянии поддерживать в исправности свои челноки и баркасы только на задатки, которые получали от иногородних. Эти последние, продолжают путешественники, условливаются также с рыбаками (из казаков) насчет общего лова, на все время продолжения его, и подряжают черноморцев доставлять им соль, потом нанимают большие суда, и с мест, где продают свои уловы, привозят обратно товары для удовлетворения потребностей казаков, на что необходим уже небольшой капитал. Таким образом, бедность казаков составляла причину, по которой они не могли пользоваться во всем объеме своими правами на исключительное рыболовство в принадлежащих им водах. Так продолжалось это до самого 1855 года, когда с возвращением (по ходатайству наказного атамана Донского войска, генерала от кавалерии Хомутова) прав на свободное рыболовство во всех водах Черноморья, оно было формально запрещено всем иногородним; последние не могли иметь рыболовных заведений не только на свое собственное, но даже и на имя лица, принадлежащего войсковому сословию; все же, уже имевшие такие заводы, должны были быть, к определенному сроку, или проданы казакам или снесены. Однако и до сих пор многие иногородние, особливо в Темрюке, имеют такие заводы на чужое имя, обеспечив себя векселем на случай недобросовестности лица, с которым заключается такой тайный противозаконный договор.

Неопределенность прав казаков на прилежащий к Черноморью участок моря. Говоря об исключительном праве черноморцев на лов, в принадлежащих им водах, мы должны, однако же, сказать, что эта принадлежность, насколько она касается владения частью моря, до сих пор весьма неопределенна. В ст. 561 Уст. о сельск. и гор. хоз. XII т. Св. зак. сказано, что из правила о непринадлежности морских вод частному владению могут быть допускаемы какие-либо изъятия не иначе, как по особым привилегиям, данным на исключительное пользование промыслами в определенных местах и на определенное время; вся же привилегия, которую черноморские (нынешние кубанские) казаки могут представить, заключается в статье 431 Устава о благоустройстве в казацких селениях, в которой сказано, что в войске Черноморском, независимо от ачуевского рыболовного завода, исключительную собственность войска составляют и рыболовные места на косах, по берегам моря, в лиманах и гирлах; но о том, как далеко вглубь моря простирается это исключительное право на лов, ничего не упомянуто. Между тем такое постановление совершенно необходимо здесь в такой же мере, как и в уральском участке Каспийского моря, если жела­тельно избежать столкновений, могущих случиться, при приближении к берегам Черноморья вольных ловцов, чего непременно должно ожидать при развитии и распространении азовского рыболов­ства, и что уже и началось с заведением на Черноморской земле двух портовых городов Ейска и Темрюка. Что такое точнейшее определение прав кубанских казаков полезно и необходимо, это видно из только что приведенного мной рассуждения о системах пользования рыболовными водами. Притом же оно не будет, фактически, какой-нибудь новой привилегией, в ущерб вольного азов­ского лова, ибо: 1) в настоящее время в действительности никто, кроме черноморцев, не поль­зуется рыболовством у берегов их владений; 2) статьей 431 и дополняющей ее статьей 432 Уст. о благоустройстве в казацких селениях очевидно имелось ввиду оградить права черноморцев от всяких посторонних обловов, но только мысль эта там недостаточно ясно и точно выражена; 3) некоторые черноморские постановления о морском лове, весьма полезные в рыболовном отношении, как например запрещение выставлять крючковую снасть ближе семи верст от берега, и совершенное запрещение этой снасти между оконечностями кос Камышеватой и Ачуевской, охраняющее вход рыбы в гирла Ясенское и Ахтарское, оказались бы не имеющими законного основания, если бы море на известное расстояние от берега не было признано находящимся в исключительной собственности Кубанского войска; 4) если за войсками Уральским, Терским и отчасти Донским признано такое исключительное право на пользование известными участками моря, то несправедливо было бы не признавать того же и для войска Кубанского, тем более что и оно, подобно Уральскому, главные выгоды свои почерпает от рыболовства. Одним словом, в пользу такого признания говорят: пример других казачьих войск; очевидная, хотя и недосказанная мысль ныне существующих постановлений; польза самого рыболов­ства, долженствующего производиться по одной системе на всем пространстве нижней Кубани, дельты ее и прилежащей части моря; предупреждение беспорядков и столкновений, и наконец совершенная безобидность этой меры для вольных азовских ловцов. Самое предложение о приведении в исполнение этой меры я предоставляю себе сделать в конце отчета в совокупности со всеми остальными мерами, которые будут проектированы для улучшения азовского рыболовства.

Пошлина, взимавшаяся с вольного рыболовства. Взималась ли с самого начала некоторая пошлина с рыболовства в пользу войска, как это делается теперь, в точности не известно; но есть положительные доказательства, что она взималась уже в 1812 г. Пошлина состояла тогда в том, что каждый хозяин завода должен был заплатить в войсковую казну сумму равную паю, приходящемуся на одного забродчика (рабочего). Так как расчет с рабочими обыкновенно делается таким образом, что сумма, полученная за продажу уловленной рыбы, делится за — вычетом харчей — пополам между хозяином и рабочими, половина же, приходящаяся на рабочих, разделяется между ними поровну с прибавлением обыкновенно двух лишних паев артельному атаману, а среднее число работников на заводе можно положить в 20 человек, то указанная пошлина составляла не более 1/45 доли от цены улова. Сверх того, взималось еще по 5 копеек с каждого ведра добытого сулиного жира. На пай забродчика приходилось в 1812 году в разных заводах от 3 руб. 50 до 37 руб. 50 коп. считая на серебро; в 1842 году же он составлял только от 1 до 21 руб. сер. Пошлина эта, незначительная сама по себе, доставляла войску тем меньше дохода, что число заводов было тогда еще очень невелико, хотя уловы должны были быть очень хороши, как видно из только что приведенной величины паев, значительно превосходивших получавшиеся чрез 30 лет после этого, несмотря на несомненное вздорожание рыбы в течение этого времени. С Сладковского участка и с реки Протоки, выше откупной границы, было собрано в 1812 году всей пошлины 1.253 руб. 70 коп. асс., или, по нынешнему курсу, считая рубль асс. в 25 коп. сер., 313 руб. 42 ½ коп.; в 1863 г. с той же местности было собрано доходу в пользу войска 22.345 руб. 41 коп., т. е. слишком в 70 раз более, или в 1 ⅔ раза более, чем весь тогдашний валовой доход с рыболовства. Такое увеличение дохода было следствием не одного усиления лова и вздорожания цен на рыбу, но и увеличения размера самой пошлины. Я не мог узнать, до какого времени сохранялась одна паевая пошлина, но должно быть к ней вскоре была прибавлена еще пошлина с тысячи или с пуда каждого сорта пойманной рыбы и приготовленных из нее товаров, ибо в 1842 году эта пошлина считалась уже чем-то издавна существующим. Размеры этого нового налога были следующие:

 

За 1.000 штук  сулы мерной

За 1.000 штук  сулиной боковки (недомерка)

За 1.000 штук  коропа

За 1.000 штук коропа недомерка

За 1.000 штук  чебака мерного

За 1.000 штук чебака недомерка

За 1.000 штук селявы

За 1.000 штук  рыбца

За 1.000 штук  тарани

За 1.000 штук  сельдей

За пуд красной рыбы

За пуд сома

За пуд клею (какого не сказано)

За ведро жиру сулиного

57 4/7 коп.
28 3/7 коп.
1 р. 42 3/7 коп.
21 3/7 коп.
42 6/7 коп.
21 3/7 коп.
11 3/7 коп.
11 3/7 коп.
7 1/7 коп.
5 5/7 коп.
2 6/7 коп.
1 3/7 коп.
22 6/7 коп.
2 6/7 коп.

 

Пошлина на икру не означена.

Эта новая пошлина немного превышала паевую, как видно из следующей таблички:

 

Годы Паевой сбор Пошлина с уловов Итого
Руб. Коп. Руб.  Коп. Руб. Коп.
1839 1.772 11 1/7 2.446 1 5/7 4.238 12 6/7
1840 2.103 95 3.113 12 5/7 5.217 7 5/7
1841 2.068 92 3/7 2.477 38 2/7 4.546 30 5/7
Среднее 1.981 66 1/7 2.678 84 2/7 4.660 50 3/7
1842 1.469 55 6/7 2.485 78 6/7 3.955 4 5/7
1843 1.072 95 1.581 64 3/7 2.654 59 3/7
1844 938 41 1.494 34 2.432 75
Среднее 1.160 30 4/7 1.857 29 1/7 3.017 59 5/7

 

Так как в настоящее время доход, получаемый с той местности, о которой имеются сведения за 1812 год, составляет от 2/5 до ½ всего войскового дохода с вольного рыболовства, то, — если положить, что такое же отношение существовало и в означенные два трехлетия, окажется, что чрез 30 лет после 1812 года — паевая пошлина, а следовательно и вообще ценность уловов уве­личились в первое трехлетие слишком в 2 ½ раза, а во второе едва в 1 ½ раза, что очень не­много, если принять во внимание вздорожание цен и усиление рыболовства, о размере последнего можно судить из того, что в 1842 году считалось всех заводов в войске 239, да 244 вентерные ставки, а в 1812 году в двух главных рыболовных местностях Сладковской и на Протоке было только 25 заводов. Из этого надо, кажется, заключить, что показания заводохозяев сделались с течением времени менее совестливы, чем прежде. Весьма вероятно, что во второе трехлетие показания были еще гораздо менее верны, чем в первое, потому что все узнали, что воды вскоре должны отойти в откупное содержание. Пошлины эти собирались посредством особых смотрителей над рыболовными участками, которых было четыре, именно: Первый участок от впадения реки Еи в Ейский лиман до начала Ясенской косы; из главных рыболовных местностей сюда, следовательно, включались косы Долгая и Камышеватая и южный берег Ейского лимана. Второй участок от начала Ясенской косы до правой или северной границы ачуевского откупного участка, куда включались косы Ясенская, Ахтарская и Ачуевская и все Ахтарские лиманы. Третий участок от левой или южной границы откупного ачуевского участка до окончания Кочугурской косы; он заключал в себе реку Протоку выше откупной границы, Сладковские и Горькие лиманы. К этому участку отно­сятся приведенные выше сведения о сборе паевой пошлины за 1812 г. Наконец, четвертый участок простирался от конца Кочугурской косы вдоль Азовского и Черноморского берега Таманского полу­острова до Кизилташского лимана и, южным берегом его, до впадения в него реки Кубани, и зак­лючал в себе лиманы Западные, Курчанский, Ахтанизовский и Кубанский с Кизилташским и Цокурским.

Свобода лова и нераздельность пользования водами прекращены Положением 1842 г. Неболь­шая пошлина, которую платили казаки со своего промысла, не могла быть для них стеснительной; но место этой льготности и свободы вскоре заступила самая стеснительная монополия, какую только можно себе вообразить. В 1842 г. вышло положение о Черноморском казачьем войске; в состав этого Положения вошли и постановления о рыболовстве, в водах ему принадлежащих. В этих постановлениях было обращено очень мало внимания на выгоды казаков, а все принесено в жертву увеличению войскового дохода, а потому и положено отдать большую и лучшую часть рыбных ловель в откупное содержание с торгов в сенате, с тем, чтобы половина доходов шла в войсковой капитал, а другая в станичные капиталы. На первый взгляд может показаться, что такое изменение не должно быть сопряжено с ущербом для казаков, так как с введением откупной системы доходы, достававшиеся прежде отдельным лицам, делались собственностью всего войска. Но такой взгляд не справедлив; ибо общие войсковые доходы в сущности ничто иное, как государственная подать, с той лишь разницей, что она не поступает предварительно в государственное казначейство, а прямо идет на военные и другие расходы казачьего войска; доходы же станичные соответствуют обыкновенным земским сборам. Как государственная подать и земские сборы, так и войсковые доходы, расходуются на общие государственные и земские нужды, — но кто не знает, что если они превышают известную меру, то ложатся тяжелым гнетом на имущество и производительность частных лиц и могут даже совершенно убить известную отрасль промышленности. Так это и случилось с черноморским рыболовством. Другая мера, принятая в том же Положении и по которой внутренние воды, оставшиеся в частном пользовании казаков, за отдачей главных и лучших рыболовных мест на откупе, переставали быть общей собственностью войска и разделялись по станичным юртам, нарушала (со вредом для рыболовного дела, как мы это показали выше) старинный казацкий обычай. Но, за отдачей главных вод на откуп, она конечно уже теряла свое главное значение, и потому вред этой системы пользования рыболовными водами проявился не столько здесь, как на Дону, где эта мера тоже была введена еще в 1835 году. Там откупа не было, и она, распространяясь на все воды, могла вполне выказать свое действие, как это мы увидим ниже.

Таким образом, воды Черноморья были разделены на два разряда: внутренние и приморские. Первые предположено было оставить по старому в пользовании тех казаков, в станичных юртах (границах) которых они находились; вторые же отдать на откуп. К новому разряду были причислены: гирла Ейское, Чалбасское и Бейсугское, (т. е. расширения рек того же имени, при впадении их в лиманы Ейский и Бейсугский), гирло реки Кирпили и лиман Кирпильский, а также часть Ахтарских лиманов и ерики, которыми соединяется Ангелинский ерик с Кирпильским гирлом; река Протока выше Ачуевской границы, лиманы Чеборгольский и Красногольский (ныне совершенно уже уничтожившийся), находящиеся в ближайшей и непосредственной связи с Протокой; Черный ерик, а равным образом как лиманы Глубокий, Долгий, Мечетный и Гординский, (известные под общим именем Верхних), из коих этот ерик берет свое начало, так и лиман Сладкий, в который он впадает; гирла Мироново и Грушевское, впадающие в Горькие лиманы; лиман Ахтанизовский; лиман Цокур и часть Кубанского, от пролива, соединяющего его с Цокуром, до устьев Кубани. Ко вто­рому, предназначенному к отдаче на откуп разряду, принадлежало все прибрежье Черноморья от устья Кубани, в Кубанском лимане, до устья Еи, в Ейском лимане, со включением тех лиманов, которые непосредственно соединяются гирлами с морем; каковы: часть Кубанского лимана от устья Кубани до Бугазского гирла, Таманский залив, Курчанский, Ахтарский, Бейсугский и Ейский лиманы. Про иные лиманы, как например, Западные, Гнилые, Горькие, некоторые из Сладковских, Рясные и т. д., не сказано положительно, принадлежать ли им откупу, или вольному лову.

Приморские воды отдаются на откуп. На торги, объявленные в сенате 15 ноября 1843 и 15 февраля 1844 года, желающих не явилось, и потому откупной контракт был совершен в войсковой канцелярии только через год. На первый раз откуп был взят доверенным лицом от общества войсковых чиновников, занимающихся рыболовством, войсковым старшиной Назаро­выми за 50,000 руб. сер. на два года, т. е. по 1 января 1847 г. Условия этого откупа были следующие: откупщики могли или сами производить лов на всем пространстве, снимаемых ими вод, и для сего по взаимному, добровольному, договору скупить заводы и снасти, принадлежавшие лицам прежде занимавшимися тут рыболовством, или дозволить прежним хозяевам продолжать лов, с платой в откуп известного акциза, мера которого не была определена, а могла быть назначаема откупом по произволу; вмешательство же в лов во внутренних водах откупа запрещалось. Вой­сковое начальство обязывалось выставить береговую стражу, которая должна смотреть не только за порядком, но и соблюдать выгоды откупа, препятствуя всякому неразрешенному им вывозу рыбы. Очевидно, что первой из этих мер все рыболовство отдавалось на совершенный произвол откупа, и если он этим воспользовался, не обращая ни на что внимания, кроме своих выгод, то конечно вина этого лежит не на нем, а на войсковом начальстве, не сделавшем ничего для охранения рыбопромышленников. Второй же мерой войсковое начальство приняло на себя ту именно обязан­ность, во избежание которой собственно и учреждался откуп. Если самому войску предстояло смотреть за невывозкой неоплаченной пошлиной рыбы, то не лучше ли было бы ему самому и пользоваться всей собранной пошлиной, а не уступать `большей половины откупу.

Пользуясь своим, ничем неограниченным, правом, откуп брал, смотря по месту и времени, с 1,000 шт. сулы 8 руб. 57 ½ коп., 10 руб., 17 руб. 14 2/7коп., 21 руб. 42 6/7коп., 22 руб. 85 5/7коп. и доходил даже до 28 руб. 57 ½ коп.; с тарани 1, 2 и 4 руб.; с чебака 3 руб. Не довольствуясь, однако местами, отданными в его распоряжение, откуп стеснял и тех промышленников, которые ловили во внут­ренних водах, но зато, по крайней мере, аккуратно выплачивал войску откупную сумму. На эти стеснительные меры поступали неоднократно жалобы от казаков, не только непосредственному вой­сковому, но и высшему кавказскому начальству. Для разбора этого дела, был прислан от наместника особый чиновник (г. Крузенштерн), который раскрыл все злоупотребления откупа и выставил на вид весь вред от него для войсковых жителей. С Назарова было взыскано в войсковую казну 4,592 руб. 53 6/7 коп., как неправильно взятые им с тех промышленников, которые ловили во внутренних водах; но этим промышленникам, имевшим право на лов за прежнюю паевую и небольшую акцизную пошлины, было от того не легче. В эти два года было собрано кроме того с внутренних вод: в 1845 году паевых 18 руб. 5 4/7 коп. и пошлинных 74 руб. 94 4 /7 коп., итого 92 руб. 85 1/7 коп.; а 1846 году паевых 133 руб. 85 2/7 коп. и пошлинных 91 руб. 82 2/7 коп., итого 225 руб. 67 4/7 коп.

Рыболовство в Черноморьи составляет полную монополию. Несмотря на то, что г. Крузенштерн пришел к заключению, что пошлина может быть собираема и без посредства откупщиков и что откуп для блага войсковых жителей должен бы быть уничтожен, — заключению, которое вполне подтверждалось и упадком числа заводов,* все-таки воды снова были отданы на откуп на 8 лет (с 1 января 1847 по 1 января 1855 года) войсковому старшине Посполитаки, и притом без торгов. Когда же снова возникли споры о внутренних водах, то и эти последние были переданы ему за 2,000 руб. надбавки в год, с 1 января 1850 по 1 января 1855 года. Такие действия были бы решительно непонятны, если бы они не объяснялись огромным влиянием, которым Поспо­литаки пользовался не только в Екатеринодаре, но даже и в Тифлисе. В Тифлисе, в частности, это влияние основывалось на той блестящей репутации коммерческого человека, которую откупщик умел себе там составить, так что не имевшим возможности близко вникнуть в дело всегда каза­лось, что одни только невежества и рутина могли не сочувствовать широким планам и благодетельным намерениям откупщика.

Блестящая наружность, которой прикрывалось тягостное положенье казаков. Откупщик, между прочим, написал изложение тех правил и начал, которых он намеревался придерживаться в отношении к черноморскому рыболовству, во время своего откупа, и которые должны были слу­жить инструкцией для всех рыбопромышленников, долженствовавших иметь с ним дело. Лицевая, светлая сторона этого интересного документа, которой прикрывалась, для непосвященных в сущность дела, его темная изнанка, состояла в следующем: Посполитаки отказывался добровольно от права производить исключительно лов во взятой им на откуп местности, а дозволял всякому, как войсковым жителям, так и иногородним, производить лов рыбы свободно и беспрепятственно, и этим как бы уничтожал рыболовную монополию черноморцев. Каждому рыбопромышленнику пре­доставлялось право продавать рыбу — по желанию — или самому откупщику, по устанавливаемой за год вперед и на это время уже неизменной таксе, или и всякому постороннему, заплатив известную лишь пошлину, также определенную по соображению с требованиями на рыбу и ценой ее во всех главнейших местах сбыта, в которых откупщик имел свои постоянные конторы, как-то: в Керчи, Одессе, Редут-Кале, Константинополе, Каменце, Бердичеве, Староконстантинове, Судилкове, Киеве, Орле, Курске, Белгороде, Харькове, Мариуполе, Таганроге и Ростове на Дону, а временные в Москве, Воронеже и других местах, откуда чрез каждые 18 дней должны были доставлять ему сведения, необходимые «для безошибочного поддержания баланса сей промышленности и ценности рыб».

Благодетельные, по-видимому, меры, принятые откупщиком. Сверх этих общих мер, ко­торыми обеспечивалась по видимому свобода промысла, откуп принял на себя как бы благодетельное попечительство над рыбной промышленностью Черноморья, обязавшись содействовать разными сред­ствами: 1) развитию лова; 2) облегчению, усилению и увеличению выгодности сбыта, и даже 3) облечению взимания самого акциза, налагаемого откупщиком как бы единственно с целью иметь воз­можность совершать свои благодетельные для края замыслы.

  • По развитию лова. Дабы выгодные для рыболовства места не оставались впусте, всякий, кто имел завод, на котором лов не производился, лишался права на лов, и место его передавалось другому или переходило к самому откупщику; даже за пропуск одного весеннего рыболовства хозяин завода должен был заплатить откупу 390 руб. сер. штрафа, если желал сохранить свое место на будущее время; в противном же случае, место передавалось другому, желавшему производить лов, и откуп отпускал последнему беспроцентно по 20 коп. на каждую сажень невода. Кто желал устроить завод на совершенно новом месте, тому эта беспроцентная ссуда увеличивалась до 30 коп. на каждую сажень невода;* но если он в течение 6 месяцев завода не устроил, то платил 100 руб. сер. штрафу. Кроме этих беспроцентных ссуд, на покупку материалов и вообще на поддержание заводов, определялось отпускать от 10 до 100 руб. за проценты. Для доставления заводохозяевам еще `больших удобств, контора откупов бралась сама доставлять им эти материалы, с уплатой лишь 3 ½ % за комиссию, сверх расходов, и не только на наличные деньги, но — по желанию — и на кредит. Не имеющим денег для заготовления соли, откуп брался доставлять ее в долг, взимая по 5 коп. с пуда за комиссию, сверх расходов по доставке. Наконец контора, — «приняв­шая на себя обязанность всевозможными мерами распространять полезную рыболовную промышлен­ность и каждому хозяину по возможности доставлять средства улучшить ее», — бралась даже нанимать забродчиков, требуя лишь за комиссию по 3 руб. с человека. Чтобы хозяева более радели о своих выгодах и не оставляли без внимания таких продуктов, как сулиная икра, сулиный и тараний жир, (по счету откупа, из 100 шт. сулы должно выходить до 7 п. икры), — всякий, при уплате акциза с каждой 1000 шт. сулы должен был заплатить еще сверх того акциз за 4 пуда икры и за 2 ведра жиру; с каждой же 1000 тарани — за две кварты жиру; все равно, будут ли эти продукты приготовлены, или нет.
  • По облегчению, усилению и увеличению выгодности сбыта. Если бы, по причине невыгодности местных цен, кто-либо пожелал продать свою рыбу вне Черноморья, то многочисленные конторы откупщика, в вышепоименованных городах, были к услугам желавшего. Они брались продавать эту рыбу на комиссию, взимая за это по 3 ½ % с цены проданного товара, сверх всех издержек. Мало того, лицам, которые не пожелают доверить свои товары конторам, но которые не имеют денег для уплаты акциза, при вывозе рыбы, для расчета с работниками, для найма судна, и т. п., откупщик предлагал в займы деньги под залог товара по 50 коп. и менее с рубля местной цены его, с тем лишь, чтобы товар находился под надзором его контор до продажи, причем сверх процентов взималось по 1% за застрахование товара. Наконец, откупщик предлагал и сам покупать товар, оплаченный акцизом, не по той таксе, как неоплаченный, а по особливым наивыгоднейшим ценам, ежегодно публикуемым не позже 10 или 20 апреля, «не как откупщик, а на праве частного лица, с той только разницей, что частные лица всегда стараются приобресть рыбные продукты дешевыми ценами, при чем хозяева заводов, не имея других средств к сбыту, нередко, уступая необходимости, отдают оные покупателям по их желанию, я же, как откупщик, обязываюсь поддержать ценность рыбы, для того, что мои выгоды тесно соединены с выгодами хозяев».

3) По облегчению в уплате самого акциза. Акциз не должен составлять тяжести для заводохозяев, ибо, по словам Посполитаки, «он падает более на покупателей, что известно всякому хозяину рыболову», тем более, продолжает он, «что я считаю священным долгом всеми мерами и действиями своими отклонить всякое лишение (убыток) от хозяев, как сотрудников моих, а стараться, чтобы он падал на покупателей рыбы, которые имеют разные средства в руках своих отклонить убытки свои, уравнивая свои обороты выгодные с невыгодными по этой операции». Чтобы облегчить взимание акциза, не затрудняя хозяев излишними проволочками, при сортировке и счете рыбы, он постано­вил правило, чтобы мерную сулу от недомерка не отделять, а полагать на каждую часть рыб по 25 штук боковни (недомерка), а акциз взимать за все как с мерной. Наконец, если кто из заводохозяев поймет благодетельное намерение откупщика и заключит с ним контракт на весь срок существования откупа, на продажу ему рыбы не как откупщику, а как частному лицу, ра­деющему о возвышении рыбных цен, в видах общей пользы Черноморья — то для такового может даже быть назначаем облегчительный акциз.

Стеснительные формальности, заведенные откупом. Но откупщик не просто филантроп, а человек строго коммерческий, и потому ограждающий свои выгоды мерами очень строгими. Дабы пользоваться правом лова и всеми вышеизложенными льготами, надо было подавать своевременно формальные прошения и получать таковые же разрешения, на которые даны были определенные формы под литерами от А до О включительно. За правильным взносом акциза учреждался явный и тай­ный надзоры, и все заводохозяева и приказчики их обязывались формальными подписками не провозить тайно рыбы и следить, чтобы этого не делали и забродчики. Для управления промыслами, в главных рыболовных местах были заведены, сверх главной екатеринодарской, частные конторы, а для надзора за промыслами особые надзиратели. Для большей верности в счете рыбы, должен был вестись тройной счет ее: раз при укладке ее в солилы; другой — при сломке (вынутии) из них и развешивании на богуны (вешела); третий — при вывозе рыбы, пред оплатой ее акцизом. Первые две счетки были только предварительными, и на них допускался прочет 25 штук на тысячу сулы и в 50 на тысячу тарани; результаты этих счеток должны были вноситься в особливо заведенные для сего журналы. При поверке этого счета, все оказавшееся излишним принималось за умышлен­ную утайку, за которую или взимался, в виде штрафа, усиленный акциз (рубль вместо копейки), или же законфисковывалась в пользу откупа половина всей рыбы. Даже выбор между этими огнем и полымем предоставлялся не хозяину, а откупщику, которому при значительном излишке очевидно было выгоднее прибегать к первой мере наказания, а при ничтожном — ко второй. При окончательном счете пред вывозом рыбы допускалось только 10 штук на тысячу прочета.

Бедственное положение рыбопромышленников во время откупа Посполитаки. Все эти меры, не только поощрения, но даже и строгости, (как мы видели — чрезмерной), могли бы быть еще одо­брены, если бы только они исполнялись добросовестно, если бы акциз был умеренный, или если бы цены, назначаемые откупом, хоть сколько-нибудь соответствовали словам откупщика, и если бы к этим мерам не присоединялось еще других до крайности стеснительных; другими словами: если бы исполнение мер не находилось в руках откупа, всегда более или менее своекорыстного. Я потому и привел эти меры в подробности, что некоторые из них само войско могло бы применить с большой пользой для развития рыболовства в Черномории и для увеличения получаемых от него выгод, но без стеснения самого промысла, как это буду иметь случай показать ниже. Но так как ни одно из этих условий не существовало, то все это обратилось в невыносимое притеснение заводохозяев и рабочих, имевшее целью мало помалу расстроить всех промышленников, дабы откуп, по мере усиления своих средств, мог вполне забрать все рыболовство Черноморья в свои руки, и дабы затем, по окончании срока, никто не мог его оспаривать у Посполитаки, так как общество заводохозяев было самым опасным его конкурентом, потому что из иногородних, бравших охотно в содержание Ачуев, едва ли бы кто захотел взять все Черноморье при весьма сложных откупных условиях, как это раз уже показал опыт торгов в сенате, на которые никого не явилось. Поэтому теперь посмотрим на изнанку дела, т. е. на самую его сущность, с которой в то время в Тифлисе вовсе не были знакомы.

Капиталы, которыми мог располагать откуп, многочисленность, разбросанность и трудный доступ рыболовных местностей Черноморья, и, наконец, опасение общих неудовольствия и ропота не позволили Посполитаки учредить, на всем снятом им пространстве (слишком в 400 верст вдоль берега), рыболовство на счет и страх откупа, как — например — в Ачуеве, с устранением всех старых заводохозяев. Поэтому откупщик должен был прибегнуть так сказать к системе фермерства, по которой не только существующие заводохозяева сохраняли свои прежние рыболовные места, но и всякий, кто бы ни пожелал, мог устраивать новые заводы, или производить временной лов в местностях, где не было постоянных заводов, платя известный акциз с каждой тысячи одних и с каждого пуда других сортов рыбы. Если бы такой акциз был умерен, то, хотя и нельзя было бы вполне примириться с откупной системой (так как с этой системой взимания налога нераздельно то зло, что значительная часть уплачиваемой пошлины не доходит до казны, а остается в руках откупщика); однако все-таки можно бы было с выгодой продолжать заниматься рыбной промышленностью, без всяких принудительных мер. Но условия, предложенные Поспо­литаки, выходили из всех границ умеренности. Пошлины, которые должен был уплачивать откупщику тот, кто желал продавать свою рыбу на сторону, равно как и цены, по которым откуп предлагал принимать ее у тех, которые, не желая платить акциза, соглашались продавать ему свои уловы солеными и совсем приготовленными — выспетыми, показаны в следующей таблице:

 

Название рыбных товаров Откупная пошлина Цены, по кото­рым откуп принимал то­вары Разность между по­шлиной и откупной ценой товаров
Руб. Коп. Руб. Коп. Руб. Коп.
Пуд кр. рыбы зимн. улова 50 84 +34
Пуд в прочее время года 23 2/7 84 +60 5/7
Пуд икры красной рыбы 1 50 6 +4 50
Пуд  клея 11 42 6/7 57 14 2/7 +45 71 3/7
Пуд  вязиги 10 4 +3 90
Пуд  сома 10 30 +20
1000 шт. сазана мерного 10 20 +10
в весен. врем., в меженное же в меженное же время
40 +30
Название рыбных товаров Откупная пошлина Цены, по кото­рым откуп принимал то­вары Разность между по­шлиной и откупной ценой товаров
1000 шт. сазана недомерка 5 10 +5
в весен, врем., а в меженное в меженное же время
20 +15
1000. шт. сулы мерной с икрой и с жиром 29 15 11*
в весен. врем.,

в меженное же

в меженное же время
22 80 3 20
1000 шт. тар. свеж. колодой 1
1000 шт. тар. спет. (солен.) 2 1 70 30
1000 шт. чебака 3 2 -1
1000 шт. чехони 3 2 -1
1000 шт. рыбца 4 7 +3
1000 шт. селявы 5 10 +5
1000 шт. сельдей 3 3 0
Ведро сулиного жира 50
Пуд сулин. галаг. (икры) 50

 

Из представленной таблицы может на первый взгляд показаться, что акциз был не очень обременителен, ибо даже цена, которую предлагал откуп, и которая конечно была много ниже вольной продажной цены, все-таки значительно превышала взимаемый акциз, так что рыбопромышленникам оставалась еще довольно значительная польза. Но дело в том, что все те товары, пред которыми стоит в последней графе плюс (+), добывались в незначительном количестве, сравнительно с сулой и таранью, акциз с которых значительно превышал цену, предлагаемую за них откупом. По соображению акциза с количеством уловов в водах, взятых на откуп, оказывается, что из 148,896 руб., которые бы получил откуп в наименее уловистый год, если бы вся пойманная рыба была оплачиваема только пошлиной, а вовсе не была бы продаваема откупу и не ловилась бы им самим, — 133,000 руб. пришлось бы на сулу и тарань; из остальных же 15,896 руб. — 1,741 руб. должны были выручиться от особой дополнительной пошлины, изменявшейся от 30 до 5 коп. с пуда или тысячи, смотря по сортам товаров, и которую откуп взимал за право вывоза их из пределов Черноморья, так что на акциз за всю прочую рыбу пришлось бы только 14,155 руб., т. е. немногим более 1/10 доли суммы, которая могла получиться от одной сулы и тарани. Как ничтожны были выгоды, остававшиеся в пользу заводохозяев, от главного продукта черноморского рыболовства — сулы, показывает следующий расчет. По вполне достоверным сведениям, средняя цена сулы была во время откупа 47 руб. за тысячу, вместе с жиром и галаганами, из нее добываемыми. Вычтя из этого 29 руб. акциза, цену соли, употребленной на посол ее (должно считать по 25 пуд на тысячу и по 15 коп. пуд, итого 3 руб. 75 коп.), а также 2 руб. на пищу забродчикам, мы получим в остатке 12 руб. 25 коп., из коих половина только 6 руб. 12 ½ коп. оставалась в пользу хозяина, другая же шла забродчикам, вместо платы за труды. Улов в 50,000 шт. сулы считается уже очень хорошим заловом; но и в таком случае хозяину останется только 306 руб. 25 коп.; впрочем, и это еще далеко не чистый барыш, ибо из этой суммы надо было покрыть еще издержки на ремонт завода и снастей. Очевидно, что тут не только никакого барыша не получалось, но даже не выручались самые умеренные проценты с употребленного на завод капитала. Между тем улов в 50,000 штук сулы составляет улов далеко превышающий средний, ибо в том году, за который представлен расчет выгод откупщика, было поймано 4.400,000 сулы, что составит кругом на каждый из 145 неводных и волокушечных заводов, существовавших при взятии вод на откуп Посполитаки, только с небольшим 30,000 штук; 7.250,000 же штук, которые следовало бы поймать, при среднем улове в 50,000 шт. на завод, ни в один год, за которые имеются у меня сведения, добыто не было. Даже в 1812 году, когда по недавности заведения лова и по небольшому числу действовавших заводов рыба должна бы быть гуще, чем ныне, — приходи­лось кругом на завод в самой лучшей рыболовной местности — в Сладковских лиманах и в реке Протоке — только по 36,200 штук сулы (на 25 заводах 911,200 штук сулы).

Недобросовестность откупа. Но и эти, тяжелые для заводохозяев, условия исполнялись со стороны откупа недобросовестно. Если случались цены на сулу очень высокие, то, по разным придиркам, не позволялось заводохозяевам воспользоваться ими; вольная продажа на сторону запреща­лась, и все должны были отдавать сулу откупщику по 18 руб. за тысячу (с жиром и галаганом). Выдуманное Посполитаки правило (будто бы для облегчения промысла) о том, чтобы, во избежание сортировки и перемерки рыбы, сулу мерную от недомерка не отделять, а полагать кругом на 1,000 по 25 штук боковни служило в сущности только для усиления акциза, ибо в иные годы пропорция боковни доходила до 300 на 1,000, так что за 275 штук ее, вместо положенных 5 руб. с тысячи, платилось по 29 руб., т. е. на каждую тысячу таким образом считаемой рыбы 6 руб. 60 коп. лишку. Но и этого мало; сверх всех этих поборов, откуп, как мы видели, брал еще отдельно за право вывоза рыбы из границ Черноморья, — брал на содержание своих контор и надсмотрщиков за правильным счетом рыбы и за взносом акциза, так что черноморцы должны были платить и за ту палку, которой их били. Даже и та рыба, которая съедалась хозяином и забродчиками, не должна была пропадать для откупа. С каждого забродчика взималось поэтому по 25 коп. харчевых, и на пищу себе нельзя было брать более 10 сул и 50 тараней в сутки, за все лишнее против этого, «равно как и за ту рыбу, которая будет посолена и спета в домашнем быту, хотя бы она составляла экономию от рыбы, отпускаемой на харчи», взыскивался акциз в пользу откупа. Наконец, если забродчики, нанявшиеся у какого-либо заводохозяина, оставались в долгу у откупщика, по прежним заборам во время службы у него, то он взыскивал этот долг с хозяев, предо­ставляя рассчитываться им между собой, как хотят. Каково было обращение с забродчиками, ловившими на собственных заводах откупщика, можно видеть из следующего анекдота, сохранив­шегося везде в памяти в Черноморьи и помещенного в описании черноморского рыболовства, напечатанном в «Морском Сборнике» за 1857 год. Лавочник, который от откупа торгует в лавке всеми потребностями для простонародья (что в Ачуеве также составляет монополию откуп­щика) и отпускает все нужное для забродчиков в долг, спрашивает у зашедшего к нему за чем-нибудь: «Что выданы тебе чоботы тогда-то?» — Выданы. — «То-то смотри, потом не спорь. Ведь получил сапоги?» — Получил. — И в книжке сапоги отмечаются отдельно от чоботов. Также поступалось с табаком и тютюном и всеми товарами, имеющими синонимические названия. Конечно, это только один из образчиков тех обманов и плутней, которым подвергались рабочие.

Меры откупа, чтобы держать в своей зависимости работников и заводохозяев. При таком порядке вещей, конечно, как хозяева заводов, так и рабочие на заводах самого откупщика скоро бросили бы лов, не приносивший никакого вознаграждения за труды; но откуп нашел средства обра­тить и тех и других, так сказать, в своих крепостных, в самом тягостном смысле этого слова; другими словами: умел заставить их работать так, чтобы вся выгода доставалась ему одному, а рабочие могли бы только кормиться, а хозяева кое-как поддерживать свои заводы.

  • Относительно работников это достигалось весьма просто тем, что нанимались преимущественно беглые и беспаспортные, которые находили на заводах себе верное пристанище, под могущественным покровительством откупа. В случае каких-либо уже чересчур тщательных и добросовестных поисков, беглых заблаговременно извещали, и они скрывались в камышах, убежище гораздо более скрытном, чем самый дремучий лес, ибо продраться чрез густой, высокий тростник и про­браться чрез топкие болота, на которых он растет, — решительно невозможно, если не знаешь потаенных тропинок. Но за эту безопасность от полиции, доставляемую откупом, рабочие платили ему своей свободой, ибо знали, что вся участь их и даже самая жизнь были в его руках, и по­тому между этим своевольным и буйным народом сохранялось такое строгое повиновение и такая дисциплина, которым трудно даже поверить. Приказчики Посполитаки и других заводохозяев про­ходили по этим камышам, наполненным беглыми, и ночевали в них, часто имея при себе весьма значительные суммы денег, без малейшего опасения быть ограбленными.
  • Что же касается заводохозяев, то ими двигал страх лишиться своих рыболовных мест или заплатить 300-рублевый штраф, за пропуск весеннего лова. Притом, в начале, как ни убыточен был лов, никому не хотелось бросать устроенный завод и оставлять без пользы гнить свои снасти, так как всякого поддерживала надежда: то на высокие цены, то на очень изобильные уловы, при которых даже, и при откупных условиях, можно будет получить кое-какую выгоду, то на то, что обратят же наконец внимание на их бедственное положение. Так как ни одна из этих надежд не сбывалась, (ибо при высоких ценах откуп, как мы видели, не допускал вольной про­дажи, а его беспроцентные ссуды только глубже и глубже втягивали в кабалу), то хозяева стали один за другим оставлять свои заводы, и последние отчасти перешли во владение откупщика, а от­части совершенно уничтожились. Из 177 заводов (146 неводных и 31 крючных) и 150 вентерных ставок, находившихся в войске при взятии Посполитаки вод на откуп, осталось их к 1-му январю 1855 года только 129 и из этого числа частных только 59 (неводной 1, волокушечных 30, крючных 11 и вентерных ставок 17); откупщику же принадлежало 70 (Неводных 5, волокушеч­ных 41, крючных 12 и вентерных ставок 12). Кроме того, было недействующих частных, т. е. уже разоренных, но еще не снесенных совершенно, — 9 неводных, 39 волокушечных, 9 крючных и 10 вентерных, итого 67; в руках откупа было также 6 недействующих заводов; все прочее было совершенно уничтожено. К довершению бедствия, в 1855 году много заводов, лежавших на приморских косах, было сожжено неприятелем.

Нарушение правил о беспрепятственном пропуске рыбы. Поступая так с промышленниками, откуп не лучше обращался и с самым рыбным запасом моря. Несмотря на положительно ого­воренный в контракте свободный пропуск рыбы сквозь гирла, соединяющие лиманы кубанской дель­ты — с одной стороны — с морем, а с другой — с впадающими в них рукавами и ериками, откупщик тянул в этих гирлах неводами и заставлял их вентерями.

Неправильность в уплате откупной суммы. Можно ожидать, что разорение, которому подвер­галось рыболовство, доставило, по крайней мере, выгоду войсковой казне; но на деле и этого не было. Суммы, которые выручались откупом, были огромны, как это легко можно видеть из представленных им сведений об уловах за наименее уловистый год и из акциза, взысканного им за каж­дый сорт рыбы. Из таблицы, составленной на этих данных и помещенной в упомянутой уже выше статье «Морского Сборника», оказывается, что доход этот должен был бы составить 148.396 руб. 12 6/7 коп. Но мы имеем полное право не доверять вполне таким показаниям откупа. Если в основание расчета положить более достоверные сведения об уловах за 1863 год (в этих сведениях, так как они служат основанием для взимания акциза, тоже можно предположить некоторое, хотя, по всей вероятности и небольшое, преуменьшение против действительности), то для акцизного дохода откупа получается несравненно высшая сумма, именно 258.198 руб. 74 коп. Тут нельзя сделать возражения, что значительная и, вероятно, даже `большая часть доходов откупа получалась не от акциза, а от ловель, производившихся на счет самого откупа, и что этот доход мог быть менее акцизного, — потому что: 1) если бы этот последний способ доставлял менее выгод, чем акциз, то конечно откупщик несколько убавил бы пошлину, чтобы, за закрытием частных заводов, не иметь надобности самому все более и более усиливать собственный лов; 2) если, как мы видели, при улове в 50.000 сулы заводохозяева могли за уплатой акциза свести концы с концами, то со­средоточенный лов, который мог производить откупщик, должен был доставлять еще некоторые барыши сверх тех, которые получил бы он от акцизной пошлины; 3) продавая рыбу большими массами там, где сбыт ее был наиболее выгоден, откупщик мог, конечно, получать большие ба­рыши, нежели отдельные заводохозяева. Поэтому валовой доход откупа должен был быть скорее выше, чем ниже вычисленной мной суммы, тем более что годы откупа были, по собранным мной сведениям, очень уловисты, тогда как 1863 год был только средний. Но, несмотря на такие огромные барыши, откуп в отчетах своих ежегодно показывал убытки, именно за 1847 и 1848 годы на 77.428 руб. 14 коп., за 1849 на 31.590 руб., за 1850 на 17.310 руб., за 1851 на 45.201 руб., за 1852 на 7.077 руб., за 1855 и 1856 годы вместе на 141.866 руб. 62 ¾ коп., за все же время содержания откупа на 322.472 руб. 76 ¾ коп. Эти мнимые убытки служили для откупа предлогом не уплачивать своевременно арендной суммы, и из уважения к ним, по ходатайству местного и распоряжениям высшего начальств, делались ему беспрерывные рассрочки без процентов, именно: 30.000 руб. на 4 ½ года, 26.000 руб. на 2 года и 52.000 руб. на 5 лет. Такие рассрочки, считая только по 5%, составляли для войска уже убыток в 22.350 руб. Это обратило наконец на себя внимание высшего начальства и, по Высочайше утвержденному 29 ноября 1854 года мнению военного совета, последняя рассрочка отменена и на будущее время предписано поступать в подобных случаях на основании заключенных с откупщиком обязательств.

Рыболовству в Черномории возвращается в 1855 году его прежняя свобода. Но все это, однако же, не раскрыло местному черноморскому начальству глаза на вред откупной системы. Хотя ввиду его и были изыскания особой (составленной из опытных рыболовов) комиссии, вполне раскрывшей все зло, причиняемое откупом, оно все-таки, вместо того, чтобы ходатайствовать об отмене откупной системы и замене ее иным способом взыскания пошлины, представила новый проект отдачи вод в откупное содержание, а затем были назначены и самые торги на 19-е мая 1854 года. Но, к счастью Черноморья, в это дело вник наказной атаман Донского войска генерал Хомутов, кото­рому временно было подчинено и войско Черноморское. Собрав все сведения о черноморском рыболовстве, посредством нарочно командированных с этой целью лиц и, вероятно, сравнив положение тамошнего рыболовства с хорошо ему известным донским, где никогда откупа не было, он исходатайствовал отмену откупа и в Черноморье. Вследствие этого последовало Высочайшее повеление о том: 1) Чтобы на будущее время все рыболовные воды Черноморского казачьего войска, за исключением Ачуевского рыболовного завода, начиная с 1-го января 1855 г. были предоставлены в свободное пользование всех жителей войска. 2) Чтобы сделать рыболовство во всех этих водах для всех станиц уравнительным и, дабы войско могло извлекать, и затем, какие-либо выгоды от этого рыболовства, поручить войсковому начальству составить для сего немедленно особые правила и представить в военное министерство. Таким образом, благодаря генералу Хомутову, память которого должны благословлять черноморцы, вышли они из десятилетней откупной неволи, которая была настоящим крепостным состоянием для всех занимавшихся рыболовством, как забродчиков, так и заводохозяев. На мой вопрос, который я предлагал многим: неужели никакие со стороны жалобы и просьбы не могли облегчить их положения, я много раз получал такой ответ: «Кому могли мы жаловаться? Посполитаки был наш господин, наш князь, наш царь» (передаю слова буквально).

Установление временных правил для рыболовства в Черноморьи. Составленные, на основании 2-го пункта приведенного Высочайшего повеления, правила были представлены генералом Хомутовым в военное министерство и удостоились Высочайшего утверждения 2-го февраля 1855 года. Хотя они и были утверждены только на один год, в виде опыта, почему и носят название временных пра­вил, однако, продолжают действовать и до сих пор, с небольшими лишь изменениями, и служат руководством при производстве вольного черноморского лова. Эти временные правила так немного­сложны и так хорошо составлены, что вместе с произведенными в них впоследствии изменениями (касавшимися собственно управления промыслами и взимания пошлины в пользу войсковой казны) могут служить руководством и на будущее время, требуя лишь немногих пополнений, в видах лучшего охранения размножения красной рыбы, и некоторого развития начал, принятых уже и теперь для надзора за рыболовством. Все вновь составленные проекты, как центральным управлением ирре­гулярными войсками, так и кубанским войсковым правлением, во всем том, в чем они раз­нятся от ныне действующих временных правил, составляют большей частью не улучшения, а ухудшения и шаг назад в полном значении этого слова. Впоследствии я буду иметь случай изложить содержание этих правил при описании нынешней организации рыбного хозяйства в Черноморьи; сверх того, они будут помещены ниже вполне, в виде отдельного приложения. Теперь же, продол­жая историю изменений, которым подвергалось рыболовство Черноморья, я коснусь лишь самых существенных положений этих проектов.

Возвращение казакам исключительного права па лов в водах Черноморья. С объявлением свободы рыболовства во всех водах, за исключением ачуевских, была возобновлена исключительная привилегия на них черноморцев. Эту последнюю, как замечено уже выше, я не только не считаю несправедливой, но нахожу, что она вполне оправдывается требованиями единства системы, столь не­обходимого при производстве рыбного промысла в водах, составляющих одно нераздельное физиче­ское целое, и потому предлагаю, в видах большей определенности закона, распространить эту привилегию на полосу моря примерно в 20 верст шириной. Всем иногородним, имевшим свои за­воды при откупе, дан был поэтому полугодичный срок для продажи или снесения своих заведений; с 1-го же января должны они были прекратить свой лов. Даже иметь заводы на имя казаков было воспрещено, хотя следить за исполнением этого последнего правила на практике, при нынешней системе управления, по крайней мере, совершенно невозможно. Для того же, чтобы войско могло, как сказано во 2 пункте Высочайшего повеления на имя генерала Хомутова, извлекать и за тем какие-либо выгоды от этого рыболовства, назначен был акциз с тысячи и пуда рыбы и ее про­дуктов, хотя и многим превышавший прежний, взимавшийся до откупа вместе с паевой пошлиной, однако все-таки еще очень умеренный и неотяготительный. Размеры акциза, остающиеся в силе и поныне, показаны в нижеследующей таблице.

 

С каких именно продуктов Серебром
Руб. Коп.
С тысячи сулы 4
    »          коропа 5
    »          тарани 30
    »          чебака 50
    »          сельдей 60
    »          рыбца 1
    »          селявы 1
    »          чехони 15
    »          таловирки (разной мелкой рыбы) 10
С пуда красной рыбы 20
      »     икры из красной рыбы 1 20
С пуда клею из красной рыбы 6
      »     сома 10
      »     клею из сома 50
      »     икры из сулы и тарани (галаганы) 10
С ведра жиру 10

 

Сравнивая размеры этого акциза с размерами последнего откупа, мы находим, что первый, в целом, слишком в пять раз меньше второго, ибо при новом акцизе собрано в 1863 году 49,505 руб. 29 коп. пошлины, тогда как по откупному акцизу этот же улов доставил бы 258,198 руб. 74 коп. В частности же, относительно главных продуктов рыболовства — сулы и тарани, уменьшение еще гораздо значительнее, именно для сулы в 6,3, а для тарани в 6,7 раза.

Оценка черноморского акциза через сравнение его с уральским. Для составления себе понятия о том, отяготителен ли или нет ныне действующий акциз, интересно сравнить его с акцизом, взимаемым с уральского рыболовства, которым никто не тяготится. Но прямое сравнение тут невоз­можно, потому что основания, на которых устроены акцизы в Уральском и Черноморском казачьих войсках, во многих отношениях, очень различны, и потому, чтобы сделать сравнение возможным, необходимо подвергнуть числа, относящиеся к одному из войск, некоторой переработке.

Эти разницы заключаются в следующем:

  • Уральский акциз взимается только с вывозимой соленой рыбы, тогда как в Черноморьи он взимается со всей рыбы вообще. Это обстоятельство не представляет большего препятствия для сравнения, так как из Черноморья почти вся рыба вывозится в соленом виде; тем не менее, оно показывает, что если бы один и тот же акциз был принят для каждого сорта рыбы в Черноморьи, как на Урале, то он оказался бы тяжелее для рыбной промышленности в первой из этих мест­ностей, и что для совершенной уравнительности нужно бы черноморский акциз несколько уменьшить. С этой целью я показываю в особливой графе нижепомещаемой таблицы, каков был бы акциз с уральской рыбы, если бы, при той же сумме, которая и ныне взимается, разложить ее не на одну соленую, а на всю рыбу вообще.
  • Уральский акциз взимается и для черной рыбы с пуда, а не с тысячи. Зная приблизительно, сколько весу в тысяче разных сортов рыбы, мы можем легко устранить препятствия для сравнения, вытекающие из этого различия.
  • Между тем как в Черноморьи взимается однообразный акциз с каждого сорта рыбы в течение целого года, на Урале он изменяется, смотря по времени вывоза. Чтобы устранить это различие, надо было найти для уральской рыбы такой средний акциз, который, будучи взимаем в течение целого года, давал бы ту же сумму, которая получается при взимании различного акциза в разное время года. Для этого, по имеющимся в V томе «Исследований» таблицам, я помножил за 5 лет ежемесячные вывозы рыбы на соответствующий им акциз, и, полученную таким образом сумму, разделил на общее количество вывоза в течение всех 5 лет.
  • Не все породы рыб тождественны на Урале и в Черномории; именно, на Урале нет тарани. Я принял, что ее там заменяют ловимые в довольно большом количестве: вобла, линь, карась и пр., означаемый под общим именем мелкой черной рыбы.

На этих-то основаниях составил я таблицу уральского акциза и придал ему такой вид, в котором он может быть сравниваем с черноморским. Чтобы убедиться, что при этом не допущено мной никакой значительной ошибки, я сделал следующую поверку. Из имеющихся (в V томе «Иcследований») данных видно, что получавшийся в начале пятидесятых годов акциз с вывезенной из Уральска соленой рыбы и ее продуктов, — со включением и откупной суммы, пла­тимой войску за право собирания акциза, и барыша откупщика, — составлял средним числом 57,150 руб., а в 1852 году (когда был получен откупщиком наибольший барыш) 68,650 руб.; при этом в обеих суммах не включаются издержки на взимание, которые, впрочем, очень незначи­тельны, так как всю уральскую рыбу свозят для отпуска в город Уральск. Помножая на найденные мной числа количества уловов за соответственные годы, (причем для черной рыбы я должен был взять средний акциз, платимый за различные сорта ее, так как в таблицах означен лишь огульный улов черной рыбы, без подразделения на отдельные сорта), я получил числа 57,580 руб. и 70,256 руб., т. е. почти совершенно тождественные с только что приведенными.

 

ТАБЛИЦА

акциза, который должен бы взиматься в Черноморье, если бы имелось в виду уравнивать его со взимаемым с соленой уральской рыбы

 

Название продуктов Величина акциза, принимая в расчет одну соленую ураль­скую рыбу Величина акциза, если бы он был разложен на всю вообще уральскую рыбу
С пуда С тысячи С пуда С тысячи
Коп. Руб. Коп. Коп. Руб. Коп.
Икра 78 58
Красная рыба 19 12 ½
Сом 9 ½ 6,7*
Сазан (короп) 6 9 4,2 6 30
Судак (сула) 7 ½ 5 25 5,3 3 71
Лещ 4 ½ 1 80 3,2 1 32
Мелкая рыба (соответствующая тарани) 2 ½ 62 ½ 1,8 45

 

Сравнивая этот, примененный к уральскому, акциз с акцизом, в действительности взимае­мым в Черноморьи, мы видим, что вообще они немногим разнятся между собой. Только акциз с икры на Урале гораздо ниже, чем в Черноморьи. Акциз с красной рыбы и с сома почти одинаков в обеих местностях; но если разложить уральский акциз на всю рыбу, а не на соленую только, то он выйдет там значительно легче. Относительно сазана он на Урале значительно выше, что, впрочем, происходит, главнейше от того, что эта рыба на Урале не так веска, как в Черноморьи, где мы приняли 150 пудов в тысяче. Что касается судака, то относительно одного соленого уральский акциз будет выше, если же разложить его на всю рыбу, то будет несколько ниже черноморского.* С леща же и мелкой рыбы уральский акциз, во всяком случае, выше черноморского. Чтобы получить понятие, который из двух акцизов вообще выше, надо вычислить те суммы, которые получились бы с черноморских уловов при взимании этих различных акцизов. В основание такого исчисления мы примем уловы за 1863 год.

СУММА АКЦИЗА**

Название продуктов Количество пойманной рыбы При ныне взимаемой в Черноморьи пошлине При взимании такой же пошлины, как на Урале с соленой рыбы При взимании такой же пошлины, как на Урале, если бы она была равномерно распределена на всю рыбу
Пуды Ф. Руб. Коп. Руб. Коп. Руб. Коп.
Икра 2,889 10 3,467 10 2,253 61 ½ 1,675 76 ½
Красная рыба 38,271 23 7,654 31 ½ 7,271 60 4,783 94 ½
Клей 34 22 207 30
Вязига 3 30 4 95
Сом 20,846 10 2,084 62 ½ 1,980 39 ¼ 1,396 70
Галаганы сулиные 17,593 1,759 30
Жир сулиный 10,653 ведра 1,065 30
Короп 197,909 штук 989 54 ½ 1,781 18 1,246 82 ½
Сула 4,933,939 » 19,735 75 ½ 25,903 18 18,304 91
Чебак 85,495 » 42 74 ¾ 153 89 112 85
Селява 153,660 » 153 66 153 66 153 66
Рыбец 88,425 » 88 42 ½ 88 42 ½ 88 42 ½
Чехонь 30,900 » 5 85 5 85 5 85
Сельдь 5,500 » 3 30 3 30 3 30
Тарань 40,348,790 » 12,104 63 ¾ 25,275 99 18.156 95 ½
Таловирка 2,507,400 » 250 74 250 74 250 74
Итого 49,617 55 65,120 77 ¼ 46,179 93 ½

 

Следовательно пошлина, назначенная временными правилами с продуктов черноморского рыболовства, ниже той, которая бы на них пала, если бы принята была пошлина, наложенная на соленые продукты уральского рыболовства, и почти одинакова с той, которая получилась бы, если бы была принята уральская пошлина, равномерно разложенная на все продукты рыболовства, а потому и не может считаться отяготительной. Притом она даже лучше распределена, ибо падает в большей степени на дорогие продукты, каковы: красная рыба и икра, добыча которых к тому же менее стоит, ибо главнейшим образом получается вентерями и крючными снастями, орудиями менее ценными, нежели невода, которыми ловятся тарань и судак; на самый же дешевый продукт — тарань — собирается в полтора раза меньше той, которая должна бы выручаться при уральской системе акцизной.

Недостаточность взимания акциза через смотрителей. Пошлина эта, по временному положению, должна была собираться особыми смотрителями, назначаемыми войсковым начальством по одному в каждый из 6 участков, на которые были разделены воды Черноморья, вместо прежних четырех. Эти участки были следующие: 1) от устья реки Еи, не доходя 10 верст до начала косы Камышеватой; здесь в числе главных рыболовных мест заключались косы Ейская и Долгая. 2) От гра­ницы предыдущего до окончания Ясенской косы; в нем заключались косы Камышеватая и вся Ясенская. 3) От начала Железного обрыва у южной оконечности Ясенской косы до Ачуевской границы, со включением Ахтарского гирла, всех Ахтарских лиманов, реки Протоки выше Ачуевской границы до Чуборгольского лимана, этого лимана и Ачуевской косы, севернее откупной границы по морскому берегу. 4) От южной границы группы Горьких лиманов, чрез восточные оконечности лиманов Западных и Курчанского до истока Переволоки, потом по Кубани до впадения ее в Кубанский лиман и по северному берегу сего последнего до Бугазского гирла; он включал в себе, кроме упомянутых лиманов, еще лиманы Ахтанизовский и Цокур, Таманский залив и все морское при­брежье на этом пространстве вдоль Азовского и Черного морей и Керченского пролива. 5) Пятый участок лежал между 3 и 4 и заключал в себе только Сладковские и Горькие лиманы. Наконец, 6-й) заключал в себе лиман Бейсугский с Бейсугским и Чалбасским гирлами. Не включенная в эти границы большая часть течения Кубани и Протоки, а также южный берег Кубанского залива, причислялись к внутренним водам, лов в которых оставался беспошлинным.

Предположение об отдаче на откуп права взимания акциза. В первый год было собрано пошлины только 5,852 руб. 32 ¾ коп. Хотя по причине военного времени и присутствия неприятельских флотов в Азовском море (им было сожжено много приморских заводов), а также разорения рыбной промышленности только что окончившимся откупом, и нельзя было ожидать значительного дохода, однако ничтожность этой акцизной суммы снова возбудила в местном начальстве мысль отдать на откуп, если уже не самое рыболовство, что прямо противоречило бы Высочайшему повелению, то, по крайней мере, собирание установленного акциза. Войсковое правление от 11-го мая 1856 года постановило опять отдать все рыболовные воды по-прежнему в откупное содержание, ограничив лишь известным образом, как права рыболовов, так и откупщика. К счастью наказной атаман генерал Филиппсон не утвердил этого постановления. Впоследствии и само войсковое правление переменило свой образ мыслей, относительно отдачи вод в откупное содержание, и в 1859г. отменило свое прежнее заключение и само назвало его преждевременным, так как — с одной стороны — пошлина, собираемая со свободного рыболовства, с каждым годом усиливалась, а с другой, как совершенно основательно заметило правление, «если бы с отменой откупного содержания войско и лишилось какой-либо части той суммы, какую получала от откупщика, то и в таком случае должно бы было держаться 2-го пункта Высочайшего повеления, где, между прочим употреблено следующее выражение: а дабы войско и затем могло извлекать какие-либо выгоды от рыболовства, это выражение без всякого уже сомнения дает разуметь, что Государь Император, отменяя откупное содержание, имел в виду прежде всего пользу жителей и для них жертвовал частью войскового дохода, а затем уже и выгоды самой войсковой казны». Посему, вместо вто­ричной отдачи вод на откуп, войсковое правление постановило о составлении проекта правил о свободном рыболовстве. Но на этот раз наказной атаман генерал Кусаков оказался за откуп, и проект, об отдаче в откупное содержание акцизного сбора с кондициями на него, был представлен для ходатайства об утверждении командовавшему правым крылом кавказской линии генералу Филиппсону, который однако же и на этот раз поступил также, как и в 1856 году, т. е. не положил никакого решения по этому представлению. В этом представлении генерал Кусаков совершенно справедливо замечал, что, при сборе акциза посредством смотрителей, никогда нельзя достигнуть увеличения войсковых доходов; но только предложенное им против этого лекарство — откуп, было, как говорится, хуже самой болезни, которую оно должно было излечить. Мысль об отдаче акцизного сбора на откуп была оставлена на время и если бы сборы, доставляемые смотри­телями, продолжали возрастать, то она была бы, может быть, оставлена и навсегда; но к несчастию сбор этот возвышался лишь до 1860 года, а с этого времени стал опять упадать. Именно сборы эти были:

В 1856 году 12,157 руб. 42 ½ коп.
» 1857   » 16,529  » 58      »
» 1858   » 21,759  » 16 ¼  »
» 1859   » 28,850  » 81 ¾  »
» 1860   » 32,206  » 37 ½  »
» 1861   » 29,978  » 88 ¼  »
» 1862   » 25,107  » 45      »

 

Постоянное возрастание пошлины в первые 6 лет весьма легко объясняется тем, что заводохозяева мало помалу оправлялись после убытков, нанесенных им как войной, так еще более прежним откупом, и потому происходившее вследствие этого устройство новых заводов и вообще усиление лова были столь значительны, что перевешивали колебания, которые могли происходить от изменения уловов. Но как только это быстрое развитие рыболовства после погрома, который оно потерпело, приостановилось, то прежнего постоянного возрастания уловов и собираемых с него пошлин нельзя уже было ожидать. Следовательно само по себе уменьшение, происшедшее в сборе 1861 года, срав­нительно с 1860, а 1862 даже с 1859 годом не представляло ничего такого, что могло бы за­ставить войсковое начальство опасаться за будущее, если бы только оно могло быть уверено, что смо­трители собирают акциз с должными тщательностью и добросовестностью. Но этого конечно не только не было, но даже трудно было и ожидать при ничтожности получавшегося смотрителями вознаграждения за их труды, при невозможности усмотреть с их стороны за тайным вывозом неоплаченной пошлиной рыбы и, наконец, при совершенной бесконтрольности самих смотрителей. Мне за достоверное сказывали, что, собирая с хозяев пошлину, смотрители просили их расписываться в книге не во всей, следовавшей с хозяев по количеству рыбы, пошлине, а предлагали делиться утаенным, 1860 год был, на пространстве всего Азовского моря, годом необыкновенного изобилия рыбы, и если бы все пойманное было действительно оплачено пошлиной, то сбор вероятно превзошел бы вдвое акциз, действительно полученный в этом году. Это снова возбудило несчастную мысль об отдаче акциза на откуп. Я называю эту мысль несчастной не только потому, что если бы она была приведена в исполнение, то по-прежнему разорила бы рыбопромышленников, но еще и потому, что самая угроза откупа до сих пор не допускает многих употребить свои капиталы на рыболовство, так как, испытав на опыте всю тяжесть этой системы, многие заводохозяева решились совершенно бросить эту промышленность, если бы их опять подчинили вымогательствам и притеснениям откупа. Если заводохозяева мало полагаются на ограничения, которыми по новым откупным проектам должен был быть связан откупщик, то они отчасти совершенно правы. В первоначальном контракте с Посполитаки было же оговорено, что внутренние воды должны оставаться сво­бодными от его вмешательства, и, однако, чем же кончились справедливые жалобы промышлявших в этих внутренних водах? Отдачей их в полное распоряжение откупщика за лишние 2,000 руб. сер. в год.

Причины, по которым уральская откупная система взимания акциза не применима к Черноморью. Правда что в Уральском войске такая отдача на откуп акцизного сбора существует и не возбуждает там ни малейшего неудовольствия; но это вовсе не может служить примером для Черноморья, ибо условия акциза там и здесь совершенно различны. На Урале, по давнишнему пра­вилу, все тамошние уловы должны быть непременно свозимы в главный город войска, Уральск, и не иначе как оттуда уже вывозиться за пределы войска. Из самого Уральска существуют только две дороги для вывоза рыбы внутрь России: одна по мосту чрез реку Чагань, другая чрез Орен­бургскую заставу. Очевидно, что охранение этих двух пунктов не составляет никакого затруднения для откупщиков; следовательно, расходы их по взиманию пошлины самые ничтожные, а потому весь излишек, полученный откупом, сверх платы в войсковую казну, средним числом не превышал в середине пятидесятых годов 11,500 руб. сер. Самый своз рыбы в Уральск, по физическим условиям местности, не составляет никакого затруднения, ибо помимо этого города, да еще морем из Гурьева, других путей вывоза с Урала и не существует. Впрочем, несмотря даже на эти исключительные условия, нельзя одобрить принятого на Урале обычая отдавать пошлинный сбор с соленых продуктов на откуп, потому что, при легкости надзора, лучше бы было, если бы само войско, непосредственно, следило за сбором; издержки на взимание дохода без сомнения были бы менее той суммы, которая теперь составляет чистый барыш откупщиков. Иное дело в Черномории. Здесь, по условиям местности рыболовство чрезвычайно разбросано, занимает более 400 верст вдоль морского берега, производится непрерывно круглый год, а потому и вывоз рыбы идет непрерывно со всех пунктов лова, как морем, так и сухим путем. Так как сосредоточение вывоза невоз­можно ни на каком пункте Черноморья, то за исправностью уплаты пошлины и невывозом неопла­ченной рыбы необходимо следить постоянно и повсеместно; вследствие этого издержки надзора чрез­вычайно велики, а соразмерно с этими издержками, а также с заботами и трудом, которые откуп­щик положил на это дело, он захочет конечно иметь и значительное вознаграждение. Чтобы при­держаться положительных данных, возьмем для примера сведения за 1863 год, который может считаться годом среднего улова. В этом году было выручено до 50,000 руб. сер. пошлины при способе надзора, который, как увидим ниже, не допускал больших злоупотреблений; тем не менее, предположим, — хотя это и совершенно невероятно, — что целая половина продуктов была в этом году тайно вывезена, без оплаты пошлиной. В таком случае мы должны принять, что тарани было поймано более 60,000,000 шт., сулы около 7,500,000 шт., красной рыбы без малого 60,000 пуд., икры 4,200 пудов, сома более 30,000 пуд и т. д., — количества, которые едва ли вылавливались не только в средние, но даже в самые изобильные годы. Со всем тем с такого улова получа­лось бы, если не увеличивать ныне существующего акциза, не более 75,000 руб. пошлины. Войсковое начальство желает получать постоянного дохода с рыболовства 60,000 руб. сер.; остающихся за тем 15,000 руб. далеко не достаточно на расходы откупщика по надзору, т. е. на содержание, кроме глав­ной, нескольких частных контор, множества надзирателей, счетчиков, явных ревизоров и тайных надсмотрщиков или шпионов. Следовательно, чтобы заплатить войску 60,000 руб., откупщику (если он даже удовольствуется самым умеренным барышом, напр. в 10,000 руб. сер.) нужно собирать не менее 100.000 руб. сер.

Установление нормы акциза не обеспечивает от злоупотреблений откупа. Несмотря на эту очевидную невозможность взять откуп на таких условиях, нет сомнения, что много найдется на это охотников, по следующей весьма простой причине. Каковы бы ни были условия откупа, откуп­щику должно быть предоставлено право выдавать на вывоз рыбы какие-нибудь письменные свидетель­ства и останавливать вывоз под предлогом тайной нагрузки неоплаченной пошлиной рыбы. Воору­жившись одним этим правом, откупщик всегда будет иметь в своих руках заводохозяев. Известно, что цена на рыбу, может быть в большей степени, чем на всякий другой продукт, за­висит от времени доставки ее к месту потребления. Рыба и икра, непоспевшие к масленице, к Благовещенью, к постам, много теряют в своей цене. Такое же влияние имеет состояние погоды зимой, особенно в здешнем теплом крае, где на продолжительные морозы рассчитывать нельзя. В северные части Черноморья, преимущественно на Ахтары, приезжает зимой множество покупщиков с Кавказской линии, спешащих доставить туда свежую или, по крайней мере, малосольную рыбу к масленице, а главное к Благовещенью. Покупщики эти самые выгодные, ибо платят до 150 руб. сер. за тысячу сулы, т. е. слишком вдвое против обыкновенной цены ее. Во время откупа Посполитаки, этот выгодный торг почти прекратился, вследствие стеснительности установленных мер. Столь же выгоден сбыт рыбы зимой из Темрюка и вообще из южной части Черноморья в Одессу. В хо­лодное время везут сухим путем до Тамани, там перевозят рыбу в Керчь по льду, а из Керчи везут в Одессу. Зимой с 1863 на 1864 год платили за такую рыбу по 200 руб. сер. за тысячу. Имей в виду линейцы опоздать к Благовещенью, или сделайся теплая погода в Темрюке, — и эти высокие цены сейчас упадут в сильной степени. Но и в обыкновенное время цены на рыбу чрез­вычайно изменчивы. В 1864 году, например, в станице Гнилой, в 10 верстах ниже Ростова, продавали первую привезенную туда тарань по 14 и 17 руб. за тысячу, а после, когда много навезли, только по 6 ½ руб., т. е. себе в убыток. Понятно, что откупщик, пользуясь подобными обстоятель­ствами, задержав отпуск рыбы лишь на несколько дней, под совершенно законным предлогом, может заставить хозяев согласиться на какие угодно условия: увеличение акциза, уступку себе некоторой части уловов, дозволение иметь на чужое имя свои заводы и т. п. Так как все это ляжет не на одних хозяев, а и на работников, ибо они получают вместо платы половину уловов, то, при нынешней трудности нанимать народ, работники без сомнения захотят оградить себя от подобных убытков, и хозяева будут нести их вдвойне: и за себя, и за них. И все это может делать откупщик, нисколько не нарушая буквы контракта, ограничивающего его произвол. Но кто же, однако, поручится, что откупщик захочет довольствоваться теми умеренными барышами, которые мы выше предположили? Правда, что заводохозяева на своей стороне имеют средство подорвать всякого откупщика; для этого стоит только большинству их сговориться, не производить один год весеннего лова. Что это не пустое предположение, лучше всего доказывают предосторожности против этого, принятые Посполитаки, которому откупщицкая тактика должна же была быть хорошо известна. Лишая, за пропуск весеннего лова, хозяев права на лов во все время откупного содержания, или заставляя их платить 300 руб. сер. штрафу, он прямо говорит в составленных им правилах: «мера эта необходима, потому что оставление рыболовных мест без употребления может случиться со стороны хозяев даже с намерением, в подрыв откупу, отчего откуп неминуемо должен потерп­еть вред и убыток». Подобное правило останется необходимым и при всяком другом откупе, т. е. какими бы условиями он ни был ограничен, все-таки эти ограничения останутся только на бумаге, а на деле будет необходимо поставить рыбопромышленников в прежнюю зависимость, которую, по сходству представляемых ею явлений, я назвал настоящим крепостным состоянием.

 

Проект, поданный рыболовами Кубанского войска в 1862 году. Страшась такой беды, рыбо­ловы Кубанского войска, чтобы устранить ее, подали в январе 1862 года проект о средствах увеличения собираемой с уловов пошлины. Сущность этого проекта заключается в следующем: 1) Постоянные рыболовные заведения, неводные и крючные, обложить определенной пошлиной, разделив их для этого на несколько разрядов, соответственно значительности их и уловистости тех местностей, где эти заведения находятся. 2) В отношении временных заведений крючных и волокушечных, а также с вентерных ставок и сетей, так как они ежегодно меняют свои места и размеры, оставить по-прежнему акциз, взимаемый с уловленной рыбы, по таксе утвержденной вре­менными правилами. За тем, так как участковые смотрители назначались войсковым начальством всего чаще из чиновников, незнакомых с рыболовным делом «и, вместо пособия, часто запутывавших его», и так как притом назначенное им жалованье вовсе не обеспечивало их, вследствие чего они нередко допускали разные злоупотребления, то 3) участковых смотрителей избирать самим заводохозяевам из числа рыболовов каждого участка и этим же последним предоставить и обеспечение своего смотрителя. 4) По обширности третьего участка, разделить его на два, так чтобы третий участок простирался от Долгой косы до Кирпильского лимана; вся же остальная часть его была отделена в особый участок — Ачуевский, которому был бы присвоен № 7. Наконец 5) прислугу к смотрителям назначать от войскового начальства, определяя число ее и содержание ей по усмотрению последнего. По этому проекту предполагалось собирать пошлины с одних постоянных заведений 45,975 руб., что вместе с акцизом, собираемым с рыбы, улавливаемой на времен­ных заводах, должно составить до 54,000 руб. сер., т. е. сумму на 2,000 руб. `большую той, какую платил Посполитаки. Часть этого проекта, касавшаяся предоставления выбора смотрителей самому обществу рыболовов и разделения третьего участка,* была весьма основательна и, будучи вскоре приведена в исполнение, привела к очень хорошим результатами. Что же касается до наложения определенной пошлины на постоянные рыболовные заведения, то мысль об этом, хотя она и была впоследствии принята, как в проекте центрального управления иррегулярными войсками, так и в проекте непосредственного войскового начальства, могла возникнуть у рыбопромышленников един­ственно из боязни угрожавшего им откупа и из желания избежать его во чтобы то ни стало, вследствие чего они и соглашались в отстранение `большего зла подвергнуться меньшему.

Неудобства заменены акциза с улавливаемой рыбы постоянным налогом с рыболовных заведений. В самом деле акциз, взимаемый с уловленной рыбы, заключает в себе все условия возможной равномерности в распределении налога и неотяготительности его. Здесь каждый платит с действительно получаемого им каждый раз дохода, а не с мнимого среднего, который может быть в несколько раз больше или меньше действительного и который поэтому вообще определить трудно, а еще труднее определить там, где он зависит от местности и от орудий, употребляемых для лова. Лучшим доказательством того, как трудно точное определение, служит такса обложения, предложенная в проекте, представленным от войскового начальства. В этом проекте пред­полагается взыскивать:

 

С неводного или волокушечного завода Наиб. 17 р. Наим. 25 р. Средн.100р.
С постоянного вентерного завода из двух вентерей »        50  » »         10  » »            30  »
С вентерной жеребьевой ставки из двух вентерей »        45  » »           5  » »             25  »
С плавной сети (которой ловят селяву) »          5  » »           1  » »               3  »
С тысячи крючьев »         20  » »          10  » »             15  »

 

В последнее время было: 78 неводных заводов, 175 волокушечных, 376 вентерных ставок, из коих 36 постоянных и 340 временных. Из этих последних 165 ставок находятся при устьях рек: Еи, Чалбаса и Бейсуга, где лов очень незначителен, и которые поэтому должны быть причислены к малым ставкам; 150 находятся на реке Протоке и должны быть считаемы никак не выше средних, ибо ход рыбы в значительной степени прегражден ачуевскими откуп­ными ставками, — наконец 25 ставок на Темрюцком гирле все принадлежат к большим. Крючных заводов считается 27 с 893,000 крючьев. Соображая эти данные с предполагаемым на эти заводы налогом, мы получим:

С 78 неводных заводов, полагая на них наибольшую пошлину в 175 р. 13,650 р. — коп.
С 175 волокушечных, полагая на них среднюю пошлину во 100 р. 17.500 » — »
С 165 временных вентерей на устьях Еи, Чалбаса и Бейсуга, по              2 р. 50 к.     412  » 50 »
С 150 вентерей на Протоке, по           12 р. 50 к.      1,875  » — »
С 36 постоянных вентерных заводов, по 15 р.     540  » — »
С 25 временных вентерей на Темрюцком гирле, по          22 р. 50 к.     562  » 50 »
С 893,000 крючьев, при средней пошлине в 15 р. за тысячу    13,095 » — »
Итого 47,635 р.

 

Несмотря на то, что эта сумма скорее преувеличена, чем преуменьшена, (мы хотя и приняли все неводные заводы за большие, облагаемые наибольшей пошлиной в 175 руб., однако зато мы все волокушечные считали за средние, вовсе не допуская малых), она все-таки оказывается меньше дохода, доставляемого войску при нынешней системе сбора, при которой в 1863 году получено 49,505 руб. 29 коп., а в 1864 году 48,563 руб. 94½ коп. Правда, из этих сумм идет теперь 10,000 руб. на издержки взимания, т, е. на плату общественным смотрителям, тогда как по проекту войскового начальства расходы на жалованье смотрителей и пр. исчислены только в 5,020 руб., что составило бы в 1863 году 3,130 руб., а в 1864 году 4,072 руб. перебору, если бы существовал постоянный налог с заводов; но надо при­нять во внимание, что, при надзоре смотрителей, получавших ничтожное жалованье, (не более 300 руб. в год), и ничем не заинтересованных в доставлении войску возможно большого дохода, можно предпо­лагать с их стороны разного рода потворства и утайки. Хотя такие злоупотребления почти и невозможны в отношении неводных заводов и вентерных ставок, число которых всегда может быть проверено, а обложение их пошлиной зависит от общества рыболовов, под надзором войскового начальства, однако они очень легко могут иметь место относительно числа крючьев, которое поверять почти невозможно. Этого мало; если войско в 1863 и 1864 годах и получило на 3000 — 4000 руб. менее, чем при предположенном обложении заводов, то надо иметь в виду, что 1863 год был только что средний, а 1864 даже плохой, а в хороший год, каким был, например 1860, войско могло бы получить, вероятно, в полтора раза больше, нежели в эти два года, тогда как, при системе по­стоянного обложения заводов, приращение от вновь открываемых заводов будет лишь весьма сла­бое и медленное, так как в хороших рыболовных местностях все места уже почти заняты, а в местностях посредственных или плохих немного найдется охотников открывать новые заводы, за которые все же придется платить пошлину, хотя бы лов был и совершенно убыточен. Следовательно, ввиду таких, более чем сомнительных выгод, стоит ли менять нынешнюю справедливую и равномерную систему налога на систему, неуравнительность которой очень легко доказать. Из 49,505 руб. 29 коп., полученных в 1863 году, приходится на красную рыбу и ее продукты 11,333 руб. 66 ½ коп., следовательно, менее четверти (0,228) всего дохода; при новой же системе налога, с крючных заводов и с вентерных (за исключением вентерных ставок в устьях Еи, Чалбаса и Бейсуга, куда красная рыба почти не заходит), которые производят почти исключительно лов кра­сной рыбы, получилось бы 16,073 руб., т. е. более трети (0,338) вычисленного нами дохода (47,635 руб.). Следовательно, занимающиеся красноловьем были бы чересчур отягощены, а занимающиеся ловом белой рыбы получили бы на счет их несправедливое облегчение. Но эта несправедливость в рас­кладе обнаружится еще гораздо сильнее, если примем во внимание распределение налога по различным участкам. Для этого сравним — с одной стороны — участки Ахтарский и Сладковский, где про­изводится главный лов белой рыбы, а с другой — Должинский и Калмышеватский, где ловится наиболее красной рыбы. В Ахтарском участке ныне действует 19 неводных, 27 вентерных и 1 крючной завод. Положив на первые (неводные) заводы наибольшую пошлину (19х175), на вторые (вентерные) среднюю (27х100) и на крючной 1/27 долю всего дохода с крючных заводов, мы получим для этого участка 6,542 руб.; эта сумма больше той, которая была собрана, на основании действительных уловов, на 1007 руб. в 1863 г. и на 2,854 руб. в 1864 году, т. е. в этом последнем году Ахтарскому участку пришлось бы уплатить почти двойную, против действительно взятой, пошлину. В Сладковском участке 7 неводных заводов, 41 волокушечных, 35 постоянных вентерных ставок и 130.000 крючьев на 3-х заводах. Обложив первые самой высокой пошлиной (7х175); все же остальные средней (41х100, 35х15 и 130х15), получим только 7,800 руб., вместо 17,361 руб., полученных в 1863 году, и 17,120 руб., собранных в 1864 г. с действительных уловов этого участка. Следовательно, для Сладковского участка новый порядок взимания равнялся бы уменьшению в 2,2 раза ныне платимого акциза, т. е. этот участок находился бы в 4 раза более выгодном положении, нежели Ахтарский. Ежели мы даже примем, что все Сладковские заводы, как неводные, так и вентерные, будут обложены высшим акцизом в 175 руб. (обложить вентерные ставки и крючные заводы по высшей норме нельзя, так как красноловье в этом участке незна­чительно и неприбыльно), то все же получим только 10,875 руб. пошлинного сбора, т. е. все еще слишком в 1½ раза менее, чем сколько следует заплатить.

Подобные же вычисления показывают, что с Должинского участка, с которого в 1863 году было собрано 6,536 руб., а в 1864 году 7,672 руб., пришлось бы получить 6,710 и 6,185 руб., если принять в обоих случаях для крючных заводов высшую, а для неводных то высшую, то сред­нюю пошлину. Но с Камышеватского участка, доставившего в 1863 г. 5,500 руб., а в 1864 году 5,324 руб., т. е. в первом году на 1,036 руб., а во втором на 2,347 руб. менее чем Должинский, пришлось бы собрать 9,400 или 7,900 руб., смотря потому, будут ли обложены неводные заводы по высшей или по средней норме, т. е. в первом случае на 2,690 руб., а во втором на 1,715 руб. более Должинского участка, так что при самой меньшей норме налога Камышеватский участок заплатил бы в 1864 году, сравнительно с Должинским, слишком на 4,000 руб. более чем, сколько ему следовало бы (2,347+1715). Цифры эти говорят так красноречиво, что — кажется — нечего прибавлять к ним. Неужели же такая неравномерность раскладки не должна вредно подействовать на развитие рыбной промышленности? Если бы мы имели данные, для оценки предлагаемой системы сбора, не по целым участкам, а по каждому из заводов в отдельности, то несправедливость си­стемы выказалась бы, без всякого сомнения, еще в гораздо сильнейшей степени. Некоторым хозяевам пришлось бы уплачивать пошлину не с доходов, а с убытков, а другим — наоборот — пришлось бы уплачивать ничтожную пошлину, сравнительно с получаемой ими прибылью. Чтобы соста­вить себе в этом отношении сколько-нибудь определенное понятие, возьмем для примера 1812 год, за который имеются у меня данные об уловах на заводах в нынешних Ачуевском и Сладков­ском участках. Что случилось в 1812 году, может, конечно, повториться и во всяком другом. В названном году один завод выловил только 6,000 штук сулы, а другой 91,700; если бы они были обложены одинаковым акцизом по высшей норме, то первому пришлось бы заплатить с 1,000 сулы 29 руб., т. е. посполитакину пошлину, а второму только 1 руб. 90 коп., т. е. слишком вдвое менее нынешнего умеренного акциза. Впрочем, я могу представить и более новый пример. В 1864 году на Ясенской косе (где находятся 11 неводных заводов), в июне, когда — как выше было упомянуто — тут появилась несвоевременно рыба и несколько вознаградила промышленников за неудачу весеннего лова, на ближайшем к Ясенскому гирлу заводе было поймано 10,000 сулы, на трех же за ним следующих не поймано ничего, а на четвертом 15,000, на пятом 25,000. Между тем все эти заводы лежат в одной местности и все одинаковых размеров. Тут нельзя возразить, что убытки одного года будут вознаграждены выгодами другого. Такие средние выводы неприменимы к небогатым заводохозяевам (а они составляют большинство в Черномории), так как для них рыболовство составляет средство для получения насущного хлеба, а не торговую спекуляцию, при которой действительно можно допускать, что последовательные, в течение нескольких лет, барыши и убытки взаимно покрывают друг друга. Не только два или три неудачных года сряду, но даже и один втягивает здешних заводохозяев в долги, из которых уже трудно им выпутаться. Между тем единственная цель, которой может достигнуть войсковое начальство введением предлагаемой им системы сбора, состоит именно в том, чтобы получать с рыболовства по­стоянный доход, ибо, как мы видели, увеличение арендного дохода этой мерой вовсе не достигается при предложенной им норме окладов. Но не гораздо ли легче перенести войсковой казне, получаю­щей доходы не с одного рыболовства, а из многих других источников, — неудобство неравномерности дохода с этой одной отрасли, чем отдельным войсковым жителям, снискивающим себе по большей части только пропитание посредством рыбопромышленности. В Астрахани, при обсуждении проекта введения свободного рыболовства в Каспийском море, большинство промышленников в та­кой мере чувствовало превосходство обложения пошлиной самих уловов, пред всякой другой си­стемой налога с рыбной промышленности, что многие, сознавая невозможность установить ее при теперешней разрозненности и разноправности тамошних рыбопромышленников, предлагали учредить громадную компанию, которая обнимала бы собой всех волжских и каспийских рыболовов, чтобы, при посредстве этой искусственной и конечно неудобоисполнимой меры, ввести этот наименее отяго­тительный и наиболее справедливый способ участия казны в выгодах рыболовства. А в Черноморьи, где этот способ существует и где участие войсковой казны в выгодах от свободного рыболовства очевидно подчинено — на основании слов Высочайшего повеления: «а дабы войско могло извлекать и за тем какие либо выгоды от этого рыболовства» — выгодам войсковых жителей, при обсуждении всех рыболовных вопросов предлагают заменить этот способ взимания пошлины другим, не только неравномерным и отяготительным, но даже и не приносящим никаких действительных выгод войску.

Ныне действующая система взимания акциза. Все высказанные мной здесь невыгоды обложения заводов постоянными пошлинами, впрочем, хорошо сознались большинством черноморских рыбопромышленников. В начале страх откупа заставил было их на время забыть все остальное; но в январе 1862 года в Екатеринодаре, куда они были приглашены для обсуждения их же собственного проекта, они — несмотря на угрозу отдачи вод опять на откуп, если не состоится круговой поруки взносить ежегодно постоянную сумму в 60,000 руб. сер. — отказались от необдуманно сделанного ими предложения. На этом собрании рыбопромышленников в Екатеринодаре высказалась и истинная причина, по которой они в своем проекте предлагали ввести новый способ взимания по­шлины, далеко уступающий в достоинстве прежнему. От промышленников требовалось, во-первых, увеличения платимого в войсковую казну акциза до 60,000 руб., а во-вторых, круговая порука всего общества рыболовов в постоянной и безнедоимочной уплате этой суммы. Принять эти два условия в совокупности они боялись и потому согласились на увеличение акциза (который по их расчету должен был достигнуть 54,000 руб.), но с тем, чтобы каждый заводохозяин отвечал сам за себя, так как они предвидели возможность постоянных недоимок, то в том, то в другом ры­боловных участках, а за уплату этих недоимок они не находили возможным поручиться. Когда проект их в таком виде не был принят, они предложили выполнить второе из делаемых им требований, т. е. согласились обязаться, ручательством всего общества рыболовов, в уплате некоторой постоянной суммы в войсковую казну; но этим ручательством они обеспечивали лишь известный минимум, за который они совершенно основательно предложили принять наибольшую из сумм, доставленных назначавшимися от войска смотрителями, — именно акциз, собранный в 1860 году в 32,207 руб. сер. Хотя 1860 год был годом необыкновенно уловистым, они надеялись, однако, что более тщательный надзор, производимый избранными самим обществом лицами и вообще всем обществом, даст им возможность собирать, по крайней мере, такую же сумму даже в обыкновенные годы. Если бы сбор упал, однако же, ниже ее, то они обязались все-таки взнести ее сполна, разложив недобор на всех заводохозяев. Всякий же перебор обязывались доставлять в казну, за исключением лишь первых десяти тысяч рублей, которые должны были идти в вознаграждение выбранных от общества для надзора лиц. Эти условия, принятые обществом рыболовов, могут следовательно почитаться особливого рода откупом или арендным содержанием, в котором содержатели обязуются, правда, платить только известный минимум, но за то отказываются получать какие бы то ни были барыши, сверх назначенной им постоянной платы, на которую, впрочем, тогда только имеют право, когда пошлина с рыбы доставит более 32,207 рублей.

Эти условия были приняты, но, к сожалению, только как мера временная, допускаемая лишь до разрешения вопроса о правильном сборе акциза. Вследствие этих непрерывных колебаний в системе взимания акциза и неуверенности промышленников в их ближайшей будущности, вся про­мышленность необходимо должна парализоваться, ибо каждый боится делать сколько-нибудь значи­тельные затраты на улучшение старых и на устройство новых заводов, опасаясь, чтобы его не по­стигла участь прежних заводохозяев, разорившихся во время 10-летнего откупа. Между тем нет ни­какой надобности изменять ныне действующей системы сбора пошлины, вполне обеспеченной ручатель­ством всех заводохозяев в том, что сбор этот не упадет ниже гарантированной или наимень­шей величины. Так как в течение двух лет посредственных уловов, получаемый войсковой казной доход превысил эту наименьшую величину на 7,298 руб. 29 коп. и на 6,356 руб. 94 ½ коп., а с причислением сюда около 3,000 руб. и 2,080 руб. 43 коп., собранных в 1863 и 1864 годах с иногородних рыбоспетчиков,* даже на 10,298 руб. и на 8,437 руб. 37 ½ коп., то нет сомнения, что общество рыболовов чрез несколько лет согласится возвысить эту наименьшую величину, лишь только рыбная промышленность, обеспеченная в своем будущем, успеет основаться на твердых началах. Этого мало, есть еще несколько средств усилить пошлинный сбор, не изменяя его оснований. Средства эти, не будучи нисколько стеснительными, были уже отчасти предложены, или самими рыбо­промышленниками, или войсковым начальством. А именно:

Средства усилить войсковой сбор без отягощения рыбопромышленников. 1) Назначить в по­мощь общественным надзирателям, называемым ныне доверенными, некоторое число казаков, по наряду от войска, — как это предлагали рыбопромышленники в проекте, поданном ими в январе 1862 года. В настоящее время избирается на каждый участок по два доверенных, которым, при всем старании, очевидно невозможно за всем усмотреть. Пока доверенный находится в одном каком-либо месте, в другом всегда найдутся такие люди, которые, пользуясь отсутствием доверенного, постараются вывезти рыбу беспошлинно. Это замечание в особенности относится к четырем первым участкам, где главный лов не сосредоточен, как на реке Протоке в пятом, в Сладковском лимане и Черном ерике в шестом и у Темрюка в седьмом участках, а производится почти по всему морскому берегу и по всей окружности обширного Бейсугского лимана. Назначение от войска 70 или 80 казаков (кругом по 10 на каждый участок) не составило бы особого отягощения для войска, освободившегося теперь, по случаю прекращения кавказской войны, от трудной пограничной службы. Ведь если назначались такие досмотрщики при Посполитаки, т. е. для службы в пользу откупщика, а не войска, то почему не назначить их теперь, когда им приходится в полном смысле нести общественную службу.

  • В настоящее время неизвестно, что должно считать таранью и что таловиркой, ибо мера для первой не определена. Поэтому многие заводохозяева, хотя и не скрывают количества приготовленной ими рыбы, но переводят совершенно произвольно тарань, за которую положен более высокий акциз (в 30 коп. с тысячи), в таловирку, за которую назначено только 10 коп. с тысячи. Замечательно то, что таловирка показывается в отчетах только в тех именно участках, где, по только что приведенным причинам, надзор затруднителен. Так в 1863 году она показана только в первых двух участках: в Должинском 430.000 штук, а в Камышеватском 2.077.400;* в 1864 году, хотя она показана еще в пятом участке (43.500 штук) и в Сладковском (50.700), но в ничтожных количествах; в Должинском же значится 885.000, а в Камышеватском 1.750.550 штук. Если бы назначить меру, например 4 или З ½ вершка от конца рыла до начала хвостового плав­ника, и считать таловиркой только то, что не доходит до этой меры, то число таловирки без сомнения уменьшилось бы.
  • Можно бы увеличить пошлину на некоторые рыбы. Так сами промышленники предлагали возвысить акциз на тарань с 30 на 40 коп. с тысячи, на селяву и рыбца с 1 руб. на 1 руб. 20 коп. с тысячи. Если бы, сверх того, усилить акциз с сулы до 5 руб. с тысячи, сняв притом — во избежание излишней отяготительности налога — всякий акциз с приготовляемых из сулы икры (галаганов) и жира (от этого акциз возвысился бы, на основании данных за 1863 год, только на 43 коп., а на основании данных за 1864 год на 27 коп. с тысячи), то от такого усиления сбор 1863 года увеличился бы на 6192 руб. 83 коп., а 1864 на 4938 руб. 49 коп. Если предположить, что вследствие меры, предложенной в предыдущем пункте, количество таловирки хотя на половину перейдет в тарань, получим еще в первом (т. е. 1863 г.) году 375 руб. 11 коп., а во втором (1864 г.) 410 руб. 54 коп. прибавки.
  • Наконец, посаженную плату с заведений иногородних рыбоспетчиков увеличить с 10 коп. до 25 коп., — как это предположено в проектах управления иррегулярными войсками и местного начальства. От такой меры доход возвысился бы в 1863 году на 4500 руб., а в 1864 г. на 3120 руб., ибо нельзя предполагать, чтобы такое усиление посаженной платы отбило у иногородних охоту заниматься весьма выгодным для них рыбоспетством.

На сколько усилился бы доход войска от принятия первой меры, — оценить, конечно, нельзя, но можно наверно сказать, что приращение вышло бы довольно значительное. Что же касается до трех остальных предложенных мер, то, взятые в совокупности, они увеличили бы доход войска в 1863 году слишком на 11.000 руб., а в 1864 почти на 8500 руб. что составило бы в первом году более 63.500 руб., а в 1864 с небольшим 59.000 руб., или — за вычетом 10.000 руб. издержки взимания — 53.500 руб. и 49,000 руб. чистого дохода, т. е. средним числом тоже, что платил Посполитаки во время откупа. Самые издержки взимания можно бы несколько уменьшить. В настоящее время обще­ство рыболовов, кроме двух доверенных в каждом участке (старшего и младшего, которые должны наблюдать за порядком лова и вообще исполнять все полицейские обязанности по рыболовству, а также и собирать пошлину) выбирает еще двух депутатов, которые служат посредниками между обще­ством рыболовов и войсковым начальством и имеют главный надзор за рыболовством и за правильным взносом пошлин. Одного депутата, кажется, совершенно достаточно для выполнения этих обязанностей. Равным образом в третьем участке, доставляющем всего несколько сот рублей пошлинного сбору (именно: в 1863 году 677 руб. 71 коп., а в 1864г. 529 руб. 86 коп.), содержание двух доверенных превосходит выручаемый доход; поэтому тут было бы достаточно одного млад­шего (по окладу) доверенного. Это одно доставило бы более 1000 руб. экономии; так что одними этими, подлежащими вычислению, мерами не только повысился бы откупной доход, так неаккуратно доплачивавшийся при Посполитаки, но получалась бы та самая сумма в 54.000 руб., которую в проекте рыбо­ловов предполагалось собирать посредством постоянного налога на рыбопромышленные заведения. При содействии наряжаемых казаков в помощь доверенным, при усилении рыбной промышленности, вследствие уверенности занимающихся ею, что основания ее не будут впредь колебаться и изменяться, и наконец при сборах с предполагаемого нового восьмого участка, в который вошли бы часть Кубанского залива и все течение Кубани и Протоки, причисляемые ныне к внутренним водам, а также и прибрежье Черного моря до границы земли Кубанского войска — едва ли может быть сомнение в том, что доходы войска с рыболовства возрастут до желаемой начальством суммы 60.000 руб., без малейшего стеснения для жителей.

Проекты центрального управления иррегулярными войсками и войскового начальства. Чтобы окончить эту историю колебаний, которым подвергалось управление рыбной промышленностью Черноморья, мне остается только добавить, что в 1865 году от войскового начальства был представлен проект нового положения для рыболовства в водах Кубанского войска, в ответ на присланный от управления иррегулярными войсками. Оба эти проекта ни в чем существенном друг от друга не отличаются и оба во многом не согласны как с временными правилами 1855 года, так и с желаниями рыбопромышленников. Мое мнение (которое, в сущности, согласно с тем, что желают сами рыбопромышленники Кубанского войска) о способах взимания пошлины, предлагаемых в обоих проектах, я изложил уже выше. Рассмотрение остальных частей этих проектов я соединю с изложением самого хозяйственного устройства рыбной промышленности в Черноморьи и с описанием употребляемых способов лова, к которым теперь я перехожу.

 

 

В. Хозяйственная организация Кубанского рыболовства.

 

В настоящее время, согласно со старинным обычаем, рыболовные воды Черноморья считаются общей собственностью войска, ибо и в этом отношении временные правила восстановили порядок вещей, существовавший до положения 1842 года.

Неосновательность, предлагаемых войсковым начальством, ограничений нераздельного пользования водами. Проект войскового начальства предлагает сделать из этого правила некоторые исключения. Именно он предлагает чтобы: 1) берег Азовского моря, упирающийся с северной стороны в Должинскую станицу на 2 версты; 2) берег того же моря, прилегающий с западной стороны к Камышеватской станицы на 3 версты, до низменности Камышеватской косы, и 3) берег Бейсугского лимана, омывающий с северной стороны все протяжение Брынковской станицы, — принадлежали в исключительное пользование рыболовством коренным жителям этих станиц; и 4) все так назы­ваемые внутренние воды, т. е. входящие в состав семи ныне существующих, а также и вновь предполагаемого 8 участка, составляли собственность тех казачьих станиц, в юртах которых они состоят.

Главное возражение против этого последнего исключения состоит в том, что оно, по меньшей мере, совершенно лишнее. В реках, ериках и лиманах, лежащих вне рыболовных участков, лов так незначителен и снасти в них дозволенные так ничтожны, что едва ли кто пойдет с ними ловить в воды, лежащие в чужом юрте. Все это конечно относится к тому только случаю, когда все течение Кубани и Протоки войдет в состав нового 8 участка. Если же этот участок ограничится только частью Кубани от устьев ее до станицы Варениковой, как предлагается в проекте войскового начальства, то предоставление таких значительных вод, как сама Кубань и верх­няя половина Протоки, (где ловится и теперь еще много красной рыбы не на собственное только употребление, но и на продажу, и будет ловиться еще гораздо больше, когда законы о пропуске рыбы будут строже соблюдаться), в исключительное пользование тех станиц, в юртах коих они протекают, совершенно нарушило бы принцип общности владения водами Черноморья, по счастью теперь восстановленный. Наконец, передача даже небольших ериков и протоков в полную собственность отдельных станиц может подать повод жителям их к самовольному распоряжению этими ериками, к запиранию, отпиранию и отводу их, что, как мы показали выше, в видах общего блага должно находиться в заведывании общества рыболовов. Поэтому гораздо лучше оставить и внутренние воды, по старому, в общем владении.

Что же касается до трех первых исключений, то причина, побудившая войсковое начальство установить их, заключается в желании предоставить жителям станиц, расположенных по берегам рыболовных вод, преимущество перед приходящими к ним ловить наездом, ибо иначе может случиться, что коренному жителю достанется по жеребью ловить дальше от своего дома, чем по­стороннему. По моему мнению, такая цель вдвойне несправедлива; во-первых, потому, что коренной житель станицы имеет уже и без того естественную привилегию, состоящую в том, что, живя дома, он может всегда и начать лов раньше, и окончить позже наезжего, и воспользоваться неожиданными и несвоевременными приходами рыбы, о которых посторонние или вовсе не узнают, или узнают поздно. Самый лов будет ему стоить меньше издержек, ибо снасти и продовольственные запасы у него дома. Коренной житель не имеет нужды в устроении себе временного жилища и в привозе орудий лова и запасов, часто издалека. К чему же еще увеличивать такую естественную привилегию правом на исключительный лов? Во-вторых, житель такой привилегированной станицы, пользуясь сделанным для него исключением, будет, однако же, иметь, сверх того, право наравне с прочими ловить на всем остальном пространстве вод Черноморья. Если бы все воды разделить на частные участки, то тогда всякий, имея исключительное право на лов в своем участке, не имел бы нужды ловить в других водах; здесь же три станицы будут пользоваться вместе и правом частной соб­ственности в своих водах, и правом общественной собственности в прочих водах Черноморья. Кроме этого, установление такой привилегии противно общему духу нашего рыболовного законодатель­ства, с которым должны же согласоваться и все частные законоположения. По общим законам, ни морские воды, ни воды больших озер, даже противу мест действительно заселенных, частному владению не подлежат. Если в видах единства системы рыболовства во внутренних (речных и лиманных) и во внешних (морских) водах, а также в видах отдельной замкнутости казацких сословий, и делаются исключения для целых казацких войск (Уральского, Черноморского и т.д.), то не только нет ни­какого основания изменять общий характер нашего рыболовного законодательства внутри этих самостоятельных участков, — но такое изменение прямо противоречило бы одной из целей выделения этих участков из общего пользования всех подданных Российской Империи в исключительное пользование некоторых сословий, — а именно: единству системы лова. Наконец, если выделять известное пространство вод в пользу станиц Должинской, Камышеватской и Брынковской, то почему не сделать того же и в пользу других, тоже прибрежных станиц, каковы: Ахтанизовская и Старотиторовская, лежащие при Ахтанизовском лимане, Вышестеблиевская при лимане Цокуре, Тамань при Таманском заливе, Новонижестеблиевская при реке Протоке, и — наконец — почему не сделать та­кого же исключения в пользу города Темрюка. которому, если следовать тому же примеру, надо бы было выделить не только часть Курчанского лимана, но и почти все Темрюцкое гирло. Соображения эти, кажется, достаточно доказывают, что гораздо лучше не касаться в этом отношении старого, обычаями утверждавшегося, порядка вещей.

Разделение рыболовства на постоянное и временное. Ни заведенный с самого начала порядок, ни самая местность не допускают, как мы видели, чтобы в Черноморьи войско занималось ловом нераздельно как один хозяин, подобно тому, как это существует на Урале. Здесь общность владения, по самому существу дела, ограничивается правом каждого войскового жителя ловить безраз­лично на всем пространстве Черноморья; для предупреждения же могущих из сего возникнуть недоразумений и беспорядков, существуют издавна следующие правила, введенные обычаем и узаконенные временными правилами 1855 года. Рыболовство разделяется на постоянное и временное. Посто­янное производится круглый год, или по крайней мере во все периоды хода рыбы, известного рода снастями: неводами, крючьями и т. п.; с устроенных в определенных местах заводов, принадлежащих какому-нибудь хозяину. Временной же лов производится как теми, которые своих заво­дов не имеют, так и имеющими оные, без всяких постоянных заведений, то там, то здесь, смотря потому, где есть рыба, так сказать — наездами.

Описанье рыболовного завода. Завод состоит из нескольких строений, из которых жилые по­строены большей частью из необожженного кирпича (так называемые турлючные), прочие же из камыша. Эти строения суть: 1) Казарма для рабочих. 2) Иногда домик для хозяина или управляющего. 3) Лопас, т. е. низкий навес из камыша на столбах, чтобы резка, чистка и вообще разделка пойманной рыбы могла происходить в тени. 4) Холодник, — сарай, в роде, тех, какие бывают на кирпичных заводах для хранения и просушки кирпичей, состоящий почти из одной камышовой крыши, стоящей на земле, и с двумя воротами на противоположных концах, дабы продувал ветер. Здесь стоят комяги, т. е. длинные четырехугольные ящики, или и просто чаны, в которых солят рыбу; тут же лежит в кучах и заготовленная соль. При недостатке места в холодниках, комяги ставятся и просто под открытым небом, причем они, для защиты от дождя и солнца, прикрываются толстым слоем камыша. 5) Амбар для хранения снастей. 6) Богуны, т. е. вешала для сушки, или — лучше сказать — вяления рыбы, устраиваемые из слег, обыкновенно в виде остова крыши. На заводах, где ловят красную рыбу, к этому присоединяется еще 7) Балычная, т. е. вышка на довольно высоких столбах, где провяливают балыки. На каждом заводе работает только один комплект забродчиков и действует один невод. На крючных же находится неопределенное число крючьев, впрочем, редко превышающее 30.000 шт. при 3 или 4 лодках.

Права казаков на участие в постоянном рыболовстве. Число заводов ограничено для каждого казака его чином. Именно, предоставляется право иметь: неводных заводов генералу 5, штаб-офицеру 4, обер-офицеру 3, уряднику и простому казаку 2; вентерных каждому казаку, каково бы его звание ни было, по 2 вентеря и по 20 штук плавных сетей от 10 до 50 сажень длиной, смотря по местности. Эти сети употребляются только в реках. Число крючных заводов не определено, ибо они не могут мешать один другому, так как выставка крючьев дозволена не ближе 7 верст от берега, и весь морской берег, будет ли он низмен и примел, или крут и приглуб, одина­ково годится для устройства этих заводов.

Проект управления иррегулярными войсками изменяет несколько эти соразмерные чину права, увеличивая число неводных заводов предоставленных каждому чину: генералу до 6, штаб-офицеру до 5, обер-офицеру до 4, уряднику и простому казаку до 3. Такое увеличение числа заводов, по одному для каждого чина, в сущности, равняется дозволению выстроить каждому из нынешних владельцев заводов еще по одному новому; ибо как знакомые с рыболовным делом, и с выгодными местностями, они скорее других разберут все остающиеся еще удобные для лова места и (как выражается общество рыболовов в поданном им, 20 сентября 1863 года, мнении о проектированных вновь рыболовных правилах) «вновь желающим устраивать заводы останутся те только воды и берега, которые только неопытность может занять». Следовательно, это увеличение прав послужит только к стеснению тех, которые, не успев еще оправиться от разорения, причиненного откупом, и опасаясь новых, неблагоприятных развитию рыбной промышленности мер, не решались еще присту­пить к устройству постоянных заводов, а или вовсе не занимались рыболовством, или довольство­вались рыболовством временным, но, по установлении твердых начал для этой промышленности, конечно захотели бы принять в ней постоянное участие. Если само общество рыболовов с похвальным бескорыстием держится такого взгляда, то мера, предложенная в проекте управления иррегулярными войсками, должна быть без сомнения отвергнута. И при ныне действующих правилах в особенно уловистых местностях, — как например у Сладковского лимана и на берегу Черного ерика, — явилось бы так много охотников устраивать заводы, что на всех не хватило бы места; они стеснили бы друг друга и от этого происходили бы непрерывные ссоры. Поэтому-то и установлено правило, что, если кто желает завести новый завод, тот должен получить на то дозволение в виде приговора от местных заводохозяев, подписанного, по крайней мере, несколькими из них и участковым доверенным. Такой приговор представляется в войсковое правление, которое должно разрешить устройство нового завода не позже, как через две недели по подаче прошения, если просящий имеет на то право. В годичный срок, по получении разрешения, завод должен быть устроен; в противном же случае местность эта может быть предоставлена другому, дабы она по пустому не пропадала. До отдачи вод, как бы в содержание или заведывание общества рыболовов, вместо этого приговора местных заводохозяев требовалось только удостоверение участкового смотрителя, который и отвечал за могущие последовать стеснения прежним рыбопромышленникам. Тоже предлагает снова ввести и проект управления иррегулярными войсками. Очевидно, что нынешний порядок гораздо лучше, ибо смотрителя могут входить в разные сделки и вообще их ручательство не представляет достаточного обеспечения в безвредности нового завода для прежних заводохозяев. Где заводов очень много, там положено, чтобы летом каждый тянул свой невод в местности против своего завода, не заходя в стороны. Зимой же рыболовные атаманы назначают сначала места, где быть кошам, (т, е. прорубям, в которые опускается невод), по числу тянущих неводов; а потом распределяют эти коши между собой по жребию, ибо коши весьма неравного достоинства, и всем известно, которые из них хороши и которые дурны.

Необходимые дополнения к этим правилам. При ныне действующих правилах относительно постоянных заводов, остаются два вопроса, на которые не дано положительного разрешения; а именно: 1) Как поступать в том случае, когда кто-либо, имея завод, не будет производить на нем рыболовства, чем лишит других возможности пользоваться местностью, которую сам оставляет без употребления, а с тем вместе лишает и войсковую казну пошлины с той рыбы, которая могла бы быть здесь поймана. 2) Как поступать с заводами после смерти владельца их. Относительно первого случая ничего ни постановлено, вероятно потому, что, при неотяготительности собираемого ныне акциза, он весьма редко может представиться в действительности. Относительно же второго принимают в основание, что так как воды принадлежат всему войску, а не отдельным лицам, — то эти последние могут иметь, в вышепоказанных границах, лишь личное право на занимаемые ими места, и потому последние поступают, по смерти их временного владельца, опять в полное распоряжение войска и могут быть заняты всеми желающими; разумеется, что возведенные строения составляют собственность наследников того, кем они возведены, и могут быть или проданы тому, кто вновь получит упразднившуюся местность, или сломаны. На практике это представляет большие неудобства.

Вопросы эти получили отчасти разрешение в новых проектах, именно оба проекта постановляют, что ежели кто пожелает временно закрыть действие своего завода, то должен объявить об этом войсковому правлению и местному смотрителю, и тогда на время прекращения лова (в проекте управления иррегулярными войсками только на полгода) к лову допускаются из имеющих на то право. Равным образом должно быть заблаговременно объявлено и о том, если кто пожелает вовсе уничтожить свой завод, дабы войсковое правление могло распорядиться вызовом желающих занять упраздняющееся место. В случае же временного не производства лова, или совершенного закрытия завода, без извещения о том войскового правления, взыскивается с хозяина в первом случае штраф от 25 до 100 руб., а во втором, кроме того, место передается другому. Так как в этих правилах хозяин не принуждается к переменному производству лова, когда он найдет это почему-либо для себя невыгодным, а только обязывается объявить о том начальству, что совершенно сообразно с характером общего владения водами, то эти правила и должно признать совершенно справедливыми и нисколько не отяготительными. Но только также как, по моему мнению, рыболовные воды должны и на будущее время оставаться в полном заведывании общества рыболов, и акциз по прежнему имеет собираться не с заводохозяев, а с пойманной рыбы; то нет никакой надо­бности как в эту, так во все остальные части рыбного хозяйства, вмешивать войсковое правление, а следует все это предоставить усмотрению общества рыболовов, которое, из собственных выгод и в видах иметь возможность выполнить взятое на себя обязательство — уплачивать не менее известной суммы, не допустит, чтобы рыболовные места гуляли.

Относительно того, как поступать с заводами умерших лиц, проект управления иррегулярными войсками ничего не постановляет, следовательно, предполагает оставить существующий порядок. Но очевидно, что при таком порядке вещей могут встретиться обстоятельства весьма разорительные для семейств владельцев заводов. Иной устроил завод незадолго до своей смерти, употребив на него последние свои средства; со смертью его место поступает в чужое владение, а так как устроен­ные заведения никому не нужны, кроме получившего место, то наследникам придется или продать их за бесценок, или снести. Поэтому проект войскового начальства предлагает установить на за­воды потомственное право, дабы они могли переходить по наследству. Но как поступать в том случае, если наследник по своему чину не имеет права пользоваться столькими заводами, сколько ему по наследству достанется? Проект войскового начальства разрешает это тем, что запрещает только самим устраивать и приобретать покупкой большее, противу положенного по чину число заводов; для переходящих же по наследству делает исключение. Но очевидно, что при таком праве в очень продолжительное время все установление о числе заводов по чинам потеряет всякое зна­чение и всякий смысл. Этого мало; самое основание, на котором устроено рыболовство в Черноморьи — общая принадлежность вод всему войску — совершенно рушится, и, вопреки даже общим законам Империи, скоро значительная часть Азовского моря и большая часть лиманов поступят в частную собственность. Совершенно те же недостатки представляет и мнение общества рыболовов. Оно предла­гает распространить на заводы (предоставленное Высочайше утвержденными правилами о наделении войсковых жителей землей) право на выкуп усадьб в потомственную собственность. Некоторые из войсковых жителей, сами занимающиеся рыболовством, предлагают, чтобы получивший по наследству заводы, выбрал как из всех своих, так и из полученных по наследству лучшие — сколько ему по чину полагается, а остальные затем в 6 месячный срок должен переуступить другим желающим. Это конечно более согласно с правилами общего владения водами, чем оба предыдущие мнения; но все же заставляет опасаться, что чрез некоторое время лучшие места попадут в руки некоторых семейств, а войсковым жителям останутся лишь те воды и берега, которые, как выра­зилось общество рыболовов, «одна лишь неопытность может занять». Поэтому я полагаю, что, дабы согласить интересы общего владения с интересами частных лиц, всего справедливее бы было, чтобы, при получении по наследству заводов в числе, большем того, каким наследник, по своему чину, имеет право владеть, был брошен жребий в присутствии участкового доверенного и выбранных от общества лиц, о том, какие из перешедших но наследству заводов должны достаться наследнику; а затем все остальные места поступают, на общем основании, к желающим ими воспользо­ваться. При этом наследнику могло бы быть предоставлено право включать или не включать в жребий те заводы, которые он сам имел до получения наследства.

Права казаков на участие во временном рыболовстве. Временное рыболовство производится главнейше весной, и желающие заниматься им должны только объявить, где и какими снастями намериваются ловить. Число снастей, которое временные ловцы могут употреблять, назначается по чину, совершенно также, как и для постоянных. Этот способ рыболовства не допускается там, где ходят невода, до тех пор, пока лов ими не прекратится; но, взамен этого, есть такие места, которые предоставлены исключительно временному лову и где устройство постоянных заводов запре­щается. Места эти называются базарными или забегами, потому что сюда забегает на время мно­жество рыбопромышленников. Таковы на Курчанском лимане остров Бирючий и на берегу его пристани Базарная, Браиловская и Волкорезова. Это места, на которые опыт указал как на самые выгодные по рыболовству, и которых, для уравнений выгод от него между наивозможно большим числом лиц, не хотели предоставить одному кому-нибудь в исключительное пользование. До 1855 года на них существовали заводы, которые приказано было уничтожить. Если соберется много рыболовов, то первенство приезда дает право тянуть первому; при одновременном же приезде двух или многих, мечется жребий о порядке неводной тяги. Жеребьем же распределяются места для установки вентерей, которые собственно все должно причислить к временным заведениям, так как каждый год перебрасывается на них жребий. Они выставляются в гирлах, протоках, ериках и речках. Право метать жребий в каждой местности предоставлено всякому желающему, не при­нимая в расчет ни чина, ни того, имеет ли он заводы другого рода или нет. Но каждый может получить право на выставку только двух вентерей во всех водах Черноморья. К этому, в проекте войскового начальства, присоединено весьма справедливое — по моему мнению — ограничение, что из одного нераздельно живущего семейства не допускается к метанию жеребья более одного лица. Не получивший места по жеребью там, где он желал, имеет право на метание жребия в другом участке. Сообразно с этим, и срок на метание жребиев распределяется в течение полу­тора месяца, так чтобы можно было успеть, не получив места в одном, перейти в другой участок. Именно для Темрюцкого гирла мечут жребий в Темрюке, 1 сентября; для Черного ерика в местопребывании сладковского доверенного, 15 сентября; для реки Протоки, с вытекающими из нее ериками, в Нижестеблиевской станице, 30 сентября: для гирл Бейсугского и Чалбасского в Брынковской станице, 10 октября, и наконец для Ейского гирла (т. е. устья реки Еи в лиман, а не пролива, соединяющего лиман с морем) в Старошербиновской станице, 15 октября. Расстояние вентерей друг от друга должно быть в гирлах, считавшихся прежде главными, как-то в Ейском, Бейсугском, Чалбасском и Темрюцком и в реке Протоке, не менее 30 сажень; для Ангелинского ерика и всех меньших расстояние это не определено, оно установляется по взаим­ному соглашению ловцов, под надзором участкового доверенного. Передача доставшихся по жеребью вентерных мест посредством продажи или других-каких сделок строго воспрещена, что весьма основательно, ибо этим предупреждается метание жеребья подставными лицами, которые даже и вентерей не имеют, а рассчитывают лишь на продажу или уступку своего права другим, отчего могло бы произойти скопление большого числа вентерей в руках немногих богачей, в ущерб настоящим рыбопромышленникам. Такое скопление было бы вредно даже и в отношении пропуска рыбы вверх. Если бы, например, Темрюцкое гирло, или другой подобный тому проток, достался немногим промышленникам, они легко могли бы сговориться перегородить его совершенно крыльями своих вентерей, как это делает Ачуевский откупщик, за чем трудно усмотреть доверенному, и чего никогда не может случиться, при большом числе независимых друг от друга лиц, ставящих вентеря. Поэтому проект управления иррегулярными войсками совершенно напрасно отменяет это правило, удержанное впрочем, в проекте войскового начальства. По издавна существующему обычаю, передние ставки в реке Протоке, в Черном ерике и в гирлах Темрюцком, Бейсугском, Чалбасском и Ейском жеребью не подлежат, а отдаются с торгов непременно лицам войскового сословия, с тем, чтобы вырученные таким образом деньги шли на церковные надобности и на другие богоугодные цели. Жеребьевой же системы держатся при лове селявы и рыбца выше откупного участка волокушами и плавными сетями.

Мелкое рыболовство для домашнего употребления. Если лов рыбы производится не на продажу, а для домашнего употребления, то он освобождается от всякой пошлины, но зато при нем дозво­ляется употребление лишь мелких снастей, как то: бредней, вентерек и малых сеток. Ныне этот лов предоставлен каждому войсковому жителю, без ограничения числа снастей. В новых проектах длина этих сетей ограничивается 10 саженями по нижней посадке, и каждому войсковому жителю позволяется иметь не более как по одной такой снасти. Такое ограничение кажется мне слишком стеснительным. Оно не оправдывается выгодами войсковой казны, потому что во внутренних водах, вне (или во) вышеупомянутых участков, лов остается во всяком случае беспошлинным. Единственная же цель ограничения заключается в том, чтобы одни, выставляя слишком много сетей, не стесняли других; поэтому лучше было бы предоставить каждому станичному обще­ству право самому определить, на основании местных данных, число этих снастей. Опасаться, что при этом станут вылавливать рыбу и на продажу, в водах подлежащих акцизному сбору, нечего до тех пор, пока лов в них будет находиться в заведывании общества рыболовов, которое из собственных выгод не допустит, чтобы добываемая при помощи мелких снастей беспошлинная рыба вступала в конкуренцию с большими промыслами, платящими акциз. Правда, что это легко может случиться при войсковом надзоре, т. е. при надзоре посредством смотрителей, но это только служит новым доказательством того, что один общественный надзор может быть вместе и действительным и неотяготительным.

Таловирничество. Кроме всех этих способов пользования водами, посредством рыболовств постоянного, временного и мелкого, есть еще в Черномории один обычай, известный под именем таловирничества, имеющий большое сходство с библейским законом о том, чтобы поля не выжи­нались дочиста, дабы оставшиеся колосья могли быть собираемы бедными, не имеющими своих полей, или средств заниматься их обработкой. У евреев в основе этого закона лежала та мысль, что обетованная земля дана Богом во владение всего еврейского народа, и что, следовательно, всякий должен иметь хотя некоторую долю участия в пользовании плодами ее; подобным же образом и у Черноморцев таловирничество вытекло из понятия о принадлежности вод всему войску, о необходи­мости предоставить пользоваться рыбой всем, даже и не имеющим средств заниматься правильным рыболовством, при помощи довольно дорого стоящих снастей. Таловирничество состоит в праве, предоставленном исключительно одним казакам, приезжать на небольших каюках (челноках) к неводной тяге и собирать баграми оставшуюся за неводом рыбу, т. е. или перескочившую чрез невод, или загрузнувшую в ил, при попытке подойти под нижнюю подбору, причем попадается иногда и сула; а также — в праве подбирать с берега и ту рыбу, которая застряла в ячеи крыльев, или и вообще брать тарань, которую сами рыбопромышленники из казаков не солят, конечно не во время лова, направленного на эту именно рыбу, а когда она случайно попадается, не в малых количествах, при лове другой более ценной рыбы. Нам случилось видеть этот сбор мелкой рыбы на Камышеватой косе. Как только узнают в станице, что тянут невода, множество мальчиков, девочек и бедных женщин спешат на косу. Они обирают не только все, что за­стряло в ячеи крыльев, но, когда вытащат мотню, стараются схватить кто небольшую суду, кто маленькую севрюжку (здесь очень много попадается этих рыб длиной до 19 вершков или ¾ ар­шина), или тарань. В этом никто им не препятствует, лишь бы только не было помехи при тяге невода и уборке рыбы. Эту рыбу брали только на котел; но весной, когда тарани больше, таловирщики приезжают с так называемыми шапликами или маленькими солилами, в которых и со­лят добываемую ими рыбу.

Рыбоспетство. С таловирничеством часто, но несправедливо смешивают (как это даже сделано в проекте управления иррегулярными войсками) рыбоспетство; в сущности же сходство между тем и другим ограничивается лишь тем, что и таловирщики и рыбоспетчики берут от рыболовов главнейше тарань. Если таловирничество можно назвать обычаем благотворительным, то рыбоспетство ничто иное, как особливая отрасль промышленности. Рыбоспетчики всегда бывают из иногородних, скупающих сырьем ту рыбу, которую сами казаки не приготовляют, за недостатком времени и рук. Они солят и вялят ее, и за занимаемую ими под заведения землю платят войску посаженную пошлину. В Ахтарах всего более рыбоспетчиков, и цена на тарань дороже, чем в других местах, потому что тут всего 70 верст до Ейска, откуда наезжает много мещан, набивающих друг пред другом цену, которая иногда доходит до 6 и 8 руб. за тысячу. Сюда собирается весной до 5,000 человек. Так как каждый желает, чтобы его солила и нанятые рабочие не гуляли, то рыбоспетчики закупают рыбу еще не вытянутую из воды, по уговорной цене. Когда невод притянут, то все бросаются выгружать его, чем забродчики не занимаются. Рыбоспетчики въезжают на дрогах в воду, нагружают их до того, что лошадь почти не может тащить, и рыба, не поместившись на дрогах, сваливается в воду. Каждый складывает вывезенное им в особую кучу; из этой кучи впоследствии носят рыбу на разделку, в это же время делают счет ей и каждый платит за то, что ему досталось. Чтобы избежать затруднительного счета, иногда при­нимают каждые дроги за тысячу, будь там рыбы более или менее, что и заставляет стараться, как можно более нагружать их. Конечно, при этом не обходится без ссор и драк рыбоспетчиков между собой. В Сладковском участке, где также значительное рыбоспетство, но где и больше рыбы и дальше от Ейска, цена ей бывает иногда не более 1 руб. за тысячу.

В последнее время с Ахтыров много рыбоспетчиков переехало в Ачуевский откупной участок. До 1863 года, их там не было, но в последние два года откуп стал их пускать и чрез то увеличил свой доход: вместо 200,000 или 300,000 штук тарани, которые откуп сам солил, он теперь получает от рыбоспетчиков (в виде пятой доли, которую они должны отдавать ему, вместо платы) 1,200,000 штук. Сверх того, рыбоспетчики должны брать у откупщика крымскую соль по 75 коп. сер. за пуд, а черноморскую по 60 коп., тогда как сам он за первую платит по 40, а за вторую по 21 коп. сер. за пуд, по назначенной для него отпускной цене. Это, по словам знающих людей, одно доставило откупу за эти годы лишних 20,000 руб. сер. дохода. На будущее время откуп, однако же, положил, вместо пятой доли, брать определенную цену с тысячи, именно по 3 руб. сер., оставляя прежнее правило относительно соли.

В Темрюцком участке рыбоспетчики покупают много сома, они сами солят и приготовляют его для дунайских княжеств. Эти рыбоспетчики — по большей части русские из Молдавии и Валахии. Бедные рыбопромышленники, которые не в состоянии завести своих солил, продают рыбоспетчикам и красную рыбу сырьем, преимущественно в участках Должинском и Камышеватском, где главный лов красной рыбы, а также и в Темрюцком. Вообще, при недостатке капиталов у черноморцев, рыбоспетчики оказывают им большую услугу, доставляя возможность прямо сбывать свежую рыбу, без затрат на ее приготовление и без забот об ее сбыте. Конкуренция между иногородними спетчиками, которой не было бы, если бы рыбоспетство составляло исключительную привилегию казаков, обеспечивает ловцам хорошую цену на их продукты.

Правила для охранения рыбного запаса. Для охранения рыбного запаса и для свободного про­пуска рыбы, существуют в Черноморьи следующие правила. (Некоторые из них впрочем, к сожалению, не довольно строго выполняются):

а) Во всех так называемых морских гирлах, т. е. проливах, соединяющих внутренние воды Черноморья с морем, рыболовство, какими бы ни было снастями и в какое бы то ни было время года, запрещено. К таким гирлам принадлежат (если вести счет им с юга на север): 1) Бугазское, соединяющее Кубанский лиман с Черным морем; 2) Курчанское, соединяющее Курчанский лиман с Азовским морем; 3) Перекопка, составляющая выход из Гаврюшинского лимана; 4) Куценькое, 5) Кривое, 6) Жестероватое или Желтое и 7) Грязное, составляющие выход из Гнилых лиманов; 8) Гнилое, 9) Горькое и 10) Барилково — из Горьких лиманов; 11) Сладкое и 12) Рубец, идущие из Сладковских лиманов; лежащие на Ачуевской косе, к северу от откупной границы, и составляющие выход из тех разного наименования лиманов Ахтарской группы, которые принадлежат к пятому участку: 13) Талгирское, 14) Безымянное, 15) Железниковское, 16) Мельниковское, и 17) Назаришина Перебоина; 18) гирло Ахтарское, между оконечностью Ачуевской косы и берегом Черноморья, составляющее выход из собственно так называемого Ахтарского лимана; наконец 19) гирло Ясенское, перерезывающее Ясенскую косу и составляющее выход в Бейсугский лиман. К числу совершенно запрещенных гирл принадлежат еще три внутренних гирла, а именно: 1) гирло Кубанское, или — правильнее — устья этой реки в Кубанский лиман; 2) Переволока — рукав, которым соединяется Кубань с Ахтанизовским лиманом, и 3) гирло Рясное, соединяющее Рясной лиман с прочими Ахтарскими лиманами.

б) Кроме того, что нельзя употреблять никаких снастей в самих гирлах, — заповедным остается одноверстное пространство по обе стороны каждого морского гирла и на 7 верст вглубь моря.

в) У внутренних гирл, т. е. при впадении ериков и протоков в лиманы с каждой стороны этих гирл по полуверсте, а внутрь лимана — на две версты, также запрещен лов всякого рода снастями.

г) Выставка крючных порядков дозволяется не ближе семи верст от берега. Эта мера имеет в виду не столько охранение рыбы, сколько обеспечение выгод, производящегося по морским косам, неводного лова, как главного в Черноморьи.

д) В пространстве, ограничиваемом линией, проходящей от оконечности Ачуевской косы к косе Камышеватой, выкидка крючьев совершенно запрещена, так как это пространство есть залив, в который открываются лиманы Бейсугский и Ахтарский, составляющие поприще лова целых двух участков: 3-го Брынковского и 4-го Ахтарского. Это правило, однако, не строго соблюдается, и под самым Камышеватым обрывом стоят крючья.

е) Во всех протоках, где выставляются вентеря, последние не должны занимать своими крыльями более ⅓ ширины реки, самое же бежное крыло не должно быть длиннее 12 сажень.

ж) Десятая доля длины каждого ерика, протока или гирла, в которых выставляются вентеря, считая от устья, должна оставаться свободной, как от этих, так и от всяких других снастей.

з) Длина неводов в лиманах и озерах должна соответствовать водному пространству и определяется обществом местных рыболовов, но ни в каком случае не может превышать 1000 сажень. Длина речных неводов, на основании общих законов, не должна превышать половины ширины реки; длина же морских неводов ничем не ограничена.

и) Очки в неводах должны быть не менее 2 ½ вершков, кроме мотни, где допускаются очки в 1 ½ вершка.*

Наконец 1) ставные сети, ¢коты и крючковая снасть совершенно запрещены во внутренних водах Черноморья.

Дополнения и изменения правил охранения рыбного запаса, предложенные центральным управлением и войсковым начальством. В этих правилах сделаны лишь весьма немногие и несущественные изменения в новых проектах. Именно:

По пункту в), со стороны внутренних гирл предположено в обоих проектах увеличить заповедное пространство в обе его стороны (по версте, вместо полуверсты), что весьма основательно.

По пункту г), в проекте войскового начальства предполагается ограничить выставку крючьев не только семиверстным расстоянием от берега, но еще и тем условием, чтобы и на этом расстоянии они выставлялись против тех только частей берега, где вовсе не ходят невода, да и то в то только время, когда не производится лова неводами и вентерями. Это равнялось бы совершен­ному запрещению крючного лова и уменьшило бы чрезвычайно лов красной рыбы, безо всякой надобности. Если это сделано в видах покровительства неводному лову, то сделано против желания самих промышленников, которые, в поданном ими 20 сентября 1863 года мнении о новых проектах, сами высказались против этой меры.

С другой стороны, по пункту д), проект управления иррегулярными войсками совершенно не упоминает о правиле, запрещающем выставку крючковой снасти между косами Ачуевской и Камышеватой, чего тоже нельзя одобрить, ибо это пространство имеет характер обширного гирла, которое не должно быть заставляемо.

По пункту е), длина бежного крыла, вместо 12 сажень, определена более основательно: от 10 до 16 в проекте управления иррегулярными войсками и от 10 до 15 в проекте войскового на­чальства, смотря по ширине реки. В этом последнем проекте также совершенно справедливо при­бавлено, чтобы вентеря устанавливались по возможности к одному берегу, а не к обоим. Я бы сказал только не по возможности, а непременно.

По пункту ж), вместо 1/10 части протоков, в проекте войскового начальства предложено оста­вить такую часть их свободной от всякого рода снастей, которую само общество местных рыболовов назначит. В таком виде это правило, пользы которого я вообще не вижу, скорее может остаться, потому что по желанию самих рыболовов может быть и совершенно отменено; а если и сохранится, то будет служить лишь выражением их общего, хотя и несправедливого взгляда, кото­рому нет особливой нужды противиться, а не положительным запрещением.

По пункту з), в проекте управления иррегулярными войсками предлагается определить наиболь­шую длину лиманных неводов, вместо 1000, в 1200 сажень; а проект войскового начальства предлагает, чтобы невода не превышали только половины ширины лимана. Между тем общество рыболовов в поданном им 20 сентября 1863 года мнении находит, что и ныне положенная наибольшая длина (в 1000 сажень) слишком велика и должна быть уменьшена до 900 сажень там, где лов производится с одного берега, и до 800, где лов производится с обеих сторон. Я бы полагал, что всего лучше соединить оба последние мнения так, чтобы к предложению общества рыбо­ловов прибавить: «но чтобы ни в каком случае длина неводов не превышала половины ширины лиманов». Ибо в нешироких лиманах можно и с 800-саженным неводом хватать с берега на берег, а в широких лиманах неводом, не превышающим половины его ширины, можно захватить разом огромное водное пространство, и в ущерб другим, не имеющим возможности иметь такие громадные снасти, вылавливать слишком много рыбы. Относительно длины речных неводов все проекты согласны в том, чтобы к ним было применено общее правило, запрещающее упо­треблять невода длиннее половины ширины реки. Хотя начальник бывшей каспийской экспедиции и астраханская комиссия для составления проекта правил волжского и каспийского рыболовств высказа­лись против этой меры в применении к рукавам Волги, которые очень широки и где лов направлен преимущественно на красную и другую крупную рыбу, но я полагаю, что относительно таких узких рек, каковы все реки Черноморья, где следовательно выметывание неводов может следовать весьма быстро одно за другим, где ими ловится главнейше мелкая рыба, как например селява и рыбец, и где число неводов на небольшом пространстве очень велико, запрещение упо­треблять невода длиннее половины, или по крайней мере, соответственно правилам о ставных орудиях лова, длиннее ⅔ ширины реки совершенно необходимо.

По пункту и) оба проекта предлагают уменьшить дозволенную меру ячей до одного вершка в стороне квадрата в крыльях и до полувершка в мотне. Мне кажется такое уменьшение неоснова­тельным, ибо тогда будет попадаться слишком много мелкой тарани. И при теперешней величине ячей мы видели, как на Камышеватой косе застревало в них очень много мелких севрюжек в 10 вершков или ¾ аршина длиной, которых хотя и выпускали обратно в море, но многие из них, однако же, и погибали. К правилам о величине ячей проект войскового начальства при­бавляет, чтобы в речных неводах и сетях, употребляемых собственно для лова селявы и рыбца, допускались ячеи и в ¾ вершка (т. е. ⅜ вершка по стороне от узла до узла). Это, и по моему мнению, может быть разрешено, ибо лов этих двух небольших рыб производится в такое время года, когда другая рыба почти нейдет, почему и легко усмотреть за неупотреблением этих мелкоячеистых сетей в прочее время года; притом же невода эти небольших размеров, так что и сами промышленники в другое время ими ловить не станут за единственным разве исключением реки Протоки, где вообще нельзя употреблять неводов больше селявных.

Наконец, для плавных сетей, длина которых ныне вовсе не определена, в новых проектах положено, чтобы они были не длиннее, 10 до 30 сажень и чтобы притом они ни в каком случае не превышали ⅔ ширины ерика или протока. Последнее условие весьма основательно.

Изменения и дополнения, необходимые по мнению экспедиции. Со своей стороны я должен ска­зать — относительно ныне существующих правил для охранения рыбного запаса и беспрепятственного входа рыбы в лиманы и реки и хода вверх по ним, — что эти правила вообще очень хо­роши и сообразны с своей целью, но что тем не менее они требуют и некоторых дополнений. А именно: хотя запрещение лова в гирлах, соединяющих внутренние воды Черноморья с морем, и на известное пространство по обеим сторонам этих гирл вглубь моря совершенно основательно, но перечисление всех этих гирл поименно совершенно напрасно; большая часть из них не по­стоянна, одни засыпает, другие прорывает вновь, и потому, если буквально держаться составленного им списка, то придется не ловить там, где лов был бы совершенно безвреден, и — наоборот — ловить там, где главный ход рыбы. Поэтому, поименовать только главные гирла, как-то: Бугазское, Курчанское, Ахтарское, Ясенское и пожалуй еще Рубцовское, засыпка которых невероятна, предо­ставить назначение остальных гирл, в которых лов должен быть запрещен, самому обществу рыболовов. Но за то для пяти поименованных главных гирл недостаточно запретить лов по версте в каждую сторону их и на семь верст вглубь моря; а надо, для полного обеспечения входа рыбы, расширить это заповедное пространство до 2 ½ верст с каждой стороны гирла и удлинить его вглубь моря до границ войсковых владений, которые должны быть назначены в 20 или 25 верстах от берега. Заповедное пространство такой же ширины и длины должно быть неизменно установлено и для реки Протоки, так как она составляет в настоящее время бесспорно главное кубанское устье, которым преимущественно идет красная рыба, требующая наибольшего охранения. В самом деле, к чему все правила об оставлении свободного прохода рыбе на девяти верстном пространстве Про­токи, находящемся в пользовании откупа, если он имеет возможность перелавливать рыбу у самого входа ее в эту реку. Но так как уследить за точным исполнением этой меры, при отдаче Ачуевского участка в откупное содержание, весьма трудно, чтобы не сказать — невозможно, и так как, с другой стороны, такое ограничение прав откупщика несомненно поведет к сбавке им откупной цены, то это прибавляет еще лишнюю причину к числу уже вышеприведенных, по которым желательно видеть этот откуп уничтоженным и участок его включенным в число вод, находящихся в свободном пользовании войсковых жителей.

К числу гирл, в которых совершенно запрещено рыболовство, причислены и три внутренние: 1) устье реки Кубани, 2) Переволока и 3) Рясное гирло. Относительно Рясного гирла такое запре­щение может быть оправдано. Так как лов в Рясном лимане был прежде (до забития ериков) весьма значителен, то было гораздо лучше, чтобы этим уловом пользовались многие, могущие поместиться на его берегах, чем немногие, которые успели бы захватить короткое и не широкое гирло; притом же часть рыбы, рассеявшись по пространству лимана, может избегнуть сетей и успеть выметать икру. Но для чего запрещать лов в рукавах, которыми Кубань вливается в Кубанский лиман и в Переволоке, когда выше, в трубе самой Кубани, и ниже, в Темрюцком гирле, лов (как это и следует) допущен, — мне совершенно непонятно. Поэтому, кажется, что оба эти гирла следовало бы уравнять со всеми остальными внутренними гирлами, т. е., оставить запрещение лова на версту в каждую сторону и по две версты вглубь лимана, в который они впадают, — дозволить произво­дить лов в самих этих гирлах. Наконец, относительно безусловного запрещения во внутренних водах крючьев, ставных сетей и ¢котов, я должен сказать, что оно составляет лишь совершенно напрасное стеснение. ¢Коты — снасть самая невинная и, в сущности, ничем от вентерей не отли­чается. Это такие же вентеря, только сделанные не из сетей, а из узких дранок или тонких жердей, прикрепленных к бревенчатой рамке. Формой своей они походят на тайники, вставляемые в реках, впадающих в Белое море, в семожьи заборы. Место заборов занимают здесь совершенно такие же крылья, как у вентерей. То же самое должно сказать и о ставных сетях. Что же касается до крючьев, то они — как не раз было замечено в отчетах экспедиций Каспийской и Беломорской — совершенно безвредны, если не перегораживают реки. Несмотря на запрещение, крючья и теперь употребляются и на Протоке и на Кубани. Для этого протягивают веревку чрез всю реку, ибо иначе по быстроте здешних вод трудно было бы удержать снасть на месте, но только небольшая часть длины ее, далеко не составляющая и третьей доли ширины реки, увешена крючьями, которых бывает на ней не более 30 или 40 штук, что, считая по 6 вершков между удочками, составит только 5 сажень. Все эти три снасти должны быть, по моему мнению, дозволены к употреблению и в реках, но с тем лишь, чтобы занимали собой от каждого берега не более ⅓ ширины реки и выставлялись снасть от снасти (будет ли то ¢кота, сеть или крючной порядок) не ближе 30 сажень, как это установлено для вентерей.

Кроме всех этих мер, для охранения красной рыбы необходимо еще назначить срок, в ко­торый бы лов ничем не производился, разумеется — в одних только реках, т. е. самой Кубани вверх до самых границ Кубанского войска, в Протоке, в Темрюцком гирле и в Пере­волоке. В море и в лиманах нет надобности в таком срочном запрещены лова: 1) потому, что крючной лов в водах Черноморья вообще мало развит, как видно из числа выставляемых крючьев, которых менее 900,000 штук от самого Керченского пролива до Ейска, тогда как приблизительно на таком же протяжении берега в Эмбенских участках Каспийского моря их считается до 10.000.000; 2) потому, что вход рыбы, из моря в реки и лиманы и из лиманов в реки, достаточно обеспечен вышеприведенными мерами; 3) потому, что в самих лиманах красной рыбы не ловится, и, наконец, 4) потому, что — в видах сделать это ограничение менее стеснительным — время для запрещения лова в реках должно быть избрано по возможности позднее, а тогда красная рыба уже не поднимается из моря в реки. Я полагал бы назначить этот срок от 1-го июня до 1-го августа. Такой срок не был бы стеснителен, а между тем в это время еще достаточно ловится икряной рыбы. Уже в средине этого месяца попадалось в 1864 году в темрюцкие вентеря по 5 и 6 штук севрюг в сутки и между ними было довольно еще икряных. Опытные и беспристрастные рыболовы в Черноморьи желали бы даже, чтобы мера эта была строже, и некоторые из них предлагают вовсе запретить лов в марте и апреле, когда ход рыбы самый сильный, чрез каждые два года в третий. В таком виде мера эта была бы слишком убыточна и не имела бы достаточного основания, ибо распространялась бы на тарань и сулу, уменьшения в которых вовсе не заметно. Но если не чрез два года в третий, а чрез каждые четыре года в пятый запретить выставку вентерей, ставных сетей и крючковой снасти в одних только поименованных выше реках, с 1-го апреля по 1-е августа, не допуская в них однако же и неводной тяги, которая и теперь в них в это время не производится, то это конечно принесло бы более пользы, чем ежегодное запрещение лова в них в течение июня и июля. Но конечно и для этого, как и вообще для правильного устройства рыболовства в Черноморьи, необходимо уничтожение ачуевского откупа. Кроме этой меры, предлагаемой собственно для Кубани, необходимо было бы, для большего пропуска рыбы в Дон, установить время, в которое не производился бы крючной лов, начиная от долгой косы, составляющей юго-западную границу Донского залива; но так как эта мера должна быть в связи с другими, как в самом Донском заливе, так и на Дону, то обсуждение ее я оставляю до описания донского рыболовства.

Права города Ейска на рыболовство в водах Черноморья. Говоря о правах на рыболовство в Черноморьи, я должен упомянуть об отношении к нему городов Ейска и Темрюка, лежащих в земле Черноморского войска. Что касается до города Ейска, то теперь, собственно говоря, он в рыболовном отношение совершенно отделен от казаков, ибо, вскоре после отдачи вод в заведывание общества рыболовов, городу Ейску было уступлено 29 верст берега, как по Ейскому лиману, так и по Азовскому морю, за единовременную уплату 3500 руб. Сделка эта была без сомнения не выгодна для Черноморского войска, потому что в пространство отошедшего берега включается и Ейская коса, которая, лежа на пути рыбы в почти пресноводный Донской залив и в самый Дон, по обилию лова не уступает косам Должинской и Камышеватой, и потому вероятно могла бы до­ставлять одного ежегодного акциза средним числом около 5.000 руб. Но нельзя же было такому городу, как Ейск, имеющему около 25.000 жителей и лежащему при море, оставаться без права на рыбную ловлю, а так как проданные ему воды лежат на краю Черноморья, то отчуждение их по крайней мере нисколько не нарушает единства системы рыболовства в Черноморьи, ибо ейскими водами отделяется, от Должинского участка и всех остальных казацких вод, только Ейское гирло, в котором всего девять вентерных малоприбыльных ставок, и влево от него часть берега Ейского лимана, где производится весенний лов белой рыбы.

Но если этот 29-верстный участок уже не может считаться во владении черноморцев, то на каких правах находится он, и может ли он весь составлять исключительную принадлежность города Ейска? Очевидно, нет. Отчуждая часть моря, Черноморское войско, или — правильнее — начальство его, не имело право присваивать городу той привилегии, которая была специально дарована только войску и которая в отношении к морю даже весьма неопределенно выражена. Войско могло только отказаться от права ловить в этой части моря и от права собирать в свою пользу поло­женную им на рыбу пошлину. Воды же эти, выйдя из привилегированного владения черноморцев, должны были поступить в общее и свободное пользование всех подданных русской Империи. Городу Ейску может принадлежать лишь проданная ему часть лимана; относительно же морских вод, считающихся ныне его принадлежностью, ему можно разве только присвоить право налагать на посторонних ловцов некоторую пошлину, пока не выручится заплаченная войску сумма, хотя, по правде сказать, город уже с избытком ее выручил, пользуясь три года исключительным рыболовством в этих водах.

Права города Темрюка на рыболовство в водах Черноморья. Гораздо затруднительнее решить вопрос относительно Темрюка. Город этот лежит в самой середине кубанской дельты, так ска­зать в самом сердце той водной системы, исключительное пользование которой находится в руках черноморцев. Если уступить Темрюку часть моря и, кроме того, часть Курчанского лимана и Темрюцкое гирло, при которых он лежит, то не будет ли это значить завести и здесь те непрерывные ссоры и столкновения, которые существуют между донскими казаками — с одной стороны и жителями Азова и Кагальника — с другой и которые каждый год по нескольку раз доходят до настоящих побоищ, оканчивающихся не редко смертоубийствами? Не говорим уже о нескончаемых жалобах на обловы, произвольное отнятие снастей и т. п., которых удовлетворительно решить невозможно. Не будет ли это значить ввести чересполосицу во владении морскими водами, самую худшую из чересполосиц, ибо означить и охранять границу между морскими участками всегда затруднительно. Кроме того, не нарушится ли чрез это все единство системы кубанского и прикубанского рыболовств, — единство, которое собственно одно только и оправдывает выделение этих вод из общего пользования. Если входы в Курчанский лиман и в Темрюцкое гирло выйдут из владения казаков, то оба главные устья Кубани будут находиться в чужих руках, и тогда следить за правильным пропуском рыбы вверх будет также трудно здесь, как и на откупном участке Протоки, ибо можно принять за непреложное правило, что если сами хозяева вод не имеют интереса, чтобы рыба сво­бодно проходила вверх, то этого пропуска трудно достигнуть посредством постороннего наблюдения.

Но, с другой стороны, нельзя же лишить и жителей города, лежащего близь моря, права на свободный лов, предоставленный всем, по русским законам. Неужели темрючанам ездить за сотню верст ловить рыбу, когда море у них под боком? Не в таком виде однако же представляется право темрючанам на лов в Курчанском лимане и в Темрюцком гирле, ибо соседство с во­дами, подлежащими частной собственности, не составляет еще необходимого условия и принадлежно­сти этих вод.

Если взвесить справедливые притязания обеих сторон, то беспристрастное решение этого во­проса, кажется мне, должно будет заключаться в следующем:

1) Сохранить все права, которые имеет Кубанское казачье войско, как на морские воды, омывающие берега Черноморья, так и на внутренние.

2) Допустить жителей Темрюка к пользованию морским рыболовством на пространстве 7-го темрюцкого участка наравне с войсковыми жителями, как это сделано в Должинском участке, для колонии Михаельсталь, лежащей на берегу моря между косами Долгой и Ейской.

  • Так как все права казаков на принадлежащие им доныне воды сохраняются, то обязать жителей Темрюка, допущенных к лову на них, подчиняться как всем правилам и распоряжениям по рыбной промышленности, действующим ныне или имеющими впредь быть введенными, так и уплате положенного в пользу войска акциза.
  • Так как число жителей в Темрюке простирается до 5,000 человек, а — главное — так как под именем темрючан явятся без сомнения для лова в этих водах и посторонние, за чем невозможно будет уследить, то чтобы наплыв такого числа рыбаков не причинил убытка войсковым жителям, назначить число крючных лодок и неводов, которые имеют право выставлять жители Темрюка.
  • Выгоды от такого лова должны быть по возможности распределены между жителями города посредством жеребьев, очереди или другими способами, по решению самого городского общества.

б) Дозволить жителям Темрюка лов для домашнего употребления (посредством сеток в 10 сажень длиной, вентерков, бредней и приволочек) в Курчанском или Ахтанизовском лимане, на тех же основаниях, как и для войсковых жителей; или вместо того отвести жителям Темрюка определенный участок в Кубанском или Ахтанизовском лимане, в котором допустить беспошлинный лов, какими-то ни было снастями, собственно для продовольствия жителей; разумеется, что в этом выделенном Темрюку участке не должно быть никаких рыбоспетных заведений, как-то: солил, бугунов и т. п.

Способы пользования солью. Прежде чем перейти от изложения прав, коими пользуются черно­морцы по рыболовству, к другим вопросам хозяйственного устройства этой промышленности, надо еще коснуться одного предмета, хотя и не относящегося прямо до рыболовства, но имеющего большое на него влияние, а именно — пользования соляными озерами, лежащими внутри войсковых зе­мель, и вообще добывания соли. И в этом отношении положение 1842 года ухудшило казацкий быт. До этого времени каждый казак имел право отправляться на озеро, нагрести себе сколько угодно соли и, отдав известную долю, которая изменялась от 1/5 до ⅓ всего добытого им количества, в войсковой кагат, увезти остальное и продавать, кому хотел, только не выходя из пределов войска. Некоторые казаки посвящали себя именно добыванию соли, доставлявшему им, при вольной продаже, довольно выгод. Прочим же нечего было заботиться о заготовлении соли, так как они имели всегда возможность получить ее в произвольном количестве, по мере своих надобностей, и притом по дешевой цене. В Екатеринодаре стоила она от 8 до 10 коп. пуд. Для поддержания озер в хорошем состоянии, высылали из ближних к ним станиц казаков по наряду. В 1842 году это все изменилось. Всю сгребаемую соль казаки должны были сваливать в войсковые кагаты (кучи), получая за это 5 коп. с пуда, а для себя могли брать не более 50 пудов по 4 1/7 коп. сер. (15 коп. асс.). С кагатов же продавалась она вообще по 6 ½ коп. Поэтому казакам выгоднее было сдавать в кагаты всю добытую ими соль и покупать потом, сколько им было нужно, по общей продажной цене, ибо таким образом льготные 50 пудов приходились им вместо 4 1/7 коп. только по 1 ½ коп. (6 ½ — 5 коп.). Но так как частная продажа соли была запрещена, то из этих ничтожных выгод никто не хотел сгребать соли, и принуждены были нанимать для сего особливых работников по высокой цене, которая доходила до 8 и 10 коп. с пуда. Поэтому войсковое правление вынуждено было опять разрешить казакам грести соль с тем, чтобы ⅔ добытого количества отдавалось в войско­вые кагаты, а ⅓ бралась себе; но так как частная продажа оставалась запрещенной, то из этой трети могли они брать лишь столько, сколько им нужно было для себя, а остальное, если нагребали слишком много, оставлять в войсковые запасы. Но на деле казаки брали гораздо более, чем нужно было им для себя, и вели тайную продажу солью. Войско со своей стороны устроило внутренние ма­газины, из коих отпускает соль по 21 коп. Цена эта так высока оттого, что в последние годы были неурожаи соли, ибо озера в большом небрежении, и потому был разрешаем провоз крымской соли от 300,000 до 350,000 пудов беспошлинно. Но покупка ее и привоз все же стоили дороже, чем добывание соли из войсковых озер. Эти излишние расходы разложили разнообразно на всю соль, какого бы происхождения она ни была, и положили за нее общую цену в 21 коп. пуд. Так как эта соль все-таки значительно дешевле крымской, оплачиваемой пошлиной, то для рыбопромышленников отпускают в одни руки не более 1,300 пудов для неводного завода, при неводе в 1,060 сажень, и 500 пудов для волокушечного завода. Если этого количества не достанет для посола всей рыбы, то дозволяется ввозить крымскую соль, с уплатой наперед за нее пошлины. Это чрезвычайно затрудняет казаков, людей по большей части небогатых, ибо соль надо заго­товлять с осени, а деньги выручаются весной, по продаже рыбы. Поэтому казаки желали бы, что­бы и для них было сделано тоже облегчение, которое существует в Ейске и в Темрюке, где привозимую соль, неоплаченную еще пошлиной, записывают и складывают в магазины, с тем лишь условием, чтобы она не оставалась без оплаты более года. Пошлину взимают при выпуске из магазинов, по мере продажи ее. Уже и без оплаты вперед соляной пошлины рыболовство требует многих затрат, как то: на ремонт снастей, харчи и задатки работникам. Как нужные деньги, так и снасти берутся в кредит на тяжелых условиях. Предполагалось (может быть, предположение теперь уже и осуществлено) совершенно освободить от соляного акциза местность от Урала до западных границ земли Донского войска, где, при богатых месторождениях соли, производится обширное рыболовство. Таким образом, все жители этого края стали бы пользоваться той привилегией, которая прежде распространялась только на одних казаков. Если же в земле Кубанского войска будет продолжаться тот порядок вещей, который начался с 1842 г. и довел соль до 91 коп. сер. пуд, то, вместо прежней привилегии, казаки будут находиться в положении менее выгодном, сравнительно с прочими жителями той местности, где не будет соляного акциза.

Отношения между хозяевами и работниками. Изложив права, которыми пользуются черноморцы в настоящее время относительно рыболовства, и, высказав мое мнение о предполагающихся в них изменениях, я обращаюсь теперь к рассмотрению тех отношений, которые существуют между хо­зяевами-рыболовами и их работниками, как при лове в вольных водах, так и в Ачуевском откупном участке.

Артели забродчиков и их атаманы. Работники, нанимаемые на рыбные ловли и называемые здесь забродчиками, (вероятно потому, что при тяге неводов, главного орудия здешнего лова, им приходится брести по воде), бывают отчасти из казаков, а всего чаще из иногородних, — преи­мущественно из малороссиян, Екатеринославской, а также Харьковской и Полтавской, реже Черниговской и Киевской губерний. Из русских же, кроме поселившихся в приморских городах Азовского и восточного берега Черного морей, выходцев из Курской губернии. Забродчики составляют в каждом заводе (неводном, крючком, или вентерном) общество или артель, находящуюся под начальством рыболовного атамана, который имеет здесь еще большую власть и более обширные обя­занности, чем соответствующие ему кормщики на Белом и Каспийском морях, или неводчик при волжском неводном лове. Он решительно заведывает всем ловом, приготовляет снасти, изби­рает время лова, распоряжается разделкой, посолом, сушкой и часто даже продажей рыбы. Хорошего атамана старается хозяин навсегда удержать у себя, и ему поручается почти всегда наем са­мой артели.

Периоды лова-добычи, на которые нанимаются работники. Наем рабочих производится отдельно на каждый из периодов рыболовства, называемых здесь добычами. Таких добыч бывает в году четыре. Они отличаются между собой породами ловимой рыбы, большим или меньшим изобилием ее, а отчасти самим способом лова и приготовления рыбы.

  • Весенняя добыча — от вскрытия льда до Николина дня, в прежнее время, и до Пасхи теперь. Так как в это время рыба бывает всего обильнее, то здесь всегда употребляют или самые большие орудия лова, если он производится неводами и вентерями, или же самое большое число их, если крючьями, а потому и рабочие нанимаются в самом большом числе. Поэтому-то, в течение нескольких последних малоуловистых годов, и приняли за время окончания этой добычи, вместо Николина дня, праздник Пасхи, или — точнее — последнюю половину апреля; ибо при незначительных уловах, или хозяину невыгодно держать полный комплект рабочих, когда они наняты за определенную плату, или самим рабочим невыгодно оставаться, когда они подряжены из-за известной доли в добыче. Во всяком же случае невыгодно хозяину употреблять более дорогостоящие орудия лова, сильно портящиеся от воды, так что — например — сеть, натягиваемая на большой вентерь и стоящая около 150 руб. сер., должна переменяться несколько раз в течение весны и лета. Всю ловимую в это время белую рыбу, преимущественно сулу и тарань, не только солят, но и провяливают.
  • Вторая добыча, межень или летний лов, продолжается до 1 или до 15 сентября, смотря по местностям. В некоторых местах это время подразделяется еще на две части: подмеженок и собственно межень. Подмеженок продолжается до Троицына дня, или до начала июня. В это время лов тарани почти уже прекращается, но еще продолжается лов сулы и красной рыбы; в собствен­ную же межень происходит только главный лов сазана, сома и — в начале его — в небольшом количестве красной рыбы. В других же местах, где этих рыб мало, как например на Ахтарах я на Сладком, всякий лов в это время прекращается. Во всяком случае, как в подмеженок, так и в межень, большая часть работников распускается. В это время белую рыбу также солят и сушат; лишь ту, которая назначается для Дунайских княжеств, (преимущественно сома), как в это время, так и весной, только солят.
  • Прасол, или осенний лов, продолжается вообще от 1 или 15 сентября по Филиппово заговенье (14 ноября); в южной же части Черноморья, где воды замерзают позже, — и до 15 декабря. В иных местах и осенний лов подразделяется на два периода, до и после Покрова. В это время рыба только солится, а не сушится.

Наконец 4) подледный лов. В реках и лиманах он производится в продолжение всей зимы на море же крючьями — только до тех пор, пока море не станет совершенно. Так в Ачуеве устроены, для начала зимы лодки с полозьями, которые тянут по льду берегового припая до талой воды, где и выметывают крючную снасть для лова красной рыбы. Подо льдом же крючьев не ставят, потому что хотя в это время рыба и попадается самая ценная, и она не требует никаких издержек на приготовление, но зато лед часто взламывается, причем выставляемые крючья уносятся в море вместе со льдом. Рыбу в это время продают мороженную и даже не разделанную, как говорят — колодой. Иногда даже из красной рыбы не вынимают икры.

Число рабочих при рыбных ловах. Число рабочих в артели, или в ватаге, изменяется по роду лова. На большой морской невод полный комплект рабочих состоит от 25 до 30 человек, для подмоги тянущих невод припрягают иногда еще пару валов. На лиманных волокушах рабо­чих бывает от 20 до 25 человек. На больших вентерях — от 7 до 9. На крючном лове считается по 10.000 крючьев на лодку и по 7 человек рабочих, кроме кухаря. Если здесь дер­жится сравнительно более работников, чем на Каспийском море, где три человека управляются с 20.000 крючьев, то это происходит как от неуменья здешнего народа обращаться с этой снастью, так и от тяжелого устройства здешних лодок, далеко уступающих в удобности и легкости хода, как на веслах, так и на парусах, астраханским косным. В меженное время не выставляют полного числа крючьев и держат меньше народа, не более четырех человек, так как в это время не только рыбы мало, но и море тише.

Двоякого рода условия найма работников. Условия с работниками бывают двоякого рода: или их нанимают за условную плату, или за определенную долю в уловах. Первых называют наня­тыми работниками, вторых же добычниками.

Работники нанятые или срочные. Нанятые работники называются также работниками на срок, потому что часто, при уменьшении числа рабочих после весенней добычи, рассчитывают одних их, а добычников оставляют. Оба способа найма употребляются во всем Черноморье, и в иных местах у одного и того же хозяина часть работников по найму, а часть из добычи, как например ачуевского откупщика. Но вообще можно сказать, что где лов очень выгоден и выгодность эта за­висит не столько от количества, сколько от ценности ловимой рыбы, там стараются иметь нанятых работников. Так, например, на Ясенской косе, где, вследствие близости сбыта, цена на рыбу дороже, из 11 находящихся там заводов, только на одном работают добычники. Обыкновенные цены на наем работников следующие. На прасол от 15 до 20 руб. На подледный лов работни­ков не нанимают отдельно, а вместе и на весеннюю добычу, потому что лов тарани и сулы, на­чинающийся зимой, продолжается и в первую половину весны. Цена за обе эти добычи изменяется от 40 до 50 руб. На подмеженок платят от 8 до 15 руб. На межень от 40 до 45 руб. Высокая цена на меженный лов, несмотря на малые уловы, зависит от того, что в это время сильно требование на рабочий народ, для покосов и уборки хлеба, за которое в Черноморьи платят весьма дорого. Работник на круглый год стоил бы таким образом от 100 до 130 руб. Атаманы нани­маются, не на каждую добычу отдельно, а только два раза в год от зимнего до летнего прекращения лова; которое бывает после подмеженка (где не ловятся сом и сазан), и в то время, ког­да лед станет в море, а тарань не идет еще на пресную воду. Это делается потому, что в те­чение каждого из этих двух неровных периодов рыболовства, из которых один заключает в себе подледный лов, весенний и подмеженок, а другой — прасол, характер лова и приготовления товаров, не изменяется, и если по степени обилия рыбы и надо изменить число рабочих, то распо­рядитель, заведывающий ловом, должен оставаться один и тот же. С Филиппова заговенья до Троицы атаман получает от 200 до 250 руб., а от Троицы до Филиппова заговенья от 150 до 200 руб. Харчи, при этом способе найма, всегда бывают хозяйские.

Добычники. Гораздо разнообразнее условия, заключаемые с добычниками. Этот способ найма более распространен, нежели первый, и предпочитается как работниками, так и хозяевами. Работ­никами потому, что их манит надежда на уловы и дорогие цены, возвышающие иногда их пай до 150 и более рублей в одну весеннюю добычу; хозяевами же потому, что работники, делаясь их то­варищами и имея общие с ними выгоды, бывают ревностнее и заботливее.

Прежде условия с добычниками заключались обыкновенно так: хозяин поставлял провиант, т.е. муку и соль для соления рыбы. Приготовленная рыба продавалась сообща, как хозяином, так и забродчиками. Обыкновенно хозяин оставлял покупщика торговаться с забродчиками, а сам тайно с ним договаривался о том, по сколько он прибавит ему с тысячи или с пуда рыбы, сверх той цены, по которой сговорится с забродчиками. Если забродчики, зная эти уловки, слишком дорожи­лись, то покупщик не мог, конечно, давать большой надбавки хозяину, и тогда, смотря по обстоятельствам, или хозяин не соглашался на продажу и искал другого более ловкого покупщика, ко­торый сумел бы уломать забродчиков, или же уменьшал свои требования. Большей частью, конечно, уступали забродчики, но нередко перевес в упрямстве оставался и за ними, что главнейше зависело от того, на чьей стороне был атаман, удавалось ли хозяину переманить его на свою сторону каким-нибудь обещанием, или нет, ибо забродчики по привычке повинуются и доверяют атаману. Эти тайные надбавки доходили от 10 до 20 руб. за тысячу сулы. Из вырученной суммы вычитали стоимость муки и соли, как употребляемой в пищу, так и на посол рыбы, а остаток делили пополам между хозяином и работниками. При этом конечно забродчики сколько возможно экономили солью и употребляли не более 18 пудов на тысячу сулы, отчего рыба теряла в своих качествах. Кроме того, хозяева находили такой способ дележа невыгодным для себя, и потому изменили рас­плату с рабочими следующим образом. Из общей выручки стали вычитать только цену муки, соли же позволяли забродчикам брать столько, сколько они хотят, без всякого за нее вычета. За тем они обязываются хозяину рыбу поймать, разделать, посолить, провялить, одним словом — выспеть, и сдать ему по известной наперед уговоренной цене, которая различна в различных участках. В Сладковском участке высшая цена за 1000 сулы 60 руб. асс., в Темрюке доходит до 20 руб. сер., в первых же участках и до 25 руб. сер. На тарань обыкновенная цена от 3 до 4 руб. сер. Красная рыба в реках, где попадается почти одна только севрюга, сдается с марта по июнь: икряная от 1 до 1 руб. 20 коп. и до 1 руб. 50 коп. смотря по уловам, не икряная же по 50 коп. пуд; в осеннее время, начиная с 15 августа или 1 сентября, — не икряная по 1 руб. 50 коп. за пуд, а в зимнее время от 3 до 7 руб. пуд. Так как половина рыбы считается принадлежащей хозяину, а половина работникам то они при расчете и получают половину этой уговорной цены, или — другими словами — работники нанимаются не по срокам, а по урокам, получая от 8 руб. 75 коп. до 12 руб. 50 коп. сер. за тысячу выловленной и приготовленной сулы и от 1 руб. 50 коп. до 2 руб. сер. за тысячу тарани. При таком расчете хозяин уже продает рыбу покупщикам, почем хочет. Тарань, впрочем, хозяева мало солят своей солью и своими рабочими, а, как мы уже видели, более продают сырьем спетчикам. Таким образом, рассчитываются с забродчиками в весенний, меженный и прасольный ловы, когда нужно рыбу солить. Во время же подледного лова, когда из белой рыбы ловится преимуще­ственно тарань и очень мало сулы, продают рыбы покупщикам сырьем, причем цена тарани доходит от 8 до 12 руб. тысячу, и вырученную сумму делят поровну между хозяином и работниками. Этот лов для обеих сторон самый выгодный.

Условия мелких ловцов со спетчиками на поставку им рыбы. Мелкие ловцы, т. е. имеющие или вентерные ставки, или небольшое число крючной снасти, или реже и мелкие волокуши, находят, по малым уловам, невыгодным приготовлять самим рыбу чрез своих забродчиков; а потому они договариваются со спетчиками, почему им доставлять каждый сорт рыбы сырьем. Рыбу сдают спетчикам или сами хозяева, или забродчики, и все это вписывается в книжках, находящихся, как у счетчика, так и у хозяина или атамана. При расчете деньги делятся, как всегда, пополам между артелью и хозяином, за вычетом цены провианта. У таких хозяев бывают по два и по три рабочих, а иногда и не бывает вовсе, и они ловят со своими домашними. Таких ловцов очень много на Долговой косе; они имеют свое пристанище на самой ее оконечности и занимаются исклю­чительно крючным ловом, имея много если 10,000 крючьев, 5 забродчиков в весеннее время; в межень же число крючьев уменьшается до 4000 и даже до 2000. Забродчиков держат по одному на каждые 2000 посуды (как здесь называют крючную снасть). Все заведение таких хозяев состоит из камышового шалаша, где они спят и отдыхают, и из огороженного камышом дворика, где варят пищу. Цены, по которым они сдают свою рыбу спетчикам, изменяются по сортам ее и времени года.

Эти сорта красной рыбы — торговые, которые вовсе не совпадают с породами рыб, а основаны только на различной их ценности. Таких торговых сортов четыре, именно: 1) икряная севрюга и яловой или, как здесь говорят, холостой, мерный осетр;* 2) икряной осетр; 3) икряная белуга, и 4) так называемая весовая рыба, продаваемая не поштучно, а по пудам, куда принадле­жат яловая севрюга, немерный яловой осетр и яловая белуга. Рыбаки и счет ведут рыбе по этим искусственным сортам ее, так что сколько они поймали севрюг, осетров или белуг, ни­кто из них и сам не знает. Этот способ счета начинается, впрочем, только с Камышеватой косы, и с некоторыми изменениями, которые будут означены в своем месте, ведется по всему остальному пространству Азовского моря.

Цены, по которым ловцы отдают эти сорта спетчикам, следующие: меженная рыба с вешнего Николы по Успеньев день (с 9 мая по 15 августа): икряная севрюга и проч. по 1 руб. сер. штука (несколько лет тому назад была дешевле, по 75 коп.), икряной осетр как бы велик ни был 3 руб. (прежде по 2 руб.), икряная белуга всегда втрое против икряного осетра, весовая рыба 50 коп. пуд; прасольная рыба с 15 августа по замерзание моря: икряная севрюга и яловый осетр отдаются по 1 руб. 30 коп., икряной осетр по 5 руб. (прежде ценился дороже до 6 руб.), весовая же рыба по 3 руб. асс. пуд. Весенняя рыба принимается в той же цене, как и прасольная. Зимой же, как само собой разумеется, рыба спетчикам не сдается.

Торговые цены, по которым продают рыбу спетчики и те хозяева, которые ее сами приготовляют, конечно, выше показанных; но очень трудно сказать, на сколько эти цены выше получаемых ловцами, потому что спетчики вынимают икру и клей и продают их отдельно. Хотя общее отношение веса икры к весу рыбы и можно вывести, но неизвестно отношение между числом попа­дающейся икряной и числом не икряной, между числом яловой штучной и числом весовой. Поэтому надо удовольствоваться приблизительным расчетом выгод спетчиков отдельно на каждую рыбу. Севрюгу и белугу весеннюю продают они по 1 руб. 50 коп., меженную по 1 руб. 20 коп., прасольную от 1 руб. 50 коп. до 2 руб. пуд, осетра весеннего по 1 руб. 70 коп., меженного по 1 руб. 30 коп., прасольного от 1 руб. 50 коп. до 3 руб. пуд. Икряная севрюга весит кругом 20 ф. и в ней до 4 ф. икры. Икряной осетр 1 пуд и в нем до 8 ф. икры. Белуга икряная 5 пудов и в ней около пуда икры. Яловой осетр 35 ф. Цену весенней икры можно принять в 10 руб., меженной в 8 и прасольной в 12 руб. пуд. На этих основаниях можно рассчитать выгоды или убытки, которые доставит спетчикам каждый из этих сортов рыбы, с заключающейся в них икрой, в разные времена года, что и показывает следующая таблица:

Название товаров Цена, которую платят спетчики ловцам Цена, по которой продают спетчики Выгоды или убытки спетчиков
Руб. Коп. Руб. Коп. Руб. Коп.
Икряная севрюга весенняя 1 30 1 60 +30
Икряная севрюга меженная 1 1 28 +28
Икряная севрюга прасольная 1 30 1 90 +60
Икряной осетр весенний 5 3 36 -1 64
Икряной осетр меженный 3 2 64 -36
Икряной осетр прасольный 5 4 20 -80
Икряная белуга весенняя 15 16 +1
Икряная белуга меженная 9 12 80 +3 80
Икряная белуга прасольная 15 19 +4
Яловый осетр весенний 1 30 1 49 +19
Яловый осетр меженный 1 1 14 +14
Яловый осетр прасольный 1 30 1 97 +67
Весовая рыба весенняя 86 1 50 +64
Весовая рыба меженная 50 1 20 +70
Весовая рыба прасольная 86 1 75 +89

 

Хотя числа этой таблицы лишь приблизительно верны, из нее однако же можно видеть, что, говоря вообще, барыши спетчика очень умеренны, если принять в расчет, что он должен поку­пать соль, делать издержки на устройство холодников, солил и наем рабочих, и к тому же за­платить пошлину, положенную с занимаемого им места и с пуда рыбы и икры. Осетр икряной дает даже убыток, который не покроется, если мы даже примем, вместо 8 фунтов, 10 фунтов икры в рыбе. Но зато количество его, сравнительно с севрюгой, очень не велико, и получаемый с него убыток вознаграждается с избытком севрюгой, а — главное — весовой рыбой, которая, слишком вдвое дороже продается, чем покупается. Вообще же наибольший барыш дает прасольная рыба, а наименьший весенняя, ибо в продаже весенняя рыба дешевле осенней, а при покупке у ловцов за нее дается та же цена, что и за осеннюю; к тому же осенью и икра дороже.

Условие работников с ачуевским откупом. В откупном Ачуевском участке существуют некоторые особенности в условиях с забродчиками, заключающиеся главнейше в том, что эти условия различны, смотря по месту лова. Так наем рабочих из-за постоянной платы на срок, или из доли в добыче, (в этом последнем случае цена, по которой принимает у них откуп рыбу), зависит от того, происходит ли лов в море, впереди, ближе к устью Протоки, или же назади ближе к откупной границе, куда конечно меньше доходит рыбы. Где уловы больше, там продаж­ная цена рыбы меньше, или даже и вовсе не допускается лова из доли в добыче. Именно, на пер­вой вентерной ставке, т. е. ближайшей к устью и состоящей, как и две задние, из четырех вен­терей, поставленных в ряд поперек реки, работники нанимаются за определенную плату на сроки по добычам. В задних же ставках работники — добычники и сдают рыбу откупу по уговорной цене: за красную рыбу от 40 до 50 коп., а за икру от 5 до 6 руб. за пуд, за фунт клея от 1 руб. 50 коп. сер. до 6 руб. асс., за тысячу сулы, которая попадается в вентеря только осенью, по 15 руб. тысяча. За доставленную по такой цене рыбу, в посоленном и приготовленном виде, вычитается, как обык­новенно, стоимость муки, а остаток делится пополам. Цены эти, как мы видели, дешевле тех, которые платят в свободных водах Черноморья, но зато конечно и уловы здесь значительнее. Так как икра с задних ставок приготовляется забродчиками, а с передней свозится в Ачуев, где приготовляет ее опытный икряник, получающий в год 300 руб. жалованья, то эта последняя икра гораздо лучше первой и продается по 15 руб. и даже по 18 руб. пуд, забродческая же не дороже 10 или 12 руб. Волокушники, производящее лов на принадлежащем откупу берегу моря, и крюч­ники, ловящие в море, тоже суть добычники, со следующими отличиями: крючники рыбу только ловят, а не приготовляют, что делается уже в Ачуеве особливыми работниками, нанятыми от откупа; волокушники же сами приготовляют сулу и 1000 сдают по 20 руб., тарань же сами не приготовляют, а отдают спетчикам, в настоящее время по 3 руб. 25 коп. за тысячу. Крючники, не приготовляющие сами рыбы, получают, конечно, за нее меньшую уговорную плату, чем вентерные добычники и во­локушники.

Селявные ловцы, ловящие осенью волокушами селяву и рыбца в море и в реке Протоке, тоже суть добычники, но получают различную уговорную цену за доставляемую ими рыбу, смотря потому, где ловят. На переднем сале (так называются вообще места удобные для тяги неводов и волокуш, как в реках, так в лиманах и в море) получают по 3 руб., на втором по 5, а на третьем по 6 руб. за тысячу, или собственно говоря только половину этих цен, так как половина рыбы всегда считается хозяйской. Продает же откупщик селяву от 15 до 30 руб. сер. за тысячу соленой. Зимой при подледном лове, когда рыба продается колодой и в Ачуеве, работники получают по­ловину настоящей продажной цены рыбы.

Сравнение условий найма работников в Черноморье, на Белом и Каспийском морях. Из всего сказанного об условиях забродчиков с хозяевами видно, что здешние добычники, как в Ачуеве, так и на вольных водах, участвуют только в тех выгодах хозяина, которые он получает от количества уловов, а не от продажной цены рыбы. Находясь, кроме того, в половину на своем содержании, они не могут считаться настоящими паевыми ловцами, как беломорские покрутчики, которые получают настоящий пай, т. е. долю в выгодах, получаемых хозяином, как от величины уловов, так и от продажной цены рыбы, и вдобавок находятся вполне на хозяйском содержании; а составляют нечто среднее между ними и астраханскими подрядными ловцами, которые также получают уговорную плату, но не за половину, а за всю доставленную ими рыбу, зато и ловят собственными снастями и лодками и на своих харчах. Из этих трех родов работников самое худшее положение занимают, конечно, астраханские подрядные ловцы, которые, ловя на полном своем иждивении, получают, однако за свою рыбу условную плату, гораздо низшую продажной цены ее, единственно за то, что море, в котором они ловят, разбито на участки, составляющие собственность казны или частных лиц. Чье же положение лучше: покрутчиков ли на мурманском берегу, или добычников в Черноморьи, — сказать трудно; ибо хотя последние получают и целую половину улова в свою пользу, но зато по цене, которую можно считать, средним числом, почти уменьшенной на половину; а первые получают четвертую долю со всего валового дохода от их промысла и к тому же без вычета за харчи.

 

В. Краткий технический обзор кубанского рыболовства

Краткий обзор употребляемых орудий лова. При описании орудий и способов лова, я упомяну только о тех, которые: или представляют особенности, имеющие влияние на самый ход рыбы и по­тому заслуживающие внимания при обсуждении законодательных мер; или составляют принадлежность одного Черноморья, так что ознакомиться с ними необходимо для составления ясного понятия о здешнем рыболовстве.

Орудия лова, употребляемые в Черноморьи, весьма немногочисленны и неразнообразны. Они суть: 1 — 2) Невода и волокуши морские и лиманные. Орудия эти ничем друг от друга не отли­чаются, кроме величины, да и эта разница неопределенна, ибо нельзя сказать, при каких именно размерах волокуша переходит в невод. 3) Речные волокуши, употребляемые только в Протоке, преимущественно при лове селявы и рыбца. Они делаются без мотни. 4) Вентеря разных размеров. 5) ¢Коты. 6) Базы. 7) Плавные сети, употребляемые также только в Протоке для лова шемаи и рыбца. 8) Ставные сети до 50 сажень длиной, выставляемые только в море, преимущественно в откупных водах. И 9) крючные снасти.

Вентеря. Кроме обыкновенных вентерей, выставляемых при устьях небольших рек и в ериках, в Темрюцком гирле и в реке Протоке ставят вентеря громадных размеров. Они бывают обыкновенно заостренно-яйцевидной формы, до 2 сажень в вышину, до 1½ в ширину и до 6 в длину. Ставятся они заостренным концом вверх; удерживаются в должном положении посредством трех канатов, (из которых один, привязанный за задний слепой конец вентеря, называется очкурнею) и прикрепляются наглухо к вбитому в дно колу — стояну. Канат этот делается довольно длинным, для того, чтобы, не отвязывая вентеря, можно было вытягивать его на берег. К каждому берегу идет также по канату и от этих канатов к каждому колу (берцу), на которых растянуты крылья, по две толстые веревки, прикрепленные к верхнему и к нижнему концам их. Эти канаты навиваются на утвержденные на берегу, весьма простого устройства, вороты. Берцы в дно не вбиваются, а удерживаются в вер­тикальном положении упомянутыми веревками и привязанными снизу камнями. Сети, натянутые на обручи (катели) вентеря, а также и составляющие крылья, связаны из довольно толстых бечевок. Вентерь со своими крыльями не только хватает от поверхности до дна реки, но к нижнему краю их приделываются так называемые подпуски, т. е. полотнища сети, которые не вертикально стоят в воде, а лежат по дну. К нижней подборе подпуска навешиваются в небольшом расстоянии друг от друга, тяжелые железные гири, (их иногда заменяет железная цепь), чтобы сеть, увле­каемая этой тяжестью, ложилась во все углубления и неровности дна, и таким образом совершенно преграждала рыбе возможность уходить чрез промежутки, которые оставались бы между дном и сетной стеной вентеря, без этой предосторожности. Это ухищрение придумано в Ачуеве, но употреб­ляется теперь и в Темрюке. Оно возбуждает негодование казаков, и управляющие откупом всего более стараются его скрыть, не сознаются в нем и как бы его стыдятся. Это негодование, по моему мнению, совершенно неосновательно. Всякое орудие лова имеет своей целью захватить по возможности всю рыбу, зашедшую в тот круг, на который распространяется его действие, и нельзя охуждать орудие за то именно, что оно хорошо выполняет свое назначение; ибо в противном случае надо бы требовать, чтобы в неводах и сетях оставлялись по местам прорехи, чрез которые могла бы ускользать часть заловленной ими рыбы. Если только установленная законами ⅓ реки остается сво­бодной, для прохода рыбы; то нет основания требовать, чтобы те снасти, которые ставятся на остальных ⅔, были устроены дурно и не сообразно с своим прямым назначением.

Вынимают вентеря раз, а когда очень много рыбы, и по два раза в сутки. Для этого их вытягивают, всегда вместе с крыльями, или на берег, посредством воротов, ослабив предвари­тельно канат, идущий к другому берегу, или на два дуба (большие лодки), подъезжающие к нему с каждой стороны. В последнем случае на дубах устраиваются вороты. Вынув рыбу, очищают, как самую бочку вентеря, так и крылья его, от набившихся в них сору и травы, без чего они не могли бы выдержать напора сильного течения здешних рек. Поэтому вынимание вентеря и уста­новка его занимают несколько часов.

В Темрюцком гирле, которое не шире 30 или 35 сажень, вентеря стоят поодиночке; в откупном же участке Протоки, который гораздо шире, ставят их по четыре в ряд, так что бежное крыло одного вентеря сходится с береговым крылом другого под острым выходящим (обращенным по течению) углом; а сами бочки вентерей занимают входящие углы зигзаговидной линии, ими образуемой. Эти соединенные между собой крылья бывают не более 6 сажень длиной, и только бежное крыло последнего вентеря вытягивается на несколько десятков сажень по течению реки (по правилу оно должно бы быть не длиннее 12 сажень). Таких рядов или ставок три, т. е. всего 12 вентерей. Их можно считать настоящими сетяными заборами, с четырьмя тайниками в каждом, которые могут преградить рыбе ход не хуже настоящих заборов, если в них не будет остав­лено ворот в ⅓ ширины реки.

Коты употребляются только в Протоке и заменяют собой вентеря, которым подобны по устройству, но стоят гораздо дешевле их, потому что делаются не из сетей, натянутых на обручи, а из дранок или жердей, укрепленных в две бревенчатые рамки: нижнюю, лежащую на дне, и верхнюю, находящуюся выше поверхности воды. Фигура этих рамок, а следовательно и всей коты, есть правильная трапеция, задняя сторона которой, стоящая против течения, немногим короче параллельной ее передней. В небольшом расстоянии от одного из углов передней стороны, как верхней, так и нижней рамок, идет по косой бревенчатой перекладине, укрепленной другим концом в средину задней стороны рамы; а на таком же расстоянии от другого угла передней стороны — по другой такой же перекладине, упирающейся другим концом в середину первой перекладины. Чрез это образуется в передней стороне каждой рамки по входящему внутрь углу, одна сторона которого продолжена до середины задней стороны. По углам трапециевидные рамки, верхняя и нижняя, соединены между собой вертикальными столбами; а между ними, как по трем цельным сторонам трапеции (двум боковым и задней) так и по передней, имеющей по средине вдающийся внутрь `коты угол, укреплены в обе рамки, близко друг к другу стоящие, жерди и дранки. Когда этот ящик опускают в воду, то дно его составляет дно реки; сверху он открыт; с боков, сзади и спе­реди он имеет стенки, составленные из жердочек, как в клетке; на передней стенке имеет он вдавшуюся внутрь усеченную трехгранную призму, которая и служит горлом этого особого устройства вентеря. Укрепляют `коты в воде посредством очкурного каната, идущего от середины задней стороны нижней рамки к вбитому в дно стояну. От этого каната идут еще два другие, к каждому углу задней стороны верхней рамки, называемые треногами. Кроме этого, у каждого угла `коты вбивается по свае, к которым привязываются только углы верхней рамки. От `коты идут в обе стороны такие же крылья, как и у вентеря. Кот не вытаскивают из воды во все продолжение рыболовства, а рыбу вынимают из них, взлезая на верхнюю рамку, посредством сачков на длинных шестах, или багров. Из этого описания видно, как безвредна эта снасть, если крылья ее не перегораживают всей реки и как неосновательно ее запрещение, которое, впрочем, не исполняется не только в откупном участке, но и выше по Протоке. Таких кот, расположенных в промежутках между тремя вентерными ставками, в откупном участке считается 16. Выше по Про­токе делают также маленькие `коты, состоящие просто из воткнутых в дно кольев, так чтобы они образовали собой фигуру, подобную настоящей коте.

Базы. Из реки или ерика прокапывают в бок канавку, у входа которой вбивают колья или прутья углом, вершина которого обращена внутрь канавки, что собственно и называется базой. Вошедшая чрез нее рыба выйти из канавки уже не может. Здесь база служит горлом, а сама канава бочкой вентеря. Иногда вырывают канавы пошире, у входа делают двойную базу в виде зигзага, а так как канава слишком широка, то, чтобы прямо вынимать из нее рыбу, в конце ее ставят `коту. Наконец это устройство изменяется еще таким образом, что канаву в конце запружают плотиной, в которой оставляют спуск как на мельницах. Дошедшая до спуска рыба не может противиться быстроте течения и увлекается им. Под спуском ставят корзинку или решетчатый ящик, погруженный не более как на четверть аршина в воду, куда рыба сверху сама падает и откуда легко доставать ее руками. Этими способами ловят только мелкую рыбу, и они могли бы почитаться вредными, если бы устраивались в конце ерика или протока, но так как в них может попадать только рыба, отклонившаяся в бок от своего пути по реке, то они никакой пре­грады ходу ее не представляют и следовательно должны считаться совершенно невинными.

Влияние употребительных в Черноморьи способов лова на сохранение и размножение рыбного запаса. О самих способах лова и о влиянии их на пропуск рыбы и вообще на размножение ее надо заметить следующее. Хотя употребляемые морские и лиманные невода достигают огромных размеров, иногда до 1,300 сажень в длину; но так как на всяком заводе бывает в действии только один невод при одном комплекте рабочих, то слишком частые тяги невозможны, и тем более, что те же работники, которые тянут невод, разделывают и солят рыбу, за исключением одной тарани, которая передается сейчас после улова спетчикам. Такое устройство заводов обеспечивает свободный пропуск рыбы лучше, чем могли бы это сделать всякие ограничивающие правила.

Крючной лов вдоль берегов Черноморья производится, как мы видели, не ближе семи верст от берега. Это установлено с той целью, чтобы, как колья, вбиваемые в морское дно для укрепления порядков крючной снасти, (которые остаются в море и после перемены места выкидки снастей, или совершенного вынимания их из моря), так и самые крючные порядки, не мешали тяге неводов. Эта далекая от берега выставка крючных снастей, при дурном устройстве здешних лодок и при непривычке к морю здешних рыболовов и их работников, имеет своим последствием то, что последние выезжают на переборку лишь при хорошей погоде, и потому рыба, попавшаяся на удочки, оставаясь на ней нередко долгое время, пока ее снимут, закачивается и умирает, отчего и мясо и икра в ней портятся. Это и есть главная причина предубеждений против крючного лова, замечаемых почти повсеместно, как в Черноморьи, так и по остальному прибрежью Азовского моря, и потому лов этот в Черноморьи мало и развит. Но очевидно, что это закачивание рыбы не составляет необходимого следствия самого крючного лова, а зависит единственно от неопытности здешних рыболовов в морском деле. Ни на Каспийском море, ни даже на Ледовитом океане, рыбы никогда долго на крючках не оставляют, потому что, при лучшем устройстве лодок и при большем искусстве рыбаков в морском плавании, там ездят на переборку ежедневно, и только бури и действительно сильные ветра останавливают их в этом. С недавнего времени, как увидим ниже, стали перебираться на Азовское море рыбаки, занимавшееся прежде ловом в Каспийском, известные здесь под общим именем астраханцев, они употребляют лодки своего устрой­ства и свои способы лова, которые составляют предмет удивления азовских рыбаков. Но от удивления многие перешли уже к подражанию, и когда каспийский способ крючного лова более распро­странится, то и здешняя крючная рыба также мало станет закачиваться, как и на Каспийском море. Следовательно, никакой нет надобности, стеснять крючной лов, как в Черноморьи, так и вообще на Азовском море из-за закачивания рыбы на крючьях, на что здесь жалуются, а надо предоставлять все это дело естественному ходу постепенных улучшений, которые не замедлят осуще­ствиться при примере, поданном астраханцами.

Про речной лов вентерями и вообще ставными орудиями, включая в число их и крючные снасти, я уже имел случай сказать, что считаю его совершенно безвредными, если только третья часть реки остается свободной для прохода рыбы. Поэтому на всем пространстве свободного рыболовства в Черноморьи, где это правило строго соблюдается, узаконения, вовсе не допускающие употребления некоторых орудий ставного лова, кажутся мне совершенно излишними. Но не в таком виде представляется это обстоятельство в откупных водах, где, и по правилам ныне действующими слишком малая часть реки (1/5 ширины ее) должна быть оставляема для пропуска рыбы, а на деле и этого не соблюдается. Тут более чем где-либо предстоит надобность в оставлении третьей доли реки свободной от всяких ставных орудий, ибо Протока составляет главный проход красной рыбы, идущей на пресную воду. Совершенно то же самое должно сказать и о волокушечном лове рыбца и шемаи в этой реке.

Лов шемаи в вольных и откупных водах. В вольном участке Протоки, от откупной гра­ницы вверх до станицы Новонижестеблиевской, существуют только три или четыре сала, удобных, по отлогости берега и очертанию дна, для тяги неводов. Желающие заняться ловом шемаи, посредством волокуш, распределяются по этим салам и мечут жребий о порядке, в котором им закиды­вать свои волокуши. Каждый хозяин имеет только одну волокушу и один комплект рабочих, и пока первый не вытянул свою волокушу на берег и не вынул из нее рыбы, следующему за ним не дозволяется выметывать своей волокуши, так что рыбе остается довольно времени для прохода вверх. В откупных же водах это делается совершенно иначе. Здесь работники, занимающиеся этим ловом, разделяются также на три ватаги, по числу вентерных ставок; но каждая ватага состоит из 30 человек, т. е. втрое или вчетверо большего числа людей, чем сколько нужно для вытягивания речной волокуши, которых у каждой ватаги бывает по две. Лишние работники зани­маются выниманием рыбы из притянутой к берегу волокуши, между тем как остальные закидывают уже другую, ранее, чем первая вытянута, и это продолжается день и ночь, так что, во время хода шемаи, лов ее идет беспромежуточно и река как бы перегораживается волокушами. Кроме этого, волокуши гораздо длиннее ширины реки и выметываются сажень на сто по теченью, прежде чем заворачиваются к противоположному берегу. Такой способ лова не должен быть терпим: 1) Потому что шемая или селява, точно также как и красная рыба, не идет в лиманы, где могла бы разойтись на большое пространство, а остается в трубе реки, где и мечет икру, так что ее легко выловить, не допуская в достаточном числе до метания икры. 2) Селява — рыба ценная и притом редкая, неразмножающаяся в таких огромных количествах, как тарань и другие породы сазановидных рыб, хотя и она к ним принадлежит. Это слабое размножение шемаи зависит без сомнения оттого, что она мечет икру осенью, подобно рыбам семожьего семейства. Осенью вода холодна и потому развитие мальков из икринок должно происходить медленно, следовательно, икринки остаются, в течение долгого времени, подверженными различным вредным влияниям, хищ­ности рыб и других водяных животных, которых очевидно гораздо легче избежать выведшимся уже рыбкам, одаренным с самого начала способностью быстрого движения. В этих невыгодных условиях позднего метания икры заключается, по моему мнению, объяснение и того факта, что как шемая, так и большая часть видов семожьего семейства не только нигде не встречаются в таком множестве, как рыбы осетровые, сазановидные, окуневидные, разные породы сельдей, макрелей и т. п., которые мечут икру в течение теплого времени года, но составляют еще породы местные, т. е. такие, место жительства которых ограничено немногими реками и озерами, или небольшими участками морей, тогда как породы, только что поименованных семейств, занимают обыкновенно все то пространство, в котором они вообще способны жить, по климатическим условиям. В породах семожьих к этому присоединяется еще и то, что число икринок, заключающееся в них, сравнительно невелико, по причине их крупности. 3) Осеннее метание икры селявой имеет своим последствием еще то, что в это время нельзя временно запретить рыболовства, потому что чрез это был бы прекращен, без всякой нужды, лов прочих пород, именно тогда, когда рыба имеет более значительную ценность и верный сбыт. Посему как селява и рыбец, так и вообще породы рыб, мечущих икру осенью и зимой, должны быть тщательнее других оберегаемы от излишнего вылова, посредством узаконений, ограничивающих способы употребления направленных против них орудий лова, — и именно волокуш, в которые попадаются до 15,000 и даже до 20,000 штук разом, тогда как другим орудием речного лова, плавной сетью, не удается захватывать, при самых сильных уловах, более двух, трех тысяч штук. Волокушечный лов должен поэтому и в откупном участке про­изводиться на тех же основаниях, как и в вольных водах, т. е. длина волокуш должна быть не более половины или по крайней мере двух третей ширины реки; на каждом сале должно быть не более двух волокуш с одним комплектом рабочих при каждом; другая волокуша должна закидываться не ранее, как когда из первой будет вынута попавшаяся в нее рыба.

Предложение об искусственном оплодотворении шемаи и рыбца. К породам, мечущим икру осенью или зимой и притом в реках, и следовательно поставленным природой в менее выгодные условия относительно размножения, чем породы, мечущие икру в теплое время года, имеет преиму­щественное применение искусственное оплодотворение, так как от такого оплодотворения едва ли можно ожидать полезных результатов в том случае, если целью его будет умножение рыбного запаса вообще, не говорим уже в морях, но даже и в больших реках и озерах, где, относи­тельно рыб мечущих икру весной и летом, гораздо легче достигнуть желаемого результата посред­ством общественного надзора и вообще благоразумных полицейских охранительных мер. Поэтому было бы весьма полезно, если бы на Протоке, на Тереке и на Куре было устроено по небольшому заведению специально для размножения шемаи и рыбца. Устройство и содержание таких заведений не могут потребовать больших расходов, и, тем более что эти заведения могли бы вовсе не заботиться о питании мальков, что составляет и самую трудную и самую дорогую часть всего дела, а прямо пускали бы их в эти реки, изобильные питательными веществами. Относительно Черноморья это было бы, кажется, легко сделать, если бы войско, извлекающее такие значительные выгоды от рыбо­ловства, согласилось послать на свой счет способного человека, из казаков или молодых офицеров, в заведение г. Решеткина, который, получив значительное пособие от правительства, конечно, не отказался бы принять его в свои ученики. Посещение некоторых других заведений в Финляндии и заграницей ознакомило бы посланного со способами искусственного оплодотворения и вывода маль­ков в меньших размерах, чем в каких это делается у г. Решеткина; затем две, три тысячи рублей, на первоначальное заведение и несколько сот рублей на ежегодную поддержку его, вероятно, были бы достаточны для обеспечения такого полезного предприятия, которое по всем вероятиям чрез несколько лет усилило бы лов шемаи, по крайней мере, до его прежних размеров, — конечно при соблюдении должных охранительных мер.

Краткий очерк способов приготовления рыбы. На способах приготовления рыбы нам также надо будет несколько остановиться, потому что они представляют много особенностей и притом таких, которые могут получить весьма полезное применение в тех местностях, где или климатические условия, или производство лова мелкими промышленниками затрудняют устройство ледников.

Рыба, ловимая в Черноморьи, отпускается в продажу в четырех видах: мороженой, соленой, соленой и сверх того еще провяленной, и, наконец, копченой. Кроме самой рыбы, приготовляются из нее еще следующие продукты: икра красной рыбы, почти исключительно паюсная, икра сулиная, называемая галаганами, икра таранья, называемая таромой, жир из внутренностей сулы, клей крас­ной рыбы и сомовий и вязига из красной рыбы.

Про мороженую рыбу, которую вовсе не разрезывают и потому называют колодой, ничего особенного сказать нельзя, кроме того, что часто даже из красной рыбы не вынимают икры, чтобы не портить вида. Красной рыбы в этом виде продается вообще мало, потому что настоящего подледного крючного лова у здешних берегов не бывает; та же рыба, которая ловится в начале зимы, весьма дорого ценится, и особенно славится так называемая кучугурская рыба, с Кучугурской* косы, на границах Сладковского и Темрюцкого участков.

Невыгодные условия для соления рыбы в Черноморьи и вообще на Азовском море. Для хорошего соления рыбы, условия здесь вообще невыгодны. Именно: 1) при раздробленности здешнего лова, производимого или временными ловцами или небольшими заводами, промышленникам невозможно заво­дить ледников, ибо издержки на них не окупались бы еще при небольших уловах, на которые может рассчитывать каждый отдельный хозяин. Издержки эти усилились бы еще тем, что здешняя рыболовная местность весьма низменна и не представляет, подобно волжской дельте, тех бугров, в которых выкопаны почти все тамошние ледники. Здесь нужно бы их было наваливать искус­ственно. На пространстве Черноморья существуют поэтому, сколько мне известно, только два лед­ника: один в Ачуеве, а другой на косе Камышеватой, у одного тамошнего заводохозяина и спетчика; но эти ледники ничего не имеют общего с громадными и можно сказать монументальными ледниками астраханскими. Это — простые камышовые шалаши над наполненными льдом ямами, вроде тех, которые делаются небогатыми помещиками и крестьянами для домашнего обихода. Они предназначены единственно для сохранения самого дорогого продукта — икры. 2) Если летние жары здесь и не сильнее астраханских, то теплое время года, во всяком случае, продолжительнее. И в 3) употребляемая здесь соль, не только добываемая из соляных озер Черноморья, которая так грязна, что без промывки не может идти в дело, но даже и крымская, качеством своим хуже астраханской, — особенно элтонской, употребляемой там для приготовления икры. Эти невыгодные условия имеют своим последствием то, что здешняя икра, даже ачуевская, хуже астраханской, ибо имеет горьковатый вкус, зависящий едва ли не от свойств здешней соли. Впрочем, про здешнюю икру говорят также, что она слишком жирна и потому не может так долго держаться, как астраханская. В Ачуеве нам сказывали, что были делаемы опыты приготовления икры с лучшими сортами соли, какова илецкая, и что все-таки она не могла сравняться в своих качествах с луч­шей астраханской, и ценилась, по крайней мере, 5 или 6 руб. за пуд дешевле ее. Худшему качеству икры содействует еще и то, что даже в Ачуеве малосольную осеннюю икру протирают в тузлук, а не мешают с сухой, истолченной в мелкий порошок солью, как это делается для лучших сортов в Астрахани.

Средства, которыми невыгодные условия соления устраняются. Но если здешняя икра и хуже астраханской, отчего бы это ни зависело, то самая соленая рыба не только не уступает, но нередко даже превосходит своими достоинствами астраханскую. Такого неожиданного результата достигают здесь тремя средствами: 1) Особливым способом резки. 2) Тщательной промывкой рыбы перед посолом. 3) Употреблением на соление каждый раз свежей соли, причем старый тузлук или рассол совершенно выливают прочь. Это последнее средство употребляют впрочем, к сожалению, не всегда и не везде. Но при одновременном употреблении всех этих трех средств можно смело обходиться без дорого стоящих ледников и быть уверенным, что рыба выйдет лучшего качества, чем без них при ледниках. Конечно, посол в ледниках с соблюдением указанных предосторожностей даст еще лучшие результаты; но для простых сортов рыбы это слишком увеличило бы издержки, и потому ледники могут почитаться для них излишними, даже при таком теплом климате, какой имеет Черномория.

Особенности в размере и приготовлении рыбы. Особенности в разрезке рыбы имеют своей целью то, чтобы соль лучше проникала в самые толстые слои мяса. Они различны по различным сортам рыбы, именно:

а) Красная рыба. Красную рыбу в меженное время распластывают не по брюху, а по спине; с внутренней стороны делают три продольных, параллельных между собой, надреза до самой кожи: один вдоль хребетного столба, дабы вынуть вязигу, и по одному с каждой стороны его. Таким образом, приготовленная рыба называется прутованной. Внутрь России она вовсе нейдет, а отправляется обыкновенно на Кавказскую линию. Весной и осенью делают только один средний надрез, и тогда рыба называется однорезкой. Для России приготовляют однорезку и летом, но тогда делают в ней, так называемые, карманы, т. е. отделяют мясо от кожи с каждой стороны спинного хребта на пространстве нескольких вершков, так что между мясом и кожей можно свободно просунуть руку; карманы эти набивают солью. Вход в эти карманы со стороны хребта; и с каждого бока бывает их от двух до четырех. Большая часть красной рыбы, тем или другим способом разрезанная, просто солится, причем употребляют на пуд рыбы от 10 ф. соли осенью и до 20 ф. летом и весной. Кроме этого, ранней весной приготовляют балыки, т. е. продержав рыбу 12-ть дней в соли, провяливают ее под навесом в тени. Мелкую рыбу, отрубив ей голову, разрезают вдоль на две части, так что в одной остается спина; а в другой тешка с боками. Крупную же режут на 6 частей: спину, тешку и бока, каждый из которых разрезают продольно на две части. Балыки в Черноморьи вообще дурны, потому, что рыба идет к здешним берегам не ранее апреля, когда уже слишком жарко, почему балыки и выходят сухи, если рыба не велика и круто просолилась; крупная же рыба обыкновенно принимает несколько тухлый запах. Хорошие балыки могут быть только там, где они приготовлены из рыбы раннего февральского или мартовского улова.

б) Сула. Сулу, смотря по времени года, месту назначения и величине, приготовляют тремя различными манерами: балыком, отивняком и просольной сулой. У просольной сулы только пропарывают брюхо, чтобы вынуть внутренности, и разрубают голову так, чтобы обе половинки держались вместе на одних челюстях. Ее только солят, не провяливая после этого. Вся же остальная сула, после того как она хорошо просолится, еще сушится точно так как тресковый клипфиск. Также поступают с сулой и в Астрахани; но там у ней пропарывают только брюхо, вынимают внут­ренности и, дав просолиться, развешивают на вешала. Здесь же таким образом поступают лишь с мелкой сулой — недомерком, называемым или боковнею, если имеет от глаза до третьего от хвоста позвонка семь и шесть вершков, или чапом, если имеет не более пяти вершков. Просо­лившуюся боковню и чап связывают попарно на веревку, обыкновенно витую из мочал, и развешивают на вешала. Веревка эта называется отивою, отчего и рыбу называют отивняком. Для луч­шей просолки делают и у отивняка снаружи два или три поперечных и несколько вкось идущих надрезов с каждой стороны. Мерную сулу, т. е. имеющую в весеннее время девять, а в летнее восемь вершков от глаза до третьего от хвоста позвонка,* которая и составляет почти всю массу отпускаемой из Черноморья рыбы этой породы, приготовляют балыком, разделывая совер­шенно иначе. Распластав ее по спине во всю длину, так чтобы хребетная кость оставалась в одной половинке, ту половинку, которая толще, разрезают еще на два пласта параллельно ребрам, ведя нож от брюха к спине. Таким образом, мясо разделяется на три слоя, которые развертываются в одну плоскость: первый, соответствующий целой половине рыбы, покрыт с одной стороны, положим — с нижней, кожей и соединяется брюхом со вторым внутренним слоем, на котором кожи вовсе нет, а этот соединяется спиной с третьим, который будет иметь кожу с верхней стороны. Очевидно, что это чрезвычайно облегчает как просолку мяса, так еще более просушку его; и если только было положено достаточно соли и тузлук был свеж, то эта сула никакого запаха не имеет и у хребетной кости никогда не заводится червей, как это нередко бывает в Астрахани. Эту сулу никогда не развешивают для сушки на вешала, а раскладывают на разостланный сухой тростник, чтобы соль не стекала вниз, а оставалась равномерно распределенной по всему телу. Однако же, но причине низменности кубанской дельты, особливо в Сладковском участке и на Ачуевской косе, подверженным наводнениям, это имеет и свои неудобства, для устранения которых принимаются следующие меры. В Ачуеве делают досчатую ограду; как бы ящик, и насыпают в нее черепашки, т. е. створок двустворчатых раковин, из которых почти исключительно состоят здешние косы, и сулу расстилают на эти возвышения, чтобы ее не могло подмочить в случае наводнения. На Сладком, где, по большому количеству приготовляемой сулы, слишком затруднительно бы было делать такие насыпи, каждый завод окапывается рвом с валом. Когда вода начнет подниматься, то пока она станет в уровень с валом, можно успеть убрать, разостланную для сушки, рыбу. Несмотря на эти пре­досторожности, рыба в сырых местностях выходит всегда худшего качества, нежели в более возвышенных.

Соли кладут на тысячу сулы, вес которой изменяется от 79 до 110 пудов, от 25 до 35 пудов. При этом, однако, поступают так, что при первом засоле кладут до 40 пудов соли, а когда вынут первую рыбу и кладут новую в те же чаны (или комяги), в которых рассол остается, то уменьшают постепенно количество прибавляемой соли до 20 пудов на тысячу сулы.

По способу приготовления балыком здешняя сула, как уже замечено, совершенно подобна нор­вежскому клипфиксу, делаемому из трески. Так как этот последний идет отчасти в Испанию и Италию, то весьма вероятно, что наша сула могла бы в этих странах с ним соперничать, и потому было бы весьма интересно, если бы небольшой груз сулы был в виде опыта доставлен в порты южной Европы. Быть может, таким образом, открылся бы новый сбыт для наших рыбных товаров, которые в годы изобильных уловов нередко терпят совершенный застой. Вообще очень жаль, что наши рыбные продукты, и именно самые простые из них, а не предметы роскоши, как например икра, сколько мне известно, ни разу не были выставлены на всемирных выставках.

С коропом обходятся точно также как с сулой, только кладут, сообразно с большей вели­чиной рыбы, до 60 и до 70 пудов соли на тысячу.

в) Тарань. Тарань разделывают тремя разными способами: копченкой, карбовкой и молдаванкой. Копченку не разрезают вовсе, а как есть, целиком, кладут в соль, употребляя от 6 до 10 пудов на тысячу рыб. Ее приготовляют только в холодное время года и отпускают преимущественно в Малороссию. Она долго лежать не может, — не долее августа месяца того же года, в который была поймана. Иногда ее, кроме просушки, немного прокапчивают более для цвета, причем топливом служит кизяк. У карбовки или резанки распарывают брюхо, вынимают внутренности и делают снаружи два или три надреза (карбуют), как на суле, приготовляемой отивняком. На тысячу ее кладут не более трех пудов соли: несмотря на это, рыба хорошо держится до следующего года. Идет она преимущественно в юго-западные губернии. Оба эти сорта тарани связывают, когда они достаточно просолятся, пучками от 10 до 15 штук и просушивают на вешалах, устроенных в виде крыши со стропилами и называемых бугунами. На стропила кладут иногда, для сохранения места, поперечные жерди: но в сырых местностях, как например в Ачуеве, слишком тесно повешенную рыбу не достаточно продувает, и потому, когда хотят иметь хорошую рыбу, этих перекладин не употребляют. Всего хуже солят и сушат тарань в Сладковском участке, где изобилие рыбы заставляет спешить работой и экономить солью, так что сладковцев дразнят, что они у своей рыбы только натирают глаза кусочком соли.

Молдаванку, которую обыкновенно приготовляют сами, приезжающие за рыбой из Молдавии и Валахии, русские, не провяливают, а только солят, так как в дунайских княжествах сушеной рыбы не употребляют, соленую же поджаривают на угольях и затем опускают в холодную воду, чтобы она несколько вымокла. Рыбу разрезают по брюху и набивают солью, но для сохранения в ней жира не вынимают внутренностей. Кроме того, делают еще изнутри, с одной стороны хребетного столба, продольный разрез, который прорезывает мясо и ребра, но останавливается у кожи. Дав рыбе несколько времени пролежать в рассоле, который она из себя пускает, ее грузят на суда, и при нагрузке еще дополняют брюхо солью, да сверх того пересыпают солью ряды рыбы. Сколько идет соли на тысячу молдаванок, сказать с точностью нельзя, но засол очень сильный, и он хорошо сохраняет рыбу, несмотря на оставление в ней внутренностей.

г) Сом. Всего более особенностей в приготовлении сома. Прежде и здесь, как в Астрахани и на Куре, брали от сома один плес, отрубая брюхо и голову, как негодные на употребление. Таким образом, чисто от предрассудка терялась половина рыбы, да и то, что шло в дело, продавалось по очень дешевой цене, не дороже 20 и 25 коп. пуд. Уже после восточной войны стали приезжать сюда русские из Молдавии и Валахии, покупать рыбу сырьем и приготовлять ее, сообразно с потребностями своего рынка. Тогда и местные промышленники начали приготовлять сома по-молдавански. Через это цена на сома увеличилась чрезвычайно. Не далее как три четыре года тому назад брали не более 60 руб. сер. за тысячу, а ныне продают сырого по 40, а соленого по 70 коп. пуд, или по 120 и 210 руб. тысячу, т. е. в два и три с половиной раза дороже; а если принять во внимание, что теперь продают не один плес, а всего сома, — то от четырех до семи раз дороже прежнего. Впрочем, это улучшение в сбыте сома относится, к сожалению, почти исключительно к одному Темрюцкому участку, в других же местах Черноморья оно было только косвенное; именно: когда из южного участка перестал идти сом в Россию, цены на него нисколько улучшились в Ачуеве и вообще в северных участках. Приготовление, или — точнее сказать — разрезка сома, для дунайских княжеств, бывает двоякое: в пан и в йипрак. При приготовлении в пан, который считается дороже, вырезают вдоль всего сома пластину, внутри которой заключается хребетный столб; сверху ограничивают ее спинной, а снизу заднепроходный плавники. Чрез это сом разрезается на три пластины: среднюю, которая и называется паном, и две боковые. Пан остается неразрезанным от самой оконечности рыла до хвоста включительно, боковые же разрезаются поперек обыкновенно на две части, из коих одна соответствует стенкам плеса, а другая стенкам брюха и бокам головы; первая называется джвигурь, а вторая джух. Если сом очень велик, то джвигурь разделяют еще надвое, так что всех частей будет семь. С внутренней стороны джвигуря и джуха прорезают мясо почти до кожи параллельными надрезами, отстоящими друг от друга не более, как на полвершка, или на дюйм. На пане же надрезов никаких не делают, так как толщина его менее вершка. Для хорошего сбыта и полной цены таким образом приготовленного сома надо, чтобы все эти части складывались в цельную рыбу, почему их и укладывают в солила так, чтобы не перепутать разных рыб между собой. Йипрак приготовляют проще, и на него идут только рыбы меньшей величины. От головы отрубают только оконечность рыла (концы челюстей, покрытые гу­бами), затем распластывают всего сома, как по брюху, так и по хвосту, на две половины, которые держатся вместе спиной, и надрезывают их точно также как джвигурь и джух. Как на пан, так и на йипрак идет очень много соли. Они лежат в солилах совершенно покрытые рассолом, и, чтобы рыба в него тонула, ее нагружают каменьями. При таком способе разделки, не­смотря на жирность сома, отсутствие ледников и сильные летние жары, ибо сомы ловятся преимуще­ственно в конце июня, в июле и в начале августа, рыба превосходно просаливается. Мы осматри­вали у Темрюка несколько комяг с сомом, которые стояли на солнце, прикрытые только камышом; рассол был в них совершенно прозрачен, и рыба не имела ни малейшего запаха. Весьма желательно, чтобы этот способ приготовления сома был принят в Астрахани и особенно на Куре. В России низшие сословия и вообще охотники до жирной пищи очень любят сома, и многие предпочитают его в пирогах даже красной рыбе; поэтому нет сомнения, что если бы только удалось по­бедить предрассудок употреблять в пищу один плес, то в сбыте этой рыбы не было бы затруднения. В Астрахани не пропадала бы половина рыбы по пустому, а на Куре, где, по неумению со­лить сома, говорят, что летом его соль не берет, самый лов его мог бы значительно увеличиться, ибо теперь он производится только в зимние месяцы; летом же или его вовсе не ловят, или вынимают один лишь клей, так что, при своей алчности, он только напрасно пожирает огромное ко­личество другой рыбы. Я. уже писал об этом предмете в Астрахань к одному из просвещеннейших тамошних промышленников, г. Кожевникову, который всегда готов на разные улучшения и нововведения, обещающие, хотя некоторое развитие рыбному промыслу.

Вымочка рыбы перед посолом. Кроме этих особенностей в разрезке, хорошим качествам здешней соленой рыбы содействует обыкновение мочить ее перед посолом. На каждом заводе устроены для этого на колеях деревянные рамки, в которых натянут холст. Сюда накладывают разрезанную рыбу и вывозят в море или в лиман, где оставляют часов семь или восемь, чтобы вся кровь вытекла из рыбы. Этому мочению не подвергаются только тарань копченка, так как она не разрезывается и красная рыба, которую, как и на Каспийском море, мочат не до, а после соления, перед отпуском в продажу.

Употребление свежего тузлука. О хорошем влиянии неупотребления старого тузлука на посол рыбы распространяться нечего, так как это понятно само собой. Сом, посоленный по молдаван­скому способу, и не имевший ни малейшего запаха, лежал в совершенно свежем тузлуке. Но самый лучший пример того, какие блестящие результаты получаются от употребления всякий раз новой соли на посол рыбы, видел я не в Черноморьи, а на Обиточной косе, где промышленник, производивший лов красной рыбы на оконечности ее, вынимая из солил готовую рыбу, всякий раз выливал из них и рассол, (хотя, по обыкновенным понятиям рыбаков, такой рассол еще был очень хорош), и, вымыв чаны, солил рыбу новой солью. Этой чистотой достиг он того, что в его холоднике не чувствуешь и признаков того зловония, которое везде составляет как бы нечто не­раздельное с рыбосельным заведением, и чего не достигают в Астрахани даже дорого стоящими ледниками.

Таким образом пример Черноморья и вообще азовского прибрежья показывает нам, что, при соблюдении должной чистоты, хороших способов разделки рыбы, а — главное — при неупотреблении старого тузлука, можно довести соление рыбы до желаемого совершенства, даже и без ледников, и что нечего опасаться ухудшений в качестве рыбы при переходе рыбной промышленности от больших владельцев и откупщиков в руки мелких вольных промышленников, — результат, не лишенный интереса ввиду тех изменений, которые должны произойти в непродолжительном времени в рыбной промышленности северной и северо-западной частей Каспийского моря.

Дурное приготовление шемаи. Но если сом, сула, мелкая, а отчасти даже и красная рыба, при­готовляются в Черноморье и вообще по берегам Азовского моря не хуже, а местами и лучше, чем на Каспийском, то нельзя сказать того же о приготовлении шемаи, которую здесь только портят. Это тем более жаль, что улов этой превосходной рыбы в Черноморьи в несколько крат пре­восходит улов каспийский. От дурного приготовления, цена шемаи здесь по крайней мере в по­ловину ниже местной цены ее на Куре; именно, вместо 50 или 60 руб. тысяча, здесь не продают ее дороже 25 или 30 руб. Говорят, что в 1863 году, когда ее было много, продавали даже по 15 руб. тысячу, а так как в Черноморьи (включая и Ачуев) ловят от одного до двух миллионов этой рыбы, то оно лишается ежегодно от 25,000 до 60,000 руб. сер. Шемаю или селяву редко коптят на месте. Когда Ачуев был в содержании у Посполитаки, то там делали опыты копчения, но нашли дело невыгодным; вероятно по недостатку дров, и теперь ее здесь только солят; соленую же везут в Ростов и там коптят на своих коптильнях, или продают соленой, а коптят ее уже покупщики. Дурное качество той рыбы зависит как от соления, так и от копчения ее. Не только мелкие ловцы, промышляющие ее на Протоке выше откупной границы, но и сам откуп, не солят отдельно каждого улова, а все складывают в одну или в несколько больших комяг. От этого случается, что, попавшая вниз лежит в соли недели две, а верхняя только несколько дней. Часть рыбы может поэтому прямо идти на копченье, другую же надо вымачивать, так как для копченья она не должна быть очень солона, и вымачивать притом неравномерно, а другую меньше. Хотя старательные хозяева и стараются отбивать ее на сорта, чтобы одни подвергать большей, а другие меньшей вымочке, но аккуратно выполнить этого невозможно, и из иной рыбы вымокает вся соль и рыба пор­тится. Если бы употреблять малые посуды для соления отдельно залова каждого дня, то легко бы можно устранить эту порчу рыбы, а вместе с тем избавиться от напрасного труда вымачивать ее. Дурная сторона копчения заключается в том, что к опилкам, которые здесь жгут для этой цели (что имеет своего рода удобство, потому что они тлеют, а не горят, и потому дают много дыму) примешивают очень часто, в видах самой пустой экономии, кизяк, от которого рыба получает неприятные запах и вкус.

Галаганы и тарома. Из специальных продуктов Черноморья и Азовского моря вообще, надо еще упомянуть о галаганах и тароме, Под первыми разумеют сулиную икру, посоленную прямо в ястыках или яичниках, в которых она заключается в рыбе, называемых, (здесь ли только, или вообще по малороссийски), галаганами. Они имеют больший сбыт в Грецию и Турцию, так что еще в бытность нашу в Астрахани, уже здешней сулиной икры не доставало, и покупающие ее греки пробрались на Волгу, где им за весьма дешевую цену уступили этот продукт, прежде вовсе не употреблявшийся, а, или бросавшийся совершенно без пользы, или шедший на корм домашней птице. Тарома, или таранья икра, не заключена в довольно крепких мешочках ястыках, чтобы ее можно было прямо в них солить; поэтому ее выпускают в бочонки и солят в них. Она также идет исключительно в Грецию и Турцию. Во время каспийской экспедиции ничего подобного этому в Астра­хани не приготовлялось; но когда я был там в 1862 году, то видел, что и на Волге стали так приготовлять икру лещовую, которую солили прямо в лодках, где издали она совершенно имела вид кучами наваленной глины, за что я ее сначала и принял. В Черноморьи есть еще дешевый сорт севрюжьей икры, приготовляемый из закачавшейся на крючьях рыбы. Ее не пробивают, так как для этого она слишком мягка, а солят как галаганы, в ястыках, называемых здесь пирогами. Эта икра также идет в Турцию и Грецию.

Садки для сохранения рыбы. К числу способов приготовления рыбы надо причислить, в некотором отношении, и садки, в которых сохраняют пойманную в летнее время рыбу, с тем, чтобы продать ее зимой, когда она не требует посола и дороже ценится, или по крайней мере осенью, когда цена на нее тоже выше, хотя и не в такой степени. Этот чрезвычайно экономический и ра­зумный способ увеличивать ценность продуктов рыболовства всего более, по климатическим и другим причинам, развит на Урале, где (см. описание уральского рыболовства III т. «Исследований») лов так распределен, что сама река до уральского учуга обращается в настоящий садок, предназначаемый к вылову частью осенью, а частью зимой. На Волге этот способ сохранения рыбы также весьма употребителен: частью оставляют целые рукава реки нетронутыми в течение лета, дабы воспользоваться ими осенью и зимой, плавней или громкой; частью же выловленную уже рыбу пускают в садки, состоящие или из отгороженных пространств в реке, или из небольших озер и речных заливов, откуда ее вылавливают зимой. В Черноморьи садки, к сожалению, весьма малоупотребительны. Прежде существовали они в Ачуеве, но при разорении неприятелем ачуевского завода во время войны, и они были разрушены и с тех пор не возобновлялись. Другого рода садки были в употреблении на Долгой косе. В той части этой косы, которая вдается узким языком в море, существуют (как и в большей части других кос) лиманы, отделенные от моря одним или несколькими песчаными валами. В эти резервуары, в которые свежая морская вода просачи­вается сквозь отгораживающие их естественные плотины, прежде сажали пойманную летом красную рыбу; но однажды плотины эти или валы были прорваны во время бури, и вместе с нахлынувшей в лиман водой зашли сюда зародыши чужеядных ракообразных животных — так называемых лерней, которые, вырастая, теряют органы движения и присасываются к разным частям — преимуще­ственно же к жабрам — рыб, на которых и висят наподобие подвесок или серег, почему и известны рыбакам под именем сережек. Число этих паразитов, после прорыва плотины, до того размножилось в лимане, что сажаемые в него рыбы стали умирать, почему и должны были здесь отказаться от выгод, предоставляемых этими естественными садками. Только в 1864 году один из долженских промышленников, г. Ильяшенко, устроил на этой же косе искусственный садок, выкопав в некотором расстоянии от моря в широкой еще части косы, где валы выше и, следовательно, менее можно опасаться прорыва, — четырехугольную сажалку. Вода в нее просачивается из моря, почему уровень ее не понижается и она сохраняет нужную свежесть. Достиг ли этот опыт полного успеха, мне пока неизвестно, но 29-го июня 1864 года, когда мы посещали косу Долгую, рыбы, пущенные в эту сажалку 9-го мая (все, однако же, не икряные), очень хорошо в ней жили и в течение двух почти месяцев, ни одной из них не издохло.

Как важен был бы успех этого опыта, видно из следующего расчета. Пуд соленой сев­рюги в меженное время продается не дороже 1 руб. 20 коп. сер. (см. выше стр. 139), но из пуда свежей рыбы выходит не более полпуда соленой (ибо она выпотрашивается и соль извлекает из нее влажность, которая и образует тузлук), да на пуд свежей рыбы надо употребить не менее полпуда соли, которая с доставкой обходится около 30 коп. пуд. Следовательно пуд пойманной рыбы, проданной в соленом виде, даст не более 45 коп. выгоды, и то еще далеко не чистой, ибо мы не считали ни платы рабочим, ни других издержек производства, так что действительно барыша едва ли останется и 30 коп. Если же рыбу продать мороженой, которую вовсе не потрошат, то за пуд ее можно полу­чить от двух до трех рублей.

 

 

Д. Статистика Кубанского рыболовства

 

Чтобы окончить описание рыболовства в Черноморьи, мне остается только сообщить статистические сведения, в тесном смысле этого слова, (о количестве уловов, о цене и местах сбыта рыбы), которые нам удалось собрать.

Неверность официальных сведений о количестве уловов в Ачуеве. Сведения о количестве уловов в водах Кубанского войска имеют совершенно различный источник для ачуевского откупного участка, и для прочих находящихся, во владении войска, вод. Первые доставляются от откупщика в войсковое правление еженедельно, или, по крайней мере, ежемесячно. При ватажном про­изводстве лова, всему ведется здесь точная отчетность, и сведения эти могли бы быть абсолютно верными, если бы интересы откупщика не заставляли его уменьшать своих показаний об уловах. Эта неверность сведений нисколько не устраняется тем, что в Ачуеве находится назначаемый от войска смотритель, на обязанности которого, между прочим, лежит и записывание ежедневных уловов. Само собой разумеется, что этот смотритель, даже и при самом ревностном и добросовестном исполнении своих обязанностей, не имеет возможности получать сведений иначе, как чрез посред­ство управляющего откупом, и потому смотрительские ежедневные отчеты уловов сходятся единица в единицу с теми, которые доставляют сами откупщики в недельные или месячные сроки. Верные сведения о величине уловов в Ачуевских водах можно, поэтому, иметь только чрез самих приказчиков или управляющих этими промыслами, если бы эти лица согласились показать подлинные счеты. Но этого, к сожалению, можно достигнуть лишь в редких случаях, потому что управляющий, ныне заведывающий промыслами, боясь ответственности перед своим хозяином, на это никогда не согласится; прежние же управляющие по большей части не сохранили у себя старых счетов, а которые и сохранили кое-что и согласились сообщить свои сведения, те могли сообщить мне все же не подлинные счеты, а лишь краткие заметки о количестве проданной рыбы, какие у них остались. Зато такие неполные сведения можно считать, по крайней мере, приблизительно верными.

Величина ачуевских уловов по частным и по официальным сведениям. Такого рода сведения удалось мне получить только за восемь лет, из которых, три года относятся ко времени содержания откупа г. Пашутиным и сообщены бывшим управляющим его, г. Благодарным, а последние ко времени содержания Посполитаки. К этим сведениям мы прибавляем еще сведения за 1855 год, помещенные в «Морском Сборнике».

 

1836 года 1837 года 1838 года Среднее 1850

года

1851 года 1852 года 1853 года 1854 года 1855 года Среднее
Красной рыбы около 17,000 21,000 26,000 21,300 25,000 28,000 26,000 23,000 20,000 22,000 24,000
Икры 4,000 4,700 5,400 4,700 3,500 4,200 4,000 3,500 4,500 4,200 3,980
Клею 50 60 65 68 50 56 52 46 40 60 51
Вязиги 60 52 70 61 Балыка около 500
Сулы 550,000 670,000 840,000 687,000 60,000 60,000 60,000 70,000 70,000 40,000 60,000
Селявы 500,000 875,000 890,000 755,000 1,000,000 900,000 700,000 800,000 800,000 950,000 860,000
Рыбца 100,000 150,000 100,000 150,000 100,00 140,00 120,000
Сома 5,000 6,000 7,000 8,000 6,000 1,500 6,400
Тарани  

Н е  о з н а ч е н о

50,000
Чабака 15,000
Чехони 20,000
Таловирки 200,000

 

 

1836 год 1837 год 1838 год 1839 год 1841 год 1842 год
Пуды Фун. Штуки Пуды Фун. Штуки Пуды Фун. Штуки Пуды Фун. Штуки Пуды Фун. Штуки Пуды Фун. Штуки
Красная рыба 16,756 26 20,005 20 21,949 20 13,646 27 19,633 18,731
(16,576 около 34,400) (14,055 27,851)
Икра 3,022 14 3,851 37 4,565 22 3,387 28 4,188 4,315 32
(4,402) (4,550)
Клей красной рыбы 42 19.5 54 25 60 34 37 39.5 45 42 27
(42) (40 2)
Вязига 46 22.5 58 22 60 22 40 32 46 52 1
(45) (41)
Сула (судак) м 376,804 444,650 370,003 176,210 153,300 285,538
(280,700) (144,000)
Селява (шемая) 227,856 376,100 179,100 9,000 94,000
(264,000) (180,000)
Рыбец 30,420  (9,000)
(13,000)
Тарань 3,440  (50,000) 94,440
Короп (сазан) мерный 1,000 2,000  (3,650) 6,601
(3,000)
Короп (сазан) недомерок 1,100 157  (6,088) 3,510
(4,000)
Итого: 2,100 2,100 2,157 (9,738)
Сом 488 34 468 531 35 554 15 48 920 30
(1,251 4,180) (2,040)
Галаганы (сулиная икра) 615 26 700 770 400 414
(355)
Жир сулиный 389 ведр 467 ведр 374 ведра 126 ведер 409 (259) ведр 400 ведер
Клей сомовий 1 1 14 20
1844 год 1845 год 1846 год 1847 год 1848 год 1849 год
Пуды Фун. Штуки Пуды Фун. Штуки Пуды. Фун. Штуки. Пуды. Фун. Штуки. Пуды. Фун. Штуки. Пуды. Фун. Штуки.
Красной рыбы (около 9,000) 19,293 250 + 18,300 369 4+ 11,456 111 4+ 11,301 19,981 12+ 690 10,747 30+ 530
Икра 2,490 2,990 1,564 1,306 1,885 24 1,634 35
(с купленной икрой 3,600)  
Клей красной рыбы 23 17 Вырваны страницы 15 28 15 12 40 24.75 30 15.5
Вязига 27 8 27 5 20 10 18 8 71 28 32 10
Сула (судак) 40,500 Вырваны страницы 56,015 70,500 211,940 140,398
Селява (шемая) 180,000  300,000 94,650 355,000 425,500 377,970
Рыбец 3,000 12,000 105,550 100,605
Тарань 20,900 30,000 11,750 107,900
Короп (сазан) мерный 2,300 3,540
Короп (сазан) недомерок 600 1,609
Итого: 2,800 4,900 2,900 4,260 3,298 5,149
Чебак (лещ) 3,750 1,130 168
Сом 500 + 2,800 2,100 2,650 + 900 2,340 795 26 2,559 26
Галаганы (икра сулиная) 140 35 10 463 35
Жир сулиный 140 ведр 55 ведр 253 ведра 91.5 ведро

 

 

Для сравнения, приводим данные об уловах, извлеченных из еженедельных и ежемесячных ведомостей, доставленных откупными конторами.

1835 год
Пуды Фун. Штуки
Красная рыба 14,932 30
Икра 2,367 38
Клей севрюжий 42 13
Визига 40
Сула (судак) 287,320
Тарань 16,460
Чебак (лещ) 200
Короп (сазан) мерный 30
Короп (сазан) недомерок 20
Итого 50
Сом 775
Галаганы (икра сулиная) 787
Жир сулиный 467 ведер
Клей сомовий 2 30

 

Величины уловов за 1836 — 1839, 1841 — 1842, 1844 —1849 гг. показаны на предыдущей странице.

Из сравнения этих таблиц видно, что данные за 1836, 1837 и 1838 годы, доставленные за время содержания первого откупщика, г. Пашутина, мало чем разнствуют от получавшихся в то время действительных уловов, но чем более мы приближаемся к настоящему времени, тем показания контор становятся менее и менее верными, так что за время содержания Посполитаки число вылавливаемых севрюг (почти единственной добываемой здесь красной рыбы) становится вдвое менее среднего числа пудов красной рыбы за тридцатые годы; а так как средний вес севрюги около 20фунтов, — то истинное количество уловов уменьшено в этих показаниях вчетверо. В невозмож­ности таких ничтожных уловов легко убедиться, если перевести их на деньги. За 1841 год по­казаны в отчетах и цены, по которым товары были проданы. Предполагать сколько-нибудь значи­тельное уменьшение в показании цен товаров невозможно, потому что цена не то, что улов, она всем более или менее известна. Да, кроме этого, цены эти совершенно сообразны с теми, какие должны были быть около 25 лет тому назад. Именно, цены стояли:

На севрюгу за пуд 3 руб. асс.
На икру 22 руб. асс.
На клей 320 руб. асс.
На вязигу 25 руб. асс.
На сулу за тысячу 80 руб. асс.
На сома за пуд 1руб. 40коп. асс.
На галаганы за пуд 1руб. 80коп. асс.
На жир за пуд 3руб. 90коп. асс.
На селяву за тысячу 48 руб. асс.
На рыбец 25 руб. асс.

 

Помножив на эти цены выше показанные количества уловов, получаем следующие суммы:

Красной рыбы выловлено на 58.899 руб. асс.
Икры выловлено на 92,136 руб. асс.
Клею выловлено на 14,544 руб. асс.
Вязиги выловлено на 1,171руб. 25 коп. асс.
Сулы выловлено на 12,264 руб. асс.
Селявы выловлено на 4,320 руб. асс.
Рыбца выловлено на 760 руб.50 коп. асс.
Сома выловлено на 67 руб. 20 коп. асс.
Галаганов выловлено на 720 руб. асс.
Жиру сулиного выловлено на 1,595 руб.10 коп. асс.
Итого: 186,477 руб. 5 коп. асс.

 

За уплатой из этой суммы 151,000 руб. асс. аренды, оставалось только 35,477 руб. асс., или 0,136 руб. 30 коп. сер. на покупку соли, снастей, плату рабочим и вообще все издержки производства. Между тем по сведениям, имеющимся за 1840 год, одной соли употреблено до 50,000 пудов на 14,000 руб. асс. (15,426 руб. 57 коп. сер.), следовательно, не считая ни заработной платы (на 120 работников), ни ремонта снастей и т. п., уже на одной соли приходилось слишком 5,000 руб. сер. убытку, а между тем за этот год показания еще несравненно выше, чем например в 1843 г. Если же определить ценность уловов по тем же ценам, но при этом принять улов, равным среднему за 1836, 1837 и 1838 годы, (см. выше стр. 164, где, впрочем, еще не все продукты лова означены), то мы получим:

Красной рыбы на  63,900 руб. асс.
Икры на 103, 400 руб. асс.
Клею на 19,520 руб. асс.
Вязиги на 1,525 руб. асс.
Сулы на 54,960 руб. асс.
Селявы на 36,240 руб. асс.
Итого
на 279,545 руб. асс.

 

Если вычесть из этой суммы арендную плату, то остается еще 128,545 руб. асс., или 36,727 руб. сер., из которых, за вычетом издержек, все еще должен остаться значительный барыш хозяину. Срав­нивая количество уловов за начало пятидесятых годов, мы замечаем, что количество икры за последнее время довольно значительно уменьшилось, несмотря на несколько увеличившиеся уловы красной рыбы. Но, хотя я и считаю полученные от частных лиц сведения довольно приблизительными, однако же нет основания считать их довольно верными, чтобы делать на основании их какие-либо выводы, относительно изменений в запасе рыбы. Другая еще более значительная разность замечается между уловами сулы, которые в последний период уменьшились слишком в десять раз, в сравнении с первым. Но это зависит не от уменьшения в количествах этой рыбы, а единственно от того, что откупщик стал производить лов ее в несравненно меньших размерах, с тех пор, как в его руках, кроме ачуевского лова, сосредоточился непосредственно или посредственно лов всего Черноморья, во многих местах которого лов сулы несравненно обильнее и удобнее, нежели на части морского прибрежья, принадлежащей откупу.

Определение ценности уловов. В отчетах ачуевской конторы есть также сведения о ценах на рыбные товары за пятидесятые годы. Экспедицией же собраны сведения о ценах за нынешнее время, и так как — по словам всех людей, близко знакомых с рыболовством в Черноморьи, — нет никакого основания считать ачуевские уловы за последние годы ниже, чем они были в преж­нее время, то мы можем составить себе приблизительное понятие о ценностях этих уловов, как за первую половину пятидесятых годов, так и за последние годы.

Цены за начало пятидесятых годов Ценность уловов Цены за последнее время Ценность уловов
Руб. Коп. Руб. Коп. Руб. Коп. Руб. Коп.
Красная рыба 1 24,000 1 25 30,000
Икра 11 50 45,770 14 55,720
Клей 114 20 5,224 110 5,610
Вязига 12 612 12 612
(принимая то же количество, как и клея)
Сула 50 3,000 70 4,200
Селява 23 19,720 30 25,800
Рыбец 20 2,400 25 3,000
Сом 50 3,400 70 4,480
Итого 104,126 129,422

 

Ценность ачуевских уловов составляла около 105,000 в начале пятидесятых годов и около 130,000 руб. сер. в последнее время. Вычтя соответственно из этих сумм арендные платы 31,500 и 50,000 руб. сер., мы находим, что откупу остается как на издержки по промыслу, так и на выгоды от предприятия, от 73,000 до 79,900 руб. сер., или круглым числом от 70,000 до 80,000 руб. сер. К этому надо присоединить еще, за последнее время, доход по 3 руб. сер. с тысячи тарани, полу­чаемый со спетчиков за право приготовлять эту рыбу. Так как средний улов этой рыбы надо поло­жить от 5 до 6 миллионов штук, то доход составит еще от 15,000 до 18,000 руб. сер. в год.

Определение количества уловов в вольных водах Черноморья. Сведения об уловах на всем остальном пространстве Черноморья за то время, когда оно не было на откупу, основываются на акцизе, который взимался с них в том или в другом виде и для определения которого управление войском иногда старалось определить с доступной для него точностью количество уловов. Из того, что в выгоде промышленников было платить как можно меньше акциза, уже видно, что ко­личества и этих уловов, подобно ачуевским, показывались всегда меньше действительных. Только в последнее время, когда само общество рыболовов обязалось уплачивать определенный минимум постоянного акциза, эти сведения стали более верными, хотя, и при этой системе, некоторое количе­ство уловов все еще, без сомнения, ускользает от надзора. Хотя сведения за время содержания всего Черноморья на откупу гг. Назаровым, и Посполитаки и доставлялись самим откупом, однако же, сведения эти заслуживают более доверия, чем показания ачуевского откупа, потому что большая часть доходов получалась откупщиком с пошлины, взимаемой им с прочих промышленников, количество которой значительно уменьшить было невозможно. Неверные показания могли делаться только относительно той рыбы, которая улавливалась на промыслах самого откупщика. Все эти сведения сгруппированы в таблице (стр. 116—117).

Соображая количество уловов за три сравниваемые периода, мы видим, что главное уменьшение в первые два периода относится преимущественно к красной рыбе и ее продуктам. Для второго периода это объясняется тем, что лов этой рыбы, как наиболее ценной, откупщик предоставлял большей частью себе. Что же касается до сулы, то весьма возможно, что в первый период ее действительно меньше ловилось, так как число заводов и вообще напряженность лова были тогда меньше; тарань же показывалась, вероятно, только та, которую приготовляли сами войсковые промышленники; та же, которая представлялась спетчикам, не включена в эти сведения.

Определение средней цены различных сортов рыб. Ценность этих уловов, (количества которых могут считаться приблизительно верными только за три последние года) точно определить весьма трудно, потому что цены различных сортов рыбы изменяются не только по годам, но и по временам года, по изобилию уловов, числу покупщиков, погоде и т. п., а также и по местностям, смотря по обилию в них уловов и удобствам сбыта. Надо еще отличать ту цену, по которой рыба поставляется сырьем спетчикам, от той, по которой она сбывается спетой. Очевидно, что для определения ценности уловов надо принять во внимание эту последнюю цену, ибо первая не есть полная цена продукта, а только как бы заработная плата, которую казаки, имеющие право на рыболовство, получают от своих же или иногородних промышленников, за лов для них рыбы. Относительно красной рыбы цены уже показаны мной выше; что же касается до белой, то за последние годы они были в главных пунктах лова:

В седьмом Темрюцком участке:

Сула от 50 до 65 руб. за тысячу.

Короп от 100 до 120 руб. и иногда до 180 руб.

Сом около 80 коп. сер. за пуд.

Тарань отдавалась спетчикам от 3—4 руб. сер. тысяча.

В шестом Сладковском участке:

Сула около 50 руб. сер. за тысячу.

Тарань отдавалась спетчикам не дороже 1 руб. сер., спетая от 5 до 6 руб. сер.

В пятом Ачуевском участке:

Сула около 60 руб. сер. за тысячу.

Короп около 100 руб. сер. за тысячу.

Сом от 60 до 70 коп. сер. за пуд.

Тарань спетая от 10 до 12 руб. сер.

В первых участках, Должинском и Камышеватском:

Сула от 50 до 60 руб. сер. за тысячу.

Тарань около 8 руб. сер. за тысячу.

Чебак около 20 руб. сер. за тысячу.

Цена селяве и рыбцу, ловимым преимущественно в пятом участке, та же, что в Ачуеве.

 

НАЗВАНИЕ ПРОДУКТОВ СВЕДЕНИЯ, СОБРАННЫЕ УПРАВЛЕНИЕМ ЧЕРНОМОРСКОГО ВОЙСКА ЗА ГОДЫ: Сведения, доставленные откупом по статье «Морского Сборника»
1830 1840 1841 Среднее За начало пятидесятых годов
Пуд. Фун. Штук Пуд. Фун. Штук Пуд. Фун. Штук Пуд. Фун Штук Пуд. Фун. Штук
Красная рыба 5,315 7 6,523 20 7,688 30 6,489 6 14,500
Икра 1,144 20* 603 38 5,106 20 2,321 26 1,020
Клей 37* 1 22 2 13 2 39 11
Вязига 6
Сула мерная 1,916,790 1,522,835 2,281,113 1,956,912 4,400,000
Сула недомерок 505,400 868,025 144,422 505,949 600,000
Всего сулы 2,422,190 2,390,860 2,425,535 2,412,861 5,000,000
Тарани 2,035,000 1,906 320 1,848,550 1,929,957 2,900,000
Таловирки
Всего тарани
Селявы 257,600 16,500 329,350 201,150 350,000
Рыбца 2,000 150 717 205,000
Сельдь 186,000 329,800 404,100 306,633 400,000
Короп мерный 1,950 1,615 17,656 7,074 6,300
Короп недомерок 27,000 9,000 16,000
Всего коропа 44,656 16,074 22,300
Синец 50,000
Чебак 30,900 37,300 36,030 34,743 50,000
Чехонь
Сом 5,161 6,563 20 757 4,160 20 7,500
Клей сомовий
Галаганы
Тарань (таранья икра)
ведр ведра ведр ведр
Жир сулиный 1,211½ 4,504 6,044½ 3,920

 

 

 

 

СВЕДЕНИЯ, ПРЕДСТАВЛЕННЫЕ ОБЩЕСТВОМ РЫБОЛОВОВ ЗА ГОДЫ: НАЗВАНИЕ ПРОДУКТОВ
С 1 июля 1862 по 1 июля 1863 С 1 июля 1863 по 1 июля 1864 С 16 июля 1864 по 16 июля 1865 С 16 июля 1865 по 16 июля 1866 С 16 шля 1866 по 16 июля 1867 Среднее за 5 лет
Пуд. Ф. Штук. Пуд. Ф. Штук Пуд Ф. Штук. Пуд. Фун. Штук. Пуд. Ф. Штук. Пуд. Фун. Штук.
38,271 23 47,491 31 54,686 38 46,699 27 29,627 10 43,355 18 Красная рыба
2,889 10 4,627 21 3,657 22 3,099 10 2,816 38 3,418 2 Икра
34 22 64 4 53 28 43 34 1 45 35 Клей
3 30 17 34 8 13 19 25 7 11 12 Вязига
1,933,939 }— 5,349,619 —{ Сула мерная
17,250 Сула недомерок
4,951,189 3,671,831 5,349,619 5,049,087 3,525,987 4,509,543 Всего сулы
40,348,790 39,794,790 30,085,380 26,204,205 30,918,720 33,470,377 Тарани
2,507,400 2,736,550 4,238,200 6,075,590 2,347,500 3,580,848 Таловирки
42,856,190 42,531,340 34,322,580 32,279,795 33,266,220 37,051,225 Всего тарани
153,660 273,225 109,450 180,450 125,100 168,373 Селявы
88,425 146,470 38,725 49,800 27,180 69,976 Рыбца
5,500 2,200 11,100 11,000 5,960 Сельдь
} — 114,136 { Короп мерный
Короп недомерок
197,900 108,050 61,600 50,866 102,365 Всего коропа.
33,200 45,800 39,500* Синец
85,495 78,275 85,910 149,710 96,240 99,126 Чебак
30,900 5,500 4,400 200 8,200 Чехонь
20,846 10 21,540 23,632 20 6,612 6,496 15,825 14 Сом
Не означ. 36 11 1 20 6 30 13 32½ Клей сомовий
17,593 19,783 18,069 22,774 18 16,730 20 18,990 Галаганы
2,653 8 13 532 11 Тарама (тар. икра)
ведра ведра ведра ведр ведр ведр
10,653 8,184½ 6,674½ 6,307 2,780 6,920 Жир сулиный

 

 

Каким образом вывести из этих разнообразных данных средние цены, которые можно бы было употребить, для определения величины ценности уловов в земле Кубанского войска? На это нельзя положить никаких определенных правил, а надо относительно каждой породы рыбы руко­водствоваться различными соображениями. Для красной рыбы примем за эту среднюю цену — цену ве­сенней севрюги (1 руб. 50 коп. сер.), как самой изобильной породы в самое уловистое время года. Хотя эта цена в летнее время и спускается ниже, не только для севрюги, но и для более дорогого осетра; зато она значительно возвышается осенью и еще более зимой, так что эта цена будет скорее ниже, чем выше, средней для красной рыбы вообще. Если для Ачуева нами принята несколько низшая цена (1 руб. 20 коп. сер.), то надо принять во внимание, что там добывается почти исключительно сев­рюга, тогда как на косах Долгой и Камышеватой, где производится главное красноловье, попадается уже довольно много осетра, и также больше зимней рыбы. Для икры, как и выше, примем 10 руб. пуд, для клея 70 руб. сер., потому что он, будучи сборным и не столь хорошо приготовленным, как ачуевский, гораздо дешевле его ценится, для вязиги возьмем 15 руб. пуд. За среднюю цену сулы мы примем 60 руб. сер. за тысячу, потому что, хотя в местности самого изобильного улова этой рыбы, в Сладковском участке, она бывает обыкновенно не дороже 50 руб. сер., зато цена ее значительно возвышается против средней в марте, когда она требуется на линию, доходит до 150 руб. сер., а в зимнее время в Темрюцком участке доходит даже до 200 руб. сер. за тысячу. За среднюю цену та­рани мы возьмем 8 руб. сер. за тысячу, так как из двух главных местностей ее улова: в Ахтарах она бывает несколько выше этой цены, а на Сладком несколько ниже. Если же в других участках цена тарани бывает значительно выше этой, то зато мы включаем в число тарани и таловирку, гораздо ниже ценимую. Цены для прочих рыб не столько меняются, и мы примем для коропа 120 руб. сер., для селявы 30 руб. сер., для рыбца 25 руб. сер., для чебака 20 руб., для синьца 10 руб., для сельдей 5 руб., для чехони 8 руб. за тысячу, для сома 70 коп. сер. пуд, за пуд галаганов и ведро жиру — 75 коп. сер., за пуд тарамы 40 коп. сер.

Ценность уловов в вольных водах Черноморья. Помножая на эти цены количества уловов за последние годы, определим довольно приблизительно их ценность.

Ценность уловов
Название рыб и продуктов их Цена 1863 год 1864 год 1865 год 1866 год 1867 год Среднее за 5 лет
Руб. Коп. Рубли Рубли Рубли Рубли Рубли Рубли
Пуд
Красная рыба 1 50 около 57,400 около 71,200 около 82,500 70,030 44,440 65,100
Икра 10 » 28,900 » 46,300 » 36,600 30,930 28,170 34,200
Клей 70 » 2,400 » 4.500 » 3,700 3,020 2,380 3,200
Вязига 15 » 54 » 268 » 125 300 100 175
тысяча
Сула 60 » 297,000 » 220,000 » 320,950 302,950 211,560 270,500
Тарань 8 » 343,000 » 340,000 » 240,600 258,240 266,130 289,500
Селява 30 » 4,600 » 7,200 » 5,700 5,410 3,750 5,300
Рыбец 25 » 2,200 » 3,600 » 935 1,250 680 1,700
Сельдь 5 » 27 » 11 » 55 50 20
Чебак 20 » 1,700 » 1,500 » 1,700 3,000 1,920 1,950
Чехонь 8 » 247 » 44 » 30 60
Короп 120 » 23,800 » 19,000 » 7,320 6,100 12,280 13,700
Синец 10 » » » 330 460 160
Пуд
Сом 70 » 14,600 » 15,200 » 16,600 4,650 4,650 11,100
Галаганы 75 » 13,200 » 16,800 » 13,544 17,080 12,550 14,600
Тарама 40 » » » 200
ведро
Жир 75 » 8,000 » 6,100 » 5,000 4,730 2,080 5,200
Итого круглым числом Около 797,000 Около 753,600 Около 735,000 708,000 591,000 716,500

 

Если прибавить к этому ценность ачуевских уловов, то общую ценность всей рыбе, вылавли­ваемой в земле Кубанского войска, можно приблизительно определить в 900.000 рублей серебром, — сумма, которая немногим уступает той, которая получается с уральского рыболовства, но с которой в пользу войсковой казны сбирается почти вдвое на Кубани, чем на Урале. При этом не надо еще забывать, что далеко не вся сумма, выражающая ценность кубанских уловов, поступает в руки казаков, потому что всю тарань, значительную часть красной рыбы и сома продают они спетчикам в свежем виде, по гораздо низшим ценам, как об этом сказано было выше. С другой сто­роны цены эти значительно увеличиваются в местах первоначального сбыта рыбного товара, но только весьма немногие из казаков промышленников могут воспользоваться ими, не имея доста­точно капиталов, чтобы на свой счет и страх перевозить рыбу и рисковать подвергнуться колебаниям цен, чрезвычайно значительным на этот товар. Так бывали примеры, что в Одессе, когда навезут туда много рыбы, как из Черноморья, так и с Дона, и в тоже время случится недо­статок в вольных фурах для препровождения ее далее в места потребления, — цена упадала до 4 руб. 50 коп. за тысячу тарани, тогда как нередко перед тем давали за нее, на месте в Черноморьи, 10 руб. сер.; в другое же время, именно зимой и при малом привозе, она доходит до 25 и даже до 30 руб. сер. за тысячу. Подобным же образом в Гниловской станице верстах в десяти ниже Ростова, куда бывает значительный привоз рыбы, как с Черноморья, так и с Дона, цена весной 1864 года стояла в начале от 14 до 17 руб. за тысячу тарани, но, как только на­везли много рыбы, она упала до 6 руб. 50 коп., между тем, как за нее давали одно время на месте в Ахтарах, по 12 руб. за тысячу.

Места сбыта и потребления. Главные пункты сбыта, или лучше сказать склада черноморской рыбы, откуда она уже развозится в места ее потребления, — в настоящее время суть: Одесса, Мариуполь и Ростов-на-Дону, с соседней ему Гниловской станцией. Одесса только в недавнее время, именно с половины сороковых годов, заняла первое место, которое прежде принадлежало Мариуполю. Сюда приезжали евреи из Бердичева и развозили рыбу, преимущественно тарань, по Малороссии и юго-западным губерниям, платя обыкновенно по 60 коп. сер. с пуда за провоз. Между тем, из Одессы, откуда места потребления гораздо ближе, воловьи фуры, провозящие туда пшеницу и отправ­ляющиеся назад большей частью порожнем, берут охотно по 15 коп. сер. с пуда. Поэтому, в на­стоящее время, почти весь судак и около третьей доли тарани, именно та часть ее, которая идет в юго-западные губернии, в виде карбовки, свозятся в Одессу. В Одессе собственно эта рыба, за исключением свежего судака зимой, мало употребляется, ибо здесь довольно свежей рыбы, как из моря, так в еще большем количестве, из соседних лиманов днепровского и днестровского. В Ростов везется преимущественно красная рыба, икра, а также и часть тарани, и отсюда развозится по губерниям: воронежской, курской и орловской. Красная же рыба, по причине ее превосходных качеств, доходит до Москвы и до Петербурга; в Ростове же главным образом сбывается и рыбий жир. Кроме этих главных мест сбыта, часть рыбы, не очень значительная по количеству, но зато по чрезвычайно выгодным для Черноморья ценам идет в зимнее время, к Николину дню и к Благовещению, сухим путем на кавказскую линию. Наконец сом, тарань-молдаванка и галаганы идут частью прямо из Черноморья (как например, из Темрюка) заграницу сом и мол­даванка в Валахию и Молдавию, а галаганы в Грецию.

 

 

Е. Заключение

 

Окончив описание рыболовства в земле Кубанского войска, следовало бы перейти к рыболов­ству донскому; но так как кубанская рыбная промышленность, составляющая и в естественном отношении почти самостоятельное целое, — в отношениях хозяйственном и административном со­вершенно уже отделена от рыбной промышленности в прочих частях Азовского моря, то, кажется, удобнее будет, не прерывая последовательности изложения, перейти к практическому заключению настоящего длинного отчета, т. е. к тем мерам, которые, по мнению экспедиции, следовало бы принять для лучшего устройства и развития рыбной промышленности в прикубанском крае. На эту главную цель всех наших исследований было постоянно обращаемо внимание в продолжение всего этого отчета, и по мере того, как ход изложения касался того или другого практического вопроса, я старался опровергать существующие, касательно его, односторонние или ложные взгляды и понятия, противополагая им те выводы, которые приобрела экспедиция, тщательным изучением местных усло­вий и сравнением с исследованными уже местностями, и которые она считает наиболее полезными, как для сохранения рыбного запаса, так и для выгод большинства занимающихся рыбной промыш­ленностью казаков. Итак, в этом заключении остается мне только собрать и систематически изло­жить все эти замечания.

Предложения экспедиции и улучшения рыболовства в земле войска Кубанского, разделяются на следующие три разряда:

  • Главные начала, которые должны служить основой системе рыбного хозяйства и без принятия которых все частные улучшения не могут ни получить полного осуществления, ни повести к действительно полезным результатам.
  • Частные изменения и дополнения, ныне действующих временных правил.
  • Меры к развитию рыбной промышленности.

 

  1. Главные основания кубанского рыбного хозяйства

Главные начала, долженствующие, по мнению экспедиции, служить основанием рыбного хозяйства в земле Кубанского войска, не представляют собой нововведений, а большей частью приняты уже и ныне в основу здешнего рыболовного законодательства. Только начала эти не твердо установлены; они нередко отменялись и до сих пор не перестают колебаться; кроме того, некоторые из них не получили полного своего развития. Эти начала суть:

  • Все рыболовные воды, как лежащие внутри земли Кубанского войска, так и море, омывающее берега ее на 25 верст расстояния от берега, должны состоять в исключительном пользовании вой­ска. (См. стр. 43 — 44).

Исключение из сего установляется единственно в пользу жителей города Темрюка, на основании правил, изложенных на стр. 87 — 88.

  • Все воды, принадлежащие Кубанскому войску, как внутренние, так и морские, частному или раздельному владению не подлежат, а составляют общую и нераздельную собственность всего казацкого сословия. (См. стр. 41 — 43, 73 — 74).
  • Ни самое рыболовство на всем пространстве принадлежащих Кубанскому войску вод (за исключением Ачуевского участка), ни пошлина, взимаемая с оного, не могут быть отдаваемы на откуп. (См. стр. 50 и сл., 63 и сл.).

Здесь я повторю, что один страх откупа составляет уже причину, препятствующую развитию рыбной промышленности в Черноморьи. Поэтому, мне кажется необходимым, чтобы не только воды на откуп отдаваемы не были, но, чтобы уверенность в этом распространилась между казаками, для чего и необходимо прямо и ясно выразить это в законе.

  • Заведывание рыболовством должно быть передано из рук войскового начальства в руки самого общества рыболовов; т. е. для управления всем рыбным хозяйством Кубанского войска, включая в это понятие и распределение пресной воды посредством ериков по лиманам, сосредо­точивающемся ныне в войсковом правлении, — должно быть составлено совершенно независимое от него учреждение, из выборных от общества рыболовов лиц, наподобие комитета рыбных и тюленьих промыслов в Астрахани.

Выгоды, проистекающие от таких общественных управлений и надзора, вообще уже сознаны, и они получили широкое применение в новом уставе каспийского рыболовства. В применении к кубанскому рыболовству многообразные выгоды этой меры, в отношении к охранению рыбного запаса моря, справедливого распределения притока пресной воды в лиманы и взимания акциза, указаны на стр. 20, 28, 61 — 62. Условия рыбного хозяйства, после уничтожения откупа, сами собой при­вели уже к признанию необходимости общественного управления и, как мы видели, с 1862 года оно вступило уже отчасти в действие. Надзор за порядком производства лова и взиманием акциза поручен уже и теперь самому обществу рыболовов, но пока оно не имеет еще никакого участия в местной законодательной деятельности и на все должно спрашивать разрешения войскового правления, в вопросах рыбного хозяйства по большей части не компетентного и, как мы видели из истории рыболовства в Черноморьи и из разбора мер, представленных им для нового устрой­ства кубанского рыболовства, часто действовавшего ему во вред.

Что касается до определения устройства, состава, круга действий и проч. предлагаемого нового учреждения, то это не может быть здесь формулировано. Для этого, в случае одобрения предлагаемой здесь меры, необходимо будет собрать временную комиссию в Екатеринодаре, как из начальствующих лиц, так и из депутатов от рыболовов, — как это было сделано в Астрахани по окончании каспийской экспедиции.

Наконец, самым желательным дополнением к этим основным мерам было бы:

  • Обращение Ачуевского откупного участка в вольное пользование всех казаков, по истечении в 1868 году срока содержания теперешнего откупа.

В этом отчете было неоднократно указываемо на пользу, которую должна бы принести эта мера, как для справедливого распределения пресной воды по лиманам (стр. 28), так и для беспрепятственного пропуска рыбы (стр. 38 — 39; 81—84), а также и в других отношениях, и было указано, что едва ли можно ожидать добросовестного исполнения необходимых во всех этих отношениях мер, пока откуп будет существовать. Против всего этого можно выставить только одно то соображение, что с уничтожением откупа, войско должно лишиться значительной части своего дохода, ибо акциз с улавливаемой в Ачуевском участке рыбы ни в каком случае не может достигнуть той суммы, какую дает откуп. В самом деле, акциз, ныне уплачиваемый с вольного рыболовства, помноженный на средние ачуевские уловы, определенные по частным сведениям, — дал бы:

 

Количество пудов

За пуд Всего
Руб. Коп. Руб. Коп.
С красной рыбы 24.000 0 20 4.800 00
С икры 4.000 1 20 4.800 00
С клея 50 6 00 300 00
С вязиги 60 1 50 90 00
С сома 6.400 0 10 640 00
Количество рыбы в штуках С тысячи
С сулы 60.000 4 00 240 00
С селявы 860.000 1 00 860 00
С рыбца 120.000 1 00 120 00
С чебака 15.000 0 50 7 50
С чехони 20.000 0 15 3 00
С тарани 5.000.000 0 30 1.500 00
Итого 13.360 50

 

Но мы выше видели, что акциз с некоторых сортов рыбы может быть увеличен без чув­ствительного отягощения казаков; именно: для тарани с 30 до 40 коп. с тысячи, для судака с 4 на 5 руб. (при уничтожении пошлины с жира и галаганов), для шемая и рыбца с 1 руб. до 1 руб. 20 коп. Это последнее увеличение акциза даже еще слишком слабо, ибо средние цены этих рыб от 25 до 30 руб., так что ежели бы даже назначить с них акциз в 2 руб., то и тогда он относился бы к цене рыбы как 1:12, или даже как 1:15, — отношение почти одинаковое для сулы. Это увеличение акциза с шемаи и рыбца было бы тем справедливее, что с уничтожением откупа эти рыбы стали бы в гораздо большем количестве проходить вверх по Протоке. Такое увеличение акциза довело бы доход, который мог бы получаться с Ачуевского участка, до 15.000 руб. в год. Но, приняв во внимание, во-первых, что лов в Ачуевском участке самый изобильный во всем Черно­морьи, и что, следовательно, те, которым жребий доставит право на выставку орудий лова в этой местности, будут получать несравненно большую выгоду, чем те, которые будут ловить теми же снастями в других местностях; а во-вторых, что обращение Ачуевского участка из откупного в вольный составит, так сказать, дар для войска; то не только возможно, но и вполне справедливо, взимать в этом участке двойной против прочих местностей акциз. Таким образом, Ачуевский участок и без откупа может легко доставлять в войсковую казну около 30,000 в год.

Меры, предложенные выше, как-то: увеличение акциза с некоторых пород рыб, улучшение надзора, распространение акциза на все течение Кубани и проч., увеличат вероятно доход, полу­чаемый с вольного рыболовства, до 60,000 руб., так что и без Ачуевского откупа войсковая казна может получать до 90,000 руб. со всего кубанского рыболовства, — больше чего она ни в какое время не получала. Если даже соединить наибольший доход, получавшийся с откупа вольных вод, в 52,000 руб. (с 1847 по 1854 год), с наибольшим доходом с Ачуевского откупа в 50,100 руб. (с 1860 по 1865 год), то и этот максимум в 102,000 руб., в действительности никогда не достигавшийся, только на 12,000 руб. превосходит тот доход, который может иметь войсковая казна без откупа, без малейшего отягощения казаков и при совершенном обеспечении рыбного запаса от оскудения в будущем.

 

  1. II. Частные изменения и дополнения ныне действующих правил для рыболовства

Прежде изложения этих изменений и дополнений надобно сделать несколько общих замечаний:

  • За основание рыболовного законодательства в земле Кубанского войска принимаются временные правила 1855 года с теми изменениями, которые сделаны в них в 1862 году. Те же изменения, которые предложены в новых проектах центрального управления и войскового начальства, если они не включены вполне или отчасти в нижеследующие параграфы, почитаются (на основании вышеизложенных причин) почему либо излишними или несоответствующими своей цели. Поэтому здесь перечисляются лишь те меры, которые в чем-либо отменяют или дополняют ныне существующий порядок.
  • Будет ли откуп отменен или нет, меры, предлагаемые для обеспечения свободного про­хода рыбы и вообще для охранения рыбного запаса, должны относиться к Ачуевскому откупному участку, в той же мере, как и ко всем прочим водам, принадлежащим Кубанскому войску.
  • Предлагаемые здесь дополнения и изменения не формулированы в виде законов, а состав­ляют только указания на предметы, которые должны быть изменены или дополнены. Это сделано по­тому, что многое остается еще неопределенным и может получить точнейшее определение только в комиссии, которую надо будет собрать из выборных от Кубанского войска, для окончательного устройства тамошнего рыболовства.
  • Предлагаемые дополнения и изменения распределяются по цели их на три разряда, именно: на меры к охранению и умножению рыбного запаса; на меры, определяющие права казаков на участье в рыболовстве, и на меры к усилению получаемой войсковой казной дохода.

 

а) Ограничения во времени лова

1) Лов рыбы в реке Кубани от Кубанского гирла вверх до устья реки Лабы, в Протоке на всем ее протяжении, в Темрюцком гирле и в Переволоке запрещается с 1-го июня по 1-е августа (Статья новая, см. стр. 85—86).

Мы имеем некоторые данные, чтобы судить насколько может быть полезна эта мера. Именно, так как в официальных донесениях ачуевских откупщиков и тамошних смотрителей, о количестве уловов, сведения эти означены иногда из месяца в месяц, иногда из недели в неделю, а иногда даже и изо дня в день, то, хотя они против действительности и значительно умень­шены, мы все же имеем в них средство, для определения наименьшего числа севрюг, которые будут таким образом свободно пропускаться по Протоке вверх, для выметывания икры. Эти дан­ные соединены в следующей таблице.

ГОДЫ КОЛИЧЕСТВО КРАСНОЙ РЫБЫ, ПОЙМАННОЙ В МЕЖЕННОЕ ВРЕМЯ.
С 1-го по 15-е июня. С 1-го июня по 1-е августа С 15-го июня по 1-е августа
Красной рыбы Икры Красной рыбы Икры Красной  рыбы Икры
Штук Пуды Фун Пуды Фун. Штук Пуды Фун. Пуды Фун. Шт. Пуды Фун. Пуды Фун.
1835

1836

1837

1838

1839

1840

5,793

2,340

18

10

958

570

10

15

3,164

1,659

30

314

586

36

5,408

6,461

3,279

8,957

4,000

4,800

2

26

20

18

572

1,235

899

1,273

1,156

1,108

11

9

17

6

16

27

1841

 

Очень ранний ход рыбы, ибо с 8-ого мая по 1-ое июня выловлено 13,000 п. севрюги, а в июне и в июле вовсе лова не показано
1842

1843

1844

1845

1846

1847

1848

1849

1,500

1,477

286

120

1,850

2,123

520

350

3,350

2,000

6,183

3,600

4,226

1,775

4,260

1,833

806

200

748

470

560

273

1,352

600

30

38

15

 

Из этой таблицы видно, что за первые шесть лет, с 1835 по 1840 год, когда доставляемые сведения, как мы видели выше, были многим ближе к действительности, нежели впоследствии, — было добыто средним числом в течение июня и июля 5484 п. или около 11,000 штук красной рыбы и 1041 п. икры; в шестилетие с 1842 по 1847 год, когда подаваемые сведения были наиболее уменьшаемы, среднее количество пойманной севрюги в эти два месяца составляло 3522 штуки и 509 п. икры; а в последние два года, за которые имеются этого рода сведения, значится 3047 п. или около 6000 штук севрюг и 977 п. икры. Из этих данных, как они ни мало достоверны, можно заключить, что прекращение лова в Протоке в течение двух первых летних месяцев доставит возможность свободно выметать икру не менее чем 10,000 штук севрюги в количестве 1000 пуд. Этого, без сомнения, было бы достаточно для поддержания или даже и для размножения этой породы. Но если бы мы ограничили время запрещения лова полутора месяцами, от 15-го по 1-е августа, то вероятно не достигли бы желаемого результата, как видно из сравнения данных за те годы, за которые имеются сведения об уловах с 15-го июня по 1-е августа. Из них следует, что за 1838 и 1839 годы в первые две недели июня было поймано в два раза больше рыбы и слишком в полтора раза больше икры, чем в остальные шесть недель (4067:2412 и 764:450). В другие два года, 1842 и 1845, эти отношения далеко не так выгодны для первых двух недель июня, и уловы более равномерным образом распределены между летними месяцами, хотя все еще со значительным перевесом на стороне первых двух недель. Бывают, как ка­жется, и такие годы, когда ход рыбы столь ранний, что даже и в начале июня уже очень мало ловится красной рыбы. Так в 1841 году показан улов севрюги с 8-го мая по 1-е июня в 13,000 п., а в июне и июле никакого лова не значится. Хотя, по всем вероятностям, лов в действительности продолжался и в эти месяцы, но должно быть он был очень незначителен.

Вместо этого ежегодного запрещения лова в течение июня и июля месяцев, можно бы устано­вить, чтобы через четыре года в пятый всякий лов в Кубани, Протоке, Переволоке и Темрюцком гирле запрещался с 1-го апреля по 1-е августа, если бы рыбопромышленники нашли это для себя удобнее, в чем я, впрочем, весьма сомневаюсь.

  • С 9-го мая по 1-е июля запрещается крючной лов в море, начиная от Долгой косы (включительно) до северной границы войсковых владений. Неводной желов остается и в этовремя дозволенным. (Статья новая, см. стр. 85—86).

 

б) Ограничения в местах лова

  • Всякого рода лов во всякое время года запрещается в гирлах Бугазском, Курчанском, Ахтарском, Ясенском и Рубцовском, равно как и во всех тех морских гирлах, накоторые само общество рыболовов (комитет рыбных промыслов) найдет нужным распространить это запрещение. (Заменяет § 63 временных правил. См. стр. 84).
  • От поименованных пяти гирл, равно как и от устья реки Протоки, должно быть остав­лено пространство вдоль берега на 2 ½ версты в каждую сторону, накотором всякое рыболовство запрещается. Вглубь моря это запрещенное пространство простирается для гирл Бугазского, Курчанского, Рубцовского и устья реки Протоки до границ войсковых владений, т. е. на 25 верст. (Заменяет § 64 временных правил. См. стр. 84).

Гирла Ясенское и Ахтарское здесь не поименованы, потому что они открываются в простран­ство, лежащее между оконечностями Ачуевской и Камышеватой кос, в котором уже и по ныне действующим правилам крючной лов запрещен, а неводной иначе как от берега производим быть не может.

  • Заповедное пространство у тех гирл, которые в предыдущей статье не поименованы, но в которых лов может быть запрещен по распоряжению общества рыболовов (комитета рыбных промыслов), остается в тех же размерах, как это ныне постановлено, т. е. на версту в каж­дую сторону от гирла вдоль берега и на 7 верст вглубь моря. (Заменяет § 64 временных правил. См. стр. 84).
  • Лов рыбы в так называемых внутренних гирлах, т. е.в устьях рек и притоков в лиманы, включая в это число и гирло Кубанское (устье Кубани в Кубанский лиман) и Перево­локу, остается дозволенным на общем основании. (Заменяет § 63 временных правил. См. стр. 85).
  • С каждой стороны внутренних гирл, т. е.в лиманах перед устьями впадающих в них 4 рек, протоков и ериков, всякого рода лов совершенно запрещается на1 версту в каждую сто­рону от гирла и на 2 версты вглубь лимана. (Заменяет § 65 временных правил. См. стр. 83).
  • Величина пространства речки, протока, ерика или внутреннего гирла, которое, от устья вверх по течению, не должно быть заставляемо вентерями и другими ставными орудиями лова, предоставляется решению самых местных рыболовов, которые могут и вовсе отменить для своей местности это постановление, если не найдут его для себя полезным. (Заменяет § 64 временных правил. См. стр. 83 — 84).

 

в) Ограничения в орудиях и способах лова

9) Все употребляемые ныне орудия лова, в том числе и ставные сети, крючная самоловная
снасть и коты, допускаются как в море, так и в лиманах, реках, ериках и протоках, без
всяких исключений, с соблюдением лишь некоторых ограничений в способах употребления их, поименованных в следующих §§ (Заменяет §§ 26 и 27, См. стр. 85).

  • Всякое вновь придуманное, или доселе не употреблявшееся орудие лова, может быть употреб­лено не иначе, как по разрешению комитета рыбных промыслов. (Статья новая).
  • Все ставные орудия лова, как-то: вентеря, коты, ставные сети и крючная снасть, должны занимать собой не более 3/2 ширины реки, протоки, ерика или гирла, в которых они выставлены. (Заменяет § 26).
  • Вентеря и коты должны выставляться непременно у одного и того же берега реки, протока или ерика, так чтобы свободный проход в одну треть ширины протока оставлялся вдоль всего про­тивоположного берега. (Статья новая. См. стр. 83 — 84).
  • У того берега, откуда выставляются вентеря и коты, должны находиться и все промысловые строения, стоять лодки, производиться полоскание рыбы и т. п., дабы проход рыбы был по возмож­ности беспрепятственный. (Статья новая. См. стр. 37 — 38).
  • Бежное крыло вентерей и кот должно быть не длиннее как от 10 до 16 сажень, смотря по ширине реки. (Заменяет § 25, См. стр. 83).
  • Если ставные сети и крючная снасть употребляются совместно с вентерями и котами, то и они должны выставляться у того лишь берега, где выставлены вентери и коты, и могут прости­раться на две трети ширины протока; если же употребляются для лова лишь крючья и ставные сети, то они должны выставляться от каждого берега не более, как на одну треть ширины реки, так чтобы средняя треть ее оставалась свободной для прохода рыбы. (Статья новая. См. стр. 85).

Общее правило для выставки орудий лова, принятое для рек впадающих в Каспийское, Белое и Ледовитое моря, состоит в том, чтобы средняя треть реки оставалась свободной. Но там, где допущены забойки, дозволяется иметь в них ворота к одному какому-либо берегу. Применительно к сему, тоже предполагается допустить и для выставки вентерей в реках и протоках кубанской системы, потому что: 1) при узости здешних рек, небольшими вентерями ловилось бы слишком мало рыбы, особливо крупной, какова например севрюга; 2) при быстроте течения этих рек, трудно было бы утверждать такие вентеря, и наконец 3) вместо одного вентеря, нужно бы употреблять два для занятия дозволенных двух третей ширины протока, что вовлекло бы промышленников в лишние расходы, так как вентеря дорого стоят, и нужно бы иметь больше рабочих для их установки и вынимания из них рыбы. Это исключение в пользу вентерей заставляет сделать его и для ставных сетей и крючьев, ибо иначе при выставке вентерей на две трети ширины реки с одного берега, и крючьев или ставных сетей на одну треть от каждого берега, представлялась бы возможность совершенно загородить рыбе свободный проход вверх.

  • Для выставки кот, порядков крючной снасти и ставных сетей установляется между этими снастями вдоль протока то же расстояние, как и для вентерей. (См. §52 временных правил и стр. 85).
  • Выставка крючной снасти в море допускается, по-прежнему, не ближе 7 верст от берега.
  • Определение длины неводов в лиманах предоставляется самому обществу местных рыбо­ловов, с тем, однако же, чтобы невода не превышали 900 сажень, если лов производится с одного берега, и 800 сажень, если лов производится с обеих сторон. Ни в каком случае, однако же, длина эта не должна превышать ширины лимана. (Заменяет § См. стр. 83).
  • В реках и протоках длина неводов не должна превышать двух третей ширины реки (Заменяет § См. стр. 83).
  • Длина речных плавных сетей также не должна превышать двух третей ширины реки. (Заменяет § 23 временных правил).

Если для рек, впадающих в Каспийское море, не положено никаких ограничений относительно длины плавных сетей, то это потому, что ширина тамошних рек и изменчивость в глубине их, уже сами по себе, служат достаточным обеспечением против употребления слишком длинных плав­ных сетей, — обеспечением, которого реки кубанской системы не представляют.

  • Для лова рыбца и селявы допускаются сети с ячеями более мелкими, чем для сетей, употребляемых в других случаях; но и тут ячеи должны иметь не менее ⅜ вершка в стороне от узла до узла. (Дополнение к § См. стр. 84).
  • Во время лова селявы и рыбца, закидывание вновь волокуши не дозволяется до тех пор, пока закинутая не вытянута на берег и рыба из нее не вынута.

К этому правилу относительно лова селявы и рыбца надо еще на случай, если ачуевский откуп не будет уничтожен, прибавить правило, чтобы:

23) На каждом сале (тоне) в откупных водах во время лова селявы и рыбца было не более двух волокуш с одним комплектом рабочих, т. е. семь или восемь человек при каждой. (См. стр. 100 —101).

Ибо иначе за исполнением §21едва ли возможно будет усмотреть.

 

2) Меры, определяющие права казаков на участие в рыболовстве

  • Если владелец рыболовного завода почему-либо пожелает временно не производить на нем лова, то обязан предварительно уведомить о сем комитет рыбных промыслов, дабы он имел возможность заблаговременно вызвать желающих заняться рыболовством, в остающемся через это временно свободном участке. Такое же заблаговременное уведомление требуется и от тех, которые намереваются совершенно прекратить рыболовство на каком-либо заводе. (Новая статья. См. стр. 76—77).
  • В случае получения кем-либо по наследству ´большего числа заводов, чем сколько он по числу имеет право владеть, хотя бы то было и в совокупности с теми заводами, которые по­лучивший право на наследство имел до того времени, он обязан предоставить жеребью, бросаемому в присутствии участкового доверенного и выбранных от общества лиц, определение тех заводов, которые могут остаться в его владении. При сем предоставляется желанию самого наследника под­вергать жеребью или все его заводы, или только вновь полученные им по наследству, или же, наконец, те только, которыми он прежде владел (если только число заводов, полученных по наслед­ству, не превышаете числа, которым он имеет право владеть). В течение года со дня получения наследства излишние заводы должны быть переуступлены или снесены. (Новая статья. См. стр. 77).

Годичный срок предлагается здесь потому, что лицом, от которого поступило наследство, могли быть сделаны разного рода затраты на предстоявший лов, наняты работники и т. п.

  • Так как, кроме вентерей, допускаются к употреблению во внутренних водах и другого рода ставные орудия лова, то и на них должны распределяться места между казаками по жеребью. (Статья новая).
  • Число кот, порядков ставных сетей и крючной снасти, которое предоставляется каждому отдельному лицу, желающему участвовать во временном рыболовстве, должно быть определено самим обществом рыболовов (комитетом рыбных промыслов) сообразно тем выгодам, которые эти орудия могут доставить сравнительно с вентерями. (Статья новая).
  • При метании жеребья, как на выставку вентерей, так и прочих ставных орудий лова, допускается к оному, из нераздельно живущего семейства, не более одного лица. (Дополнение к § 15 временных правил. См. стр. 78).
  • Определение размера и числа сетей для производства мелкого рыболовства для домашнего употребления, в необложенных акцизом водах, предоставляется самим станичным обществам. (Дополнение к § См. стр. 78).

 

д) Меры к усилению дохода войсковой казны

  • Из реки Кубани, от устья ее до границы войсковых владений с Варениковским лиманом, левого (южного) берега Кубанского лимана, Кубанской косы и берега Черного моря до гра­ницы земли Кубанского войска, образуется новый рыболовный участок, лов в котором облагается той же пошлиной, как и в прочих участках. (См. стр. 72).
  • Верхняя часть течения Протоки, от отделения ее от Кубани до Чебургольского лимана, причисляется к участку Ачуевскому (ныне пятому) и лов в ней также облагается пошлиной.
  • Третий участок (Ясенский, Бейсугский или Брынковский) уничтожается и присоединяется к четвертому, Ахтарскому, участку, получающему наименование третьего. (См. стр. 72).
  • В помощь участковым доверенным назначаются по наряду от войска по 10 человек, которые распределяются, однако, не поровну между участками, а по соображению их обширности и трудности производства надзора. (См. стр. 71).
  • Вместо двух депутатов от общества рыболовов, назначается только один. (См. стр. 70 — 71).
  • Определяется точная мера для различения таловирки от тарани. (См. стр. 71).
  • Акциз с некоторых пород рыб увеличивается, именно: для тарани с 30 на 40 коп. с тысячи штук, для сулы с 4 на 5 руб. с тысячи; взамен этого пошлина, взимаемая с галаганов и таромы, равно как и с сулиного жиру, отменяется; для селявы и рыбца акциз увеличи­вается с 1 на 2 руб. сер. (Дополнение к § См. стр. 71).
  • Взимаемую с рыбоспетчиков посаженную плату увеличить с 10 на 25 коп. сер. (См. стр. 71).

 

III. Меры к развитию рыбного промысла

Войсковая казна получает от рыболовного промысла значительные выгоды, которые от одного вольного рыболовства составляют около 40.000 руб. сер. дохода, и, как показано выше, доход этот мог бы простираться, и без отдачи Ачуева в откупное содержание, до 90.000 руб. сер. в год. По­этому было бы, кажется, совершенно справедливо, если бы войско употребило часть имеющихся у него капиталов на развитие этой промышленности и облегчение частных промышленников, и, тем более что такое употребление войсковых капиталов будет, по меньшей мере, столь же выгодно, как если бы капиталы эти лежали в процентных бумагах. Капитал этот, примерно во 100.000 руб. сер., должен бы получить троякое употребление:

  • Часть его пошла бы на учреждение банка для производства ссуд промышленникам, под залог их заводов, или под поручительство нескольких лиц. Если за ссужаемые таким образом капиталы банк брал бы по ⅔ копейки в месяц процентов, с возвратом капитала непременно в годичный срок, то войсковая казна могла бы получать пять или даже шесть процентов в год, и, через известный срок ссуженный капитал был бы ей возвращен. Такой процент был бы между тем вовсе не отяготителен для промышленников, которые теперь бывают вынуждены пла­тить несравненно более.
  • Другая часть должна бы быть отдана в ссуду обществу рыболовов, которое, избрав из своей среды доверенных лиц, поручило бы им оптовую закупку сетей, крючьев, веревок и вооб­ще принадлежностей рыболовства и, учредив склады в главных центрах рыбной промышленности, как-то: в станицах Долгой, Камышеватой, Новонижестеблиевской, в городе Темрюке, в Черном ерике и в Ахтарском поселке, продавало бы из них эти рыболовные принадлежности, по покуп­ной цене их, с прибавкой лишь издержек провоза и тех процентов, которые надо было платить войсковой казне, за взятый у нее взаймы капитал. Наконец,
  • Небольшая часть капитала также была бы отдана в ссуду обществу рыболовов, которое должно бы было завести на нее некоторые общеполезные для рыбной промышленности заведения, а именно:

а) Общественные солильни и коптильни для шемаи (селявы) и рыбца. Такие заведения должны бы быть устроены: одно в станице Новонижестеблиевской и два или три у реки Протоки там, где находятся салы или тони, с которых производится волокушечная тяга селявы и рыбца. Солильни эти состояли бы из простых сараев или навесов, где стояли бы небольшие солильные чаны, в которых помещалось бы не более рыбы, как улов одного дня. Укладку рыбы мог бы производить сам хозяин улова, доставляя в то же время и потребную — по количеству рыбы — соль. Что касается до коптилен, то их можно бы устроить или по образу сельдяных белорусских коптилен, которые описаны в VII томе исследований (стр. 76—78) и изображены на таблице Д. I. 2., или же по образцу коптилен, устроенных во многих местах крымского прибрежья, для копчения кефали. Нанизыванье и развешивание рыбы могли бы также производиться по очереди самими же ловцами; только для надзора за горением должен бы находиться один или два постоянных надсмотрщика. Материал для горения — опилки, сырое дерево (но никак не кизяк) легко мог бы быть доставляем, как морем из Ростова, так и вниз по Кубани и Протоке из Екатеринодара. Из этого видно, что устройство таких заведений стоило бы весьма немного. Плата за соление и копчение, которая должна бы быть соразмеряема с издержками на копчение, с ремонтом этих заведений и с процентами на капитал, употребленный на устройство их, могла бы производиться по желанию деньгами, или удержанием известной доли, доставленной в солильню или коптильню, рыбы, как за помол на мельницах. Ежели бы этим способом удалось довести здешнюю шемаю до того же достоинства, как терекская и куринская, то доход казаков увеличился бы может быть на 15 или даже на 20 руб. сер. с каждой тысячи этих рыб. (См. стр. 107 —108).

б) Общественные ледники и заведения для приготовления икры. Они были бы, кажется мне, весьма полезны на косах Камышеватой и Долгой, в Нижестеблиевской станице и в городе Темрюке, т. е. в главных центрах лова красной рыбы. В Темрюке было бы всего легче устроить такое за­ведение, ибо все здешнее красноловье, довольно значительное по количеству икры (336 п. в 1863 и 1071 п. в 1864 году), производится на каких-нибудь пяти или шести верстах вдоль Темрюцкого гирла, так что своз рыбы, для разрезки и вынутия из нее икры, здесь очень легок. Поэтому для первого опыта было бы, кажется, всего лучше начать с Темрюка. Польза от таких заведений оче­видна, ибо между тем как ачуевская икра продается кругом по 14 руб. сер. пуд, икра с вольных промыслов стоит только от 8 до 10 руб. пуд. Худшее качество этой последней икры, очевидно, зависит от того, что она сборная, не равномерно посолена и сжата и приготовлена не искусными икряниками. Этого легко избегнуть в общественном заведении, для которого может быть нанят опытный икряник, хотя бы это стоило, как в Ачуеве, и 200 руб. сер. в год. Что касается до ледников, то мы видели (см. стр. 100—101), как они могут быть просто устроены и, следовательно, дешевы, если предназначены для хранения одной только икры, а не вообще всей улавливаемой рыбы. Каждый ловец мог бы привозить свою рыбу в такое заведение и, вырезав икру, сдавать ее по весу, икрянику. Соль должна быть закупаема от заведения, дабы она была одинакового и по возмож­ности лучшего качества. И здесь тоже плата могла бы производиться удержанием известной доли из вырученной за продажу икры суммы, ибо лучше, если бы икра продавалась оптом, причем можно не только ожидать выгоднейших цен, но и избегнуть затруднительного дележа, при котором при­ходилось бы нередко дробить бочки и бочонки.

Такие общественные заведения для приготовления икры были бы существенно необходимы в случае уничтожения откупа и предоставления Ачуевского участка вольному промыслу; а устройство их в Ачуеве тем легче, что необходимые для сего строения уже готовы.

в) Общественные садки для красной рыбы, вылавливаемой в летнее время. Польза садков объя­снена выше (см. стр. 108 — 109). Они были бы существенно полезны на Протоке и в Темрюцком гирле, где могли бы состоять из отгороженной части реки; а также на косах Долгой и Камы­шеватой, где для сего могли бы быть вырыты сажалки наподобие вышеописанной. В такие садки каждый мог бы пускать своих рыб, привязав к ним какие-либо значки, чтобы не было споров в случае, если бы какие-нибудь из пущенных рыб издохли. При таких садках должен бы быть, конечно, приставляем караул.

Кроме этих мер, которыми войсковая казна могла бы пособить кубанскому рыболовству, без всякой для себя потери, большим облегчением для здешних промышленников было бы:

  • Допущение беспошлинного привоза крымской соли, с тем, чтобы она складывалась в ма­газины, устроенные в главных центрах рыбной промышленности, и оплачивалась пошлиной уже при выпуске ее из них.
  • Было бы наконец весьма полезно, если бы войско отправило от себя способного человека, для изучения на практике искусственного оплодотворения рыбы, и устроило небольшое заведение спе­циально для размножения рыбца и шемаи, — заведение, которое потребовало бы небольших издержек, если бы выведшихся мальков прямо пускали в реку, не заботясь о прокормлении их, которое очень затруднительно и почти никогда не удается.

 

ВРЕМЕННЫЕ ПРАВИЛА

О СВОБОДНОМ РЫБОЛОВСТВЕ В ВОДАХ, ЧЕРНОМОРСКОМУ ВОЙСКУ ПРИНАДЛЕЖАЩИХ

 

Глава I

О правах по рыболовству

  • 1.Право свободного рыболовства в водах, принадлежащих Черноморскому войску, предо­ставляется исключительно лицам войскового сословия.
  • 2. Право это принадлежит каждому войсковому жителю, будет ли он той станицы или округа, где находятся рыболовные заводы, или нет.
  • 3. Иногородним производить лов рыбы в водах Черноморья запрещается, почему они не могут иметь никаких рыболовных заведений, как под своим именем, так и от имени лица, принадлежащего к войсковому сословию. Нарушившие это правило лишаются своего заведения прода­жей оного в пользу войскового приказа общественного призрения.
  • 4.Лов рыбы в существующих ныне заводах, принадлежащих иногородним, должен быть прекращен с 1 января 1855 года, а заводы предоставляется им снести или продать в течение полугода со времени утверждения сих правил. Не стесняясь сим сроком, жители войскового сословия могут близь вышеупомянутых заводов иногородних устраивать свои собственные заводы.
  • 5.Рыболовство производится или из постоянных заводов, или временно, наездом, без устройства постоянных заведений.
  • 6.Лицам войскового происхождения, промышляющим рыболовством, предоставляется устраи­вать постоянные заводы и иметь при них все необходимые принадлежности.
  • 7.Количество заводов и снастей определяется каждому по чину: генералу неводных заво­дов полагается иметь пять, штаб-офицеру четыре, обер-офицеру три, уряднику два и казаку два. Сверх того каждому из сих заводохозяев предоставляется иметь по одному вентерю.
  • 8.Каждому, не имеющему постоянных заводов ни в море, ни в лиманах, предоставляется иметь по два вентеря
  • 9.Желающему предоставляется иметь, кроме постоянных заводов и вентерей, еще и сети в количестве не более двадцати штук, длиной каждая от 10 до 50 сажень.
  • 10.Лов сетями дозволяется в местах свободных, где не ходят невода или где лов не­водами окончился.
  • 11.Лица войскового сословия ни в каком случае не могут владеть рыболовными заводами и снастями в большем противу назначенного в §§ 7, 8 и 9 количестве.
  • 12. Лицам из войскового сословия, владевшим до утверждения сих правил неводными за­водами в большем противу положенного количестве, предоставляется из всех заведений своих избрать такие, какие пожелают. Затем прочие заводы должны подлежать правилу, постановленному в 4 параграфе.
  • 13. Запрещается устраивать или приобретать заводы и вообще производить лов рыбы под чужим именем. Нарушившие это правило лишаются приобретенного заведения в пользу войскового приказа общественного призрения.
  • 14.Промышляющие рыболовством временно, наездом, без устройства постоянных заводов могут иметь такое количество снастей, какое по знанию их §§ 7, 8 и 9 им предоставляется.
  • 15.Лов рыбы для домашнего употребления мелкими снастями, бреднями, вентерками, приволочками, малыми сетями, предоставляется каждому войсковому жителю без ограничения количества сих снастей.
  • 16.Производящие лов рыбы временно не должны ни в каком случае мешать снастями сво­ими действию постоянных заводов.
  • 17.Торговля рыбой и продуктами из нее внутри Черноморья предоставляется как войсковым обывателям, так и иногородним, на основании существующих узаконений.

 

Глава II

О рыболовных снастях

  • 18.Употребительные рыболовные снасти суть невода, сети, вентеря и мелкие снасти, в § 15 упомянутые.
  • 19.Невода и сети употребляются в морях, озерах, лиманах и реках.
  • 20. Величина морского невода не определяется.
  • 21.Величина неводов, употребляемых в лиманах и озерах, должна соответствовать вод­ному пространству. На каковой конец общество местных рыболовов, в присутствии станичных правителей ближайших станиц и местного смотрителя, обязано, для постоянного руководства, определить в каких лиманах и в каких именно местах какого размера могут быть употребляемы невода. Во всяком случае, лиманный невод не должен быть более тысячи сажень по нижней посадке.
  • 22. Речной невод полагается в длину не более половины ширины реки, на основании т. XII Св. Зак. уст. о град. и сел. хоз. прил. 3 к ст. 399 по XVII продолж.
  • 23. Длина сетей полагается от 10 до 50 сажень.
  • 24. Очки в неводах и сетях должны быть не менее как в два вершка с половиной, кроме приводов, где дозволяется иметь очки и в полтора вершка.
  • 25. Величина вентеря зависит от глубины и удобства водного русла. Причем строго на­блюдается, чтобы бежное крыло вентеря не было ни в каком случае более двенадцати сажень.

Примечание: Вентерь устанавливается всегда ближе к какому-нибудь берегу и прикрепляется двумя крылами, из которых одно, короткое, прикрепляется на самом берегу, и называется пятным,  а другое, длинное, идущее диагонально в глубь на две трети ширины речки или протока, на­зывается бежным.

  • 26. Запрещается лов рыбы в реках, ериках, гирлах и протоках сетями, котами, само­ловами (крючьями) и другими снастями, упомянутыми в ст. 499, 500 и 501 св. зак. т. XII устава о городск. и сельском хоз. (изд. 1842 г.).
  • 27. Лов рыбы крючьями дозволяется только в открытом море не ближе семи верст от берега; во всех же внутренних водах, лиманах, озерах, речках, ериках и протоках крючья употреблять запрещается.

 

Глава III

  1. Порядок разрешения на устройство рыболовных заведений
  • 28. Лица войскового сословия, владевшие уже до утверждения сих правил заводами, обязаны предъявить войсковому правлению прошением: оставляют ли они за собой, на основании § 12, какие-либо из своих заводов, и если оставляют, то какие именно, или желают избрать другие места для устройства на оных новых заводов.
  • 29. Прошения сии должны быть поданы в течение полугода со времени утверждения сих пра­вил. В противном случае места, занятые заводами, будут предоставлены другим желающим.
  • 30. На устройство постоянных заводов вновь, желающий должен испросить разрешение войскового правления.
  • 31. В прошениях по сему предмету подаваемых должно быть объяснено, в каких местах и для каких именно снастей проситель желает устроить завод.
  • 32. При прошении должно быть приложено удостоверение от местного смотрителя в том, что лов рыбы с устройством необходимых заведений на просимой местности может производиться без стеснения других.

Примечание. Прошения должны быть писаны по установленной норме на гербовой бумаге в 60 коп. сер., а приложения к оным на 30 коп. сер. лист.

  • 33. За основательность и справедливость сего удостоверения отвечает местный смотритель.
  • 34. По рассмотрении прошения войсковое правление обязано, не позже двух недель, разрешить устройство рыболовных заводов, если проситель согласно § 7 имеет на то право, и выдать ему свидетельство. О разрешении сем оно должно дать знать всем местным смотрителям к сведению.
  • 35. Получивший дозволительное свидетельство является к местному смотрителю, который и делает надлежащее распоряжение, согласно предъявленного свидетельства.
  • 36. Срок на устройство завода полагается годичный, считая оный со дня выдачи свидетельства. Если по истечении сего срока завод не будет устроен, то отданная местность может быть предоставлена другому желающему.
  • 37. Не дозволяется устраивать постоянные заводы в так называемых местах базарных или набегах, каковы, например, в Таманском округе, Бирючий остров, и пристани базарные, Браиловская и Волкорезова. Таковые места должны состоять в общем пользовании всех рыболовов и, существующие на оных, постоянные заводы должны быть закрыты с 1 января 1855 года.
  • 38. Все данные на устройство постоянных заводов разрешения войсковое правление должно иметь в виду. Почему оно обязано вести алфавитные списки всем заводохозяевам по каждому ры­боловному участку порознь, с обозначением кто, где и какими снастями производит лов рыбы.
  • 39. Списки эти должны служить войсковому правлению к справкам при разрешении прошений по рыболовству.
  • 40. Рыболовные заведения составляют законную собственность хозяина и в порядке приобретения и отчуждения подлежат общим узаконениям.
  • 41. Право собственности, в предыдущем параграфе определенное, распространяется только на занятые уже ими места, не занятая же ими местность составляет принадлежность войска.

 

  1. Порядок раздачи вентерных ставок и установки вентерей
  • 42. Места для установки вентерей во всех гирлах, протоках, ериках и речках назна­чаются каждому по жеребью.
  • 43. Метание жеребьев производится в присутствии местного смотрителя.
  • 44. На получение жеребья имеют равное право все наличные желающие.
  • 45. К жеребью допускаются чиновники и нижние чины без всякого предпочтения.
  • 46. Ежели мест по жребию в каком-либо участке будет менее, а желающих более, то не получивший места по жеребью может участвовать в метании жеребьев в другом участке.
  • 47. Получивший по жеребью место пользуется оным сам, а продавать или передавать его каким-либо образом другому не дозволяется. Нарушивший это правило, лишается на будущий год права на получение жеребья.
  • 48. Обмен жеребьевых мест дозволяется по взаимному согласию рыболовов.
  • 49. Метание жеребьев производится раз в год и возобновляется ежегодно.
  • 50. Время для метания жеребьев назначается: для Темрюцкого гирла 1 сентября, для участка Черного ерика 15 сентября, в станице Новонижестеблиевской 30 сентября, в Бринькове 10 октя­бря, в Ейском округе 15 октября.
  • 51. Метание жеребьев производится в местах постоянного пребывания местных смотрителей.
  • 52. Расстояние одного вентеря от другого в гирлах Ейском, Бейсугском, Челбаском, Курчанском, Темрюцком и в Черном ерике должно быть не менее тридцати сажень по протя­жению водного русла.
  • 53. В Ангелинском ерике в небольших протоках, ериках и речках, где по мелководью употребляются вентеря меньшего размера, расстояние одного вентеря от другого зависит от местного удобства. В сем случае местный смотритель обязан наблюдать, чтобы рыболовы при установке вентерей не стесняли один другого.
  • 54. При постановке вентерей строго и повсеместно наблюдается, чтобы для входа рыбы в речку, ерик или проток была оставляема свободной и неприкосновенной для всяких рыболовных снастей, со стороны устья, десятая часть длины речки, ерика, протока или гирла.
  • 55. Если определенное в предыдущем параграфе пространство занято постоянными заво­дами, то лов рыбы из оных должен быть прекращен с 1 января 1855 года; самые заведения должны быть снесены в течение полугода со времени утверждения сих правил.
  • 56. Равным образом наблюдается, чтобы при поставке вентерей, для прохода рыбы в соседние воды, была оставляема свободной третья часть ширины русла, не исключая от действия сего правила и самую последнюю ставку. Изобличенные в нарушении сего правила лишаются навсегда права на получение жеребья,
  • 57. Предоставляется обществу рыболовов переднюю ставку в гирлах Ейском, Бейсугском, Челбаском, Курчанском, Темрюцком, в Черном и Азовском ериках исключить из жеребья, и обратить на богоугодные дела по существовавшему прежде обычаю.

 

  1. Рыболовство временное и таловирничество
  • 58. На право весеннего рыболовства, без устройства постоянных заводов, и на таловирничество должно испросить словесно разрешение местного смотрителя.

Примечание. Таловирничество есть особый местным обычаем введенный способ рыбопромышленничества, при котором не требуется никаких рыболовных снастей. Промышляющие сим способом, или таловирщики, запасаются только баграми, небольшими каюками и солилами (шапликами) и с этими средствами собирают всю ту разного рода рыбу, которая оставляется на берегу при уборке из моря неводов.

  • 59. Временно промышляющие рыболовством и таловирщики должны словесно предъявлять местному смотрителю ежегодно о том, где и какими снастями они будут производить лов рыбы.
  • 60. Рыболовство этого рода допускается только в тех местах, где не ходят невода, или где лов уже прекращен.
  • 61. Таловирщики и временно-промышляющие рыболовством, во всех случаях, могущих до них касаться, подлежат действию сих правил.
  • 62. Количество снастей для временно-промышляющих рыболовством определяется на основании §§ 7, 8 и 9 сих правил.

 

  1. Места запрещенные для рыболовства
  • 63. Для свободного прохода рыбы во все внутренние воды Черноморья запрещается рыболов­ство какими бы то ни было снастями в следующих водах: 1) в гирле Бугазском, 2) гирлах реки Кубани, 3) в Переволочке, 4) в гирле Курчанском, соединяющем Курчанский лиман с Азовским морем, 5) в Перекопке, 6) в гирле Гнилом, 7) Куценьком, 8) Кривом, 9) Желтом (оно ж Жеретероватое), 10) Грязном, 11) Горьком, 12) Барилковом, 13) Сладком, 14) Рубцовом, 15) Талгирском, 16) Безымянном, 17) Железниковском, 18) в Мельниковском ерике, 19) Назаришиной перебойне, 20) в гирле Ахтарском, 21) Рясном и 22) Ясенском.
  • 64. Сверх того берега моря по версте в обе стороны, от каждого из упомянутых устьев вглубь моря на семь верст, должны быть свободны от рыболовства всеми возможными снастями.
  • 65. Равным образом запрещается лов рыбы в лиманах, перед устьями впадающих в них протоков, ериков и речек на пространстве в обе стороны от устьев по полуверсте, а вглубь лимана на две версты.

Примечание. Пространства, запрещенные для рыболовства, должны быть обозначены в натуре какими-нибудь постоянными видимыми знаками.

  • 66. Существующие в запрещенных местах рыболовные заводы должны быть закрыты с 1 января 1855 года.

 

Глава IV

Обязанности рыболовов

  • 67. Заводохозяева и вообще рыболовы должны беспрекословно исполнять все требования местных смотрителей, как на сих правилах, так и на общих узаконениях основанные.
  • 68. Заводохозяева обязаны или сами находиться при заводах или иметь при каждом особого управляющего, к которому бы местный смотритель мог обращаться с нужными требованиями.
  • 69. В отвращение могущих возникать недоразумений, управляющие заводами должны быть уполномочены от заводохозяина особой доверенностью, только с тем, чтобы под сим предлогом не было передачи или укрепления заводов, вопреки сих правил.
  • 70. По найму рабочих (ватага) хозяева обязаны предъявлять о том местному смотрителю и вместе с тем представлять паспорта каждого из них.
  • 71. Расчет заводохозяев с рабочими или ватагой должен быть производим не иначе, как в присутствии местного смотрителя. Почему каждый заводохозяин обязан о дне сего расчета заблаговременно уведомлять местного смотрителя.
  • 72.С окончанием заловов, весеннего, меженного и просола, рыболовы обязаны доставлять местному смотрителю сведения о количестве выловленной рыбы. Сведения эти представляются о каж­дом залове порознь.
  • 73. Каждый из заводохозяев и рыболовов обязан вести две шнуровые книги, скрепленные по листам главным смотрителем: одну для записи количества выловленной рыбы и приготовленных из нее продуктов, а другую для записи расчета с ватагой.
  • 74. Заводохозяева обязаны соблюдать порядок и опрятность на заводах и отвращать все, могущее вредить чистоте воздуха и воды.
  • 75. На морских рыбопромышленных заведениях воспрещается жиротопление, на основании примечания 2 к статье 499, тома XII Св. зак. уст. о городском и сельском хозяйс. по VIII про­должению (издан. 1842 года).
  • 76. В случае какого-либо происшествия на заводе или в ватаге, хозяева обязаны доводить о том до сведения местного смотрителя.
  • 77. За нарушение правил, изложенных как в сей, так и в прочих главах, виновные подлежат взысканию по законам.

 

Глава V

Денежный сбор в доход войска за выловленную рыбу и приготовленные из нее продукты

  • 78. В вознаграждение за предоставленное право свободного рыболовства, установляется в доход войска денежный сбор с заводохозяев, а с рыболовов за выловленную ими рыбу и приготовленные из нее продукты.
  • 79. Сбор сей назначается из числа и веса рыбы и продуктов в следующем размере:

 

С каких именно продуктов Серебром
Руб. Кои.
С тысячи сулы 4
С тысячи  коропа 5
С тысячи  тарани 30
С тысячи  чебака 50
С тысячи  сельдей 60
 С тысячи  рыбца 1
С тысячи  селявы 1
С тысячи  чехони 15
С тысячи  таловирки (разной мелкой рыбы) 10
С  пуда   красной рыбы 20
С  пуда   икры из красной рыбы 1 20
С  пуда   клею из красной рыбы 6
С  пуда   сома 10
С  пуда   клею из сома 50
С  пуда   вязиги 1 50
С  пуда   икры из сулы и тарани (галаганы) 10
С ведра жиру 10

 

  • 80. Все количество денежного сбора, подлежащего с каждого заводохозяина и рыболова, определяется, на основании предыдущего параграфа, количеством выловленной рыбы и приготовленных из нее продуктов.
  • 81. Подлежащая в доход войска сумма представляется рыболовами местному смотрителю сполна по окончании каждого залова, и ни как не позже 1 июля и 1 января.
  • 82. В удостоверение взноса причитающейся в доход войска суммы, выдается квитанция за подписанием местного смотрителя.
  • 83. Желающему отправить рыбу и продукты из нее за пределы Черноморья выдается от местного смотрителя особый ярлык.
  • 84. Никакие причины невзноса причитающейся суммы не принимаются в уважение.
  • 85. Исправный взнос заводохозяином и рыболовом подлежащей с него суммы обеспечивается всем его имуществом.
  • 86. В случае неисправности по взносу принадлежащей войску суммы, местный смотритель, в пределах своего ведомства, может на следующий год запретить неисправному плательщику лов рыбы по всем его заведениям, невнесенная сумма пополняется из рыболовных заводов его и снастей, а за недостатком сего из прочего имения.
  • 87. Рыба и продукты из нее приготовляемые для домашнего обихода никакому денежному взносу не подлежат.
  • 88. Оплаченные рыба и продукты из нее состоят в полном распоряжении рыболовов и могут быть отправляемы ими по желанию без всякой особой пошлины.
  • 89. Предоставляется рыболовам продавать вылавливаемую рыбу малыми количествами и среди лова с тем только, чтобы она входила в общий счет лова.

 

Глава VI

Надзор по рыболовству

  • 90. Для полицейского надзора и для наблюдения за исполнением предписанных правил по рыболовству, назначаются шесть местных и один главный смотритель.
  • 91. Местные смотрители распределяются по следующим рыболовным участкам: 1-й на косах Ейской и Долгой, 2-й на Камышеватой и Ясенской, 3-й на Ахтарской и Ачуевской, 4-й на Темрюкской косе и лиманах: Цуровском и Ахтанизовском, 5-й на урочище Черного ерика и прилегающих к нему лиманах и берегах Азовского моря, 6-й на Бейсугском и Челбаском гирлах.

Примечание. Смотритель ачуевского завода состоит на особом положении независимо от сих правил.

  • 92. Местные и главный смотрителя избираются и утверждаются наказным атаманом преиму­щественно из отставных чинов войска.
  • 93. Главный смотритель полагается из штаб-офицеров.
  • 94. При каждом смотрителе полагаются писарь, урядник и два казака из внутренно-служащих.
  • 95. Все местные смотрителя находятся в непосредственном подчинении главному смотрителю.
  • 96. Все смотрителя по рыболовству зависят от войскового правления.
  • 97. Круг действия каждого смотрителя определяется пространством вверенных надзору его рыболовных вод.
  • 98. На местных смотрителей возлагаются: а) наблюдение за благоустройством и порядком на местах лова в полицейском отношении; б) наблюдение за тем, чтобы хозяева и рыболовы поль­зовались предоставленными им правами на основании сих правил и общих законоположений; в прекращение между хозяевами споров и несогласий по рыболовству; г) взимание в пользу войска определенной платы за вылавливаемую рыбу; д) преследование тайной продажи из заводов рыбы и продуктов из нее, без взноса определенной в пользу войска платы; е) наблюдение за ловом рыбы дозволенными снастями, а также и за тем, чтобы лов не производился в запрещенных местах, под строгой за упущение ответственностью; ж) преследование беспаспортных; и на смотрителе лежит обязанность направлять рыболовный промысел, как к общей пользе рыболовов, так и к пользам войска.

 

Отчет второй

 

Донское рыболовство

Упадок донского рыболовства. В противоположность рыболовству кубанскому, находящемуся в состоянии постоянного возрастания, которое еще, несомненно, усилится, если будут устранены некоторые обстоятельства, препятствующие его развитию (на них было указано в своем месте), — рыболовство донское клонится к упадку. В этом упадке донского рыболовства, к сожалению, нельзя сомне­ваться, хотя очевидная неверность статистических данных о количестве донских уловов и не позволяет выразить его численно. По официальным сведениям о рыболовстве, которые я имею, начиная с 1837 года, наибольший улов значится в 1852 году — 228.777 пудов, наименьший в 1858 году — 168.850 пудов. В 1822 году, также по официальным данным, полученным г. Кеппеном («Statistische Reise in’s Land der Donischen Kosaken»), было поймано 5.172.389 пудов рыбы. Хотя эти числа, как будет показано ниже, и нельзя считать даже за приблизительное выражение действительности, однако же они не могут быть больше действительных уловов, так как все же они состав­ляются из показаний промышленников, из которых конечно многие вовсе не дают сведений, а другие уменьшают их, и притом неравномерно в разные годы, и конечно никто не преувеличи­вает. Потому и эти числа дают возможность заключить, что рыболовство уменьшилось, хотя конечно и не в такой пропорции, как показывает сравнение чисел за 1822 и за 1856 годы. В поездку мою весной 1866 года, который был весьма неуловистым, я имел случай убедиться, до какой сте­пени может быть мал улов рыбы в такой реке, как Дон. Около Старого Черкаска, следова­тельно, еще в нижних частях реки, на моих глазах покупали сушеную воблу, привезенную с Волги. Ее доставляют на Мартыновскую ярмарку (на Сале) и оттуда развозят не только вверх, но в дурные годы и вниз по Дону, и продают приречным жителям, для домашнего употребления, следовательно, даже на это употребление не хватает своей рыбы. Со всем тем, такие годы составляют лишь исключение, и, как можно видеть из выше приведенных цифр, донское рыболовство вообще все еще значительно, так что и теперь немногим уступает, если только уступает, кубанскому. По­этому весьма важно определить причину уменьшения донских уловов и изыскать средства для поддержания здешнего рыболовства, буде это возможно.

Особенность, отличающая Дон от всех прочих изобильных рыбой рек России: Волги, Урала, Куры, Терека и Кубани, заключается в том, что он впадает не в открытое море, а в длинный и узкий залив, который так сказать продолжает реку еще на 130 верст ниже ее устья, именно до того места, где косы Долгая и Белосарайская, идущие на встречу одна другой, суживают выход из Таганрогского или Донского залива в открытое море. Этот залив уже узкий сам по себе, так как наибольшая ширина его не превосходит 40 верст, суживается еще несколькими парами кос и мелей. Сужение это достигает между косами Долгой и Белосарайской 24 верст; между косой Кри­вой и песчаными отмелями, лежащими перед входом в Ейский залив, — до 18 верст; между отме­лями, продолжающими косы Чембурскую и Беглицкую — до 11 верст между первыми и теми, кото­рые лежат перед косой Петрушиной, — до 9 верст. При господствующих здесь выгонных — восточных ветрах, проходы или так сказать фарватеры для хода рыбы и против этого еще значительно суживаются. Понятно, что занимающиеся рыболовством в гирлах Дона и на взморье находятся в точно таком же положении, как приречные рыболовы, живущие слишком во ста верст от устьев реки, и пользуются, как всеми выгодами чисто речных ловцов, так и терпят все их невыгоды. Пока ниже их местность не заселена, или рыболовство там еще не развилось, они самым легким образом добывают огромное количество рыбы, простыми и недорого стоящими речными снастями, спокойно поджидая, пока рыба, гонимая своим инстинктом, не придет сама к порогам их домов. Но это благоприятное положение верховых ловцов сейчас же изменяется, как только начнет развиваться рыболовство ниже по реке, и тогда начинаются бесконечные жалобы на обловы низовых жителей. Так было на Волге, где сначала рыболовство сосредоточивалось в окрестностях Хвалынска, Волжска, куда русские промышленники приходили для производства лова, когда низовья реки были еще во власти татар; затем главным поприщем лова сделались Астрахань и ниже ее лежащие разветвления Волги, и только в семидесятых годах прошедшего столетия начался там морской лов, по­лучивший свое настоящее развитие только в нынешнем столетии. Так было и на Урале, где сначала казаки не пользовались даже нижней частью реки, а в море начали рыболовство только с 1816 года. На Куре и на Кубани и до сих пор довольствуются почти исключительно речным ловом. Так точно и на Дону: пока рыболовство по косам таганрогского залива и в самом заливе было незначительно, лов в Дону был чрезвычайно изобилен. Но лов в Таганрогском заливе, как и вообще в Азовском море, лишь недавно, со второй четверти текущего столетия, стал принимать значительное развитие, как об этом было уже говорено в первом отчете. Это относится в осо­бенности к крючному лову, который составляет здесь единственный способ лова рыбы вдали от берегов, ибо и до сих пор азовские ловцы, как по количеству выставляемых ими снастей, так и по искусству выставки и переборки их, далеко уступают каспийским рыболовам, только с недавнего времени ставшим появляться в Азовском море, под именем астраханцев.

Что сами донские рыболовы именно с этой точки зрения смотрят на свое положение, это дока­зывается, как их ненавистью к крючному лову и нескончаемыми ссорами, переходящими нередко в настоящие побоища, с прибрежными жителями Ростовского уезда, поселенными по соседству с ними, так и странным законоположением 1835 года, которым, согласно желанию наиболее влиятельных рыболовов, запрещается всякий лов в гирлах, т. е. рукавах Дона ниже его разветвления.

Таким образом положение устьев Дона в глубине узкого и длинного залива достаточно объ­ясняет причину уменьшения рыболовства в этой реке, — уменьшения, которое могло бы иметь место и в том случае, если бы рыболовство всего залива вообще доставляло не только не меньшие, но даже и большие, сравнительно с прежним, уловы.

Ежели бы развитие морского лова не имело других вредных влияний, кроме уменьшения той доли в общем улове, которая приходится казакам, то, но моему мнению, ничего бы не оставалось, как посоветовать им примириться со своим положением и начать снаряжать морские лодки для лова в море наравне с другими, так как статья 350 о благоустройстве в казачьих селениях (Св. Зак. т. XII, часть 2 изд. 1857 г.) дает им на то несомненное право. Но не пропущение рыбы в реку Дон должно иметь своим необходимым последствием уменьшение ее в самом море. Хотя для охранения донского рыболовства и были принимаемы законодательством некоторые меры, но они имели собственно в виду одно обеспечение обильного довольствования рыбой войска донского и других губерний, по которым протекает Дон, как это выражено в ст. 337 Уст. о благоустр. в казач. сел. При таком взгляде, море как бы считается неисчерпаемым источником, из которого реки получают свои запасы рыбы, что справедливо только в том случае, когда между реками и морем существует правильное взаимодействие, при котором рыба свободно пропускается в реку, а там достаточно ограждается в своем размножении. Поэтому если в общих интересах можно тре­бовать, чтобы пропуск рыбы в Дон был более обеспечен, нежели доселе, (ибо все, что установ­лено с тою целью в законе, и все, чего сами казаки желают, — для этого еще совершенно недо­статочно); то с другой стороны необходимо, чтобы и сами правила производства донского речного ры­боловства были более применены к ее беспрепятственному пропуску вверх и к охране ее размножения. Но прежде, чем перейдем к рассмотрению нынешнего устройства донского рыболовства, равно как и тех правил, которым оно подчинено, и тех мер, которые необходимо ввести, по мнению экспедиции, — мы должны обратить внимание на естественные условия Дона и прилежащей к нему части взморья, поскольку они имеют значения для размножения рыбы.

Естественные условия Дона относительно размножения рыбы. Относительно Дона, как и всех прочих наших южных рек, должно отличать влияние местных условий на размножение белой рыбы, состоящей по преимуществу из пород семейства сазановидных, и на размножение красной рыбы, т. е. осетровых пород. В этих двух отношениях Дон представляет почти крайние противопо­ложности: на сколько он уступает всем другим рекам, как Азовского, так и Каспийского мо­рей, особливо же Кубани и Волге, по условиям благоприятствующим размножению белой рыбы, на столько же превосходит он их по условиям, благоприятствующим размножению красной рыбы.

а) Красная рыба. Эта последняя, как известно, мечет икру на текучей воде в самом русле рек, по местам с каменистым дном. В подтверждение этого факта, в первый раз определительно выраженного г. академиком Бэром, были представлены наблюдения, сделанные рыбаками почти во всех реках Каспийского и Азовского морей, не имеющими причин скрывать истину. Не лишним считаю прибавить к этому и то, что мне, в последнюю мою поездку на Дон, сообщил один из старых казаков-рыбопромышленников. Он сам задал мне вопрос: видал ли я, как выво­дятся из икринок молодые осетрики, и на мой отрицательный ответ рассказал следующее. Раз вытащил он сетью камень, весь облитый икрой; икринки имели несколько удлиненную форму с заостренными кончиками, и видно было, что рыбки близки к выходу. Он положил камень в воду на мелком месте и имел терпение наблюдать за ним несколько часов, после чего заметил, как некоторые рыбки выскользнули и стали необыкновенно быстро двигаться в воде. Он хотел их пой­мать горстью, но не мог. Как для того, чтобы посмотреть вблизи на этих рыбок, так и потеряв терпение ждать, он вздумал ускорить ход выступления мальков и стал ножичком прорезывать оболочки икринок. Рыбки выходили, но сейчас же умирали. Ясно было знать, что это осетрики, а не другая красная рыба, прибавил он. И другой факт из жизни красных рыб, выведенный академиком Бэром из его наблюдений на Волге, — что молодая рыба, выведясь в реке, уходит в море, где и остается до времени своей половой зрелости, — вполне подтверждается наблюдениями донских промышленников. Именно, мелкая красная рыба почти никогда не попадается в Дону (здесь разумеются не мальки, а уже рыба в чет­верть и более), а на взморье довольно часто, и притом различного роста, смотря по времени года. На долгой косе в каждую тягу вытягивали при мне по нескольку десятков севрюжек вершков в десять, изредка и небольших осетров. По замечаниям казаков, белуги растут очень быстро, и годовая, говорят они, весят уже до 6 фунтов. С своей стороны я не могу ни подтвердить, ни отвергнуть этого.

Все опытные донские рыболовы уверены, что красная рыба мечет икру в Дону, на глубоких местах с каменистым твердым дном. Но эти твердые каменистые места находятся в Дону ближе к устью, чем в какой-либо другой значительной реке, впадающей в Азовское или в Каспийское моря. Именно между тем как красная рыба, поднимающаяся в реки, находит каменистые места в Волге не ближе окрестностей Сарепты, в Урале за городом Уральском, в Куре за Мингачауром, в Кубани за устьем Лабы, — в Дону же правый нагорный берег продолжается не только до самого начала дельты, но даже до самого устья правого рукава ее — Мертвого Донца, и только мелководье этого последнего, препятствующее входу в него красной рыбы, несколько уменьшает это благоприятное обстоятельство. Но все же от Гниловской станицы, где находится вершина донской дельты, начинающейся отделением Мертвого Донца, т. е. всего в каких-нибудь 30 верстах от устья, встречаются уже условия благоприятные для метания икры красной рыбой. Соответственно этому, все породы красной рыбы менее высоко поднимаются в Дон, чем в другие реки, — по словам каза­ков не выше Кочетовской станицы, т, е. до устья Донца, лежащего менее чем в 150 верстах от устья Дона. Конечно, это относится не к отдельным рыбам, случайно заходящим и гораздо далее, но к сколько-нибудь значительным косякам. Это замечание оправдывается и численными дан­ными об донских уловах. Между тем как ведомости показывают даже в последнее время от 10.000 до 250.000 пудов красной рыбы, вылавливаемой в округах Черкасском и Миусском (Приморском), на все прочие приходится не более как от 1.500 до 2.000 пудов, из коих конечно наи­большая доля принадлежит первому донскому округу, в пределах которого впадает Донец в Дон. Этой незначительности количества красной рыбы в верхних частях Дона нельзя исключи­тельно приписать малому пропуску ее вверх, (хотя и это имеет свою долю влияния), ибо проходит же по Куре, несмотря на забойки, перегораживающие оба ее рукава (Куру и Акушу), значительное количество рыбы вверх, так что выше по Куре и Араксу ловится до 50.000 и даже до 80.000 штук красной рыбы. Также и на Урале, несмотря на систематический способ лова во время сев­рюжьей плавни, не мало красной рыбы попадается в руки рыбачащих за войском. Если примем во внимание это обстоятельство, благоприятствующее размножению красной рыбы в Дону, и припомним, что в другой значительный приток Азовского моря — Кубань — идет только севрюга, белуга же вовсе в нее не поднимается, а осетр лишь в весьма малом количестве, то придем к заключению о необыкновенной важности пропуска красной рыбы в Дон и правильного устройства лова ее в этой реке, для благосостояния всей азовской рыбной промышленности.

б) Белая рыба. Чтобы показать, как напротив того мало выгодны условия, представляемые ни­зовьями Дона, для метания икры породами белой рыбы, представим краткое описание донской дельты. Развитие этой дельты, принимая в расчет размеры образующей ее реки, весьма незначительно. Она составляет треугольник верст в 30 длиной и с небольшим в 20 шириной у взморья, что соста­вит поверхность от 6 до 8 кв. миль, тогда как дельта гораздо менее значительной Кубани зани­мает не менее 100 кв. миль. Но этого мало; ход образования этой дельты таков, что, преимуще­ственно вследствие отсутствия косы, отделяющей часть моря, выполняемую речными наносами, в ней не остается водных пространств известных под именем лиманов и ильменей, представляющих ряд мелких озер, поросших водяными травами и в высшей степени выгодных для распложения рыбы. Так как притом весенние разливы ниже станицы Елисаветинской вовсе не чувствительны и не заливают низменности, то нет и временно заливаемых водой полоев, которые могли бы, хотя отчасти, заменить недостаток постоянных лиманов и ильменей. Поэтому, собственно дельта Дона не представ­ляет мест удобных для метания икры белой рыбой. Это вознаграждается несколько обширной аксайской низменностью, лежащей выше настоящей дельты, между Доном и рукавом его Аксаем, кото­рая весной заливается водой и вмещает в себе озерки и котлубани, соединенные небольшими про­токами и ериками с Доном и с Аксаем. Другое, более важное, вознаграждение составляет приб­режная часть самого взморья, так сказать, не вышедшая еще на поверхность подводная дельта Дона. Течение донских рукавов собственно Дона, Каланчи, Кутермы, Мертвого Донца и пр., продолжается еще на некоторое пространство по впадении их в море. Несомые ими песок и ил во время полноводия осаждаются в промежутках, отделяющих рукав от рукава. Чрез это образуются здесь подводные мели, известные под именем бугров, между которыми пролегают более глубокие фарватеры в море продолженных рукавов. Бугры эти или отмели зарастают различными травами, сначала так называемым кучиром (Potamogeton), длинные и гибкие стебли которого нагибаются весьма косо по течению и застилают собой и сидящими на них листьями все бугры, обрисовывая на поверхности воды, возвышенности дна — будущие продолжения островов, составляющих дельту и отделяющих ру­кава. Кроме непосредственных наносов Дона, эти отмели возвышаются еще следующим процессом. Нагонные западные ветра останавливают донское течение и возвышают воду залива до того, что она покрывает собой всю дельту до самой Елисаветинской станицы. С прекращением или ослаблением ветра, напор приостановленного течения усиливается, и вода быстро спадает, так что сами рукава Дона и подводные продолжения их чрез это промываются и очищаются. Но нагнанная вода, от возмущения дна мелкого залива, бывает очень мутна, и во время приостановки течения отлагает со­державшийся в ней ил, как на поросшие тростником острова дельты, так и на пространство, по­росшее кучиром, почему листья его всегда бывают покрыты более или менее толстым слоем илистого осадка. Этот возвышающий почву осадок при обратном течении не сносится, как потому, что течение главнейшим образом направляется вдоль самых рукавов, так и потому, что он задержи­вается листьями и стеблями водяных растений. Это возвышение дна отмелей бывает, конечно, тем чувствительнее, чем ближе к берегу. Эти части, следовательно, всего скорее мелеют, и когда на них остается уже мало воды, кучир заменяется другой водяной травой — кугой (некоторые породы из родов Juncus и Scirpus), а при дальнейшем обсыхании рогозом (Typha). Только после некоторого возвышения почвы над средним уровнем воды, отмели зарастают уже тростником (Phragmites), и тогда только могут считаться совершенно обратившимися в сушу. Эти то отмели, поросшие, смотря по глубине стоящего над ними слоя воды, кучиром, кугой пли рогозом, и составляют единственные удобные места для метания икры породами белой рыбы. Но пространство это не велико, ибо поросшие поименованными травами отмели занимают от берега по направлению вглубь моря не более как от 2 ½ до 4 верст, вдоль же взморья, как и сама дельта, верст около 20. Из этого простран­ства надо еще вычесть разделяющие их фарватеры, которые бывают в версту и более в ширину, так что вся часть взморья, удобная для метания икры, занимает собой никак не более одной квад­ратной мили пространства, т. е. в несколько раз менее чем каждая из групп кубанских лиманов.

Эта местность имеет в занимающем нас отношении некоторые недостатки, но зато и некоторые преимущества сравнительно с лиманами и ильменями. Недостатки состоят в том, что выме­танная рыбой икра не находит здесь такой тихой и спокойной воды, как в огражденных, озеровидных водовместилищах. Бури и сильные волнения, случающиеся иногда, могут выкидывать икру на берег, или закидывать ее песком; кроме того, осаждающийся, только что описанным способом, ил, покрывая икринки, залепляет их и, препятствуя свободному доступу воздуха, вредит их развитию. Кроме сего, и вылупившиеся мальки не находят в открытой местности столь полезного для них за­тишья. Преимущества же заключаются в том, что мальки обеспечены от прекращения сообщения, чрез высыхание соединительного канала, между местом их выводки и рекой или морем, куда они должны выйти к зиме, чтобы не задохнуться под льдом, или в тине пересохших ильменей. Еще важнее то обстоятельство, что густота водяных трав решительно не допускает никакого лова, ни неводами, ни крючьями, ни даже ставными сетками и вентерями, в поросших ими местах. Поэтому, как рыба, зашедшая туда для метания икры, так и выведшиеся мальки, совершенно безопасны от всякого преследования со стороны человека. Как ни важно это последнее преимущество, однако оно может быть совершенно заменено разумными полицейскими ограничительными мерами касательно вре­мени и места лова, как это издавна существует для кубанских лиманов и как это недавно вве­дено для волжских ильменей. Невыгоды же, представляемые поросшим травами взморьем, решительно неустранимы никакими искусственными мерами.

Важность пропуска белой рыбы в Кубань, а красной в Дон для рыболовства во всем Азов­ском бассейне. Из этого обзора естественных условий, представляемых низовьями Дона для метания икры породами белой рыбы, между прочим, следует, что всякие ограничительные меры весеннего лова, в роде введенных для Волги, были бы здесь совершенно лишними и бесполезными. Все, что может содействовать к размножению белой рыбы в этой, для сей цели, вообще неблагоприятной местности, уже сделано самой природой, а все, что человек захотел бы к этому прибавить, было бы лишь напрасным стеснением промышленности. Можно бы разве еще пожелать, чтобы рыба беспрепятственнее пропускалась вверх, дабы большее число ее могло выметывать икру по озеркам и полоям аксайской низменности, но это уже и без того требуется другими соображениями: справедливым вниманием к интересам верховых жителей и еще более к беспрепятственному размно­жению красной рыбы.

Азовское море, по причине его небольшого пространства и однородности всех его условий, более чем всякое другое должно быть, по отношению к рыбному хозяйству, рассматриваемо, как одно целое, в котором одна часть должна пополнять павшими на ее долю частными выгодами частные невыгоды других частей. В Дону должно обращать внимание на возможно больший пропуск в него красной рыбы, в Кубани же соблюдать те условия, которые благоприятствуют размножению белой рыбы. Такое взаимодействие между этими главными притоками Азовского моря не останется без полезного действия, как на них, так и на весь бассейн вообще. Мы видели, что главная причина оскудения донского лова заключается в положении устьев этой реки в глубине узкого и длинного залива, дающего возможность ловящим ниже в заливе, с увеличением их числа и с усилением средств лова, добывать в свою пользу все большую и большую долю рыбы, направляющейся в Дон, и что оскудение донского лова должно бы было естественно произойти даже и в том случае, если бы заливный лов вообще нисколько бы не уменьшился. Из невыгодности условий низовьев Дона, для размножения белой рыбы, можно, однако же, с вероятностью заключить, что, независимо от этой при­чины, и самое количество белой рыбы в прилежащей части моря несколько уменьшилось. Обыкновенно говорят, что рыба и преимущественно тарань, шедшая прежде в Дон, направилась в Кубань. Факт, выражаемый этим, т. е. что кубанский лов усиливается, а донской уменьшается, совершенно справедлив, но толкование его неверно. Лов кубанский увеличивается не потому, что донская рыба туда перешла (нет основания принимать такой перемены в нравах рыбы, когда самые местные условия не претерпели никакой перемены), а потому, что там с уничтожением откупа и с большим развитием сбыта на прежде мало ценившуюся рыбу сильно развился промысел; подрост же рыбы в лиманах Черноморья так значителен, что может выдерживать такое усиление лова, без оскудения рыбного запаса. Подтверждение этому можно видеть в том, что и прежде количество рыбного запаса в кубанских водах было никак не меньше нынешнего, ибо на каждый завод приходились даже более изобильные заловы, чем ныне, только число заводов было гораздо меньше. Запасы же рыбы в придонской местности подобного усиленного лова вынести были не в состоянии и значи­тельно уменьшились. Хотя рыба из главного бассейна Азовского моря без сомнения входит и в Таганрогский залив, но значительная часть рыбы, идущей в Дон, живет конечно постоянно в этом заливе, и вот эта доля ее по всей вероятности уменьшилась противу прежнего. Так как это уменьшение произошло не от оскудения в питательных веществах, заключающихся в заливе (чтобы убедиться в этом, стоит лишь вспомнить сказанное о зеленых крупинках, наполняющих в июне и июле воду, как других частей моря, так и залива, и обращающих ее как бы в раствор краски), а от недостаточного, сравнительно с выловом, размножения рыбы, и так как усилить, во сколько бы нибудь значительной степени, это размножение в самых низовьях Дона не предви­дится возможности, то пособить можно бы было лишь увеличением рыбного запаса в главном бас­сейне моря, причем часть этого избытка, отыскивая себе пропитание, направилась бы и в Таганрогский (Донской) залив. Этого же усиления запаса белой рыбы в море можно достигнуть, лишь содействуя размножению ее в столь благоприятной для сего кубанской местности, что в свою очередь главнейше зависит от того, как будут распоряжаться в Черноморье притоком пресной воды в различные группы лиманов: усиливать ли им совершенно напрасно течение Протоки в угоду Ачуевскому откупу, или снабжать в достаточном количестве лиманы Сладкие и Ахтарские. За эту услугу, оказываемую Черноморьем Дону и всему азовскому бассейну, должен бы отплачивать Дон усиленным пропуском красной рыбы вверх по реке и охранением ее размножения, для которого он представляет столь благоприятные условия.

Я развил с некоторой подробностью это отношение двух главных притоков Азовского моря, как между собой, так и к общему бассейну моря, чтобы показать, что хотя бы иная значительная река и составляла собственность отдельного сословия, как например казаков, распоряжение такой собственностью не может быть безусловным не может даже ограничиваться соображениями, клоня­щимися единственно к частной выгоде того сословия, которое владеет рекой, а необходимо должно подчиняться общим интересам всего бассейна, что тем легче и удобнее, что такое подчинение не преминет принести полезные плоды и для самого владельца, права которого ограничиваются в общем интересе. Поэтому не может быть рациональных рыболовных положений донского или кубанского, составленных с специальных точек зрения. Рациональным может быть только общее положение о рыболовстве азовском.

Правила донского рыболовства имели в виду даже не частную пользу донского войска, а только низовых станиц, даже одной Елисаветовки. Если ныне действующие законоположения о донском рыболовстве имели в виду только один Дон и направлены к выгоде одних казаков; то по спо­собу составления этих правил специальными, из донцов составленными, комиссиями, — оно иначе и быть не могло, и потому не заслуживают еще осуждения; но эти законоположения составлены даже не в общих видах пользы всего донского казацкого сословия, а исключительно в выгодах некоторых низовых станиц, даже — собственно говоря — одной станицы Елисаветинской, лов которой составляет не менее трех четвертей всего донского рыболовства. Я имел случай близко познако­миться с рыбной промышленностью трех казацких сословий, владеющих значительными частями моря и большими реками — уральского, кубанского и донского, и считаю себя вправе утверждать, что самое дурное, наименее согласное с справедливостью, устройство получило рыболовство на Дону, между тем как оно пользуется большими привилегиями, чем прочие казацкие рыбные ловли, ибо не несет на себе никаких налогов, составляющих на Урале и на Кубани не менее 50,000 рублей в год, и никогда не претерпевало такого угнетения как то, под которым еще недавно страдала кубанская рыбная промышленность. Такое несправедливое узко-эгоистическое устройство рыболовства, в исключительных видах низовых станиц и преимущественно Елисаветинской, которое положением 1835 года получило законную силу, не замедлило оказать свое вредное влияние на оскудение рыбы в Дону вообще, а в том числе и на самую привилегированную станицу, как рассудительнейшие из ее рыбопромышленников теперь сами очень хорошо сознают. И это вредное влияние выказалось тем скорее, чем больше была осторожность, которой требовала донская местность, по естественной не благоприятности ее положения в куту узкого залива. Сначала изложим это устройство, а потом выставим на вид те черты его, которые составляют его коренные недостатки. Спешу впрочем прибавить, что некоторые из этих недостатков замечены и устранены в новом проекте положения о рыболовстве в войске донском, не получившем еще окончательного утверждения.

История взгляда на развитие донского рыболовства. Рыболовство в низовьях Дона и приле­жащей части моря производилось казаками еще в то время, когда они находились во власти турок, и, смотря по успехам вечной борьбы казаков с турками, оно то прекращалось, то расширялось. Но это время вольной расправы было для их рыболовства лучше времени первого покорения Азова. Русские поселенцы этой крепости выпросили себе право на исключительный лов на протяжении всего Дона, от отделения от него Мертвого Донца до устья. По жалобе казаков, это распоряжение было, впрочем, скоро отменено, и казаки получили прежние свои обычные права на рыболовство в Дону и в море, хотя и совместно с азовцами. С уступкой Азова Турции в 1711 году и до вторичного покорения его при Анне Иоанновне в 1736 году, прежний порядок вооруженного рыболовства возвра­тился для казаков, а вторичное покорение Азова угрожало казакам опять теми же невзгодами, что и при Петре. Низовья Дона было предположено отдать на откуп, но по просьбе казаков отсрочили эту гибельную для них меру. 5-го марта 1738 года пожалована казакам Высочайшая грамота, в которой сказано: «В реках Дону и на Мертвом Донце и на гирлах, в самом море, в рыбной, а в степях в звериной ловлях войску донскому позволение дать и посторонним откуп ныне оста­новить»; но с этим вместе наложена на них обязанность не запирать морских гирл и дозволять жителям Азова ловить рыбу для своего пропитания и для довольства расположенных там войск. Таким образом, и донцы утверждены Высочайшей властью во владении низовьями Дона почти в то же самое время, как уральцы получили право на все нижнее течение Урала; но они были менее счастливы последних тем, что не составляли единственных обитателей низовьев своей реки и при­лежащей к ней части моря. Кроме Азова устроена была выше по Дону крепость св. Дмитрия, обра­тившаяся в первый торговый город Азовского моря — Ростов, и берега донского залива, отнесенные к Екатеринославской губернии, были заселены в половине прошедшего столетия людьми не казацкого сословия. Так возникло, между прочим, в 1760 году и селение Кагальницкое, расположенное при са­мом южном из рукавов Дона — гирле Свином. Естественно, что как жители этого селения, так и прочих придонских и призаливных поселений (посада Азова, деревень Петрогоровки, Круглой, Гостомиловки и самого города Ростова) хотели участвовать в изобильном лове в водах, омывающих их жилища. Права их на участие в рыбной ловле не были определены, и потому донцы всеми мерами старались о сохранении своей привилегии.

Ссоры с прибрежными жителями не казацкого сословия. Они действовали, то жалобами прави­тельству, то отвечая на самоуправство самоуправством же. Эта борьба, продолжается в том же виде до сего времени. Г. Скальковский* говорит: «в наше даже время (в 1830 году) на устьях Дона столь же упорная вражда и столь же неслыханные насилия происходят за право на рыболовство, как в XVII и XVIII столетиях. Тридцать четыре года после этого также еще не произошло ника­кой перемены в этом деле. Более или менее насильственный характер этой борьбы зависел от нрава и личного взгляда, назначаемого донским начальством, смотрителя за рыболовством. Не далее как в 1864 году снаряжались еще экспедиции из нескольких десятков лодок, не только с воору­женными казаками, но и с иногородними забродчиками, работающими по найму у казаков-хозяев, что и этим последним не могло быть приятно, так как отвлекало их работников от дела. Такие наезды забирали всех кого заставали ловящими в водах, считающихся казацкими, отбирали у них рыбу, снасти, а самих рыбопромышленников отправляли в Новочеркасск, где их держали под арестом и судили. Этой участи подвергались не только те, которые были пойманы в лове в водах, считающихся запрещенными, но часто и те, которые провозили рыбу, пойманную в других местах, через эти воды, простирающиеся во всю ширину залива и составляющие, следовательно, единственный путь для проезда с моря в Азов, Ростов или Кагальник. Этому подвергались особенно те промышленники, которые имели в своих лодках крючковую снасть, считаемую казаками запрещенной на пространстве всего Азовского моря. Рыболовы ростовского уезда со своей стороны оказывают этим действиям казаков постоянное сопротивление, так что нередко дело оканчивалось дракой, увечьем и даже смертоубийством. С возвращением казацкого надзора в Дон все принимает прежний вид и по-прежнему продолжается лов в запрещенных водах, как жителями Ростовского уезда, так и самими казаками.

Замечательно, что обе стороны считают себя правыми и обвиняют своих противников в беззаконных действиях; еще более замечательно, что и в самом деле обе стороны имеют одина­ково законное основание: одни ловить на всем пространстве залива, другие запрещать этот лов.

Статья 730 Устава о городском и сельском хозяйстве говорит (Св. Зак. т. XII, ч. 2): «Произ­водство рыбных промыслов по заливу Азовского моря и по всему Дону предоставляется, наравне с донским войском, и всем прочим, в одинаковом праве с ним состоящим обывателям, по землям им принадлежащим, не для одного продовольствия, но и для торговли».

Статья же 337 Устава о благоустройстве в казачьих селениях того же XII тома определяет: «Для доставления не только донскому войску обильного рыбой довольствия, единственно от свободного хода ее зависящего, но и тем губерниям, чрез которые протекает Дон и впадающие в него реки (так высоко азовская рыба не заходит), навсегда от всякой рыбной снасти, остаются совершенно неприкосновенными и подвергаются строгому запрещению: 1) Все те места Азовского залива, кои объемлются урочищами, присвоенными войску донскому и поименованными во 2 пункте 316 статьи.* 2) Все рукава Дона, коими река сия вливается в упомянутый залив, и посредством коих полу­чает из него рыбу. 3) Самый Дон до урочища Посольского ерика, в юрте Елисаветовской станицы находящегося» и проч.

Таким образом, одна статья говорит буквально противоположное другой, и можно ли удив­ляться, что каждая из двух соперничествующих сторон берет себе в руководство ту статью, ко­торая говорит в ее пользу, а о другой совершенно знать не хочет.

Только в 1866 году был составлен комитет в Новочеркасске, с участием чиновника от новороссийского генерал-губернатора, старавшийся примирить противоположные требования обеих сто­рон. Образ действия стал с тех пор со стороны казаков гораздо мягче; но так как корен­ная причина разногласия не устранена, то по-прежнему продолжается лов в заливе, как прибреж­ными жителями Ростовского уезда, так и самими казаками, в чем я имел случай лично удостове­риться; по-прежнему продолжается и враждебное соперничество между соседями.

Нелюбовь казаков к крючному лову. Эта исконная борьба донских казаков с промышлен­никами из других сословий, считавшими и считающими себя вправе пользоваться ловом в мест­ности, прилежащей к устьям Дона, приучила их видеть в этом лове причину всех их недоловов и вообще причину оскудения рыбы в Дону. Так как этот лов производится крючьями, ибо ими всего удобнее ловить красную рыбу в мелких частях моря, да и их всего удобнее скрывать от глаз надсмотрщиков, то это нерасположение перенесли они и на самую эту, в сущности невинную, снасть. В 1819 году жалобы их на облов рассматривались в сенате, указом которого от 20 февраля того же года назначены были границы, в которых запрещался всякого рода лов, именно: «начиная от гирл с правой стороны моря до Таганрога,** а с левой стороны до урочища Семибалок, как в зимнее, так и в летнее время, подледными неводами, бродаками, распорными разного рода плавнями и сетями рыбу ловить запретить и предоставить таковую ловлю означенными снастями единственно в море…» и пр. В этом же указе сената общее запрещение ловить крючной снастью в реках и перед устьями рек применено не только к гирлам реки Дона, что было бы совершенно правильно, но и к морю вообще. В указе 1819 года сказано: «В гирлах реки Дона и в протоках, впадающих в море, равно и в самом море, лов рыбы, как в зимнее, так и в летнее время крючковыми снастями строго запретить, а дабы не было к тому и малейшего повода или соблазна, то все таковые снасти уничтожить…» и пр. На этом основании в примечании к статье 350 устава о благоустройстве в казацких селениях (Св. Зак. Т. XII), в которой говорится об общей свободе рыболовства в Азовском море дозволен­ными снастями, установлено запрещение крючьев для морского лова вообще.

Статья 350. Примечание. «К дозволенным для морского рыболовства снастям принадлежат (указ сената 20 февраля 1819 г.): большие вентери (которыми никогда в море не ловят), невода, приволоки, плавни и плавенные сети; к запрещенным же: перегородки, забойки, перебойки или перетяжки (которых также никогда в море не делают), в особенности же крючки, балберочные, кусовые и наживные (даже кусовые и наживные, т. е. обыкновенные удочки, безвреднейшие из всех возможных снастей), как такие орудия, кои, преграждая устья или протоки, часто во весь оных поперечник (будто другими снастями устьев перегородить нельзя, и ежели ими можно преграждать устья, то почему же запрещать их в море вообще, которого поперек перегородить уже никак нельзя), препятствуют свободному ходу рыбы в реки и потому с древних времен запрещенные под смертным страхом». Таким образом вкралось относительно азовского рыболовства другое противоречие между статьями закона; ибо в противность только что выписанной статье 350, в статье 565 устава о городском и сельском хозяйстве того же тома дозволяется в море лов всякими сна­стями, а в статье 567 определяют те случаи, где запрещен крючной лов. Само собой разумеется, что и тут, как и относительно совместного разрешения и запрещения лова в куту Таганрогского залива, каждая сторона толкует закон исключительно в свою пользу.

В 1822 году указ сената был приведен в исполнение, и казаки приписали этому будто бы возобновившееся изобилие рыбы в Дону. В 1822 году, по сведениям, сообщаемым в цитированном уже выше сочинении академика Кеппена, в Дону, было поймано слишком 5.000 000 пудов рыбы, тогда как три года тому назад и трети этого количества поймано не было. Здесь странным ка­жется мне только то, почему же в 1822 году умели наблюдать за охраной устьев от обловов, а впоследствии никак за этим усмотреть не могли. Впрочем, действительности меры, запретившей лов рыбы в небольшой, ближайшей к устьям Дона, части залива, на усиление хода рыбы в гирло, я не думаю отвергать, если в то время в других частях залива лов не успел еще в значи­тельной степени развиться. Но полагаю, что в настоящее время мера эта, от строгого проведения которой казаки ожидают стольких благ, будет совершенно недостаточна для своей цели.

Установление ныне действующих рыболовных правил положением 1835 года. Таким образом, к началу двадцатых годов текущего столетия казаки вступили во владение всеми теми водами, которыми и поныне пользуются, и права их на оные были утверждены законодательным порядком. Эти меры были дополнены положением 1835 года, которое не только точнее определило те из этих вод, которые должны были оставаться запрещенными, но и постановило правила, которыми казаки должны руководствоваться при самом производстве лова в местах дозволенных.

Дозволенными местами считаются только Дон выше разделения его на рукава, т. е. до устья, впадающего ниже Елисаветинской станицы, Посольского ерика, и самый северный рукав его Мерт­вый Донец, отделяющийся у Гниловской станицы; все же прочие рукава, на которые Дон разделяется перед впадением в море, и угол или кут залива в вышеназначенных границах по прямой линии верст на 18 от устьев, по закону, изъяты от всякого лова. Только, как бы в виде исключения, дозволяется лов жителям Азова, Кагальника и деревни Петрогоровки в водах, протекающих в их дачах, но только для собственного пропитания, а отнюдь не для торговли. Другое общее правило, введенное положением 1835 года и имевшее большое влияние на характер донского рыболов­ства, заключается в том, что все речные рыболовные воды, а в том числе и Дон, были поделены между казаками так, что каждая станица с принадлежащими ей хуторами и выселками имела право ловить только внутри границ ее поземельного юртового надела. Единственным исключением из этого правила было дозволение не соблюдать этих границ в весеннее время, во время хода рыбы. Нет нужды в длинных разъяснениях, чтобы понять, как стеснительно это правило для верховых жителей, и какая монополия устанавливалась им в пользу станицы Елисаветинской в отношении пользования водами, рыболовство которых в силу 1 статьи того же положения (315 Устава о благоустройстве в казачьих селениях) составляет общее право казаков; а в силу 3 и 4 ста­тей (317 и 318) «право войска на рыболовство, во всех присвоенных ему водах, определяется свободой казаков производить оное не только для своего пропитания, но и для промышленности, и польза от оного должна разливаться уравнительно на целое войско».

Кроме Дона, в исключительном пользовании казаков находится еще часть залива, прилегающая к Миусскому округу, от устья Миусского лимана до впадения реки Калмиуса. Но по закону казаки не имеют здесь исключительного права на лов, а могут пользоваться им, точно также, как и всем Азовским морем, совместно с прочими жителями, на основании свободы морского рыболов­ства, вообще принятой нашим законодательством, а по отношению к Азовскому морю еще и специально подтвержденной статьей 350 Устава о благоустройстве в казачьих селениях (т. XII).

Разделение донского лова по времени его производства и употребляемым для него снастям. Об этом лове вдоль берегов Миусского округа мы теперь говорить не будем, так как он от производимого вообще в Азовском море, ничем не отличается, а обратимся к лову донскому. По различию в породах рыбы, идущей в Дон, по изменениям в количестве ее, а также по употребительным орудиям лова, донское рыболовство разделяется на три периода: зимний, весенний и летний или меженный. Зимой с января, а иногда с декабря, начинают появляться лещ и судак, (тарань и синец показываются даже с октября), сначала в небольшом количестве, которое все увеличи­вается к весне. В это же время есть в Дону и красная рыба, так сказать случайно в него за­шедшая, ибо настоящий ход рыбы начинается только со вскрытием льда. Зимой рыбы эти встречаются, впрочем, в гораздо большем количестве в море, куда ездят за Сазальницкую косу и далее, наравне с другими промышленниками, и казаки. Здесь затягивают иногда по 100.000 штук разной белой рыбы преимущественно чебака (леща). Со вскрытием Дона, кроме увеличения количества названных рыб появляются малоценные породы из семейства сазановидных: клепец (сопа) и ласкирь. С начала апреля, или даже с конца марта, тарань перестает идти, а с половины апреля или начала мая оканчивают свой ход лещ и судак; но в небольшом количестве они всегда нахо­дятся в Дону. Красная рыба продолжает еще идти, хотя в меньшем количестве. Взамен их появляются в апреле сельди той же породы, какая вообще находится в Азовском море, только меньшей величины, а в мае – чехонь. Сельди встречаются не долее, как до половины мая, и идут сначала мелкие, т. е. молодые, а потом покрупнее, но самые крупные в Дон вовсе не идут. Их различают, по величине, четыре сорта. Самый мелкий называется пластунец, в 1000 штук кото­рого от 20 до 25 фунтов, затем следует пузанок от 1 п. 20 ф. до 2 пудов, тачковая до 3.5 и мерная до 5, редко до 6, пудов в тысяче. Так называемый, буркунец или бешак, величиной с керченскую сельдь, редко попадается. По окончании хода сельдей, чехонь все еще продол­жает идти до самого Покрова. В летнее время, именно в июле, идет в Дон белуга, не для метания икры конечно, а вероятно преследуя стаи разной мелкой рыбы; в это время ловят ее в Елисаветинской станице кругом штук по 100 в день. Летом налавливают в низовьях Дона до 8000 пуд белуги, до 5000 пуд осетра и столько же севрюги, ее сажают в садки и продают зимой. В летнее же время ловятся сом и сазан; но их в Дону вообще мало, особливо сравни­тельно с Кубанью.

Летом единственное почти орудие, лова составляет невод, к которому в весеннее время при­соединяется еще плавная двустенная сеть. Тогда же, по причине быстрой воды, и невод употреб­ляется короче, и без, так называемых, обродков, т. е. крупноячейной толстой сети, которая обхватывает с наружной стороны мотню, дабы белуга не могла ее прорвать. Зимой кроме неводной тяги под льдом, устанавливают разные ставные снасти, именно: вентеря, сижи и сетки. Сижи — это вре­менные заборы, состоящие из растянутых на колья сетей, идущих стеной от берега внутрь русла реки. У свободной оконечности сеть заворачивает по течению и к ней приставляется, сильно суживающийся к концу, сетяной мешок или мотня. За сижею сторожат, и как только заметят, что рыба туда вошла, ее сейчас же вытягивают и, развязав задний конец, вытрясают рыбу. Сижи выставляются по более глубоким местам, и в них попадают преимущественно чебак, тарань и судак.

Вентеря донские представляют замечательную особенность в том отношении, что их выставляют не только по нескольку в линию, но и в два и даже в три этажа, вентерь над вентерем, так, чтобы приходилось крыло над крылом, а бочка над бочкой. Такие многоэтажные вентеря употребляются по причине значительной глубины реки, доходящей до 18 маховых сажень. Эти орудия лова могли бы совершенно преградить ход рыбе, если бы, по одному из коренных правил донского рыболовства, не оставлялось в Дону незанимаемого никакими снастями, свободного для прохода рыбы, фарватера в 30 сажень шириной, что, по крайней мере относительно ставных орудий лова, и на деле всегда соблюдается. Поименованные снасти: невода, сижи, вентеря, а также волокуши считаются большими снастями, и каждое нераздельно живущее семейство имеет право только на одно такое орудие. Число же мелких снастей: малых вентерей, сеток, бредней неограниченно. В видах же возможного уравнения выгод, получаемых от рыболовства, запрещено казакам, имеющим невод, ловить и плавными сетками, которые, как дешевле стоящие, предоставляются менее богатым.

Летний лов, разделение по тоням, порядок очереди, перегораживание реки неводами. Так как почти весь донской лов сосредоточен в станице Елисаветинской, отчасти еще в Гниловской, и так как здесь скучено большое число ловцов, то весьма интересны те, установившиеся обычаем и отчасти утвержденные законом, правила, которым следуют промышленники при распределении мест и назначении очереди лова. Всего проще организован летний лов, производящийся только не­водами, и мы начнем с него наше описание. Так как лов ниже Посольского ерика, впадающего в Дон против Елисаветинской станицы, выше отделения от него Каланчи запрещен, то весь не­водной лов этой станицы сосредоточен на каких-нибудь трех или четырех верстах и произво­дится только с пяти тоней: Рыгиной, Междуериковской, Таловой, Буровихи и Медвежьей или Шмата. Это единственные удобные места, для вытягивания неводов на берег, на этом пространстве, ибо остальная часть левого берега заливается при низовых погодах; да и из этих пяти тоней при нас могли вытягивать невод на берег на одной Таловке, на всех же прочих тянули и самую рыбу выгружали из мотни, стоя в воде. Все хозяева неводов, которых около 120 человек, распределяются жеребьями на пять отделений — четвертей, по числу тоней, так что на каждую прихо­дится по 23 и по 24 невода, при каждом из которых есть дуб — большая лодка для завоза и выкидывания невода и каюк для выгрузки рыбы. Всех хозяев, владеющих в Елисаветовке заво­дами, еще больше: — в 1864 году их было 149. Некоторые из них занимаются ловом только весной. Четверти не приписываются каждая к своей тоне, а, для большого уравнения шансов, ежед­невно чередуются, так что ловившая на передовой — нижней — тоне переходит на другой день на заднюю, а следовавшая за передовой занимает ее место. Также точно и в каждой четверти невода выкидываются по жеребьевому порядку, который устанавливается перед началом лова на полном станичном сборе. Хозяева, конечно, стараются, чтобы в течение суток очередь обошла всех, но по большому числу неводов на каждой тоне это не всегда удается; при несколько ветреной погоде, замедляющей тягу, многие остаются за жеребьем. Тогда они теряют свое право; но так как на следующий день очередь начинается со второго номера, а первый отходит назад, то эта неудача угро­жает всем в одинаковой степени. Порядок этот впрочем, кажется мне, нельзя одобрить, ибо, хотя действительно средняя опасность остаться за очередью для всех одинакова, но на деле она нередко поражает всегда только некоторых; да и зачем предоставлять решению случая то, что мо­жет быть уравнено? Казалось бы, правильнее начинать очередь на следующий день с тех, на ком она остановилась вчера. Так как ловля продолжается непрерывно, то — собственно говоря — передовых ловцов, которым бы пришлось ловить первым, тут вовсе нет, а очередь точно также пере­бивалась бы и при этом способе чередования, как и при нынешнем. Если же ночной лов выгоднее дневного, то можно бы установить две очереди: дневную и ночную, которые обходили бы кругом в несколько дней, причем опять мог бы, для большей перебивки, начинать не первый номер, ставший уже последним, а второй, как это и ныне делается. — Употребляемые летом невода по закону не должны иметь более 100 сажень в длину, и, как мне кажется, это постановление довольно точно соблю­дается; если они и несколько больше 100 саженей, то, во всяком случае, немногим. Это правило, ограничивающее длину неводов определенным размером, с одной стороны стеснительно и неспра­ведливо, ибо ширина реки не у всякой тони одинакова; а с другой все-таки недостаточно ограждает проход рыбы вверх. Гораздо бы лучше определить длину невода в долях ширины реки в месте лова; но в настоящее время такому постановлению препятствует чередование тоней между четвертями, что опять-таки при малочисленности тоней неизбежно, так как иначе те, которым досталась бы лучшая тоня, имели бы слишком много преимуществ перед прочими. Стосаженными неводами действительно не перегораживают реки на двух нижних тонях, где Дон расширяется перед разделением на рукава, но начиная с Таловки в сущности ход рыбы почти совершенно прегражден. Против верхнего конца Елисаветинской станицы Дон расширяется на версту слишком, но среди этого расширения лежит небольшой остров, разделяющий его на два рукава. Левый рукав мелок, рыба, особливо красная, по нем мало идет; донское же судоходное русло, проходя по правому рукаву, подходит к самому правому берегу, и здесь-то назначен 30-саженный фарватер, долженствующий оставаться свободным от лова. Ниже этого разделения находится таловская тоня. Я имел случай лично наблюдать, как производится на ней тяга неводов. Отчаливший от места дуб начинает вы­кидывать невод, почти уже пройдя левый рукав, протоку, и поравнявшись с собственным Доном; как только крыло невода, почти дойдя до правого берега, начинает заворачивать обратно — причем тридцатисаженный фарватер вовсе не соблюдается, то следующий за ним дуб отходит уже от бе­рега и, пока первый догребает до места тони и начинает вытягиваться, второй стоит поперек правого рукава, т. е. собственного Дона, лишь поддерживаясь на веслах, а потом помаленьку спус­кается по течению, так что невод идет стеной, после чего уже начинают его заворачивать и тя­нуть. Таким образом, здесь невод действует трояким способом: сначала как ставная сеть, пре­граждая ход рыбе, которая направляется в правый рукав; затем как плавная сеть, спускаясь стеной вниз по течению, и, наконец, как тяглый невод. Хотя это и запрещено законом, так как статья 355 говорит: «поставляется общим и непременным правилом тянуть невода не тотчас один за другим, но чтобы с притоном первого невода начинал действовать другой, а за ним следующий»; но кому же наблюдать за исполнением этого правила, когда перестановка невода попе­рек правого рукава нисколько не вредит последующим ловцам, а интерес их требует, чтобы тяга шла как можно быстрее, дабы последним номерам не остаться за очередью. Так как невода имеют здесь до 12 сажень маховых в вышину и хватают от дна до поверхности, и так как такой же непрерывный лов происходит денно и нощно и на четырех остальных тонях, то резуль­тат выходит почти тот же, как если бы Дон был перегорожен постоянной забойкой. Интерес казаков требует, как мы видели, возможно быстрейшей тяги, поэтому установлено, чтобы при каждом неводе было не менее 10 рабочих. Кроме того, во время тяги, рабочие с других неводов помогают тянуть, так что обыкновенно бывает до 20 тянущих. Дабы проходящие суда не зацеп­ляли за выметанный невод, что также замедляло бы движение его, лодка от другой артели сторожит за неводом и, при приближении судна надевает на верхнюю подбору попарно связанные веревкой камни, чтобы ее загрузить, и снова снимают их после прохода судна. Эта взаимная помощь, оказываемая артелями, называется подсобом, и для оказывания его хозяева, которым подходит очередь лова, собираются со своими рабочими гораздо ранее на тоню, чем собственно бы им следовало.

Неводной лов в Гниловской станице. Таким же точно образом происходит неводной лов и в Гниловской станице, с той лишь разницей, что здесь всего 28 неводов и 5 волокуш на четырех тонях. Поэтому здесь нет опасности, остаться за очередью, и число неводов на каждой тоне неопределенно. Также нет и чередования тонями, тем более что глубина реки на каждой из них различная, так что невод устраивается в виду лова на известной тоне. Очередь же между неводами одной тони соблюдается точно также как и в Елисаветовке. Прежде было здесь еще менее нево­дов, но удачный зимний лов с 1863 на 1864 год заставил многих завести невода в ожидании обильного лова; но ожидания эти, по словам жителей, не оправдались.

Зимний лов. Распределение жеребьем мест для сеток, сиж и вентерей. Зимний лов отли­чается от летнего преимущественно тем, что главным орудием лова становятся сижи, вентеря и сетки, хотя продолжают действовать и подледными неводами. Для сетного лова отделяют небольшое пространство от Посольского ерика до Каланчинской косы. Все желающие мечут жребий о местах, без всякого ограничения расстояния между сетями. При метании жеребья соединяются обыкновенно десятками, между которыми и мечется жребий. Если сетки окажутся слишком часто стоящими, то ловцы соглашаются не ставить излишних сетей, мешающих лову, а считать стоящие общими между согласившимися и делят рыбу по паям.

Прочее пространство вверх до границ Елисаветинского юрта предназначается для сиж и вен­терей, между которыми различия никакого не полагается. Какое у кого есть орудие, тем тот и ловит. Все пространство разделяется на 122 места, а как всех желающих ловить набирается до 1800 человек, то к каждому месту, прежде распределения по жеребью, приписывают известное число номеров, смотря по достоинству мест. Каждый год исправляют эти списки, смотря по опыту последнего зимнего лова. Есть около 15 мест однонумерных, конечно, самых худших или меньших, а есть и такие, к которым приписано до сорока номеров. В одну шапку кладут номера мест, а в другую имена казаков. Если вынется номер места, к которому приписано несколько человек, то из другой шапки вынимают столько же имен, прежде чем из первой вынут новый номер места.

Но не все, мечущие жеребий, действительно желают ловить, многие только пользуются своим обычным правом, чтобы перепродать его другим, что делается по взаимному соглашению; а если передача происходит между своими же станичниками, то и не запрещается законом. Затем, из не продавших свои номера, все еще остается много таких, которые не имеют своих снастей. Тогда безснастные пристают к имеющим снасти — каковых не более 100 человек, приплачивая им; по взаимному согласию, по сколько придется, по числу приставших и по цене снасти. Если произойдет соглашение относительно этой приплаты, то дележ, вырученных за пойманную рыбу денег, произво­дится уже между всеми поровну. Если же согласия не произойдет, то несогласившимся выделяют в том же номерном месте особливый участок, в котором лови как знаешь, а если не добудешь снасти, то хоть и вовсе не лови. Здесь должно заметить, что по закону те только имеют право на метание жеребья, которые имеют снасти (статья 331), но чувство народной справедливости и старинного товарищеского обычая восторжествовали над законом, несмотря на то, что сам этот несправедливый и эгоистический закон установлен по совету и настоянию тех же самых казаков (или отцов их), которые на деле так великодушно им не пользуются. Мне это сообщали сами почетные, богатые и пользующиеся общим доверием казаки, которые считают правило о допущении к жеребью тех только, которые имеют свои собственник рыболовные снасти, — решительно не применимым на деле, ибо возбудило бы слишком сильное неудовольствие. Впрочем, статья 335 дает возможность всегда избегать этого применения, если бы вздумали за ним следить, не нарушая прямо закона. Она предоставляет казакам, не имеющим больших снастей, право свободного рыболовства между жеребье­выми местами, употребляя для сего мелкие снасти. Допущение к участию в лове сижами и вентерями, за известную приплату, можно поэтому считать, как бы добровольным и для обеих сторон выгодным заменом права на выставку этих мелких снастей, которые могли бы помешать лову боль­шими снастями. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы был вовсе отменен закон, применению которого противится чувство народной справедливости.

Фарватер, оставляемый свободным от рыболовства. О зимнем лове надо еще заметить, что при выставке ставных снастей, вентерей и сиж не только в дачах Елисаветинской станицы, но и выше по Дону, 30 сажень свободного от выставки снастей фарватера кажутся мне слишком малыми, и гораздо бы лучше держаться общепринятого правила, чтобы треть реки оставалась свободной. Впро­чем, так как зимний лов не имеет никакого влияния на размножение рыб, то установление фар­ватера для прохода рыбы вверх в это время года, касающееся лишь внутренних распорядков между различными станицами, могло бы быть предоставлено взаимному соглашению между ними. Что же ка­сается до верхней части Дона и его притоков, протекающих вне пределов войска донского, то из­лишняя заботливость о пропуске туда рыбы из низовьев совершенно напрасна — так далеко она не поднимается.

Весенний лов. Весенний лов тем отличается от прочих, что на это время отменяется разграничение прав на рыболовство по станичным юртам, и как жители верхних станиц могут ло­вить внизу, так и наоборот. Это последнее разрешение конечно чисто номинальное, ибо какая же надобность отправляться на лов из места более рыбного в менее рыбное; но и верхние жители мало пользуются предоставленным им правом на рыболовство в нижних частях Дона, что зави­сит от нескольких причин: 1) Время, на которое дается это разрешение, в точности не обозна­чено. По закону оно должно продолжаться во время разлития вод, но ход рыбы в Дон начина­ется с самого вскрытия льда, когда разлив в низовьях еще не заметен, притом с Елисаветовки Дон от весенних разливов и вовсе не выходит из берегов. 2) Так как разрешение свобод­ного лова ограничено лишь кратким периодом, то для одного его не стоит заводить неводов, везти их в Елисаветовку или оставлять там, и затем не употреблять в течение всего года. 3) Лов выше Елисаветовки мало прибылен, ибо, как мы видели, сквозь ее пять непрестанно действующих тоней, не много проберется рыбы. В Елисаветовке же при небольшом числе тоней и столь значительном числе участников, что в сутки и так очередь часто не успевает обходить кругом, при­ставать еще новым неводчикам также неудобно. Поэтому свобода весеннего рыболовства, в сущности, ограничивается тем, что в это время ловят плавными сетями, которыми плавают, как на прос­транстве Нижнепосольского ерика до Каланчинской косы, так и в промежутках между неводными тонями. Плавные сети делаются двустенные и не должны быть длиннее 50 и шире 2 ½ сажень.

Правило об оставлении фарватера в 30 сажень свободным для беспрепятственного прохода рыбы относится и к ним.

Сельдяной лов. В Дону, в особенности же в Мертвом Донце, производится в это время лов сельдей, для которого допускается употребление оселедных волокуш с более мелкими очками, чем для лова вообще дозволенные. Мера ячей в общедозволенных снастях определена в 2 ½ вершка, а в приводе, т. е. в более мелкой сети, окружающей мотню на десять сажень с каждой стороны, в 1 ½ вершка. В новом проекте донского рыболовства справедливо замечено, что эта мера совер­шенно неопределенна, ибо неизвестно, как ее считать, по окружности ли ячей, по стороне квадрата или по диагонали; в двух последних случаях ячеи будут уже слишком велики, для ловимой в Дону рыбы, в первом же слишком малы. Я считаю поэтому совершенно основательным предположение проекта 1862 года, которым определяется величина ячей: в летнее время 3 вершка в окруж­ности (¾ вершка в стороне), или так называемый двуперстник; в зимнее, когда мелкой рыбы нет, 5 вершков в окружности (1 ¼ в стороне), т. е. так называемый ладонник; ячеи же в ¾ вершка в стороне дозволяются при подледном лове только в приводе. Во время сельдяного лова, и новым проектом по необходимости допускаются гораздо более частые очки.

Запрещение нанимать иногородних работников из доли в добыче. Об отношении казаков-хозяев к работникам на Дону говорить нечего, потому что здесь запрещено законом нанимать иногородних рабочих не иначе как на срок, за определенную плату. Столь употребительный везде в России лов из-за пая в улове здесь не допускается, и притом так строго, что за каждого пайщика не из казацкого сословия определен штраф в 7 руб. 50 коп. и, кроме того, провинившийся лишается права на рыбную промышленность. Трудно определить мысль, которой руководствовались при установлении этого правила. Если при этом имелось в виду сосредоточить выгоды от лова исключи­тельно в руках казаков, то в таком случае надо бы было вообще запретить иметь иногородних рабочих, как это установлено на Урале, где действительно одни казаки пользуются выгодами от рыболовства и притом с возможной в этом деле уравнительностью. Но получает ли работник определенную плату, или пай из улова, не совершенно ли это все равно, когда опыт и обычай устанавливают как для величины заработной платы, так и для размера приходящейся на долю работников части улова, такую среднюю норму, при которой оба эти вида вознаграждения за труд достигают той же средней величины. Здесь скорее можно видеть опять также покровительство более достаточным казакам, как и в правиле давать жеребий лишь тем, которые имеют снасти необходимые для лова, ибо маломощный казак скорее рискнет завести свою рабочую артель, если плата ее будет пропорциональна улову, нежели когда придется уплатить ей уговорную цену, даже и в том случае, если лов ничего не принесет кроме убытков.

Лов в притоках Дона. На реках, впадающих в Дон, лов вообще незначителен и слу­жит лишь для местного продовольствия рыбой. И в этих реках существует правило об оставлении свободным от всяких снастей фарватера для прохода рыбы, но ширина его, в ныне действующих постановлениях, не определена, в проекте же новых правил полагается определить в них проход в ⅓ ширины реки, что, как я уже заметил, было бы полезным назначить общим правилом, как для Дона и всех его рукавов, так и для его притоков. В мертвом Донце, который уже прочих донских рукавов, ширина фарватера назначена в 15 сажень. Из ловов, производимых по рекам, впадающим в Дон, заслуживает внимания только лов близь устьев Маныча по злоупотреблению, которое здесь ввелось.

Перегораживание устьев Маныча. От таяния снегов и разлива речек, впадающих в манычскую ложбину, весной вода сильно в ней прибывает и вместо солонцеватой, какова она в осталь­ное время, становится пресной. К концу этого половодья Маныча наступает разлив Дона, вода которого подпирает манычскую и, по причине слабого ската долины, заливается далеко вверх по ней, верст на семьдесят или даже более. Так как Маныч самый нижний из притоков Дона, то сюда доходит еще довольно много рыбы, и она поднимается по нем вверх. По манычской ложбине, представляющей собой русло высохшего морского пролива, много озеровидных расширений, поросших тростником и другими водяными травами, в которых рыбе удобно метать икру. С окончанием донского разлива, вода в Маныче быстро уменьшается и, по значительному содержанию соли в почве его ложбины, скоро солонеет, делается горьковатой и принимает даже тяжелый запах; поэтому зашедшая в него рыба возвращается уже к июню и даже к концу мая в Дон, не только крупная, но даже и мелкая. Лишь по самым большим разливам, где есть местный приток прес­ной воды, остаются сазаны, достигающее иногда весьма значительной величины. Пока вода не пойдет на убыль, лов в нижнем Маныче свободный, но как только подпор донской воды прекратится, и течение Маныча примет свое обыкновенное направление, начинают делать у Нижнеманычской ста­ницы запор поперек всей реки, чтобы перехватить возвращающуюся рыбу. Право делать этот запор отдает станица на откуп. В настоящее время оно отдано за 100 руб. в год, по контракту на 10 лет, одному из жителей станицы. Запор должен довольно прочно устраиваться, так как течение, особливо в первое время, очень быстро. Делается это следующим образом. Поперек реки вбивают сваи или пали и к каждой из них подпорку, называемую подкосной, направленную косо по течению. Поперек на воду кладут, так называемые паводни, образующие узенький мостик — всего в одно бревно. К паводню прислоняют плетни, т. е. растянутую на кольях — называемых смыч­ными — сеть, связанную из бечевок в гусиное перо толщиной. Десять смычных кольев, отстоящих один от другого аршина на два, составляют плетень; плетни все между собой связываются уже в воде. Опускаются плетни с лодок и устанавливаются водолазами. Напором воды придавли­вает их к палям. Дабы рыба не проскользала у дна через этот запор, а также, чтобы она не ушла, если часть его разрушит напором воды, что случается нередко, нынешний откупщик вздумал устроить в полуверсте выше другой запор, только из более крупноячейной сети, который ослаблял бы напор воды и удерживал крупную рыбу. Когда вода спадет, и течение ее уменьшится, этот верхний запор разбирают; главный же, т. е. нижний запор стоит до половины июля, пока еще рыба есть. Ниже этого запора можно всякому ловить чем угодно, но выше только небольшими бреднями и ставушками для своего употребления. Дабы вся рыба шла по манычскому руслу, запирают все ерики, текущие в половодье из Маныча в Дон; а ту рыбу, которая заходит в разливы, называемые здесь косами, сгоняют в русло, ловят же перед запором неводами. Судаков и сазанов оставляют отчасти живыми в садках, для продовольствия рыбой Новочеркасска, откуда приезжают за ними купцы, прочую же рыбу солят и продают большей частью в Ростове или на линию.

Вредное влияние этого запирания Маныча зависит от степени частости употребляемых на это сетей. Если они часты, то и молодая рыба, выведшаяся в настоящем году, или остававшаяся в лиманах от прошедшего года, но не достигшая еще половой зрелости, перелавливается прежде, чем сама успеет содействовать размножению своей породы. В этом случае, в отношении к распложению рыбы, результат будет такой же, как если бы рыба вовсе не заходила весной в Маныч для метания икры, или вся перелавливалась еще на пути в него. Если бы ячеи запора были реже, так что им останавливалась бы только крупная рыба, этого вреда конечно бы не было, но и в этом случае запирания реки нельзя оправдать, потому что оно нарушает равномерность распределения рыбы между всеми, живущими по Дону и имеющими право пользоваться в нем рыбной ловлей. Если считается необходимым, чтобы низовые ловцы оставляли рыбе проход вверх, не для того только, чтобы она могла распложаться, в каковом случае правила о неперегораживании рек применялись бы лишь к одному времени хода ее в реки для метания икры, но также и для того, чтобы и верхние жители ею пользовались; то, само собой разумеется, что того же могут требовать и низовые ловцы от верховых. Но у Нижнеманычской станицы ячеи сетей нижнего запора имеют не более 1 вершка в квадрате, и так как они заплывают сносимыми течением тиной, травой и разным сором, то этого достаточно для непропущения очень мелких рыб. По откровенному выражению самого содержателя запора, у него ни одна рыбка не пройдет мимо его рук. Распространение и на Маныч общего правила, существующего уже на Дону, по которому часть фарватера — и всего лучше в одну треть ширины реки — должна оставаться свободной для прохода рыбы, тем легче привести в исполнение, что Нижнеманычская станица получает весьма мало выгод — всего только сто рублей — из дозволения перегораживать реку.

Три характеристические черты донского рыболовства. Из представленного описания донского лова и развития, руководящих им начал с достаточной, кажется, ясностью выказываются те харак­теристические черты, которыми определяется отличие донского рыболовства от производимого в прочих наших рыбных реках, равно как и тот взгляд, который сложился у казаков на потреб­ности их рыболовного промысла. Эти основные характеристические черты суть: 1) Разделение не только мелких рек и озер, но и самого Дона с низовьями по станичным юртам. 2) Запрещение лова в рукавах Дона от самого начала его разветвления. 3) Понятие, что оскудение рыбы в Дону проис­ходит от лова в куту залива на небольшом протяжении перед устьями Дона, и что ежели только его устранить, то разольется благоденствие между донскими рыбопромышленниками. Первые две основ­ные черты, на которых зиждется устройство донского промысла, не только не справедливы, но в своем приложении положительно вредны, последняя же, хотя и справедлива, но выказывает слишком узкий взгляд на причину оскудения рыбы в Дону, объясняемый тем, что в жару своей постоянной борьбы с жителями прибрежных селений ростовского уезда, казаки, кроме их так называемого хищнического рыболовства, как бы ничего ни знать, ни видеть не хотят. Рассмотрим в отдель­ности эти три основы донского рыбного хозяйства.

а) Разделение рыболовных вод по станичным юртам. 1) Присвоение лова в низовьях Дона отдельным станицам. Рыболовство в реках, впадающих в Каспийское и Азовское моря, имеет характер совершенно особый от рыболовства во всех других реках. Местная, постоянно живущая в них, рыба составляет лишь незначительную долю той, которая огромными массами стремится в них из обширных пространств моря. Так как этот ход рыбы в реки имеет существеннейшее влияние на ее размножение, то морской лов должен был подвергаем различного рода ограничениям, смотря по местным условиям. Может ли после этого вся выгода, и от природной привилегии, которой эти реки пользуются, и от искусственной поддержки ее законодательными мерами, сосредоточиваться в руках немногих частных лиц или немногочисленного общества? Наше законодательство справедливо не признает частного владения морем и объявляет рыболовство в нем свободным даже у самых берегов, принадлежащих частным лицам; оно ограничивает даже право собствен­ности над прибрежной полосой земли известными повинностями в пользу желающих заниматься морским ловом. Но, что значит рыболовство на пространстве нескольких десятков, даже сотен верст вдоль морского прибрежья с рыболовством в узкой трубе реки выше разделения ее на ру­кава, через которую, как через дефилеи, должна протискиваться рыба, собирающаяся с простран­ства моря в десятки тысяч квадратных верст? Между тем владение речными берегами дает не­сомненное и законом признанное право на исключительный лов в реке. По счастью, это противоречие, между неприкосновенностью прав собственности и необходимым логическим выводом из характера естественного рыбного хозяйства некоторых из наших рек и морей, на деле совер­шенно устраняется установившимся порядком владения низовьями рыбнейших из наших рек. Урал и Кубань принадлежат многолюдным казацким обществам. Кура составляет собственность государства и вносит в доходы его без малого 400.000 руб. Терек принадлежит частью казац­кому же обществу, частью же казне. Волга составляет правда исключение, но здесь дельта так обширна (несколько десятков рукавов на пространстве около 200 верст с запада на восток и 150 с севера на юг), что пользование ею разбилось между многими большими и малыми частными владельцами, городскими и сельскими обществами, астраханскими казаками и, наконец, казной, которой принадлежит лучшая и большая половина дельты. Притом река так громадна, рукава ее так ши­роки, что, несмотря на напряженность тамошнего лова, преграждение хода рыбы вверх по реке, в такой мере как на Дону, там почти невозможно. По закону, основанному на Высочайших грамотах, и донскому рыболовству усвоен характер общественный, но неправильное применение этого основного закона обратило почти все донское рыболовство в собственность одной Елисаветинской ста­ницы, населенной какими-нибудь 3000 душ.

Хотя данные об улове рыбы, сообщаемые войсковому начальству, не заслуживают большего вероятия, однако же, все-таки можно по ним судить, на сколько лов в низовых станицах: Ели­саветинской, Гниловской, Александровской, Аксайской, Старочеркасской и Нижнеманычской превосхо­дит лов в остальной части Дона, и, в частности, насколько между этими шестью станицами имеет преимущество Елисаветинская. В 1852 году, например, на 3,228,000 пудов белой рыбы, озна­ченной в улове шести низовых станиц, поймано во всех остальных округах 62,000 пуд., т. е. менее 1/50 доли. Самая выгодная для верхних станиц пропорция была в 1865 году — 67,800 пудов белой рыбы на 442,000 пудов, но и она не более 1/7. За 1863 год имеются у меня показания от­дельно по каждой из шести низовых станиц. В этом году из 328,566 пудов пойманной в них белой рыбы на долю Елисаветинской станицы приходилось 230,500 пудов, т. е. ¾ всего коли­чества. Если судить по этим данным, то от 3/5 до ¾ всего донского улова принадлежат одной Елисаветинской станице. При этом надо заметить, что неверность данных, на которых сделаны эти выводы, не может изменить их общего результата, ибо если количество показанных рыб умень­шено, то всего более в Елисаветинской станице, как по трудности какого бы то ни было контроля при обширности рыболовства и большем числе промышленников, так и по большому интересу именно этой станицы скрывать или уменьшать свои заловы.

Несправедливость такого порядка вещей еще более бросается в глаза, если обратить внимание на то, каким образом образовались Елисаветинская и две следующие за ней низовые станицы, Гниловская и Александровская. «До 1760 года на всем пространстве донских берегов от Аксая вниз до моря рассеяны были одни только рыбачьи хижины, принадлежавшие казакам разных ста­ниц. Время от времени поселения эти умножались и получили название рыбачьих станов, как-то Руговский, Гнилой и Щучий или Казачий. В них поселилось много малороссиян, пришедших на Дон; они сначала считались приписными за станицами, а впоследствии обращены в казаков. Когда умножилось число жителей в сих станицах и были сооружены в оных церкви, то они переиме­нованы станицами. Первый Роговский стан назван станицей в 1799 году; Гниловской вскоре после него, а Щучий стан назван Елисаветинской станицей в 1807 году»,* а в 1835 году произошло разделение рыболовных вод по станичным юртам. Из этого видно, что самое образование Елисаветинской и двух других станиц произошло вследствие старинного права всех казаков пользоваться рыболовством на всем протяжении Дона, в земле казаков, и что выходцы из всех станиц вос­пользовались своим преобладающим влиянием в рыболовном отношении, чтобы монополизировать в свою пользу все донское рыболовство. Старание донцов обратить часть залива в заповедное простран­ство, — старание, оправдываемое в самом законе (ст. 337) необходимостью доставления обильного рыбой довольствия не только донскому войску, но и тем губерниям, через которые протекает Дон и впадающие в него реки, имело в результате лишь покровительство монополии Елисаветинской станицы. Неужели это достаточная причина для того, чтобы лишать права на рыболовство 14,000 жи­телей ростовского уезда, живущих при донских гирлах и по берегам запрещенной части за­лива?* Но, как мы вскоре покажем, беспрепятственный ход рыбы в Дон не может быть обеспечен одним запрещением лова в заливе, до границ Армянского участка с одной и до уро­чища Семибалок с другой стороны, а требует мер несравненно более обширных, — обнимающих собой весь Таганрогский залив, до кос Долгой и Белосарайской. Неужели же принять и эти меры при убеждении, что они послужат почти лишь в исключительную пользу одной станицы? Мне весьма приятно, что в этом отношении я вполне могу разделить взгляд, выраженный комитетом, составившим новый проект положения о рыболовстве в войске донском, — проект, в котором (ст. 8, пункт б) предполагается, кроме допущения свободы рыболовства на всем пространстве Дона во время весеннего разлива, ввести ее во всякое время года, начиная от юрты Нижнеманычской станицы до устьев, с дозволением всем жителям войскового сословия иметь в сих местностях дома и рыбоспетные заводы. Но положение 1835 года не удовольствовалось и тем, что разделением рыболовных вод по станичным юртам, так сказать, передало все рыболовство в руки одной станицы, принеся ей в жертву выгоды жителей верхних станиц; оно нашло средство также точно поступить и относительно поселков, лежащих по рукавам Дона ниже Елисаветинской станицы, именно чрез:

б) Сосредоточение лова выше разделения Дона на рукава. 2) Запрещение лова в рукавах Дона, после его разветвления. Эта мера, существованию которой трудно поверить, не видя ее осуществления на самом деле, составляет предмет 337 статьи положения о благоустройстве в казацких селениях. Весьма понятно, что Елисаветинские рыбопромышленники, видя, что жители поселков Абуховского (866 душ, при рукаве Каланча, близь его отделения от Дона), Рогоженского (56 душ, при отделении Кутермы от Еаланчи), Петровского (40 душ, на самом Дону немного ниже Азова), Государевского (471 душа, еще ниже на Дону у самого его разветвления на гирла: Свиное, Кривое, Би­рючье, Донское и Мереновое) и Синявки (453 души, близь устья Мертвого Донца), занимают в отношении к ним совершенно такое же положение, какое они сами относительно всех прочих, выше по Дону лежащих, станиц, считали производимый ими лов для себя невыгодным, а следовательно и вообще вредным. Но каким образом могли они убедить других, что запрещение разбросанного лова вдоль многочисленных рукавов, все протяжение которых составляет около 100 верст, и вследствие этого сосредоточение его в одном месте, там, где уже все рукава сошлись в одну трубу, может способствовать проходу рыбы вверх, — это было бы решительно непонятным, если бы с этим запрещением лова, даже для казаков, ниже разветвления Дона, не соединялось подавно запрещение его в участках, состоящих в дачах Азова, Петрогоровки, Кагальника, т. е. придонских поселений не казацкого сословия, обловам которых казаки привыкли приписывать все свои невзгоды. Тем не менее, удивительно, как ослепление могло дойти до того, что люди военные забыли, что самые важные стратегические пункты, где всего легче остано­вить, по разным путям стремящегося неприятеля, суть те именно, где эти пути сходятся, соеди­няются в одну дорогу. Самый простой здравый смысл говорит, что тоже правило применяется и к рыболовной стратегии, — правило, которое очень хорошо понимали те выходцы из разных станиц, которые избрали для своего поселения и своих рыболовных действий именно местность Щучьего стана, — повыше отделения Каланчи от Дона. Если бы те 120 неводов, которые даже в летнее время непрерывно выметываются и затягиваются на пяти елисаветинских тонях, разместились по всему про­странству Дона, Каланчи, Кутермы, Егурчи, Переволоки и т. д., тонях на тридцати или более, то не очевидно ли, что три, четыре или пять ватаг, занявшие одну из них, должны бы были отды­хать значительную часть суток, и тогда рыба имела бы время беспрепятственно проходить вверх. Тогда не было бы даже нужды выметывать следующий невод, едва только начал предшествующий за­ворачивать к своему берегу, что теперь делается по необходимости, даже без всякого умысла пере­гораживать реку, единственно для того, чтобы многие не оставались за очередью. Это справедливо до такой степени, что например, на Волге одного правила, чтобы на тоне не было более двух нево­дов, сочтено вполне достаточным для обеспечения прохода рыбы вверх, не прибегая даже к ограничению длины неводов. Ныне сами Елисаветинские рыбаки весьма недовольны установленным в их же исключительную пользу правилом, ибо стеснение, происходящее от скучения 120 неводов на пяти тонях, перевешивает в их глазах все выгоды от запрещения лова ниже их, тем более что они понимают, что нельзя же удержать навсегда запрещения лова для азовцев и кагальничан в принадлежащих к их дачам участках Дона. Они откровенно сознаются, что запрещение лова ниже Посольского ерика было сделано под влиянием их отцов и дедов. Наши старики, говорят они, думали, что вечно будет только 30 или 40 неводов ходить.* В новом проект е предположено улучшение и в этом отношении, именно полагается дозволить лов ниже Посольского ерика в следующих местах: 1) По самому Дону (т. е. самому южному или левому рукаву дельты), до отделения от него гирла Свиного, — казакам и азовцам в участках, принадлежащих к их да­чам. 2) По Свиному гирлу — левейшему из рукавов, с его разветвлениями: гирлами Кагальницким и обоими Каменниковыми, — собственно для жителей селения Кагалъницкого и Узяка. 3) По всему Мертвому Донцу с его разветвлениями: гирлами Межень городским и Терновым и устьем ерика Лагутникова, — для казаков и жителей ростовского уезда, в участках им принадлежащих. Затем все бы еще оставались запрещенными: 1) по Дону все гирла его ниже отделения Свиного и 2) Каланча и Кутерма с их разветвлениями ниже отделения Кутермы от Каланчи. Таким образом, большая часть дельты все-таки оставалась бы под запрещением и после этого. Спрашивается, с какой же целью предлагается эта мера? Из того, что лов в большей части гирл остается по-прежнему запрещенным, должно заключить, что распространение рыболовства на низовья реки счи­тается, составителями проекта, вредным, и что, ежели, несмотря на то, они решаются ослабить стро­гость прежнего закона, то единственно из уважения к жалобам жителей Елисаветовки, ниже ее лежащих казацких хуторов и поселков, а также и к справедливым домогательствам азовцев и кагальничан. И действительно, в объяснениях к проекту только эти резоны и выставлены. Если бы донское рыболовство процветало, то такое ослабление в охранительных правилах еще могло бы быть допущено; но при упадке его, в котором на Дону никто не сомневается, такое нарушение од­ной из охранительных, по мнению казаков, мер нельзя не считать крайне непоследовательным. Если же считать запрещение лова в гирлах и разветвлениях дельты не имеющим никакого разумного основания, как оно в самом деле и есть, и скорее препятствующим, чем содействующим, проходу рыбы вверх; то в таком случае нет причины останавливаться на полумере, а следует допустить лов по всем рукавам, на которые разделяется Дон без исключения, что я считаю и полезным, и справедливыми. При сем надо заметить, что такое дозволение повсеместного лова решительно необходимо, если будет утверждено правило свободы рыболовства в низовьях Дона, от юрта Нижнеманычской станицы, для всех лиц войскового сословия, ибо иначе на ограниченном числе тоней наберется опять столько неводов, что лов будет происходить денно и ночно, или даже многие будут, как и ныне, оставаться за очередью.

Нельзя с достоверностью утверждать, чтобы одного рассеяния неводов, скученных теперь на пяти тонях, было достаточно для того, чтобы довольно рыбы проходило вверх, но не зная каким образом распределятся казаки по новым тоням, теперь было бы еще преждевременно принимать меры против, хотя и возможных, но неизвестных еще злоупотреблении в будущем, так как по различию их и меры, направленные против них, также должны быть различны. Может быть, нужно будет ограничить число неводов на каждой тоне, или число раз, которое каждый невод можно закидывать в сутки, и т. п. Теперь же, кажется мне, было бы полезным положить только правило, чтобы тоня от тони, как по тому же самому берегу, так особливо с противоположных берегов, не должны отстоять одна от другой ближе трех верст, а длину неводов ограничить двумя третями ширины реки в том месте, где производится тяга.

в) Запрещение рыболовства на взморье. 3) Запрещение лова в куту залива до урочища Семибалок с левой и до Армянского участка Ростовского уезда с правой стороны залива. Я выше заметил уже, что донцы, так строго настаивающие на исполнении этого правила лицами, не принадлежащими к казацкому сословию, особенно же жителями Азова и Кагальника, и считающие лов в заливе хищническим, собственно говоря, не имеют на это бесспорного права, ибо хотя одна статья закона и объявляет часть Таганрогского залива, в сказанных границах собственностью донского войска и запрещает в ней всякий лов, зато другая, равносильная ей, статья предоставляет право на рыболовство в ней всем прочим обывателям. Доколе эта последняя статья (730 XII т. Св. зак. Устава о городс. и сельск. хоз.) не отменена, нет основания считать производящих рыболовство в куту залива преступающими закон; — но что статья эта должна быть отменена, в этом, по моему мнению, не может быть сомнения. Только и этого строгого исполнения запрещения лова, на означенном пространстве, будет недостаточно для охранения устьев Дона. Лучше всего это выказа­лось во время последней моей поездки по взморью, летом 1866 года. Ежели бы причина недостатка рыбы в Дону заключалась именно в лове в запрещенной части залива, то без сомнения, промышляющие в ней должны бы были налавливать много рыбы, которая и входила бы в Дон, если бы не перехватывалась на пути. В надежде на эту рыбу, мы не взяли с собой никакой провизии. Мы встречали множество лодок и прасольных судов, скупающих рыбу, подъезжали более чем к де­сяти из них и не могли достать не только красной, но даже и белой рыбы на уху. Между тем с нами были почетнейшие и опытнейшие казаки из Елисаветовки, которым дали бы рыбы, если бы она была; притом же они сами входили на суда и осматривали, в самом ли деле нет рыбы. Я обращал их внимание на это обстоятельство, и многие со мной согласились, что ежели не будет принято других, более действительных мер, то и самый усиленный надзор за непроизводством лова в куту, хотя бы при помощи пароходов, которые намереваются завести, именно с этой целью, — мало помогут. Это запрещение лова в куте залива было бы достаточно только в том случае; если бы в Дону попадалась только та рыба, которая живет на 400 квадратных верстах запрещенного пространства; но так как это не так, и в Дон стремится рыба из значительной части моря, то обеспечение прохода ее в реки должно распространяться на весь залив. Пример Урала доказывает, что пропуск рыбы в реку лучше всего достигается посредством так называемой ба­кенной системы, примененной уже и к Волге, — системы, по которой пространство моря перед устьями реки на большое расстояние — именно до тех пор, где глубина становится уже значительной, — оставляется свободным от лова во всякое время года, или, по крайней мере, когда море не покрыто льдом. Но ширина донской дельты так не велика, а залив, в который вливаются ее ру­кава, так длинен, узок и мелок, что собственно тут достало бы места для одного только бакенного промежутка, который должен бы простираться до кос Долгой и Белосарайской. Такое ограничение лова на 130 верст, вдоль каждого берега, заселенного рыбопромышленниками было бы крайне для них стеснительно и притом несправедливо, ибо это запрещение лова производилось бы с целью доставления больших уловов и большего удобства казакам, т. е. было бы повторением в обширнейших размерах той привилегии, которая присвоена ныне Елисаветинской станице. Каждый имеет без сомнения право пользоваться теми выгодами, которые предоставляются ему положением и условиями его местожительства: совершенно приносить их в жертву интересам других лиц нет ни­какого основания. Иное дело, если эта жертва требуется общим благом, как например, в данном случае размножением рыбы. Но усиленный пропуск рыбы в реки с этой последней целью необходим лишь весной. Поэтому в применении к Дону, кажется мне, необходимо соблюдение ба­кенной системы только в весеннее время. При этом надо иметь в виду, что охранение устьев Дона преимущественно важно для красной рыбы и что, так как рыба снизу вверх поднимается постепенно, то срок прекращения лова должен быть тем раньше, чем место ближе к устью за­лива. И тут, как и вообще при запрещении лова на известный срок, таковой назначается не во время самого сильного хода рыбы, а к концу его, так, чтобы, по крайней мере, рыба последнего входа могла беспрепятственно выметывать икру.

Правила для ограждения рыбы в Дон и метания ею там икры. Сообразно с этими основаниями, ограничения весеннего рыболовства в Дону и в Таганрогском заливе могли бы быть фор­мулированы так:

  • В Таганрогском заливе, т. е. на пространстве от кос Долгой и Белосарайской до устьев Дона, лов неводами, затягиваемыми с берега, дозволяется во всякое время, не исключая из этого дозволения и самого кута или угла залива.
  • Лов посредством снастей незатягиваемых с берега, а выставляемых, или плавающих в море, как-то: самоловными и наживными крючьями, ставными и плавными сетями, оставаясь вообще дозволенным, запрещается внутри залива в следующие сроки:

а) От кос Долгой и Белосарайской до кос Сазальницкой и Беглицкой, с 1 мая по 15 июня.

б) От кос Сазальницкой и Беглицкой до устьев Дона, с 10 мая по 20 июня.

в) В самом Дону вверх до устья реки Донца, с 20 мая по 1 июля.

  • В части залива, составляющей принадлежность войска донского, т. е. от урочища — Семибалок с левой и от границы Армянского участка с правой стороны, лов всякого рода снастями, за исключением лишь тяглых неводов, действующих с берега, запрещается во всякое время года.

Этими ограничениями проход рыбы в Дон, в весеннее время, был бы достаточно огражден, равно как и размножение ее в самом Дону. Жители же Азова и Кагальника, которым, сверх предполагаемого в проекте дозволения ловить в участках Дона и его рукавов, протекающих в их дачах, был бы разрешен постоянный лов неводами с берега залива наравне с прочими, поставились бы совершенно в тоже положение, в котором находятся и казаки.

Замечу при этом, что как кубанские казаки относительно запрещения лова, начиная от Долгой косы, так и донские из Елисаветинской станицы, относительно Дона, находили весьма основательным такое временное ограничение рыболовства, с той лишь разницей, что первые желали бы отодвинуть начало запрещения лова с Долгой косы на 10 мая, а последние запрещение лова в Дону на 1 июня.

Разбор главнейших изменений в ныне действующих рыболовных законах, предлагаемых новым проектом донского рыболовства. Три только что рассмотренные правила: обращение нижних частей Дона в общее пользование казаков; дозволение лова во всех рукавах и гирлах Дона, и запрещение лова в Таганрогском заливе и в нижней части Дона в известные сроки, считаю я основанием правильного рыболовства в Дону. Одно из них уже принято в новом проекте положения о рыболовстве в войске донском; если бы и два остальные были в него введены, то проект этот — по моему мнению — в главном удовлетворял бы потребностям донского рыболовства, и мне остава­лось бы только сделать частные замечания, относительно некоторых его статей. При сем я вовсе не буду касаться внутренних распорядков, относительно распределения очереди и жеребья между каза­ками, так как они вообще согласны с искони существующими обычаями.

а) Соблюдение праздничных и воскресных дней. Статьей 37 нового проекта запрещается рыболовство в воскресные и в праздничные дни. Этим правилом, собственно говоря, придается только законная сила уже издавна существующему обычаю, и поэтому могло бы казаться, что в нем нет нужды. Но опыт показывает, что, при сильном ходе рыбы, многие бывают склонны нарушать обычай, а пример некоторых действует на всех, так как никому не хочется уступить другому выгоды от лова, на который каждый имеет одинаковое право. По этой же причине, и на сельдяном рыболовстве в Норвегии сами промышленники просили обложить строгим штрафом того, кто стал бы ловить в праздник. Рыболовство, особенно речное, относительно соблюдения праздников, совершенно противоположно всем прочим отраслям промышленности, в которых излишество праздников справедливо считается обстоятельством весьма неблагоприятным. Здесь же можно прямо сказать, что чем больше праздников, тем лучше, особливо, если они приходятся на весеннее время. Соблюдению весенних праздников, — особенно же Святой недели, — может быть должно в значительной степени приписать, что давний и усиленный лов на Урале и на Волге до сих пор еще не обезрыбил этих рек. Пять дней (пятница и суббота Страстной и первые три дня Святой недели) совершенного прекращения рыболовства, в последней трети марта или в первых двух третях апреля, не могут не оказать благодетельного влияния на размножение рыбы. По этим соображениям, установляемое проектом правило кажется мне не только в высшей степени полезным для Дона, но заслуживающим всеобщего подражания. Но так как тут дорог и каждый лишний день беспрепятственного пропуска рыбы; то хорошо бы присоединить к пятнице и субботе страстной недели еще и четверг, так как и этот день считается не менее важным праздником.

б) Дозволение смоления снастей. В статьях от 25 до 29 определяется, какие снасти дозволены и какие запрещены. Перемен против ныне действующих правил тут нет, только статьей 25 разрешается смоление снастей, которое, по решительно непонятной причине, доселе считается запрещенным, как вредящее рыболовству.

в) Усиление запрещения крючковой снасти. В статье 29 запрещаются, между прочим, сообразно с ныне существующими правилами, балберочные крючья, причем это запрещение распространяется и на море, в противность общему дозволению ловить чем угодно в открытом море (ст. 565 Уст. город. и сельск. хоз. Т. XII Св. Зак.). Это произвольное распространение частного ограничения, конечно, не может быть принято; но едва ли и самое запрещение крючного лова в Дону законодательной мерой, внесенной в свод законов, может быть допущено, после того как исследования над рыболовством в морях и реках России привели экспедиции, которым они были поручены, к мнению, согласному с мнением многих опытных промышленников, что крючная самоловная снасть не только в море, но и в реках ничего существенно вредного в себе не заключает, если только употребляется так, что не преграждает всей ширины реки. Мысль о вреде крючьев есть не более как предрассудок, который в других местах относится к иным снастям, так, например, на Волге падает на ставные сети. Так как, однако, нет особенного резона идти наперекор этому предрассудку, то это запрещение могло бы продолжать существовать, только не в силу закона, а как частная мера, основанная на взаимном соглашении промышленников, которые могли бы впоследствии и сами ее отменить, не прибегая к разрешению высшей законодательной власти. Пока это запрещение продолжало бы существовать в водах, принадлежащих войску, ему конечно должны бы следовать и те прибрежные жители, которые не принадлежат к казацкому сословию, и которые вообще должны руководствоваться теми же правилами, кои будут иметь силу для большей части дон­ских вод, ибо иначе различие в системах лова повело бы к нескончаемым раздорам, ссорам и взаимным жалобам, между казаками с одной, а азовцами и кагальничанами с другой стороны.

г) Запрещение продажи крючковой снасти в Ростове. В 3 отделении 2 главы проекта, озаглавленном «о балберочных крючьях» (ст. от 83 до 87), предположено совершенно запретить продажу этой снасти, не только на всем пространстве войска донского, но и в прибрежных местах ростовского уезда и таганрогского градоначальства, возлагая надзор за исполнением этого запрещения, как на местные власти, так и на войсковое начальство. Само собой разумеется, что такое запрещение продажи этой снасти не может быть допущено, потому что Ростов есть главное место продажи всех рыболовных орудий вообще, не только для Дона и его окрестностей, но и для Азовского и даже для Черного морей, в которых, несмотря на толкование донцов, крючная снасть никогда не была запрещена.

д) Запрещение ставить многоярусные вентеря. В статье 32 запрещается постановка вентерей один над другим и приделка к ним крыльев. Ныне такого запрещения не существует, и если будет принято за правило, чтоб треть реки оставалась свободной, особливо при дозволении рыболов­ства во всех рукавах Дона, что значительно уменьшит скучение вентерей, сиж, ставных сетей и т. п., то в этом ограничении, кажется мне, также не будет предстоять надобности.

е) Надзор за рыболовством. Вторая глава проекта (отделение 1 и 2, ст. 48 — 82) излагает поря­док надзора над рыболовством. Я ничего не имею возразить против него, но думаю, что все меры останутся недостаточными, если вообще суждения о потребностях рыболовства, которые с течением времени не могут не изменяться, и управление им не будут возложены на особое собрание, состо­ящее от выборных представителей от лиц специально в деле заинтересованных и знакомых с ним, по примеру учреждения в Астрахани рыбного комитета и правления. Участвовать в этом собрании должны бы, кроме депутатов от казачьего сословия, представители как Азова и Кагальника, так и прочих местностей, лежащих по берегу Таганрогского залива, — так как такие только меры к развитию донского рыболовства могут быть успешны, которые будут иметь в виду рыбо­ловство на всем пространстве залива. Я не считаю удобным входить здесь же в развитие этой мысли, ибо это может быть сделано не иначе, как на совещании особо назначенной с этой целью комиссии, как это было сделано в Астрахани.

Относительно надзора замечу, что, дабы он был успешен, следовало бы для лова на пространстве всего Азовского моря, а, следовательно, и Таганрогского залива, постановить правилом, чтобы каждая рыболовная лодка, выезжающая в море, была снабжена, прибитым с каждой стороны к носу, ярлыком с номером, как это введено на Каспийском море. Каждая лодка, выезжающая в море для лова рыбы без ярлыка, должна бы считаться обловною и платить за это высокий штраф. Номер давал бы всегда возможность узнать ловящего в недозволенном месте или в недозволен­ное время, и не было бы надобности захватывать всякий раз самого обловщика. При этом, может быть, можно бы было обойтись даже без пароходов, которые будут, во всяком случае, стоить довольно дорого.

Перечень предлагаемых экспедицией мер для развития и правильного устройства донского рыболовства. Дабы яснее выставить на вид те меры, которые изложены в настоящем отчете и, по мнению экспедиции, должны улучшить упадающее донское рыболовство, я их здесь перечислю вкратце:

  • Ввести в низовьях Дона, от юрта Нижнеманычской станицы, свободное рыболовство для всех лиц казачьего сословия; для прочих же придонских жителей дозволить лов в протекающих через их дачи частях Дона и рукавов его.
  • Дозволить повсеместно лов по рукавам Дона ниже Посольского ерика.
  • В Таганрогском заливе, т. е. на пространстве от кос Долгой и Белосарайской до устьев Дона, лов неводами, затягиваемыми с берега, дозволяется во всякое время, не исключая из этого дозволения и самого кута или угла залива.
  • Лов посредством снастей, не затягиваемых с берега, а выставляемых или плавающих в море, как-то самоловными и наживными крючьями, ставными и плавными сетями, оставаясь вообще дозволенным, запрещается внутри залива в следующие сроки:

а) От кос Долгой и Белосарайской до кос Сазальницкой и Беглицкой — с 1-го мая по
15-е июня.

б) От кос Сазальницкой и Беглицкой до устьев Дона — с 10-го мая по 20-е июня.

в) В самом Дону вверх до устья реки Донца — с 20-го мая по 1-е июля.

  • В части залива, составляющей принадлежность войска донского, т. е. от урочища — с левой и от границы Армянского участка — с правой стороны, лов всякого рода снастями, за исключением лишь тяглых неводов, действующих с берега, запрещается во всякое время года.

6) Длину неводов определить в две трети ширины реки, в месте производства тяги (тони).

7) Наименьшее расстояние между тонями, как по тому же берегу, так особливо по противоположным берегам должно быть в три версты.

8) Ширину свободного от рыболовства фарватера определить, для ставных орудий лова, в треть ширины реки.

9) При соблюдении этого правила, все прочие ограничения в употреблении ставных орудий лова должны считаться излишними.

Примечание. Даже употребление крючной самоловной снасти не возбраняется законом, однако же, принимая во внимание, существующее между казаками понятие о вредном влиянии этого рода лова, им предоставляется право запрещать эту снасть, в силу взаимного соглашения.

10)      Все рыболовные лодки, принадлежащие как казакам, так и лицам других сословий, выезжающие для лова в море, должны быть снабжены выдаваемыми им двумя ярлыками с №, которые прибиваются с обеих сторон носа лодки. Лодка, неимеющая такого номера, считается обловною, и с хозяина ее взыскивается штраф.

  • Для обсуждения изменений и дополнений, требуемых развитием рыболовного промысла в Дону и в Таганрогском заливе, учреждается особый комитет из членов или представителей, как от занимающихся рыболовством станиц войска донского, так и от прочих рыболовных селений, расположенных по берегу Дона и Таганрогского залива; комитет этот имеет собираться ежегодно или раз в несколько лет.
  • Эти собрания членов избирают из себя некоторых лиц, которым поручают главный надзор над рыболовством и заведывание всеми текущими по предмету его делами, подобно тому, как земское собрание избирает из среды своих членов земскую управу.

Все статьи нового проекта (при сем прилагаемого), неотменяемые и неизменяемые прямо или косвенно этими основными положениями, могли бы, по мнению экспедиции, с пользой для донского ры­боловства быть приняты в руководство, взамен ныне действующих правил.

Предложение наложения пошлины на донское рыболовство. В заключение остается мне выска­зать свое мнение еще об одном предмете. В следующем отчете, который будет иметь своим предметом рыболовство в Азовском море, в местах, не принадлежащих казацким обществам, я представлю соображения об обложении права на производство рыбного промысла в этом море известной пошлиной. Если мера эта будет одобрена и утверждена, то изо всех рыбных ловель в Азовском и Каспийском морях и в низовьях, впадающих в них рек, — одни лишь воды, принадлежащие донскому войску, оставались бы свободными от всякой пошлины, что составляло бы без сомнения несправедливую в их пользу привилегию, так как рыболовство в них находится совершенно в тех же условиях и производится столь же легкими и дешевыми способами, как и рыболовства кубанское, уральское и другие. Поэтому я полагал бы необходимым обложить и донское рыболовство, по примеру кубанского и уральского, известной пошлиной, которая как по размерам своим, так и по способу взимания, могла бы быть сравнена с той, которую платят рыбопромыш­ленники кубанского войска, с тем, конечно, чтобы и эта пошлина обращалась в войсковой доход. Конечно, пошлина эта применялась бы только к низовьям Дона, т. е. к той части его, рыболовство которой было бы представлено всему войску, так как только на этом пространстве производится оно с торговой и промышленной целью. Каспийские промышленники, уплачивающие в виде арендной и побилетной платы сотни тысяч рублей в казну с своего промысла, имеют, кажется мне, спра­ведливое основание жаловаться на беспошлинность лова в Азовском море. Если, однако же, азовский промысел будет обложен известной побилетной платой, то несправедливость исключения в пользу донских промышленников была бы для него еще чувствительнее, чем нынешняя привилегия азовских ловцов перед каспийскими, ибо, продавая продукты своего лова на тех же рынках, где сбывают свою рыбу донцы, азовские промышленники были бы поставлены в самое невыгодное положение. При обложении донского лова пошлиной встречается, однако же, затруднение в том, как посту­пить, в таком случае, с ловом по берегам миусского округа земли войска донского. По ныне действующему рыболовному положению, участок моря, прилегающий к этому берегу, не составляет собственности войска, а в силу статей 350 и 357 Устава о благоустр. в казач. селениях, даже все посторонние имеют одинаковое право с казаками устраивать на этом берегу свои рыболовные заведения. По отношению к морским водам, прилегающим к дачам уральцев и кубанцев, а также относительно кута Таганрогского залива, я держался того мнения, чтобы эти части моря были предоставлены в исключительное владение тех жителей, которым принадлежат низовья впадающих в эти участки моря рек, видя в этом лишь одно формальное, а не существенное нарушение прин­ципа свободы моря, выкупающееся самыми положительными выгодами. Причины такого взгляда изло­жены в отчете о кубанском рыболовстве, и потому здесь было бы излишне их повторять. Но при­чины эти не имеют применения к прибрежью миусского округа: 1) На пространстве его не впадает в море никакой значительной реки, рыболовство в которой требовало бы единства в системе производства промысла, с прилежащим к устьям ее участком моря. 2) Залив против миусского берега так узок, что отделением значительной его части в исключительное пользование казаков были бы нарушены интересы прочих рыбопромышленников. 3) Эта часть моря со всех сторон окружена участками, в которых допускается законом вольный лов, безразлично для лиц всех сословий, — следовательно надо бы было обозначить границы участка, предоставляемого казакам, какими-нибудь знаками, и охранение этих границ представило бы непреодолимые трудности и повело бы к нескончаемым распрям и ссорам. 4) Выделением участка Азовского моря в исключительное пользование кубанских казаков и участка Каспийского моря уральцам выгоды вольных промышленни­ков стесняются только номинально, так как им нет не нужды, ни расчета отправляться в эти отдаленные от места их жительства воды, имея обширное пространство для производства своего про­мысла поблизости их места жительства, между тем, как выделение миусского участка вовсе не на­ходится в руках казацкого общества, а тех помещиков из донцов, имения которых лежат в миусском округе, в котором находится всего одна только небольшая Ново-Николаевская станица.

Но если, по всем этим соображениям, нет основания предоставлять в исключительное пользование казаков участок моря, омывающий берега миусского округа, — чего, впрочем, и сами казаки не домогаются, то рождается вопрос: куда должны обращаться сборы с производимой в нем рыб­ной промышленности? В общие ли государственные доходы, или в войсковую казну? Вопрос этот кажется мне разрешается различием систем пошлинного сбора, для речного донского и для морского рыболовств, к которому должен быть причислен и лов в примиусском участке. Именно, при сосредоточении почти всего донского рыболовства в руках казаков, здесь может быть введена пош­лина с тысячи или с пуда рыбы, так как тут есть полная возможность счесть количество пой­манной рыбы, с достаточной верностью. Для морского же лова эта метода решительно не применима, ибо морской ловец, имея возможность переходить с места на место, легко может избегать контроля. Поэтому морской лов может подлежать только побилетной плате с лодки или с невода, и плата эта должна быть взносима в том месте, где выдается билет. Если же положить, чтобы донское начальство выдавало билеты на морской лов только одним казакам, то, где бы эти последние ни ловили, собираемый с них побилетный сбор, все-таки поступал бы в войсковую казну, а сбор с вольных промышленников прочих сословий — в общий государственный доход, и все затруднения были бы этим разрешены. Билеты и ярлыки, выдаваемые донцам, легко бы отличить цветом от прочих билетов. Этой пошлиной доход войска усилился бы несколькими десятками тысяч рублей, без стеснения промышленников, ибо, платят же кубанцы такую же пошлину, нисколько не отяго­щаясь и желая лишь того, чтобы она, под тем или другим видом, снова не обратилась в откуп.

 

 

ТАБЛИЦА ДОНСКИХ УЛОВОВ
ГОДЫ

 

КОЛИЧЕСТВО
I. По Кеппену «Statist. Reise» (1822 года) и «Статистическое описание земли Войска Донского» Штюрмера (1849 года) II. По общим сведениям, извлеченным в Новочеркасске
В черкасском округе

 

В миусском округе

 

В прочих округах

 

Всего Для низовых станиц и миусского округа Для прочих округов
Кр. рыбы Икры. Клею Бел. рыбы Сельдей. Кр. рыбы Бел. рыбы.
 

1822

1837

1838

1839

1840

1841

1842

1843

1844

 

1845

1846

1847

1848

1849

1850

1851

1852

1853

1854

1855

1856

1857

1858

1859

1860

1861

1862

1863

Пуды

4,246,624

904,372

 

862,350

68,800

 

63,115

80,784

 

5,172,389

Пуды

11,212

14,600

26,000

60,380

49,000

42,120

66,836

59,310

 

54,395

34,129

14,114

14,959

13,742

21,408

27,000

25,000

20,000

14,420

9,920

12,640

17,900

14,500

7,820

Пуды

2,193

350

515

950

895

1,026

1,632

1,724½

 

1,260

848

689

906

1,157

1,473

2,300

2,152

1,664

1,023

784

766

720

800

530

Пуды.

18

35

13

15

21

19

 

10

9

40¼

4

48

Штук

46,660,700

42,000,000

20,000,000

60,000,000

24,000,000

30,754,000

52,000,000

62,500,000

Пудов

622,260

481,033

979,000

873,000

3,010,446

1,729,298

2,996,000

1,556,000

907,000

562,000

380,120

492,000

168,750

232,000

467,000

Штук

30,000,000

7,000,000

9,000,000

 

1,000,000

8,724,000

3,723,000

6,968,000

70,107,822

99,000,000

90,727,000

93,635,000

55,608,000

51,000,000

55,000,000

65,130,000

96,000,000

50,000,000

42,000,000

 

2,046

2,100

2,000

1,760

1,400

1,990

1,310

Незаачит.

1,860

2,050

 

79,204

62,000

33,000

28,000

67,800

27,220

15,900

Незаачит.

11,160

16,760

 

 

 

ПО ОФИЦИАЛЬНЫМ СВЕДЕНИЯМ
УЛОВОВ Ценность уловов по общим сведениям, извлеченным в Новочеркасске ПРИМЕЧАНИЯ
III. По сведениям, извлеченным в Елисаветовке IV. Разность между № Ш, и IV, которая должна бы показать количество уловов в миусском округе
Для низовых станиц
Кр. рыбы Икры Клею Бел. рыбы Сельдей. Кр. рыбы Икры. Клею Бел. Рыбы
 

 

 

3,292¼

 

4,730½

7,040½

6,023

4,856

4,821½

4,919¾

6,645¾

17,916

7,453

4,821

10,425

19,672

210,700

 

 

 

220

 

216

304

172

164½

148½

285

160½

723

117¼

85½

563½

222¾

 

 

Пуд

4

 

4

10

9

8

10

12

10

96

9

5

 

 

Фун.

8

 

1

31

34

11

12

32

6

20

30

 

 

 

2,994,535

 

1,691,471

3,228,777

1,517,110

868,459

442,162

310,129

1,225,503

168,751

162,428

442,162

319,475

320,665

328,566

 

 

 

70,107,822

 

99,000,000

90,627,000

93,596,110

55,480,000

50,850,000

55,000,000

65,000,000

56,000,000

50,000,000

42,000,000

9,851,000

8,748,000

7,130,000

 

 

 

10,450

 

16,677½

19,959½

18,977

15,144

9,598½

5,000¼

5,984¼

— 16

7,047

2,999

 

 

 

937

 

1,257

1,996

1,980

1,499½

874½

499

605½

— 3

683¾

444½

 

 

Пуд.

 

 

-4

-10

+38

-8

-10

-12

-10

-96

-9

-5

 

 

Фун 8

 

1

31

6

11

12

32

6

20

30

 

 

 

15,911

 

37,827

-232,777

38,890

38,541

119,838

69,991

—733,503

— 1

69,572

24,838

Рубли

 

236,349 325,929 290,957 326,804 253,474 638,522 345,923 360,000 371,360 532,817 360,600 370,000

 

526,000

 

803,000

652,000

622,000

220,000

270,000

266,000

335,000

355,000

301,500

216,700

 

В одном пер. донском округе 35,750, след. в остальных 27,665.

 

 

 

Количество красной рыбы вычислено с прибавлением к оной веса балыка, считая, что пуд балыка приготовляется из 4 пудов рыбы.

 

 

 

 

 

 

В 1 донском округе 44,233, в остальных 36,551 п.

 

 

Таблица донских уловов на основании официальных сведений и критическая их оценка. Я бы желал представить и относительно донского рыболовства по возможности точные статистические данные о количестве уловов, его ценности и т. д., но, к сожалению, все сведения, которые имеются по этому предмету, слишком не достоверны, как легко убедиться из прилагаемой на стр. 170 — 171 таблицы.

Если всмотреться в числа этой таблицы, она представится нам рядом несообразностей. За исключением одного лишь 1853 года, количества клея, добываемые в миусском округе, оказываются величинами отрицательными. В 1858 году миусский лов оказывается отрицательным, как для крас­ной рыбы и икры, так и для белой рыбы. А в 1852 и 1857 годах отрицательные величины лова белой рыбы в миусском округе доходят до 232 тыс. и до 733 тыс. пуд, т. е. в эти годы на столько ловилось рыбы больше в одних низовых станицах Дона, чем в этих же низовых с присоединением к ним миусского лова. Если даже допустим, что эти, уже слишком грубые, не­сообразности произошли как-нибудь случайно, то все-таки и прочие числовые показания представляют не меньшие странности. В 1846 году 34,000 пуд. красной рыбы, 848 пуд. икры, 481,000 пуд. белой рыбы и 8,700,000 сельдей дали 532,817 руб., а в 1850 году 13,742 пуда красной рыбы, 1,157 пуд. икры, 3,000,000 пуд. белой рыбы и 70,000,000 сельдей дали только 526,000 руб. Исключим из обеих сумм ценность красной рыбы, икры и сельдей; для красной рыбы положим среднюю цену в 2 руб. за пуд, для икры в 8 руб., для сельдей примем 2 руб. за тыс.; тогда цен­ность белой рыбы составит в первом году, должен был продаваться по 90 коп, а во втором, по 11½ коп. Есть ли в этом какая-нибудь сообразность? Если цена на рыбу в такой мере упадает, с увеличением улова, то для рыбопромышленников, по крайней мере, нет никакого инте­реса в том, чтобы рыбы стало изобильнее. Я выбрал самый резкий пример, но и другие годы представляют такие же невероятные отношения между количеством икры и пойманной красной рыбы представляют не меньшие противоречия. В 1837 году на 11,212 пуд. красной рыбы получено 2,193 пуда икры, т. е. на 5 пудов рыбы пуд икры; а в 1840 году на 60,380 пуд. рыбы только 950 пуд., т. е. пуд икры на 63 пуда рыбы. Еще страннее отношение между количеством икры красной рыбы в низовьях Дона и в миусском округе. Оставя в стороне 1858 год, дающий для миусского округа отрицательные величины, видим, что в 1853 году миусский улов дал 1 пуд икры на 9 ½ пудов рыбы, а нижнедонской улов 1 пуд икры на 35 пудов рыбы; а в 1859 миусский улов пуд икры на 10 пуд. с небольшим рыбы, а улов нижнедонской пуд икры на 63 пуда рыбы. Такая разница в столь близких местностях и при главном лове красной рыбы в Дону в весеннее время, когда она идет метать икру, решительно необъяснима. На основании всего этого я прихожу к тому заключению, что из официальных данных, о количестве донских уловов нельзя составить себе о нем ясного понятия, не зная когда он преувеличен, и когда уменьшен, какие из продуктов лова и в какие годы показаны ближе к истине и какие от нее более отступают. Са­мую громадную разность в уловах, — от 5,172,000 пуд. с 1822 до 186,000 пудов в 1859 го­дах, — я, нисколько не отрицая общего уменьшения лова в течение последних 40 лет, не могу себе объяснить иначе, как тем, что в первом случае вес рыбы определен в свежем виде, а во втором в спетом, причем, рыба теряет до ⅔ и даже до ¾ своего веса. Числа таблицы показывают только одно, что рыболовство донское вообще весьма значительно и что даже теперь, несмотря на его упадок, оно все еще составляет промысел чрезвычайной важности, к восстановлению кото­рого надо принять благовременные меры.

 

_________

 

ПРОЕКТ ПОЛОЖЕНИЯ О РЫБОЛОВСТВЕ В ВОЙСКЕ ДОНСКОМ

 

Глава I

ПРАВА И ПОРЯДОК РЫБНОЙ ЛОВЛИ

 

Отделение 1-е

Положения общие

  • Рыболовство на водах войска донского составляет общее право казаков.
  • Воды, принадлежащие войску, заключаются: 1) в реке Дон на всем его протяжении от того места, где оный втекает в войсковые пределы и во всех его гирлах или рукавах, которыми вливается он в Азовское море; 2) в морском заливе правой его стороной от рукавов Дона до границы таганрогского градоначальства, а с левой до урочища Семибалок; 3) во всех реках, речках, протоках, протекающих на пространстве войсковых земель, и 4) во всех озерах, ериках и протоках, на том же пространстве содержащихся.
  • Права войска на рыболовство во всех помянутых водах определяются свободой казаков производить оное не только для своего пропитания, но и для промышленности.
  • Посему польза от рыболовства должна развиваться уравнительно на целое войско.
  • Уравнительность сия состоит в одинаковом праве каждого казака производить рыбную ловлю и строить рыбоспетные заводы по правилам нижеизложенным.

 

Отделение 2-е

Права станиц на рыболовство

  • Все речки, реки, ерики, протоки и озера суть собственность станиц, чрез юрты коих протекают или в юртах коих находятся.
  • Из сего изъемлются только те воды, как составляющие необходимую в продовольствии рыбой потребность города Новохоперска, которые находятся на правой стороне Дона между оным городом и станицами: Аксайской, Старочеркасской, Манычской, Багаевской, Мелеховской, Бесергеневской и Кривянской.
  • Право на рыболовство в Дону, принадлежащее собственно каждой станице, определяется юртовым ее довольствием за нижеследующими изъятиями:

а) Весной во время разлития вод предоставляется свобода каждому ловить рыбу, где и как дозволят ему собственные способы и местные удобства. Казаки верхних станиц могут в это время производить рыбную ловлю в юртах нижних станиц и обратно, но когда воды войдут в свои берега, свобода сия прекращается.

б) Воды реки Дона, начиная от юрта Маноцкой станицы, на всем пространстве его течения в войсковых пределах до моря, за исключением вод запрещенных (ст. 19) для рыболовства, пре­доставляются во всякое время для ловли рыбы всем жителям войскового сословия. Причем во всех сих местностях дозволяется рыболовам иметь дома и рыбоспетные заводы.

9) Рыболовы других станиц в таком случае (ст. 8) становятся в очередь с местными рыболовами и подчиняются распоряжениям местного станичного правления.

  • В рыболовстве участвуют все, кто имеет право на поземельные довольствия; чиновники и духовенство казачьего происхождения имеют равное с казаками право на рыболовство и пользуются только тем, что им по жребию досталось.
  • Каждое семейство, нераздельно живущее, может иметь для рыбной ловли один невод и одну волокушу.
  • Числу же прочих снастей, как-то: сеж, вентерей и сетей, не полагается никакого ограничения, но может каждый иметь их столько, сколько будет определено депутатским сбором.
  • Распределение рыболовных мест между различными снастями зависит от полных общественных сборов. Самая же раздача мест и очередей производится на депутатском сборе посредством жребия.

14) Получивший по жребию место пользуется им сам, а продать или передать его каким-либо образом может только или своим станичникам, или хотя лицам и других станиц, но кои, со­гласно ст. 8 п. б., имеют в низовьях Дона одинаковое право рыболовства с местными жителями. Кто же вопреки сему поступит, тот на будущее время лишается права на получение жеребья

  • Дабы в разборе жеребовых мест предупредить всякий беспорядок, поставляется правилом: 1) чтобы раздача жребиев происходила на депутатском сборе по именному списку всех имеющих на то право; 2) чтобы в списке тут же против имени каждого отмечено было, получил ли он жребий, или почему обойден, и 3) чтобы назначение было утверждено приговором сбора.
  • Станицам предоставляется свобода располагать изобилующими рыбой водами, в юртах их находящимися, по хозяйственному своему усмотрению, утверждаемому приговорами полных общественных сборов.
  • Посему могут станицы, если находят для себя выгодным, оставлять рыболовство в тех водах для своего довольствия, уравнивая выгоду сию между всеми станичниками таким образом, чтобы один перед другим нисколько не был обижен.

Примечание. Казаки, живущие в отдельных от станиц хуторах, имеют равное в том участие.

  • Станицы могут свои рыбные ловли или те части оных, которые за собственным их удовлетворением будут оставаться излишними, отдавать узаконенным порядком с торгов на депутат­ском сборе на откуп, с обращением откупной суммы в общественный станичный доход. Право это, однако, не распространяется на рыбные ловли в низовьях реки Дона, принадлежащие согласно ст. 8 п. б. всем жителям войскового сословия.

 

Отделение 3-е

Места, запрещенные для рыболовства

19)      Для доставления способов обильного довольствия рыбой жителям, обитающим по реке Дону и другим, впадающим в него рекам, оставляются совершенно неприкосновенными на всякое время и от всякой рыболовной снасти и подвергаются строгому запрещению:

  • Залив Азовского моря от гирл Дона и его рукавов справа до границ таганрогского гра­доначальства, а с левой до урочища Семибалки.
  • Гирло собственно реки Дона с гирлами Песчаным, Кривым, Бирючьим, Лебяжьим, Мериновым и Перебоиным вверх до стрелки гирла Свиного.

3)     Гирла: Коланчинское по Кутеремскую стрелку, все Егурьчинские, Кутеремские и Переволочное.

и 4) Фарватер рек: а) Дона и рукава его Коланчи на сорок сажень в поперечнике на всем протяжении, как в войсковых границах, так и в пределах ростовского уезда екатеринославской губернии; б) Мертвого Донца, на пятнадцать сажень, и в) в прочих гирлах и речках, впадающих в Дон, не менее третьей части широты реки.

  • Бывшие доселе под запрещением воды ниже Посольского ерика по Дону до гирла Свиного, а по Коланче до стрелки Кутеремской, принадлежащие к юрту Елисаветовской станицы, назначаются для рыболовства лицам казачьего сословия войска донского, исключая тех мест реки Дона, протекающих в границах селения Петрогоровки и посада Азова, которые назначаются для рыболовства жителям означенных селения и посада. Гирла Свиное, Кагальницкое и обоих Каменников назна­чаются для рыболовства жителям селений Кагальницкого и Узяка. Гирло Лагутниковое, Мертвый Донец на всем протяжении его, с рукавами его Терновым и Меженьгородским, назначаются для рыболовства жителям войскового сословия и ростовского уезда, последним собственно в их земельных границах.
  • В Азовском море, кроме запрещенной части его залива (ст. 19 п. 1), как жители войсковые,так и все прочие могут свободно производить дозволенными (ст. 25) от правительства снас­тями рыбную ловлю.
  • Фарватер реки Дона, его рукавов и притоков должен обозначаться летом буями в два ряда по обеим сторонам и не ближе двадцати саженей один от другого. Верхний буй ставится на одной высоте с началом тони (против пятной), а прочие вниз по реке, как придется по расстоянию. Против тони должно быть в одной линии не менее шести буев. Где фарватер реки подходит к берегу, там буи ставятся в одну линию и в расстоянии от него на сорок са­женей. На зиму же буи снимаются, и фарватер обозначается постановленными на льду Камышевымимаяками в расстоянии один от другого по течению реки в 50 сажень пообеим сторонам фар­ватера на всем протяжении сежей и вентерей.
  • Для отклонения всякого сомнения черта, отделяющая (ст. 19 п. 1) запрещенную частьза­лива морского от самого моря, обозначается зимой камышовыми вехами, постановленными на льдув видимом друг от друга расстоянии по всему протяжению, между урочищем Семибалок и гра­ницей таганрогского градоначальства. Летом же эта линиядолжна обозначаться всредней ее части буями на счет войска.
  • Обозначение фарватера рек буями (ст. 22) или камышовыми вехами лежит на обязанности обществ станиц или селений и их управлений. Постановка же камышовых вех и буев на черте морского залива (ст. 23) относится к обязанностям начальника рыболовной команды.

 

 

Отделение 4-е

Порядок рыболовства

  • Рыболовные снасти, дозволенные для рыболовства, суть: невода, волокуши, вентеря, сетки, бредни и зимние сежи. Все эти снасти могут быть смоленые.
  • Очки во всех вышеозначенных снастях должны быть величиной в окружности не менее трех вершков, а в одной стороне не менее трех четвертей вершка, или так называемые двуперстные, за исключением: а) так называемых оселедных волокуш, у которых величина очков может быть меньших размеров, и б) зимних неводов, которыми производится ловля от Покрова чрез всю зиму до Пасхи, и в которых только средние части, или так называемые приводы, на 10 сажень в обе стороны от мотни и самая мотня могут иметь двуперстные очки, а остальные крайние части или крылья должны иметь очки в окружности не менее пяти вершков, а в одной сто­роне вершок с четвертью или так называемый ладонник.

Примечание. Оселедные волокуши употребляются только от Пасхи до Петрова дня.

  • Все дозволенные рыболовные снасти (ст. 25) должны быть величиной: а) невода речные длиной по нижней посадке в 110 сажень, а волокуши в 80, да, кроме того, на вытяжку каната по­лагается в неводах и волокушах 10 сажень; б) вентери не более 5 аршин в поперечнике; в) сетки длиной не более 50 сажень, а шириной не более 5 аршин в поперечнике; в) сетки длиной не более 50 сажень, а шириной, не более 5 аршин, и г) сежным запорам длина не полагается, но ста­вятся они от берега до фарватера.
  • Рыболов, обличенный в употреблении снастей более определенной меры или с меньшими очка­ми (ст. 26 и 27), кроме лишения снастей в пользу станицы, подвергается по решению станичного суда денежному штрафу: в первый раз — 15 руб., во второй — 30, в третий 45 руб. и лишается права на рыболовство от трех месяцев до одного года. Половина означенного штрафа поступает в станич­ный доход, а другая в пользу открывшего злоупотребление.
  • К недозволенным снастям принадлежат: перегородки, забойки, перебойки или перетяжки, в особенности же балберочные крючья, которые запрещается употреблять во всем Азовском море.
  • Употреблявшие недозволенные (ст. 29) снасти, кроме истребления снастей, подвергаются по решению станичного суда денежным штрафам: в первый раз — 50 руб., во второй — 75, в третий 100 руб. и лишаются права на рыболовство от одного года до трех лет. А если штрафа внести не в состоянии, то подвергаются суду, как за воровство свыше 30 руб. Половина этого штрафа идет в пользу доходов станицы, города или селения, а другая тому, кто открыл злоупотребление.
  • Невода и волокуши действуют на определенных местах, называемых тонями, и в упо­требление их соблюдается строгая очередь, и при этом постановляется непременным правилом тя­нуть невода не тотчас один за другим, но чтобы с притоном переднего начинал следующий и так далее.
  • Вентери равномерно дозволяются только на местах для того назначенных. Вентерь, кроме того, дозволяется ставить и между сежами, но только тем, кому сежи достались по жребию или кем приобретены покупкой. Постановка вентерей один над другим, а равно иприделка к ним крыльев, строго запрещаются. Виновные в этом подвергаются наказанию в предыдущей 28 ст. означенному.
  • Сежи ставятся по обеим сторонам фарватера. Длина сежных запоров не определяется, но, во всяком случае, они не должны закрывать фарватера. При каждом сежном запоре полагается иметь только одну мотню. Ставить же в сежных запорах вместо мотней вентеря, так называе­мые ходовые, строго запрещается; виновные вэтом подвергаются наказанию впредыдущей 30 ст. означенному.
  • Плавные сетки могут действовать впереди неводов, но, во всяком случае, при сплавлении или при постановке на якорях, связывать их по две вместе илиставить одну над другой строго запрещается. Виновные в несоблюдении этого наказываются согласно с предыдущей 28 ст.
  • Рыболовы обязываются каждый на месте производимой ими ловли с точностью сохранять неприкосновенность фарватера на положенное в ст. 19 расстояние и ответствуют за целость маяков ибуев, находящихся (ст. 22) на их дистанции. В противном случае по решению станичного суда штрафуются 25 руб. в пользу станичных доходов.
  • Поэтому поставляется в непременную обязанность станичному правлению рыболовным доверенным, где есть они, обозначать фарватер реки на определенных местах летом буями, тотчас по вскрытии реки, а зимой камышовымивехами, прежде постановки сеж и вентерей. За не­исполнение этого станичный атаман идоверенные ответствуют по решению станичного суда денежным штрафом за каждые сутки просрочки по 50 руб. в пользу войсковых доходов.
  • Во все воскресные и некоторые праздничные дни рыболовство прекращается с захождением солнца на самый праздник. Поступающие вопреки этому подвергаются по решению станичного суда, кроме истребления снастей, еще денежным штрафам в первый раз — 50 руб., во второй 100 руб. и в третьей 150 руб. и лишению права на рыболовство от одного года до трех лет; снасти же, которыми производилась ловля, уничтожаются.

Примечание. Такие праздники суть: 1 и 6 января, 2 февраля, 25 марта, 9 мая, 29 июня, 6, 15, 26 и 29 августа, 8, 14 и 26 сентября, 1 и 22 октября, 21 ноября, 6, 25, 26 и 27 декабря, пяток и суббота Страстной, воскресение, понедельник и вторник Святой недели, Вознесенье, дни Св. Троицы и Духов и все Воскресенья.

  • Для отклонения всякого недоразумения по сему предмету поставляется в обязанность станичным правлениям: а) объявлять в местных церквах по окончании литургии чрез священника о праздниках, приходящихся на следующей недели, и б) за час до захождения солнца накануне праздника выставлять на берегу реки на видном месте флаг для означения прекращения рыболовства и сни­матьего вечером в праздник при захождении солнца, как знак разрешения.
  • Все время праздничного прекращения лова зимой в распорных снастях оставляются в воде одни только сежные и вентерные запоры, а мотни и самые вентери вынимаются из реки на лед и оставляются на виду. За неисполнение сего хозяева по решению станичного суда подвергаются денежному штрафу в 25 руб. в пользу станичных доходов.

 

Отделение 5-е

О рыболовных заводах

  • Рыбоспетный завод есть то место, где рыба солением, сушением и провешиванием при­готовляется впрок.
  • Каждому семейству нераздельно живущему дозволяется иметь один рыбоспетный завод.
  • Желающий вновь построить такой завод объявляет станичному правлению, с показанием, на сколько и какой меры солил рыбы и на каком месте намерен иметь его.
  • Станичный атаман, по освидетельствовании места, избранного просителем под новый за­вод, сообщает депутатскому сбору, который или дозволяет сию постройку или предоставляет ему другое способное место.
  • Для соблюдения в станицах чистоты воздуха и опрятности, сохраняющих народное здравие, необходимо наблюдать, чтобы посуда, в которой весной и летом просаливалась рыба, была к 1 числу декабря опорожнена от тузлука (рассола) и чтобы мелкая рыба, икра и прочие внутренности опускались в воду, а не разбрасывались бы на берегу или по заводу. Наблюдение за этим пору­чается станичному атаману.
  • Если чиновником, командированным наказным атаманом, открыто будет, что где-либо в заводе не соблюдается правило, установленное в предыдущей 44 ст., тогда станичный атаман подвергается денежному штрафу в 25 руб., в пользу войскового дохода.
  • Все, занимающиеся рыболовством в открытом море, имеют право строить на берегах его временные заведения для сохранения рыбы своей без всякой за то платы, и владельцы не должны им в том препятствовать, особенно же устанавливать под предлогом берегового права какие-либо денежные с них поборы.
  • В запрещенных для рыболовства донских гирлах не дозволяется иметь ни временные, ни постоянные заводы. Запрещение это распространяется и на те рыбоспетные заводы, которые помещаются на так называемых прасольских баркасах. Наблюдение за этим относится к обязанностям начальника рыболовной команды, который руководствуется в этом нижеследующей 80 статьей.

 

 

Глава II

Надзор над рыболовством

Отделение 1-е

В станичных юртах

а) Самими обществами

  • Рыболовство в станичных юртах состоит под надзором станичных правлений и самих обществ.
  • В станицах, где рыболовство наиболее развито и составляет значительную отрасль промышленности, для облегчения станичных правлений, могут быть назначаемы депутатскими сборами особые по рыболовству доверенные, в качестве какое признано будет иминужным. Такие доверенные, состоя под главным начальством станичного правления, суть ближайшие блюстители порядка по рыболовству.

50) Обязанности станичного правления и рыболовных доверенных суть:

  • Правильное и своевременное обозначение фарватера реки летом немедленно по вскрытии льда буями, а зимой по льду камышовыми вехами до постановки сеж и вентерей.
  • Надзор за употреблением дозволенных рыболовных снастей на назначенных местах и вообще за исполнением правил установленных для рыболовства.

и 3) Надзор за тем, чтобы рыболовство прекращаемо было в праздничные и воскресные дни повсеместно (ст. 37) и чтобы при этом наблюдаемо было правило (ст. 39) о выстановке на льду снастей, вынутых из воды.

  • Кроме того, на непосредственной обязанности рыболовных доверенных, но без всякого участия станичного правления, возлагается разбирать маловажные споры по рыболовству, требующие не­медленного разрешения на месте, например: споры на тонях за очередь или по притеснению соседом и т. п. Споры эти решаются рыболовными доверенными, или, по крайней мере, одним из них с участием, по меньшей мере, двух посторонних спору лиц. Такие решения исполняются беспрекословно, до кого они касаются. Если бы кто из сих последних остался им недовольным, тот, исполнивши наперед решение доверенных, может впоследствии принести на них жалобу ста­ничному суду.
  • Станичное правление и рыболовные доверенные всех нарушителей правил о рыболовстве обязаны подвергать станичному суду; в противном случае сами подвергаются ответственности как за злоупотребления или упущения по должности, согласно с правилами, изложенными в положении о станичном управлении.

 

б) Станичными ревизорами

  • Обществам станиц: Манычской, Старочеркасской, Аксайской, Александровской, Гниловской и Елисаветовской присвояется право надзора за рыболовством, как во взаимных их юртах, так и на водах, предоставленных жителям ростовского уезда, а равно и в запрещенных местах.
  • Общества действуют в таком случае посредством особых ревизоров, назначаемых на два года депутатскими сборами по два в каждой из упомянутых станиц (ст. 53) из благонадежных отставных от службы граждан. Они утверждаются в сей должности войсковым правлением, от которого они снабжаются при этом на звание рыболовных ревизоров билетами, возвращаемыми по назначении других ревизоров правлению для уничтожения. Содержание получают они из станич­ных доходов в год по 75 руб. каждый.

Примечание. Сумма, следующая в жалованье всем 14 ревизорам, разлагается войсковым правлением на все вышеименованные станицы, сообразно доходам их.

  • Обязанности рыболовных ревизоров состоят в частных осмотрах всех вод, порученных их надзору (ст. 53). Причем они должны руководствоваться правилами, изложенными в нижеследующих статьях.
  • Назначение времени для осмотров предоставляется соглашению самих ревизоров, — или распоряжению станичных властей. В каждом объезде должно участвовать не менее шести ревизоров.
  • Вместе с ревизорами станичные правления могут посылать одного из помощников станичного атамана или одного из рыболовных доверенных, как непосредственного своего представи­теля; но в таком случае помощник атамана или доверенный должен участвовать в осмотре как понятые от станицы.
  • Участвующие в объезде ревизоры должны выбирать одного из среды себя старшим для руководства объездом до возвращения в свои станицы.
  • При объездах ревизоры обязаны иметь по два понятых от тех обществ, где произво­дится осмотр. Местные власти высылают им понятых без задержания, по словесному их требованию. Впрочем, в крайних случаях и при неимении понятых от того общества, где найдено будет злоупотребление, действия ревизоров не останавливаются и они могут ограничиваться имеющимися у них понятыми от других мест, лишь бы только сих последних было не менее шести человек.
  • Если ревизорами во время объезда усмотрено будет злоупотребление по рыболовству, тогда они обязаны за общим их понятых подписом составить акт, в котором бы подробно указаны были место и самый вид злоупотребления. Противозаконные снасти представляются ревизорами под квитанции ближайшему станичному правлению для освидетельствования и немедленного уничтожения при ревизорах. Лица, захваченные ревизорами на самом злоупотреблении или изобличенные впоследствии, подвергаются денежным штрафам согласно предыдущим 28, 30, 32, 37 и 39 статьям, но с тем различием, что весь штраф поступает в пользу войска.
  • Если ревизорами не будет захвачен виновный, тогда станичные общества обязываются во всяком случае открыть его в шестинедельный срок, иначе должны быть по решению войскового правления подвергнуты штрафу в пользу войска: в первый раз — 100 руб., во второй — 200 руб., в третий и последующие — 400 руб. Если же общество подвергнется четыре раза штрафу в продолжение одного года, тогда общество лишается на один год права на рыболовство. Штраф этот расклады­вается депутатским сбором на всех пользующихся рыболовными паями.
  • После каждого объезда ревизоры обязаны донести своим станичным правлениям о том, что ими открыто при осмотре, с представлением квитанций, выданных им от местных властей (ст. 65) в принятии от них снастей и людей, захваченных на противозаконной ловле.
  • Станичные правления по получении от ревизоров донесений препровождают их войсковому правлению, которое принимает меры сообразно с обстоятельствами.
  • Злоупотребление, обнаруженное ревизорами, должно быть подтверждено впоследствии, в случае надобности, присягой самих ревизоров и понятых, бывших с ними, и тогда присяга эта вместе с актом, составленным своевременно (ст. 60) ревизорами о злоупотреблении, послужит совершенным доказательством действительности факта злоупотребления.

 

Отделение 2-е

Надзор за рыболовством в водах запрещенных

а) Рыболовной командой

  • Надзор над запрещенными для рыболовства (ст. 19 п. 1, 2 и 3) водами поручается осо­бому чиновнику по распоряжению войскового правления с наименованием его смотрителем рыбных ловель, в ведение коего поручается особая команда, состоящая из определенного штатом числа чинов войска. Смотритель, он же и начальник команды, состоя под непосредственным начальством войскового правления, обязан ему отчетностью по общим правилам.

Примечание. Вся переписка по надзору над рыболовством сосредоточивается в хозяйственной экспедиции войскового правления.

  • Смотритель рыбных ловель производит разъезды на водах, вверенных его надзору, летом на двух пароходных лодках, в 12 сил каждая, которыми команда его снабжается от войска, а зимой по льду конными казаками его команды. Местами расположения команды назначаются хутора Государевский, или Рогожинский, или еще ближе к морю, по усмотрению наказного атамана.
  • Рыболовная команда получает от войска денежное содержание, провиант и сухой фураж на строевых лошадей в продолжение зимних шести месяцев.
  • Обязанности смотрителя рыбных ловель состоят в том, а) чтобы все вверенные его над­зору запрещенные воды (ст. 65) были всегда и во всякое время свободны от всякого рода рыболов­ства, и б) чтобы на них не были устраиваемы (ст. 47) постоянные или временные на баркасах рыбоспетные заводы.
  • Для достижения этого смотритель обязан производить сколь возможно чаще осмотр вверенной ему местности. При этом должны быть не менее, как по два понятых, от станицы Елисаветской, от посада Азова и от селения Кагальницкого.
  • Означенные в предыдущей 69 статье понятые должны постоянно находиться при рыболов­ной полиции, чтобы быть всегда готовыми к внезапному разъезду. Самовольная отлучка понятых, или несвоевременная высылка их обществами, не может служить препятствием для разъездов рыболов­ной команды. Содержатся они на счет своих обществ, а помещаются вместе с командой.
  • Смотритель при своих разъездах во время зимы по льду, кроме находящихся при нем понятых (ст. 70), может брать каждый раз еще особых понятых от станицы Гниловской и от посада Азова по 15, а от станицы Елисаветовской и от селения Кагальницкого по 40 человек. Эти понятые, долженствующие участвовать в разъездах на своих лошадях, вытребываются смотрителем рыбных ловлей каждый раз от местных станичных и других правлений особыми повестками. Если бы понятые не были высланы к назначенному месту и в назначенное в повестке время, тогда виновные в этом местные власти подвергаются денежному штрафу за каждого невысланного понятого по 2 руб. сер. в пользу войсковых доходов. Все эти понятые во время разъезда состоят в распоряжении начальника команды и действуют по его указаниям. По окончании, им выдается от начальника для каждого общества отдельная квитанция.

Примечание. Таких общих разъездов может быть за зиму не более четырех раз и каждый из них должен продолжаться не более суток.

  • Если рыболовная команда при производстве разъезда встретит со стороны хищников сопротивление, а тем более нападение, тогда предоставляется ей право для защиты себя употребить оружие. При преследовании хищников по морю, команда может по следам их входить в селения с поня­тыми, находящимися при разъезде, для арестования их в жилищах.

73) В случае открытия разъездом запрещенной ловли составляется смотрителем рыбных ловель акт, подписываемый и понятыми. Лица, захваченные на хищницкой ловле, арестуются и препровож­даются в черкасский окружной суд через Елисаветовское станичное правление.

  • Каждое лицо, захваченное на рыболовстве в запрещенных местах, подвергается приговором черкасского окружного суда:

в первый раз денежному штрафу в                                   25 руб.

во второй раз денежному штрафу в                                  50 руб.

в третий и последующие разы денежному штрафу в      100 руб.

Если же денежного штрафа внести не в состоянии, тогда денежный штраф заменяется заключением в тюрьму по общим государственным законам.

  • Снасти, рыба, лодки, сани с лошадьми и т. п. имущество, захваченное с хищниками на запрещенной ловле, продаются (исключая балберочных крючьев и вообще снастей запрещенных) с аукциона в Елисаветовской станице по распоряжению смотрителя рыбных ловель и при бытности станичного правления. Балберочные же крючья и вообще все запрещенные снасти истребляются коман­дой при понятых, о чем составляется акт за общим их и начальника команды подписом.
  • Из денежных штрафов и сумм, выручаемых за проданные снасти, рыбу и имущество (ст. 74 и 75), поступает одна половина в войсковой доход, а другая выдается рыболовной команде и делится между всеми нижними чинами ее по взаимному их соглашению.
  • Смотритель рыбных ловель не дозволяет, на всем пространстве запрещенных вод, устраивать на так называемых прасольских барках временные рыбоспетные заводы. С виновными в этом должно быть поступлено на основании предыдущих 74 и 75 ст.
  • Смотритель рыбных ловель обязан вести каждодневный журнал своих занятий, записывая его в шнуровую книгу, выданную от войскового правления. О каждом разъезде, которым открыта будет хищническая ловля, смотритель доносит войсковому правлению с подробным объяснением результатов разъезда. Кроме того, при месячных срочных рапортах он представляет войсковому правлению ведомость о действиях рыболовной команды за последний месяц, по данной от него форме.

 

б) Станичными ревизорами

  • Станичные рыболовные ревизоры в осмотрах запрещенных вод, вверенных попечению рыболовной команды, руководствуются правилами, изложенными выше (ст. 56 — 60 и 62 — 64) и действуют тем же порядком, но с нижеследующими исключениями.
  • Захваченные станичными ревизорами в запрещенных водах хищники с балберочными крючьями и другими запрещенными снастями передаются ими смотрителю рыбных ловель: люди для препровождения их, согласно с 73 ст., в черкасский окружной суд; а запрещенные снасти, согласно с 75 ст., для истребления. Нитяные же снасти с рыбой и лодками, какие были при них, представ­ляются ими под квитанцию ближайшему станичному правлению для немедленной продажи их с аукциона. Вырученные деньги поступают: одна половина в войсковой доход, а другая отдается тогда же участвовавшим в разъезде ревизорам и понятым.
  • За всякое, обнаруженное ревизорами в запрещенных водах, злоупотребление смотритель рыбных ловель по определению войскового правления подвергается денежному штрафу; в первый раз 100 руб., во второй 200, в третий удаляется от должности и предается суду.

82) Войсковой наказной атаман или войсковое правление обязаны, сколь возможно чаще, посы­лать состоящих при них чиновников для осмотра нижних частей Дона и залива морского. Коман­дуемый для этого чиновник обязан руководствоваться по возможности правилами, установленными для ревизорских осмотров. Он может даже брать с собой станичных ревизоров, или ограничиваться обыкновенными понятыми. О всяком злоупотреблении составляется им акт за общим его, ревизо­ров и понятых подписом.

 

Отделение 3-е

О балберочных крючьях

  • Продажа балберочных рыболовных крючьев запрещается на всем пространстве войска донского и в прибрежных к Азовскому морю местах ростовского уезда Екатеринославской губернии и таганрогского градоначальства.
  • Наблюдение над уничтожением торговли крючными снастями (ст. 83) возлагается на обя­занность местных властей. Кроме того в ростовском уезде войсковое начальство может учредить собственный свой надзор чрез смотрителя рыбных ловель.
  • По дошедшим до смотрителя рыбных ловель сведениям о продаже крючковых снастей он имеет право производить обыски, по крайней мере, при двух местных понятых.
  • При обнаружении где-либо крючковатой торговли, снасти арестуются и по составлении смотрителем рыбных ловель акта, за общим его и понятых подписом, немедленно истребляются в присутствии понятых.

Примечание. Чиновник, командируемый войсковым начальством, в подобных случаях руко­водствуется этой и предыдущей 85 статьей.

  • Виновный в торговле балберочными крючьями подвергается денежному штрафу: в первый раз 100 руб., во второй 200, в третий 400 и т. д., удваивая за каждый раз штрафы. Штраф этот поступает в пользу войсковых доходов.

 

 

Глава III

Применение правил о рыболовстве к ростовскому уезду

  • Все статьи сего положения, определяющие: запрещенные и дозволенные рыболовные снасти, размер сих последних и очков их, постановку снастей, а равно сохранение фарватера реки неприкосновенным и означения его буями и Камышевыми вехами; соблюдение воскресных и праздничных дней, — все без изъятия обязательны и для жителей ростовского уезда.
  • Право обществ ростовского уезда на рыболовство ограничивается только протекающими в их границах Доном и его рукавами и гирлами. В распределении же сих вод руководствуются они местными условиями или обычаями.

90) Ближайший надзор за рыболовством, подобно тому, как и в станицах, оставляется на попечение и ответственности самых обществ. Для поверки же точности исполнения самыми обще­ствами правил, установленных для рыболовства, действия станичных ревизоров простираются и на воды ростовского уезда.

  • Для соблюдения правильного однообразия по рыболовству в нижних частях Дона, высший надзор за этим и в ростовском уезде поручается войсковому наказному атаману, который может действовать посему предмету или чрез особо командируемых чиновников, подобно тому как это установлено для войска, или чрез смотрителя рыбных ловель, который в таком случае производит поверку рыболовства и в селениях Петрогоровке и Кагальницком и в посаде Азове. Впрочем, на­казному атаману предоставляется право для той же цели, а равно для прекращения торговли балберочными крючьями (ст. 83), поместить в селении Кагальницком часть рыболовной команды, которая действовала бы под непосредственным распоряжением смотрителя рыбных ловель.
  • Жители ростовского уезда, виновные в несоблюдении правил для рыболовства, установлен­ных в сем положении, подвергаются таким же денежным штрафам, какие назначены для лиц казачьего сословия. Общества же селений, посада или города, подобно станичным, подвергаются только тогда денежному штрафу (ст. 61), когда не пожелают открыть виновного.
  • Штрафные деньги с частных лиц взыскиваются в пользу местных общественных сумм, а взыскиваемые с обществ поступают в войсковой доход, на счет которого содержится рыболов­ная команда.
  • Злоупотребления по рыболовству, совершенные на водах ростовскому уезду предоставленных, подлежат суждению местных волостных, посадских, городских и уездных судебных мест ро­стовского уезда, а совершенные жителями ростовского уезда на водах запрещенных подлежат по месту совершения суждению черкасского окружного суда.

 

Третий отчет

 

Азовское морское рыболовство

 

Удобства азовского морского рыболовства сравнительно с каспийским. Мы видели в первом отчете, в чем заключаются те выгодные условия, которые дают небольшому азовскому бассейну воз­можность соперничать, в рыболовном отношении, с несравненно обширнейшими морями. Два из этих условий: мелководье и малая соленость, вследствие которых Азовское море ежегодно замерзает на несколько зимних месяцев, составляют условия весьма невыгодные, в отношении к судоходству. Еще одна невыгодная, для этого последнего, особенность, заключающаяся в образовании его берегов, составляет новое преимущество для производства рыбного промысла. Именно почти все берега Азов­ского моря удлиняются в песчаные или ракушечные, далеко вдающиеся в море, косы, которые еще продолжаются в более или менее обширные песчаные отмели. Судам надо далеко объезжать эти косы, почему и устроены на тех из них, которые лежат на пути торгового мореплавания, маяки, или, по крайней мере, знаки. Но эти же самые косы составляют в высшей степени удобные места, как для рыболовства вообще, так в особенности для тяги неводов. Море у этих кос довольно мелко, для того, чтобы невод, длиной в версту или немного более, мог хватать до дна, а между тем все еще достаточно воды, чтобы вытягивать его на берег; к тому же и дно у таких кос песчаное или ракушечное, так что нижняя подбора не загружает в тину и рыбакам удобно входить в воду для тяги. Почва кос, обыкновенно твердая, представляет по большей части полого подни­мающийся вал, по которому и удобно тянуть, и можно раскидывать снасти, для сушки на сухом месте, не опасаясь, чтобы их залило или снесло водой, разве только в необыкновенные бури, в редких случаях которых всегда можно принять предосторожности. Этот же возвышенный вал дает возможность устраивать необходимые заведения для приготовления рыбы и временные жилища промышленникам, не опасаясь подмочки товара. Но косы представляют удобства, не для одного только неводного лова, а и для крючного тем, что занимающиеся им могут располагать свою снасть недалеко от места, где имеют свои временные жилища и солильные заведения. Они могут ежедневно по два раза выезжать на переборку и выставку крючьев, привозить рыбу только что пойманную домой и затем, или вытаскивать свои лодки на песчаные берега, или оставлять их в небольших бухточках, которыми во многих местах изобилуют косы.

Совершенно в другом положении находятся, в этом отношении, каспийские рыболовы. Там в северной части моря, где производится главный лов, берега по большой части до того низменны, что на них не только нельзя устраивать жилищ близко к воде, но даже нельзя и сушить снасти иначе, как развесив их на шесты или колья; для ватаг же должно избирать изредка рассеянные бугры, или солить рыбу на больших судах, служащих вместе с тем и жилищем промышленников, — как это делается, например, на Эмбе, где суда должны останавливаться в десяти и более верстах от берега, негостеприимного, не только по дикости его обитателей, но и по самым естественным своим свойствам. К тому же море у таких берегов уже слишком мелко и дно его топко, так что тянуть неводами у таких берегов невозможно, и собственно на Каспийском море, за исключением некоторых заливов, неводов нигде и не употребляют. Ловцы должны там всегда отлучаться от своего дома, по крайней мере, на несколько десятков верст, чтобы выставить свою снасть и столь же далеко ездить для сдачи пойманной рыбы на ватаги. Из этого видно, как велико удобство, доставляемое косами азовскому рыбному промыслу, а нижеследующие приблизительные числовые данные показывают, как велико протяжение ими занимаемое, сравнительно с окружностью Азовского моря.

Общее протяжение удобных для рыболовства местностей сравнительно с величиной окруж­ности Азовского моря. В занимающем нас отношении, косы разделяются на два разряда. Одни вдаются в море в виде узких полос, оба края которых могут служить местом жительства для промышленников и производства рыбной ловли. Таких кос насчитывается 14, именно: Федотова, Обиточная, Бердянская, Белосарайская, Кривая, Беглицкая, по северному берегу моря и Таганрогского залива, Очаковская, Чембурская, Сазальницкая, Ейская, Долгая на южном берегу Таганрогского залива; Камышеватая на восточном берегу моря, и косы Чушка и Тузла, вдающие из Таманского полуострова в Керченский пролив. Общая длина их равняется приблизительно 190 верстам, а так как оба берега их более или менее удобны для лова, то это составляет 380 верст рыболовного протяжения. Другие косы отгораживают собой лиманы, в которых, хотя и производится лов, но не морской, или вместилища горько соленой воды, как Сиваш, где рыба вовсе не может жить. Сиваш, как известно, отделяется от моря Арабатской Стрелкой, имеющей 104 версты в длину. Непрерывная же почти коса, отгораживающая от моря дельту Кубани с ее лиманами, занимает до 114 верст. К этого же рода косам надо еще причислить небольшие выпуклины низменного прибрежья, присло­ненные к обрывистым берегам, которые также называются косами, хотя собственно и не заслужи­вают этого имени в географическом отношении, но совершенно сходны с ними по удобствам, представляемым ими для рыбной ловли. Такие косы, равно как и пересыпи, преграждающие входы в существующие еще, или в отдельные от моря, лиманы, занимают по северному берегу моря около 73, а по южному или Керченскому около 49 верст, так что протяжение кос этого разряда составит около 370 верст, а вместе с прежними до 750 верст; между тем вся окружность Азов­ского моря, не следуя изгибам вдающихся заливов (как то: Ейского, Бейсугского и т. п.) и выдаю­щихся кос, составляет только с небольшим 1000 верст. Но и возвышенные, обрывистые или крутые берега редко где непосредственно обрываются в море, как например на пространстве между косами Камышеватой и Долгой, в некоторых местах около Бердянска, Таганрога и т. д.; обыкно­венно между ними и поверхностью воды есть еще, более или менее, широкий песчаный или песчано-ракушечный припай, который, если только не слишком узок, столь же удобен для лова, как и настоящая коса.

Результаты, проистекающие из удобства производства азовского морского лова, и следствия их. Из этого образования берегов Азовского моря вытекают следующие два вывода, которые должны служить основанием правильного хозяйственного устройства азовского рыболовства:

1) Пропорция рыбы, вылавливаемой в самом Азовском море должна быть гораздо значительнее той, которая ловится в близком с ним, по его естественным условиям и по породам населяющих его рыб, Каспийском, где сравнительно большее количество вылавливается в реках. Так не только летний, но и зимний каспийский морской промысел имеет предметом своим почти исключи­тельно красную рыбу, — тогда как в Азовском море ловится, кроме того, огромное количество белой рыбы, летом неводами, а зимой сетками, особенно же, судака, леща и тарани. Например, в 1863 году на Белосарайской косе, в половине июня, был превосходный лов белой рыбы, так что в один невод затягивали от 20 до 30 возов, по 30 пудов кругом, чебака (леща) и сулы (судака), т. е. от 600 до 900 пудов. На Белосарайской косе находится около 30 неводных заводов. Невод закидывается по нескольку раз в день, а ход рыбы продолжается недели с две; поэтому можно полагать, что в этой лишь местности и притом не в уловистое время было поймано никак не менее миллиона штук рыбы. В 1863 году поймано, по частным сведениям, в миусском округе до 30,000 пудов сома. Другие примеры удачного морского лова белой рыбы — именно на Ясенской косе — были представлены в отчете о кубанском рыболовстве. Зимой в Таганрогском заливе глав­ный улов состоит из сулы, чебака и тарани.

2) Условия лова для азовских морских рыбопромышленников гораздо выгоднее, чем для каспийских, ибо, если принять одинаковое изобилие рыбы в обоих бассейнах, азовские рыбопромышлен­ники не имеют надобности заводить больших, сравнительно дорого стоящих судов, а могут доволь­ствоваться такими лодками, которые соответствуют каспийским черневым, и, проживая, если не у своего дома, то вблизи жилых мест, не нуждаются в заготовлении большого количества провианта и не принуждены жить на два дома. К этому надо еще прибавить, что азовская рыба, будучи жирнее каспийской, дороже ценится в торговле, что самые берега Азовского моря, более заселенные и с такими значительными городами, как Ростов, Таганрог, Ейск, Бердянск, Мариуполь, имеющие почти постоянное морское сообщение с Одессой и отстоящие не более 400 верст от Харькова, имеют и более выгодный сбыт, нежели отдаленные прибрежья Каспийского моря.

Опасность оскудения рыбного запаса, если не будет установлено рациональных правил для речного лова. Первое обстоятельство, (особенно, если к большей доступности моря для рыбаков, к большему, так сказать, числу точек соприкосновения между рыбой, населяющей его, и снастями, слу­жащими к ее вылову, — присоединить еще в десять раз меньшую обширность Азовского моря, и большую узость главных его притоков), необходимо должно иметь своим последствием гораздо значительнейшую опасность оскудения рыбного запаса. Если до сих пор оно замечается только в Дону, то единственно потому, что рыболовство здесь еще недавно развилось и до сих пор еще далеко не достигло той напряженности в производстве промысла, как на Каспийском море. Этому последнему обстоятельству содействовали многие причины, а именно: а) Заселение азовских прибрежий различ­ными народностями, не столь привычными и склонными к рыболовству, как племя великорусское, б) Производство промысла, по большей части, не местным рыболовным народонаселением, как в Астрахани, а работниками-забродчиками из соседственных губерний, — преимущественно из малороссийских, точно также как для косьбы и для жнитва. в) Плодородие окрестной почвы и обширное торговое движение, доставляющее, как местному, так и пришлому народонаселению обильные средства к существованию и к прибыльному труду, тогда как на Каспийском море рыболовство составляет единственный промысел. Но все эти причины только временно отвлекают многих от рыбного про­мысла, и с увеличением, как местного народонаселения, так и пришельцев, особливо из мест, где уже развит рыбной промысел, количество ловцов и напряженность лова в Азовском море должны достигнуть тех же, если не больших размеров, чем в Каспийском. Теперь уже приволжские рыбаки, которым волго-донская железная дорога облегчила путь к Азовскому морю, начинают к нему стекаться и вводят здесь свою усиленную, более искусную и прибыльную методу лова, кото­рой не замедлят подражать и другие.

Волжские ловцы на Азовском море. Причины, по которым многие волжские ловцы начинают приходить на Азовское море, вместо того, чтобы спускаться по Волге в Каспийское, заключаются, по их собственным словам, в следующем:

а) По высшим ценам на рыбу и потому, что во многих местах на Азовском море лов
вольный, они получают здесь вообще высшую плату, чем на Каспийском море, хотя и трудно сделать определенный сравнительный расчет, ибо способ расплаты в обеих местностях различный; на Каспийском море плата подрядным ловцам производится отдельно, для мяса с меры рыбы, а для икры с веса ее, тогда как на Азовском платят разную цену за икряную и за яловую.

б) В Азовском море рыбы относительно больше, потому, может быть, что ловцы более рассеяны.

в) По косам и берегам Азовского моря ловцы живут в домах хозяев, которым поставляют рыбу, вместе с своими семействами, и не имеют надобности долго отлучаться для выставки снастей.

Преимущества, которыми отличаются, так называемые, астраханцы, перед местными рыболовами, заключаются в том, что лодки, построенные по образцу астраханских кусовых, легче и гораздо лучше идут под парусами. Поэтому для управления ими бывает достаточно трех человек, которые и ездят на выставку снастей и на переборку в такую погоду и при таком направлении ветра, когда местные ловцы на это не решаются. От этого происходит, между прочим, то, что у астраханцев красная рыба, попавшаяся на крючья, редко долго остается на них, тогда как, при продолжительных сильных ветрах, она закачивается и засыпает у ловцов, не столь искусно управляющих парусами. Веревки, употребляемые астраханцами на крючья, тоньше, а потому их снасть легче и дешевле стоит. Они имеют и большую сноровку в выкидке и переборке снасти; поэтому лодка с тремя астраханцами легко справляется с 20,000 крючьев, тогда как, на тоже количество уд, надо, по крайней мере, семь азовских ловцов. Есть, однако же, одно время в году, когда тяже­лые азовские баркасы, с экипажем из семи человек, имеют преимущество перед астраханцами. Это бывает осенью, когда начинает идти тонкий лед — шерех, ибо, при затруднительности действовать парусами, большее число весельщиков выгоднее. По этой причине, также как и по старой привычке, один из значительнейших азовских промышленников, недавно умерший бердянский купец Кобозев, не употреблял на своих промыслах астраханцев, а чтобы лодки его не прорезывались тонкими льдинами, обивал их белой жестью. Тем не менее, в общем, перевес остается на стороне астраханцев, и не только они все в большем и большем количестве стекаются на Азовское море, но и азовские ловцы начинают подражать им в устройстве лодок и снастей.

Реки Калмиус и Миус. По всем этим соображениям на Азовском море, более чем где-нибудь необходимо принять заблаговременно меры, противодействующие оскудению рыбного запаса. Так как все породы азовской рыбы мечут икру в реках, то меры эти относятся собственно к речному лову, находящемуся в руках кубанского и донского войск и уже были в подробности изложены в отчетах, имевших своим предметом рыболовство в водах кубанских и донских. Характер же азовского морского лова составляет лишь новую побудительную причину, заставляющую настаивать на крайней необходимости устройства всего азовского рыбного хозяйства, на основании общих, все море с его притоками объемлющих, началах. Из меньших рек, впадающих в Азовское море, по их влиянию на размножение рыбы, заслуживают внимания только Миус и Калмиус. Эта последняя в нижней части своего течения, именно у города Мариуполя, достаточно судоходна, чтобы небольшие суда могли в нее входить. Эта судоходность устья и не допускает, чтобы оно перегора­живалось какими-либо снастями. Но устье Миуса, который для размножения рыбы гораздо важнее Калмиуса, ибо заставляет выход из довольно обширного лимана, составляющего выгодную местность для метания икры белой рыбой, — весьма часто заграждается снастями. Даже красная рыба входит в этот лиман и достигает даже самой реки. Поэтому к названному лиману следовало бы применить те же правила, которые предложены экспедицией, для охранения входа в менее значительные из кубанских лиманов, — правила, которые составляют лишь небольшие изменения, ныне действующих, в этом отношении, постановлений. Именно следует определить, чтобы не производился лов никакого рода снастями, как в самом Миусском гирле, так и на пространстве в одну версту в каждую сторону от него и примерно на 7 верст вглубь моря. Запрещение ловить вдоль берега на версту в каждую сторону предохраняло бы устье от неводного лова; а запрещение лова на 7 верст вглубь моря — от поставки сетей и крючной снасти. Так как левый берег лимана и гирла его принадлежит частным владельцам, а правый казакам, то можно надеяться, что взаимный надзор их, друг над другом, обеспечит исполнение этого правила.

Обложение налогом азовского рыболовства. Второе обстоятельство, т. е. большая выгодность азовского лова сравнительно с каспийским, составляет, по мнению экспедиции, вполне достаточное и справедливое основание к тому, чтобы азовская рыбная промышленность была, подобно каспийской, обложена известной пошлиной в пользу казны. Эта пошлина требуется справедливостью, не только относительно каспийских промышленников, но и относительно войска кубанского, воды которого несут на себе ежегодный налог, в виде откупной платы, взимаемой с Ачуевского участка и в виде пошлины с количества рыбы, улавливаемой в прочих водах, почти в 100,000 руб. Хотя обе эти суммы не поступают в государственное казначейство, они, тем не менее, должны, кажется, в сущности почитаться государственным налогом, потому что идут на расходы по одной из составных частей русской армии, и, за неимением этого местного дохода, необходимые на нее расходы должны бы были уделяться из общих государственных источников. Предлагаемая экспедицией пошлина на азовскую рыбную промышленность, по стечению особых обстоятельств, не только не будет сочтена, занимающимся ею рыболовами, тяжестью на них наложенной, но, напротив того, примется ими, как истинное облегчение и благодеяние. Служа признаком поступления моря в действительную собствен­ность единственного законного его обладателя — государства, пошлина эта тем самым освободит промышленников от противозаконных поборов частных лиц и обществ, которым принадлежат берега и которые, вопреки самому и прямому и положительному закону, не только берут с них, что кому вздумается, но даже налагают, на свободный морской лов, совершенно произвольные ограничения.

Несоблюдение закона о свободе морского лова. Хотя в последнее время и было обращено внимание на то, чтобы как частные лица, так и городские и сельские общества исполняли очень ясные указания закона касательно свободы морского рыболовства, как вообще в морях, омывающих пределы России (ст. 560, 561, 562 и 564 Св. зак. т. XII часть II), так в особенности в Азов­ском море (ст. 350 и 351 устава о благоустр. в казачьих селениях того же XII т.); однако, объезжая летом 1866 года вторично часть берегов Азовского моря, я нашел, что злоупотребления продолжались в прежней силе; по словам местных полицейских властей, им ничего не было известно о подтверждениях точнейшего наблюдения за исполнением узаконений, касающихся свободы морского рыболовства. Поэтому я считаю не бесполезным представить здесь несколько главнейших примеров нарушения свободы лова.

а) На Сазальницкой косе. На Сазальницкой косе, принадлежащей помещику Шобальскому, на ловцов, состоящих преимущественно из бывших его крестьян, прямых поборов никаких не полагается. Но с завода прасола, т. е. купца, скупающего у ловцов рыбу, (завод построен на косе), требуется плата, а прасол взимает ее конечно с рыбаков. Именно они должны поставлять ему в каждую добычу, т. е. в весну и осень, по одному икряному осетру, с каждых семи человек, и по одному яловому осетру, или по одной икряной севрюге, с каждых пяти человек, что с 50 баркасов, выходящих здесь в море, обыкновенно с семью человеками ловцов на каждом, составит по ценам, по которым отдают рыбу просолам, 2,300 руб. асс. или 656 руб. сер. в год. Побор этот сам по себе совершенно незначителен и гораздо меньше побилетной платы в казну, которая, считая по 50 руб. сер. с лодки, составила бы 2,500 руб. сер. Но не этим измеряется его тягость. Помещик, условившись с прасолом, ему одному только и дозволяет иметь завод на косе. Поэтому ряда ловцов с прасолом делается здесь всей деревней, и если бы кто даже брал сети, снасти и задаток не у него, все же непременно обязан поставлять ему рыбу, по уговорной цене. Не опасаясь уже конкуренции со стороны прочих прасолов, он имеет возможность платить ловцам гораздо меньшую цену, за доставляемую ими рыбу, нежели в том случае, когда продажа была бы не на словах только, а на самом деле вольной. Следующий расчет показывает, сколько ловцы при этом теряют. В соседних с Сазальником местностях на косе Ейской и в миусском округе икряного осетра сдают прасолам по 1 руб. 50 коп. асс., ялового осетра и севрюгу от 25 до 50 коп. асс. дороже чем в Сазальнике. В 1863 году, по собранным на месте частным сведениям, приготовлено прасолом на Сазальницкой косе до 15,000 пудов соленой красной рыбы, до 1,500 балыков и до 3,000 пуд. икры, что вместе составит около 20,000 пудов. По общему расчету, здесь приходится на три части севрюги одна часть осетра, следовательно, около 15,000 пудов севрюги и около 5,000 пуд. осетра. Осетра можно положить кругом (с икрой) в один пуд, а севрюгу в 20 фунтов; следовательно, переводя приблизительно вес на число рыб, получим до 30,000 севрюги и до 5,000 штук осетра (количество белуг незначительно). Из того, что на 16,500 пуд. рыбы пришлось 3,000 пуд. икры, видно, что большая часть пойманной рыбы икряная, ибо вес икры никак нельзя положить более как в ¼ веса тела. Но примем, что только половина рыбы была икряная. Это даст нам, если считать по 1 руб. 50 коп. асс. с каждого из 2,500 икряных осетров, 3,750 руб. асс. убытка; кроме того, если положить по 25 коп. с 15,000 икряных севрюг и с 2,500 яловых осетров, то еще получится 4,375 руб. асс., а всего 8,125 руб. асс. или 2,321 руб. сер. убытка для сазальницких ловцов, сравнительно с тем, что они получили бы за свою рыбу, продавая ее по миусским или ейским ценам, вместо того, чтобы непременно поставлять одному привилегированному прасолу. Присоединив сюда цену тех осетров и севрюг, которые они должны отдавать даром, мы получим на 50 лодок 2,977 руб. косвенного, неправильно взимаемого, налога, т. е. по самому умеренному расчету на 477 руб. более, чем они платили бы в казну, если бы должны были подобно каспийским промышленникам вносить по 50 руб. с лодки побилетной платы за право лова, если положить даже, что эта побилетная плата всей своей тяжестью ляжет на одних ловцов, не распределяясь нисколько на потребителей рыбы.

б) На Чубурской косе. На Чубурской косе оброк умеренный, так как он составляет всего 1 руб. 20 коп. с человека, по икряному осетру с баркаса и по яловому с каюка. Зимой за землянку на косе берут по 17 руб. с землянки. Так как тут, ближе к куту залива, собирается много прасолов, которым ловцы могут продавать наловленную им рыбу, то здесь устанавливается более высокая цена.

в) В Мариупольском участке. От устья Миуса до устья Калмиуса лов производится собственно помещиками из казаков, земли которых прилегают к морскому берегу. На Кривой косе ловят исключительно казаки, на другие же, особенно на Безымянную, допускаются и иногородние. На Белосарайской косе и вообще в местности, заселенной мариупольскими греками, лов находится в руках этих последних. Следуя, со всех сторон подаваемому, примеру, даже новые болгарские поселенцы, равно как и государственные крестьяне, или запрещают ловить с берегов их дач, или требуют за это известной платы. На Бердянской косе платят оброк в пользу города.

г) На Обиточной косе. Обиточная коса, лежащая у заштатного города Ногайска, принадлежит графине Толстой. На этой косе, которая простирается на 30 слишком верст в море и следовательно составляет от 60 до 70 верст самого удобного пространства, как для неводной тяги, так и для крючного лова, не дозволяют ловить, ни бывшим крестьянам помещицы, ни посторонним лицам иначе, как по формально заключенному условию и за значительную плату. В бытность мою на этой косе, на самой ее оконечности находился завод одного рыбопромышленника, имевшего только 30,000 крючьев, для лова которыми нужно никак не более двух лодок. И за это он платил 600 руб. в год, т. е. по 300 руб. с лодки или по 2 коп. с крючка, что по крайней мере в 6 раз дороже цены установленной побилетной платы в Каспийском море. Чрезмерность этого требования станет еще поразительнее, если принять во внимание, что треть крючьев должна постоянно находиться на берегу, для просушки снасти и точения крючьев; с 20,000 же крючьев в море управляется одна астраханская лодка, которая должна бы была поэтому платить здесь в 12 раз больше, нежели берет с ловцов правительство за право годичного лова. Хозяин промысла не роптал, правда, на то, что с него брали такую большую сумму, потому что, по его толкованию, условие, заключенное им с помещичьей экономией, давало ему право на исключительный лов, на всем протяжении косы; неудовольствие его состояло в том, что ему на деле не предоставлялось этой монополии. На той же косе находился еще завод бердянского купца Кобозева, который платил за него 300 руб. в год. Хотя г. Кобозеву очень хорошо были известны предоставляемые ему законами права, за которые он вел даже процесс, он выплачивал, однако же, эту сумму, так как не мог же приостановить своего промысла. На той же косе был и еще один промышленник, который, понадеявшись на закон о свободе морского рыболовства, расположился со своими снастями близь казармы береговой стражи. За это, так называемое, своеволие, снасти его были отобраны, сам он посажен в острог и, после выпуска из него, принужден заключить с экономией контракт, по которому обиточинская экономия дозволила ему производство крючного лова с тем, чтобы он не смел выставлять в море более 5,000 крючьев, с платой за каждый по 1 коп. сер. и под страхом штрафа в 2 коп. с каждого крючка, который он осмелился бы выставить, сверх дозволенного числа в море, лов в котором объявлен в двух местах свода законов свободным. Кроме аренды, обязался он еще доставлять в экономию 3 пуда свежего осетра. Этот противозаконный контракт, ограничивающий, между прочим, размеры морского лова, нигде конечно не засвидетельствованный, тем не менее, однако же, имел, и по сие время вероятно имеет, полную обязательную силу для промышленника.

д) На Федотовой косе. На Федотовой косе, которая хотя и принадлежит казне, а не частному лицу, был также весьма любопытный случай применения свободы морского рыболовства. Эта коса самая обширная на Азовском море, после Арабатской, вместе с образующим продолжение ее Бирючьим островом, составляет казенную оброчную статью, и сенокошение на ней отдается в аренду, обыкно­венно снимавшуюся богатым новороссийским овцеводом, Фейеном. По причине отдаленности ее и малонаселенности окрестных мест, рыболовство на ней не производилось, пока в 1844 году один малороссиянин с Кривой косы не перебрался на Федотову и, добыв себе старых крючьев, не начал там лова, который, как говорят, в первый же год доставил ему на 2,000 руб. сер. рыбы. Этот удачный опыт обратил внимание Фейена, который также завел тут лов. Об изобилии здешней рыбы узнал и бердянский промышленник Кобозев. Зная, что, несмотря на закон, его не допустят производить лов на косе и что во всяком случае пока тяжба будет длиться, рыба в этой местности пропадет, так как она появляется там лишь временами, — Кобозев подал таври­ческой палате государственных имуществ проект, в котором представлял, что ею сданы в оброк лишь сенокосы, а не рыболовство по берегу, на котором ничего не растет, и что казна может получать значительную выгоду, отдавая в арендное содержание принадлежащие ей морские прибрежья, и удостоверял, что многие охотно дадут по 1 руб. за сажень берега. Это предложение было принято, и в Мелитополе были назначены торги, на которые явились только Кобозев и еще кой-кто, так что лучшие, изобильнейшие места были им взяты по 1 руб. и по 1 руб. 25 копеек за сажень. Таким образом, право на исключительный лов у берегов Федотовой косы перешло, за несколько сот рублей, от Фейена к Кобозеву. Фейен, не обращавший большого внимания на рыболовство, заключил из действий Кобозева о выгодности предстоявшего лова и вошел с ним в соглашение, на что тот охотно склонился, ибо добивался не монополии, а возможности принимать участие в промысле, который в западной части моря, начиная от Бердянской косы, ему был обязан главным своим развитием. Кобозев и Фейен снарядили каждый по 75,000 крючьев, с соответственным количеством лодок, и на первый год поймали на 120,000 руб. асс. рыбы, т. е. почти по 1 руб. асс. на крючок. Это было в 1851 году; в 1852 году поймали они только на 10,000 руб. сер., в 1853 году на 5,000 руб. сер., а позже уловы уменьшились до 1000 руб. сер. Получив значительный барыш, Кобозев оставил здешний лов, который в настоящее время производится лишь весной в самом незначительном количестве. Этот пример показывает, что закон о свободе азовского рыболовства, несмотря на то, что он определительнее и точнее выражен, чем для какого-либо другого из русских морей, до издания нового положения о каспийском рыболовстве, впал в совершенное забвение не только у частных лиц, но и у самых правительственных мест.

На Арабатской косе, сколько мне известно, никто не предъявляет притязаний, на право исключительного пользования ловом, может быть потому, что она очень длинна и соседние с ней части моря не очень рыбны. Здесь больше ловят хуторяне, живущие на косе и занимающиеся скотоводством и рыболовством; впрочем, наезжают промышленники и из Геническа.

е) В Керченском проливе. Зато в Керченском проливе, где производится обширный лов сельдей и у берегов которого притом не много удобных мест для неводной тяги, встречаем мы опять самую отяготительную и противозаконную монополию. Хотя сельдяной лов составляет предмет отдельного отчета, который может быть представлен лишь после того, как экспедиция ознакомится с ловом у восточных берегов Черного моря, однако вопрос о свободе рыболовства может быть рассмотрен теперь же и относительно этой важной отрасли рыбной промышленности.

Сельдь ловится здесь лишь у правого крымского берега пролива. По характеру берега, тянуть неводами можно здесь только в трех местах: повыше Еникале, где коса, на которой тянут, при­надлежит городу Керчи; в заливе Камыш-Бурунском, составляющем собственность помещицы Оливы, и в Элтыгене, принадлежащем г. Гурьеву. Город отдает свой берег в откупное содержание, за которое, по торгам 1863 года, получал с еврея Бегуна по 3,250 руб. сер., а откупщик, не воспрещая никому лову, взимает на свою пользу 1/6 часть рыбы, которую и собирает при вытягивании каждого невода. Хотя и это весьма стеснительно для промышленников, имеющих несомненное право на лов совершенно бесплатный, однако они не только мирятся с этим, но видят в этом даже какой-то идеал свободы морского лова, сравнивая с тем, что делается в Камыш-Буруне. Прежде, при откупе Назарова, и в этой местности, составляющей центр керченского сельдяного лова, промысел производился на этих же основаниях. Ныне же, когда новый откупщик, харьковский купец Сериков, главный рыбный торговец по Азовскому морю, и г. Посполитаки заплатили за откуп 6,000 руб. сер., они находят уже невыгодным для себя довольствоваться сбором шестой части улова, и потому ловят своими неводами и посторонних никого к лову не допускают, под тем предлогом, что если море и вольное, то берег хозяйский. Но когда промышлен­ники, во избежание этого, хотят ловить с борта судов и даже провозить рыбу морем, так как и пользование дорогой, пролегающей по земле помещицы, им воспрещается, то и этого им не дозволяют. Таким образом, Камыш-Бурунская бухта обратилась как бы в частную собственность, а между тем в этой бухте ловится в иные годы от 5 до 7 миллионов сельдей. Даже судам, останавливающимся вовсе не для рыболовства, запрещают стоять в бухте. Этот противозаконный захват части моря тем стеснительнее для рыбопромышленников, что керченское сельдяное рыболов­ство, на всем протяжении пролива, составляет так сказать один промысел. Лов в Еникале бывает хорош только в начале осени, когда же пойдет шерех, т. е. тонкий лед, то сельдь, избегая его, уходит в Камыш-Бурун, который лежит уже за узким местом пролива, между Павловской батареей и косой Тузлой, где от более близкого соседства и сильнейшего притока более соленой черноморской воды, море остается открытым в течение всей зимы. Поэтому промышленники, при прекращении лова у Еникале, обращались в Камыш-Бурун. Ограничиваться одним еникальским ловом им решительно не возможно, потому что, при кратковременности его в иные годы, для одного его слишком убыточно бы было заводить снасти и вообще снаряжаться на лов. С другой стороны, и забродчики, работающие на откупщиков, находятся в самом стеснительном положении. Огражденные от всякого соперничества, откупщики платят им самую ничтожную цену. По общему азовскому обычаю, забродчики и на сельдяном лове получают половину заловленной рыбы, на Камыш Буруне же откупщик назначает им произвольную цену, втрое и вчетверо менее действительной, — именно в 1863 и 1864 годах по 3 и 4 руб. с тысячи, т. е., в сущности, по 1 руб. 50 коп. и по 2 руб. Что касается до Элтыгеня, то тут откупщик собирает 1/6 улова, как и в Еникале.

Необходимость прекращения вкравшихся злоупотреблений касательно свободы морского лова. Из этого обзора всех берегов Азовского моря видно, что столь определительно выраженные в законе свобода рыболовства в море и свобода пристанища рыбаков у берегов, хотя бы последние принадлежали и частным владельцам, на деле в Азовском море вовсе не существует, или суще­ствует только там, где местность не благоприятствует рыболовству. Везде, где лов обещает быть изобильным, владельцы берега: частные лица, городские и сельские общины, нашли средства ограни­чить эту свободу произвольными поборами, или даже обратить части моря совершенно в свою собствен­ность: а местное начальство и не думает противодействовать этому явному нарушению закона. Впоследствии увидим, что и во многих местах Черного моря делается совершенно то же самое. Уже теперь в глазах местных властей этот порядок вещей есть как бы законный, но если такое явное нарушение закона, такое посягательство на свободу моря, продлится несколько десятков лет, то не явится ли нечто вроде права давности, которое передаст в руки владельцев значительную часть Азов­ского моря, как оно передало в конце прошедшего столетия лучшие места Каспийского, где основанием к завладению послужило не иное что, как именно береговое право, мало-помалу распро­странившееся и на самое море. Тогда, пожалуй, и тут потребуются 60 лет и десяток комиссий, для искоренения незаметно водворившейся противозаконности.

Лучшим и действительнейшим средством противодействовать этому было бы обложение всех, занимающихся рыболовством в Азовском море, известной пошлиной, в пользу государственной казны; пошлина эта служила бы в глазах всех признаком принадлежности моря государству, а следовательно и свободы каждого производить на море рыбный промысел, под единственным условием известной платы за пользование этим правом. Такая пошлина обязывала бы всякое должно­стное лицо одновременно пещись о выгодах казны и о защите промышленников, против притеснения со стороны береговых владельцев. Сама же пошлина, при умеренных размерах, ни для кого не была бы отяготительна, потому что, в большинстве случаев, каждому промышленнику пришлось бы платить менее, нежели сколько он платит теперь, а между тем эта плата обеспечивала бы его от всякого произвола. И это не есть предположение, лично мне принадлежащее. Все промышленники, с которыми я имел только случай говорить об этом предмете, удостоверяли меня, что такой налог был бы ими принят за благодеяние. Само собой разумеется, что установлению этого налога должно бы предшествовать более точное установление прав рыбопромышленников на пользование берегами, без чего свобода моря всегда останется лишь пустым словом.

Определение пространства берега, которое должно быть предоставлено в свободное пользование всех занимающихся морским ловом. В этом отношении закон недостаточно определителен. Именно он не определяет, на каком расстоянии от воды пользование берегом для пристанища ловцов, сушки снастей, устройство солильных и других заведений должно считаться для всех сво­бодным. Общее определение для этого и быть не может, ибо оно должно сообразоваться со специальным характером каждого водоема, без чего или будет недостаточно для своей цели, или же слишком стеснительно для прибрежных землевладельцев. Например, в северной части Каспийского моря граница между сушью и морем (здесь совершенно пресным) так неопределенна, намывной берег так полог, что пространство, необходимое для рыболовов, не могло быть здесь определено менее чем в версту. Но это верстовое пространство пригодно не для одних лишь рыбных промыслов, — оно поросло тростником, который, в стране совершенно безлесной, имеет огромную важ­ность для покрышки крыш, устройства мазанок, а главное для топлива. Поэтому даровое отчуждение всего этого пространства от владельцев было, по справедливости, сочтено слишком стеснительным для этих последних, и правительство определило скупить его. В Азовском море, если строго держаться смысла закона, говорящего; «что морские берега, хотя бы оные в соединении были с владельческими дачами, принадлежат всем вообще, рыболовством в открытом море занимающимся, которые потому могут строить на тех берегах, для сохранения рыбы своей временные заведения, и владельцы не должны им в том препятствовать, особенно же устанавливать, под предлогом берегового права, какие-либо денежные с них поборы», — пришлось бы признать берега эти на такое расстояние от воды принадлежащими рыбопромышленникам, на какое они сами сочли бы для себя нужным. Владельцы были бы при этом конечно ограждены тем, что самим рыболовам выгодно устраивать свои заведения, как можно ближе к морю, со всем тем однако же такое неограничен­ное право на распоряжение владельческими берегами, должно по справедливости считаться чрезмерным; самая чрезмерность этого права, может быть, и составляет главную причину его совершенной недействительности и ничтожности на практике. Размер повинности, налагаемой законом на владельцев берегов в пользу морских ловцов, должен, кажется мне, обусловливаться, с одной стороны, достаточностью его для той цели, с которой повинность установлена, с другое же тем, чтобы он не превосходил действительной в ней надобности, для обеспечения свободного лова для всех желающих пользоваться морским рыболовством. Основанием для соображений об этом предмете может служить пространство берега, назначаемое для этой цели вдоль берегов озер, определенное статьей 564 Уст. о город., и сельск. хозяйстве в 10 сажень. Если такое пространство сочтено необходимым для озерного рыболовства, то оно никоим образом не может считаться достаточным для рыболов­ства морского, как потому, что число и размеры снастей, употребляемых для этого последнего, вообще больше, так и потому что значительность морского лова требует и более обширных заведений для хранения и приготовления рыбы и для жилища более многочисленных работников. С дру­гой же стороны отчуждение и более широкой полосы, вдоль морского прибрежья, не принесет в сущности большого стеснения для прибрежных владельцев. Большая сила волн и прибоя наметывает на берега моря гораздо более значительные песчаные насыпи и припаи вдоль берегов моря, нежели вдоль берегов озер. Эти песчаные прибрежья, будучи подвержены обливу морской водой и брызгам, не могут производить никакой растительности, так что на далекое расстояние от воды представляют совершенно обнаженную, песчаную или ракушечную поверхность, не могущую иметь решительно ника­кого другого употребления, кроме как служить пристанищем для рыбаков. У берегов же озер, и самые близкие к воде их пологости бывают покрыты прекрасной растительностью. Если бы по­этому положить, что морское прибрежье принадлежит в свободное пользование всех занимающихся морским рыболовством на том пространстве, где оно совершенно обнажено от растительности; то этого, в сущности, совершенно для владельцев ненужного, пространства было бы везде с избытком достаточно для потребностей рыбопромышленников. Но так как такое определение может показаться недостаточно точным и могущим вести к спорам и недоразумениям, то лучше назначить, для пристанища рыбаков и устройства потребных для них заведений, полосу в 25 сажень шириной. Такая ширина полосы, отчуждаемой в пользу морской рыбной промышленности, не может считаться каким-либо новым стеснением права собственности, потому что, 1) по ныне действующим законам, это пространство вовсе не ограничено, определение величины его предоставлено совершенно благоусмотрению самих ловцов. 2) Назначаемое пространство, состоя из голого песку или ракушника, пропитанных соляными частями, не производит никакой растительности, и потому в сущности, для прибрежных владельцев совершенно бесполезно. Они могут извлекать из нее выгоды не иначе, как преступая закон, т. е. делая воспрещенные денежные поборы, под предлогом берегового права.

Сверх того, дабы ограничить налагаемую на прибрежную собственность повинность действительно необходимым для ловцов и дабы сделать эту повинность как можно менее стеснительной для владельцев, следовало бы установить правило, что эта 25 саженная полоса выделяется только по косам и низменным припаям, удобным для производства рыболовства, на части же берега, оканчивающиеся крутым обрывом или спуском, выделение этой полосы не распространяется; также точно можно бы определить, что, где ширина низменного берегового припая не достигает 25-саженной ширины, там береговую крючь должно считать границей свободной полосы. Таким образом, все части берега, могущие служить к какому-либо полезному употреблению, кроме рыболовства, оставались бы в полном распоряжении их владельцев.

Способ взимания и размер предлагаемого налога. Что касается способа взимания пошлины с рыболовства в Азовском море, то конечно всего справедливее и безобиднее для промышленников было бы обложить ею самые продукты лова, т. е. собирать известную сумму с тысячи или с пуда рыбы каждого сорта, сообразно его ценности, как это делается в земле кубанского войска. Но успешный надзор за взиманием такой пошлины возможен только там, где весь лов находится в руках одного сословия, составляющего как бы промышленную компанию. Поэтому необходимость заста­вляет обратиться к налогу на орудия лова. И тут можно бы достигнуть довольно уравнительной раскладки, если обложить известной пошлиной каждый крючок и каждую сажень невода. Это было бы тем желательнее на Азовском море, что число крючьев, выставляемых астраханцами, при том же числе лодок и рабочих, гораздо значительнее выставляемого местными азовскими ловцами. Но принимая во внимание трудность поверки числа крючьев, употребляемого лодкой, и легкость, с которой можно удлинить невод пришворкой новых частей, я полагаю, что придется отказаться и от этого способа и что нужно принять вошедший в употребление на Каспийском море, и состоящий в обложении, как каждой крючной или сетной рыболовной лодки, так и каждого невода известной пошлиной, взимаемой при выдаче билета на право производства промысла и ярлыков с №, которые должны быть прибиваемы к носовой части всякой лодки, выезжающей для рыболовства в море. Эти билеты и ярлыки должны бы выдаваться уездными казначействами во всех городах, прилежащих к Азовскому морю, как-то: в Ейске, Ростове, Таганроге, Мариуполе, Бердянске и Керчи, а если возможно, то и в Геническе (вместо Мелитополя). Нумерация билетов и ярлыков, выдаваемых в каждом из этих мест, могла бы быть отдельная, в каковом случае эти билеты и ярлыки должны бы отличаться между собой цветом, или же все номера могли бы составлять один ряд, но так, чтобы например в Ростове выдавались № от 1 до 300, в Таганроге от 300 до 600 и т. д. Цена билетов для крючного лова должна бы быть та же самая, что и на Каспийском море вне баканных линий; цена же неводного билета, ввиду чрезвычайных удобств и выгодности азовского неводного лова, могла бы быть возвышена до 100 руб. Для сельдяного она могла бы быть воз­вышена даже до 150 руб., потому что откупщик, снимающий в Керчи на откуп право собирать шестую часть улова, платит за это 3,250 руб. в год, сельдяных же неводов ходит на город­ской земле у Еникале от 15 до 20, так что, если даже принять, что откупщик не получает ни­какой выгоды, все же сбор его простирается от 160 до 217 руб. с невода, и такой сбор находят промышленники для себя неотяготительным, конечно по сравнению с ловом Камыш-Бурунском. На первое время, однако же, я думаю, что и для сельдяного лова лучше ограничиться 100 руб. с невода, чтобы более легкой пошлиной содействовать увеличению числа промышленников. Хотя и здесь говорю только об Азовском море, однако же, не могу не присовокупить, что, в случае обложения пошлиной керченского сельдяного промысла, необходимо будет принять ту же меру и относи­тельно сельдяного лова феодосийского, так как он находится совершенно в тех же условиях, как и керченский. В облегчение же жителей Феодосии, можно бы было снять с них обязательство уплачивать по 24 руб. с лодки, за лов рыбы и устриц, — так как, за единственным исключением сельдяного промысла, производимое там рыболовство вовсе не так значительно и прибыльно, чтобы облагать его пошлиной, тем более, что в прочих частях Черного моря пошлины с рыбо­ловства никакой не взимается.

Принятое на Каспийском море разделение выдаваемых билетов на годовые, весенние и осенние, (оно допущено в видах облегчения промышленников), на Азовском море было бы весьма затрудни­тельно, так как при рассеянности лова трудно бы было учредить достаточно бдительный надзор за тем, чтобы ловцы, имеющие только полугодовые билеты, не производили по ним лова, по истечении срока их. Но правило для зимнего лова, — правило по которому взявший годовой билет пользуется им бесплатно, а не имеющий такового должен вносить по 20 руб. за право на подледный лов, должен бы и здесь иметь свое применение, так как этот чрезвычайно выгодный для ловцов промысел по причине дорогой цены рыбы в зимнее время, не мог бы без несправедливости оставаться бесплатным, когда за относительно менее выгодный и требующий больших издержек летний лов будет взимаема пошлина.

Надзор за непроизводством безбилетного лова. Для надзора за тем, чтобы не производилось в море беспошлинного лова, кажется, было бы достаточно двух смотрителей или ревизоров, из которых один наблюдал бы за пространством берега от Керченского пролива до Мариуполя, а дру­гой от Мариуполя вокруг Таганрогского залива, до границ владений кубанского казачьего войска. Хотя пространство, подлежащее ведению каждого смотрителя, простиралось бы на несколько сот верст, однако тщательный надзор за ним не превышал бы средств добросовестного расторопного чинов­ника, потому что в Азовском море лова в открытом море не производится, и чиновнику доста­точно бы было, от времени до времени, объезжать по берегу порученное его надзору пространство, останавливаясь на заводах или станах, куда лодки ежедневно ворочаются, не оставаясь долго в море на якорях. Сверх того, обязанность не допускать беспошлинного лова должна бы конечно лежать и на местных полицейских властях. Всего труднее было бы наблюдать за тем, чтобы не было безбилетного лова в зимнее время, когда промышленники рассеиваются по льду. Но этот лов сосредоточивается преимущественно внутри Таганрогского залива, куда на это время могли бы съезжаться оба смотрителя. Сверх того, для надзора за донскими промышленниками, которым билеты для вольного лова выдавались бы от войскового начальства, как это объяснено в отчете о донском рыболовстве, необходимо бы и со стороны войска назначать одного смотрителя или ревизора. В зимнее время и этот войсковой ревизор должен бы помогать двум остальным. Если бы им придать не­большую команду казаков, то, кажется, средств этих было бы достаточно для надзора за тем, что­бы не производилось беспошлинного лова и в зимнее время. Наконец, подобно тому, как для тщательного надзора за волжским и каспийским рыболовством признано полезным учредить двоякий надзор, один правительственный, а другой общественный, — и в Азовском море могла бы кажется с пользой быть применена близкая к тому мера. Рассеянность азовского рыболовства вдоль всех берегов его и то обстоятельство, что те местности, где размножается азовская рыба, т. е. Дон и Кубань, находятся во владении войск донского и кубанского, делает совершенно излишним, для азовского лова, учреждение подобное астраханскому рыбному комитету, ибо лов в море может про­изводиться без всяких ограничительных правил, с единственным лишь условием уплаты пошлины. Но рыбная ловля составляет промысел весьма доходный, так что для него нисколько не было бы стеснительно, если бы сверх налога государственного, он был бы еще обложен пошлиной в пользу земства, например в размере одной пятой доли первого, т. е. по 10 руб. с каждой лодки, и по 20 руб. с невода. Таким образом и земство прилежащих к морю уездов было бы заинтересовано в том, чтобы налог с рыбных ловель собирался в полном размере, и оно нашло бы конечно со своей стороны средства для контроля над правильностью производства сбора, — контроля, от которого, как промышленникам, так и чиновникам правительства, было бы трудно что-либо скрыть.

Специальный обзор азовского рыболовства в главнейших местностях его производства. Со­брать точные сведения, о количестве лодок и неводов, занимающихся в настоящее время рыбо­ловством в Азовском море, могут лишь местные полицейские власти; но и эти сведения не пред­ставили бы точного основания для исчисления размера дохода, который должна получить казна с на­лога на азовское рыболовство, ибо с установлением действительной свободы рыболовства в море в самом скором времени увеличится число занимающихся этим промыслом. Собранные экспедицией сведения о числе лодок, количестве снастей и уловов рыбы должны были, по самому характеру азовской промышленности, остаться отрывочными, и поэтому они могут служить лишь некоторым масштабом для предположительной оценки степени значительности этого сбора. Поэтому представляю собранные мной разнородные и отрывочные статистические данные, отдельно для каждого из значительнейших мест для лова, и к ним присоединяю важнейшие сведения о способах лова, приготовления продуктов, отношений хозяев к работникам и цен на рыбные товары, в которых замечаются некоторые особенности в различных местностях.

Обзор этот начну с границ владений кубанского войска.

а) Ейский участок. На Ейской косе вообще на том 29-верстном участке, который отошел от кубанских казаков, лов довольно значителен, потому что, по словам казаков, улов на нем не уступает улову должинскому, но число лодок и неводов, здесь употребляемых, мне неизвестно. Расчет хозяев с работниками производится по паям, на основаниях, в подробности изложенных при описании кубанского рыболовства. Прасолам сдают рыбу, в летнее время, по уговорной цене: икряного осетра по 5 руб. штуку, икряную севрюгу и холостого осетра по 1 руб. 50 коп., икряную белугу втрое против цены осетра, а весовую рыбу, т. е. яловую (холостую) белугу и севрюгу, от 50 до 70 коп. пуд. В ейской местности производится и зимний лов, как ставными сетями, так и крючьями. Первыми ловят преимущественно сулу и тарань. Зимний лов не достигает еще здесь той значительности, как выше в Таганрогском заливе.

б) Сазальницкая коса. Об отношениях здешних промышленников к владельцу косы было сказано выше. Здесь выезжают около 50 лодок крючных ловцов. Неводного лова вовсе не производится, вероятно потому, что коса эта очень низменна и при низовых ветрах вся затопляется водой, как это случилось в мое посещение этой местности. После таких наводнений, производится здесь довольно значительный лов сомов и сазанов, зашедших вместе с водой и по слитии ее остающихся на мели по колдобинам и вообще низменным местам, долее остающимся под водой.

Сазальницкий лов разделяется на 4 периода: весенний до Николина дня; летний или меженный, до Успенья; прасол или осенний, до замерзания моря, и зимний или подледный. На весенний и прасольный ловы крестьяне заключают контракт с подрядчиком, всей деревней, так что если бы кто и не забирал у него в долг сети и снасти, все же непременно обязан доставлять рыбу ему одному, по уговорной цене. Причина этого была изложена выше. Цена эта составляет на икрян­ого осетра 16 руб. асс., на ялового осетра и икряную севрюгу 5 руб. асс., на икряную белугу 60 руб. асс. Эти цены относятся к мерной рыбе. Для осетра мера эта принимается в пять четвертей от глаза до третьей от хвоста боковой жучки (щитика). На весовую рыбу (яловую белугу и севрюгу) ряда 3 руб. асс. за пуд. В летнее время лов обыкновенно ничтожен, — рыбы хватает лишь на соб­ственное употребление. Поэтому в это время года ряды не бывает, и продажа, если бы поймалось достаточно, для нее вольная. В это время посторонних работников не нанимают, которых вообще на Сазальнике мало, ибо все крестьяне — сами ловцы, да и они по большей части расходятся на полевые работы. В зимнее время лов также вольный. Он несравненно выгоднее для ловцов всех остальных, потому что в это время собирается на лед множество прасолов, и здесь, как и вообще на пространстве всего Таганрогского залива, образуется как бы ярмарка, где покупщики один перед другим наддают цену. И здесь покупают рыбу по глаз, и цена возрастает, смотря по величине рыбы, но в пропорции сильнейшей, нежели увеличение в длину. Икряная севрюга доходит, в это время, до 10 руб. асс., яловая от 70 коп. до 1 руб. сер., осетр икряной идет от 15 до 20 руб. сер., а икряная белуга до 200 руб. асс. За подледного леща дают от 6 до 10 руб. сер. за сотню, но когда наберется много ловцов и улов большой, то цена эта упадает до 4 и даже до 2 руб. сер. Сула бывает обыкновенно по 15 руб. сер. сотня, т. е. средним числом втрое дороже летнего; если же принять во внимание, что рыба не требует ни соли, ни расходов на приготовленье, то может быть и вчетверо. Так как на Сазальнике не употребляют неводов, то белая рыба ловится в достаточном количестве только зимой; весенняя же и просольная идет почти единственно для домашнего употребления. Всего меньше попадается здесь сазана и сома (почти единственно во время упомянутых наводнений), посему на них и не бывает настоящей цены.

Для лова соединяются сазальницкие крестьяне в артели. Пойманную рыбу продают сообща, а деньги делят по паям, принимая за единицу 1,000 крючьев, вошедших в складчину. За баркас же дают хозяину его, с каждой тысячи крючьев, по 2 руб. асс. Орудия лова — летом крючья, а зимой и сетки. Первые ставят преимущественно по мелким местам недалеко от берега, так что при выгонных ветрах приходится иногда перебирать пешком; на глубине же двух и трех саженей лов, говорят, уже плохой. Ячеи ставных сетей различны, смотря по рыбе, для лова которой вы­ставляются; длина их обыкновенно в 20 сажень и их ставят по 5 и 10 в ряд. Они бывают обыкновенно трехстенные, что называют здесь с порежью, т. е. две наружные стены крупноячейные. В 1863 году на Сазальницкой косе, в весеннее и осеннее время, прасол скупил до 15,000 пудов балыка и до 3,000 икры, т. е., по меньшей мере, на 70,000 руб. сер. Со стороны промышленников лов считается хорошим, ежели он доставит по 1000 руб. асс. на лодку.

в) Старая Маргаритовка. В соседних с Сазальницкой косой местностях, именно в селениях Порт-Катоне (Княжья Милость и Кругленькое тож), и Новой Маргаритовке, существуют те же способы лова, рыболовные обычаи и цена на рыбу. Но в Старой Маргаритовке они уже несколько меняются. Здесь участники в лове не делят добычи по паям, принимая за единицу 1,000 крючьев, а каждый замечает свою снасть и берет то, что на нее попалось; за баркас же также платят хозяину по 2 руб. асс. и по 50 коп. сер. Ряда с прасолом производится здесь не целой деревней, а вольно, так что только тот поставляет ему рыбу, кто берет в долг снасть. Если вступивший в такое обязательство продаст украдкой рыбу другому, то хозяин такому уже никогда взаймы ни денег, ни снастей, для приготовления к лову не даст; но если он не в состоянии выплатить ему долга, вследствие недоловов, то это не мешает верить ему впредь; — известная и повсеместная тактика, посредством которой скупщики рыб держат ловцов в зависимости от себя. Ряда бывает здесь на весенний лов, межень и первую половину прасола, т. е. до 8 сентября: за икряного осетра 16 руб. асс., за ялового осетра и икряную севрюгу 5 руб. 50 коп. асс.; во вторую половину прасола цена увеличивается: за икряного осетра до 5 руб. сер., а за ялового и икряную севрюгу до 6 руб. асс. На вес яловую севрюгу не продают, а отдают по 30 коп. сер. за штуку; на белугу же ряды вовсе нет, а продают всегда по вольной цене, яловую с веса, а икряную на глаз. Главные снасти летом крючья, а зимой ставные сети. И здесь самый доходный лов зимний. Мера красной рыбы та же, что и в Сазальнике. Когда покажется шуга, т. е. первый лед, ряда прекращается, и многие оставляют лов, опасаясь порчи снасти; также точно и в меженное время скорая порча сетей и веревок составляет одну из причин, по которой многие оставляют лов. Так как здешняя рыба скупается многими прасолами, то трудно узнать, сколько ловится рыбы именно в этой местности.

г) Кут залива от Чубурской косы. Начиная от Чубурской косы далее вглубь залива, по причине множества собирающихся сюда скупщиков рыбы, ряды с прасолами не бывает; а всегда продают вольной ценой, и потому цены более изменчивы, хотя, средним числом, они и выше, чем в местностях, где условливаются наперед в цене. Осетр, с 20 руб. сер. зимой, падает к марту до 10 руб., а к Троице до 3 руб. сер. за штуку. Белуга с 3 руб. сер. пуд зимой — до 50 коп. сер. пуд летом. В этой части моря различают также четыре периода лова, но несколько иначе их разграничивают. Именно весенний лов считают до Троицы, межень, для белой рыбы, от Троицы до Покрова, а для красной рыбы только до Успенья; время, остающееся до замерзания моря, считают осенним ловом или прасолом. Наем рабочих происходит почти исключительно из добычи, т. е. из половинного улова, с дележом расходов на харчи пополам, между хозяином и работниками.

По северному берегу Таганрогского залива, в границах Таганрогского градоначальства, полагают, что ценность уловов не превышает 10,000 руб. сер. На зимний лов собираются сюда жи­тели из деревень даже довольно удаленных от берега, которые в летнем лове никогда не участвуют. Так например с деревень, лежащих по Миусу, почти все отправляются на лед и выручают от 100 до 150 руб. сер. на сани. Те, которые не имеют своих лошадей, саней, снастей и провианта, идут в работники, за прокорм и из пятой части улова.

В куте залива от противолежащих кос Чубурской и Беглицкой считают средний улов в 50,000 пудов красной рыбы, 6,000 пудов икры и 100 пудов клею; причем количество севрюги относится к количеству осетра как 3:1; белуга же составляет по весу 1/10 долю севрюги. Цен­ность этого улова нельзя положить менее чем в 160,000 руб. сер., а по пропорции с ловом на Са­зальницкой косе, число лодок нельзя принять менее 120.

д) Миусский округ. Вдоль прибрежья миусского округа земли войска донского считается семь главных заводов, принадлежащих донским помещикам, кроме множества мелких ловцов, из казаков, равно как и из иногородних, которым на некоторых косах дозволяют ловить. Астраханские ловцы рядятся поставлять рыбу: икряного осетра по 5 руб., икряную севрюги и ялового осетра по 1 руб. сер. штуку, икряную белугу по 1 руб. 50 коп. сер., яловую белугу от 75 до 80 коп. сер., а яловую севрюгу по 80 коп. сер. пуд. Местные ловцы, которые, по вышеизложенным причинам, не могут соперничать с астраханцами в количестве улавливаемой на лодку рыбы, берут дороже, ибо астраханцев не достаточно, чтобы перебить у них весь промысел. Астраханские ловцы (собственно волжские) берутся и зимнюю рыбу поставлять одному хозяину, но только без ряды, а с торгу, но все же дешевле, чем при вольной продаже; — этим хотят они себе обеспечить сбыт. Летняя цена красной рыбе, по которой сбывают ее прасолы, изменяется от 1 руб. 30 коп. до 1 руб. 50 коп. пуд. Летний лов белой рыбы здесь не велик и производится всего 12 неводами. Ценность уловов миусского округа оценивают в 400,000 руб. асс., что заставляет предполагать на этом пространстве не менее 80 крючных лодок. О значительности уловов в миусском округе и в куте Та­ганрогского залива можно судить, по показанию ростовского купца Грибанова, скупающего большую часть здешней рыбы. Весной 1863 года, в течение двух самых уловистых недель, было привезено к нему до 5,000 пудов икры.* Здесь замечают, что хорошие уловы почти всегда соответствуют многоснежным зимам, или господству верховых ветров в весеннее время, ибо оба эти обстоя­тельства усиливают приток из пресной воды, привлекающий красную рыбу.

е) Участок мариупольских греков и Бердянская коса. Вдоль берега, находящегося во владении мариупольских греков, т. е. к западу от реки Калмиуса, до границ Таврической губернии (здесь лежит весьма уловистая Белосарайская коса, морской берег которой известен под именем Ви­ноградной косы), находится 30 крючных заводов, (в том числе шесть больших балычных), не­которые из коих употребляют до 150,000 крючьев; на всех же заводах полагают более 1,000,000 крючьев. Если считать по 15,000 крючьев на лодку, то выходит, что на этом пространстве занято около 70 лодок крючным ловом. Неводов ходит здесь сорок. Рыбу постав­ляют хозяевам по следующей уговорной цене: икряного осетра 4 руб. 25 коп. штуку, икряную сев­рюгу по 1 руб., весовую рыбу по 50 коп. пуд. Сами же хозяева продают икряного осетра по 50 коп., икряную севрюгу 40 коп. и весовую рыбу 30 коп. и дороже. В весну 1864 года один завод, имевший 35,000 крючьев, заловил 400 штук икряной севрюги, 35 икряных осетров, одну икряную белугу в 12 пудов весом и 250 пудов весовой рыбы. Это дает нам возможность составить расчет, как общей ценности улова, так и выгод хозяина. Половина, приходящаяся на хозяйскую долю, составляет:

 

руб. коп. руб. коп.
200 икряных севрюг по 1 40 280 0
18 ½ осетров по 4 75 87 87
6 пуд. икряной белуги по 1 40 8 40
120 пуд. весовой рыбы по 0 80 100 0
Итого 476 27

 

Разность продажной и уговорной цен, на забродческую половину, составляет:

руб. коп. руб. коп.
на 200 икряных севрюг по 0 40 80 0
18 ½ икряных осетров по 0 50 9 25
6 пуд. икры белуги по 0 40 2 40
125 пуд. весовой рыбы по 0 30 37 50
Итого 129 0

 

 

руб. коп.
Всего же хозяйственного дохода 605 42
На долю работников останется 347 12
Ценность улова вообще 952 54

 

Тысяча крючьев со снастью, по таганрогским ценам, стоит от 14 до 15 руб.; на весь завод составит около 500 руб. Стоимость лодки с оснасткой нельзя определить выше 100 руб. Еже­ли на 35,000 крючьев положить две лодки, то для заведения крючного завода таких размеров надо употребить до 700 руб. Считая по 10% получим 70 руб. ежегодного расхода. Ремонт лодки и крючьев состоит от 100 до 150 руб. Следовательно, вообще до 200 руб. ежегодного расхода. Харчи, состоящие лишь из муки и пшена, увеличивают его еще рублей на 50, так что чистого до­хода останется около 700 руб.; 100 руб. пошлины за годовой билет — составит, таким образом, не более 1/7 от доли чистого дохода. Но и этот расчет еще значительно, может быть вдвое, преувеличен. Доход вычислен только с весеннего рыболовства, а годовой билет должен давать право и на осенний, на прибыльный зимний ловы. Кроме того, валовой доход в 950 руб. определен по улову, который был, вероятно, ниже среднего. Если 35,000 крючьев добыли на 952 руб. 54 коп. рыбы, то на 1,000,000 дол­жно бы получить ее на 27,214 руб., но по сведениям, доставленным бердянским купцом Кобозевым, главным рыбным промышленником в этой местности, средним числом, добывается в мариупольском участке весной и осенью на 55,000 руб. красной рыбы и ее продуктов, т. е. слишком вдвое против вычисленного мной, на основании принятого для расчета залова. На том же заводе, в 1860 году, при 27,000 крючьях, пай каждого из восьми забродчиков составил 80 руб. сер.; так как в этом году рыба поставлялась хозяину без ряды, а по чем продается, то это со­ставит уже 1,280 руб. валового дохода, несмотря на то, что число крючьев было меньше (на целую четверть). Из этого видно, что предлагаемый налог в 50 руб. с крючной лодки должен считаться весьма умеренным. Употребляемый ныне способ ряды с забродчиками считается хозяевами маловыгодным, и потому многие стараются нанимать астраханцев, с которыми и заключают следующие условия. Им поставляет хозяин снасть по 25 руб. за 1000 крючьев (на 35,000, следовательно, на 875 руб., по этой номинальной цене) в долг, уплачиваемый рыбой, по уговорной цене, по которой они должны доставлять тому же хозяину и весь перелов. Подобные же условия заключают хозяева с своими работниками и на Бердянской косе, смотря потому, подряжают ли астраханцев, или забродчиков местных и приходящих из малороссийских губерний. На этой косе 12 крючных заводов, с таким же числом лодок, и 23 невода. По сведениям, доставленным г. Кобозевым, ценность уловов, получаемых, начиная от мариупольского участка до Бердянской косы включительно, составляет 75,000 руб. для красной рыбы и 175,000 для белой рыбы, всего 250,000 руб., из которых 104,000 приходится на Белосарайскую косу (с Виноградной), 90,000 на Бердянскую и 56,000 на прочие местности, лежащие, как между устьями Калмиуса и Белосарайской косой, так и между этой последней и Бердянской.

ж) Косы Обиточная и Федотова. Как велик улов на Обиточной косе, мне неизвестно. По причине стеснений тамошнего лова, на ней было только три крючных завода, не более как с пятью лодками, и не было ни одного неводного. На Федотовой косе, в настоящее время, лов также не велик. В этих местностях приготовляют в летнее время особый, низкого качества сорт икры, называемый постромой, подобный астраханской ястычной. Жировую икру, т. е. еще неразвившуюся и окруженную большим количеством жира, которую нельзя пробить (отделить зерна икры), опускают целиком в ястыке в тузлук. Она продается лишь на месте копеек по 5 фунт.

В западной части моря, где лед не стоит постоянно, а часто разносится, подледный лов весьма убыточен, потому, что вместе со льдом уносит и снасть. Против этого придумали способ установки крючьев, при котором они не находились бы в сообщении со льдом. Порядки крючной снасти утверждают на кольях, вбиваемых чрез проруби в дно, и около них ставят отдельно знак, указывающей на место, где расположена снасть. Знак этот состоит из длинного шеста, привязанного веревкой к вбитому в дно колу. Шест, не будучи утвержден неподвижно, беспрестанно качается и потому не примерзает ко льду. Когда льдину относит, шест проскальзывает под лед, который и проносится над ним, после чего знак опять выходит на поверхность и указывает место снасти. На переборку ездят только после относа льда, попавшаяся же рыба остается в холодной воде до месяца живой, потому что не закачивается, как в спокойной воде под льдом.

з) Арабатская коса и северный берег Керченского полуострова. На Арабатской косе, лов в 1866 году, по собранным мной сведениям, занимал 8 заводов с 11 лодками. Начиная от Керченского пролива до начала Арабатской косы четыре рыболовных местности: 1) Еникале, где кроме сельдяного лова, производится и крючной лов красной рыбы мелкими промышленниками, имеющими от 5,000 до 10,000 крючьев. Этим ловом занимается до шести лодок. 2) Чайгуне, где до 20,000 крючьев. 3) Казантип Серикова. Это самый значительный завод для лова красной рыбы на всем Азовском море, после Ачуева. Здесь устроены тоже ледники, по-здешнему, холодники, для соления рыбы и икры. По словам приказчика Серикова, налавливается у них кругом до 15,000 пудов рыбы. В течение только осени 1863 г. поймали в Казантипе до 4,500 пудов красной рыбы. Сериков — харьковский купец, главный торговец рыбой на Азовском море; кроме рыбы собственного приготовления, он много скупает ее. В 1857 году было у него до 60,000 пуд. рыбы, до 25,000 пудов икры и до 800 пуд. клея. Следовательно, не менее как на сумму от 400,000 до 500,000 руб. сер. Количество клея, скупленное им, представляет собой весь улов Азовского моря, который, следовательно, равняется ¼ или 1/5 каспийского улова, но сюда надо еще прибавить всю зимнюю рыбу, из которой клей не вырезается. 4) Китень, где находится значительный завод Барабаша. Сколько во всех этих заводах лодок, мне не известно.

Влияние крючной снасти на качество балыка и вообще мнимая вредность этого орудия лова. Северный берег Керченского полуострова и южная часть Арабатской косы славятся приготовлением самого лучшего балыка, без сомнения потому, что к здешним берегам рыба подходит очень рано, и уже в марте, когда еще довольно холодно, можно заняться приготовлением этого продукта. Описывать способ приготовления балыков я здесь не стану, потому что вкратце представил его уже в другом месте, в подробности же будет оно изложено при техническом описании Азовского и Черноморского рыболовств. Но здесь надо коснуться влияния крючного лова на качество балыка, приготовляемого из пойманной этой снастью рыбы, так как это составляет один из доводов, приводимых противниками крючной снасти, в доказательство ее вредности. Как в отчетах о кубанском и донском рыболовствах, так и в настоящем отчете, я при разных случаях несколько раз говорил уже об этом спорном предмете; считаю, однако же, не лишним еще раз возвратиться к нему, чтобы рассмотреть его в целом, со всех сторон. Все доводы, против допущения крюч­ного лова, сводятся к следующим четырем пунктам:

1) Крючная самоловная снасть препятствует ходу рыбы.

2) Срывающаяся с крючьев рыба погибает и таким образом пропадает без пользы для человека.

3) Рыба, пойманная на крючки, закачивается, во время волнения, и или должна быть выбрасываема, или же если, по алчности промышленников, солится, то составляет продукт дурного качества, даже вредный для здоровья.

4) Ранки, оставляемые крючьями на рыбе, портят приготовляемый из нее балык.

Крючная снасть ловит рыбу, следственно несомненно препятствует ее ходу, а потому это возражение применяется ко всякому орудию лова без исключения, и из сего следует только, что и крючьями, точно также как сетями, вентерями, неводами не должно перегораживать рек, гирл, проливов и т. п. Притом очевидно, что порядки крючьев, даже если выставлять их в несколько ярусов, не могут в такой мере перегораживать водовместилища, как это делают хватающие от дна до поверхности, сетяные снасти различных наименований. Я уже упоминал, что астраханские ловцы противились допущению ставных сетей в баканных линиях перед устьями Волги; также точно промышленники близь Миусского лимана уверяют, что крючья, которыми заставляют его гирло, не вредят входу в него рыбы, а опасаются только ставных сетей.

Мнение о том, что срывающаяся с крючьев рыба обыкновенно умирает, опровергнуто уже г. академиком Бэром.* Если это и случается, то чрезвычайно редко. Членам, как каспийской, так и азовской экспедиций, чрезвычайно редко случалось видеть выкинутых на берег мертвых рыб осетровых пород, и напротив того весьма часто попадаются эти рыбы, с совершенно зажившими ра­нами от крючьев, с которых им удавалось прежде сорваться. В Азовском море была, между прочим, поймана белуга с крючком в теле, наружная часть которого чрезвычайно потонела от ржавчины, тогда как находившаяся в теле рыбы, предохраненная жиром от действия воды и воз­духа, была совершенно как новая.

Закачивание рыбы на крючьях действительно случается, если она долго остается на них в теплое летнее время, потому что бури мешают выезжать на переборку. Замечательно однако же это возражение, почти неизвестное на Каспийском море, употребляется лишь на Азовском, что должно приписать худшему устройству азовских лодок и малой опытности здешних ловцов управляться с парусами, так что они не отправляются на переборку тогда, когда астраханские рыбаки не заду­мываются выезжать в море. Пример приходящих с Волги промышленников начинает уже действовать и на здешних ловцов. Если будет принято предлагаемое установление пошлины с каждой морской лодки, то нет сомнения, что оно еще более побудит их следовать примеру астраханцев, которые выставляют на одну лодку, с меньшим числом рабочих, гораздо большее число крючьев, тогда и это неудобство, представляемое крючьями, в значительной степени уменьшится.

Справедливо также, что большее число ран вредит качеству балыка. Но на балык идет лишь небольшая часть пойманной рыбы, так что всегда есть возможность выбрать такую, которая имеет не много ран, или, что еще лучше, у которой раны пришлись не на ту часть тела, из которой при­готовляется балык. Притом та рыба, которая ловится сетями или неводами, получает ранки от багров, которыми ее зацепляют, чтобы втащить в лодку, так как иначе трудно справиться с такими большими рыбами, как осетры. Эти ранки точно так же, как и те, которые происходят от крючной снасти, должны быть непременно вырезываемы, и тогда, вредя виду, нисколько не вредят качеству балыка. Это небольшое неудобство не может, конечно, идти в сравнение с теми излишними расходами, которые потребовало бы красноловье, если бы допущены были, для морского лова, лишь одни невода и ставные сети. Самое количество ловимой рыбы при этом значительно уменьшилось бы.

К этим четырем доказательствам, приводимым против крючного лова, я прибавлю еще пятое и шестое, которые и составляют истинную причину неблагосклонности, оказываемой этой снасти теми промышленниками, которые, как донцы и уральцы, имея в своем владении реки, куда рыба стремится из моря, весьма естественно желают усилить речной лов, на счет морского. Крючная составляет единственное прибыльное орудие лова красной рыбы в море, и крючной же снастью всего удобнее производить потаенный лов в запрещенных местах. Если заметить на берегу то место, где расположена снасть, то ее можно оставить без всякого наружного знака и вынуть в удобное время, чего нельзя делать с сетками, которые доходят до самой поверхности воды и потому легко могут быть замечены всяким. Это последнее свойство крючной снасти в некоторых случаях действительно может давать повод к злоупотреблениям, но противодействовать этому можно и должно лишь более тщательным надзором, а не совершенным запрещением самого удобного орудия для лова красной рыбы.

Некоторые особенности лова на Арабатской косе. На Арабатской косе и по Азовскому берегу Керченского полуострова, весенний лов начинается с очищением берегов от льда, что в разные годы случается в различное время, обыкновенно же с начала марта. Дабы не пропустить самого начала весеннего лова, нанимают на него работников и приготовляются к промыслу с самого Рождества. Весенняя путина продолжается до Троицына дня. Летом здесь почти не ловят; осенний же лов начинается с половины сентября и продолжается до начала декабря. Здесь употребляют два сорта крючной снасти, известные под именем балберочной, или грузовой, и астраханки, или шматовой. Разница между ними заключается в том, что на балберочную навязывают, через каждые три или четыре крючка, по паре балберок, а через сто крючьев — вместо грузила — камень. На шматовой же навязывают, через каждые 14 или 15 крючьев, по целому пучку балберок от 7 до 10 штук, нанизанных на веревочное кольцо, грузила же вовсе не употребляют. Выгоды этого устройства заключаются в том, что если поймается рыба, то она огружает шмат, и поэтому видно, есть ли рыба на снасти и нужно ли ее перебирать, чего на балберочной нельзя заметить, пока не вытянут снасти, которая вся загружена, хотя бы и не было на ней рыбы, 4,000 крючьев называют здесь ставкой. Первую ставку выставляют, отъехав от берега версты две, и располагают ее непрерывной линией: отъехав еще версты две вглубь, ставят вторую ставку, и т. д. Работни­ков, как обыкновенно, нанимают из полу. Если хозяин сам за кормщика, то он также получает пай из забродчиской половины. Иногда хозяин держит еще одного работника, — по большой части мальчика, за определенную плату, и в таком случае берет себе и его пай.

Общее число лодок и неводов в Азовском море и приблизительное определение дохода с налога на Азовское морское рыболовство.

Из приведенных отрывочных статистических сведений можно, за неимением более точных, составить себе приблизительное понятие, как о числе лодок и неводов, занимающихся ловом в Азовском море, так и о количестве добываемой из него рыбы.

На Сазальницкой косе насчитывают до 50 крючных лодок; в куте залива, начиная от кос Чубурской и Беглицкой, по вероятному соображению, не менее 120; вдоль прибрежья миусского округа около 80; в мариупольском округе не менее 70; на косах Бердянской и Обиточной 17 лодок; на Арбатской 11; итого около 350 лодок. Если прибавить сюда весьма рыбные местности: одну вдоль северного берега Керченского полуострова, а другую от границы владений кубанского казачьего войска до Сазальницкой косы, где находятся две Ейских косы и промежуток между ко­сами Сальницкой и Чубурской, то общее число крючных лодок в Азовском море нельзя принять менее 500. Число неводов известно в точности только от устья реки Миуса до Бердянской косы включительно, а именно: 12 в миусском округе, 40 в мариупольском и 23 на Бердянской косе. К этому числу можно прибавить, по крайней мере, 40 неводов, занимающихся сельдяным ловом в Керченском проливе, что составит вместе 115 неводов; но здесь не перечислены невода, действующие на Ейских косах и большей части Таганрогского залива; так что, не опасаясь преувеличения, можно принять в Азовском море, по крайней мере, 150 неводов. Таким образом, налог, в 100 руб. с невода и в 50 руб. с крючной лодки, доставил бы, по меньшей мере, 40,000 руб. в год. Но надо еще принять во внимание, что на зимний лов собирается много таких промышленников, которые не принимают участия в летнем лове и которые поэтому должны будут брать билеты на зимний лов, а также и то, что с обеспечением промышленников, от произвола береговых владельцев, число ловцов во многих местностях, где ныне мало занимаются рыболовством, значительно увеличится, так что доход, от предлагаемого налога, едва ли составит менее 50,000 руб.

Общее определение ценности улова, доставляемого Азовским морем и его притоками. Мест­ности, из которых имеются сведения о ценностях уловов, именно: Сазальницкая коса, кут Та­ганрогского залива и пространство от устья Миуса до Бердянской косы, доставляют красной и белой рыбы в одно летнее время почти на 600,000 руб. (Сазальницкая коса 70,000, кут залива 160,000, миусский округ 115,000, мариупольский округ и Бердянская коса 250,000 руб.). Если присоединить сюда улов тех местностей, о которых не имеется даже приблизительных сведений, то показанную сумму смело можно увеличить до 800,000 руб. Что эта оценка ниже действительной, можно заключить из следующего соображения. По отзывам промышленников кубанского войска, Ейская коса, отошед­шая от казаков к городу Ейску, по уловам своим не уступает косам Долгой и Камышеватой. Эти же две косы, судя по собранному с них в 1863 и 1864 годах акцизу, который равняется приблизительно 1/15 ценности уловов, доставили одна на 106,000, а другая на 80,000 руб. рыбы и рыбных продуктов. Поэтому ценность одного ейского лова нельзя определить менее чем в 90,000 руб., что более чем вероятно, если гораздо меньшая Сазальницкая коса доставляет на 70,000 руб. рыбы. Лов вдоль Азовского берега Керченского полуострова едва ли может быть оценен меньше этого. Участок между Сазальницкой и Чубурской косой, Арбатская, Обиточная и Федотова косы должны также доставлять на несколько десятков тысяч рублей рыбы. Но и в эти 800,000 руб. входит почти лишь одна цена красной рыбы, так как белая принята в расчет лишь в показании Кобозева, который оценивает летний улов белой рыбы в мариупольском участке и на Бердянской косе в 175,000 руб. Судя поэтому, по крайней мере 200,000 руб. надо приба­вить на ценность летнего улова белой рыбы в прочих частях моря. Чтобы определить всю ценность азовского улова надо бы присоединить к полученному нами 1,000,000 руб. еще ценность зимнего лова, который, по высокой цене рыбы в это время, должен быть весьма значителен. В основание наших вычислений мы можем положить сведения о вывозе рыбы зимой из Ростова, который составлял:

Название рыб Зимой с 1861 на 1862 С 1862 на 1863 С 1863 на 1864
П у д ы
Белуги около 2,000 2,000 4,000
Осетра » 1,000 1,000 3,000
Севрюги » 6000 8,000 5,000
Стерляди » 15,000 15,000 10,000
Итого красной рыбы » 24,000 26,000 22,000
Леща » 250,000 300,000 650,000
Судака » 200,000 100,000 200,000
Тарани » 350,000 200,000 300,000
Итого белой рыбы » 800,000 600,000 1,150,000

 

Для перевода этого, на вес означенного, количества на рубли, мы можем употребить следующие данные. Зимняя цена рыбы, по самому умеренному расчету, составляет для белуги, севрюги и стерляди 3 руб. пуд, для осетра 10 руб. штука, для леща от 6 до 10 руб. сотня, для судака 15 руб. сотня, для тарани 10 руб. тысяча. Вес осетра можно положить кругом в 1 пуд; вес зимнего леща полагается около 100 пуд, судака около 150, а тарани около 20 пуд — тысяча. Так как количество леща более всего меняется в различные годы, то примем цену его в год наиболее изобильный (с 1863 на 1864) в 6 руб. сотня — в наименее изобильный (с 1861 на 1862) в 10 руб., а в год среднего изобилия (с 1862 на 1863) в 8 руб. На основании этих данных получим следующую таблицу ценности вывоза зимней рыбы из Ростова:

Название рыб С 1861 на 1862 С 1862 на 1863 С 1863 на 1864
Р у б л и
Белуги на 6000 6,000 12,000
Осетра » 10,000 10,000 30,000
Севрюги » 18,000 24,000 15,000
Стерляди » 45,000 45,000 30,000
Итого красной рыбы » 79,000 85,000 87,000
Леща » 250,000 240,000 39,000
Судака » 200,000 100,000 200,000
Тарани » 175,000 100,000 150,000
Итого белой рыбы » 625,000 440,000 740,000
Всего » 704,000 525,000 827,000

 

Это составит средним числом в год на 685,000 руб. рыбного товару. К этому надо еще прибавить, по меньшей мере, около 2,000 пудов свежей икры по 20 руб. пуд, так, что средний вывоз продуктов зимнего лова из Ростова нельзя определить менее, как в 720,000 руб. Что тут нет преувеличения, это показывает еще следующее соображение. По сведениям, собранным от ростовских торговцев, зимняя торговля рыбой продолжается около 2½ месяцев, т. е. 75 дней. Во все это время отправляется средним числом до 500 одноконных подвод в сутки, с грузом в 25 пудов на лошадь; принимая среднюю ценность рыбного товара, по местным ценам, менее рубля пуд, мы все-таки получим 700,000 руб. для 37,000 возов. Правда, не все это количество рыбы получается из моря, а некоторая часть идет с Дона и с Черноморья. Но в Черноморье зимний лов невелик и, как было сказано в своем месте, значительная часть зимней рыбы идет оттуда прямо на линию, а также в Одессу. В Дону зимний лов также не слишком велик. С другой же стороны, не вся зимняя рыба идет через Ростов, а часть ее отправляется и из Бердянска и из Мариуполя, так что можно принять, что одно вознаграждает другое. К ценности азовского улова надо еще присоединить ценность керченских сельдей, которых добывается от 5 до 10,000,000 штук ценой от 15 до 18 руб. тысяча, что, следовательно, также составит не менее 100,000 руб.

Итак, весь азовский улов, если не считать ни продуктов всего кубанского рыболовства, ни продуктов донского речного лова, нельзя определить менее, как в 1,800,000 руб. сер. Кубанский улов определили мы по двум годам весьма посредственного лова в 900,000 руб. сер.; менее этого нельзя также принять и для лова донского. Эти соображения приводят нас к заключению, что Азовское море доставляет рыбы и рыбных продуктов на сумму от 3,500,000 до 4,000,000 руб. сер., т. е. около 2/5 каспийского улова и 1/5 улова доставляемого как внешними, так и внутренними водами европейской России и Кавказа.

Мелкие промыслы собственно морских рыб и животных в западной части моря. Кроме пресноводных рыб, составляющих, так сказать, коренное население Азовского моря, поднимающихся в реки для размножения и возвращающихся обратно в море, — в него заходят еще чисто морские породы из Черного моря и также составляют предметы промыслов, хотя и незначительных. Таковы некоторые виды кефали, морской кот (Trigon pastinaca) и, из морских млекопитающих, две породы дельфина Phocaena communis и Delphinus delphis, известные под именем морских свиней, от издаваемого ими звука, похожего на свиное хрюканье. Эти морские породы держатся только близь Керченского пролива и в западной, более соленой, части моря до Геническа.

а) Лов дельфинов. Дельфины попадаются отчасти в невода вместе с сельдями, отчасти нарочно ловятся, сделанными из бечевок, ставными сетями. С них снимают лишь сало, продаваемое от 2 руб. 50 коп. до 3 руб. 50 коп. пуд. Его везут большей частью в Одессу, где очищают для горения в лампах, более же для маяков. С недавнего времени стали употреблять на эти последние ми­неральное масло, дающее более яркий свет. Промысел дельфинов, не только в Азовском море, куда они заходят случайно, гонясь за рыбой, но даже и в Черном, где их очень много, никогда не бывает значителен.

б) Лов морских котов. Лов котов производится летом преимущественно с косы Тузлы, и более с черноморского, чем с азовского, берега ее. Из этих котов, которые достигают 15 ф. веса, берут только одну печенку, для вытапливания из нее жира точно таким же образом, как он вытапливается из тресковой печенки на мурманском берегу. У одного промышленника было выделано до 400 пудов этого жира, идущего на тоже употребление, как и дельфинный, и стоящего 2 руб. 50 коп. пуд. В невод коты попадают вместе с другой рыбой, до самой Долгой косы, где их вытягивают по нескольку десятков в каждую тоню. Получаемый из них жир употребляют для домашних нужд. Говорят, что нельзя их затянуть очень много разом, потому что тогда они ложатся на дно, опускают невод и уходят через верхнюю подбору. Когда их скопляется много, они колют друг друга своими огромными хвостовыми шипами, так что вода окрашивается в этом месте их кровью.

в) Лов кефали. Около Геническа ловят мелкую кефаль (Mugil saliens) и лобанов (Mugil сеphalus). Мелкую обыкновенно маринуют, а лобанов коптят, продавая по 1 руб. 50 коп. десяток. Копченые они чрезвычайно вкусны, но составляют лишь исключительно местный продукт. Ловом и приготовлением этих рыб занимается преимущественно генический житель Кобелянский, имеющий также свой завод на Арабатской косе, на котором приготовляются отличные балыки.

Общие результаты исследования азовского морского лова, перечисление предложенных мер. В этом отчете, заканчивающем исследования экспедиции в Азовском море, мне не представилось случая предложить какие-либо меры, собственно для развития промысла. Все, что можно извлекать из моря, извлекается из него. Однако же, азовский лов нельзя еще назвать чрезмерным, и если речное рыболовство в двух главных притоках моря, а также неразрывно связанный с донским рыболовством лов в Таганрогском заливе, будут устроены на правильных основаниях, изложенных в отчетах о кубанском и донском рыболовствах, то и в будущем нечего опасаться за судьбу азовской рыбной промышленности, несмотря на малую обширность водоема, составляющего ее по­прище. Также точно и приготовление продуктов должно считать удовлетворительным, и хотя здешние икра и клей хуже астраханских, зато приготовление балыка более усовершенствованно и самое соление рыбы, в некоторых отношениях, лучше, чем на Каспийском море, хотя тут и нет ледников. Поэтому все предложения, сделанные в этом отчете, клонятся только к тому, чтобы обеспечить всем, желающим заниматься ловом в Азовском море, ту свободу, которую предоставляет этой промышленности закон, а вместе с тем открыть и для казны новую отрасль дохода, через введение налога на право производства морского рыбного промысла, — налога, который, кроме других причин, требуется самой справедливостью к интересам каспийской и кубанской рыбной про­мышленности.

В заключение повторяю эти предложения:

1) Полосу, назначаемую для пристанища ловцов и устройства временных заведений, необходи­мых для жилья промышленников, для приготовления и сохранения рыбы, которая должна оставаться свободной от всех поборов со стороны береговых владельцев, как частных лиц, так и городских и сельских обществ, определить в 25 сажень шириной, вдоль всех кос и других низменных частей морского прибрежья.

2) Выделение свободной полосы, в общее для всех рыбопромышленников пользование, не распространяется на возвышенные части берега, оканчивающиеся кручью или обрывом; там же, где низменное прибрежье не достигает 25 сажень в ширину, свободную полосу ограничить только этой низменностью.

3) Всякий, желающий участвовать в морском лове, должен брать, для каждой лодки, билет на право производить рыболовство. Вместе с билетом выдаются на каждую лодку по два ярлыка с №, которые прибиваются к носовой части, с каждой стороны лодки.

Примечание. Это же правило распространяется и на сельдяной лов в Феодосийском заливе.

4) Билеты и ярлыки выдаются в каждом из портовых городов Азовского моря, в Геническе и в Ново-Николаевской станице миусского округа и в Феодосии; но дают право на лов безразлично во всех представляемых в общее пользование частях Азовского моря и Феодосийском заливе.

Примечание. Нумерация билетов должна быть отдельная, для каждого места, из которого вы­даются билеты, и сверх № должна быть назначена на них начальная буква города, из которого они выданы. Например, Р. 100 (100 № билета, выданного из Ростова), К. 1000 (тысячный №, вы­данный из Керчи).

5) Билеты на летний лов выдаются только годовые, которые дают право и на бесплатное про­изводство зимнего лова. Они стоят для крючной лодки 50 руб., а для невода 100 руб. Не имеющий годового билета должен брать особый билет на зимний лов, платя за него 20 руб.

6) Для надзора за непроизводством безбилетного лова, назначаются два смотрителя, из которых в летнее время один надзирает за пространством от Керченского пролива до Мариуполя, а дру­гой от Мариуполя вокруг Таганрогского залива, до границы владений кубанского войска.

Примечание. Донское войско назначает особого смотрителя за ловом вдоль берегов миусского округа.

7) В зимнее время все смотрители присутствуют там, где производится главное подлинное рыболовство, на которое промышленники выезжают в море на санях; в помощь им назначается, для той же цели, команда казаков от донского войска.

8) Земству уездов, граничащих с Азовским морем, предоставляется право облагать, как крючные лодки, так и невода пошлиной в свою пользу, которая, однако же, не должна превышать 1/5 доли той, которая будет взиматься в пользу казны.

9) Для надзора, как за сбором этой пошлины, так и вообще за непроизводством безбилет­ного лова, земства прибрежных уездов учреждают и со своей стороны наблюдение в том виде, какой сами сочтут наиболее действительным и полезным.

 

Четвертый отчет

 

Сельдяной лов

 

Хотя главный лов сельдей, обитающих в Черном и Азовском морях, производится в проливе, соединяющем оба эти бассейна, и описание его могло бы поэтому войти в состав первых отчетов, имевших своим предметом азовское рыболовство, я счел, однако же, необходимым отделить сель­дяной промысел от прочих азовских рыбных промыслов, потому что азовская, или, как ее обыкновенно называют, керченская сельдь, держится попеременно, то в Черном, то в Азовском море. Сверх того, так как эта порода сельдей заходит в Днепр, Буг, Днестр и Дунай и составляет предмет довольно значительного промысла в юго-восточном углу Черного моря, — то естественная история ее и основанный на ней порядок лова, в различных местностях, могли быть выяснены только после обзора как всего Азовского, так и всех берегов Черного моря.

Рыбы, составляющие обширное семейство сельдей, за небольшими исключениями, принадлежат к чисто морским породам, которые проводят свою жизнь в соленой воде, не заходя в реки даже для метания икры. Виды, составляющие в европейских морях исключения из этого общего правила, были отделены Кювье в особый род, известный в зоологической системе под именем Alosa, за отличительный признак которого он принял выемку или углубление в верхней челюсти, в которую входит соответствующая ей выпуклость нижней челюсти. К этому отличительному при­знаку присоединяются еще пилообразно-зубчатый брюшной край тела и особенность в цветорасположении, заключающаяся вроде черных круглых пятен, начинающихся от жаберной крышечки. Все эти признаки встречаются и у наших черноморских и каспийских сельдей, что вместе с инстинктом, побуждающим их подниматься в реки, побудило г. академика Бэра причислить кас­пийскую сельдь, известную под именем бешенки, к роду Alosa. Он предпочел таким образом эту совокупность признаков характеристике, взятой от присутствия или отсутствия мелких зубов на челюстях, языке и различных костях, составляющих небо, которую Валансьен, сотрудник и продолжатель Кювье по изданию сочинения о естественной истории рыб, принял за основание при разделении многочисленных видов сельдяного семейства на роды, — характеристике, по которой каспийская и черноморская сельдь должна бы быть причислена к роду Clupea, куда принадлежит и настоящая северная сельдь; между тем как не только образ жизни, но и наружный вид приближает их к алозам, поднимающимся по рекам западной Европы для метания икры, подобно нашим бешенке и керченской сельди. Это сходство наружного вида таково, что сам Валансьен относит каспийскую селедку, основываясь на изображении ее, представленном г. Эйхвальдом (Fauna caspiocaucasia tab. XXXII f. 1) к роду Alosa, несмотря на то, что в описании положительно сказано, что изображенная рыба имеет зубы на внутренних частях рта. Также точно предполагает он, что черноморская и каспийская рыба, названная Палласом Clupea picharpus, принадлежит к роду Alosa, тогда как не может быть никакого сомнения, что Паллас разумел под этим названием именно астраханскую бешенку и керченскую сельдь, совершенно правильно принимаемых им за одну и туже породу, и отличаемых только как разновидности весьма несущественными признаками, и которые обе имеют зубы на внутренних частях рта. Что касается до сходства в образе жизни нашей каспийской сельди и алозы, известной на Рейне под именем майской рыбы Maifisch, то, читая описание, составленное еще в половине XVII века некоим страсбургским жителем Бельднером (цитированное в его «Susswasserfische von Mitteleuropa»), по которому «алоза собирается на поверхности воды, причем их спинной плавник торчит наружу, и они производят такой шум, как будто бы целое стадо свиней вошло в воду», думаешь слышать рассказы наших волжских рыболовов про бешеную рыбу. Если к этому сходству, как наружных зоологических признаков, так и привычек, сближающих сельдь наших южных морей с европейской алозой, присоединить непостоянство признака присутствия или отсутствия мелких зубчиков на различных костях рта у рыб сельдяного семейства, (непостоянство, замечаемое, по наблюдениям знаменитого шведского натуралиста Нильсона, при сравнении разных экземпляров, несомненно, принадлежащих одному и тому же виду); то придем к заключению, что г. академик Бэр имел полное основание причислить каспийскую сельдь к алозам, т. е. к той группе сельдяного семейства наших климатов, которая поднимается в реки для метания икры, несмотря на то, что это противоречит принятому Валансьеном делению этих рыб.

Паллас и вслед за ним большая часть натуралистов считают черноморскую и каспийскую сельдь за одну породу; только г. Эйхвальд отличает их, называя одну Clupea pontica, а другую Clupea caspica, но ни в его описании, ни в самой природе я не могу отыскать никакого признака, который давал бы право различать их, как особые виды. Правда, что изображения, представленные г. Эйхвальдом на таблице XXXII его сочинения, весьма различны между собой; но различие это касается лишь числа черных пятен и общей формы тела, которое у каспийской селедки изображено очень коротким и с весьма выпуклым дугообразно выдающимся, очертанием брюха. Относительно числа пятен замечу, что и между черноморскими сельдями попадались мне нередко экземпляры с большим числом их, и наоборот между каспийскими такие, у которых их было немного, и они были трудно отличимы. Короткая же форма каспийской сельди и сравнительно большая величина головы зависят от того, что оригиналом рисунку служил молодой экземпляр, подобных которому можно во множестве встретить и между керченскими сельдями, именно при начале лова, в конце сентября и начале октября. Выпуклое очертание брюха этих селедок заставило даже дать им название пузанков. С другой стороны, большинство каспийских сельдей во время их лова в Волге имеет такую же удлиненную форму тела, какая на рисунке г. Эйхвальда, присвоена черноморским сельдям.

Таким образом я полагаю, что каспийская и черноморская или азовская сельдь составляют одну породу, один зоологический вид, по совокупности своих признаков гораздо ближе подходящий к западноевропейским алозам, живущим, между прочим, и в Средиземном море, чем к настоящим сельдям, обитающим лишь в Северном и Атлантическом океане.

Обращаюсь теперь к изложению образа жизни азовской и черноморской сельди, т. е. ее переходов из одного моря в другое и из морей в реки, — переходов, на которых основаны различные ловы ее в разное время и в разных местах. В этом отношении, как сейчас увидим, замечаются некоторые различия между сельдями понтийской с одной стороны и каспийской с другой; но и эти различия — чисто внешние и случайные, зависящие единственно от топографических условий обоих бассейнов.

Начнем с осени, как такого времени года, когда производится самый знаменитый сельдяной лов здешней местности.

В первой трети сентября начинает появляться сельдь в Керченском проливе, сначала у Азовского входа в него, повыше Еникале, преимущественно у Опасной косы, верстах в двух к северу от этого города, а уже после южнее Керчи в Камыш-Бурунской бухте и в урочище Эльтыгене. Первая сельдь известна под именем снетковой, потому что гоняется за стаями снетков, под которыми здесь разумеют небольшую морскую рыбу Atherina hepsetus, а также хамсу, т. е. анчоусов. Снетковая сельдь меньше ростом, очень жирна, вкусна и так нежна, что дурно сохра­няется в соли, конечно, при здешнем небрежном способе соления. Этому, кроме нежности рыбы, содействует без сомнения и господствующая здесь еще, в начале осени, теплая погода. В 1863 году было поймано снетковой сельди до полумиллиона штук. С половины октября начинает появляться сорт сельди, называемый пузанком, который, будучи крупнее снетковой, однако не достигает еще величины мерной селедки. Рыбаки обыкновенно считают пузанка за особую породу, и на первый взгляд мнение их может показаться основательным, потому что наружным очертанием пузанок значительно отличается от формы мерной сельди, в чем можно убедиться, сравнив оба рисунка XXXII таблицы в сочинении г. Эйхвальда «Fauna caspiocaucasia, из которых № 1, названный каспийской сельдью, есть ничто иное как пузанок. Но это резкое, на первый взгляд, различие зависит лишь от большей ширины (вышины) тела, сравнительно с его длиной, от выпуклости очертания брюха и от сравнительно большей головы. Но все это не более как временные отличия, сглаживающиеся по мере удлинения рыбы. Поэтому между пузанками и настоящей сельдью существует ряд постепенных переходов.

Пузанок столь же жирен, вкусен и нежен, как и снетковая сельдь, и в свежепросольном виде составляет деликатное кушанье. Он лучше сохраняется в соли, — без сомнения, по причине более позднего времени лова. Ежели бы пузанка вычищать, солить и укладывать в бочонки с голландской тщательностью, то я ни мало не сомневаюсь, что он мог бы соперничать с лучшими голландскими сельдями.

Исключительный ход пузанка длится не долго, скоро появляется и крупная сельдь, которая и идет до тех пор, пока начнет показываться тонкий лед, называемый шерохом, т. е. более или менее густая масса не смерзшихся еще ледяных кристаллов. После этого в северной части пролива сельдь пропадает, но в Камыш-Бурунской бухте, где вода солонее и, следовательно, позднее замер­зает, а в иные годы и вовсе льда не показывается, сельдь держится долее — иногда в продолжение всей зимы. Должно заметить, что сельдь как бы неохотно оставляет Азовское море, потому что стаи ее не проходят через пролив, с тем только чтобы подвигаться далее, а остаются долгое время поблизости его, и часто возвращаются в него обратно, так что наиболее изобильные уловы, по замечаниям камыш-бурунских рыбаков, бывают именно во время этих обратных ходов ее, когда после продолжительных северных и восточных ветров, начинают дуть нагонные южные и юго-западные ветра, временно пересиливающие постоянное течение, направленное из Азовского моря в Черное. В этих случаях сельдь как бы пользуется возможностью возвратиться в Азовское море, при посредстве теплого и соленого течения, прогоняющего лед. Это продолжительное пребывание сельдей в части Черного моря прилежащей к устью Керченского пролива, послужило даже основанием к мнению, весьма распространенному между керченскими сельдяными промышленниками, мало­знакомыми с появлением сельдей в огромных массах по заливам и бухтам кавказского при­брежья, что сельдь вообще держится в продолжение зимы у входа в Азовское море, и только, так сказать, случайно, небольшими косяками идет далее на юг. Это подтверждают они тем, что со вскрытием льда сельдь тотчас же возвращается в Азовское море. Мнение это не основательно и составляет преувеличение, справедливого, впрочем, и верно подмеченного, факта.

Выходящая из Азовского моря сельдь, с замерзанием его, частью направляется к западу вдоль крымского берега до Феодосии, но далее Феодосийского залива в этом направлении не идет, так что на южном берегу Крыма она уже совершенно неизвестна. В Феодосии лов начинается около половины ноября и продолжается всю зиму. Большая часть сельдей направляется, однако, к юго-востоку и идет вдоль кавказских берегов, заходя в Анапе, в бухты новороссийскую, пицундскую, более же всего в сухумскую. В довольно значительном количестве заходит она еще далее на юг до Батума, посещая тамошнюю бухту; но вдоль малоазиатского берега сельди идет уже мало и лишь в небольшом количестве доходит она иногда до Трапезунда, за которым она уже по анатолийскому берегу неизвестна. В сухумской бухте начинают появляться сельди с половины декабря, но в небольшом еще количестве, главный же лов происходит в январе и феврале. Сельди появляются внезапно, большими стаями, между появлением которых бывает обыкновенно промежуток от одной до двух недель. В марте сельди уже совершенно и разом исчезают из Сухума. То же самое должно заметить и о прочих бухтах кавказского берега и о Батуме, с той лишь разницей, что чем севернее местность, тем ранее появляются в ней сельди.

В марте начинает возвращаться сельдь в Азовское море. В это время бывает она чрезвы­чайно худа. Худобу эту приписывают недостатку корма в Черном море, что отчасти и справедливо, ибо, как об этом подробнее будет сказать в своем месте, в те годы, когда не бывает хамсы, в нем немного пищи для рыбы, за исключением той, которая подобно камбале, держится у самого дна и питается живущими на дне червями и вообще мелкими морскими животными. Однако же эта голодность Черного моря не только не единственная, но даже и не главная причина исхудалости возвращающихся весной сельдей, ибо в те годы, когда лов их продолжается всю зиму в Камыш-Буруне и Эльтыгене, эта, остающаяся на месте, рыба также начинает заметно худеть в январе, а особливо к февралю месяцу, — без сомнения потому, что, подобно всем рыбам, и сельдь, перед, приближением времени метания икры, меньше начинает есть. Так и в Норвегии весенняя сельдь, ловимая во время приближения ее к берегам для метания икры, значительно худее осенней.

Весенняя сельдь быстро проходит через Керченский пролив, мало там ловится и уходит в Азовское море. Внутри Азовского моря рыболовство не производится и потому нельзя сказать, как быстро продолжает она путь свой к Таганрогскому заливу и к Дону, где мечет икру. В Кубань со всеми его разветвлениями сельдь не заходит вовсе. Вдоль Арабатской косы также не ловится она в весеннее время. Но уже со второй половины марта и в большем количестве с апреля начинает она ловиться у Долгой косы и далее по лиманам и косам Таганрогского залива, следуя тому же порядку, как при проходе через Керченский пролив, т. е. сначала идет мелкая (молодая), а потом более крупная сельдь. У устьев Дона показывается сельдь не ранее мая и ловится здесь не долее месяца. В Дон поднимается она преимущественно по слабо текущему северному рукаву, известному под именем Мертвого Донца, где главный лов ее происходит по окончании весеннего хода прочей белой рыбы.

Сельдь мечет икру не только в Дону, но и по лиманам и вдающимся в косы мелким бухтам всего Таганрогского залива, как я имел случай убедиться на косе Кривой, где в небольших лиманчиках находил, в начале июля, во множестве небольших селедочек не более ⅓ вершка в длину. При этом надо заметить, что наиболее крупная сельдь мало входит в Дон, а мечет икру в почти пресной воде Таганрогского залива, что совершенно сообразно, как с замечанием, сделанным г. академиком Бэром, что и в Волге бешенка поднимается по рукавам, имеющим более слабое течение, так и с тем обстоятельством, что и в Дону избирает она для своего хода преимущественно слабо текущий Мертвый Донец. Из этого можно заключить, что рыба эта для метания икры нуждается более в пресной, чем в текущей воде.

На Дону отличают по величине четыре разряда сельдей: пластунец, 1000 штук которого весят от 20 до 25 фунтов в соленом виде; пузанок, весящий от 1½ до 2 пудов, тачковая сельдь до З½ пудов и мерная от 5 до 6 пудов. Кроме этого попадается еще буркунец и бешак, не уступающий в величине крупной керченской сельди; но он мало идет в Дон, хотя и несправед­ливо показание некоторых рыбаков, что его вовсе нет в Дону. Редкость крупной сельди в Дону зависит, как от того, что она мечет икру, не доходя до него, так и потому, что вообще ее много вылавливается во время двукратного ее прохода через пролив и по бухтам Черного моря, так что их должно мало возвращаться в прилегающую к Дону местность. Крупный сорт донских сельдей — так называемая мерная, весящая до 5 пудов в тысяче — успевает, вероятно, вырастать и отъедаться к осени до величины мерной керченской сельди, которая кругом весит более 7 пудов в тысяче, что дает менее 8 золотников прироста на каждую рыбу. Более крупные сельди, весящие до 9 и 10 пудов в соленом виде, известные под именем залома, — и в Керчи не часто попа­даются. Самая возможность распределять в торговле донские сельди на 4 или даже на 5 разрядов, которые не соединены между собой постепенными переходами, указывает уже на то, что каждый из этих разрядов состоит из погодков. Мы видели, что сельдяные мальки, найденные на Кривой косе в начале июля и, без сомнения, выведшиеся полтора или много что два месяца тому назад, имели около ⅓ вершка в длину. Таких рыбок по аналогии с кубенским сущем (см. VI т. «Исслед.» стр. 81) должно приходится около 400 на фунт. При быстром росте рыбы вообще, и в особенности молодой, весьма вероятно, что к будущей весне она вырастает до величины пластунца, коих приходится около 50 штук на фунт, следовательно, увеличивается в 8 раз. Приняв пластунца за однолетков, донской пузанок (которого не должно смешивать с керченским) будет двухлетком, т. е. он увеличился на второй год — втрое или вчетверо. Отъевшись и набравшись жира, этот пузанок составляет, вероятно, к осени тот сорт, который известен в керченском лове под именем снетковой сельди. Трехлетки составляют донскую тачковую сельдь, выросшую из пузанков при среднем увеличении в два раза. Она обращается к осени в керченского пузанка, который к весне, став четырехлетком, получает на Дону название мерной сельди. Увеличившаяся в течение четвертого года в полтора раза мерная донская сельдь становится к осени мерной керченской сельдью, сравнительно небольшое число которой, избежав направленного преимущественно против нее лова, становится на Дону и в Таганрогском заливе буркунцом или бешаком, а по возвра­щении в пролив получает название залома. Все это, конечно, только предположение. Но положительные опыты, по самой сущности дела, тут решительно невозможны, изложенное предположение совершенно удовлетворительно объясняет те различия, которые замечаются в величине донских и керченских сельдей, и совершенно сообразно с ходом, которому следует рост рыб.

Периодическое весеннее движение сельдей в Таганрогский залив и в Дон на пресную воду, для метания икры, понятно само по себе, или точнее сказать, подходя под одну категорию со множеством подобных явлений, издавна известных в жизни многих рыб, не удивляет нас, и потому кажется понятным. Но что же заставляет сельдь как бы нехотя покидать Азовское море, входить в Черное, доходить до юго-восточного угла его и опять возвращаться к началу весны в Керченский пролив? Причиной этого выселения сельдей из Азовского моря не может быть метание икры, ибо мы видели, что для этого идет она в Дон и Таганрогский залив, да и вообще неизвестно примера, за единственным исключением угря, чтобы рыба шла для своего размножения из воды более пресной в более соленую. К тому же во время осеннего керченского лова яичники сельдей совершенно пусты, и в них на простой глаз незаметно даже зародышей икринок; во время зимнего лова в Сухуме, тамошними промышленниками также замечено, что сельдь никогда не имеет ни икры, ни молок, да и в марте, при обратном проходе рыбы через Керченский пролив в Азовское море, икра у ней еще не вполне развита. Керченские рыбаки полагают, что сельдь боится льда и, избегая его, уходит на более соленую, немерзнущую воду Черного моря. Эту боязнь сельдей встретиться со льдом подтверждают они общеизвестным керченским промышленникам примером, что когда однажды (года, как обыкновенно, рыбаки не могли мне в точности указать) шерех внезапно появился у Камыш-Буруна, где тогда было много сельдей, то вся стая их бросилась к берегу, так что до 2,000,000 штук осталось на суше. Рыбаки опасались брать их и солить, думая, что на рыбу напала какая-нибудь повальная болезнь. Принимая во внимание как этот рассказ, в справедливости которого не имею ни малейшей причины сомневаться, а также: постепенный переход сельди из Еникале к Камыш-Буруну, по мере замерзания Азовского моря, продолжающийся всю зиму лов сельдей в Камыш-Бурунской бухте в теплые зимы, более сильный лов сельдей в Феодосии и в Сухуме в холодные зимы, — я полагаю, что вообще объяснение рыбаков совершенно основательно, но, что для полноты его, к нему надо прибавить еще некоторые черты. Именно проход сельдей через Керченский пролив начинается еще до половины сентября; следовательно, причина, побуждающая их покидать Азовское море, не может в это время года заключаться в стремлении избежать льда, а по всей вероятности должна быть приписана вообще охлаждению воды, которое для Азовского моря должно наступать гораздо ранее, чем для Черного, не только по его более северному положению, но и по малой глубине. Это же более раннее охлаждение Азовского моря должно оказывать свое действие и на другие породы морских рыб, заходящих в Азовское море из Черного, а в том числе и на так называемых снетков, за которыми сельдь гоняется. Поэтому охлаждение Азовского моря не только заставляет сельдей искать воды с более высокой температурой, но действует на них еще и посредственно, лишая их пищи и при­нуждая гнаться за ней в Черное море. Что в температуре воды заключается та главная причина, которая обусловливает собой переселение сельдей, подтверждается еще, как кажется мне, тем, что рыба, войдя в Черное море, не расходится по всему пространству его, а плывет почти прямо на юг и, дойдя до Батума, далее на запад не идет. Сельдь как бы стремится достигнуть наивозможно кратчайшим путем места с более высокой температурой воды. Обратное передвижение сельди в Азовское море подходит уже под общее правило, по которому большая часть рыб, мечущих икру в реках, идут, при наступлении этого времени года, на пресную воду.

Сравнивая годичный круг эмиграций понтийской сельди с тем, что известно об этом предмете относительно астраханской бешенки, мы встречаем, по-видимому, значительные отличия в образе жизни этих рыб, как будто, подтверждающие устанавливаемое между ними, некоторыми зоологами, видовое различие. В самом деле, бешенка появляется в первой трети апреля близь устьев Волги, подни­мается по этой реке да Самары и выше и, выметав икру, возвращается, или лучше сказать сносится течением назад в море, где исчезает до будущей весны, не составляя нигде предмета лова в последнюю половину лета, осенью и зимой; напротив, главнейший лов понтийской сельди бывает не весной и не в Дону, а осенью и у морских берегов. Как ни значительно это различие, на первый взгляд, оно, однако, вполне объясняется тем обстоятельством, что северная часть Каспийского моря, которая, и по своей глубине, и по малосолености воды, находится в совершенно таком же отношении к остальному пространству Каспийского моря, как Азовское к Черному, не разделяется однако же от него сужением подобным Керченскому проливу, а, напротив того, незаметно в него переходит всей своей шириной. Бешенка, выйдя из Волги, рассеивается по обширному про­странству северной трети Каспийского бассейна, где в летнее время также точно не составляет предмета лова и остается незамеченной, как и керченская, или вообще понтийская сельдь в Азовском море, после ее выхода из Дона и Таганрогского залива. Но эта последняя, побуждаемая холодом и замерзанием Азовского моря, для перехода в более теплое Черное море, должна пройти сквозь узкие дефилеи Керченского пролива, где по необходимости скучивается, и тем обращает на себя внимание прибрежных жителей и вызывает их на лов. Напротив того, переход каспийской сельди из холодной, замерзающей, почти пресной и мелкой части моря — в более теплую, соленую и глубокую может происходить постепенно и незаметно во всю ширину моря без всякого, обраща­ющего на себя внимания промышленников, скучения в густые стаи или косяки. Хотя в южной части Каспийского моря и не производится никакого лова сельдей, но указание г. Эйхвальда, что каспийская сельдь водится преимущественно в южной части моря, хотя и ошибочное, может, однако же, служить доказательством, что рыба эта встречается там по временам в довольно значительных количествах. И так все различие в образе жизни каспийской и черноморской сельди и в характере основанных на нем рыбных промыслов сводится единственно к различию в очертании берегов бассейнов Каспийского и восточной части Черноморско-Азовского.

Но и это различие сглаживается, если перейдем к западной части Черного моря. Здесь северный угол его, принимающий в себя на небольшом пространстве четыре больших реки: Дунай, Днестр, Буг и Днепр, свойствами своими несколько уподобляется северной части Каспийского моря и морю Азовскому. Море здесь мельче, вода преснее и мутнее, и зимой эта часть моря почти всегда замерзает на значительное от берега расстояние. Во все три названные реки идет весной сельдь, но, возвратясь из них в море, она здесь также точно рассевается и не составляет предмета лова летом и осенью, как и в Каспийском море; но на зиму удаляются сельди и из западной части моря в более теплые край и в феврале и марте ловятся в довольно незначительном количестве в Босфоре и прилежащей к нему части Мраморного моря, вовсе не встречаясь в них в прочие времена года, точно также, как в Сухуме и в Батуме.

Сходство в ежегодных эмиграциях каспийской и черноморской сельди не ограничивается этим, а распространяется еще и на реки, в которые эта рыба поднимается для метания икры. В обоих морях идет сельдь только в северные их притоки: в Каспийском море в Волгу, а в Черном и Азовском в Дон, Днепр, Днестр и Дунай, совершенно избегая южных притоков этих морей: Сифидруд, Куру, Терек, Рион и Кубань, хотя эти реки лежат на пути ее из южных частей обоих морей в севернейшие их протоки. Чтобы найти объяснение этому явлению, нам ничего не остается, как сравнить между собой свойства тех рек, которых сельдь избегает, с теми, в которые она поднимается, и если в одном из этих разрядов реки найдутся общие свойства, не встречающиеся в другом, то можно, с большей вероятностью, принять, что в этих отличительных свойствах и заключается именно та причина, которая привлекает или отгоняет стаи сельдей. Такое сравнение покажет нам, что Сифидруд, Кура, Рион и Кубань, в которые сельдь не идет, имеют то общее свойство, что у самого впадения сохраняют еще значительную быстроту, чего не представляют ни Волга, ни Дон, ни Днепр, ни Днестр, ни Дунай, а мы видели выше, что даже в медленно текущих Волге и Доне сельдь избирает рукава с наименьшим стремлением воды. Сле­довательно, в быстроте большей части южных притоков морей Каспийского и Черного, мы находим достаточную причину, препятствующую сельдям входить в эти реки. Однако, причина эта не един­ственная. Терек, по крайней мере, северный рукав его, протекающий через Черный Рынок, имеет течение довольно медленное, но зато он, подобно прочим южным притокам обоих морей, имеет чрезвычайно мутную воду, тогда как вода северных притоков несравненно чище, даже во время половодья. Весьма вероятно, что эта мутность воды также препятствует входу сельдей.

Но сельдь не идет также в Урал, который по северному положению и по своей умеренной быстроте и по степени мутности воды совершенно сходен с Волгой и с северными притоками Азовского и Черного морей. Для объяснения отсутствия сельдей в Урале, кажется мне, нужно при­нять во внимание следующие два обстоятельства:

1) Переход из соленой воды моря — в пресную воду Волги, Дона, Днепра, Днестра совершенно постепенен. Этим посредствующим звеном служит, для Волги, обширное пространство верст 300 в ширину и, по крайней мере, на 100 в длину, которое занято почти совершенно пресной водой. Так как на таком расстоянии и при таком обширном разливе, волжское течение становится вовсе нечувствительным, то и смешение этой пресной воды с соленой совершенно посте­пенно, не представляет резкой грани между морской и речной водой, ясно видимой для глаза, как при впадении большей части других рек. Керченский пролив, Азовское море и Таганрогский залив представляют еще более постепенный переход между соленой морской и пресной речной водой, чем при устьях Волги. Наконец, упомянутый мной более пресный северо-западный угол Черного моря играет ту же роль по отношению к Днепру, Бугу, Днестру и Дунаю. Напротив того, как для южных притоков, рассматриваемых нами морей, так и для Урала такой постепенности не существует и весьма возможно, что быстрая перемена в свойствах воды отпугивает сельдь. Хотя я и не могу прямо утверждать, чтобы быстрый переход от соленой воды в пресную и наоборот, был вреден именно для сельдей, но для некоторых других рыб вредное влияние было неоднократно наблюдаемо. Именно рыбаки из Анапы сказывали мне, что из протекающей там реки заплывают иногда сазаны в море. От действия непривычной им соленой воды глаза у них мутятся и они слепнут. У крымских берегов случилось поймать большого судака, который был доставлен мне еще живым. Глаза его были совершенно мутны, и так как это был единственный признак, отли­чавший его от обыкновенная речного судака, то я полагаю, что с ним случилось то же, что и с анапскими сазанами.*

2) Рыбе, идущей из южной части Каспийского моря, почти невозможно попасть в Урал, не заплыв во вдающийся далеко в море пресноводный разлив Волги; почувствовав же пресную воду, она должна следовать тому направлению, в котором эта пресность увеличивается, ибо инстинкт гонит ее в реку; такой рыбе поэтому весьма трудно попасть в Урал под влиянием привлекающей ее волжской воды. Только той рыбе удобно попадать в Урал, которая живет в восточном заливе Каспийского моря, с юга ограничиваемом Мангышлакским полуостровом; но это пространство почти все замерзает, и, следовательно, сельдь на зиму в нем оставаться не может.

Если не каждая в отдельности, то совокупность изложенных здесь причин: быстрота и мут­ность южных притоков Черного, Азовского и Каспийского морей, резкость перехода от соленой к пресной воде, как в этих притоках, так и в Урале, и, наконец, топографическое положение той части моря, в которую впадает Урал, объясняют, кажется мне, довольно удовлетворительно, почему каспийская и черноморская сельдь идет только в Волгу, Дон, Днепр, Буг, Днестр и Дунай, а не в прочие притоки наших двух южных морей.

Обращаюсь теперь к описанию тех промыслов, предметом которых служит азовская и черно­морская сельдь. Начинаю с важнейшего из них, производящегося осенью в Керченском проливе.

Уже в отчете об азовском морском рыболовстве я в подробности указал на те стеснения, которые терпят промышленники со стороны береговых владельцев Камыш-Буруна и Эльтыгена и на принадлежащей городу Керчи местности у Еникале, и потому к этому предмету здесь возвращаться не буду.

Почти исключительное орудие здешнего лова составляет невод. Только у самой крепости Ени­кале ловят и ставными сетями, связанными из очень тонкой пряжи, с камнями на нижней подборе и с балберами на верхней. В такую сетку, имеющую не более 3 аршин в вышину с ячеями в 1 вершок в стороне от узла до узла, попадает от 200 до 300 штук сельдей. Ловящие этими сетками, как не пользующиеся берегом, ничего не платят в керченскую думу, и если бы этот лов распространился, то они могли бы сделаться совершенно независимыми от береговых владельцев. В Норвегии лов сельдей ставными сетями в последнее время значительно превзошел неводной лов, несмотря на громадные количества рыбы, затягиваемые там иногда в один невод. Такая выгодность сетного лова в Норвегии основана на том, что захождение сельдей в бухты, вход в которые можно запереть, составляет там явление, которого приходится иногда подолгу ждать, тогда как лов сетями постоянный, и поэтому, хотя отдельные заловы ими и далеко не представляют таких блестящих результатов, как отдельные заловы неводами, однако же, в общей сложности — сети получают бесспорное преимущество. Но местность Керченского пролива и порядок хода сельдей, теснящихся всегда к крымскому берегу, обеспечивают здесь постоянство неводных заловов, так что невод всегда сохранит здесь преимущество перед ставной сетью, имеющей на своей стороне лишь одну дешевизну первоначального устройства.

Сельдяные невода имеют от 120 до 500 сажень в длину и от 5 ½ до 6 в ширину или в вышину. В Камыш-Буруне есть невода, доходящие до 650 сажень в длину, и меньшие чем в 500 сажень не употребляются. На верхнюю подбору надеты, поддерживающие невод, балберки, а на ниж­ней или вовсе нет грузил, или только редкие свинцовые таши. К каждому крылу привязывают посредством клячей, т. е. распорных кольев, длинные веревки, связанные из частей, называемых концами, по 75 сажень каждый. Конец в концу привязывается петлей, так что каждый из них легко отвязать по миновании в нем надобности. Таких концов навязывают, смотря по величине невода, к пятному крылу (остающемуся на берегу) по 2, по 3 и по 4, а к бежному не менее 9 и до 12. Других особенностей сельдяной невод не имеет. У каждого невода артель рабочих состо­ит от 10 до 25 человек и находится под начальством, так называемого, атамана. Высыпает, т. е. выметывает, невод всегда сам атаман, который невода сам не тянет, а только наблюдает за правильностью производства тяги, требующей особой сноровки и разных предосторожностей, которые будут в подробности изложены в техническом отчете об азовском и черноморском рыболовстве. Неводные заловы простираются до 300,000 штук сельдей, что случалось, впрочем, только в Ка­мыш-Буруне, где в таком случае выборка сельдей из невода продолжалась от утренней зари почти в течение целого дня. Но такие заловы редкость, и при посещениях керченского лова членами экспедиции ни разу не случалось, чтобы затянули более 400,000 штук за один раз. Так как сельдь идет густыми стаями, то в невод редко попадают вместе с ней и другие рыбы, но иногда залавливают и красную рыбу, бычков, а особливо тарань и рыбцов. Каждый невод должен иметь достаточное пространство для тяги, которое при длинных неводах и значительном числе привязанных к ним концов, должно быть довольно значительно, и море перед ним должно быть очи­щено от всего, могущего препятствовать ходу невода. Такие удобные для тяги места называются салами. У Еникале, где много желающих ловить, таких салов более двадцати. Когда соберется много неводных артелей, то происходит теснота; соседние невода не соблюдают очереди и закиды­ваются внутрь другого невода, т. е. в то пространство моря, которое он должен захватывать при высыпке и тяге, что, конечно, подает повод к беспорядкам, ссорам и дракам. В Камыш-Буруне, где теперь откупщики не дозволяют ловить из-за уплаты частью залова, очищено всего четыре невода, что считается достаточным для здешнего лова, ибо полагают, что к тому только вре­мени, когда выберут из невода рыбу, успеет на том же месте собраться довольно рыбы для но­вой тяги. Впрочем, если расчистить бухту от днищ, затонувших в ней в разные времена судов, то оказалось бы достаточно места для гораздо большего числа неводов.

Сельдяной лов всегда начинается у Еникале на Опасной косе и только поздней осенью переходит рыба в Камыш-Бурун, куда переходили бы и ловцы, если бы откупщики им в том не препятствовали. Это обстоятельство составляет главный вред противозаконного присвоения Камыш-Бурунской бухты владетелями ее берегов, ибо не только хозяева еникальских неводов терпят убытки, не имея возможности следить за передвижением рыбы, но и забродчики, приходящие большей частью из малороссийских губерний, собственно для производства сельдяного рыболовства, остаются без заработков в глухую осень и в начале зимы, когда рыба оставляет часть пролива.

Устройство рыболовных артелей и наем их почти одинаковый с существующими на этот предмет обычаями и на прочих азовских промыслах. Хозяин поставляет лодку и невод и ста­рается приискать опытного рыбака-атамана, которому мог бы поручить управление всем ловом. Уже атаман подбирает рабочих в артель и распоряжается всем ходом лова и посолом рыбы, даже в присутствии самого хозяина. Обыкновенно доля забродчиков заключается в половине всего улова, которая разделяется на ровные паи между ними; атаман получает одинаковый пай с рабо­чими, но сверх сего получает он такой же пай и из хозяйской половины; ежели же атаман очень искусен в своем деле, так что хозяин принужден дорожить им, то получает от него по два и даже по три таких пая. Шестая доля, идущая в пользу откупщика, выделяется до раздела между хозяином и работниками; расходы же на соль и харчи делятся между ними пополам. На некоторых заводах нанимают работников за постоянную цену с тысячи рыбы, именно на заводе г. Шмидта платили в 1863 году по 4 руб. 10 коп. за тысячу мерной сельди, имеющей четыре вершка от глаза до начала хвостового плавника и по 2 руб. за тысячу недомерка. Из этой приходящейся работникам платы вычитается уже только половина стоимости харчей. В Камыш-Буруне, где лов сосредоточен в руках одного хозяина, плата рабочим гораздо менее выгодна. Хотя и тут по­ловина рыбы считается забродческою, но хозяин предоставляет себе исключительное право скупать эту половину, назначая за нее произвольную цену, именно по 4 и даже по 3 руб. за тысячу мерной сельди, а за мелкую только по 1 руб. 20 коп., так что работники получают слишком в половину менее, чем например, у г. Шмидта в Еникале. На такие условия работники идут, конечно, из нужды, и это обстоятельство составляет немаловажную долю того вреда, который причиняется керченской сельдяной промышленности противозаконным присвоением береговыми владельцами исключительного права на морской лов. Как невелика доля, приходящаяся на каждого работника за несколько-месячный тяжелый труд, можно видеть из следующего расчета. В 1863 году было поймано в Камыш-Буруне до декабря месяца, после чего в холодную зиму этого года вся сельдь уже перешла в Черное море, 900,000 мерной и 200,000 мелкой сельди, 450,000 мерной по 3 руб. 50 коп. и 100,000 мелкой по 1 руб. 20 коп. составят 1,675 руб.; так как работников было до 100 человек, то на каждого приходится менее, чем по 17 руб., из чего надо еще вычесть половину стоимости харчей, так что на работника придется не более как по 3 или по 4 руб. в месяц.

В Камыш-Буруне устроены как постоянные жилища для забродчиков, так и строения для посола сельдей; но у Еникале, вдоль Опасной косы, строятся по большей части только временные ша­лаши для пристанища забродчиков во время лова, прикрытые камышом или землей, а иногда только старыми парусами. Каждая неводная артель имеет свой шалаш и к каждому из них приделана четырехугольная загородка из камыша вроде дворика, в котором забродчики варят себе пищу. Постоянных домов здесь только три, которые принадлежат бывшему откупщику Назарову и теперь имеющему здесь свой невод. Для посола сельдей употребляют высокие четвероугольные лари, пред­ставляющие в разрезе форму трапеции. В большие входит до 70,000 сельдей; небольшие же коли­чества солят в бочках. Соление керченских сельдей делается без всякого старания, самым простым способом. В чаны или в бочки наливают тузлук, в который и бросают без всякого порядка, не вычистив и не вынув из них предварительно внутренностей, а только рассортировав по величине на два разряда — мерных и немерных, причисляя к этим последним всех сельдей, не имеющих четырех вершков от глаза до начала хвостового плавника. Самых крупных сельдей — залова, доходящих до шести вершков, по небольшому количеству их, не отделяют от мерных. От времени до времени пересыпают эти неправильные слои солью, полагая от 2 ½ до 3 пудов соли на тысячу мерных сельдей. Дорожа местом, не дают рыбе достаточно просолеть, и дней че­рез двенадцать уже вынимают и наваливают на покрытые рогожами воза, приехавших за сельдями, скупщиков. Так как большие чаны редко случается наполнить однодневным уловом, то и в одном чану находятся не в одинаковой степени просолившиеся сельди. В возы укладывают их рядами, брюшками кверху, всегда в одном и том же направлении. Но так как головы толще хвостов, то на хвосты каждого слоя накладывают по одному поперечному ряду сельдей, чтобы срав­нять вышину голов. Каждый слой пересыпают солью, чтобы сельди досолели дорогой.

В тузлук, из которого вынули сельдей, сейчас же бросают свежих, и только уже вынув из чана несколько перемен сельдей, сливают тузлук в бочки, дают отстояться от песку и дру­гих нечистот, после чего опять вливают его в солила, придерживаясь, как и в Астрахани, того мнения, что будто бы старый тузлук крепче, и что в нем сельди скорее просаливаются. Отчасти это и справедливо, потому что при укладке в него каждой перемены сельдей, пересыпают их но­вой солью, которая с излишком замещает ту соль, которую эти сельди в себя каждый раз впитывают. Тем не менее, неоднократное употребление старого тузлука, насыщающегося кровяными и слизистыми частицами, не может не иметь дурного влияния на качество сельдей.

Количество сельдей, накладываемое на телегу, различно, как по величине рыбы, так и по числу запряженных лошадей. На одноконную телегу кладут не более трех тысяч штук, на тройку же обыкновенно 7,000 штук и 500 штук лишних на растрату. Это составит с небольшим 50 пу­дов на воз; некоторые же исправные извозчики берут и до 70 пудов. Извозчики, забирающие сельдь, не нарочно приезжают за ней, а берут ее как обратную кладь на возвратном пути из Крыма, куда привозят разный товар. Обыкновенная цена с пуда сельдей до Харькова составляет от 75 до 90 коп. Сельдь везется всегда по Арабатской косе, так как здесь не только ближе, но и дорога гораздо лучше, чем через Перекоп. Главный сбыт сельдей — в новороссийских, малороссийских, юго-западных и отчасти в курской и орловской губерниях; и, несмотря на плохое качество сельдей, сбыт их совершенно обеспечен, как можно заключить из возрастающей на них цены. Еще на памяти нынешних промышленников целый одноконный воз продавался по 7 и 8 руб., нынче же обыкновенная цена им от 17 до 18 руб. за тысячу мерных сельдей, так что, в каких-нибудь двадцать или двадцать пять лет, сельди вздорожали в шесть раз. За недомерок дают от 5 до 6 руб. за тысячу.

В уловистые годы налавливают в Камыш-Буруне от пяти до семи миллионов штук, в Еникале до 2,500,000 и в Эльтыгене до 500,000, и того от восьми до десяти миллионов штук. В Феодосии в холодные зимы также налавливают до 1,500,000 штук, но уловистые годы в проливе почти никогда не совпадают с таковыми же в Феодосии, так что десять миллионов штук должно считать за высший улов сельдей у берегов Крыма, — улов, ценность которого составит приблизительно от 100,000 до 150,000 руб. В 1863 году при весьма посредственном улове было наловлено в первую, впрочем самую уловистую, половину лова до 1,200,000 штук в Еникале, до 1,100,000 в Камыш Буруне и до 300,000 в Эльтыгене; всего до 2,600,000 штук сельдей.

Дурное соление превосходных, по своим природным качествам, керченских сельдей давно уже обращало на себя внимание правительства. С целью ввести улучшенные способы соления два раза были приглашаемы иностранные мастера. Именно в 1833 году был приглашен голландец Вей, который, осмотрев наши сельди, нашел их не уступающими голландским, хотя, по моему мнению, между ними не может быть никакого сравнения, так как они принадлежат совершенно к другой породе, нежели голландские сельди. Соль, добываемую в окрестностях Керчи, Вей признал также достаточно хорошей для приготовления наших сельдей по голландскому способу. Так как сделанный Веем опыт в малом виде совершенно удался, то была составлена инструкция для соления сельдей по голландскому способу, а для наблюдения за исполнением этих правил был учрежден род ко­митета из шести керченских граждан, под председательством керченского градоначальника, кото­рому вменены были в обязанность наблюдение за ловом и приготовлением сельдей, удостоверение в качествах и представление отличившихся промышленников к награждению медалями и похвальными листами. Но все эти меры, пришедшие уже давно в совершенное забвение, имели только тот резуль­тата, что и теперь есть в Керчи несколько лиц, умеющих весьма искусно приготовлять сельдей различными способами для домашнего употребления, по частным заказам, или для представления значительным особам обращиков местного искусства.

Вероятно неудача этой попытки ввести, требующее такой тщательности, голландское соление и заставила тогдашнего новороссийского генерал-губернатора графа Воронцова, так много заботившегося о промышленном развитии управляемого им края, выписать двух корнваллийских рыбаков, для указания более простого и легкого способа соления, употребляемого в Корнваллисе для приготовления лови­мой в огромных количествах у берегов этой страны породы сельдей, известной под именем пильчардов. Выбор для этой цели корнваллийцев основывался, без сомнения, на ошибочном мнении, основывавшемся впрочем на авторитете Палласа, что сельди, ловимые в керченском проливе и в северных притоках Черного и Азовского морей, принадлежат к породе пильчардов, кото­рые суть ничто иное как крупная разновидность сардинок. Особенности корнваллийского способа за­ключаются в следующем. Вынув жабры, и внутренности из пойманной рыбы, точно также как и для соления голландским способом, кладут ее на подстилках на землю кучами в аршин выши­ной, пересыпая слои солью. Еще лучше, если вместо куч укладывать их в большие чаны. Оставив их в этом положении хорошенько просолеть в течение двух, много двух с половиной недель, их промывают в двух водах и затем накладывают в бочки рядами; после чего, прежде закупо­ривания бочек, наваливают на них большой груз, заставляющий вытекать из пильчардов не только излишний рассол, но и много жира, собираемого отдельно. Это выделение жира посредством давления из пильчардов, равно как и из французских сардинок,* необходимо для того, что иначе эта нежная и чрезвычайно жирная рыба очень скоро бы испортилась. Но так как наша сельдь вовсе не принадлежит к породе пильчардов или сардинок, то такое выдавливание жира, кажется мне, совершенно излишним и могло бы применяться разве только к пузанкам и к так называемой снетковой сельди, отличающимся жирностью и нежностью и про которые говорят, что обыкновенное соление их худо сохраняет.

Корнваллийскому способу соления обучались не только керченские рыбаки, но, по распоряжению донского войскового начальства, в 1837 году, было отправлено в Крым шесть человек казаков для изучения этого способа. В 1839 году воротились они домой, где и устроили два заведения в юртах Елисаветинской и Гниловской станиц, для посола сельдей улучшенным способом, которому обучали и других, так что приготовление известного количества сельдей корнваллийским способом сделалось как бы обязанностью каждого завода, занимавшегося сельдяным ловом. Вот резуль­таты этих усилий завести и на Дону улучшенное соление сельдей:

В 1839 году на двух заводах учеников и на 27 частных заводах приготовлено к новому способу до 40,000 штук сельдей в 184 бочонках, т. е. с небольшим по 200 сельдей в бочонке и по 1,400 сельдей на заведенье. Продавались они от 55 до 70 руб. асс. тысяча, тогда как простые крупные сельди ценились в 15 и 20 руб. асс. В 1840 году было приготовлено по корнваллийскому способу 41,000 штук сельдей в 215 бочонках. Продавались они до 70 руб. асс. тысяча; простые же крупные сельди не дороже 15 руб. асс. В 1841 году на двух ученических заводах приготовлено 15,200 штук сельдей, а на 17 других заводах до 20,000 штук; следовательно, по 1,850 штук на заведение. Продавались они от 50 до 70 руб. асс. тысяча. В 1843 году (за 1842 не достал сведений) на заводах учеников приготовлено 17,000 и на 143 частных заводах 166,000, итого 183,000 штук сельдей, т. е. почти по 1,300 штук на заведение. Продавались от 11 руб. 43 коп. сер. до 12 руб. 55 коп. сер. за тысячу. В 1844 году приготовлено по корнваллийскому способу до 70,000 сельдей, которые продавались от 6 до 13 руб. сер. за тысячу. В 1845 году приготовлено 25,000 сель­дей. В 1846 году, когда этот заводимый промысел достиг высшей точки своего развития, было приготовлено 246,250 штук сельдей, продававшихся от 13 руб. до 14 руб. сер. тысяча. В 1847 году приготовлено сельдей только 19,900 штук, продававшихся от 9 до 10 руб. за тысячу, из чего дол­жно заключить, что усиленное приготовление их в прошедшем году значительно перевесило потреб­ность в них, так что цена упала и приготовлением занимались лишь на заводах самих учени­ков. В 1848 году приготовлено только 14,500 штук, которые продавались от 7 до 10 руб. ты­сяча. После 1848 года все известия о приготовлении сельдей корнваллийским способом прекращаются, а ныне как на Дону, так и в Керчи, исчезла даже почти всякая память о корнваллийсском способе соления сельдей. Как ничтожно было количество сельдей, приготовляемых улучшенным способом, об этом можно всего лучше судить из сопоставления общего числа ловившихся на Дону сельдей с числом тех, которые приготовлялись корнваллийским способом:

Годы Число пойманных сельдей Число приготовленных корнваллийским способом
1843 7,000,000 183,000
1844 9,000,000 70,000
1845 1,000,000 25,000
1846 8,724,000 246,250
1847 3,823,000 19,900
1848 6,968,000 14,500

 

Из этой таблички видно, что пропорция сельдей, приготовлявшихся улучшенным способом, относительно общего их улова изменялась от 1/35 (в 1846 году) до 1/481 в 1848 году.

В чем же заключается причина неудачных стараний правительства завести на Дону и в Керчи улучшенный способ приготовления сельдей? В основании принятых правительством мер лежала та мысль, что дурное приготовление сельдей зависит, если и не исключительно, то главнейше от неумения их хорошо солить; между тем как в действительности несовершенство их приготовления основано на соответствии качеств этого продукта с неприхотливыми потребностями их потребителей, или другими словами заключается в условиях их сбыта. Анализируя способы, употребляемые шотланд­цами, французами и в особенности голландцами, для приготовления лучших сортов сельдей, мы видим, что степень их совершенства зависит от более или менее тщательного выполнения следующих четырех условий: 1) Приступать к солению сельдей как можно скорее после того, как они вынуты из воды. 2) Прежде соления вырывать у сельдей жабры и кишечный канал. 3) Подвергать сельди непременно одному или еще лучше двум предварительным посолам и перекладкам. 4) При окончательной, второй или третьей, перекладке, после промывки сельдей в рассоле, укладывать их рядами с большей тщательностью и непременно брюшком кверху, как можно сильнее прижимая рыбу к рыбе и надавливая слой на слой. Аккуратное исполнение этих четырех условий, при хорошем качестве соли, обеспечивает за голландскими сельдями их везде признанное превосходство. Во Франции не соблюдают с такой точностью первого и последнего правил и потому французские сельди гораздо хуже голландских. В Норвегии из всех этих правил исполняют только, по боль­шей части, второе, и тамошние сельди еще хуже. Наши керченские сельди, собственно говоря, подвер­гаются лишь той операции, которая в Голландии считается первым грубым предварительным посолом и то еще без предшествующего ему вычищения от жабр и внутренностей. Хотя столь же тщательное выполнение всех условий хорошего соления, какое существует в Голландии, может быть достигнуто только долговременной, вошедшей так сказать в плоть и кровь, привычкой, — однако некоторое приближение к нему, не составляя большой трудности, значительно улучшило бы качество керченских сельдей и поставило бы их на ряду с французскими или шотландскими, а потому не только было бы непременно усвоено нашими промышленниками от их голландских и корнвалийсских учителей, если бы только это могло обещать им какую-либо выгоду; по всем вероятностям, улуч­шенное соление было бы достигнуто и собственными усилиями наших промышленников, без всяких посторонних указаний, если бы условия сбыта сколько-нибудь вызывали и поощряли к этим усовершенствованиям. Почти в той же местности, где ловится керченская сельдь, именно вдоль северного берега керченского полуострова и на Арабатской косе, приготовляются лучшие в мире балыки, а соление и провешивание балыка требуют несравненно больших внимания, искусства и сноровки, чем самое лучшее соление сельдей, которое может производиться, при некотором навыке и аккуратности, так сказать совершенно машинально, тогда как для балыка нужно соразмерять количество соли и время лежания в соли, вымочки, провешивания на солнце и в тени — как с качеством рыбы, так и с погодой. Но на хороший балык в течение долгого времени существовал обеспеченный сбыт и всегда были покупщики, которые расценивали его достоинства. Напротив того потребность в хороших сельдях у нас очень невелика. К сожалению, я не имею под руками новейших сведений о количестве привозимых к нам голландских сельдей; но в тот именно период, когда правительство старалось поощрять улучшенное приготовление керченских и донских сельдей, по ста­тистическому обозрению внешней торговли г. Небольсина, было привозимо в Россию, в пятилетие от 1842 по 1846 год, средним числом на 68,060 руб. сер. голландских сельдей ежегодно и это ничтож­ное количество расходилось, без сомнения, преимущественно в обеих столицах. Пошлина с бочки голландских сельдей составляла с 1844 года 2 руб. 85 коп. Как велика бочка привозимых в Россию из Голландии сельдей, мне не известно, но из описаний видно, что обыкновенно размер их таков, что в них входит около семи пудов сельдей. Это составило бы 40 коп. пошлины на пуд. Если предположить, что издержки лова и приготовления сельдей в Керчи те же что и в Голландии (где, однако же, надо прибавить, лов вольный и беспошлинный), то эти 40 коп. с пуда не могут возна­градить за провоз до Москвы, который обходится от 1 руб. 50 коп. до 2 руб. с пуда. Следовательно, если бы даже наши керченские промышленники сразу достигли голландского совершенства в пригото­вление сельдей, то и тогда не могли бы соперничать с голландскими сельдями на московском, а тем менее на петербургском рынках. Если принять во внимание ничтожность потребности в гол­ландских сельдях, издержки провоза, значительно превышающие таможенную пошлину, которая могла бы обеспечить сбыт наших сельдей, а главное невозможность в скором времени усвоить себе приемы и тщательность, необходимые для приготовления сельдей, могущих соперничать с голландскими; то сделается непонятным, что керченские и донские, на голландский манер приготовленные, сельди не могли иметь обеспеченного сбыта.

Подобного же рода соображения покажут нам, что керченским сельдям было также мало вероятности вступить в соперничество с иностранными сельдями среднего качества, каковы например шотландские, ибо если им и легче было бы достигнуть той степени достоинства, которой отличаются эти последние, то зато условия доставки этого сорта в Москву и Петербург были еще невыгоднее по причине еще меньшей пошлины, взимаемой с сельдей, привозимых из Великобритании, которая с 1841 года была уменьшена до 1 руб. 30 коп. с бочки. Потребность же на этих сельдей была столь же незначительна, как и на голландских, ибо в пятилетие от 1841 по 1846 год их привози­лось кругом не более как на 66,785 руб. ежегодно.

Этими соображениями я не хочу доказывать, чтобы улучшенное приготовление черноморских сель­дей было совершенно невозможно. Оно, без значительного возвышения пошлины на голландские и шотландские сельди, невозможно лишь в больших размерах; некоторая же часть керченских и дон­ских уловов в несколько сот тысяч или даже в миллион сельдей, приготовляемая улучшенным способом, вероятно, нашла бы себе сбыт в главных городах новороссийского и малороссийского края, и причину неудачи правительственных усилий, даже и в этих скромных размерах, должно искать в самой организации, как керченского, так и донского рыболовств. Промышленники, зани­мающееся ими, обладают лишь весьма небольшими капиталами, или даже вовсе их не имеют, и деньги, необходимые на заведение лодок и неводов, покупку провизии и т. п., занимают под тяже­лыми условиями. Вести дело могут они поэтому не иначе, как при условии немедленного сбыта своего товара, по мере улова рыбы. Они не могли бы даже дожидаться окончания всего периода сельдяного лова, ибо это потребовало бы от них, кроме лишних затрат на посуду и помещение соленых сельдей, еще свободного капитала на уплату ценности половинной доли улова, принадлежащей забродчикам, которые уж никоим образом не могли бы дожидаться неизвестного срока распродажи приготовленных улучшенным способом сельдей, которая, по причине незначительной в них потреб­ности в больших центрах новороссийского и малороссийского края, могла бы производиться не иначе как весьма постепенно и медленно. Кроме того, так как невозможно рассчитывать, чтобы весь улов мог сбываться в виде сельдей высокого сорта, то каким образом мог бы каждый хозяин невода определить ту долю улова, которую следовало бы ему приготовить по голландскому или корнваллийскому способам, без опасения, что она останется у него на руках? Наконец, в Керчи нет постоянного рыболовного населения, а забродчики состоят из пришлого народа из разных частей южной России, временно приходящего для заработков, точно также как косари и жнецы. Эти люди, следовательно, которые ежегодно меняются, не могут получить необходимой для хорошего соления опытности, да беспрерывно занятые ловом, они не имеют на это и времени, и хозяевам, следовательно, надо бы, кроме рыболовной артели, содержать еще особых постоянных солильщиков, что значительно увеличило бы их расходы. Все эти препятствия могли бы устраниться только одним способом: заведением особых солилен, хозяева которых скупали бы свежих сельдей у рыболовов, занимались исключительно приготовлением их разными способами, и, будучи людьми с капиталом, могли бы выжидать удобного времени для сбыта своих продуктов. Такое разделение лова рыбы от ее приготовления существует везде, где только это последнее достигло некоторой степени совершен­ства, не только за границей, но и у нас. Так ватаги на нижней Волге суть в полном смысле солильные заведения, устроенные для приготовления рыбы, куда она свозится ловцами. Вся разница этих ватаг от солильных заведений, в том виде, как они например устроены в Норвегии, заключалась лишь в том, что владельцы ватаг были вместе с тем и владельцами рыболовных вод, куда допускали, так называемых, оброчных ловцов, лишь под известными более или менее отяготительными условиями, состоявшими, как в непременном обязательстве продавать рыбу исключительно одному владельцу вод, так и в произвольно назначаемой на эту рыбу цене. Но и это несущественное различие должно исчезнуть, или даже уже и исчезло, с восстановлением свободы мор­ского лова на Каспийском море.

Конечно, правительство не может принять на себя забот об устройстве солильных заведений в Керчи, но я думаю, что следующая мера могла бы повести к водворению улучшенного соления некоторой части улова керченских сельдей. Камыш-Бурунская бухта находится в настоящее время на откупу у гг. Серикова и Посполитаки за 6,000 руб. сер. Г. Сериков имеет значительные рыболовные заведения в Казантине на северном берегу Керченского полуострова и кроме этого он самый значительный покупщик рыбы на всем Азовском море, и имел бы поэтому полную возможность завести улучшенное соление сельдей, если бы мог надеяться получить от этого какую-нибудь выгоду. Выгоду эту легко было бы доставить ему или другому, хотя бы и менее значительному капиталисту, который пожелал бы взяться за это дело. Откупщики находят выгодным для себя платить 6,000 руб. за право исключительного лова в Камыш-Бурунской бухте; с восстановлением законной свободы морского рыболовства, эта привилегия должна от них отойти, и весьма вероятно, что они, или другие промышленники, охотно согласятся принять на себя обязательство приготовления известного количества сельдей по голландскому или вообще по улучшенному способу — за предоставление им исключительного права производить лов в какой-либо выгодной местности Керченского пролива. Если бы избрать для этого Камыш-Бурун, то в согласии промышленников на это обязательство едва ли можно сомневаться, ибо потребный для сего излишек расходов никоим образом не мог бы составить суммы, ныне платимой за это право гг. Сериковым и Посполитаки. Но я полагаю, что предоставление, на известный срок, Камыш-Бурунской бухты в чье-либо исключительное пользование имело бы большие неудобства, ибо чрезвычайно стеснило бы вольных сельдяных промышленников, которые, как изло­жено выше, могут с выгодой заниматься сельдяным ловом в том только случае, если, по оста­влении сельдями местности у Еникале, они будут иметь возможность продолжать свой промысел глу­бокой осенью и в начале зимы в Камыш-Бурунской бухте. Поэтому следовало бы, по моему мнению, дать право на исключительное пользование, без всякой платы с невода, на значительный — например на двенадцатилетний срок, в бухте Эльтыгенской, под условием ежегодного приготовления по голланд­скому способу 150,000 или 200,000 сельдей, упакованных в хорошие дубовые или буковые бочонки. Взявший на этих условиях Эльтыгенскую бухту уже сам должен был бы озаботиться о приискании опытных солильщиков, для чего, как мне кажется, не предстояло бы надобности обращаться в Голландию, так как и теперь есть в Керчи опытные солильщики, умеющие приготовлять сельди превосходного качества, но не имеющие занятий. Эти 150,000 или 200,000 сельдей должны бы быть свидетельствуемы знающими дело экспертами и к бочонкам прилагаемы штемпель промышленника и свидетельство эксперта или браковщика. Если в течение двенадцати лет будет приготовляться, хотя и небольшое количество хороших сельдей, то можно надеяться, что в южной России ознакомятся с их достоинством и что через это откроется на них постоянный сбыт, что необходимо обнаружится в том обстоятельстве, что эльтыгенский арендатор сам начнет приготовлять большее, против условленного с правительством, количество сельдей улучшенным способом. В случае неисполнения эльтыгенским арендатором принятых им на себя условий, он должен бы конечно подвергаться довольно значительному штрафу. Это делаемое мной предложение заслуживает, кажется, внимания, потому что не налагает на правительство никаких издержек, а только временно лишает его не­значительной части будущего, не получаемого им еще дохода, а с тем вместе нисколько не стесняет вольного промысла. Ежели бы однако оказалось, что промышленники не сочтут эльтыгенского лова довольно значительным, что бы из-за права исключительного пользования им подвергаться убытку, могущему произойти от недостатка сбыта улучшенным способом приготовленных сельдей, то небольшое денежное пожертвование со стороны правительства, например 5 руб. приплаты на каж­дую тысячу, улучшенным способом приготовленных, сельдей, кажется мне, предпочтительнее отдачи Камыш-Бурунской бухты, вместо Эльтыгенской, в такое исключительное пользование. Эта приплата составила бы впрочем лишь некоторую часть того дохода, который стал бы поступать в казну от пошлины с сельдяных неводов в Еникале, Камыш-Буруне и Феодосии.

О лове и приготовлении сельдей в других местностях я упомяну только вкратце, потому что они представляют мало особенностей.

Лов в Дону, как видно из таблицы, представленной в отчете о донском рыболовстве, по числу ловимых сельдей гораздо значительнее, нежели в Керченском проливе, но донская сельдь не только меньше и легче керченской, но, будучи ловима во время метания икры, не столь вкусна и жирна и потому гораздо дешевле ценится. Средние цены были выставлены выше. Само собой, разу­меется, что они чрезвычайно изменяются по величине сельдей. Так, в 1863 году, продавали мерную сельдь от 6 до 12 руб. за тысячу (в Керчи в том же году до 17 и 18 руб.), полумерную от 2 до 4 руб. (в Керчи от 6 до 8 руб.), пузанок же и пластунец от 75 коп. до 1 руб. 50 коп. Что касается до пропорции, в которой ловятся эти различные сорта сельдей, то об ней можно судить из следующего показания одного промышленника: в Азове наловлено весной 1863 года до 15,000 пузанков и пластунцов, 20,000 тачковой или полумерной сельди и не более 8,000 мерной.

В Дону производится лов особыми оселедными неводами, отличающимися от обыкновенных неводов более мелкими ячеями, которые допускаются только для этого лова. В отчете о донском рыболовстве я выразил совершенное согласие с мнением нового проекта правил для донского рыбо­ловства, по которому наименьшая величина ячей, для снастей употребляемых в летнее время, назна­чена в ¾ вершка в стороне, а для зимних снастей в 1¼ вершка в стороне. Но относительно величины ячей в оселедных неводах не установлено ни в ныне действующем положении, ни в новом проекте никакой меры, и допускаются ячеи того размера, который издавна введен употреблением. Между тем этими неводами залавливается, между прочим, сельдь столь малого размера, что в тысяче штуках ее оказывается не более полпуда веса. Цена такой мелкой селедки совер­шенно ничтожна, и если бы ей давали вырастать, по крайней мере, до величины пузанка (имеющего уже икру), или еще лучше до величины тачковой сельди, то этим было бы обеспечено размножение этой столь важной породы. Поэтому я полагал бы, чтобы и для оселедных неводов воспретить ячеи менее чем в ½ вершка в стороне для крыльев и менее чем в ⅓ вершка для привода.

По лиманам и берегам Таганрогского залива, как например, в Ейском лимане, у кос Сазальницкой и Кривой, близь селений Порт-Котон и Маргаритовки, лов сельдей производится преиму­щественно особого рода ставными сетками, имеющими обыкновенно 25 сажень в длину с ячеями, соответствующими мелкости рыбы. Этот лов производится, впрочем, больше для домашнего употребления, чем для продажи, и только у селения Кагальницкого налавливают для продажи около 100,000 штук ежегодно.

Зимний лов по некоторым бухтам Кавказского берега особенно же у Сухума мог бы получить довольно значительное развитие, если бы там было достаточно привыкшее к рыбному промыслу народонаселение. В настоящее же время сухумский лов производится исключительно турками, приезжающими сюда на кочермах с берегов Анатолии еще ранее появления сельдей, именно с октября месяца и остающимися до мая, потому что занимаются не только сельдяным ловом, но также и ловом кефали, камбалы, хамсы и других морских рыб, имеющих меньшее промышленное значение. Сельдь ловят они небольшими распорными неводами, посредством двух лодок, которые, выметав невод, съезжаются, окружив им известное пространство моря, и — став на якорь, вытягивают сельдь в кочерму. Турки употребляют также наметную сеть столь употребительную, как в Босфоре и вообще у турецких берегов, так и у нас в Балаклаве. Наметом, впрочем, ловят более хамсу и кефаль, а не сельдей.

В начале сельдяного лова сельдь скупается нашими как живущими в Сухуме промышлен­никами, так и приезжающими из Поти, где сельдь не подходит к берегам. Они солят их не только для местного употребления, но даже отправляют в Одессу. Посол сельдей здесь несколько лучше, чем в Керченском проливе, потому что, хотя и здесь не вычищают из них жабр и внутренностей, но, по крайней мере, употребляют двойную перекладку. В первый раз кладут их в сороковые бочки неправильными слоями, пересыпая каждый слой достаточным количеством соли, и оставив их просолеть в бочках недели две или три, вынимают из них сельдей, очищают их руками от слизи и нечистот, не промывая, однако же, в новом рассоле, как следовало бы делать, и укладывают в новые бочки слоями столь же неправильными, как и в первый раз. Местные жители, заготовляющие сельдей в довольно большом количестве, для собственного употребления тщательно укладывают их рядами не брюшками, а хребтами вверх, что в этом случае не имеет неудобств, потому что и они сельдей не вычищают от внутренностей; а расположение сель­дей брюшками кверху, при солении голландским способом, необходимо для того, чтобы рассол проникал чрез отверстие, из которого вырваны жабры и кишки, без чего во внутренности, не про­питанной соленым раствором, могла бы завестись гниль. Как ни мало усовершенствование, замечаемое в солении сухумских сельдей, сравнительно с керченскими, — его все-таки должно приписать тому обстоятельству, что лов рыбы и соление ее не сосредоточены здесь в одних руках, почему солильщики, не смущаемые страхом упустить лов, могут обращать свое внимание на более тщательное приготовление сельдей.

Когда турки удовлетворят потребности местных солильщиков, они и сами солят свои заловы прямо в кочермах, нередко наполняя весь трюм, имеющий в больших кочермах до сажени глубины, бочонками с сельдями. Эти сельди, равно как и батумские, расходятся по Малой Азии.

Для местного употребления приготовляют в Сухуме и копченые сельди в мелких коптильнях и просто в трубах духанов.

Причина, по которой ловлей у абхазского берега занимаются исключительно турки, зависит, как от недостатка местного народонаселения, так еще в большей степени оттого, что до последнего времени только турки могли совершенно безопасно входить в сношения с туземцами, русским же всегда предстояла опасность быть ограбленным или взятым в плен.

За лов, которым пользуются турецкие подданные у наших берегов, они ничего не платят, что кажется мне неправильным, ибо хотя по нашим основным законам морское рыболовство долж­но быть совершенно свободным, однако эта свобода может, очевидно, относиться только до русских подданных, а не иностранцев. Так, например, в Норвегии, где рыболовство с некоторого времени также совершенно вольное, русским не дозволяется, однако же, ловить на десятиверстном расстоянии от берега без особого разрешения, выдаваемого не иначе, как под известными законом определенными условиями. Также точно и у нас на Мурманском берегу не позволяется ловить норвежцам, на известном расстоянии от берега. Хотя по причине недостатка в своих промышленниках вдоль кавказского прибрежья, нет еще пока основания воспрещать турецким подданным рыболовства, вблизи самых берегов и даже в бухтах, но мне кажется, что за это дозволение должна бы взиматься с них некоторая пошлина, которая могла бы идти на увеличение средств тех местностей, где производится лов турками, преимущественно же в Сухуме, подобно тому как пошлина, собираемая с торговых судов, идет в доход торговых городов. Пошлина эта послужила бы, кажется мне, некоторым пособием для устройства бедного средствами Сухума.

Что касается до днепровского лова сельдей, то он незначителен, как потому, что в Днепр поднимается гораздо меньше сельдей, чем в Азовское море и Дон, так и потому что сельдь начи­нает входить в Днепр около половины мая, когда лов прочей рыбы в этой реке уже почти пре­кращается; продолжать же его для одних сельдей не стоит по причине соперничества донских и керченских сельдей, из которых последние гораздо лучшего качества, а первые отличаются своей дешевизной. Так один промышленник из селения Британы, лежащего верстах в двадцати ниже Каховки, поймал за весну 1865 года небольшим стосаженным неводом до 60,000 штук сельдей, но не мог сбыть их с выгодой для себя. На тугой сбыт днепровских сельдей, как кажется, всего более имеет влияние странный, нигде не употребительный способ приготовления их, состоящий в распластывании рыбы по брюху, как это делается для тарани и других рыб из семейства сазановидных. От этого вытекает весь жир из селедки, имеющий гораздо более нежное мясо, нежели означенные породы; она делается сухой и теряет все качества, которые требуются даже от самых посредственных сельдей. Мелких сельдей солят, впрочем, и здесь, не распластывая и не чистя, как и на Дону.

В заключение повторю вкратце меры, предлагаемые экспедицией для развития сельдяного рыбо­ловства в Черном и Азовском морях.

1) Осуществить на деле давно значащуюся уже в законе свободу сельдяного лова в Керчен­ском проливе.

2) Взамен денежных и иных поборов, взимаемых с промышленников частными лицами и городскими обществами, установить сбор с невода в пользу государственной казны. Эти две меры были подробно развиты в отчете об азовском морском рыболовстве.

Из выраженного предыдущими статьями правила, сделать исключение, для лова в Эльтыгене, отдав его на десять или на двенадцать лет в исключительное пользование промышленника, который за даруемую ему льготу, принял бы на себя обязательство приготовлять ежегодно от 150,000 до 200,000 сельдей по голландскому или вообще по улучшенному способу в хороших дубовых или буковых бочонках, на которые налагались бы штемпеля, как приготовившего их промышленника, так и свидетельствовавшего их эксперта или браковщика.

Примечание. Если бы не оказалось охотников получить на этих условиях право на исключи­тельный лов в Эльтыгене, то можно бы назначить эльтыгенскому арендатору еще некоторое пособие, или поощрительную премию, состоящую в приплате казной известной суммы, на каждую тысячу изготовленных им по голландскому способу сельдей.

4) В видах обеспечения размножения сельдей определить для реки Дона, где они преимуще­ственно мечут икру, наименьший размер ячей в так называемых оселедных неводах для крыльев в ½ вершка, а для привода в ⅓ вершка в стороне.

5) Назначить известный сбор с турецких судов, занимающихся ловом сельдей и другой рыбы у русских берегов ближе десяти верст от берега, обратив его в пользу тех городов и вообще прибрежных мест, где этот лов производится. Взимание этой пошлины могло бы быть по­ручено местным начальствам этих городов, что избавило бы от всяких по этому предмету расходов. Что касается до размера этой пошлины, то он может быть определен лишь по совещании с местными властями, в особенности же с начальством города Сухума, бухта которого составляет главное и почти исключительное место турецкого лова у русских берегов.

 

Пятый отчет

 

Днепровское и Днестровское рыболовство

 

Независимость речного лова от морского в Черном море и его притоках. В первых четырех отчетах представлены описания рыболовства в Азовском море и сельдяного промысла, имеющего своим предметом рыбу, совершающую правильные эмиграции из Азовского моря в Черное и из Черного в Азовское. Теперь следует перейти к изложению результатов, добытых экспедицией при исследованиях рыбного промысла, как в самом бассейне Черного моря, так и в впадающих в него реках. Из отчетов об азовском рыболовстве видна та тесная связь, которая соединяет это море с впадающими в него реками, по отношению к рыболовству, так что та­мошнее морское и речное рыбное хозяйство составляет одно неразрывное целое, для рационального устройства которого необходимо принимать во внимание, в одинаковой степени, условия, как речного, так и морского промыслов.

Напротив того, реки и море почти не имеют никакого друг на друга взаимодействия, в рыболовном отношении, в черноморском бассейне. Причина этого явления заключается в довольно значительной солености воды последнего, в противоположность пресной воде Азовского моря. Рыбы, населяющие Черное море, принадлежат, поэтому почти исключительно к чисто морским породам, не могущим даже временно входить в реки; также точно и речные рыбы разве только случайно заходят в море.

Красная рыба живет в изобилии лишь в более пресных частях Черного моря. Кроме черноморских сельдей, идущих в небольшом количестве в Днепр, Днестр и Дунай, только еще осетровые породы составляют исключение из правила, но и эти последние не удаляются много из устьев рек или их лиманов. У крымских берегов осетр, белуга, севрюга почти совершенно не известны. В течение некоторых месяцев 1864 и 1865 годов я нанимал опытного рыбака, из балаклавских греков, для которых рыболовство составляет почти исключительный промысел, дабы иметь средство ознакомиться со всеми породами рыб, живущих у крымских берегов, — и только один раз попалась нам в сети небольшая белуга, совершенно исхудалая. Не только сам рыбак не знал, что это была за рыба, но и прочие балаклавские рыбаки, на основании его рассказов, за­ключили, что пойманная рыба была не белуга, а большая порода семги. Года с два тому назад стала показываться зимой, во время хода хамсы, (анчоусов), пред устьем Балаклавской бухты — в небольшом количестве красная рыба, так что по несколько штук ее попадалось ежедневно в сети. В феврале нынешнего года, в бытность мою в Балаклаве для наблюдения за производив­шимся там значительным ловом хамсы, меня изумили предложением представить севрюгу слишком в три пуда весом. Обыкновенная величина ее не превосходит полпуда, и я только слышал, что когда-то была поймана в Каспийском море севрюга в три пуда. Эта мнимая громадная сев­рюга оказалась небольшой белугой. Если люди, занимающиеся всю свою жизнь рыболовством, в са­мой изобильной рыбой части Крыма, не умеют даже отличать пород красной рыбы, то это неопро­вержимо доказывает необыкновенную редкость их в этой части моря.

Из расспросов рыбаков, занимающихся морским ловом красной рыбы вдоль берегов херсон­ской губернии, я убедился, что и там рыба эта держится поблизости устьев лиманов Днепровского и Днестровского, а потому к востоку от острова Тендры ее уже мало промышляют. Совер­шенно согласны с этим и сведения, собранные г. профессором Кесслером, во время его зоологи­ческого путешествия вдоль северных берегов Черного моря. «В море распространяется красная рыба», говорить он, «кругом устья лимана (Днепровского) верст на сорок, до острова Тендры, а может быть и несколько далее». Тоже самое относится к кавказскому и анатолийскому берегам моря, где также рыба ловится лишь невдалеке от устьев больших рек: Хопи, Раиона, Чороха, Кизиль-Ирмака и Ешиль-Ирмака. В самом Константинополе, где рыбный рынок отличается изобилием и разнообразием рыб, мне ни разу не случалось видеть белуги, осетра или севрюги. Из всего этого я заключаю, что наши красные рыбы, составляя полупресноводные породы, живут, в несколько значительном количестве, лишь недалеко от устьев рек, уменьшающих, на некоторое расстояние, нормальную соленость моря массой, вливаемой ими, пресной воды. Поэтому и количество уловов этих рыб, в различных местностях Черного моря, пропорционально массе, вливаемой реками, пресной воды. Всего более красной рыбы у устьев Дуная, потом в соседстве Днепровского лимана, и уже в гораздо меньшем количестве вблизи Риона, Днестра и малоазиатских рек.

Ежели, за этими немногими исключениями, все прочие породы рыб не спускаются из рек в море и не поднимаются из моря в реки; то мы можем рассматривать речное рыболовство, в главных притоках Черного моря, совершенно независимо от морского лова. Поэтому я начну и описание рыбной промышленности черноморского бассейна с двух главных притоков его, протекающих в пределах России: Днепра и Днестра.

Сравнительная бедность рыбой Днепра и Днестра. Посетив низовья этих рек после при­токов Каспийского и Азовского морей, я был поражен относительной бедностью производимого в них рыбного промысла. В особенности относится это к Днепру, которого величина и выгодные условия дельты, (разделяющейся на множество рукавов и ериков и заключающей в себе множество лиманов и озер, находящихся в постоянном или, по крайней мере, во временном соединении с этими протоками, во время весенних разливов), заставляли предполагать несравненно большее изобилие рыб. При неимении сколько-нибудь точных статистических данных о величине днепровского улова, которые могли бы служить для сравнения его с уловами более изобильных рыбой рек, — сопоставления некоторых фактов будет достаточно, чтобы охарактеризовать степень рыбного богат­ства Днепра, сравнительно с Волгой и Курой. Весной 1854 г., во время посещения г. академиком Бэром некоторых волжских ватаг, приказчики их, на вопрос: хорошо ли ловится рыба, — жа­ловались с комическим отчаянием на то, что вобла их совершенно одолевает, т. е. что из-за массы этой рыбы, стаями поднимающейся вверх по Волге, и считаемой ими не стоящей лова, они не могли заниматься ловом более ценных рыб. На Куре, обилие севрюг и осетров заставляет до того пренебрегать даже этой ценной рыбой, что головы и хвосты их отрубаются и бросаются под плот, на съедение сомам, кишащим тут в невероятном множестве. Один промышленник предлагал управлявшему рыбными ловлями на Божьем Промысле 1000 руб. сер. за право собирать только то, что они мечут в воду под плот, дал бы и больше, — но управляющему промыслом выгода эта показалась столь ничтожной, что не стал даже разговаривать с предлагавшим ему, так ска­зать, совершенно даром тысячу рублей. В противоположность этой расточительности случилось мне видеть на Днепре совершенно другое обращение с остатками, получающимися при чистке самых малоценных рыб, — обращение несравненно благоразумнейшее, конечно, но не говорящее в пользу изобилия рыбы в этой реке. На острову Днепра близь селения Таврической губернии Казачьи Лагери стоял обоз чумаков, скупавших рыбу по мере ее лова, соливших и укладывавших ее в воза. Чумаки не только тщательно собирали икру самых мелких и малоценных пород, каковы: клепец, сеньга, густера, красноперка, но наполняли целые мешки крошечными плавательными пузырями их. Пузыри эти собирались, конечно, не для выделки из них клея, а на приварок к каше и борщу, для придания им некоторого рыбного вкуса. Мешки с этими пузырьками везли за несколько сот верст в каневский уезд киевской губернии, следовательно, тоже на Днепр. Где такие продукты со­бираются, везутся за несколько сот верст и имеют сбыт, там, конечно, не велико должно быть изобилие в рыбе.

Подобное же разочарование испытал я при посещении — после Волги, Куры и Урала — славив­шихся изобилием рыбы рек архангельской губернии, и в особенности Печоры. Там я считал возможным объяснить себе эту относительную бедность суровым климатом, менее выгодным расположением дельт, недостаточным притоком питательных веществ. Все эти объяснения решительно неприложимы к Днепру, Днестру и в особенности к Дунаю, где лов рыбы сравнительно также не очень значителен, ибо климатические и местные условия их не только не менее, но даже более выгодны, нежели те, в которых находятся многие, изобилующие рыбой притоки Каспийского и Азовского мо­рей, как например: Урал, Кура и даже Дон.

Причины бедности рыбой. Причины этого различия в рыбном богатстве рек, очень близких по их климатическим и топографическим условиям, рассмотрены с достаточной подробностью в статье, написанной по поводу парижской всемирной выставки, под заглавием: «Взгляд на рыбо­ловство в России». Поэтому я ограничусь здесь указанием на общий вывод, к которому я там пришел и заключающийся в том, что только те реки могут считаться богатыми рыбой, с про­мышленной и торговой точки зрения, которые вливаются в бассейны с пресной или почти пресной водой. Как бы река ни была сама по себе значительна, пространство, занимаемое ею все-таки не довольно велико, для того, чтобы пропитывать такое количество рыбы, которое могло бы, за удовлетворением местным потребностей, составлять предмет значительного вывоза в страны, удаленные от мест лова. Это возможно только там, где в известные времена года, преимущественно весной и осенью, входят в реки стаи рыбы, живущие в остальное время на обширном пространстве озера или моря, вода которого по своим свойствам довольно близка к речной для того, чтобы в них могли жить те же пресноводные виды. Реки Днестр и Днепр занимают в этом отношении сред­нее место. Хотя они вливаются в море уже слишком соленое, для того, чтобы в нем могли жить судаки, сомы, щуки и породы сазановидных рыб, из которых главнейше состоит рыбное население наших рек, однако соединение этих рек с этим морем не непосредственное: они вли­ваются в лиманы, т. е. морские заливы, отгороженные от моря косами и соединенные с ним лишь узкими проливами. Значительная масса пресной воды, вливающаяся в почти совершенно отгорожен­ный от моря залив, обращает его в почти пресноводный бассейн, несмотря на соединение с морем. Поэтому лиманы Днепровский и Днестровский занимают по отношению к впадающим в них рекам такое же место, какое занимают: все Азовское море по отношению к Дону и Кубани, и северная треть Каспийского моря по отношению к Волге и Уралу, т. е, составляют резервуары, где рыба проводит большую часть своей жизни и откуда она поднимается в реки, для метания икры. Очевидно, что, при прочих равных обстоятельствах, изобилие рыбы должно быть пропорционально обширности этих резервуаров. Но рыбный резервуар Волги и Урала, т. е. северная, почти пресноводная часть Каспийского моря, откуда поднимается рыба для метания икры в означенные реки и откуда она потом возвращается, занимает не менее 1500 квадратных миль; резервуар Кубани и Дона, т. е. Азовское море, около 600 квадратных миль, тогда как Днепровский лиман имеет не более 15, а Днестровский не более 5 или 6 квадратных миль. Из этого становится понятным, почему такая значитель­ная река, как Днестр, не может соперничать в рыбном богатстве с небольшим Кубенским озером, а Днепр много уступает в этом отношении Пейпусу. Эти реки превосходят, однако же, своей рыбностью такие, которые непосредственно вливаются в соленое море, как например Рион или даже Северная Двина. Ежели мы проведем это сравнение несколько далее, то маловыгодность условий, в которых находятся Днепр и Днестр, и вообще главнейшие условия рыбности рек сделаются еще яснее.

Сравнение местных условий Днепра и Днестра с теми, в которых находятся более богатые рыбой притоны. Самые изобильные рыбой реки, каковы Волга и Кубань, представляют три вполне развитые системы, или так сказать три звена водных бассейнов, по которым совершается ежегодный кругооборот тех переселений, которому следуют ловимые в них рыбы: 1) Обширный почти пресноводный водоем, по которому рассевается рыба и отыскивает на пространстве его себе пищу, в течение большей части года. 2) Промежуточная формация лиманов или ильменей, где большая часть так называемой у нас белой или частиковой рыбы мечет икру, и где самая удобная местность для вывода, защиты и прокормления мальков; и, наконец: 3) Сами реки с их разветвлениями, куда поднимаются для метания икры красная рыба и некоторые породы белой, как например донская и астраханская сельдь. Эти реки кроме того сносят с обширных пространств, ими орошаемых, огромное количество органических веществ, которыми каждый год так сказать удобряют свои ильмени, лиманы и самое море.

Другие реки, как например Дон и Урал, вливаясь подобно первым в обширные, почти пресноводные водоемы, служащие резервуарами для рыб, поднимающихся по ним, — представляют, однако же, малоразвитое промежуточное звено лиманов или ильменей, где рыба могла бы выплаживаться. Эти реки могут быть также весьма рыбными, но представляют ту невыгоду, что при некотором развитии рыболовства — вылов в них рыбы происходит в несравненно большой пропорции, нежели ежегодный прирост. Они более берут из общего запаса рыбы, чем сколько ему возвращают. С развитием рыболовства как в них, так еще более в соседних реках, замечается в уловах их гораздо сильнейшее оскудение, чем в реках первого разряда, ибо богатство их промыслов зависит главнейше от избытка рыбной производительности других местностей. Так рыболовство сильно оскудело в Урале, после развития волжского лова, и еще сильнее в Дону вслед за усилением лова в Черномории, т. е. в дельте Кубани, почему и говорят, принимая следствие за причину, что рыба, и преимущественно тарань, покинула Дон и обратилась в Кубань. Для предупреждения все возрастающего оскудения рыб в этих реках, чисто местные средства должны оказаться недо­статочными, и истинной пользы можно ожидать только от таких мер, которые обнимали бы собой весь водоем, служащий общим резервуаром рыбы для всех впадающих в него рек. На это обстоятельство, относительно Дона, было неоднократно мной указываемо в предыдущих отчетах.

Рекам, подобно Днепру и Днестру, образующим пред впадением более или менее обширные лиманы, которые в свою очередь соединяются с соленым морем, не достает первого и главного звена в означенной системе водоемов, или — выражаясь точнее — общий резервуар рыбы совпадает здесь с теми промежуточными водовместилищами, которые предназначены для расположения ее. Днепровский и Днестровский лиманы составляют вместе и общий резервуар, в котором проводит рыба большую часть своей жизни, и ту местность, где значительная часть ее мечет икру. Даже больший из них, Днепровский, размерами своими уступает совокупности тех озеровидных расширений, которые наполняют собой дельты Волги и Кубани, и где преимущественно мечет икру каспийская и азовская рыба. Впрочем, если ближе вникнуть в топографические условия Днепровского и Днестровского лиманов, то и в них — особенно в первом — можно отличить части, более приспособленные к метанию икры, к выводу и воспитанию мальков, и другие, где преимущественно держится взрослая рыба в остальное время года. Южная часть Днепровского лимана, ограничиваемая песчаными скоплениями, продолжающимися в Кинбурнскую косу, гораздо мелководнее остальной части лимана, где глубина не менее 18 футов, местами же заходит за сорок. Южную мелководную часть лимана ограничивает ряд отмелей, продолжающихся до самого устья лимана в море. Эти отмели обязаны без сомнения своим происхождением нейтрализации течения, вследствие столкновения двух главных рукавов Днепра: южного — Конки, образующего два гирла Збурьевское и Среднее, и северного — собственного Днепра, разделяющегося на несколько гирл, из которых главные: Белогрудово, по которому следует фарватер, Старый Днепр, Домаха, Ольховое, Летвиново и Рвач. Восточная оконечность меньшей южной части лимана, отгороженной отмелями, оконечность, лежащая между левым таврическим берегом и вдавшейся в лиман частью дельты, — носит название Збурьевского лимана. Как этот Збурьевский угол или кут лимана, так и вся мелководная южная часть его, усеяны островками и кустами камыша, которым заросли отмели. Они-то, совокупно с теми озерками, которые лежат уже внутри островов дельты, и составляют поэтому, не успевшие еще выполниться днепровскими наносами части некогда далее к востоку простиравшегося морского залива, и составляют ту местность, где большая часть рыбы, идущей вверх по Днепру, мечет икру, и где мальки проводят первый период своей жизни. Местность эта и без того довольно обширная, значительно увеличивается весной, когда Днепр заливает все так называемые плавни, т. е. низменные острова дельты, ибо тогда самые незначительные углубления и низменности, заливаемые водой, представляют рыбе те же удобства, для метания икры, как и постоянные лиманы и озера.

Если бы обширность водовместилищ, с выгодным расположением для размножения рыбы, соста­вляли единственное или даже только главное условие рыбного богатства рек, то Днепр далеко превосходил бы в этом отношении и Дон и Урал, дельты которых лишены лиманов, как внутренних, так и наружных, но в которых, тем не менее, теснится огромное количество рыбы, выведшейся, по большей части, в соседних местностях, более для сего удобных, чем низовья самых этих рек.

Лиман Днестровский, в уменьшенных размерах, представляет совершенно те же условия, что и Днепровский. Отмели, лежащие к северу от вдающегося в лиман Аккерманского мыса; Горогольский залив, совершенно соответствующий Збурьевскому и занимающий угол между херсонским берегом лимана и вдавшейся в него дельтой Днестра; к северу от Калаглейской косы, и наконец подобный же кут к западу от вдавшейся дельты, — представляют по их отмелости, места удобные для расположения рыбы. Что касается до внутренних озер или лиманов дельты, то они несравненно менее развиты в днестровских, чем в днепровских плавнях. Между ними заслуживает внимания только одно Беляевское озеро. Сам Днестр вливается в лиман, только одним гирлом, пересекающим во всю длину, вдавшуюся в лиман, часть дельты. Кроме того у начала этой вдавшейся части дельты есть еще устье одного протока, известного под именем Таранчука, который в настоящее время имеет сообщение с Днестром только во время половодья.

Распределение рек на 4 разряда по степени их рыбности. Это сравнение Днепра и Днестра с притоками Каспийского и Азовского морей объясняет, кажется мне, совершенно удовлетворительно различие, замечаемое в степени их рыбности. Вообще же, на основании степени солености, а также глубины тех бассейнов, в которые вливаются реки, и характера их устьев, можно разделить реки на четыре разряда, которые будут соответствовать степени их богатства, что дает возможность почти безошибочно заключить, по некоторым физическим и топографическим условиям низовьев рек и принимающих их морей, о значении их в рыбопромышленном отношении.

К первому разряду принадлежат те реки, которые, вливаясь в малосоленые моря или части морей, образуют дельты с множеством наружных заливов и внутренних озер, известных у нас под именем лиманов и ильменей. Таковы в особенности Волга и Кубань.

Ко второму относятся реки, тоже впадающие в малосоленые или пресноводные бассейны, но не представляющие в низовьях своих обширных и мелких озеровидных расширений. Таковы: Дон, Урал и Кура. Только реки этих двух разрядов могут быть поприщем обширного рыболовного промысла, имеющего не местное только, а общее государственное значение. Большие реки этих двух разрядов находятся только в пределах России, и потому только в России и существует речной лов в громадных размерах, могущий соперничать с самыми обширными морскими про­мыслами. Хотя, как было объяснено выше, реки второго разряда и уступают в некоторых отношениях рекам первого разряда, однако преимущество этих последних не распространяется на рыб мечущих икру в самом русле рек, каковы все осетровые породы, относительно которых реки второго разряда нередко могут даже иметь преимущество пред реками первого разряда.

К рекам третьей категории будут относиться те, которые вливаясь в соленые моря, образуют однако же, прежде своего соединения с морем, посредствующее звено внешних лиманов или ильменей, как Днепр и Днестр, или внутренних, как Дунай, которые служат вместе и резервуаром для речных рыб, откуда они поднимаются в реки, и местом расположения, для значительной доли их.

Наконец, к четвертому разряду будут относиться те реки, которые вливаются в соленое и глубокое море без посредства полупресноводных заливов или лиманов и не образуют пред своими устьями значительных озеровидных расширений. Таковы Рион, Северная Двина, Мезень, Онега и многие европейские реки. Реки этих двух разрядов, особенно же последнего, не могут быть очень рыбными, за единственным исключением того редкого случая, если в них поднимаются рыбы чисто морского характера, каковы семга и алоза.

Поэтому кажется мне, что ко всем повествованиям о бывшем некогда необыкновенном изобилии рыб в реках западной Европы должно применять совершенно иной масштаб, нежели тот, которым мы привыкли измерять рыбное богатство наших Волги, Дона, Урала и Кубани. Они были рыбны, по отношению к местному приречному небольшому населенно; в этом смысле могут, например, быть названы рыбными и наши северные реки. Следовательно, и надежды на обрыбнение этих рек, посредством ли благоразумных охранительных полицейских мер, или путем, так называемого искусственного оплодотворения, даже в случае полной удачи предпринятых с этой целью опытов, должны быть приведены к весьма скромным границам. С другой стороны должно считать совершенно преувеличенным страх, что когда-нибудь наши, изобилующие рыбой реки оскудеют до той же степени, как и западноевропейские реки, которые никогда очень рыбными не были и быть не могли. Из этого конечно не следует, что не нужно обращать никакого внимания на истребительные способы лова и разные злоупотребления, которые могут если не истребить, то все же в значительной мере истощить наши рыбные богатства; а так как для большей части народонаселения России источник рыбного продовольствия заключается в речном, а не в морском рыболовстве, то и некоторое оскудение наших рыбных богатств было бы для нас гораздо чувстви­тельнее, чем почти совершенное истощение рек западной Европы, которая всегда продовольствовалась рыбой главнейше из морей, омывающих ее берега, или и из отдаленных частей Атлантического океана.

После этого общего сравнительного взгляда, дающего мерило для оценки значения, которое имеет рыболовство в Днепре и в Днестре, и объясняющего причины, по которым эти значительные реки не могут равняться по изобилию рыбы с притоками морей Каспийского и Азовского, я перехожу к описанию рыбного промысла, производимого в этих реках и в их лиманах — начиная с Днестра.

Лов днестровский, разделение его на речной и морской. Лов рыбы в днестровском лимане резко разделяется на два совершенно отдельных промысла, — на лов пресноводной, собственно лиманской и речной рыбы, производимый на пространстве почти всех берегов лимана, и на лов морской рыбы у юго-западного берега его на косе, отделяющей лиман от Шаболотского озера, которое заключает в себе воду одинаковой или даже несколько большей солености, нежели морская. Хотя этот последний лов и производится в лимане, но он служит поприщем его лишь по причинам совершенно случайным, как увидим ниже.

Лов речной рыбы сосредоточивается преимущественно в двух местностях: с херсонской стороны у песчанкой косы, лежащей немного к северу от селения Калаглеи; а с бессарабской — в заливе, образуемом вдавшейся в виде языка в лиман, днестровской дельтой и бессарабским берегом до плавней, занимающих угол, образуемый Аккерманским мысом.

Пресноводные рыбы, составляющие предмет днестровского лова. Ловимые в лимане рыбы принадлежат к обыкновенным речным породам Южной России. Главнейшие из них суть: лещ (Abramis Brama), короб или сазан (Cyprinus carpio и С. hungaricus), судак (Lucioperca vulgaris) окунь (Perca fluviatilis), рыбец (Abramis Vimba), густера (Abramis Blicca), синец (Abramis ballerus), чехонь (Pelecus cultratus), красноперка (Leuciscus rutilus), вырезуб (Leuciscus Friesii), белизна (Aspius rapax), сом (Silurus glanis) и щука (Esox lucius). Сверх того в лимане попадаются породы красной рыбы, из которых севрюга носит здесь название пестрюги, а стерлядь, ловимая в небольшом количестве — чечуги. В небольшом количестве поднимается из моря сельдь (Clupea или Alosa pontica) и тюлька (Clupea cultriventris), которой довольно много ловится зимой. Породы красной рыбы и сельдей заходят иногда из моря. Что же касается до прочей рыбы, то одни из них чисто речные, другие же более живут в лимане; но разделить их, как делает г. профессор Кесслер, на речные и лиманные, я не считаю возможным, так как и те, которых он причисляет к лиманным рыбам, хотя и мечут отчасти икру в самом лимане, однако же поднимаются для этого и в Днестр, точно также как и в другие реки, например в Днепр и Дон; таковы чехонь, рыбец, густера и другие. Лучшие из этих рыб осетровые породы, судаки, короп и лещ ловятся в небольшом количестве, а самый обильный предмет лова составляют малоценные мелкие рыбы из родов Leuciscus и Abramis, идущие, впрочем, не на местное только употребление, а развозимые в бедную рыбой юго-западную Россию.

Должны ли применяться к лиманам правила речного или морского и озерного рыболовства? Все рыбные ловли днестровского лимана отдаются в откупное содержание или помещиками, или как мирские оброчные статьи, так как значительнейшая часть берега лимана принадлежит городским или сельским обществам, и только небольшое пространство отведено для бессарабского архиерея. Отдача лиманских вод в откупное содержание имеет место и на днепровском лимане. В обоих случаях законность такого образа действий подлежит, кажется мне, большому сомнению, ибо про­тиворечит основному положению нашего рыболовного законодательства, по которому не только море и его части, но и озера, не состоящие внутри одной дачи, частному владение не подлежат. Что же такое лиман? По происхождению своему лиман есть морской залив, отгороженный от моря, на значительной части своего протяжения, песчаной косой, образовавшейся вследствие взаимодействия морского и речного течений, и опресневший от значительной массы воды, вливаемой в него впадающей рекой. На этом основании лиманы, подобные днестровскому и днепровскому, должны бы считаться частями моря и, следовательно, подлежат свободе, установленной нашим законодательством для мор­ского лова. Но такое основание может по справедливости казаться слишком теоретическим, для утверждения на нем правил пользования водами, которые должны без сомнения носить на себе чисто практический характер. Но если и не считать лиманов морскими заливами, то все-таки придется отнести их к разряду озер. Ежели наше законодательство признает рыболовство в больших озерах вольным, то делает это очевидно на том основании, что считает несправедливым приурочивать обширные водные пространства, на которых довольно места для многих рыбопромышленников, к окружающей их прибрежной полосе. Дабы это выключение больших озер из частной или общественной собственности не оставалось в большей части случаев номинальным, установлена за­конами особая повинность, по которой береговые владельцы обязаны оставлять десятисаженную при­брежную полосу, для пристанища ловцов и для обсушки снастей (XII т. Св. Зак. Уст. о город. и сельск. хоз. ст. 562 и 563). Между лиманами и озерами нет в этом отношении решительно никакой разницы, или, лучше сказать, существующая между ними разница — именно соединение с морем — неминуемо ведет к тому заключению, что если закон признает свободу озерного лова, то эта свобода относится еще в сильнейшей степени к лиманам. Впадение в лиман более или менее значительной реки, которая может составлять предмет частной собственности, нисколько не изменяет этого заключения; ибо хотя и можно утверждать с некоторым правдоподобием, что лиман есть значительное расширение речного русла, которое ослабило его течение, то это же самое относится и ко всякому озеру, принимающему в себя одну или несколько рек. Если впадение Волхова, Сяси, Ояти в Ладожское озеро, или Меты, Шелони, Ловати в Ильмень не изменяет их озерного харак­тера и не составляет причины, по которой рыболовство в этих обширных водовместилищах должно бы составлять исключительное право их прибрежных владельцев, то очевидно, что тоже самое относится к соединенным с морем и принимающим в себя Днепр и Днестр пресноводным озерам, известным под именем днепровского и днестровского лиманов.

Самые условия, на которых отдаются в некоторых местах лиманские воды на откуп, показывают, что при составлении их имелись в виду правила установленные для озерного лова. Так калаглейские рыбные воды отдаются на откуп, под видом отдачи в арендное содержание десятисаженного пространства вдоль берега, с обязательством для откупщика никакими другими выгодами, кроме этого десятисаженного пространства, не пользоваться. Эта десятисаженная полоса, очевидно, за­имствована из 563 ст. XII т. Св. Зак. при помощи весьма странного перетолкования смысла ее. Именно, эта полоса и изъемлется из полной собственности владельцев прибрежных земель и пере­дается в общее пользование всех занимающихся рыболовством. Здесь же обращается в средство для ограничения свободы рыболовства именно то, что по смыслу закона должно его обеспечивать!

Так как рыболовство в лимане представляет довольно значительные выгоды, то казна, сельские и городские общества могут конечно извлекать из них некоторый доход; но для этого нет надобности подчинять узаконенную свободу лова произволу откупщика, а можно бы облагать различные снасти известными налогами отчасти в пользу казны, отчасти же в пользу обществ, на что никто не мог и не стал бы жаловаться; между тем как стесняющий свободу промысла откуп, находя­щийся почти в руках евреев, возбуждает общее неудовольствие рыболовного населения. И в самом деле, условия отдачи рыболовных вод в откупное содержание всегда стеснительны тем, что ставят ловцов в совершенную зависимость от арендатора, подчиняют их его произволу.

Условия отдачи лиманных вод в оброчное содержание и хозяйственное устройство лова. а) На херсонской стороне лимана. В Калаглее оброкосодержателю предоставляется право иметь число неводов, по своему усмотрению, собственных, или по условию с другими. Этим дается ему следо­вательно полная воля не дозволять никому постороннему ловить в водах, которые он почитает своими, или дозволить это под теми условиями, какие ему заблагорассудится установить. Единственное ограничение его прав заключается в дозволении каждому жителю селения ловить рыбу, для домашнего употребления, мелкими снастями, а раков даже и на продажу. На деле откупщик, как человек не очень богатый, предпочитает получать, не сопряженный с риском и расходами, доход, и потому дозволяет ловить всем желающим с уплатой ему 1/10 части улова добытого распорными или так называемыми здесь внутренними неводами, и ⅛ части улова добытого грядовыми, т. е. вы­тягиваемыми на берег неводами. Свою часть берет откупщик не рыбой, как это делается, например, при керченском сельдяном лове, а деньгами после продажи. Кроме того, что при этом спо­собе взимания откупщик не имеет нужды тратиться на посуду, соль и работников, он имеет и особую причину предпочитать получение своей доли деньгами, а не рыбой, заключающуюся в установленном здесь обычаями способе раздела добычи между хозяевами и их работниками. Весь улов продает всегда атаман, по какой хочет цене. Из вырученной суммы выделяется стоимость харчей и откупщикова часть без всяких вычетов. Остальное делится пополам между хозяином, которому принадлежат лодка и снасть, и работниками. Атаман получает из части приходящейся на долю забродчиков, или, как их здесь называют, лямщиков, одинаковый с прочими работниками пай, но ему идет еще два таких же пая из хозяйской половины. Если бы откупщик получал свою десятую или восьмую часть рыбой, то ему, конечно, не было бы никакого основания вмешиваться в продажу остальной рыбы. Но получая свою часть деньгами из валовой выручки, он имеет основание предполагать, что атаман продешевил рыбу, или скрыл настоящую цену, по которой ее продал; поэтому несколько лет тому назад стали калаглейские откупщики присваивать себе право участво­вать во всех продажах рыбы, так что кому бы рыба ни была продана, купивший ее имеет право лишь на третью часть проданного, другая треть по той же цене принадлежит откупщику, а третья хозяину. Если рыба продана дорого, то откупщик уступает тут же и свою часть покупщику остальных частей; если продажа состоялась дешевая, то он оставляет рыбу за собой и потом пользуется значительным барышом при перепродаже доставшейся ему третьей части. Очевидно, что при таком порядке номинально дешевая продажа рыбы находится в интересе, как откупщика и хозяина, так и купцов, которым не может быть никакой конкуренции. Ее нет и между покупщиками остальной трети, ибо покупающие рыбу поступают точно так, как барышники при покупке лошадей. Усло­вившись в цене с атаманом, мечут они между собой жребий, и только тот, кому он выпадет, имеет право оставить рыбу за собой. Такой покупатель часто передает свое право другому за не­большой барыш; но эта дальнейшая конкуренция между покупщиками не приносит уже никаких выгод рыбакам. Из этого видно, что умеренный, по-видимому, сбор откупщика, 1/10 или ⅛ доля ценности улова, на деле гораздо значительнее, вследствие искусственного удешевления цен, происхо­дящего от стачки между покупателями рыб, хозяевами неводов и откупщиком.

Положение рыбопромышленников, как хозяев, так и работников, занимающихся ловом рас­порными или так называемыми внутренними неводами, значительно ухудшается еще тем, что уплата 1/10 доли калаглейскому откупщику не дает им еще права повсеместного лова на всем пространстве лимана, ибо не одна Калаглея отдает на откуп свои воды, под видом береговой полосы земли, не­обходимой для пристанища рыбаков и сушки неводов. Если кто ловит рыбу в водах, считающихся бессарабскими, или принадлежащими немецкой колонии Францфельд, лежащей у вершины Горогольского залива, т. е. в водах, противолежащих их дачам, тот должен платить и тамошним откупщикам или обществам десятую долю улова, не освобождаясь от уплаты своему откупщику, во владения которого привозится рыба для разделки. Один берет за воду, а другой за берег, так что рыбакам приходится отдавать 1/5 долю валовой ценности их уловов. Во избежание споров и нескончаемых претензий разных откупщиков калаглейские рыбаки, ловящие распорными неводами, уго­ворились с откупщиками бессарабской стороны платить им, вместо десятины — по 40 руб. с каждого невода. Очевидно, что если рыбаки считают для себя выгодным платить 40 руб. вместо десятины, взи­маемой с них лишь за ту рыбу, которую они ловят не у своих берегов, то, при объявлении лова свободным, каждая неводная артель охотно заплатила бы по 50 и более рублей с невода за право беспрепятственного лова на пространстве всего лимана и совершенно свободной продажи рыбы. Часть этого сбора могла бы идти в пользу обществ, а часть в государственный доход. Эта плата откуп­щикам или обществам других вод, взимаемая лишь с ловящих распорными неводами, составляет одну из причин, по которой они платят только десятую долю ценности улова калаглейскому откуп­щику, вместо восьмой, собираемой с ловящих грядовыми неводами. Другая причина уменьшенного сбора с распорных неводов заключается в том, что лов ими обходится дороже, чем береговыми, ибо требует двух лодок, более исправной снасти и большого числа рабочих.

б) На бессарабской стороне лимана. На бессарабской стороне лимана главные рыболовные во­ды известны под названием: паланских, ганкишлинских и гуророщинских по имени селений, лежащих на краю днестровских плавней, близь залива, образуемого вдавшейся в лиман дельтой Днестра. Нижняя часть течения Днестра и приток Таранчук причисляются к этим же водам, которые не занимают, однако же, непрерывного пространства вдоль берега лимана, а прерываются участком архиерейских вод, лежащих у Рогулинской косы. Эти последние воды также отдаются на откуп еврею за 700 или 800 руб. И здесь сам откупщик ловом не занимается, а имеет право собирать 1/10 долю улова, кото­рую он на деле увеличивает до 1/6, и также как в Калаглее вмешивается в продажу рыбы, удер­живая за собой право покупки некоторой части ее. Паланкские, ганкишлинские и гуророщинские воды составляют в настоящее время казенную оброчную статью, за которую жители селений Паланки, Ганкишлы и Гуророщи должны платить, начиная с 1866 года по 1051 руб. 5 коп., а в последующие затем три года по 1156 руб. 15½ коп. в год. Эта сумма взимается посемейно со всех жителей этих деревень, которые получают за то право ловить рыбу небольшими снастями: удочками, воло­ками, т. е. бреднями, и так называемыми орьями, тербучками и котцами. Орьи суть сетяные мешки в роде волжских поездух, уральских ярыг или употребительных по рекам, впадающим в Бе­лое море, особливо же в Поное, — поездов, которые бросают с лодок и тянут по дну. Тербучки состоят из сетяного полукруглого мешка, насаженного на шест или рукоятку. Подъехав на лодке к берегу, где есть подмыв, или близь которого растут кусты, один упирает тербучек в дно, а два других поддерживают лодку на месте и шестом пугают рыбу, которая с испугу бросается в расставленную ловушку. Котцы представляют род вентерей, из камыша или дранок, наподобие тех, о которых было говорено при описании кубанского рыболовства. Из этих снастей орьи и тербучки употребляются только в текущей воде, и притом орьи исключительно в Днестре, так как Таранчук слишком завален всяким сором, чтобы можно было тянуть орьи по дну его.

Жители трех упомянутых селений по большей части занимаются ловом рыбы означенными снастями лишь для собственного употребления; только немногие из них ловят и на продажу. Так как, при одинаковой плате в казну, они имеют больше выгод сравнительно с остальными, то должны жертвовать, что-нибудь в пользу церкви, по условию с обществом. Употребление же нево­дов, которыми добывается несравненно более значительное количество рыбы, допускается не иначе, как за известную плату в общество; и под этим условием неводным ловом могут пользоваться, как жители трех селений, к которым приписаны воды, так и посторонние. Такие условия пользования водами конечно гораздо предпочтительнее условий откупа, а по отношению к Таранчуку и днестровскому участку, против него ничего даже нельзя возразить; касательно же лимана, где лов дол­жен быть совершенно свободен на всем его пространстве, без всякого отношения к тому, кому принадлежат берега его, необходимо введение вольного лова под условием известной платы с каж­дого рода снастей сообразно с доставляемыми ими уловами.

С 1863 по 1866 год паланские, ганкишлинские и гуророщинские воды также отдавались каз­ной на откуп, именно за 1001 руб.; с 1857 по 1863 г. пользовались ими общества бесплатно, до этого же сами общества взимали с рыбопромышленников по 450 руб. в год, которые обращались в мирской капитал. За паланскими, ганкишлинскими и гуророщинскими водами берег лимана и ры­боловство принадлежат двум бессарабским помещикам Хоперскому и Волхонскому, а далее идут воды Турлакского посада и города Аккермана. В южной части лимана, где нет пригодных для неводной тяги кос, и берега круты, или даже обрывисты, — лова в значительных размерах не производится. Внутри днестровских плавней есть, как я уже упоминал, один довольно значитель­ный лиман Беляевский, лежащий в 5 верстах выше селения Маяки и соединяющийся с Днестром широким, но очень коротким гирлом. За право лова в этом лимане собирает общество села Беляевки, в дачах которого он находился, денежный сбор, составляющий от 150 до 200 руб. в год. Во время моего посещения этой местности, в лимане ловили двумя неводами, доставлявшими, как мне сказывали, рыбы на сумму от 500 до 800 руб. в год.

Употребительнейшие орудия лова в Днестре и в его лимане. Главное орудие лова, как в Днестровском лимане, так и в Днестре, составляет невод. Обыкновенная длина распорных не­водов около 300, а грядовых до 600 сажень. Речные невода, конечно, гораздо короче. В Днестре употребляют также ставные сети, действующие и как плавные, один конец которых плывет вместе с лодкой, а другой тянут с берега. Сетями нередко перегораживают всю реку, платя за это незначительные суммы владельцам обоих берегов. Вентеря здесь мало употребительны. Крюч­ной снасти, по незначительности красной рыбы, также немного; однако же, жалуются на то, что ими заставляют устья Днестра. Еще жалуются на коты, выставляемые в ериках, которые нарочно прорезывают чрез узкую и несколько более возвышенную гряду, окаймляющую течение Днестра и отде­ляющую его от более низменных плавней. Весной, при спаде вод, эта более возвышенная гряда обсыхает ранее, и рыба, чрез ерики, возвращаясь из плавней в реку, попадает в коты. Об этом орудии лова я буду иметь случай в подробности изложить мое мнение, говоря о лове в Дне­пре, где оно всего больше употребляется и где возбуждает во многих сильнейшее негодование.

Влияние на лов рыбы, приписываемое пароходам. Отыскивая причины оскудения лова, который никогда и не был очень значительным, жалуются конечно и на ходящие по Днестру пароходы; но вред ими причиняемый видят главнейше не в том, что они распугивают рыбу, а в том, что нарывают на дне бугры и ямы якорями, которые тянутся по дну еще несколько времени после того, как их бросят. От этого нижняя подбора неводов не может плотно прилегать к изборожден­ному дну и рыба, особенно же хитрые сазаны (короны), ускользает из рук ловцов. Если это и справедливо, то днестровским пароходам должно бы приписать роль не уничтожителей, а охраните­лей рыбного запаса этой реки.

Времена изобильнейшего лова и способы сбыта рыбы. Изобилие лова в лимане весьма различно; оно более зависит от разных случайных обстоятельств, нежели от времени года, как это и дол­жно быть, потому что в лиман рыба ниоткуда не идет, а постоянно в нем живет, так что нет периодов ее появления и исчезновения. С другой стороны в лимане вовсе нет мест значи­тельной глубины, куда бы она по временам могла скрываться. Наибольшая глубина нигде не превы­шает 9 футов, и потому неводный лов возможен на всем его пространстве. Всего труднее поймать ее, когда она входит в камыш для метания икры, что для здешних пород бывает от апреля до июня месяца. Наибольшие уловы случаются, по замечанию рыбаков, во время тихой погоды преи­мущественно осенью и также вскоре после ледохода.

Ежели Днестровский лиман и низовья Днестра нельзя причислить к местностям очень рыбным, то — взамен того — условия сбыта пойманной в них рыбы чрезвычайно выгодны, вследствие близкого соседства Одессы, Кишинева и безрыбного юго-западного края России. Большая часть здеш­ней рыбы продается свежей, и только выгодность этого сбыта свежей рыбы заставила придумать спо­собы привозить ее свежей не только до Одессы, отстоящей на какие-нибудь 40 верст, а даже до Ки­шинева за 120 слишком верст. Для этого имеют у Калаглеи и в других рыболовных местах ледники. Пойманную рыбу опускают в смесь воды со льдом, чтобы она там окоченела, и сейчас же накладывают на воза, пересыпая слой рыбы корзиной или двумя измельченного льда. Солят рыбы немного в архиерейских и в калаглейских водах. Этим занимаются преимущественно евреи и отчасти русские, скупающие рыбу свежей. Главный сбыт ее в Балте и Кишиневе. Цены на све­жую рыбу в Одессе весьма различны, завися от количества ее привоза, степени свежести и от цен на мясо, так что иногда за 100 коропов от ½ фунта до 3 фунтов весом дают не более 50 коп. сер. Но вообще цена на свежую рыбу хорошая, и потому-то даже жители тех деревень, которые имеют свои рыбные ловли, предпочитают продавать рыбу собственного улова, а для своего употребления, преимущественно во время косовицы, покупают более дешевую донскую тарань, под именем кото­рой здесь понимают вообще всю тарань, привозимую с Азовского моря, где бы она ни была пой­мана, в Дону ли, в Кубани или в самом море.

Лов морской рыбы в Днестровском лимане, или лов в так называемых Шаболотских ериках. Совершенно особым характером отличается лов, производимый в так называемых шабских водах, т. е. в юго-западном углу Днестровского лимана на косе, отделяющей лиман от Шаболотского озера, которое без сомнения некогда составляло одно целое с этими лиманами. В настоящее время это — отдельное озеро, имеющее около 15 верст в длину параллельно морскому бе­регу, от которого отделяется узкой косой, и не более 3 верст в ширину. Коса, отделяющая озеро от лимана, имеет около версты в ширину. Таким образом, Шаболотское озеро не имеет ника­кого естественного соединения ни с морем, ни с лиманом. Вода озера соленая и даже несколько солонее морской, а ежели бы преграды, отделяющие ее от моря и лимана, не прерывались, то она, несомненно, обратилась бы в самосадочное озеро, подобно к югу от него лежащим озерам Шаганы и Алибей. Но узкая коса, отделяющая море от озера, прорывается во время бурь, и по этим прорывам заходит туда разная морская рыба, преимущественно же кефаль. Но эти случайные сообщения быстро засыпаются, и зашедшая в озеро рыба, непременно бы гибла от слишком соленой воды. Этот случайный заход рыбы вероятно и подал первоначальный повод воспользоваться озером, для рыбной ловли, так сказать, обратить его в обширный садок, из которого можно бы было вылавли­вать рыбу в самое удобное время. Для этого стоило только прокопать постоянные каналы, которыми рыба могла бы заходить в озеро; но соединение это должно было быть не с морем, а с лиманом, как потому что с моря всякий бурун засыпал бы прорытые каналы, так и потому что, при непосредственном соединении с морем, испарение, концентрируя втекающую в озеро воду, обращало бы ее в рапу, в которой рыба не могла бы жить. Поэтому, еще во времена турецкого владычества существовали три канала или ерика, соединяющих озеро с лиманом. Но только лет около пяти­десяти тому назад, следовательно, в первое время присоединения Бессарабии к России, шаболотский лов получил свое полное развитие. Между озером и лиманом было прокопано до 200 ериков или канав в 1 ½ или 2 сажени шириной и около сажени глубиной. Всякая морская рыба, преимуще­ственно кефаль мелкого сорта (Mugel saliens), а также анчоусы и обыкновенная камбала (Platessa lusca), входящая в лиман, в южной части которого вода соленая, заходит ериками в озеро, в мелкой и теплой воде которого находит изобильную пищу. В течение всего лета кефаль живет в озере, вырастает и жиреет в нем; осенью же, с охлаждением воды, стремится обратно в ли­ман и в море. Если бы кефаль осталась в озере на зиму, то так как оно замерзает и при­том очень мелко, то она вся бы там погибла. Ерики доставляют ей единственный путь для выхода из озера. Их обращают поэтому как бы в вентеря, или точнее в коты, которыми вылавливают дочиста всю возвращающуюся по ним кефаль.

Устройство ериков, засорение ими Шаболотского озера. Смотря по ширине косы, которую прорезывают ерики, длина их изменяется от полуверсты до версты. Прорытые как кому вздума­лось, они не совершенно параллельны между собой; иногда ерики проходят от озера до лимана со­вершенно отдельно друг от друга, иногда же они соединяются по два и по три в одно общее устье со стороны озера, или со стороны лимана. Ширина их изменяется от 2 до 4 аршин, а глубина не превышает 2 ½ арш. Промежутки между ними обыкновенно не шире 2 сажень, то есть, сколько нужно для беспрепятственного вдоль их прохода и для выгрузки попавшейся рыбы. Эти промежутки имеют вид невысоких валов, образовавшихся от выкладываемой из ериков земли. Через все ерики проходит дорога, и через каждый перекинут поэтому мостик. Все вместе представляет совершенно особый, довольно оригинальный вид.

Каждую весну ерики прочищаются, для беспрепятственного прохода рыбы в озеро, и эта прочи­стка повторяется осенью. Без этих работ устья ериков скоро бы заносились илом, и сообщение по ним бы прекратилось. И теперь не все ерики поддерживаются, — из 200 слишком канавок, следы которых еще видны, только 94 содержатся в годном для рыболовства состоянии. Это уменьшение числа ериков приписывают обыкновенно уменьшению уловов, по которому издержки, нужные на поддержание ериков, не окупаются выручаемыми от них доходами. Но это объяснение едва ли справедливо. Оставлены лишь те ерики, которые занимают северную часть косы, или перешейка, и оставлены потому, что их нужно бы было удлинить на несколько сот сажень, или даже на версту для того, чтобы они впадали в достаточно глубокую для хода рыбы часть озера. Северо-восточный угол его частью уже занесен и занесен илом и зарос тростником, так что перешеек стал тут гораздо шире прежнего, частью же значительно обмелел. Причина этого засорения озера заключается без сомнения в прокопании ериков. После того, как морские ветры нагонят много воды в лиман, она, по прекращении ветра, с большей силой обращается назад, и, встретив открытые каналы, ведущие в озеро, устремляется по ним, неся с собой большое количество мути, поднятой волнением со дна мелкого лимана. С прекращением течения в озере, муть эта осаждается и по­степенно выполняет его.

Надо еще заметить, что если общее число, как поддерживаемых, так и заброшенных ериков, и простирается до 200, то едва ли были они когда все одновременно в действии. По крайней мере из описания дунайских рыбных ловель, к числу которых были причислены и так называемые шабские воды, составленного генерального штаба штабс-капитаном Семякиным по поручению тогдаш­него новороссийского генерал-губернатора графа Воронцова, видно, что в 1843 году было всего только 85 ериков, из коих не более половины поддерживались хозяевами их в должной исправ­ности, потому что лов в них не возвращал издержек на содержание ериков и мостов, устрой­ство гард и уплату откупщику четвертой части уловов. Хозяева ериков объявили при этом, что они принуждены будут забросить и остальные ерики, если откупщик будет иметь право требовать с них четвертую долю улова.

Лов в ериках начинается не ранее сентября. Для этого устраивают двое ворот, одни за другими, с озерной стороны канавок. Каждые ворота состоят из двух камышовых стенок, сходящихся между собой под тупым углом, обращенным вершиной к лиману. Рыба, гонимая холодом из озера, может довольно свободно протесниться сквозь ворота, но обратно уйти не может. Ближе к лиманскому концу канавки делают еще третьи ворота, и в некотором от них расстоянии совершенно перегораживают ерик камышовой же стенкой. Пространство между этими воротами и стенкой образует как бы бочку вентеря, откуда для рыбы нет уже никакого выхода. Ее отсюда вылавливают сачками и бросают в вырытые в промежутке между двумя ериками небольшие садки. Эти камышовые ворота и стенки известны под именем гард.

Пойманную кефаль хозяева ериков, по большей части не богатые мещане Шабского посада, сами обыкновенно не солят, а продают скупщикам, мелкую от 8 до 10, а крупную от 15 до 18 руб. за тысячу. Иногда попадается при этом лове кефаль очень крупная, известная под именем габы или гавы. Это не более взрослая кефаль обыкновенная сорта, а совершенно другая порода, го­раздо в меньшем количестве встречающаяся в Черном море (Mugil chelo). Она заходит в Шаболотское озеро не ериками из лимана, а прямо из моря, при прорывах морской косы. Ее про­дают от 20 до 24 руб. сер. за сотню.

История шаболотского лова и отдача его в откупное содержание. Шабские рыбные ловли, заключающиеся: в части Днестровского лимана, от границ колонии Шаба до Цареградского гирла, правой стороной лимана до половины ширины его; в Шаболотском озере; в ериках, находящихся между этим озером и лиманом, и в участке морского берега от Цареградского гирла до новой государственной границы, на протяжении 35 верст, отдаются бессарабской палатой государственных имуществ в оброчное содержание одесскому купцу Фельдштейну на 6 лет с 1863 по 1869 год за 1,000 руб. сер. в год. Эта отдача в откупное содержание не только лиманских, но даже и мор­ских рыбных ловель, вопреки утвержденной законом свободы морского рыболовства, основана на обычае незаметно утвердившемся, со времени присоединения к России устьев Дуная. Морские воды вдоль бессарабской границы были неправильно причислены к дунайским речным рыбным ловлям, и вместе с ними стали отдаваться на откуп. До восточной войны за все эти воды казна получала 22,000 рублей сер., а откупщик отдавал уже от себя шабские воды за 1,000 руб. сер. С 1859 же года по 1862 отдавались они на откуп отдельно за 3,090 руб. сер. Хотя по здешнему обычаю откуп­щик сам не занимался ловом, а допускал к нему всех желающих, за уплату ему известной доли уловов, жалобы на притеснения откупщиков были постоянные. Граф Воронцов принял их во внимание, и с 1834 в откупные контракты было включено условие, чтобы откупщик не смел требовать от хозяев ериков более 1/10 и в крайнем случае ⅛ доли улова. Но и это ограничение прав откупщиков мало помалу пришло в забвение, так что в ныне действующем контракте откупщику предоставлено право, как самому заниматься ловом, так и заключать условия с другими промышленниками по своему произволу, без всякого вмешательства управления государственными имуществами в его распоряжения. Единственные условия, которые он обязан соблюдать при лове рыбы, заключаются: 1) В выпуске обратно в воду мелкой рыбы, что конечно никогда не исполняется и в чем, при существующем здесь способе лова, нет ни малейшей надобности. 2) В запрещении рыбо­ловства внутри Шаболотского озера ранее 25 сентября. Это последнее ограничение существенно необходимо, но оно остается совершенно недействительным, потому что срок, в который дозволяется начинать шаболотский лов, назначен слишком ранний. Шаболотское озеро само по себе никакой рыбы не содержит, да и та, которая входит в него через ерики, в нем не распложается. Только ерики и делают его годным для временного пребывания в нем рыбы, доставлением ему постоян­ного притока пресной или слабосоленой воды из Днестровского лимана. Очевидно, что те, которые прокопали эти ерики и ежегодной очисткой поддерживают их проточность, должны пользоваться главными выгодами, их трудами созданной, отрасли промышленности. Но ежели допустить лов в озере во время обратного хода из него рыбы в лиман или ранее этого срока; то хозяева ериков должны будут лишиться всякого вознаграждения за свои труды, потому что, в узком и не глубоком Шаболотском озере, очень легко вылавливать большую часть вошедшей в него рыбы неводами или разного рода ставными орудиями лова, не допуская ее до прихода в ерики. Поэтому хозяева ериков, вместе с жалобами на излишние поборы содержателей вод, всегда домогались запрещения лова в озере ранее срока обратного прохода кефали через ерики. Принимая во внимания эти жалобы, бессарабская казенная палата предписала в конце 1833 года аккерманскому земскому начальнику, вместе с уездным прокурором, произвести дознание на месте и представить свои соображения о лове в Шаболотских ериках. Подобное же исследование было произведено в 1834 году штабс-капитаном Семякиным, по поручению новороссийского и бессарабского генерал-губернатора. Вследствие донесений их, лов рыбы в Шаболотском озере ранее 1 ноября был запрещен. Но и это правило также, как и запрещение содержателям вод собирать более 1/10 или ⅛ доли улова с хозяев ериков, одинаково пришло в забвение. Хотя в настоящее время откупщик и не занимается сам ловом в Шаболотском озере, право его производить в нем лов, начиная с 25 сентября, ставит хозяев ериков в полнейшую от него зависимость. Если они не соглашаются на условия, кажущиеся им стеснительными, откупщик угрожает им, что сам начнет ловить в озере, или пустит туда ловцов, что лишило бы хозяев ериков всякого улова.

Шаболотский лов должен быть свободный, как и вообще лиманное рыболовство. В насто­ящее время жители Шабского посада, в дачах которых находятся ерики, хлопочут о возвращении в полное их распоряжение вод, прилегающих к берегам их дач, основывая свои притязания на том, что пока Шаба причислялась к городу Аккерману, то и воды им принадлежали и отда­вались обществом в откупное содержание; что с поступлением шабских жителей в 1838 года в государственные крестьяне, рыбные ловли их были включены в число казенных оброчных ста­тей, а с исключением в 1842 году из ведомства министерства государственных имуществ, — с принадлежащими шабскому обществу землями, должны бы быть возвращены ему и воды, чего сделано не было. Эти основания совершенно не верны, потому что из контрактов, по которым были отдаваемы дунайские воды в откупное содержание до 1834 года, и из описания их штабс-капитаном Семякиным видно, что воды шабской дистанции, вместе с прочими, отдавались на откуп до и после 1834 года. Но если несправедливы притязания шабских жителей на исключительное владение как лиманскими, так и морскими водами, прилегающими к их дачам, то общий смысл нашего рыболовного законодательства несомненно требует, чтобы и эти воды наравне с прочими морскими и лиманскими водами были исключены из числа казенных оброчных статей и предоставлены в сво­бодное для всех пользование. Такое устройство шабского рыболовства, освободив рыбопромышлен­ников от стеснений со стороны откупщика, не только не уменьшило бы казенного дохода, но он мог бы даже еще несколько увеличиться. Ежегодная плата по 10 руб. с ерика доставила бы уже казне, без всякого стеснения промышленников, почти ту же сумму, какую она нынче получает от отдачи в оброчное содержание всего шабского участка, т. е. сверх ериков еще 35 верстное протяжение морского берега и значительной доли лимана. Побилетная за право неводного лова на этом пространстве плата доставила бы также, без сомнения, несколько сотен рублей.

Влияние шаболотского лова на уменьшение кефали и меры к правильному устройству этого лова. Относительно лова кефали в ериках предстоит нам рассмотреть еще одно обстоятельство: не влечет ли за собой этот промысел, вылавливающий всю рыбу, заходящую в Шаболотское озеро, уменьшение кефали, если не вообще в Черном море, то, по крайней мере, в северо-западной части его? Статистические данные о количестве уловов в разные времена, по их неполноте и неточности, не могут служить к решению этого вопроса. По словам промышленников, во время самой доро­гой откупной платы в 3,090 руб., с 1859 по 1862 год, налавливалось от 500 до 700 тысяч штук кефали в год, но в ближайшее к нам время, по сведениям собранным от тех же промышленников, было тоже поймано в 1865 году до 700, в 1864 до 400, а в 1863 до 500 тысяч штук. Жалуются только на то, что нынче кефаль стала гораздо мельче, так что вместо 15 и 18 руб., выручаемых прежде за 1,000 кефали, нынче, по причине ее мелкости, дают только от 9 до 10 руб. Мы должны, следовательно, для решения занимающего нас вопроса, обратиться к общим соображениям.

Лов кефали в северо-западной части моря нельзя назвать значительным, и так как рыба эта мечет икру в самом море, хотя и приближается для этого к берегам, то трудно было бы себе представить, чтобы вылов той части ее, которая заходит в Шаболотское озеро, дабы кормиться там в течение лета, мог иметь существенное влияние на уменьшение общего запаса ее, если бы в озеро не входила преимущественно рыба молодая, не метавшая еще ни разу икры, и которая, следовательно, вылавливается прежде, чем успела с своей стороны содействовать поддержанию породы. Таким образом, лов в ериках должен быть частью отнесен к лову мальков, и если бы имел своим предметом пресноводную рыбу, то без сомнения должен бы быть запрещен, или, по край­ней мере, весьма сильно ограничен. Но по отношению к рыбе морской, размножение которой обеспечено самой обширностью пространства, в котором оно происходит, достаточно будет мер не­сравненно менее строгих. Г. профессор Кесслер, во время посещения берегов Черного моря, главнейше с целью изучения живущих в нем пород рыб, уже обратил на это внимание и советует на каждые пять или на шесть ериков оставлять один свободным, для обратного прохода кефали в море, или же прекращать лов ее в определенный срок — еще до окончания обратного хода ее. Кроме этих двух мер можно бы еще, для достижения той же цели, постановить правило, чтобы в камышовых стенках, преграждающих выход из ериков в лиман, оставлялись воротца, ко­торые должны бы отворяться в известные дни, например по воскресеньям и праздникам. Из этих трех возможных мер каждая имеет свои неудобства. Оставление некоторого числа ериков свободными для прохода рыбы казалось бы всего лучше достигает своей цели, но требует тщательного надзора за тем, чтобы и эти, не только бесполезные, но с близорукой точки зрения промы­шленников, даже вредные для них ерики, не только ничем бы тайно не заставлялись, но и столь же тщательно очищались, как и те, которые предназначены служить ловушкой для рыбы. Отворение воротцев в известные дни также точно требовало бы надзора, которого в большинстве случаев легко бы избегать. Всякое назначение срока для начала лова, несколько позже начала обратного хода рыбы, или назначение срока, для прекращения лова несколько ранее окончания хода ее, имела бы то неудобство, что в разные годы результаты этой меры были бы весьма не равномерны. В один год давалась бы возможность слишком большому числу рыбы беспрепятственно уходить в море, к ущербу ловцов, в другой же год, при позднем начале или раннем окончании хода кефали, вся рыба могла бы быть вылавливаема начисто, несмотря на установление ограничительных сроков. Со всем тем я полагаю, что последняя мера все-таки наиболее практична и удобоисполнима, так как наблюдение за ней гораздо легче. Я бы полагал предоставлять каждый год, на выбор обще­ства хозяев ериков: или начинать лов (т. е. запирать ерики) не ранее 15-го сентября с правом продолжать его до прекращения хода кефали, или же, начав ранее, оканчивать (т. е. отпирать ерики) не позже 20-го октября. Собственно говоря не было бы даже надобности в каждогодном по­становлении приговора обществом рыболовов, а можно бы предоставить всякому желающему — или начинать лов, когда ему угодно, но за то непременно оканчивать его к 20 октября; или же начи­нать его не ранее 15-го сентября, но за то продолжать бессрочно; но такая разновременность лова в разных ериках затруднила бы надзор. Таким образом, справедливое и рациональное устройство шаболотского лова требовало бы, по мнению экспедиции, следующих мер:

1) Прекратить отдачу на откуп шаболотских вод, не только морских, но и лиманных. Ис­полнить это было бы тем легче, что по ныне действующему контракту откупщик обязан выделить все или потребную часть вод из откупа, по расчету не требуя вознаграждения, если бы воды по­надобились на государственную надобность, на наделение крестьян или Высочайшее пожалование.

2) Взамен части улова ныне платимой оброкосодержателю, назначить в пользу казны 10 рублевый сбор с каждого действующего ерика. Сбор этой пошлины мог бы производиться в облегчение промышленников, по окончании лова, с тем, чтобы не уплативший ее лишался права уча­ствовать в ериковом лове, до внесения своей недоимки.

3) Содержание мостов и дороги через ерики оставить, как ныне, за обществом хозяев ериков.

4) Лов в Шаболотском озере, какими бы ни было снастями, кроме удочки и малого бредня, для собственного употребления прибрежных жителей, воспретить с 1-го апреля по 1-е ноября.

5) Предоставить на выбор промышленников право или начинать лов не ранее 15-го сентября без определенного срока для его окончания, или же оканчивать его к 20-му октября, начиная с самого начала выхода кефали из озера в лиман.

Общая ценность уловов в шаболотских ериках, на основании вышеприведенных данных о количествах и ценностях уловов, изменяется от 4,000 до 12,000 руб. сер. Так как около ¼ улова берет себе откупщик, а 1/6 доля улова приходится по существующим здесь правилам дележа до­бычи на долю работников, труд которых, состоящий лишь в вынимании рыбы из западни, в ко­торую она попалась, весьма не велик; то общий доход всех хозяев ериков составит от 2,500 до 7,500 руб. в год, или от 27 до 80 руб. на каждого хозяина ерика. При собирании десятирубле­вой пошлины прямо с хозяев ериков, доход их при таких же уловах и ценах на рыбу изменялся бы от 25 до 96 руб. в год.

Приблизительная оценка ценности днестровского улова. Весь улов днестровского лимана, включая в него и шаболотский лов кефали и рыбные промыслы в низовьях Днестра, по словам скупщиков тамошней рыбы, может простираться на сумму от 60,000 до 80,000 руб. сер.

Днепровский лов и его подразделения. Днепровский лов по большей обширности лимана, слу­жащего резервуаром для рыбы, поднимающейся в Днепр, по значительной величине самой реки и по развитию ее дельты, конечно, гораздо изобильнее днестровского; но все же и он служит только к снабжению свежей рыбой больших городов, лежащих на Днепре и в его соседстве: Никола­ева, Херсона, Одессы, и только отчасти участвует в продовольствии соленой рыбой выше по Днепру лежащих частей херсонской и киевской губерний и губернии подольской, куда главное количество рыбы все-таки доставляется с Азовского моря, Дона и Кубани.

Днепровский лов разделяется на три отдельные рыболовства, отличающиеся, преимущественно употребляемыми орудиями лова, так и временем производства его, именно: на лов в главных притоках Днепра; на лов в плавнях по лиманам, озерам и ерикам, пересекающим их, и на лов в лимане. Речное днепровское рыболовство производится главнейше весной от ледохода до замерзания реки. Лов по плавням производится также преимущественно в весеннее время, когда многие породы поднявшейся в Днепр рыбы, избегая быстрого течения, расходятся по озерам и заливным местам, для метания икры. Зашедшая в озера рыба остается в них, впрочем, и на лето; в это же время заходят в них разные сорта коропов, поэтому в летнее время, вообще наименее выгодное для рыболовства, не лиманный, а озерный лов составляет почти единственный источник свежей рыбы, для окружающих местностей. Главное орудие этого лова составляют так называемые коты. Наконец, лов в самом лимане производится главнейшим образом поздней осенью и зимой, ибо тут собирается более всего рыбы на зимовку. Вылавливают ее преимущественно не­водами, но употребляют также сетки и отчасти самоловную снасть.

Влияние некоторых способов и орудий лова, употребительных на Днепре. Подробное описание местности по низовьям Днепра, ее выгод и невыгод в рыболовном отношении, составило бы большей частью повторение того, что было уже сказано при исследованиях рыболовства в других более обильных рыбой реках, поэтому я ограничусь тем общим очерком днепровской местности, который уже представлен в начале отчета при общем взгляде на днепровское и днестровское рыболовства. Входить в большие подробности кажется мне тем более излишним, что описание лимана и днепровских плавней, а также влияние местных условий на удобство распложения и жизни рыб, подробно изложены в статье г. Середы «Очерки рыболовства на Днепре и Днепровском лимане», помещенной в 1-й части «Трудов херсонского губернского статистического комитета» (стр. 109 — 150). Статья эта отличается вообще близким знакомством с описываемым предметом и почти всегда верным на него взглядом. При описании днепровского рыболовства, я преимущественно займусь особенностями употребительных здесь орудий и способов лова, причем должен буду кос­нуться, с некоторой подробностью, влияния некоторых из них на предполагаемое уменьшение рыбы, так как это уже обратило на себя внимание местных властей и служит предметом разных распоряжений, клонящихся к охранению рыбы. Эти снасти, заслуживающие внимания по своим особенно­стям, или потому, что считаются вредными для рыболовства, суть: самоловная снасть, гребли, бовтильная сеть и коты.

а) Самоловная снасть; ограничения в употреблении ее, введенные распоряжениями местных властей; предложения экспедиции. Самоловная снасть употребляется в днепровской местности не в очень значительном количестве. Однако же неясность статей закона, которыми ограничивается употребление крючьев, возбуждала и здесь несколько раз вопрос о том, где они должны быть запре­щаемы. Прежде всего возникло сомнение, считать ли лиманы, которыми оканчиваются все главнейшие реки, впадающие в Черное море вдоль берегов херсонской губернии, частями моря или частями рек, по отношению к рыболовству, т. е. допустить ли производство рыбной ловли в них всякими сна­стями, как то дозволено в морях, — или же запретить употребление тех снастей, которые за­прещены в реках. Херсонское губернское правление приняло этот последний взгляд и запретило употребление самоловной снасти в днепровском и бугском лиманах, и мнение это было утверждено сенатом. Вслед за этим одесские купцы Акимов, Сафронов и Эльзепов обратились в херсонское губернское правление с вопросом о том, можно ли производить лов рыбы крючьями в открытом море и на каком расстоянии от устьев рек. Так как на это последнее обстоятельство в законе нет определительного решения, то было собрано общее заседание всех херсонских палат, которое применительно 603 ст. XII т. Св. Зак., в которой собственно говорится о разграничении вод уральских казаков, постановило: дозволить лов в море всякими снастями, не ближе как в 5 верстном расстоянии от берега там, где вливается в него река, принимая за устье реки выход из лиманов в море, ибо в самих лиманах лов самоловной снастью был еще прежде запрещен постановлением губернского правления. Для осуществления этой меры, было определено поставить по обоим берегам устьев рек или лиманов прочные каменные или деревянные столбы такой вышины, чтобы они не могли быть видимы с моря далее 5 верст. Таким образом, рыболовы, отправляясь с берега, не должны бы были ловить рыбы крючной снастью на всем том только пространстве, на коем означенные столбы будут видимы. Для Днепровско-бугского лимана конечными точками были признаны оконечности кос кинбурнской и очаковской, для Днестровского — Овидиополь и Аккерман, а для Березанского — островов, лежащий перед устьем сего лимана в море. Постановление это, которое не было, впрочем, приведено в исполнение, заключает в себе некоторые неверности и практические неудобства. Неизвестно почему, за место впадения Днестровского лимана в море приняты Аккерман и Овидиополь — вместо гирл Очаковского и Цареградского, тогда как пятиверстное расстояние от Аккермана и Овидиополя падает еще внутри лимана. Весьма затруднительно также для ловцов руководствоваться закроем, устроенных на берегу, столбов, в туманное или ночное время. Для ограждения входа красной рыбы в лиманы, по моему мнению, было бы достаточно запретить крючной лов близь устьев Днепровского и Березанского лиманов в чет­вероугольнике, ограничиваемом оконечностями кос Очаковской, Кинбурнской, правой Березанской и островом Березанью, для лимана же днестровского — двухверстным расстоянием влево от Очаков­ского и вправо от Цареградского гирл его, в промежутке между этими гирлами, вглубь же моря на закрой обыкновенной рыболовной лодки, служащей для выметки крючковой снасти. Всего важнее запрещение крючного лова близь острова Березани, ибо тут есть каменистая гряда, освежаемая притоком пресной воды из речки Березани. Во время метания икры красной рыбой на этой местности случалось в иные годы налавливать до 1,000 пудов осетров и севрюг. Что касается до крюч­ного лова в самих лиманах, то он должен быть вообще дозволен, так как крючная самолов­ная снасть, сама по себе, по крайней мере, столь же безвредная, как и всякие сетные орудия лова, если она не преграждает хода рыбе. Поэтому в Днепровском лимане можно бы ограничиться запрещением производить крючной лов перед самыми устьями Днепра, т. е. в углу залива от мыса Станислава с правой, до Янушева острова с левой стороны, и то только с 1-го апреля по 1-е июня. Меру эту, более легкую, нежели предложенная экспедицией для лова перед гирлами донскими и в Таганрогском заливе, считаю я достаточной, потому что: 1) Днепровский лиман гораздо глубже Таганрогского залива, так что в нем труднее преградить ход рыбе. 2) Крючной лов вообще на Днепре слабо развит. 3) В самом лимане и именно в той части его, где предполагается запре­тить весенний крючной лов, есть места удобные для метания икры красной рыбой, именно: каменис­тая гряда, вдающаяся в лиман между Станиславом и Глубокой Пристанью, которая омывается течением пресной воды во время днепровского половодья. Само собой разумеется, что и по Днепру с его разветвлениями может быть дозволен крючной лов, с тем, чтобы средняя треть реки остава­лась всегда свободной, как от этой, так и вообще от всякого рода ставных снастей. Относительно Днестра следовало бы, как предложено для внутренних гирл кубанских лиманов, запре­тить всякое рыболовство на 1½ версты в обе стороны от его устья и на столько же вглубь ли­мана во всякое время года, потому что весь лиман очень мелок и в нем весьма употребительны распорные невода, которыми можно вылавливать рыбу, стремящуюся в Днестр.

б) Коты, устройство их. В отношении к днепровскому лову гораздо важнее вопрос о влиянии на уменьшение рыбы так называемых кот, потому что тут идет дело не о незначительном красноловье, а о породах рыбы из семейства сазановидных, которые составляют главное богатство здешнего рыболовства. Котами, в местностях окружающих Черное и Азовское моря, называют вообще всякий снаряд из дранок или камыша, вбиваемых прямо в дно, или образующих род ящика, который может быть вынимаем целиком из воды. Рыба может удобно входить посредством узкого отверстия в этот решетчатый ящик, но обратный выход оттуда ей затруднителен. Следовательно — по способу лова рыбы — кота совершенно уподобляется вентерю, с той лишь разницей, что стенки ее состоят не из сети, а из камышовой или деревянной решетки; от сплетаемых же из ивовых прутьев верш она ничем существенным не отличается. Одно уже это определение коты, или указания ее настоящего места в общей системе рыболовных снарядов, ясно показывает, что коты никакой специальной, только им присущей вредности не заключают, и что, разделяя свойства вентерей или даже вообще ставных орудий лова, они могут приносить вред не иначе, как или совершенным перегораживанием протоков, или слишком мелкими промежутками в их решетчатых стенках, могущими задерживать мелкую рыбу. В некоторых притоках Кубани употребляются коты, состоящие из толстых жердей, укрепленных в брусья, составляющих как бы скелет большого ящика. Я уже высказал мое мнение о совершенной безвредности этого снаряда, выставляемого в самом русле рек, если крылья его оставляют по крайней мере третью часть реки свободной для прохода рыбы. Днепровские коты делаются из тростника таким образом, что к прямолинейной стенке, называемой гардою, различной длины — не превышающей однако 20 или 30 сажень — прикрепляется различной формы клетка, в которую рыба может попадать через узкие отверстия, называемые устинками, открывающимися с обеих сторон гарды, так что в клетку мо­жет войти рыба, идущая и по течению и против него. Эти клетки также суживаются в устинку к одному из концов, который окружается, собственно так называемой, котой, сделанной из дра­нок, откуда уже нет иного выхода как через ту же устинку, которой входит рыба из клетки. Устинки устроены так, что они раздаются при напоре рыбы извне, но не пропускают уже обратно рыбу несколько крупную. Мелкая рыба, вошедшая в коту, может выйти из нее через промежутки между дранками собственной коты, между камышинками клетки, которые по гибкости своей всегда раздаются, и, наконец, через самые устинки. Такой снаряд, конечно, не мог бы выдержать напора воды в главных рукавах Днепра, и потому он выставляется в стоячей или в слабо текущей воде, в озерах или лиманах, рассеянных по плавням, в протоках, соединяющих их между собой и с рукавами Днепра, и в маленьких ериках, впадающих в эти же озера. Некоторые ерики и узкие протоки совершенно ими перегораживаются, как я имел сам случай видеть в плавнях таврического берега Днепра, близь селения Казачьи Лагери. Такое заграждение протоков, конечно, не должно быть дозволяемо ни котами, ни иными какими-либо снастями. Но по большей части коты только приставляются к одному берегу озера или протоки, и в таком случае должны считаться со­вершенно безвредными. Употребление кот на Днепре не очень давнее; по словам старых рыбаков, они занесены сюда с Дуная русскими выходцами, некоторые из коих поселились в низовьях Днепра, во время турецкой войны 1828 и 1829 годов.

Спор о вреде или безвредности кот; запрещение употребления их в 1853 году. По общему мнению рыбаков, занимающихся ловом в лимане и в главных рукавах Днепра, коты — орудие лова в высшей степени вредное, в несметном множестве губящее рыбу. Вследствие жалоб, принесенных некоторыми промышленниками, на вред, причиняемый котами, херсонское губернское правление запретило их употребление в 1853 году, причислив их к числу запрещенных законом — заколов. Запрещение это по большей части не было соблюдаемо, и по новой жалобе владельцев рыболовных участков, лежащих выше Херсона, назначена была в 1858 году комиссия для освидетельствования кот и определения рода снастей, к которому они принадлежат. Комиссия нашла, что коты принадлежат к числу вредных снастей, запрещенных законом, что они устраиваются про­мышленниками на всех вообще притоках в ериках, при входе и выходе в озера, так что рыба, в особенности в весеннее время, заходит туда в огромном количестве и, не имея выхода, при­нуждена бывает там же в котах метать икру; отчего гибнет не только рыба, но и самые заро­дыши истребляются в несметном количестве. Крайне вредное влияние кот обнаружилось в заметном уменьшении рыбы и в чрезвычайном возвышении цен на нее.

Такое мнение комиссии, состоящей из лиц очень мало знакомых с условиями рыбной про­мышленности и в теоретическом и в практическом отношениях, должно было весьма естественно образоваться, когда они увидели бьющуюся в котах рыбу и выпущенную ею на дне ее икру. Это же присутствие икры внутри кот служит и для народной молвы главным поводом к гонению на эту снасть. Но немного надо размышления на то, чтобы понять, что для размножения рыбы совершенно все равно, будет ли рыба затянута неводом и икра из нее вынута, сварена или посолена, или же попадется рыба в ловушку, и, стараясь из нее высвободиться, выбьет икру в таком месте, где она не может оплодотвориться и развиться. Собственно говоря, все доводы комиссии относятся в сущности вовсе не к котам, а к весеннему лову вообще, и если бы запрещение употреблять коты действительно строго и повсеместно соблюдалось, но если бы ерики, входы и выходы из озер и т. п. заставлялись в весеннее время вместо кот вентерями, вершами, или ставными сетками, или же рыба из них вылавливалась беспрестанно действующими неводами, бреднями и волокушами, то для размножения рыбы, конечно, не произошло бы ни малейшей пользы. Г. профессор Кесслер, посещавший между прочим и днепровские плавни, летом 1858 года, также разделяет общее мнение о вреде кот, конечно главнейше по тому обстоятельству, что в настоящее время они составляют наиболее употребительное орудие лова в весеннее время в плавнях, т. е. на самих местах метания икры большинством днепровских рыб. Впрочем, он приводит и еще одно обстоятельство, говорящее против употребления этого снаряда. «Коты, — говорит он, — устраиваются весной во время нереста рыб, но потом не снимаются в продолжение всего лета. Сначала хозяева осматривают свои коты ежедневно и вычерпывают из них зашедшую туда рыбу, но потом обыкновенно реже к ним наведываются, или совсем их бросают. Таким образом, нередко множество рыбы гибнет совер­шенно даром». Само собой, разумеется, что, проведя лишь короткое время в днепровских плавнях, г. профессор Кесслер не имел возможности удостовериться в справедливости этого последнего обвинения, а привел его на основании сообщенных ему сведений. Я не отрицаю, чтобы когда-нибудь не оставлялись коты без надзора и не погибало в них нескольких рыб; но никак не могу согла­ситься с тем, чтобы оставление рыболовных снарядов в местности, где рыба имеет такую ценность, что собирают даже плавательные пузыри самых мелких пород, как например, синьцов, густеры, красноперки и т. п., составляло не только общее обыкновение, но даже и часто случающееся исключение. Я видел осенью, когда лов неводами и другими сетными снастями становится уже го­раздо изобильнее летнего, что коты, расположенные на самых мелких ериках, постоянно посещались их хозяевами. Тем тщательнее должны они осматривать их летом, когда коты составляют почти единственный источник свежей рыбы. Такое пренебрежение к рыбе было бы понятно на Волге, где мальчишки вылавливают чушкам, т. е. на корм свиней, сотни крупных лещей лохмотьями бредня, но на Днепре оно решительно немыслимо.

Безвредность кот на вред весеннего рыболовства на пространстве днепровской плавни. Коты нашли себе, однако, и ревностную защиту, в упомянутой уже мной, прекрасной статье г. Середы «Очерки рыболовства на Днепре и Днепровском лимане». Херсонский житель, опытный и страстный рыболов, г. Середа имел полную возможность ознакомиться с характером плавенного рыболовства. Вот что говорит он о мнимом оставлении кот, без выборки из них рыбы в летнее время: «Поводом к такому обвинению вероятно послужило то, что летом — в каком-нибудь уединенном месте, на берегу реки, в камыше, можно видеть небольшой снаряд, не имеющий по-видимому хозя­ина. Такая небольшая кота обыкновенно устраивается хозяином, который откупил возвышенную гряду или часть острова, с целью косить там траву, или сеять огородные овощи. Пока он остается на гряде, кота необходима ему, для доставления здоровой пищи. Но если он бросает гряду, то из снаряда вынимает собственную коту, как вещь в своем роде ценную для него. Камышовые же решетки действительно оставляются иногда навсегда или временно; навсегда по негодности их для дальнейшего употребления, а временно, если он намерен еще возвратиться к ним. Во всяком случае, снаряд без главнейшей части своей — собственно коты — не может удержать ни одной рыбы. Что же касается до рыбаков, промышляющих котами, то вовсе нельзя предполагать в них беспечности и нерадения в таком деле, которое доставляет им насущный хлеб». Далее г. Се­реда совершенно основательно объясняет более редкое посещение кот в летнее время, до двух только раз в неделю, уменьшением входящей в них рыбы, которая, не будучи уже так скучена как весной, может оставаться в коте живой в течение нескольких дней, как в садке. Значе­ние, которое имеет рыба, ловимая котами в летнее время для продовольствия Херсона, также весьма основательно разбирается г. Середой. В летнее время неводной и сетный лов, по большей части, прекращается, и в рыбе ощущается недостаток; тогда шепетильники обращаются к котам, отку­пая обыкновенно весь летний улов их рублей за 20 или за 30. «Накануне постных дней», гово­рит он, «можно, кроме того, видеть десятки шаландщиков (хозяев небольших плоскодонных лодок — шаланд), которые отправляются в разные концы плавней, нередко верст за 30 и более. Они покупают у котников рыбу, и, пользуясь ночной прохладой, доставляют ее на городской рынок. Из всего этого следует», продолжает г. Середа, и я вполне согласен с его выводом, «что рыбе не дают возможности гибнуть в котах, по той естественной причине, что она может доставить кое-какие барыши многим беднякам».

Существует еще одно обвинение против кот — что они засоряют ерики, оттого, что осенью пред замерзанием рек, хозяева, вынув собственно коту, нередко оставляют в воде камышовую решетку, клетки и гарды, если, по небольшим размерам или ветхости, они не придают им ни­какой цены. Эти камышовые стенки, сломанные, перепутанные зимними вьюгами, сносятся весенним течением, запружают и засоряют ерики. Такая небрежность конечно не должна быть терпима, и коты должны быть непременно вынимаемы из воды, прежде наступления зимы; но из-за этого не запретить же вообще употребления удобного и дешевого снаряда.

Но ежели коты сами по себе ничуть не вреднее всех прочих ставных орудий лова, можно ли считать безвредным и самый весенний лов на пространстве днепровских плавней, для которого он служит главным орудием. Г. Середа старается доказать и это, утверждая, что количество рыбы, вылавливаемой котами в весеннее время, не так значительно, как обыкновенно предполагают, и что икра, выбиваемая попавшимися в коту рыбами, если и не вся, то по крайней мере в значительном количестве, оплодотворяется и развивается. Это последнее мнение совершенно неверно, и основано на неправильном применении вывода, сделанного г. академиком Бэром из факта, подмеченного им на Гокчинском озере. Г. Бэр говорит (Исслед. о рыб. Т. II стр. 129 и 130): «В притоках озера Гокчи места лова таковы, что они же могут быть употреблены почти без всяких издержек для так называемого искусственного оплодотворения рыбы. Часто даже на этих местах происходит оплодотворение случайно, само собой, именно потому, что лов производится в самый период метания икры. Мы нашли недалеко от берега, на глубине нескольких дюймов икринки в полном развитии. Рыба, конечно, не выметывала добровольно на этом месте икры, ибо там не было довольно воды, чтобы прикрыть их. Очевидно, что при вынимании пойманных рыб одновременно попали сюда зрелые икринки и молоки. Так как для обеспечения размножения рыбы на будущее время здесь нужно лишь выдавливать зрелые, свободно вытекающие икру и молоки из тех только рыб, которые и без того уже пойманы, то без всякого опасения можно еще усилить теперь упо­требительные способы лова». Доказав предварительно, что скопляющаяся в котах икра не сгнивает, ибо коты не испускают из себя дурного запаха, свойственного гниющей рыбе или икре, и что с другой стороны, по окончании нереста, в котах вовсе не оказывается икры, г. Середа заключает на основании, приведенного г. академиком Баром, факта, что в котах должно видеть «не гибель­ный для икры снаряд, а скорее в некоторой степени искусственный рассадник, поддерживающий обилие белой рыбы в отдаленнейших частях плавней». Что иногда, при стечении редких обстоятельств, часть икры, выбитой пойманными в коте рыбными самками, может своевременно быть облита моло­ками в нее же попавшихся самцов; что такая оплодотворенная икра, при стечении ряда других благоприятных обстоятельств, может разостлаться по дну, где-нибудь в уголку снаряда, прикрепиться к былинкам, растущим на дне коты водяных трав, или к самым камышовым стенкам ее, и таким образом достигнуть того, что из нее вылупятся мальки и проскользнув через решетку, благополучно выйдут на простор, — это случайность, возможности которой никак нельзя отвергать. Но если бы размножение рыбы было предоставлено только случайностям, подобным развитию мальков из выметанной в котах икры, или из икры гокчинских форелей, вытекшей и смешавшейся с молоками, после того, как рыбы были уже вынуты из воды, то конечно и гокчинский и днепровский ловы скоро бы прекратились. Дело в том, что икринки в состоянии проникаться оплодотворяющими их молоками только весьма короткое время, после того как она попала из тела рыбы в воду. При естественном оплодотворении, это своевременное прикосновение молок с икрой обеспечивается самим инстинктом распложающихся рыб; при оплодотворении искусственном, об этом заботится человек; при оплодотворении же случайном, такая своевременность смешения икры с молоками мо­жет иметь место только как редкое исключение. Этого мало. Для развития даже оплодотворенной икры необходимо, чтобы она не была скучена и обливалась свежей насыщенной воздухом водой. В котах же икра, конечно, скучивается, иначе она и не обратила бы на себя ничьего внимания. Но если икра в котах не сгнивает и в огромном большинстве случаев не развивается, то могут спросить, куда же она девается? Отчасти вероятно уносится течением сквозь промежутки решеток и устенки, в негодном уже для развития состоянии; большей же частью поедается рыбками, могущими проскользнуть сквозь отверстия кот, раками, водяными жуками, водяными птицами, которые, по замечанию г. Кесслера, заплыв в коты, иногда не могут из них высвободиться; всего же более, — в несметном множестве кишащими в плавнях лягушками. Если за всем тем, как замечает г. Середа, рыба есть даже и в тех озерах, устья которых наглухо перегораживаются котами, то это легче всего объяснить тем, что в сильные половодья, от времени до времени случающиеся, может заходить рыба и в такие запертые озера. Вообще большие воды составляют, по замечанию, сделанному г. академиком Бэром, одно из сильнейших охранительных средств, которыми природа противодействует излишнему вылову. Через несколько лет после сильных полноводий бывают на Волге огромные уловы. Необыкновенно сильный лов 1861 г., когда было поймано только на нижней Волге до 45,000,000 судаков и слишком 20,000,000 лещей, кажется мне зависел от сильного поводья 1856 года. Если это замечание верно, то через 4 или 5 лет должен быть на Волге опять очень сильный улов. Не одно весеннее, но также и осеннее водополье имеет полезное влияние на увеличение рыбного запаса. Им прорываются многие озера, в которых рыба остается запертой, и где, по ограниченности места, она не может расплодиться далее некоторой весьма тесной границей. Так сказать выпущенная на волю этими прорывами, она расходится по всем рукавам Днепра, частью попадает в руки ловцов, но частью содействует без сомнения и к общему размножению рыбы. Осенью 1865 г. были такие прорывы некоторых озер, и рыбаками было замечено появление большого количества коропа, преимущественно молодого.

Но велико ли количество икры, пропадающей в котах, или лучше сказать велико ли число икряных рыб, попадающих весной в коты? Г. Середа приводит следующий приблизительный расчет, для доказательства, что число их не очень значительно. Приняв доход хозяина 70 кот в 600 руб. сер. или в 100 возов рыбы в течение 2½ весенних месяцев, он выводит, что на каждый день придется кругом не более 1/32 воза или 5 рыб на каждую коту. Расчет этот кажется мне неверным, потому что в таком случае на воз пришлось бы только 160 рыб, а так как в весе рыбы нельзя принять менее 20 пудов, то средний вес, пойманных котами рыб, составил бы около 5 фунтов штука. Но в коты попадают не только коропы, а еще чаще мелкие рыбы, как например: густера, клепец, красноперка, тарань и т. д., поэтому мне кажется, что этот средний вес вдвое или втрое преувеличен, так что среднее число ежедневно попадающих в каждую коту рыб едва ли можно принять менее 10 или даже 15. Но примем 5 рыб. На 70 кот это соста­вит 350 рыб в сутки. На всем пространстве плавней едва ли можно принять менее ста заводов, по 70 кот в каждом, или пропорциональное число меньших заводов, т. е. около 7000 действующих кот. Это дало бы нам 35,000 штук рыб ежедневно ловимых этими снарядами, а в 2½ весенних месяца более 2½ миллионов рыб. Если бы 2/5 этого числа рыб, т. е. то количество их, которое попадает в коты в течение одного месяца, могло свободно распложаться в плавнях, ко­торые составляют для них самые лучшие места метания икры и, что очень важно, которых они уже достигли, то размножение рыбы в днепровской местности было бы вполне обеспечено, и Днепр с его рукавами, его лиман и озера плавней заключали бы в себе столько рыбы, сколько может прокормиться на их пространстве. Основываясь на этом расчете, данные для которого представил сам г. Середа, я полагаю, что запрещение не кот конечно, а плавенного рыболовства вообще в течение одного весеннего месяца, именно с 10 апреля по 10 мая, принесло бы огромную пользу днепровскому рыбному хозяйству.

Мнение, высказанное г. академиком Бэром: что положение, заключающееся во всех нынешних руководствах к полицейскому праву, по которому не должно ловить рыб во время метания икры, несправедливо, так как дело состоит лишь в том, чтобы достаточное количество рыбы имело возможность доходить до мест удобных для метания икры, — нисколько не противоречит необходимости ограничивать весеннее рыболовство различным образом, принимая во внимание условия местности и другие соображения. Лов рыбы в плавнях, т. е. на самых местах метания икры, и составляет именно недопущение достаточного количества рыбы до мест, удобных для метания икры. Если же лов останется по прежнему дозволенным в лимане и в главных притоках Днепра, то весеннее рыболовство не будет запрещено вообще; самая значительная доля, вошедшей в Днепр рыбы будет поймана, но та часть ее, которая, несмотря на этот лов, уже достигла мест метания икры, или по крайней мере очень приблизилась к ним, будет иметь возможность беспрепятственно распложаться. Хотя ни в одной местности из посещенных экспедициями для исследования рыболовства, весенний лов запрещен не был, почти везде однако же приняты или предложены ограничения его, сообразные с местными условиями. Низовья трех рек Волги, Дона и Кубани доста­вляют в России главный запас белой или частиковой рыбы. Очевидно, что опасность уменьшения ее обратно пропорциональна обширности водоема, из которого эти рыбы поднимаются в реки для метания икры, величине и трудностям доступа тех ильменей и вообще разливов, где они распло­жаются. Обширность волжской дельты и относительно малое развитие лова по волжским ильменям, казалось бы, достаточно обеспечивали размножение тамошней рыбы, но энергия, с которой производится там лов на больших проточных рукавах, все-таки заставила прибегнуть и там к запрещению лова по разливам и ильменям в течение апреля месяца. В дельте Дона внутренние лиманы очень мало развиты, и метание икры породами белой рыбы происходит главнейше на местности, поросшей водяными травами, перед устьями гирл этой реки, где лов, по своей затруднительности, вовсе не производится; поэтому ограничение весеннего рыболовства здесь и не сочтено нужным. На Кубани огромность и разветвленность тамошних лиманов, а также заповедные места, охранение которых вполне обеспечено строгостью казацкой дисциплины и стародавними обычаями, сделали ненужным запрещение лова белой рыбы в известное время года. Вместо запрещенного времени, установлено здесь запрещенное пространство. В Днепре, где пространство плавней менее значительно, чем на Кубани и на Волге, где плавенный лов очень развит, а главное, где резервуар рыбы, поднимающейся по реке, гораздо меньше, чем северная часть Каспийского и Азовского моря, существенно необходима та же мера, которая принята уже на Волге.

Запрещение весеннего плавенного рыболовства не может быть заменено более строгими ограничениями в лимане и в главных рукавах Днепра. Но не выгоднее ли бы было ограничить на Днепре сетяной лов, производимый по главным его рукавам, чем запрещать хотя бы и на один месяц лов в плавнях, так как этот последний производится преимущественно самой бедной частью промышленников. Не говоря уже о том, что за разнообразными постановлениями, которые должны бы служить к этому ограничению лова в больших протоках, их гирлах и в самом лимане, гораздо труднее наблюдать, чем за определенным запрещением не ловить в плавнях в продолжение одного месяца, — ограничение лова, которое лишило бы промышленников Днепра и лимана такого же количества рыбы, какого лишатся котники и другие лица, занимающиеся ловом по плавням, от одномесячного запрещения лова, — не может произвести одинаково полезного действия, по следующим причинам: 1) часть рыбы, которая вследствие этих ограничений избегла бы вылова в низовьях Днепра, прошла бы вверх, где места метания икры не так удобны, как в низовых плавнях. 2) Часть той рыбы, которая прошла бы в плавни, вместо того, чтобы выметать там икру, сделалась бы добычей котников и других плавенных ловцов. Главное же: 3) Приток большого коли­чества рыбы в плавни, при ограничении лова в самых рукавах Днепра, усилил бы плавенный лов, и как это обыкновенно бывает, усилил бы даже его в сильнейшей степени, нежели на сколько усилился бы приток рыбы в плавни, так что излишек пропуска ее в плавни остался бы, по мень­шей мере, без пользы для размножения рыбы. К этому надо прибавить, что запрещение лова по озерам, лиманам, ерикам и рукавам плавней в течение одного месяца, в последнем результате, вовсе не уменьшит выгод плавенного рыболовства, а только переместит эти выгоды с весны на лето и осень. В начале мая рыба, зашедшая в разливы днепровской дельты, еще не возвращается в реку, а следовательно и после этого времени может быть вылавливаема теми же котами, устрой­ство которых позволяет ловить, как ту рыбу, которая спускается по протокам, так и ту, кото­рая по ним поднимается. Преимущественный лов этой последней рыбы представил бы ту выгоду, что он происходил бы уже после того, как она выметала икру не в котах, а на полном просторе, а также и то, что было бы больше рыбы в летнее время, когда в ней более всего нуждаются и когда она дороже.

Время запрещения плавенного лова, с 10 апреля по 10 мая, соображено еще со следующим обстоятельством. Весенний лов в Днепре и его рукавах начинается в марте или в апреле и продолжается до начала мая. Уже к концу апреля вода становится столь быстрой, что неводный лов делается затруднительным. Хозяева или арендаторы промыслов должны поэтому непременно принанимать к своим речным участкам — озера, лежащие в плавнях, куда могли бы переносить свой лов с прекращением речного, без чего на один кратковременный днепровский весенний лов трудно найти артели работников, приходящих обыкновенно издалека.

Ограничение способа употребления кот. Если весенний лов в днепровских плавнях будет запрещен в течение одного месяца, то лов котами в остальное время года может оставаться дозволенным, с единственным ограничением, общим для всех ставных орудий лова, чтобы треть занимаемого ими водовместилища всегда оставалась свободной, для беспрепятственного прохода рыбы. Хотя размножение большей части пород рыб будет уже достаточно обеспечено воспрещением весен­него плавенного рыболовства, но это ограничение для выставки кот в остальное время года необхо­димо сохранить, как потому, что некоторые породы рыб мечут икру в более позднее время года, так и для того, чтобы обеспечить справедливое распределение рыбы между разными промышленниками не дозволяя никому запирать рыбу в водовместилищах, соединяющихся с другими узкими протоками, и тем обращать ее в свою исключительную собственность, еще прежде ее поимки.

Я так распространился о котах потому, что с ними связан вопрос о главной охранитель­ной мере днепровского рыболовства.

в) Ботвильная сеть. В Днепровском лимане по отмелям, составляющим продолжение островов, разделяющих днепровские рукава, и вдоль южного берега его производится лов так называемыми ботвильными сетями. Это двухстенная ставная сеть, имеющая от 30 до 50 сажень длины. Одна стена ее имеет ячеи в 1 вершок, а другая в 4 и в 5 вершков в стороне, от узла до узла. В эти сети, расставленные между кустами высокорослых водяных трав, загоняют рыбу криком и шумом, производимым ударами об лодку веслами или стяблом (род корыта, в которое складывается сеть) и об воду шестом, имеющим на конце коническую пустоту. Шест этот называется ботвнею. Шум этот говорят, очень громок, и, при большом числе производящих его ловцов слышен на далекое расстояние. Шум при производстве рыбной ловли вообще считается вредным, ибо распугивает рыбу; на этом основании запрещена, например, на Каспийском море, гонка тюленя в тех местностях, где поблизости существуют рыбные промыслы. Особливо же вреден шум во время метания рыбой икры. Ботвильный лов в Днепровском лимане происходит уже летом, когда большая часть рыб окончила метание икры. Хотя поэтому он и не имеет влияния на уменьшение рыбного запаса, он должен, однако же, все-таки быть запрещен, потому что отпугивает рыбу от тех мест, куда она без этого могла бы зайти.

г) Гребли и хватки. Из способов лова, безвредность употребления которых также подлежит сомнению, надо еще упомянуть о греблях. Они придуманы исключительно для лова рыбца (Leuciscus Vimba) и основаны на наблюдении особенностей в метании икры этой рыбой. Рыбец мечет икру по каменистым грядам в самом русле рек, на довольно быстро текущей воде. Гребли ничто иное, как искусственно устроенные каменные гряды, для привлечения на них рыбцов и вылова их разостланной там сетью. У крутого берега, где глубина достигает 3 сажень и куда, следовательно, прибивает течение, наваливают груду камней в виде маленького мыса, вдающегося на сажень или на полторы вглубь реки. Дабы эту кучу не размыло течением, по концам ее вбивают несколько тонких свай и переплетают их хворостом. Устройство гребли на глубоком месте, подрываемом течением, стоит не дешево; если ценить собственный труд рыбака и его семейства, то конечно не дешевле 50 руб. На греблю расстилают во время половодья сеть, называемую хваткой. Человек караулит за ней, и когда рыбец соберется на каменную кучу, чтобы метать на ней икру, он приподнимает сетку и рыба в ней остается. Гребли более употребительны на правой херсонской стороне Днепра и его рукавов, под возвышенным берегом, и оттуда занесены они и на таврический берег. В половодье налавливают одной греблей в Конке от 500 до 2.000 штук рыбца, на херсонской же стороне, куда рыбец более идет, до 4 и 5 тысяч штук. Этот способ может показаться вредным, потому что вылавливает рыбу, притом довольно ценную, именно во время метания ею икры. Но если принять в соображение, что гребли доставляют рыбцу искусственные удобства для метания икры, и что при поднятии сетки, что делается не ранее, чем значительное число его соберется на греблю, — часть его успевает почти всегда уже выметать икру, то мы придем к заключению, что вред греблей, по крайней мере, уравновешивается их пользой. Вылов рыбы, успевшей уже выметать икру, хотя бы вылов был дочиста, должен считаться безвредным; особенность же лова греблями и хватками и заключается именно в том, что лов следует непосредственно за выметанием икры, если и не всем, то, по крайней мере, некоторой частью рыбца, в месте, совершенно приноровленном к тому, чтобы эта икра могла хорошо развиться.

д) Самодеры. Наблюдение за нравами рыбы привело на Днепре к устройству еще одного видоизменения крючковой снасти, для лова коропов и сомов. Рыбаки знают, что близь крутых мест, где берег подмыт и в глубоких ямах, коропы и сомы собираются зимовать. К таким местам перед заморозками подплывают на лодках, или подходят уже по тонкому льду, и опускают веревку с грузилом, к которой прикреплены три большие уды без наживки, называемую самодером. Удами поддевается рыба, скопившаяся в густую стаю, как багром, и таким образом наваливают по нескольку сотен штук самой крупной рыбы, доходящей до двух пудов весом. С такими рыбами много надо возиться, прежде чем успеют их вытащить в лодку, надо то подтягивать, то опускать уду, утомляя рыбу, иначе она перервет веревку.

е) Лов сазана в ериках. Еще следующий, чрезвычайно интересный способ лова коропа, свидетельствующий о наблюдательности здешних рыбаков, привожу со слов г. Середы. «Весной, как известно, коропы ищут мелких и закрытых мест. Этой привычкой их особенно пользуются жители таврического берега, где находятся небольшие озерки, соединенные с главным бассейном узкими ериками, по большей части искусственными. Во время хода коропов, стараются охранять такие ерики и самые озера от всякого шума; а чтобы иметь возможность следить за появлением коропов, предварительно вбивают в дно ерика несколько тростинок, располагая их рядом поперек ерика, вершка на два одну от другой. Один из рыбаков постоянно наблюдает здесь и по движению тростинок узнает, когда короп пройдет по ерику в озеро. Утверждают, что сначала всегда приходит один и не более трех коропов, как будто с целью разведать об удобствах, представляемых озером, и убедиться в безопасности места. Когда заметят появление таких соглядатаев, то больше всего заботятся о соблюдении тишины, потому что короп, по мнению рыбаков, осторожнее и смышленее всех рыб*. Если соглядатаи, спокойно осмотрев озеро, снова возвратятся и выйдут из озера, тогда ждут целого стада и приготовляются запереть ерик. Рассказывают, что вскоре после этого появляется множество коропов, которые внезапно опрокидывают тростники и наполняют собой ерик, стремясь в озеро. Дав им время пройти в него, перегораживают ерик прочной стеной, и потом вываливают всех зашедших туда коропов».

Эти способы лова, основанные на наблюдении жизни и нравов рыб, как и вообще все хитро придуманные ловушки, делая честь наблюдательности и изобретательности промышленников, доказы­вают вместе с тем, что в местности, где они употребляются, количество рыбы не слишком ве­лико. Где рыба теснится огромными массами, как на Волге или Кубани, там нет ни времени, ни надобности подмечать особенности в привычках разных рыб; — их просто вычерпывают неводами, предоставляя дилетантам рыболовства борьбу ума с инстинктом рыб. В таких местах, впрочем, и нет рыболовов-охотников, а есть только рыболовы-промышленники.

Условие отдачи на откуп рыбных ловель собственно в Днепре и его рукавах. Так как берега Днепра, лимана и плавни большей частью принадлежат частным лицам, или составляют оброчные статьи, то лов в них почти везде отдается в арендное содержание на весьма различных условиях. Чтобы дать понятие о них, я приведу несколько примеров. По Днепру и его ру­кавам рыболовство вообще не очень значительно, и владельцы берегов отдают свои тони рублей от 150 до 200 в год. Арендатор сам обыкновенно занимается рыболовством и пускает посторонних ловить в своем участке только мелкими снастями, греблями, котами, бреднями; неводной же лов предоставляет себе. Так, например, у селения Казачьи Лагери, где левый берег Конки принадлежит государственным крестьянам, а плавни помещику, воды откупает один рыбопромышленник, который платит помещику 170 руб., а обществу крестьян 100 руб. в год. На снимаемом пространстве держит он 4 невода, по одному на Конке и на Днепре и 2 на озере; за ерики, запираемые котами, берет он по 5 руб., а за греблю от 2 до 3 руб. в год. Воды близь селения Каховки отдаются всего за 150 руб. Карбунский монастырь, находящийся близь селения Британы, вовсе не берет аренды за свои воды, выговоривши себе лишь столько рыбы, сколько потребуется на про­довольствие братии.

Иногда, впрочем, и на Днепре случаются значительные заловы. Рассказывают случай, что на херсонской стороне Днепра близь селения Тягинки, затянули в ноябре месяце перед заморозками в одну тоню на 4.000 руб. рыбы; но это лишь исключения, которые по самой их редкости остаются в народной памяти. Лиманный лов вообще значительнее днепровского, но и здесь по заведенному обычаю, точно так, как и на Днестровском лимане, арендатор не пользуется правом исключительного лова, часто сам даже им вовсе не занимается; если же и занимается, то все-таки дозволяет ловить и другим, за известную плату или долю в улове. Способы сбора этой пошлины день­гами или рыбой весьма различны по местностям, времени года и снастям, которыми производится лов. Так селение Збурьевка, лежащее близь самого устья Конки, имеет две рыболовные дачи: Днепровская Ставка и так называемый кут или Збурьевский лиман, отрог большого лимана. Первая отдается с 1863 по 1869 год на откуп за 160 руб. с полным правом откупщика ловить, как он хочет. Жители выговаривают себе лишь право ловить в ней рыбу маленькими бреднями, в 3 или 4 сажени длиной, для домашнего употребления. За ловом в этой даче они не гонятся, так как она удалена от них и противоположный берег помещичий.

Условия отдачи рыбных ловель на лимане. Збурьевский же лиман отдавался на откуп с 1858 года по 1864 за 92 руб. 40 коп., а с 1864 по 1870 за 105 руб. Здесь все крестьяне имеют право тянуть невода наравне с откупщиком, платя лишь десятую копейку с той цены, по которой атаман продает рыбу в первые руки, а не с той, по которой продает ее хозяин невода, имеющий право оставлять рыбу за собой. Как велика эта разница можно видеть из продажи выше приведенного, необыкновенного по своему изобилию, залова близь Тягинки. Хозяин невода, который был вместе содержателем вод, продал свой улов за 4.000 руб., но, пользуясь своим правом, купил тоню у своих работников всего за 2.000 руб., и так как, по существующему здесь способу дележа добычи, половина принадлежит хозяину, то заплатил им только 1.000 руб. С ловящих ставными сетками берет откупщик не долей улова, а по 5 руб. с каждого каюка. За лов маленькими бред­нями и рогелями, особой треугольной сетью, употребляемой для лова раков, не должно ничего брать. Зимой в Збурьевском лимане происходит неводной лов на 14 тонях, которые распределяются между всеми хозяевами неводов по жеребью, раз на всю зиму, причем откупщик не имеет никаких преимуществ перед прочими промышленниками. Только если кто-либо оставит свою тоню, по невыгодности ли ее, или по другим причинам, то ему дается 3 или 4 дня льготы, после чего или сам откупщик занимает эти места, или отдает кому-либо другому. Десятую часть улова платят ему и с зимнего лова. Иногда, впрочем, соглашаются хозяева не метать жеребья, а ловить вся­кому, где кто каждый день себе место захватит. Этому распорядку подчиняется и откупщик.

Условия откупа несколько сложнее, в лежащем ниже по лиману селении Рыбальше. Откупщик платит в экономию 3.000 руб.; прежде же платил 4.000 руб. Льготных условий для крестьян никаких нет, т. е. они не пользуются никаким даровым ловом. Главный промысел, как и вообще на лимане, происходит здесь зимой, потому что в весеннее время неводами на лимане тянуть нель­зя, ибо сильным течением приподнимает их кверху, употреблять же грузила, которые погружа­ли бы невод, не позволяет илистое топкое дно лимана. С невода брал прежде откупщик десятую рыбу, санки с рыбой и 2 осетра для экономии; с зимы же 1864 на 1865 год переменили эти условия, предоставляя выбору хозяев неводов платить 1/7 часть улова, или 170 руб. в год. Еже­ли бы кто пожелал ловить вне доставшихся по очереди мест, на так называемые полюбки, с то­го берут 50 руб. с тони, т. е. с каждой проруби вновь сделанной, хотя бы на ней пришлось всего один раз вытянуть невод. Сетчики в зимнее время должны отдавать третью рыбу, в осеннее же время платят с дуба, т. е. с лодки, на которой ставят и перебирают ставные сети, имеющие обыкновенно 30 сажень в длину, — 2 руб. 50 коп., если на нем два человека, и 5 руб. если четыре. Этим приобретается право на лов со Спасова дня (1 августа) до Покрова (1 октября), с Покро­ва по Филиппово заговенье (14 ноября) делается новый уговор на тех же условиях. При этом рыбу должны продавать сетные ловцы непременно откупщику; летние же неводные могут продавать свои уловы кому хотят, ибо в теплое время сбыт ее труден. Откупщик дает за крупную рыбу: чечугу (стерлядь), пестрюгу (севрюгу), судака, большого коропа, щуку и крупного леща 60 и 65 коп. за пуд, за остальную рыбу 30 и 35 коп., тогда как первую можно бы было продать на сторону по 80 коп. и даже по 1 руб. пуд.

Ниже Рыбальши у начала Кинбурнской косы лежит селение Бузовое, где берег лимана при­надлежит немецким колонистам, овцеводам Шмиту и Шреду. У них 4 завода, из которых на одном невод тянется от самой экономии. Лов бывает лишь во время зимы. Другой отдается на откуп за 200 руб., местность не позволяет здесь употреблять невода, и откупщик пускает ловить сетчиков. Два другие завода — неводные, где, как и на первом, тянут только зимой; они отдаются в арендное содержание по 60 руб. каждый. За имением Шмита и Шреда идут на небольшое пространство архиерейские воды, главный участок которых идет вдоль лиманной стороны самой око­нечности Кинбурнской косы. На них пускают ловить всех желающих за десятую часть суммы, выручаемой от продажи рыбы. Между обоими архиерейскими участками простираются верст на 30 воды Любенковой, которые отдаются на откуп за 400 руб. Теперешний откупщик их имеет три своих невода, а право ловить сетками передает нескольким артелям за 200 руб. в год. Хотя за морской лов с Кинбурнской косы и ничего не платится однако же стрелка ее, начиная от кре­пости, так узка, что не было бы места для просушки двух отдельных неводов морского и лиманного, поэтому те же промышленники ловят и в море и в лимане, платя за архиерейские воды 10% с ценности лиманских уловов.

Условия хозяев с работниками. Условия хозяев с работниками на Днепре те же, что и на Днестре и вообще на берегах Черного и Азовского морей. С неводного лова получает работничья артель половину улова, продажу производит атаман, но хозяин по большей части выговаривает себе право скупать всю рыбу. При лове ставными сетками, где и число работников меньше и ра­бота легче, получают работники только третью часть, с кот же только шестую. Доля работников делится между ними поровну, а атаман получает сверх того еще один или два пая от хозяина. Если не сам хозяин невода откупает воды, то плата откупщику взимается до выделения части ра­ботников, или другими словами хозяин и работники вносят ее пополам; харчи также половинные.

Особенности в сбыте и приготовлении рыбы. Приготовление и сбыт рыбы имеют на Днеп­ре также некоторые свои особенности. Довольно значительная часть рыбы продается свежей, не толь­ко зимнего, но и летнего уловов; ибо летом рыбы не много и в ней нуждаются в соседних городах; весенняя же, осенняя и то, что не разойдется в свежем виде летом, солится. Сами рыбо­ловы редко занимаются солением рыбы, ее покупают обыкновенно чумаки, которые развозят ее частью в Крым, большей же частью в юго-западные губернии. Покупка рыбы идет или на глаз прямо из невода, или на ведра казенной меры. Для этого вымеряют водой бочки или шапляки (обрезы), в которых солят рыбу, накладывают их рыбой, пересыпая слои солью, нагнетают, дают ей дня три или четыре оседать, дополняют рыбой, и только после этого считают, сколько продано рыбы, по числу ведер вмещающихся в бочке. При этом разделяют рыбу на различные сорта по величине ее. Самая крупная называется крошен, к которому причисляют: сома, коропа, судака, леща, вырезуба и белизну; затем следует плотка: подлещик, крупный синец, клепец, рыбец и мелкие рыбы первого сорта; за плоткой следует отымняк или выскребок к которому относят: красноперку, окуня, мелкую синьгу, мелкого клепца и т. п. Отымняк подразделяют иног­да еще на два сорта: полуплотку и собственно отымняк, к которому относят уже самых мел­ких окуньков, плотвичек, одним словом такую рыбу, которую не стоит везти в даль. Крошен продается от 80 коп. до 1 руб. за ведро, плотка от 50 до 60 коп., а отымяк от 35 до 40 коп.

Чумаки, покупающие рыбу, собираются артелями из нескольких хозяев, имеющих по одному, по два, по три воза; артели располагаются лагерем около мест, где происходит лов, и по мере улова сортируют и солят купленную рыбу в бочки; мелочь же солят прямо в фуры, предназна­чая ее или на собственное употребление дома и во время дороги, или на распродажу по мелочам по городам и селам, через которые будут проезжать. Иногда платят разные цены не по означенным только сортам, но и по породам рыбы. Замечательно, что за щуку платят обыкновенно дороже, нежели за коропа, который и на Азовском море и на Волге ценится гораздо дороже. Это происходит оттого, что днепровская рыба везется большей частью в еврейскую сторону. Евреи, как известно, более всего ценят щуку, которая составляет почти необходимую принадлежность всякого шабаша. Только если нет чумаков, солят рыбу, которую нельзя сбыть в свежем виде, са­ми ловцы. Эту рыбу скупают обыкновенно евреи. Главный покупатель ее один балтский еврей, ко­торый объезжает два раза в год, в мае и в октябре, всю нижнюю часть Днепра, от Никопо­ля и до устья лимана. Эта рыба продается: крошень на вес обыкновенно по 1 руб. 20 коп. пуд, а плот­ка счетом от 10 до 11 руб. тысяча; две тысячи полуплотки идет за тысячу плотки; отымняк же не покупается, а расходуется по окрестным деревням, рубля по 4 за тысячу.

Так как рыбаки, поджидая чумаков, нередко оставляют пойманную рыбу не соленой по не­скольку дней, то она начинает портиться; но на это, и вообще на качество рыбы, мало обращают внимания, — была бы только солона, потому, что в местах ее сбыта соль дорога, и самую сильно со­леную рыбу употребляют в приправу к кушаньям. Крупную рыбу, крошень и плотку, перед солением или просто распластывают, или отбивают еще балык, как на Кубани; отымняк же, очистив от внутренностей, кладут в бочки, не распластывая. На бочку употребляют до 3½ пудов соли. Икру, молоки и даже рыбьи пузыри солят отдельно в мешках. Чумаки сами занимаются чист­кой и солением рыбы; ловцы же или скупщики евреи нанимают женщин, которым платят по 70 коп. с тысячи крошня и по 40 с плотки.

Лов тюльки в Буге. В Бугском лимане до Николаева и выше производится в зимнее вре­мя, начиная с октября месяца, значительный лов мелкой породы сельдей, известной под именем тюльки (Alosa cultriventris). Эта рыба обыкновенно солится в небольших бочонках, тем же способом, как и керченская сельдь, с той разницей, что посол происходит прямо в бочонки, а не в большие лари, и что невычищение внутренностей по мелкости рыбы не вредит ее качеству. В небольшом количестве для местного употребления солят тюльку с перцем и лавровым листом, наподобие ревельских килек, только не с таким искусством. Подробности лова и приготовления этой рыбы будут описаны в техническом отделе отчета черноморского и азовского рыболовств.

Лов раков в Алешках. Кроме рыбы, как в Днепре, так и в Днестре, водится и ловит­ся много раков. Более всего занимаются ловом их в городе Алешках. Одна женщина, продавая по копейке сотню, зарабатывает до 50 коп. в сутки. Вычищенные шейки и клешни крупных раков здесь сушат в печах и продают от 8 до 12 руб. за пуд.

Общая ценность днепровских уловов. Общую ценность днепровского улова, по словам скупщиков рыбы, можно оценить приблизительно до 250.000 и даже до 300.000 руб. сер. Но такая значительная сумма выручается лишь потому, что средняя цена рыбы здесь вдвое выше, чем на Ку­бани, на Дону и на Волге, где цену крупной рыбы можно положить кругом в 50 коп. пуд, тогда как на Днепре она доходит до рубля и до 1 руб. 20 коп. Рыболовство это, следовательно, довольно зна­чительно для того, чтобы обратить на него внимание и принять заблаговременно меры к правильно­му его устройству и к предотвращению оскудения рыбы в местности, где существуют значительные центры народонаселения. Меры эти должны быть, однако же, по возможности просты, так чтобы со­блюдение их достаточно обеспечивалось немногосложным надзором. По моему мнению, они могли бы ограничиваться следующим:

Меры к устройству днепровского и днестровского рыболовства. 1) Рыболовство в лиманах Днепровском и Днестровском должно быть, на основании нашего рыболовного законодательства, вольным, т. е. нужно, чтобы им мог заниматься каждый желающий, без всякой платы береговым владельцам, будут ли то частные лица, городские или сельские общества. Эта свобода рыболовства должна распространяться и на лов в ериках, прокопанных между Днепровским лиманом и Шаболотским озером.

2) Довольно значительные барыши, получаемые с лиманного рыболовства, и простота его про­изводства дозволяют установить с него пошлину в пользу казны. Годовая плата в 75 руб. с не­вода, в 3 руб. с ставной сетки и в 10 руб. с шаболотского ерика не может быть отяготительна для промышленников, так как они уплачивают ныне гораздо значительнейшие суммы деньгами или долями уловов откупщикам различных участков, от которых терпят сверх того разного рода стеснения, при продаже пойманной ими рыбы.

3) В видах охранения белой рыбы от излишнего вылова и доставления ей возможности беспрепятственного размножения, должно запретить производство весеннего рыболовства с 10 апреля по 10 мая, какими бы то ни было снастями, в нижних частях днепровских и днестровских плав­ней, т. е. по лиманам, озерам, ерикам и протокам, лежащим в дельтах этих рек: для Днеп­ра ниже Берислава и Каховки, для Днестра же ниже селения Тудорова. Лов в лиманах, в са­мых реках Днепре, Буге и Днестре, равно как и в главных рукавах, на которые они под­разделяются, остается дозволенным во всякое время года.

4) Для охранения беспрепятственного входа красной рыбы в реки: Днепр, Буг и Днестр и лиманы их, запрещается в следующих местах употребление крючной снасти: а) При входе в Днепровский лиман на пространстве между островом Березанью и оконечностями кос: левой Березанской, Очаковской и Кинбурнской. б) Перед гирлами Днепра в куте или в углу Днепровского лимана до мыса Станислава с правой и до острова Янушева с левой стороны. в) У входов в Днестровский лиман на две версты влево от Цареградского, а вправо от Очаковского гирла, в промежутке между обоими гирлами и вглубь моря на закрой обыкновенных рыбачьих лодок, с которых производится переборка снастей. г) Перед устьями Днестра в лиман на 1½ версты от него вправо, влево и вглубь лимана.

5) Запрещается лов рыбы посредством загона ее в сети шумом, криком и битьем об во­ду так называемой ботвнею.

6) Дабы не лишить хозяев ериков, соединяющих Днепровский лиман с Шаболотским озе­ром, выгод от лова, обязанного своим происхождением прокопанию и содержанию в исправно­сти этих канавок, запрещается производство всякого рыболовства внутри Шаболотского озера с 1 апреля по 1 ноября.

7) В предотвращение излишнего вылова кефали, заходящей в летнее время в Шаболотское озеро, — промышляющие ловом в так называемых ериках, соединяющих это озеро с Днестровским лиманом, обязаны ежегодно объявлять перед началом лова, т. е к 1 сентябрю: желают ли они начать лов не ранее 15 сентября, в каковом случае могут продолжать оный до самого прекращения хода кефали из озера в лиман, или же намереваются начать его ранее, в каковом случае должны прекращать его к 20 октября.

8) В Днепровском и Днестровском лиманах, в реках Днепре, Буге и Днестре и в плавнях, образуемых этими реками, перед впадением их, дозволяется употребление всякого рода орудий лова, не исключая крючной самоловной снасти и кот, во всяком месте и во всякое время года, кроме ограничений, постановленных в предыдущих статьях (от 3 до 7 включительно), с соблюдением следующих правил:

а) Все ставные орудия лова: самоловная крючная снасть, ставные сети, вентеря, коты могут занимать собой лишь две трети ширины того протока или вообще того водовместилища, в котором они выставляются.

б) Невода, вытягиваемые на берег, не должны иметь более ⅔ ширины реки, протока или озера в том месте, где они вытягиваются.

в) Распорные невода перед устьями Днепра и Днестра не могут употребляться на том пространстве, в котором запрещено употребление крючной самоловной снасти.

Для наблюдения за исполнением этих правил, я полагал бы, сверх общего полицейского над­зора, назначить одного старшего и двух младших смотрителей с тем же содержанием, какое на­значено смотрителям в низовьях Волги. За неимением особого управления, которое заведовало бы днепровскими и днестровскими рыбными промыслами, старший смотритель должен бы быть подчинен херсонскому управлению государственными имуществами, как ближайшему к месту главного произ­водства лова. Младшие смотрители, одному из которых специально поручалось бы наблюдение за днестровским ловом, должны находиться в подчинении у старшего смотрителя и считаться его помощниками. Управлению херсонскими государственными имуществами могла бы быть поручена выдача билетов на обложенный пошлиной лов в лиманах, а смотрителям — наблюдение за непроизводством безбилетного лова.

В последнем отчете, который будет иметь своим предметом морское рыболовство вдоль всех берегов Черного моря, я предложу обложение пошлиной как неводов, которыми ловят скумбрию, или баламута, так и заводов, устроенных для лова той же скумбрии и кефали. Здесь же ог­раничусь замечанием, что наблюдение за непроизводством безбилетного лова вдоль берегов бесса­рабской области, херсонской губернии и днепровского уезда таврической губернии могло бы быть поручено тем же днепровским и днестровским смотрителям.

 

Шестой отчет

 

Черноморское рыболовство

 

1) МОРСКОЙ ЛОВ

После описания рыболовства, производимого в реках, впадающих, в наших пределах, в Черное море, должно обратиться к самому черноморскому бассейну. С некоторой подробностью я буду говорить о тех рыбных промыслах, которые производятся вдоль наших берегов; сведения же, почерпнутые мной, при объезде турецких берегов Черного моря, послужат большей частью только для объяснения некоторых обстоятельств в образе жизни населяющих его рыб, — обстоя­тельств, имеющих влияние на время и способы нашего черноморского лова, так как самое рыбо­ловство вдоль анатолийского берега весьма незначительно. При этом обзоре черноморского рыбного лова, я буду иметь случай изложить и немногое, относящееся до лова в наших кавказских реках и преимущественно в Рионе, так как, по незначительности своей, это речное рыболовство не мо­жет составить предмета особого отчета.

Что же касается до рыболовства в Дунае, то хотя в настоящее время оно и не имеет для нас большого интереса, потому что мы не можем принять каких-либо, к развитию его служащих, мер, — однако самая важность его доставляет ему уже большое право на наше внимание, и потому я думаю уделить ему несколько более места.

Незначительность рыболовства в Черном море сравнительно с прочими морями. Если срав­нить Черное море относительно рыбного богатства с прочими нашими морями, то оно займет без сомнения последнее место в ряду их. Несмотря на число видов рыб, населяющих разные во­довместилища и служащих, как в пищу человека, так и на удовлетворение других его нужд, значительно превосходящее число полезных для человека видов из всех прочих классов животного царства, — всемирно-промышленное значение имеют, собственно говоря, только две морские ры­бы: сельдь и треска, уловы которых превосходят, без всякого сомнения, по количеству и по цен­ности, уловы всех прочих морских рыб вместе взятых. С этими двумя породами морских рыб могут соперничать, в промышленной важности, только некоторые виды пресноводных рыб, живущих в слабосоленых внутренних морях России и в реках в них впадающих, как-то: судак, лещ, тарань и каспийская сельдь.

К ним присоединяются еще породы осетровых рыб, если принимать во внимание, не столько количество, сколько ценность доставляемых ими продуктов.

На огромное значение этих пресноводных и полупресноводных рыб было указано мной в статье: «Взгляд на рыболовство в России», на которую и ссылаюсь в настоящем случае.

Так как Черное море слишком солено для того чтобы в нем могли жить только что упо­мянутые пресноводные рыбы, так как, с другой стороны, в нем нет ни трески, ни настоящих сельдей, то это уже показывает, что производимое в нем рыболовство не может иметь пер­востепенной важности.

И в этом отношении, как и вообще по своему биологическому характеру, Черное море со­ставляет часть бассейна Средиземного моря, которое, несмотря на чрезвычайное разнообразие насе­ляющих его рыб, занимает в рыбной промышленности весьма второстепенное место.

Перечень пород черноморских рыб, составляющих предмет более или менее важного лова. Меньшая соленость Черного моря сравнительно со Средиземным, составляет главную причину то­го, что фауна его далеко не столь разнообразна, как в этом последнем; со всем тем однако же, из всех внутренних морей России, оно представляет самое разнообразное население. Не упо­миная, о рыбах, не употребляемых в пользу человека, по их мелкости, или по другим причинам, ни о тех, которые хотя и употребляются, но по своей чрезвычайной редкости, не имеют никакого значения, — насчитывается все еще от 50 до 60 пород, составляющих предмет более или менее значительного лова. Я перечислю их здесь с некоторыми об них замечаниями.

1) Lucioperca marina (Cuv.) — морской судак. Не составляет, по моему мнению, особой поро­ды. Это обыкновенный речной судак, заплывший из рек или из Азовского моря в Черное, где, от несвойственной ему солености воды, глаза его мутятся, и он слепнет, подобно тому, как это замечено рыбаками в Анапе относительно коропа или сазана.

2) Serranus Scirba (Cuv.) — попадается изредка вместе с другими рыбами у крымских бере­гов.

3) Uranos copus scaber (L.) — довольно часто ловится вместе с другими рыбами и смешивается неопытными рыбаками с еще более обыкновенным морским ершом, с которым имеет некото­рое наружное сходство.

4) Mullus barbatus (L.) — султанка или барбулька. Самая вкусная из всех черноморских рыб; ловится по временам в большом количестве в Балаклаве, Феодосии и Ялте. В северной части моря, например у Одессы, попадается редко.

Другой вид этого рода Mullus surmuletus, который гораздо крупнее барбульки, уже очень обыкновенен в Мраморном море и Босфоре и попадается часто во всех гостиницах Константинопо­ля, как самое лакомое рыбное блюдо.

В Черное море он заходит не иначе, как случайно, в самых редких случаях, также точно как, например и меч рыба (Xiphuis gladius L.), которая раз была поймана даже в Азовском море.

5) Trigla hyrax (Pall.) — летучая рыба, по-гречески хелидонопсер. Редко ловится в Балаклаве и у крымских берегов; почитается чрезвычайно вкусной и дорогой рыбой, так что если она попадается балаклавским грекам, то они мечут жребий, кому она должна достаться.

Репутации этой рыбы, думаю я, много содействует красота ее форм и красок.

6) Scorpoena porcus (L.) — морской ерш. Едва ли не самая обыкновенная рыба, из постоянно живущих около берегов Крыма и не собирающихся большими стаями.

7) Corvina nigra (Cuv.).

8) Umbrina vulgaris (Cuv.) — греки называют ее мелакопом. Она достигает до пуда и более весом, но таких размеров редко попадается.

9) Sargus annularis (Cuv.) — морской карась; по своей плоскости имеет отдаленное сходство с карасем.

10) Smaris chryselis (Cuv.) — смарида или морской окунь, довольно обыкновенная, вкусная и красивая рыба.

11) Scomber scombrus (L.) — скумбрия, баламут или макрель. Под первым именем извест­на она между греками в Балаклаве и вообще у берегов Крыма, баламутом же называют ее русские ловцы в северо-западной части моря. Рыба эта составляет один из главных предметов чер­номорского лова.

12) Pelamys sarda (Cuv.) — лакерда или пеламида достигает до аршина в длину, но в Черном море ловится не в большом количестве. Известная же в торговле, в городах южной России, со­леная, разрезанная на куски, рыба, привозимая из Греции, есть тунец (Thynnus vulgaris), который если и заходит в Черное, то только случайно и как редкое исключение.

13) Caranx trachurus (Jac.) — ставрида, довольно обыкновенна в балаклавской бухте.

14) Temnodon saltator (Cuv.) — луфарь. Одиночно попадается с другими рыбами, как в бала­клавской бухте, так и в других местах Крыма.

15) Mugil cpehalus (Cuv.) — лобан, большая очень вкусная рыба, достигающая 12 фунтов веса, не часто, однако же, попадающаяся. Гораздо обыкновеннее прочие виды рода Mugil.

16) M. Chela (Cuv.),  17) М. auratus (Risso), 18) М. Saliens (Risso). Они так схожи между со­бой, что смешиваются рыбаками, которые то понимают их всех под общим именем кефали, то различают сингиль, ларич, кефаль, придавая эти названия или действительно различным видам, или же различным возрастам одного и того же вида. Эти три породы в совокупности составляют не менее важный предмет лова, чем скумбрия. Самая обыкновенная из них кажется Mugil saliens.

19) Atherina hepsetus (L.) и 20) A. pontica (Eichu.) — песочный снеток. В балаклавской бухте очень обыкновенен. Сушеная в вольном духу или маринованная эта рыба очень нежна и вкусна.

21) Labrus prososticter (Pall). Одна из красивейших рыб Черного моря, по яркости и расположению окрашивающих ее цветов. Она изредка попадается у крымских берегов, вместе с другими рыбами, ловимыми удочками или мережками.

22) Belone rostrata (Faber) — морская щука, длинная, тонкая рыба, серебристого розоватого цвета, с зелеными костями. Попадает в сети иногда в довольно больших количествах, но безвкус­на и мало ценится даже простым народом.

23) Сluрeа pontica (Eichw.) — керченская сельдь. Она принадлежит более к Азовскому, чем к Черному морю, ибо в первом производится главнейший лов ее, и там же мечет она икру. Лов ее составил предмет особого отчета, и потому теперь о ней говорить не буду.

24) Clupea cultriventris (Nord.) — тюлька. Скорее речная или лиманная рыба, чем морская, так как главный лов ее производится в бугском лимане, около Николаева.

25) Clupea delicatula (Nord.) сарделька, которую не должно смешивать с настоящей сардинкой. Эта последняя, в довольно значительном количестве ловимая в Мраморном море и Босфоре, толь­ко случайно и единично заходит в Черное море. Один экземпляр ее попался и мне в балаклав­ской бухте. Что касается до сардельки, то она имеет довольно значительное местное употребление осенью и зимой в Одессе; в других же местах Черного моря, сколько мне известно, не состав­ляет предмета лова.

26) Englaulis encrasicholus (Cuv.) — хамса или анчоус. Без сомнения самая изобильная в Чер­ном море рыба, как это замечено уже Палласом. Тем удивительнее кажется, что автор понтийской фауны, известный профессор Нордман, говорит про эту рыбу: «ее ловят в Крыму и в окрестностях Одессы, но редко в большом количестве». Это объясняется только тем, что путешествия, как зоологические, так и другие, делаются обыкновенно летом, когда действительно хамсы у крымских берегов не бывает вовсе.

27) Gadus euxinus (Nord) — единственная порода трески известная в Черном море, но ни по величине своей, ни по количеству, она не представляет важности в промышленном отношении, так­же как и другая рыба трескового семейства.

28) Motella tricirrata (Nilss.) — морской налим.

29) Platesa luscus (Pall.) — мелкая камбала. Ловится в Балаклаве в небольшом количестве, а также в днепровском лимане.

30) Soba nasuta (Pall.) ловится в небольшом количестве у Одессы и около Балаклавы.

31) Rhombus macoticus (Pall.) — большая камбала. Как и все камбалы, эта рыба местная, не совершающая больших миграций или передвижений. Ловится у берегов Крыма в большом количе­стве, начиная с марта месяца. Хамса привлекает ее, и при раннем появлении этой последней и камбала начинает в иные годы ловиться с января. Эта превосходная рыба, известная гастрономам под французским названием turbot, хотя принадлежит к другому виду, нежели ловимая по берегам Атлантического океана, но столь же вкусна и жирна. В мае мечет она икру. К этому времени худеет, мясо ее теряет свои превосходные качества и потому ее перестают ловить. В консервах могла бы развозиться и составить предмет довольно значительного промысла, но просто соленая теряет все свои превосходные качества.

32) Acipenser huso (L.) — белуга; 33) Guldenstadtii (Brandt) — осетр; 34) A. Schypa (Guid.) — шип, и 35) A. stellatus (Pall.) — севрюга. Эти рыбы живут в Черном море только поблизости устьев значительных рек: Дуная, Днестра, Днепра, Кубани, Риона, Чореха, Ешиль и Кизил-Ирмака; в прочие части моря лишь изредка заходят, гоняясь за хамсой и другими рыбами.

К этим рыбам нужно еще прибавить лапину Crenilabrus Lapina (Cuv.) и шесть, семь видов этого же рода, известных под именем зеленушек, по яркости окрашивающих их цветов. Они ловятся единично удочками и мережками, вдоль всех берегов Крыма, и весьма редко у Одессы и вообще в северо-западном углу моря.

Еще большее разнообразие видов представляет род Gobius — бычки, которые в изобилии ло­вятся вдоль всех берегов Черного моря. Они населяют прибрежья, держась между камнями и тра­вами. Их ловят также удочками, мережками и подъемными сетями, около Одессы, в весьма значительном числе, для местного употребления. Маринованные, жаренные и в ухе они очень вкусны. Морских пород бычков, не составляющих особенной редкости, насчитывается более дюжины.

Наконец, в числе имеющих промышленное значение рыб, хотя и употребляемых в пищу, надо упомянуть морского кота (Trigon postinaca Cuv.), о котором я уже говорил, при описании морского азовского рыболовства.

Замечания о передвижениях и образе жизни главных, в промышленном отношении, пород черноморских рыб. Таким образом без малого 60 видов рыб составляют предмет черномор­ского рыболовства; но из этого числа только три породы встречаются в таком количестве, что придают ему промышленный и торговый характер, это: скумбрия (баламут или макрель), кефаль и хамса, которые совершают более или менее правильные путешествия вдоль берегов Черного моря, посещая разные пункты его в разное время и на разные сроки. Кроме этих трех главных по­род, еще две рыбы: султанка и большая камбала имеют довольно значительное местное употребление.

Из этих рыб, первые три считаются совершающими более или менее правильные миграции вдоль берегов Черного моря. Мнение это основано на периодическом появлении и исчезновении этих рыб в различных местах берега. Но эти появления совершаются вовсе не в такой простой по­следовательности, чтобы из нее можно было вывести порядок, в котором они подвигаются в известном направлении, а потом возвращаются назад. Перемены мест, замечаемые у рыб, подво­дятся под три разряда причин: отыскивание ими удобных мест для метания икры; изменения в температуре воды, заставляющие их избегать то слишком холодной, то слишком теплой воды, и, на­конец, отыскивание пищи. Эти причины так сказать перекрещиваются, и только там легко бывает отнести замечаемые передвижения рыб к одной из назначенных побудительных причин, где различия между условиями, которых ищут или избегают рыбы, выдаются весьма резко. Так, например, если рыбы переменяют, для метания икры, стоячую воду морей или озер на текучую воду рек, то периодический ход их, с этой целью в реки, не может подлежать ни малейшему сомнению. Подобный же пример представляют азовские сельди, которые к осени уходят из мелкого, а потому скоро холодеющего, а наконец совершенно замерзающего, Азовского моря в более теплое Черное море, и возвращаются в первое уже весной для метания икры в наиболее пресной части его и в самом Дону.

Передвижения черноморских рыб далеко не запечатлены таким резким характером. Про скумбрию и кефаль кажется можно, с некоторой достоверностью, утверждать, что в известные вре­мена года, они двигаются с запада на восток, а потом обращаются назад; но едва ли можно себе представить это движение так, чтобы одна или несколько стай этих рыб постоянно передвига­лись в известном направлении и потом столь же правильно возвращались назад. Неправильность, замечаемая в их появлении, то там, то здесь, кажется мне, гораздо легче объясняется тем, что в известное время года рыбы эти оставляют глубину, приближаются к берегам, следуют в течение некоторого времени вдоль их, но вовсе не оплывают всю длину их, а снова удаляются на глубину, и таким образом теряются из вида рыбаков, которые по всему Черному морю занима­ются, без исключения, одним прибрежным ловом. Поступательный характер этого движения го­раздо яснее выражается в скумбрии, менее в кефали, которая то приплывает к берегам, то отплывает от них, без заметной разности во времени ее появления у различных пунктов берега. Еще с большим правом можно утверждать, что таков именно характер появления хамсы.

Какова бы ни была причина этого передвижения кефали, хамсы и некоторых других рыб, как например султанки, явления, ими представляемые, еще значительно усложняются тем, что эти рыбы, после того как они уже удалятся от берегов, продолжают еще заходить зимой косяками в балаклавскую бухту, вероятно, чтобы укрыться, в ее тихих и невозмутимых водах, от зимних бурь и непогод. Это захождение в балаклавскую бухту зимой необходимо совершенно устранить, при рассмотрении вопроса об общем передвижении тех рыб Черного моря, которых можно наз­вать кочующими. Вот вкратце те факты, которые можно было извлечь из наблюдений рыбаков над периодическими передвижениями, скучивающихся стадами рыб: скумбрии, кефали и хамсы.

Не должно думать, чтобы скумбрия, кефаль, а еще того менее хамса, заходили временно в Чер­ное море и, пробыв в нем некоторое время, удалялись снова в Архипелаг, чрез Босфор и Дарданеллы. Это явствует из того, что время, когда эти рыбы исчезают из окрестностей Босфора, вовсе не соответствует тому, когда они появляются у берегов Черного моря. Летом, к концу июля и началу августа, скумбрия и кефаль перестают ловиться в Босфоре; у берегов же Крыма скумбрия появляется уже в марте, но в большом количестве с мая, когда выметывает икру, и когда лов ее начинается и в северо-западном углу моря в окрестностях Одессы, Днестра и Днепра. Она в это время подвигается с западной в восточную часть моря, а около августа начинается уже обрат­ное ее движение, и лов ее продолжается в течение всей осени до ноября, когда она пропадает и, как редкость только, случается поймать ее иногда у крымских берегов; а около дня Дмитрия Солунского начинает она в изобилии ловиться у Константинополя, где держится в течение всей зимы и весны. На ход ее, по замечанию балаклавских греков, имеют влияние ветры; именно низовые западные ветры, холодящие воду,* препятствуют ходу ее на восток, — она возвращается в это время назад. Это может служить доказательством тому, что температура воды имеет влияние на передвижение скумбрии. Но обратный ход ее неудержим никакими погодами.

Кефаль также покидает окрестности Босфора в половине лета, и около того же времени, как и скумбрия, снова там появляется. Но в зимнее время держится она, кроме Босфора, и у берегов Крыма, где в большом количестве ловится в балаклавской бухте и у берегов Кавказа; только в северо-западной, более холодной, у берегов, замерзающей на довольно значительное расстояние части моря — ее нет в это время года. Весной в марте начинает она появляться и там, как например, у северо-западного угла Крыма в Тарханкуте и в Шихларе, и потому лишь не со­ставляет предмета лова, что в это время бывает худа. В течение весны и начала лета, кефаль вообще редко подходит к берегам, а держится на глубине, с августа же идет на мелкие места метать икру, что, по замечаниям балаклавских рыбаков, делает на небольшой глубине, избирая дно, покрытое мелкими камушками. С этого времени и начиняется настоящий ее лов. В северной части он оканчивается ранее, ибо в тарханкутских заводах к началу октября лов большей частью прекращается, и уже с половины сентября кефаль редко бывает с икрой, тогда как вдоль южного берега Крыма лов длится до ноября.

Что касается до хамсы, то она вообще редко встречается в северной части моря. Появляется она в одно и тоже время, именно зимой, в Константинополе, у берегов Крыма, Малой Азии и Закавказья; летом же пропадает у всех берегов, вероятно, скрываясь в глубинах моря.

Из всего изложенного здесь, о времени появления трех главных, в промышленном отношении рыб Черного моря, можно кажется заключить, что оно зависит не от передвижения рыбы из Средиземного моря в Черное и обратно, а от приближения и удаления их от берегов, как в Босфоре, так и в других местностях черноморского прибрежья. Во многих случаях, это приближение и удаление зависят от изменений в температуре воды. В самое холодное время и ке­фаль, и скумбрия оставляют северо-западный угол моря, точно также как сельдь покидает Азовское море; при этом кефаль зимует как у Босфора, так и у берегов Крыма и Закавказья, где турки ловят ее вместе с другой рыбой, с октября по май; скумбрия же уходит в глубь. В теплое время года, именно около августа, кефаль подходит к берегам, чтобы метать икру; но правильного поступательного движения, в каком-либо направлении, трудно заметить в ее передвижениях. Отно­сительно скумбрии напротив того замечается более правильности; с марта идет она вверх, т. е. с запада на восток, и около мая мечет икру, после чего в июне и июле начинает возвращаться, сообразно чему и лов ее производится с мая и до ноября. Она движется открытым морем, при­держиваясь, однако же, берегов, но, не заходя в загибы и углубления берега. Так, например, в Шихлар, лежащий уже довольно глубоко в киркенитском заливе, очень редко заходит скумбрия; тогда как в тарханкутских заводах, лежащих на мысу, при входе в залив, ежегодно бывает на нее лов.

Нравы хамсы очень странны. Мечет она икру в мае, бывает тогда худа и потому не ловится. В зимнее же время появляется она огромными массами у крымских, кавказских и анатолийских берегов, однако же, не каждый год; так в 1866 году ее у берегов Крыма вовсе не было, в 1867 было много, как у Крыма, так и у берегов Малой Азии, преимущественно около Керасунда и Самсуна. Появляется она обыкновенно у юго-западного берега Крыма и стоит на месте, то удаляясь немного, то приближаясь к берегу. Замечают, что ежели она появляется позже, в феврале, то стоит дольше; при раннем же появлении скорее расходится, и чем долее она стоит, тем более стесняется и скучивается. Кроме приближения и удаления от берегов, она еще несколько раз в сутки то поднимается на поверхность, то отпускается в глубь. Когда она поднимается на поверхность моря, то балаклавские греки говорят, что хамса кормит собой птицу, которая стаями над ней летает. Постояв несколько времени перед входом в балаклавскую бухту, куда съезжаются ловцы с разных мест, хамса подвигается далее вдоль южного берега, в столь же огромных массах. Тоже замечается в сухумской бухте, у Батума и особенно у Керасунда, куда из Трапезунда, Самсуна и других мест съезжается до 60-ти лодок на ее лов.

Для какой цели скучивается таким образом хамса, сказать трудно. Балаклавские греки рассказывают, по этому случаю, что хамса питается своей чешуей, падающей с нее при скучении, ибо кроме этой чешуи ничего не находят у нее в желудке, а постепенное скучивание ее объясняется тем, что начиная худеть, она все более скучивается, дабы трением рыбы об рыбу падало более чешуи. Повод к такому странному мнению подало то, что у хамсы, как и у всех сельдяных по­род, чешуя очень легко спадает, и что конечно хамса глотает все мелкие частички, плавающие в воде, а в том числе и свою чешую, которая трудно переваривается в желудке и потому нахо­дится в нем, когда те мелкие животные, которыми она действительно питается, обращаются в пи­тательный сок и становятся незаметными.

Кроме птиц гоняются за стадами хамсы большие рыбы, всего же более дельфины. Не раз слу­чалось мне видеть, как тысячи эти животных, напав на стаю хамсы, плывут в одном направлении, беспрестанно кувыркаясь, пока не доплывут до выдающегося мыса, образующего границу ка­кой-либо бухты, после чего возвращаются назад, повторяя в течение нескольких часов этот маневр. Если в море много хамсы, то дельфины не приближаются к берегу, в противном же случае, теснят стаи ее к берегу и заставляют бросаться в бухты и в углубления берега. Бывали случаи, что балаклавская бухта, имеющая очень узкий вход, совершенно переполнялась этой рыбой. Самый замечательный пример этого рода был в 1859 году, когда изобилие хамсы, зашедшей в бухту, вместо благодеяния природы — обратилось в настоящее народное бедствие. От натиска сзади, зашедшая в бухту, хамса не могла возвратиться назад. Весь залив, имеющий более версты в длину и около 100 сажень в ширину, до того переполнился рыбой, что не было видно воды. От такого скучения она вся задохлась и задушила всю прочую рыбу, которая выскакивала на берег; морские раки также выползали вон из воды. От гниения этой рыбы распространилось такое зловоние, что серебро в шкафах и масляные картины (с белилами) совершенно почернели. Из угла бухты, где она очень мелка, заставляли выгребать хамсу и уносить в мешках. Ее зарывали в землю, некоторые удобряли поля, но все это не могло уменьшить зловония. Вначале, бывшие в бухте турецкие суда, начерпали себе корзинами несколько тысяч пудов, но греки ее не ловили, так как дохлой рыбы никто брать не хотел. Невыносимый запах продолжался с год в окрестностях Балаклавы, и рыба совершенно исчезла из бухты. На другой год летом можно было видеть с набережной, устроенной здесь англичанами, в тихую погоду, целые кучи дохлой рыбы на дне — лежавшие точно скирды. По словам жителей тут погибли миллионы пудов хамсы. В малых размерах повторилось это и в феврале 1867 года.

Порядок описания разных отраслей черноморского рыболовства. Перечислив важные в промышленном отношении рыбы Черного моря и изложив те обстоятельства из их образа жизни, ко­торые имеют влияние на время и способы лова их, я приступаю к описанию самого рыбного про­мысла.

Лов каждой из главных пород черноморских рыб производится отдельно особыми спо­собами и снарядами в известное время года и для каждой рыбы в особых местностях; почему и должно рассматривать отдельно лов кефали, скумбрии и хамсы или анчоусов. Только одна балаклав­ская бухта составляет исключение из этого правила. Здесь лов имеет своим предметом всех главнейших, в промышленном отношении, рыб Черного моря и производится круглый год, за исключением разве одних летних месяцев, когда хотя и ловят рыбу, но только для местного употребления. С этой главной рыболовной местности, где рыболовство наиболее сосредоточено и со­ставляет постоянный промысел ее жителей, я и начну свое описание; после этого перейду к описанию лова кефали, скумбрии, хамсы и красной рыбы, а затем речного лова в Закавказье, в Анатолии и на Дунае.

Лов в балаклавской бухте и в море пред устьем ее. Балаклавская бухта врезывается в крутую, почти вертикальную, стену, которой, начиная от мыса Ая, обрываются в море таврические горы. Этот залив есть горное ущелье, открывающееся с одной стороны в море, а с другой в долину, простирающуюся у подножья возвышенности Херсонеса Таврического, — ущелье, дно которого ниже морского уровня и потому наполнено морской водой. Это ущелье делает три заворота, под тупыми углами, так что из глубины его вовсе не видно моря, и залив кажется озером, поверх­ность которого едва покрывается рябью, в самые сильные бури. Крутые берега так близко подходят к воде, что по берегу нет даже тропинки, по которой можно бы было пробраться к морю. Только с левого берега задней части бухты возвышенность настолько отступает от воды, что тут мог быть построен городок, тянущийся узкой полосой. Эта часть левого берега окаймлена деревянной пристанью, построенной англичанами во время восточной войны; но чрез 12 лет после своего построения она приходит уже в совершенное разрушение, как от того, что сваи, на кото­рых она утверждена, протачиваются корабельным червем (Teredo navalis), как и от того, что поддержка этого сооружения не под силу бедному городку.

Бухта, при устье ее в море имеет около 17 сажень глубины и постепенно мелеет к своему куту, где так мелко, что и на маленькой лодке нельзя проехать. Это мелкое пространство обозна­чается кольями для того, чтобы во время лова лодки туда не заходили. Понятно, что такая бухта служит убежищем рыбе, преимущественно мелкой и не живущей на большой глубине, во время зимних бурь и непогод; сюда теснится рыба во время своего хода большими стаями или косяками вдоль берегов Крыма, особливо ища спасения от преследующих ее дельфинов.

Бухта эта, более похожая на внутреннее озеро, нежели на морской залив, находилась в исключительном пользовании греческого балаклавского батальона. С уничтожением балаклавского батальона, после крымской войны, оставшимся жителям Балаклавы дано знать приказом новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, от 15 ноября 1859 года, о Высочайшем повелении — наименовать местечко Балаклаву заштатным городом, обществу коего, имеющему составиться из желающих лиц всякого состояния, предоставить пользование бухтой. Общество это состоит, однако же, и по сие время из тех греков, которые составляли прежний батальон. Хотя это право балаклавского общества на исключительное пользование бухтой и составляет изъятие из общего закона о свободе морского лова, оно не представляет, однако же, на практике никаких неудобств, так как балаклавская бухта может почитаться как бы внутренним бассейном, со всех сторон окруженным дачами одного владельца. Участие посторонних лиц в рыболовстве, в столь замкнутом тесном пространстве, неминуемо повело бы к разного рода замешательствам. К тому же при малом развитии рыбо­ловства у берегов Крыма, да и вообще в Черном море, нет и лиц, которые изъявляли бы притязания на рыболовство в балаклавской бухте. Что касается до лова в море, перед входом в бухту, то он производится всеми желающими, на тех же точно основаниях, как и в прочих частях моря.

Но если местные и временные обстоятельства оправдывают предоставление балаклавской бухты в пользование жителей Балаклавы, то, конечно, это исключение из общих правил может быть признано полезным под тем лишь условием, чтобы выгоды от лова распределялись между ними по возможности равномерно, тем более что других средств к пропитанию имеют они весьма мало, ибо 1,500 десятин, отведенных городу, расположены большей частью в гористой местности, и состоят из каменистой почвы, мало удобной даже для пастбищ. Между тем балаклавская бухта отдавалась от думы на откуп, снимавшийся некоторыми из балаклавских же жителей, которые та­ким образом одни сосредоточивали в своих руках все выгоды от лова. Наибольшая сумма, ко­торую платили откупщики, составляла 1,250 руб. в год; получили же они барыша на каждый из двух паев в первый год до 6,000 руб., во второй до 10,000, а в третий до 5,000 руб. Так как третья часть улова шла на долю забродчиков, то в эти годы весь доход с бухты может быть определен в 18,000 руб., в 30,000 руб. и в 15,000 руб., или средним числом в 21,000 руб., не считая откупной суммы, стоимости и ремонта снастей. Из этого дохода только третья часть приходилась на небольшое число балаклавцев, принимавших участие в лове, как работники откупщиков.

В 1863 году, когда я в первый раз посетил Балаклаву, откуп уже не существовал, лов был свободный для всех членов общества; в доход же думы отчислялась десятая часть выручаемой за пойманную рыбу цены, причем дума получала, правда, меньше прежнего от 300 до 450 руб., как потому, что контроль над уловами производился тщательно, так главнейше потому, что наступил ряд неуловистых годов; но зато жители извлекли несравненно более пользы из дарованной им льготы. Самые богатые и влиятельные из балаклавских греков сами добиваются вновь учрежде­нья откупа, желая монополизировать лов в бухте, ко вреду остального общества.

Организация лова, т. е. способы пользования рыбным богатством, доставляемым бухтой, раз­лична, смотря по породе рыб, преимущественно посещающих бухту в разные времена года, и по употребляемым для сего снастям. Посему мы и будем рассматривать все эти предметы в совокупности, расположив наше описание по временам года.

Самый главный лов в балаклавской бухте производится зимой, куда в это время набирается много рыбы. Предмет его главнейше составляют: кефаль — мелкая порода, преимущественно Mugil saliens, султанка и хамса. Главный лов производится наметами. Лов этим орудием почитается обще­ственной собственностью и производится следующим образом.

От всех участников, которых бывает до 150 человек, избирается главный атаман или распорядитель лова. Этот атаман в работе не участвует, а только над всем наблюдает, за что и получает два пая из общего улова. Кроме главного атамана выбираются еще: казначей, продавец и помощник его. Казначей хранит вырученные за продажу рыбы деньги до раздела их между всеми участниками; продавец один только имеет право продавать рыбу, как гуртом, так и по мелочам; но цену, которая меняется, смотря по изобилию уловов и числу съехавшихся покупателей, назначает главный атаман; казначей и продавец получают по два пая, а помощник продавца 1 ½ пая. Весь улов и вырученная за него сумма записывают в особые шнуровые книги, из которых одна у казначея, а другая у члена от ратуши, дабы он мог следить за правильностью поступления десятины. Впрочем, и каждый из участников может завести у себя такую же книгу, если желает контролировать, верно ли должностные лица ведут счет уловам и выручке.

Кроме этих должностных лиц, выбирается еще караульщик бухты, который обязан стрелять птиц, поедающих и пугающих рыбу. Эти же караульщики стреляют дельфинов, когда они входят в бухту и тем распугивают ее и загоняют на мель в самой вершине залива, даже на мелко сидящих лодках нельзя проехать. Но вне бухты дельфинов не стреляют, ибо они весьма полезны тем, что загоняют в нее рыбу. Впрочем, дельфины иногда приносят вред ловцам тем, что разрывают и перепутывают выставляемые в море сети. Караульщик получает за свой труд 4 пая, но зато он должен на свой счет запасаться порохом и дробью.

В Балаклаве вообще очень заботятся о доставлении спокойствия рыбе, зашедшей в бухту, вроде того, как это делается на Урале. Так замечают, насколько вглубь бухты зашла рыба, и выше этого места не дозволяют даже ездить на лодке, чтобы не спугнуть ее и не заставить уйти обратно в море.

Для самого производства лова, выбирают несколько рыболовных атаманов, из самых искусных ловцов, и к каждому из них причисляют по три работника. Во время моего посещения Балаклавы таких атаманов было 17. Каждую ночь, по очереди, выезжает по одному атаману на лов. Каждый атаман должен иметь лодку и два намета, за что получает два пая, и кроме того еще по 2 или 1½ пая за свой труд, что назначается от общества, смотря по искусству ата­мана. Каждый работник получает по паю. Если у атамана нет своей лодки и наметов, то он берет их у других, которые и получают за них паи, да атаман приплачивает еще им ½ пая из своей доли.

На берегу бухты устроен особый сарай, где очередные атаман и ловцы ожидают времени отправления на лов. В сарае раскладывают огонь, и сюда собираются, кроме их, не только долж­ностные лица, но множество посторонних, так что сарай обращается в род клуба, где между разговорами ожидают результата лова. Атаман со своими работниками несколько раз в ночь объезжает те места, где удобно выметывать намет, выгружает рыбу и, подождав несколько, чтобы дать время рыбе снова собраться, отправляется во второй и третий разы. Самое удобное время для лова безмесячная ночь; поэтому если месяц светит с вечера, то пережидают, когда он сядет; если же он восходите поздно, то с восходом его оканчивается уже лов. Намет, которым этот лов производится, будет подробно описан в технической части отчета, здесь же, чтобы дать общее понятие об этом главнейшем орудии черноморского лова, опишу его только в нескольких словах. Это — сетяной круг, сажени в четыре (маховых) в диаметре; в центре он собран и завязан веревкой, а в окружности усажен небольшими свинцовыми грузилами. По этой окружности также обходит веревка. Ячеи уменьшаются от окружности к центру.

Такие большие наметы употребляются только балаклавскими греками. Татары же на южном бе­регу имеют наметы не более как от 1 ½ до 2 сажень в диаметре.

В собранном виде намет висит через плечо, и должен при метании одним размахом раз­вернуться и лечь на воду всей своей поверхностью. Тяжесть грузил заставляет его опускаться до дна, и он прикрывает собой всю рыбу, которая случится в том месте, где наброшен намет. Рыба, конечно, могла бы спастись в стороны, но испуганная она бросается вверх и скучивается под сетью. Когда намет дошел до дна, выметавший вытягивает его за нижнюю веревку, так что весь намет оборачивается, и постепенно выпускают из него рыбу в лодку. Для того чтобы лов этот был удачен, необходимо, чтобы рыба ходила стаями, и намет выбрасывался не ранее, чем встретится такая стая. Впрочем, татары и русские на южном берегу, выбрасывая намет с камней или с берега, захватывают этим манером и отдельных рыб. При нас в Балаклаве в восемь накидок поймали только 1500 штук кефали, а во всю ночь только 6000, но случается захватывать в одну накидку до 20,000 кефалей. Возвращаясь с лова, атаман идет греться и отдыхать в сарай, оставляя рыбу в лодке, и уже после того ее принимают, считают и выгружают. Зимняя кефаль и султанка продаются свежими и отвозятся выезжающими скупщиками, редко самими балаклавцами, в Севастополь, Симферополь, Бахчисарай, Ялту и даже в Карасу-Базар. Обыкновенная цена на кефаль изменяется от 4 до 5 руб. за тысячу, султанка же дешевле 5 руб. никогда не про­дается. Цена зависит как от числа наехавших покупателей, так и от количества имеющейся в готовности рыбы. Поэтому, при малом числе покупщиков, главный атаман, чтобы не уронить цены, не позволяет выезжать в ночь более как одной лодке, в случаях же большого приезда покупателей назначает двух или даже нескольких рыболовных атаманов на ночь.

Дележ добычи производится после продажи рыбы, деньгами, несколько раз в зиму. Зимние уловы кефали и султанки весьма не равномерны и зависят от того, сколько рыбы загонится в бухту погодами. В иные годы налавливали одной кефали до 4.000,000 штук, на 16 или на 20 тысяч рублей; в другой же, как например, в зиму с 1863 на 1864 год, поймали ее не более, как на 1000 рублей. Благоприятными погодами считаются, когда дуют западные и южные ветры, при восточных же и северных даже не выезжают на лов. Поэтому уловы бывают изобильны в теплые зимы; не уловистая зима с 1863 на 1864 год, которая была необыкновенно холодна, вполне подтвердила это замечание.

Сверх лова наметами, в продолжение всей зимы идет довольно значительный лов мережками, который хотя и бывает во всякое время года, но только зимой и поздней осенью доставляет рыбу на продажу. Лов мережками производит каждый для себя, и в устройстве его нет никаких осо­бенностей. Не описывая балаклавских мережек, которые имеют некоторое отличие, замечу только, что они делаются об одном крыле, которое разгораживает вход в нее, или так называемое устье и первое горло, на две части: этим крылом прикрепляется мережка к камням или сваям, на которых утверждена, устроенная англичанами во время войны, балаклавская пристань.

Мережки ставят с вечера, около времени захождения солнца, а вынимают из воды на лодки утром. Рыбу вытрясают, развязав сзади сеть, а самую мережку до вечера оставляют на берегу сохнуть. Если рыба хорошо ловится, оставляют мережку на том же месте, при дурном же улове переставляют в другое. Для уравнения шансов улова, несколько товарищей составляют одну артель и делят свои уловы поровну. Всякий может выставить неограниченное число мережек, и многие имеют их по нескольку. Вместе с кефалью, как наметами, так и мережками, ловится и султанка, которая могла бы в маринованном виде составить довольно дорогой предмет отпуска, и раз один одесский купец вывез ее до 30,000 штук.

Лов перед бухтой в открытом море, как само собой разумеется, совершенно свободен и не обложен никакой пошлиной. В зимнее время выставляют тут подольники, т. е. ряды ярусов или веревок, до 200 сажень длиной, к которым, на расстоянии сажени друг от друга, привя­заны более тонкие веревочки с медными крючками, наживляемыми кусками рыбы. Этих крючков выходит до 120 штук из фунта медной проволоки.

Подольники выставляют от берега прямо в море, обозначая концы пробочными поплавками. Перебирают их по утрам, при хорошей погоде — от берега вглубь моря, а при волнении и ветре в обратном направлении. Такими подольниками ловят больших камбал (Rhombus macoticus). В конце осени и в начале зимы ловят еще кефаль на раков, — особого рода удочкой, о трех или четырех концах, привязанных к общей веревке, прикрепленной к палке.

В те годы, когда появляется хамса у входа в балаклавскую бухту, производится главный лов ее, как балаклавскими греками, так и посторонними ловцами, приезжающими туда из Ялты и других мест южного берега. Так в январе и феврале 1867 года занимались там ловом 14 бала­клавских и 3 ялтинских лодок. Хамса при первом появлении стояла версты 4 от входа в бухту, потом начала приближаться и тут собственно начался лов. В бухту она долго не шла, потому что в море было много хамсы, и дельфины, имея достаточно пищи, не теснили и не гнали ее. Подойдет сажень на 50, простоит часа два и опять удалится; только в феврале она наполнила бухту, и частью там задохлась, как об этом было уже упомянуто выше. Главный лов хамсы производится наметами. В начале, когда она еще не очень скучена, на лов выезжают только ночью, потому что она расходится, как только на нее накинут сеть; но когда очень скучится, то не только ночью, но и днем ловят ее наметами. Можно даже, в то время, когда хамса поднимается наверх птицу кормить, как говорят балаклавцы, ловить распорными неводами с двух лодок. Бывает, что хамса стоит так густо, что намет не может дойти до дна, останавливаемый скучив­шейся рыбой. Заметив это, вытягивают намет и конечно много залавливают. Так в 1867 году ловили в сутки от 20 до 50 пудов, а некоторым удавалось в одну накидку вытягивать 50 пу­дов, причем, конечно, намет надо опоражнивать только мало помалу. При меньшем количестве рыбы допускают намет до дна, хотя бы лов происходил на 30 или 40-саженной глубине. Когда узнают, что в Балаклаве ловится много хамсы, наезжают за ней покупатели из Севастополя, Бахчисарая, Симферополя и других мест, и при изобилии покупают ее от 30 до 50 коп. пуд. Свежую хамсу употребляют жареную и в ухе, большей же частью солят, не отрывая головок и валя вперемежку с большим или меньшим количеством соли, смотря потому, на сколько времени имеют в виду ее сохранить.

В зимнее же время производится, перед входом в балаклавскую бухту, небольшой лов крас­ной рыбы, осетров, севрюги и белуги, привлекаемых сюда хамсой, вероятно, из части моря, приле­жащей к устью днепровского лимана. Лов красной рыбы производится медными наживленными крючьями, навязанными в двухсаженном расстоянии друг от друга на веревки, длиной от 500 до 700 маховых сажень, которые выставляются линиями в море. Следовательно, это те же подоль­ники, которые употребляются и для камбал, только с большими крючками. Замечают, что осетр идет преимущественно на наживку из хамсы, на кефаль же мало берется. Белуга хватает все. Во время лова хамсы, налавливают в Балаклаве от 15 до 20 штук красной рыбы, которую продают в свежем виде, копеек по 15 фунт. Эта красная рыба бывает жирна и вкусна.

В марте месяце, а иногда и ранее, как перед Балаклавской бухтой, так и в Ялте, начинается лов большой камбалы, ставными сетями с весьма крупными ячеями, имеющими по 4 вершка вдоль по нитке. Такая сеть бывает до 2 ½ маховых сажень в вышину и выставляется длинными рядами, от 200 до 500 сажень, счаливаемыми из нескольких сетей. Пряжа, из которой она делается, очень тонка. На нижней подборе навешаны грузила, а на верхней плавки. Для обозначения места сетей, прикрепляются по концам линии бочонки; эти сети выставляются в море на большой глубине, и камбала в них застревает. Нередко рвутся они в клочки дельфинами, но, по своей крупноячейности и тонине пряжи, сеть эта не дорога. В зимнее время они не употребляются для лова камбал, потому что их трудно просушивать, хотя ими всего удобнее ловить эту рыбу.

Летом в балаклавской бухте производится только лов мережами, исключительно почти для пропитания самих жителей, пойманная рыба только изредка возится в Севастополь. Но с июля начинают устраивать завод для лова макрели. Эти заводы совершенно особенной формы и употреб­ляются в большом числе в Босфоре; но в России нам нигде не случалось их видеть, кроме Балаклавы. Я здесь постараюсь дать об них только самое краткое понятие, ибо точно описать их без чертежа очень трудно.

В балаклавской бухте делаются два таких завода, близь устья или выхода в море. Общая форма завода — прямоугольник, обращенный короткими сторонами к берегам бухты (правому и левому), а длинными к куту и устью ее. Для краткости назову ближайший к правому берегу (около которого устроены заводы), короткий край — внутренним, противоположный ему — наружным, а оба длинные бока, смотря потому в какую сторону они обращены, кутовым и морским. Главная состав­ная часть завода состоит из сетяного полотна, растянутого на кольях таким образом, что, начиная от наружного края приблизительно до двух третей или трех четвертей длины, оба бока его (кутовый и морской) и самый наружный край приподняты выше поверхности воды. Само полотно от этих трех линий прикрепления спускается в виде четвероугольного ящика в воду; а вдоль четвер­той стороны, параллельной берегу, на двух же третях или трех четвертях всей своей длины также приподнимается к верху, но примерно на аршин или около того до поверхности не доходит; с этого места остальная часть полотна полого опускается до самого дна в виде косого пола или на­клонной плоскости. Следовательно, четвертый внутренний край полотна лежит по дну, в некотором расстоянии от скалы образующей берег и параллельно ему. По той линии, по которой сетяное по­лотно приподнято, не доходя около аршина до поверхности воды, к нему от бока до бока (кутового и морского) пришворено сетяное же полотно, приподнимающееся в виде наклонной плоскости косо вверх, по направлению к наружному краю, и дойдя почти до поверхности воды, еще на какой-нибудь аршин растягивается параллельно на поверхности воды. Край, которым оканчивается эта крышечка, не доходит до наружного края нижнего, т. е. главного сетяного полотна еще на несколько сажень. Таким образом образуется мешок, состоящий из двух сетяных полотен, из которых нижнее образует дно и три стороны, приподнятые выше поверхности воды, четвертая же сторона состоит частью из этого же полотна, не доходящего приблизительно на аршин до поверхности, и из другого полотна, составляющего как бы крышку. Отверстие мешка во всю ширину завода находится между краем горизонтальной части крышки и наружным краем нижнего полотна. Этот мешок расположен в некотором расстоянии (в саженях 3 или 4) от берега и соединяется с ним верти­кальной сетяной стеной или крылом, которое составляет продолжение направления морского (обращенного к выходу в море) бока мешка, так что проливец между мешком и берегом совершенно перегораживается этим крылом, от дна до поверхности воды. Сообразно ходу скумбрии, оба завода устроены у правого берега бухты, в некотором расстоянии один от другого.

Войдя в бухту, скумбрия оплывает ее по левому берегу и возвращается правым. Войдя в проливец между мешком и берегом, она натыкается на преграждающее ей путь крыло, поворачивает налево, плывет вдоль сетяной наклонной плоскости, находящейся еще вне мешка и образуемой сначала нижним полотном, а потом крышечкой; огнетает собой и, так сказать, проскальзывает по горизонтальной части крышечки и попадает в мешок. Выходу из мешка препятствует ей, почти у самой поверхности лежащий, внутренний край этой горизонтальной части крышечки, через который ей надо бы было перескочить, чтобы выйти вон из мешка, что кефаль, выпрыгивающая из воды, непременно бы и сделала; но скумбрия, не имеющая этой привычки, остается внутри мешка, откуда и вычерпывается сачками в лодку, или высыпается приподнятием сетяного дна. Все части завода укреплены толстыми веревками, как к скале берега, так и шестом, вертикально стоящим в воде, на тяжелых камнях. Такое укрепление нужно, потому что в наружную часть бухты захо­дит сильная морская зыбь.

Оба завода стоят рублей около 600. Все, желающие участвовать в лове посредством их, складываются поровну, и за это получают по паю из улова. Дабы доставить нескольким грекам, которые не в состоянии дать денег на устройство заводов, возможность участвовать в этом лове, соблюдается правило, что те, которые давали деньги, не могут участвовать в нем личным трудом, — и эти последние, наблюдающие за исправностью заводов, входом рыбы, выгребающие ее из мешка и т. п., получают также по паю. Лов заводами бывает очень выгоден, но весьма не верен, ибо зависит от случайности захода рыбы в бухту. Так в 1864 году в оба завода попало только 15,000 штук, а в 1866 году в завод, устроенный далее внутрь бухты, попало 60,000, в наружный же 300,000 штук. Почти все это количество зашло в три приема, и в одни сутки два раза выпоражнивали из мешка тысяч по сто. Свежей продавали ее по 10 и 11 руб. тысячу, так что выручили за скумбрию до 4,000 руб. Те, которые взяли свою часть рыбой и посолили ее, продавали потом в Симферополе по 14 руб., а сберегшие до зимы по 18 и 20 руб. тысячу. В некоторые годы вынимают и до полумиллиона штук скумбрии.

В конце лета и в начале осени ловят в Балаклаве и кефаль, как в бухте, так и в море, при входе в нее. Кефаль, которую не могут на месте продать, коптят; но так как этот способ приготовления кефали малоупотребителен в Балаклаве, то я буду говорить об нем при описании кефального лова в других местах черноморского прибрежья.

Точно определить ценность балаклавских уловов невозможно, но из сказанного видно, что в хорошие годы они могут достигать до 30 и даже до 40 тысяч рублей; но зато бывают неуло­вистые годы, когда, кроме рыбы, употребленной в пищу, продадут едва на 6 или на 7 тысяч рублей. Относительно балаклавского лова надо заметить ту особенность, что здесь, при лове, нет ни хозяев, ни работников, потому что все имеют одинаковое право на лов, а орудия лова — за исключением заводов — так малоценны, что всякий имеет возможность самостоятельно в нем участвовать. Поэтому, для охранения этого выгодного для всего балаклавского общества и вполне справедливого устройства, следовало бы запретить навсегда отдачу рыболовства в бухте на откуп, дозволив городу взимать не более 1/10 уловов. Но с другой стороны, справедливость требует, чтобы и балаклавское рыболовство, как доходный промысел, облагалось в пользу земства.

Лов кефали у берегов Крыма. Лов кефали, кроме описанного в предыдущем отчете лова в Шабалотском озере, близь устья Днестровского лимана, и в Балаклавской бухте производится в значительных размерах только вдоль берегов Крыма. Производится он или особого устройства заводами, или реже рогожами, распорными неводами и наметами. Заводы эти устраиваются обыкно­венно в бухтах, или, по крайней мере, в несколько защищенных выдавшимся мысом местах. Главные из них находятся в Шихларе, Утлеше и Чародае близь Тарханкутского мыса, на крымском берегу Киркенитского залива, отделяющего этот полуостров от материковой части тавриче­ской губернии, около Евпатории, в Ласпи (между Балаклавой и началом южного берега), в Ялте близь Судака, в Козе (между Судаком и Феодосией) и в Феодосии.

Устройство кефального завода очень просто и состоит в следующем: Сетяное квадратное или прямоугольное полотно, сажень в 20 в стороне, расстилается по дну или прикрепляется к сваям так, чтобы три стороны поднимались над водой, а четвертая, с которой ожидают рыбу, была опу­щена под воду. У двух углов, ближайших к берегу, устраивают из вбитых в дно, перекре­щивающихся между собой, трех или четырех свай — козлы, на которых настилают помост. На этом помосте укрепляют по вороту и по будочке, из которых сторожат за ходом рыбы. Когда стая кефали заплывет на сеть, то воротом поднимают четвертую, опущенную под воду, сторону сети, чрез которую зашла рыба, а потом приподнимают и всю сеть и вычерпывают попавшуюся в нее рыбу. Между этими заводами замечается только та разница, что сторожевые козлы или при­слонены к берегу, или более или менее удалены от него. Замечательные особенности представляет один Утлешский завод, по южную сторону Тарханкутского мыса. Завод расположен в небольшой бухте, с обрывистыми, почти вертикальными каменными берегами, в которых высечены ступеньки для спуска к воде. Весь берег изрыт пещерами, из которых одни открываются в уровне воды и залиты ею, другие же гораздо выше и служат сараями, куда, во время бури, или на зиму вытягивают лодки и снасти. Маленькие пещерки в одном из уступов берега служат жилищем для работников. Но наибольшую пользу извлекли на Утлешском заводе из сквозной пещеры или туннеля, проходящего сквозь оконечность мыса, ограничивающего с левой стороны бухту. Этот природный туннель имеет 43 сажени в длину и 4 сажени 2 вершка в вышину от поверхности воды до вер­шины свода, который сам имеет 5 сажень 4 вершка толщины. Вода в этом туннеле довольно глубока. Таскать рыбу, пойманную на заводе, по крутой извилистой лестнице, высеченной в верти­кальной стене, было чрезвычайно затруднительно. Поэтому пробили в своде туннеля круглое сквозное отверстие, или колодезь, и над ним устроили ворот, которым и вытягивают корзины или мешки с рыбой, подвозимые на лодке под отверстие свода. Эта же замечательная местность представляет пример необыкновенной силы волн даже в таком маленьком море как Черное. На самом конце мыска, прорытого туннелем и обрывающегося вертикальной стеной с небольшим в 9 сажень вышиной, стоит каменный домик, сложенный, как большая часть построек в Крыму, на глине. Во время ужасной бури 22-го ноября 1861 года, которая силой своей превосходила даже бурю 2-го ноября 1854 года, во время севастопольской осады, от удара волн о берег сделался такой сильный бурун, что не только обливало водой этот домик, но разрушило всю переднюю его стену, обращенную к морю.

На всех крымских заводах лов кефали производится в течение августа, сентября и октября, когда эта рыба приближается к берегам, для метания икры. Во время весеннего приближения кефали к берегам, ее не ловят, по причине худобы, и даже заводы устанавливаются только к августу месяцу. За право устраивать эти заводы платят владельцам берега известную арендную плату, ко­торая простирается в Шихларе, принадлежащем князю Воронцову, до 260 руб., в Утлеше, принадлежащем г. Попову, 350 руб., в Чародае, также г. Попову, 100 руб., в прочих заводах платят еще менее значительные суммы. Такая плата незаконна в том только случае, если завод занимает не более 10 сажень берега; но так как почти везде у завода есть и коптильни, которые невоз­можно устроить на низменных припаях, преимущественно состоящих из песка, ракуш и мелких камешков и которые занимают более 10 или даже 25 сажень, (как предположено для береговой полосы, в отчете об азовском рыболовстве), то плату эту должно считать арендой за землю, не входящую в прибрежную полосу выделяемую вдоль морей и больших озер, для свободного при­станища ловцов.

Улов кефали на заводах, как зависящий от случайности приближения к ним стай этой рыбы, в разные годы бывает весьма различен. Так в трех тарханкутских заводах случается, что в хороший год налавливают 100,000 крупной (сингиля) и по 300,000 мелкой кефали (ларича). В 1864 году поймали не более 200 тысяч ларича и только 35,000 сингиля. В Утлеше в том же году, с половины августа по октябрь, когда окончился лов, поймано было до 400,000 ларича, но зато только 15,000 сингиля, да еще 20,000 штук скумбрии, в Чарадае же всего только 100,000 ларича. На ялтинском заводе, в течение одного сентября месяца 1864 года поймано до 120,000 штук кефали. Общий улов этой рыбы по всем берегам Крыма можно положить в хороший год от 3 до 4 миллионов штук, что, смотря по ценам и крупности рыбы, составит от 15,000 до 25,000 рублей. Самой крупной кефали — лобана (Mugil Cephalus Cuv.) ловят гораздо меньше; на шихларском заводе, например, не более 5000 штук в год.

Лов производится на всех заводах работниками греками и малороссами, из известной доли в улове. Именно все снасти, лодки и устройство завода делаются на хозяйский счет, харчи идут пополам между хозяином и работниками, а затем рыба делится пополам, и половину, принад­лежащую работникам, обыкновенно скупает сам же хозяин, который уже потом продает ее в свою пользу свежей, или солит и коптит. Работники получают из своей половины не ровные доли; так новобранцы и неискусные из них получают по 1 паю, лучшие же по 1 ¼ по 1 ½ и даже по 2 пая, а атаман имеет 4 пая. Поэтому назначается больше паев, чем сколько работ­ников. Так, например, в Шихларе на 13 или 14 человек рабочих делают 25 паев.

Пойманную кефаль солят, не вычищая внутренностей, и это тем неприятнее, что у ней мешок, похожий на птичий зоб, всегда набит черной массой от растительной пищи, которой эта рыба питается. В соленом виде кефаль мало продают, а обыкновенно еще коптят. Для этого вымачивают ее в морской воде, обыкновенно около полусуток; но ежели она долго лежала в соли, то и вымочка бывает продолжительнее. Вынув из воды, связывают рыбы попарно хвостами и дают дня два или три протянуть, прежде чем начать коптить. Коптильни состоят из сараев, в земляном полу которых выкапывают в разных местах до 15 и более ям, в которые накладывают то топливо, медленным горением которого должна прокапчиваться рыба. На тарханкутских заводах, где приготовляется лучшая кефаль, употребляют для этого смесь мякины и перебитой со­ломы (которая всегда образуется при употребительном в южной России способе молотьбы — волами) с отрубями. Копчение продолжается от недели до 10 дней, причем, огонь поддерживают только с вечера до утра, а днем дают рыбе остывать, чтобы не слишком много вытекло из нее жира, и чтобы она, не слишком высохнув, сохраняла свои полноту и красивый вид. Цена крупной копченой кефали (сингиля) от 10 до 11 руб. сотня, а мелкой (ларича) 5 и 6 рублей.

Все виды кефали составляют самое любимое кушанье греков, и действительно лобаны отли­чаются нежностью и превосходным вкусом; что же касается до мелкой кефали, то для непривычного она несколько отзывается ворванью. Кроме самой рыбы, чрезвычайно ценится греками и вообще жи­телями берегов Черного моря кефалья икра. Для этого вынимают ее из рыбы; в тех мешочках или ястыках (яичниках), в которых она заключена, пересыпают их солью и сушат на солнце, несколько раз переворачивая и вновь посыпая солью. В Константинополе охотно дают за приго­товленную таким образом икру лобанов по 3 руб. за фунт, да и в Крыму дешевле 2 руб. фунта, т. е. гораздо дороже осетровой икры, — купить ее нельзя. Икра мелкой кефали продается дешевле, но все же не менее 1 руб. или 1 руб. 50 коп. фунт.

Там, где нет заводов, ловят кефаль наметами, преимущественно же рогоженными неводами. Из хороших циновок сшивают полосу в 1 аршин или 1 ¼ аршина шириной, оба края которой загибаются к верху на вершок в вышину, и снаружи образовавшегося ребра протягивается веревка, чтобы загиб держался. Через это рогоженная полоса, сажень в 50 длиной, принимает вид узкой, длинной и весьма мелкой коробки.

В темные безлунные ночи выкидывают, или правильнее расстилают, этот невод на поверх­ности воды, или от берега вглубь моря, или же с двух лодок в разных направлениях. Не­вод выкидывают только тогда, когда по всплескам заметят приближение стаи кефали, которая, видя темную полосу в воде, старается через нее перепрыгнуть, но попадает в плоскую рогоженную коробку, откуда уже не может выскочить. Из этого видно, что это, делаемое из циновок орудие, ни по устройству своему, ни по способу производства им лова, не заслуживает названия невода, от­личительный признак которого состоит в том, что им окружают рыбу, и вытягивают ее на берег или на лодку; неводом же его называют только потому, что его как невод выкидывают с лодки. Скорее же можно его назвать лежачей плавной или ставной сетью. Рогоженными же не­водами ловят кефаль и около Сухума. Турки, приезжающие сюда для сельдяного лова, с октября по май, коптят здесь и кефаль в особо для сего устроенных маленьких коптильнях, местные же жители просто в духанах, для домашнего употребления и местной продажи. Султанки бывает мало у кавказских берегов.

Лов скумбрии в северо-западной части моря. Другие из ловимых, в значительных количествах, рыб Черного моря есть скумбрия, макрель или баламут. Мы видели уже, что специально для лова ее устраиваются балаклавские заводы; кроме того, попадается она и в только что описанные кефальные заводы, иногда по нескольку десятков тысяч, и даже более ста тысяч штук. Так, например, по свидетельству г. профессора Кесслера, на одном заводе близь Судака наловили в изобильный год в одну осень до 250 тысяч штук скумбрии. Но главный лов этой рыбы произво­дится не у крымских берегов, а в северо-западном углу моря, начиная от устьев Дуная до входа в Киркеницкий залив, по песчаным косам, которыми изобилует эта часть морского при­брежья, где вливаются три главных притока Черного моря.

В пределах бессарабской области, от новой границы с Молдавией до Цареградского устья Днепровского Лимана, по косам, отделяющим внутренние озера или лиманы, находятся 4 баламутных завода. Это пространство отдается казной, в противность законов о свободе морского лова, на откуп за 1000 руб. Откупщик, по общему обычаю здешнего края, берет с ловцов по одной осьмой доли улова в свою пользу. На острову, разделяющем выход из днепровского лимана на два устья, 1 завод, который также отдается на откуп. Начиная от левого берега днепровского лимана, в пределах херсонской и таврической губерний, прибрежные места, принадлежащие казне, на откуп не отдаются; здесь до Одессы считается 11 заводов, на Одесской пересыпи 9, на Дофин­ской 1, на Григорьевском 3, в урочище Сычевском 1, на Телигуле 4, на Каробаше 2 и до Бе­резани еще 2, на морской стороне Кинбурнской косы до крепости 6, от крепости до оконечности косы 11, на Тендре от 15 до 30 заводов, смотря по году, ибо, при неулове в других местах, оттуда стекаются промышленники сюда. Таким образом, на всем пространстве северо-западного берега Черного моря насчитывается от 69 до 84 баламутных заводов. Удобных мест для лова баламута еще много к востоку от Тендры, на промежутке, разделяющем эту косу, или ряд островов, от косы Джаралагачской, и на самой этой косе. Но все это пространство, как и сама Тендра, принадлежит г. Васалю, который за лов на Тендре берет с промышленников по 30 рублей с места, будто бы за камыш и бурьян, которые они употребляют на топливо; прежде брали только 7 руб. 50 коп. На Джаралагаче и на промежутке между обеими косами экономия Васаля даже совер­шенно запрещает не только ловить, но и приставать к берегу. Очевидно, что сбор за камыш есть только предлог, ибо на 30 руб. промышленники никоим образом сжечь его не могут, упо­требляя только на варение пищи, тем более что те же 30 руб. берут и с тех ловцов, которые останавливаются на косе только на несколько дней, отправляясь на нее в случае дурного лова на Кинбурнской косе. Так во время моего посещения этих местностей забрали у одного еврея на 70 руб. пойманного им баламута за то, что он не заплатил в прошедшем году 30 руб., когда остановился на несколько лишь дней на Тендре.

Эти незаконные поборы с ловцов и произвольные запрещения приставать к берегу должны быть непременно прекращены, тем более что ловцы занимают совершенно бесплодное песчаное прибрежье, и если отмерить не более 20 сажень от заплесков, при самой сильной воде, то на этом пространстве ловцы могут найти и необходимую для них пресную воду; а для помещения их, состоящего из простого шалаша, и 10 сажень было бы большей частью достаточно. Но для установления сво­боды морского рыболовства, по косам Черного моря, было бы еще недостаточно освободить ловцов от поборов, взимаемых с них владельцами; ибо здесь установилась еще особого рода монополия, от которой терпят беднейшие промышленники. Лучшие и выгоднейшие для лова места, лежащие на самой оконечности кос: на Кинбурнской, начиная от крепости, а на Тендре от маяка, занимают некоторые самые богатые и влиятельные промышленники, как постоянную свою собственность, тогда как в законе сказано, что свободная прибрежная полоса предназначается только для временного пристанища ловцов. Чтобы обеспечить свои места от занятия другими ловцами, эти промышленники оставляют свои шалаши на зиму, так как они не имеют почти никакой стоимости, и хотя зимними бурями их совершенно размечет, — оставшиеся столбы почитаются достаточным знаком, для обеспечения того, что то место, где они стоят, уже занято. Для устранения этого злоупотребления, следовало бы раздавать места на оконечностях Кинбурнской и Тендринской кос по жеребью. Для тяги неводов, достаточно здесь 200 сажень вдоль берега. Таких участков 6 или 7 на Кинбурнской косе и 8 на Тендре. Для распределения их по жеребью, промышленники могли бы собираться к 1 мая в Очаков,— как в ближайшее место, и здесь метать жеребьи о том, кому достанутся, на все время наступающего лова до самой зимы, эти лучшие участки. При этом следовало бы наблю­дать, чтобы промышленник мог получить не более одного участка и чтобы получивший его, например на Кинбурнской косе, не имел бы права на жеребьевой участок на Тендре. Во избежание подлогов надо, чтобы каждый мечущий жребий представлял свидетельство, что он действительно имеет промысловую артель, а не подставное лицо, и не составляет нераздельного семейства с другим, мечущим жребий, промышленником. На Тендре, — в уважение прав владельца, — могло бы быть предоставлено экономии одно место, по выбору, на котором она имела бы право производить сама лов, ежели пожелает. В прочих частях кос, где нет недостатка в пространстве, нет надобности в жеребьевом распределении мест. Оно даже было бы вредно, потому, что в этих, менее уловистых местах, предстоит часто нужда переходить с места на место. Надо, впрочем, прибавить, что иногда на задних местах более налавливают, чем на оконечностях кос; но вообще передние ловцы имеют большое преимущество, состоящее в том, что в большинстве случаев им первым приходится встречать подходящую стаю. В сочинении г. Кесслера — «Путешествие с зоологической целью к северному берегу Черного моря и в Крым» — приведен интересный пример обильного залова баламута на Кинбурнской косе, именно в задних местах, тогда как передние поймали гораздо меньше. Но причина такого удачного лова заключается в распорядитель­ности и находчивости артельного атамана, между тем как передовые артели не успели вовремя приготовиться к лову (см. ст. 95 — 98).

Лов баламута по косам производится обыкновенными морскими неводами, закидываемыми на лодке, начиная с берега, куда невод и вытягивается. При этом наблюдается только, чтобы невод хватал до самой поверхности воды, ибо стаи баламута плавают наверху. Невод бывает не выше 3 или 4 маховых сажень, поэтому ловить им на глуби нельзя. Обыкновенно закидывают его не далее полуверсты от берега. Длина невода около 200, редко до 300 сажень; но по причине мелкоячейности он стоит не дешево — до 300 руб. Ячеи эти однако же не столь часты, чтобы могла попадаться в невод хамса, за которой баламут гоняется.

Стаи баламута начинают появляться около половины мая, и лов продолжается до половины октября. Летний лов редко бывает так изобилен, как осенний, да осенний баламут и гораздо жирнее, и притом лучше просаливается в не столь жаркое время. Поэтому цена соленого баламута тем дороже, чем позднее время года: начинаясь от 3 и 4 руб. в мае, она возрастает до 7 руб. в июне, до 15 в августе и сентябре, а в иные годы в сентябре и октябре доходит даже до 20 руб. за тысячу. Лов баламута производится лишь при ветрах, дующих с берега, ибо он, по замечанию рыбаков, приближается к берегам только против ветра. В некоторых местах черноморского берега — около Одессы — ловцы поджидают стаи баламута с особо устроенных вышек, как это делалось еще в древности, во времена греческих колоний. Но на косах Кинбурнской и Тендринской вышек нет, и приближение баламута замечают по стаям птиц, которые кружатся над ним и хватают как хамсу и сардельки, за которыми он гоняется, так и самого баламута. В изобильные годы, при удаче, захватывают в один невод до 100,000 шт. разом. Величина баламута бывает весьма различна. Самого мелкого, которого называют чирусом, входит в бочку в 1 аршин вышиной и 11 вершков в диаметре у дна, от 4000 до 5000 штук; среднего чибрика до 3000, самого же крупного от 1100 до 1400 штук. Кругом считают, что около половины вылавливаемого количества бывает крупного и половина мелкого.

Рабочая артель состоит обыкновенно из 15 человек, считая, в том числе и кухаря, приготовляющего пищу. Дележ добычи производится на общем основании — половина хозяину, а половина работникам; атаман получает лишний пай от хозяина; харчи и соль пополам. Но при этом дележе бывает много злоупотреблений; именно хозяева ставят соль в 1 руб. сер. за пуд, харчи ценят дороже действительного, а главное — оставляют за собой рыбу по произвольной дешевой цене, тогда как, по настоящему, рыбу должно продавать купцам по вольной цене, а если хозяин желает оставить ее за собой, то должен давать ту же цену, как и купцы, за половину доставшуюся работ­никам. Уничтожить этого рода злоупотребления чрезвычайно трудно, тем более что хозяева лова обыкновенно бывают евреи. Единственным средством для этого, кажется мне, может быть только суд по совести у мировых судей, которые должны бы внушать работникам, чтобы они заключали с хозяевами правильные контракты, с обозначением всех условий артельного дележа.

Соление баламута производится довольно тщательно. Жабры и внутренности у них вырывают, как у голландских сельдей, потом кладут в шаплик, т. е. обрез, и, перемешав с солью, оставляют на некоторое время. Рыбу считают готовой, когда она окрепнет в соли до того, что если взять ее за хвост и держать кверху, то она стоит и не гнется. После этого укладывают ее тщательно в бочонки брюшком вверх и несколько наискось рядами, ряд головами в одну сто­рону, другой в другую; а следующие два ряда таким же образом в перекрест с первыми и т. д. Летом кладут до 2 пудов соли в шаплики на тысячу, а при перекладке рядами в бочонки упо­требляют еще 1 ½ пуда, на пересыпку, оставляя в шапликах не долее трех дней; осенью же оставляют до 6 дней и кладут до 3 пудов соли, потому, что хотя в это время года и холоднее, но зато рыба жирнее и крупнее, и на пересыпку держат только от 3 до 5 фунтов самой мелкой соли. Бочонки наклоняют, чтобы дать стечь жиру, от излишества которого рыба портится и который продается отдельно Удивительно, почему завелось такое тщательное соление баламута, тогда как, несмотря на все старания бывшего новороссийского генерал-губернатора князя Воронцова, улучшение соления керченских сельдей не могло привиться. Я думаю, что это зависит от того, что на сельдей и так сбыт хорош, тогда как на скумбрию, при менее тщательном приготовлении, не нашлось бы охотников, ибо эта рыба, несмотря на репутацию, которой она пользуется заграницей, ни в свежем, ни в соленом виде не отличается хорошим вкусом, и, во всяком случае, уступает сельдям самого посредственного качества и приготовления. Покупщики обыкновенно являются на самые места лова. Купцы, а частью и сами хозяева, свозят баламут в летнее время в Одессу; другое место склада составляют лежащие близь Днепровского лимана имения графа Кушелева-Безбородко, Парутино и Анчекраки, откуда уже он развозится далее в Херсон, на ярмарку в Вознесенск, в Елисаветград, и даже в Киев, где баламут известен под именем кинбурнских сельдей. Весь лов баламута в северо-западной части Черного моря можно приблизительно положить от 5 до 8 миллионов штук, ценой от 50 до 100,000 рублей.

Лов хамсы у берегов Крыма и Анатолии. Третья порода, водящаяся в большом количестве в Черном море — хамса, у русских берегов, нигде кроме Балаклавы, в сколько-нибудь значительном количестве не ловится, хотя она и появляется огромными массами почти везде у южного берега. Ее так мало ловят потому, что почти нигде кроме Ялты нет лодок. Поэтому когда хамса удалится из окрестностей Балаклавы и направится вдоль берега далее на восток, то только балаклавские греки провожают ее и, вместе с немногими ялтинскими рыбаками, продолжают ловить. Несмотря на этот незначительный лов, цена на хамсу на южном берегу бывает еще дешевле, чем в Балаклаве, ибо здесь нет на нее других покупателей, кроме местных жителей, из кото­рых также немногие приготовляют ее в большом количестве впрок. Когда при изобилии хамсы, как например в 1865 и 1867 годах, татары достанут себе лодку и, сделав нужные для них запасы, не знают, куда им девать лишнюю хамсу, они продают ее по 20 и даже по 15 коп. пуд.

Гораздо значительнее лов хамсы в Сухум-Кале и у берегов Малой Азии, преимущественно у Керасунда и Самсуна, где ее ловят как накидными сетями, так еще более распорными неводами с двух лодок. В зимнее время, при появлении хамсы, съезжаются к Керасунду из Трапезунда и других мест до 60 лодок. Хамсу солят самым простым способом, не отрывая головок, как и в Крыму, для собственного употребления и для продажи вдоль малоазиатского берега. Но иногда вывозят ее за пределы Черного моря. Несколько лет тому назад один грек получил большой барыш от хамсы, вывезенной им в Смирну, на острова и прибрежья Архипелага. Когда зимой и весной 1867 года снова появилась хамса и на южном берегу Черного моря в огромных количествах, то ее очень много наловили и приготовили, надеясь также выгодно сбыть; но по большей части осталась она не распроданной везде, куда ее не возили, ибо в Архипелаге и своей было бездна, а в Марсели не покупали анчоусов с не оторванными головами, так как большое коли­чество желчи, заключающееся в этой рыбе, придает ей неприятную горечь, если не отрывать перед солением, вместе с головами и другими внутренностями, и желчного пузыря. В 1867 г. ловили до 40,000 ок, т. е. до 3000 пудов хамсы в ночь; но, несмотря на такие значительные уловы, цена ее у анатолийского берега не была дешевле, чем в Крыму; именно свежую продавали в Керасунде по 12 ½  коп. пуд, с посолом же и бочонками обходилась она по 65 коп. пуд (30 пар око). В Марсели надеялись продать по 70 франков 100 килограммов, что составит по 2 руб. 80 коп. пуд; но надежды эти, как сказано выше, не сбылись.

Из сравнения лова трех многочисленных рыб Черного моря кефали, скумбрии и хамсы, видно, что эта последняя имеет наименьшее значение, так как она составляет только предмет местного и то весьма незначительного употребления. Между тем, изобилие ее, легкость лова, превосходные ка­чества самой рыбы, необыкновенно вкусной даже при самом несовершенном приготовлении, должны бы сделать из этой рыбы главный предмет черноморского рыболовства. К этим достоинствам хамсы присоединяется еще и то, что ее можно и легко солить для скорого употребления, и заготовлять в прок на очень долгое время, круто соля, причем она делается годна в пищу не ранее как через год, но зато не портится ни при каких жарах. Одна лишь случайность непоявления хамсы у бе­регов, так что в иной год ее вовсе не бывает, составляет неудобство, по-видимому, противодействующее большому распространению ее лова. Но, по словам рыбаков, она только не всякий год приближается к берегам, далее же в море всегда бывает в изобилии, так что, употребляя для лова ее распорные невода, а, еще лучше мелкоячейные ставные сети, можно бы добывать ее в до­вольно больших количествах и в те годы, когда она к берегам не приближается. Пример керасундских ловцов показывает, что хамса может иногда доставлять значительные выгоды промышленникам, даже и в Турции, где для успешного сбыта ее существует то важное препятствие, что там приходится везти хамсу в такие местности, около которых она водится в изобилии, — следовательно надо, чтобы хорошему лову у анатолийских берегов соответствовал неудачный лов в Архи­пелаге; тогда как у нас всегда существует огромная потребность на дешевую соленую рыбу, как это доказывается обширным сбытом в соленом виде таких дурных рыб, как тарань, чехонь, синец и т. п. Пример введения в общее употребление рыбы, прежде неупотребительной, видели мы в недавнее время на астраханской селедке, или бешенке, несмотря на то, что против нее существовал народный предрассудок, так что небольшое количество ее, прежде расходившееся, шло под презрительным именем мордовского товара. Хамса имеет в этом отношении большое преимуще­ство, так как против нее нет не только никакого предрассудка, но все, которые знают ее, как крымские старожилы татары и русские, так и вновь приезжающие из всех классов населения, чрез­вычайно охотно едят ее. Все это может служить ручательством, что соленая хамса очень скоро пришлась бы по вкусу народонаселения внутри России, особенно в безрыбных местностях, ближайших к Черному морю, в Новороссии, Малороссии и юго-западных губерниях.

Чтобы расширить таким образом сбыт хамсы и увеличить в несколько раз ее лов, нужно бы только ознакомить с этой рыбой внутренние губернии, где она совершенно неизвестна, и предприим­чивый человек легко мог бы это сделать, если бы, имея некоторый капитал, стал скупать свежую хамсу у ловцов и занялся солением ее самым простым, ныне употребительным на южном берегу, способом. Опасаться недостатка сбыта нельзя, даже и на первое время, потому что хамса нашла бы себе обширный сбыт даже между одним крымским населением, если бы оно имело возможность покупать эту рыбу исподволь, по мере надобности в ней, так как небогатый крестьянин осо­бенно же татарин, не привык, да и не в состоянии, делать для себя запас. Выше мы видели, на примере кефали, ловимой в балаклавской бухте, что главный атаман заботится не о возможно большем залове рыбы, когда ее много, а о том, чтобы цена на нее не упала, и потому сообра­жает лов с числом наехавших покупщиков. Очевидно, что при таком расчете много упускается рыбы. При существующих условиях сбыта, можно пожалуй назвать расчет этот и правильным; но если бы заготовлять рыбу впрок, не рассчитывая на непосредственный сбыт, то, само собой разумеется, что количество вылавливаемой рыбы, также как и доход от рыболовства, в несколько раз увеличился бы. Все это относится еще в сильнейшей степени к хамсе, по причине случайности и кратковременности ее появлений. Упустив случай много наловить ее, по недостатку в покупателях, — упущенного уже наверстать нельзя. Разговаривая с рыбаками, я часто давал им совет употреблять вместо наметов ставные сети, которые они могли бы выставлять гораздо дальше в море и перебирать в удобное время, что избавило бы их от той зависимости, в которой они находятся от случайностей приближения хамсы к самым берегам. На это мне всегда отвечали: «зачем нам это делать; когда и наметом в два, три раза, мы захватим столько, сколько нам нужно, а если у нас слишком много будет рыбы, то и девать ее некуда». Если бы хамса ловилась понемногу в течение всего года, то она расходилась бы в значительном количестве, но при кратковременном изобильном лове, она не находит себе покупщиков. Это неудобство может быть устранено только устройством солильных заведений, которые, скупая хамсу разом, сколько бы ее ни ловилось, про­давали бы исподволь по мере требований на нее. Хамса в этом отношении может быть совершенно уподоблена сороцким сельдям или астраханской бешенке, которые тоже разом появляются огром­ными массами. Но ловцы сельдей имеют то преимущество, что сельди появляются зимой, когда и рыба может долго сохраняться и удобства сообщений привлекают покупателей из дальних мест вологодской и олонецкой губерний. Бешенка в прежнее время также точно упускалась бы без лова, как теперь хамса, если бы не нашлось для нее другого употребления, хотя и весьма невыгодного — топлением на жир. Все это изменилось, когда начали бешенку солить, ибо с этих пор она со­ставляет одну из важнейших отраслей нижневолжской рыбной промышленности. Один предприимчивый человек, или небольшая компания, может сделать то же самое и для черноморского рыболов­ства заведением в довольно обширных размерах солильни для хамсы. Такое заведение, довольствуясь сначала местным крымским сбытом, могло бы смело рассчитывать, что при некоторой деятельности со стороны его хозяев, сбыт этот в скором бы времени расширился.

Кроме приготовления дешевого товара простым солением, из хамсы можно бы делать и другое употребление, соля ее, как французские анчоусы, или как ревельские кильки, или заливая прованским маслом, как сардинки. Но для этого необходимо практически изучить эти способы приготовления и заниматься этим вместе с простым солением хамсы, потому что на обширный сбыт этих консервов трудно рассчитывать в начале. Я несколько раз пробовал приготовлять хамсу в маленьких бочонках, следуя описанию французского способа, и хотя выходили анчоусы довольно хорошего вкуса, но все же они не могли сравниться с теми французскими анчоусами, которые находятся в продаже. В масле могли бы приготовляться, кроме хамсы, еще султанка и камбала, которые в этом виде привозятся к нам из-за границы.

При быстром сообщении с столицами, которое открылось с проведением одесско-киевской железной дороги, и маринованная султанка, не могущая долго сохраняться, могла бы тоже получить довольно значительное распространение.

Мне остается еще сказать несколько слов о лове красной рыбы в некоторых местностях Черного моря и в Рионе, и затем перейти к краткому описанию дунайского рыболовства, составлявшего некогда довольно значительную отрасль русской рыбной промышленности, производимой и теперь русскими же, перешедшими в подданство румынских княжеств.

Лов красной рыбы у Анапы и к востоку от устья Днепра. Влево от устья Днепровского лимана, до входа в Киркенитский залив, и в самом этом заливе, от притока пресной воды из Днепра и небольшой глубины моря, соленость его уменьшается. То же самое встречается и в северо-восточном углу, вследствие притока слабосоленой воды из Азовского моря и из Черноморского устья Кубани. В обеих этих местностях встречается довольно много белуги, которую и ловят здесь особенным образом, основанным на особенности в образе ее жизни, именно на болезни, которой они подвергаются в летнее время. К жабрам белуг присасываются в это время чужеядные животные, из отдела ракообразных. В это время года, при ветряной погоде, белуга, раскрыв жабры, плавает по волнам, на самой поверхности воды, чтобы сильным течением, проходящим сквозь жабры, освободиться от паразитов. Такую белугу называют сонной, хотя она жива и не спит, а только плывет по поверхности воды, наподобие уснувшей рыбы. Ловцы преследуют ее на лодках, стараясь попасть в рыбу особого рода острогой, называемой сандолью (то же самое, что астраханская сандовь). Это трезубец, зубки которого укреплены на поперечной перекладине, к которой приделана рукоятка рюмкой, как на железных лопатах или заступах. В эту рюмку вставляется, не очень плотно, древко с железным кольцом на противоположной оконечности, называемое сандолищем. К зубцам приделаны подвижные зубрины, или лучше сказать клапаны, на шарнирах, могущие делать четверть оборота снизу вверх. У двух крайних зубцов и у среднего клапаны делаются всегда с разных сторон, — если у первых с передней, то у последних с задней, или наоборот. Посредством петли зацепляется за средний зубец веревка сажень в 50 или 60 длиной, которая сначала идет вдоль древка и продевается в кольцо, так чтобы рука, держащая сандовь, охватывала вместе древко и веревку. Для этого лова или охоты, избирается ясная и ветряная погода. Лодка идет на гребле, а атаман, с сандовью в руках, стоит на носу, следя за плывущей по волнам, на поверхности воды, белугой и, указывая кормщику, куда он должен держать, чтобы не упускать белугу из виду, знаками, потому что, дабы не испугать белуги, лов этот требует совершенной тишины; даже уключины весел смазывают салом. Сама сандовь служит для подачи условных сигналов. Если атаман держит ее горизонтально, двигая понемногу вперед, это значит, что править надо прямо в погоню за белугой; если рыба уклоняется вправо или влево, то в ту же сторону поворачивает атаман свой трезубец и туда же правит кормчий. Если рыба уходит под воду, то сандовь опускается трезубцем вниз и гребцы перестают грести, ожидая появления рыбы на поверхность. Как только она всплывет, атаман поднимает сандовь и т. д. Когда удается подплыть сажени на две к белуге, атаман с силой бросает в нее сандовью, зубцы впиваются в тело и обратно выскочить не могут, потому что зазубрины, или клапаны, раскроются. При этом древко выскакивает из рукоятки трезубца и, падая в воду, плавает на веревке, продетой сквозь его кольцо. Рыба уходит ко дну и ей наддают веревку, ибо если, уходя вниз, она сильно рванет, то трезубец может вырваться из ее тела, так как кожа у белуги очень тонка. Когда она ослабеет, то быстро поднимается на поверхность, и ее подхватывают баграми, у которых оконечность крючка расплюснута лопаточкой, чтобы он не мог выскочить при сильных движениях бьющейся белуги. Затем глушат ее по голове деревянной колотушкой, называемой байбашом.

Занимающиеся этим ловом кубанские казаки, между черноморскими устьем Кубани, так называемым Бугазским гирлом, и Анапой, не терпят никаких стеснений; но белужникам, ловящим между Тендрой и крымскими берегами, во-первых, не позволяют приставать к Джаралагонской косе и к промежуточному пространству между ней и Тендрой, о чем было говорено выше, а во-вторых, промысл их стесняется карантинными постановлениями, применяемыми к ним, как мне кажется, без достаточного основания.

С морских ловцов западной части моря в херсонской и таврической губерниях, как с баламутников, такт и с белужников, снимают присягу в том,  что они не будут сообщаться ни с каким судном в море, не будут трогать мертвых тел, или плавающих в воде и выброшенных на берег вещей, а обо всем встреченном ими доносить карантинному начальству. Прежде приводили к присяге всех работников, а теперь только одних атаманов. Хотя давно уже не было в Турции чумы, однако, против этих мер предосторожности я ничего со своей стороны воз­разить не имею. Но этого мало, промышленникам не позволяют удаляться в море далее 3 верст от берега, и прежде сажали даже на лодки солдат — гвардионов, как их называют промышлен­ники, для наблюдения. Занимающимся ловом баламута нет и надобности удаляться далее полуверсты, или в редких случаях далее версты от берега; но белужникам необходимо идти туда, куда завлечет их рыба. В Киркенитском заливе, например, ловцам из днепровского уезда, ездящим за водящейся тут красной рыбой, пограничная стража не позволяет приставать к крымским бе­регам, хотя оба берега принадлежат к одной даже губернии. Эти стеснения много вредят не одному только белужьему лову, но и вообще развитию морского рыболовства, которое может принять более значительные размеры только тогда, когда ловцы станут отыскивать рыбу в открытом море, стараясь там еще встретить стаи ее. Такая осторожность была понятна в то время, когда чума часто посещала Турцию, но теперь, кажется мне, эти правила могли бы быть отменены и вводимы вновь лишь в том случае, если того потребуют неблагоприятные санитарные условия в пределах Турции. Пограничная стража, вдоль крымского берега Киркенитского залива, присвоила себе еще право запрещать сбор перьев лебедей и других водяных птиц, в довольно большом количестве ва­ляющихся на берегу, делая из сбора их какую-то привилегию в свою пользу, вероятно под тем предлогом, что ловцам запрещено прикасаться к предметам, выбрасываемым морем на берег, что конечно никаким образом не может относиться до птичьих перьев.

Рионское рыболовство. Из рек, впадающих в Черное море, в пределах России, кроме Днепра и Днестра производится довольно значительный лов красной рыбы и обыкновенных речных пород белой рыбы в одном только Рионе.

Немного выше Поти Рион разделяется на два рукава, которыми и впадает теперь в Черное море. Но в небольшом расстоянии от главного левого или южного рукава его, на котором стоит город, находится довольно обширное пресноводное озеро, известное под именем Палеостома, со­ставляющее настоящий лиман Риона, который, как показывает самое название, был в древности если не единственным, то, во всяком случае, главным устьем этой реки. Это озеро соединено в настоящее время с Рионом двумя протоками или ериками, из коих один отделяется от реки в нескольких верстах выше города, а другой в самом городе. Кроме того, Палеостом соеди­няется вытекающей из него речкой, которая вероятно и составляла древнее устье, непосредственно с морем. Речка перед впадением своим образовала косу, которая, все более и более удлиняясь влево, произвела странное явление — речки текущей на большом протяжении между озером и морем, отделяясь от того и от другого весьма узкой полосой земли. Течение в этой речке весьма мед­ленное и при морских ветрах, как к ней, так и в Палеостоме, вода делается солонцеватой. В июле вода в озере зацветает, т. е. покрывается лемнами и загнивает, что и составляет главную причину знаменитых понтийских лихорадок. Рыба в это время вся удаляется из озера в море и возвращается не ранее осени, октября или ноября. Сам Рион и небольшое пространство взморья перед его впадением, пресноватая и мутная вода которого отделяется резкой чертой от чистой, прозрачной и соленой морской воды, составляют поприще довольно значительного красноловья, а в озере Палеостоме производится обильный лов коропов (сазанов), сомов, судаков и лещей.

Лов красной рыбы в Рионе от устья до 3 версты выше города, а также и морской лов обложены особого рода пошлиной. Именно право продажи свежей рыбы в Поти, откуда бы она ни приходила, из реки, из моря или из Палеостома, отдается на откуп за 200 руб.; а откупщик, арендующий это право, взимает с рыбы, продаваемой в городе, по 40 коп. с штуки красной, не­ взирая на величину, и по 20 коп. с пуда белой рыбы. Очевидно, что эта странная пошлина есть, между прочим, и косвенный налог на морское рыболовство. С другой стороны этот налог, будучи весьма стеснительным для жителей, ибо сильно поднимает цену на рыбу, которая могла бы служить дешевой пищей для бедного класса населения, приносит самую ничтожную выгоду. По этой отчасти причине, свежая рыба в Поти довольно дорога, несмотря на то, что ее было бы с излишком достаточно для местного употребления. Пуд осетра и севрюги стоит от 4 до 5 руб., шипа от 3 руб. 50 коп. до 4 руб., судака 10 коп. око (1 руб. 30 коп. пуд), коропа (сазана) 15 коп. око (2 руб. пуд), сома 8 коп. око (1 руб. 7 коп. пуд), леща от 5 до 10 коп. око (65 коп. до 1 руб. 30 коп. пуд), смотря по величине. Выше по Риону красноловьем занимаются скопцы, которые прежде сюда ссылались и составляли рабочий батальон.

В феврале начинает идти белуга, но в весьма небольшом еще количестве, даже в марте еще мало лова; с апреля идет шип и севрюга, а около половины мая появляется осетр. Икру выметывает осетр еще позднее, не ранее июня. Здешним ловцам очень хорошо известно, что метание икры красной рыбой бывает по каменистым местам, которых нет в низовьях Риона, но уже начинают встречаться в 3-х верстах ниже Орпири, выше же этого города все пойдет каменистое дно. Тут-то случается ловить осетров в то время, когда у них свободно вытекает икра, так что нередко икряные осетры, которых держат в воде на кукане (веревке продеваемой сквозь жабры), дня через два оказываются холостыми. В Рионе случалось также ловить мелкоячейными бреднями самых крошечных осетриков. Позднее метание икры красной рыбой в Рионе объ­ясняется теми же причинами, что и в Куре, — именно: притоком холодной воды, от тающих в горах снегов.

Лов в Рионе производится исключительно крючьями. Единицей крючковой снасти считается здесь перетяга в 70 крючьев, расположенных на расстоянии 12 вершков один от другого.

Крючья ставят поперек реки, но на 25 сажень от каждого берега на веревке нет крючьев, так что двух перетяг обыкновенно бывает достаточно, чтобы перетянуть реку снастью. Но так как пространство, занятое крючьями, равняется, в этом случае, оставляемым от каждого берега свободным местам, для прохода рыбы, то снасть эта не представляет никакого препятствия для прохождения рыбы вверх. Впрочем, и здесь позволяют себе забивать устье крючьями. Для прекращения этого злоупотребления следовало бы и для Риона принять за общее правило, что ⅓ реки должна непременно оставаться свободной от всякого рода ставных орудий лова. Для наблюдения за исполнением этого правила, сами ловцы могли бы избирать из себя одного или двух старшин. На взморье, где глубина, версты на две слишком, не превышает 8 сажень, также ловят крючьями, выставляемыми более длинными рядами или порядками. По местному обычаю начинают здесь выставлять крючья с 9 марта. Но скопцы этому не следуют, а ставят свои снасти, когда замутится вода, т. е. потечет с гор, ибо на мутную воду преимущественно стремится красная рыба.

Определить количество красной рыбы можно только приблизительно, по числу выставляемых снастей, которых насчитывают до 40,000 крючьев, именно: 20,000 в устьях Риона и в окрестностях Поти, 15,000 у скопцов, выше по Риону до Орпири, и до 5,000 на взморье. Всех ловцов считается до 400 человек. На 5,000 крючьев считают около 30 пудов икры, а так как здесь из трех рыб одна икряная, и икра составляет 1/5 часть веса икряной рыбы, то ее можно при­нять за 1/15 общего веса рыбы. По этому расчету средний рионский улов можно считать в 250 пудов икры и в 3,750, или от 3 до 4 тысяч пудов рыбы. Икру и рыбу, кроме Поти, везут продавать в Кутаис, Зугдиди, Озургеты и Сухум. С открытием железной дороги откроется этим продуктам обширный сбыт в Тифлис, куда теперь они доставляются более с Куры.

Кроме Риона красная рыба ловится в Хопи, в Ингуре, но в меньшем количестве. Прежде все эти воды с Рионом и озером Палеостомом отдавались мингрельскими князьями на откуп за 2,000 руб.; теперь же места эти отданы отдельно на откуп разным лицам. Также точно и князь Гуриэль отдает на откуп все берега Гурии, и исключительное право рубки леса на его землях за 250 руб.

Лов в озере Палеостоме. В Палеостоме лов находится теперь на откупе у Колосовского за 1,000 руб. в год. Прежде же мингрельцы ловили в нем рыбу сами и платили князьям 600 руб. И здесь, по общему обычаю, как Закавказья, так и южной России вообще, откупщик не поль­зуется исключительным правом лова, а взимает лишь известную пошлину с тех, кого пускает ловить. Поэтому ловят все те же мингрельцы, которые отдают откупщику ⅓ своих уловов.

В ноябре месяце идут из моря в Палеостом: короп, сом, судак, лещ и изредка, слу­чайно севрюга — крупная кефаль (лабан Mugil Cephalus Cuv.). К этому времени собирается до 250 человек мингрельцев на 8 парах каюков, с небольшим неводом, сажень в сто маховых, на каждом. На каждом каюке 16 рабочих, из коих, при лове, три остаются на берегу, один для приготовления кушанья на артель и двое запасных.

Невода эти употребляют как распорные, вытягивая на лодки, потому что берега топкие и бо­лотистые. Закинув невод и окружив им известное пространство, сводят концы и здесь вбивают по тонкой свае, или просто по колу в руку толщиной, к которым привязывают каюки. Невод тянут наперекрест, причем, нижнюю подбору огнетают грузилом особого устройства, состоящим из шеста с приделанной к нему обоими концами железной дугой. Подбору заставляют проходить под углом, образуемым выпуклостью дуги и самим древком, в которое она утверждена. Нижний заостренный конец шеста втыкают для этого в дно. Это необходимо делать, потому что здешние невода, по вязкости грунта, не имеют таш или грузил. Зимой рыба лежит неподвижно, и ее бьют острогой. К Пасхе мингрельцы прекращают лов, уходя домой, заниматься своими хо­зяйственными работами. После Пасхи лов мог бы производиться тем успешнее, что рыба подходит к берегам метать икру и ее можно тянуть простым неводом на берег, расчистив для этого место и укрепив берег. Сам откупщик устроил с этой целью собственный невод, но его сожгли, как говорят, мингрельцы, для того, чтобы им одним ловить. Но в 1867 году, один русский стал заниматься этим ловом, производя его до самого ухода рыбы в озеро. Он отдает за это откупщику четвертую часть своих уловов. Работники у него наняты по 6 руб. в месяц. Рыба продается почти вся в свежем виде в Поти, а ту, что не успели продать в течение дня, солят просто на полу лавки, перекладывая каждый слой рыбы рогожами. Из этого видно, что палеостомское рыболовство, как по способам и количеству лова, так и по приготовлению рыбы, нахо­дится в самом первобытном состоянии. Заведя большие невода и устроив на берегу удобные для того места, можно бы вылавливать в несколько раз больше рыбы, но в таком случае пришлось бы устроить и солильни, ибо свежей некуда было бы сбывать.

Лов красной и белой рыбы в окрестностях Самсуна. На малоазиатском берегу сколько-ни­будь значительный лов красной и белой речной рыбы производится лишь в окрестностях Самсуна, по обе стороны которого впадают в море две значительные реки: Кизил-Ирмак и Ешиль-Ирмак, образующие перед устьями своими значительные лиманы. Красную рыбу, именно осетра и шипа, которые достигают здесь до 5 и даже до 9 пудов веса, ловят в море круглый год. В конце мая и начале июня шип и осетр мечут икру. Хотя здесь и делают икру, но весьма дурного каче­ства, уверяя, что ее нельзя иначе приготовить, как положив, после вынутия из рыбы, на некоторое время в тузлук, чтобы дать ей окрепнуть, после чего уже протирают, складывают в шерстяные мешки и дают стекать. Икра, таким образом получаемая, полу-зернистая, но очень соленая. Это происходит, вероятно, от того, что рыбу ловят в то время, когда икра у ней, уже совершенно созрев, или даже перезрев, сделалась жидкой, ибо в Астрахани размякшую летнюю икру приготовляют точно таким же образом. Со всем тем, икра эта в Самсуне дорога, до 1 руб. 15 коп. око, т. е. слишком 15 руб. пуд, тогда как этого сорта икра в Астрахани продается не дороже 6 или 8 руб. Зато самая рыба чрезвычайно дешева, менее копейки фунт (2 ½ коп. око).

В лиманах ловится более всего короп и судак, сома же и леща вовсе нет. Лов производят трехстенною сетью, с весьма крупными ячеями в обеих наружных сетях, а во внутрен­ней с мелкими, чтобы рыба могла в них застревать. Лиманным ловом занимаются почти исклю­чительно русские — некрасовцы и жители устьев Дуная, известные здесь под именем казаков. Они нередко приезжают сюда на простых рыбачьих лодках.

 

2) Дунайское рыболовство

Из всех рыбных ловель Черного моря и рек в него вливающихся, самые обширные, без сомнения, те, которые производятся в низовьях Дуная, в море перед его устьями и в лиманах или озерах, которые соединяются ериками с Дунаем и составляют ряд удлиненных параллельных между собой водных бассейнов, главные из которых суть лиманы: Кагульский, Елпухский и Котлобугский. Значительная часть этой рыболовной местности отошла по парижскому трактату от России к Молдавии и Турции; но так как дунайские рыбные ловли довольно значительны сами по себе, и производятся отчасти людьми русского происхождения, недавно еще бывшими русскими поддан­ными, то я считаю не лишним войти об них в некоторые подробности, тем более, что права, которыми пользуются вилковцы (одни из главных рыбопромышленников этого края), основываются на тех льготах, которые были дарованы еще русским правительством, заступничеству которого они и теперь, главным образом, обязаны сохранением своих прав, в которых терпели со сто­роны турецкого правительства большие стеснения, в первое время после своего отделения от России.

История рыболовства в части Бессарабии, отошедшей от России к Молдавии. Все рыбные ловли в бывшем измаиловском градоначальстве и аккерманском уезде, т. е. по низовьям Дуная до днестровского лимана, отдавались, при русском правительстве, на откуп, или самим жителям прибрежных мест, занимавшимся рыболовством, или посторонним лицам. Но эта отдача на от­куп заключалась лишь в дозволении откупщику собирать известную долю с уловов, а не в исключительном праве на лов, в откупленных им водах. Так с 1 января 1831 года по 1 января 1834 года рыбные ловли к северу от Килийского гирла Дуная, разделенные на 7 участков или дистанций: вилковскую, килийскую, галилештскую, фурманскую, китайскую и шабскую* отдавались на откуп за 9.495 руб. асс. (2.712 руб. 89 коп. сер.), в том числе около ¾ всей сум­мы — 7.300 руб. асс. — приходилось на долю вилковцев, которые сами взяли свой участок на откуп. Право откупщиков заключалось во взимании ⅛ части рыбы, вылавливаемой неводами, и ¼ — вылавливаемой котами. Крючной же лов, на основании общих законов, считался совершенно запрещенным, хотя, конечно, это запрещение никогда не соблюдалось. На 1834 год также воды были отданы за 6.246 руб. асс. (1.784 руб. 57 коп. сер.), а на 1835 год — за 6.580 руб. асс. (1.957 руб. 14 коп. сер.). С 1 июля 1836 по 1 января 1839 года эти воды, с присоединением к ним пространства, между Килийским и Сулинским гирлами, составляющего острова Четал и Лети, отданы были за 6,825 руб. асс. (1,950 руб. сер.). Но эти воды не заключали в себе всей области дунайского рыболовства, ибо Георгиевский остров, между Сулинским и самым южным Георгиевским гирлами, отдавался особо на откуп, с 1 июня 1836 года по 1 января 1839 года, за 5,700 руб. асс. (1,628 руб. 56 коп. сер.), так что за последние три года, с дунайского рыболовства получалось казной 3,578 руб. 57 коп. сер. До 1841 года эти воды, как-то Георгиевский остров, острова Лети и Чатал и остальные дунайские и часть днестровских вод, отдавались отдельно. В конце 1840 года суражский купец Широков предложил правительству гораздо значительнейшую сумму, чем до тех пор им получавшаяся, если дунайские воды будут ему отданы на тех же основаниях, на которых отдавались участки казенных вод в Волге и в других местах, т. е. с правом исключительного в них лова. Он желал заключить условие на 6 лет, обещаясь устроить, по берегам моря и Дуная, заводы для ловли и соления рыбы, по примеру существующих в астраханской губернии. Торги состоялись в пользу Широкова — за 4,342 руб. 85 5/7 коп. сер. 28 октября 1840 года утвержден сенатом, заклю­ченный с ним, контракт, коим дозволялось откупщику, вместо взимания десятины с рыбопромышленников, предлагать им произвольные условия, а в случае несогласия на них, запрещать им лов рыбы. Широков потребовал с рыбаков третьей доли уловов и сверх того воспретил вольную продажу остальной рыбы, требуя, чтобы она доставлялась в его конторы, где давал произ­вольную цену. Сверх сего, Широков предъявил еще то странное требование, «чтобы каждый рыбопромышленник занимался постоянно и безотлучно, в течение всего времени, когда Дунай не пок­рыт льдом, ловлей рыбы». Этим контрактом отдавались Широкову только воды до Килийского гирла; острова же Четал и Лети, между Килийским и Сулинским гирлами, были взяты им на откуп только с 10 марта 1842 года, с платежам в год 2,503 руб. сер., так что всего Широков платил в казну 6,845 руб. 85 5/7 коп. сер. Жители Вилкова, Килии и других прибрежных мест при­шли от этого в разорение, так что многие должны были бросить прежние свои занятия. Между тем город Килия пользовался до 1835 года, как своей собственностью, значительным пространст­вом дунайских ловель, десятина с которых отдавалась городом на откуп в свою пользу. По неимению, однако же, документов на право владения прибрежными землями, большая часть этих вод была отобрана от Килии, по распоряжению графа Канкрина, 29 июня 1836 года, и городу остав­лено было лишь в собственность пространство в 400 сажень длиной, прилегающее к городской выгонной земле. Это последнее обстоятельство подало, вероятно, вилковцам, народу чрезвычайно тон­кому и смышленому в сохранении и приобретении для себя выгод, мысль каким образом утвер­дить за собой право на рыбные ловли, о чем они стали еще сильнее хлопотать со времени откупа Широкова, от которого всего более они пострадали. Вилковцы почти все перешли в купцы и мещане и стали хлопотать о переименовании их селения в посад, что и воспоследовало по указу 1840 года. В качестве посадских жителей, им не было надобности в пахатной земле, и они предло­жили возвратить в казну, оставшиеся у них излишние земли, в количестве 3,853 десятин, лежа­щие в 30 верстах от Вилкова, а взамен их просили о наделении выгоном, с тем конечно, чтобы и те воды, которые окажутся в границах их земли, на основании 625 ст. XII т. св. зак. и по примеру городов Измаила и Килии, были отданы им в собственность.

Новороссийский генерал-губернатор со своей стороны подкрепил ходатайство вилковцев теми соображениями: 1) что они имеют единственное свое пропитание от рыбных ловель; 2) что в 1828 году, во время войны с Турцией, они перевозили наши войска через Дунай и теперь перевозят пограничную стражу без вознаграждения; 3) что, зная все местности Дуная, оказывают пособие входящим в него кораблям; 4) что издержки на эти предметы, если правительство примет на свой счет, превзойдут излишек дохода, который получится с откупа, за полное предоставление ему вилковских вод. Сенат, согласно мнению новороссийского генерал-губернатора и министра внутренних дел, решил предоставить вилковцам рыбные ловли, на пространстве их земель, по окончании срока содержания Широкова. В число этих мест вошли не только прилегавшая к посаду часть Дуная, но и все гирла, на которые разветвляется Килийский рукав, как-то; собственно Килийское, Стамбульское, Очаковское, Анкудиново, Песчаное, Крымское, Попово, Новое или Южное, проток Кубанка, гирло Боковое, Суденное и проток Белгородский. Указ сената был обнародован 14 де­кабря 1844 года, а акт об отводе выгонной земли был совершен 19 июня 1846 года. Земля должна была поступить в их владение с начала 1847 года. Пока продолжался откуп Широкова жителям Вилкова и селения Сулинского предоставлены были рыбные ловли на Георгиевском острове, не входившем в число откупных вод.

Однако Вилковцы, получив свои выгонные земли, не получили вместе с ней прилегавших к ней вод, вероятно, по хлопотам Широкова, и по сомнению в их правах со стороны минис­терства государственных имуществ; в 1847 году были произведены новые торги на все дунайские воды до Сулинского гирла. Воды эти не остались, однако же, за Широковым, а взяты были опять на 6 лет, по 1 января 1863 года, каменец-подольским 3-й гильдии купцом евреем Крайзом за 20,000 руб. сер. Георгиевские же воды были отдаваемы отдельно с 1849 года по 1854 год за 5,050 руб. сер.; с 1853 по 1858 год дунайские воды,  кроме Георгиевского острова, была отданы на откуп одесскому 3 гильдии купцу еврею Гедульду за те же 20,000 руб. Таким образом, в последнее время перед восточной войной, дунайские воды, от южного Георгиевского гирла и вдоль бессарабского берега до устья Днестровского лимана, отдавались за 25,050 руб. сер. В вознаграждение вилковцев, им предоставлено было с 1854 года на пять лет (до 1859 года, когда они должны были всту­пить во владении водами, прилегающими к их землям) безоброчное пользование Георгиевскими островом и гирлом.

Все это изменено было результатами восточной войны, по которым принадлежавшие России ни­зовья Дуная, с частью Бессарабии, отошли к Молдавии. Молдавское правительство обязалось притом сохранить все права жителей. «Молдавское правительство, — говорится в прокламации к жителям части Бессарабии, отошедшей к Молдавии, обнародованной 4 февраля 1857 года, — не только не кос­нется прав, которыми пользовались вы поныне, под правлением Российской империи, но сверх всего поставит себе долгом почитать привилегии и права, вами приобретенные, и сделать вас участни­ками в преимуществах, которые могут обещать вам княжества».

По несчастию, правительство княжеств, если бы и желало исполнять свои обещания, оказалось в невозможности сделать это, относительно вилковцев, потому что острова дунайских гирл, от самого северного протока их, известного под именем Гусиного Дуная, на котором располо­жено Вилково, и до Георгиевского гирла, отошли в действительности не к Молдавии, а к Турции, хотя на всех картах доселе обозначаются принадлежащими Молдавии: каким образом это могло про­изойти, мне известно только по местным слухам. Причина этого, говорят, была измена тогдашнего молдавского каймакана, который будто бы намеренно не занял молдавскими постами дунайских островов, допустив это сделать туркам, которые, при пристрастном расположении к ним западных держав, в последствии удержали сделанный ими захват.

Таким образом, вся местность, на которой вилковцы производили свой лов, очутилась в руках Турции, и турецкое правительство воспользовалось этим случаем, чтобы извлечь как можно более из него доходов. Оно назначило, с цены ловимой рыбы, 20% пошлины, известной под именем вамы, и, кроме того, 12% пошлины другого наименования — темрюха, собираемой при вызове рыбы из турецких владений. При этом всю рыбу перевешивали турецкие чиновники, на правом берегу Гусиного Дуная, против самого Вилкова, и назначали ей произвольную цену. Молдавское правительство взимало со своей стороны 5% ввозной пошлины с рыбы, привозимой с правой ту­рецкой стороны Гусиного Дуная, в Вилково; а при вызове соленой рыбы из пределов Молдавии еще 5% вывозной пошлины. Наконец, правительство княжеств, полагая, что вилковские воды состав­ляли, во время принадлежности их России, казенную собственность, отдало, с прочими принадлежавшими прежде русскому правительству водами, некоему Кара-Васильеву на откуп, с правом взимания 1/10 доли уловов в свою пользу. Таким образом, большая часть рыбы, ловимой вилковцами, платила 52 процента пошлины, в том числе — 32% турецкому, а 20% молдавскому пра­вительствам, и только та часть, которая потреблялась внутри Молдавии, или вывозилась свежей в Россию, платила 5% меньше. Наконец, та рыба, которая шла прямо из Турции в Сербию, не про­ходя через молдавскую территорию, оплачивалась 40%, потому что при ввозе в Сербию взималось еще 8%.

По сознанию самого турецкого правительства, доходы его с вилковских ловель простирались до 6,000 червонцев.   Сейчас мы увидим, что десятина,   платимая молдавскому откупщику, составляла около 7,500 руб. в год. Положив, что 5% ввозная и такая же вывозная пошлины составляют половину этой суммы, так как не вся рыба ввозилась в пределы Молдавии и не вся вывозилась из нее в соленом виде, найдем, что вся сумма, уплачиваемая вилковцами, в виде различных пошлин, не могла быть менее 30,000 руб. сер., т. е. значительно превосходила сумму, получавшуюся русским правительством со всех вод Георгиевского гирла Дуная, до устья Днестровского лимана.

Очевидно, что при таких условиях рыболовство становилось невозможным. Вилковцы начали поэтому хлопотать об облегчении их участи. Им скоро удалось убедить правительство княжеств, что вилковские воды были признаны еще русским правительством частной их собственностью, и что поэтому они не подлежат 10% сбору откупщика Кара-Васильева. В новом контракте, заключенном с Кара-Васильевым, в 1858 году, правительство княжеств обязало его не взимать де­сятины с вилковцев, а в вознаграждение за это присоединило к откупаемым им водам несколько лиманов. Но Кара-Васильев продолжал свои сборы незаконным образом в течение 1858 и 1859 годов, коих набрал 15,300 руб. Эту сумму вилковцы стараются получить с него; на то же, что переплачено ими самому молдавскому правительству в течение 1857 года, они претензий не имеют.

Гораздо труднее было вилковцам избавиться от тяжестей, наложенных на них турецким правительством. С этой целью, избрав, по русскому обычаю, ходаков, они обратились к русскому генеральному консулу в Бухаресте Офенбергу, бывшему комиссаром при европейской дунайской комиссии. Ходатайство их было уважено, и комиссия, за исключением лишь турецкого комиссара, приняла единогласно следующее решение:

 

1) Относительно Высокой Порты*

  1. a) «Полное освобождение рыбаков, как от десятины (вамы), так и от вывозной пошлины (темрюка), для всех произведений, добываемых в границах общественных рыбных ловель Вилкова».
  2. b) «Установление ежегодной платы, в замен всех податей и таможенных сборов, с рыбы, ловимой жителями этой общины, в соседственных турецких водах, вне пределов им уступленных». (Т. е. вне пределов вод, признанных в предыдущем параграфе общественными вилковскими рыбными ловлями).
  3. c) «Признание прав жителей Вилкова на рубку леса, для топлива, и необходимого для них камыша на островах дельты Килийского рукава».

 

2) Относительно молдавского правительства

  1. a) «Освобождение от ввозной пошлины с продуктов рыболовства, производимого жителями Вилкова».
  2. b) «Полное приравнение прав этой общины, в отношении всякого рода внутренних налогов, транзитных и вывозных пошлин, с правами, действующими в других частях Молдавии, — и именно совершенное уничтожение монополии, данной на продажу рыбы».

Ежегодную плату, о которой говорится во втором пункте решения комиссии относительно Турции, комиссия определила в 1,500 червонцев. Но турецкое правительство признало европейскую дунайскую комиссию не компетентной в этом деле. С того времени, как нашим посланником в Константинополе был назначен генерал Игнатьев, наше посольство приняло горячее участие в облегчении участи наших земляков. Кроме сего, они обращались со своими просьбами и к прочим посольствам держав, подписавших парижский трактат. Этими усилиями достигли вилковцы того, что турецкое правительство, наконец, согласилось взимать с них, вместо разных пошлин, 2.000 червонцев (вместо 1,500 определенных комиссией) ежегодной пошлины и 1%  темрюка с вывозной рыбы, в течение 5 лет, с обещанием, впрочем, словесным только, продолжать тот же сбор и по истечении пятилетнего срока. Фирман об этом последовал только 1-го марта 1865 года, но по 1-ое сентября продолжали взимать с вильковцев прежнюю пошлину, и о возврате лишних денег, с них собранных, как и об  уменьшении платимой ими оброчной суммы до 1,500 червон­цев, они продолжают хлопотать.

С ввоза соленой рыбы, с турецкого берега в Вилково, молдавское правительство не только продолжает взимать пошлину, но еще увеличило ее с 5 на 7½%. Но так как с ввоза свежей рыбы пошлины нет, то это не приносит никакого ущерба вилковцам, потому что в Турции соль обходится не дешевле 1 руб. пуд по причине большой пошлины на нее наложенной, так что солить рыбу на турецком берегу нет никакого расчета. В Галаце не взимают казенной пошлины даже и с соленой рыбы, а только 3 ока* со 100 в пользу города.

Сбор пошлины вилковцами турецкому правительству. 2,000 червонцев, которые вилковцы должны уплачивать турецкому правительству, собирают они следующим образом. На первый год поручили они сбор одному греку, положив, что каждый должен платить 15% с цены наловленной им рыбы по следующей таксе:

 

 

Цена за пуд
Руб. Коп.
Белуга и осетр 1 40
Головизна (белужья башка) 60
Икра белужья 11
Икра осетровая 6
Сом и короп 80
Йппрак  и шаран* 34
Отбой (мелкий шаран) 20
Полуотбой (еще мельче шаран) 10
Сельди крупные 2 руб. сотня
Сельди мелкие 2 руб. тысяча

 

За свой труд грек получал 15 червонцев жалованья в месяц. Он собрал до 3,000 червонцев и излишек против 2,000, которые следовало уплатить турецкому правительству, возвратил обществу. В 1866 году сбор отдан был двум вилковцам, которые стали собирать не деньгами, а рыбой, а сами должны были приготовлять и продавать ее. Выгоды и убытки от сбора принимали они на себя. Оказался значительный убыток, по причине упадка цены на рыбу, которую, в тог­дашнее холерное время, почти совершенно перестали употреблять в пищу. Белугу, которая оценивалась в 1 руб. 40 коп. пуд, едва могли продать по 70 коп. Принявшие на себя сбор не могли вы­держать убытка, несмотря на свое обещание, и общество должно было взять его на свой счет, заняв у одного еврея не достававшую сумму, которому на следующий год и отдан был сбор. В надежде на большие барыши он не только простил обществу долг, но еще дал ему 50 червонцев и в убытке наверно не остался. Клей не включается в предметы, обложенные сбором, ибо вил­ковцы положили жертвовать его на устраиваемую ими старообрядческую церковь. Его собралось до 40 пудов; но так как он сборный и худо приготовляется, то он продается не дороже 1 руб. 20 коп. или 1 руб. 50 коп. за фунт.

Рыболовство в Турции. Прочие дунайские воды, от Рущука до впадения Сулинского и Георгиевского рукавов, также как и все обширные лиманы, лежащие на правом берегу Дуная, турецкое прави­тельство отдает на откуп, предоставляющий откупщику право взимания вамы в 15% с улавли­ваемой рыбы. За этот откуп откупщик платил в 1867 г. 12,000 червонцев. Прежде бралось 20%, но с облегчением вилковцев последовало такое же и для занимающихся рыболовством в других водах. Кроме сего само правительство взимает 8% с рыбы при вывозе ее из складов (темрюк), так что рыба обложена по закону 23%, но в действительности налог этот гораздо выше, потому что откупщик собирает более 15%, а главное потому, что соль обложена чрезвычайно высокой пошлиной, в 140 пиастров со 100 ок (7 ½ пудов), что составит более 1 руб. с пуда. Все эти сборы и пошлины чрезвычайно увеличивают цены на рыбу, которые, говоря вообще, очень высоки, если нет каких-либо особливых случайных причин ее удешевляющих, как например холера 1866 года, когда запрещено было употреблять в пищу соленую рыбу. Так в Сербии обыкновенно продается 100 ок белужины и сомовины по 10 червонцев (4 руб. пуд), осетрины 6 червонцев (2 руб. 40 коп. пуд), а севрюжины 4 червонца (1 руб. 60 коп. пуд).

Воды по берегам Черного моря к северу от вилковских, отошедшие к Молдавии по па­рижскому трактату, отдаются правительством княжеств за 200 червонцев на откуп, также не с правом исключительного лова, а только сбора десятины.

Замечание о ходе красной рыбы в Дунай и способы лова ее. Относительно хода красной рыбы и метания ею икры в Дунае, замечают, что весной, т. е. до метания икры, рыба идет главнейше Георгиевским гирлом, а также Сулинским; Килийским же гирлом выходит преимущественно летом, в жаркое время, следовательно, уже не для метания икры, а для питания дунайской рыбой. В Дунае и на взморье, перед его устьями, очень мало севрюги, так что она едва ли составляет 1/10 ловимой здесь красной рыбы. Число ловимых осетров равняется числу белуг, но по весу они составляют не более 1/5 общего количества вылавливаемой красной рыбы, так что главная дунайская рыба — белуга, обстоятельство не встречающееся ни в одной из рек впадающих в Каспийское, Азовское и Черное моря, в которых преобладают или севрюга, или осетр. Самые большие из попадающихся здесь белуг не превосходят весом 24-х пудов. Красная рыба, и преимущественно белуга, зимует в Дунае, и в конце апреля, около Георгиева дня, начинает уже ловиться покатная белуга, т. е. уже выметавшая икру, и лов этот продолжается в течение всего мая. Это та рыба, которая вошла еще летом прошлого года в реку с молодой жировой икрой. В сентябре, по замечанию рыбаков, икра значительно вырастает, а в ноябре достигает уже своей настоящей величины и почти полной зрелости. Та же белуга, которая провела зиму в море, поднимается в Дунай (пре­имущественно Георгиевским гирлом) со взломом льда и удобных для метания икры мест достигает конечно уже гораздо позже той, которая зимовала в реке. Поэтому в конце апреля встречаются в Дунае покатная, выметавшая икру, рыба и идущая еще метать ее.

В Вилкове и вообще на Дунае лов начинается, как в море, так и в реке, со вскрытием льда и продолжается до замерзания Дуная, около начала декабря. Зимой же, по причине ненадежности льда, никакого рыболовства не производится ни в реке, ни в море, а только в лиманах (о лове в которых сказано будет ниже). Во время откупа Широва, пробовали впрочем, ловить крючьями и зимой подо льдом, но безуспешно. Надо бы в сильные зимы попробовать ловить подледными неводами, ибо если рыба лежит в ямах, то не проснется, чтобы попадать на крючья. В это время и аханы были бы, по всем вероятиям, действительнее, крючьев. Вилковцы ловят красную рыбу почти исключительно крючковой снастью. 30 или 35 крючьев составляют длинник, три длинника — перетягу. Снасть устанавливают на чипчиках, по астраханскому способу. Это введено здесь Широковым, который выписывал опытных ловцов из Астрахани и этим принес большую пользу здешнему рыболовству. Прежде крючной лов производился так называемыми долдонами, отличавшимися главнейше тем, что крючки были гораздо больше и сидели на длинных поводках в 1 аршин 6 вершков длиной, расстояние между которыми было более аршина. Хребтина долдоны лежала на дне, а крючки были обращены вверх, поддерживаясь в этом направлении балберами. Хребтина в 20 поводков называлась предметом; два перемета составляли метище, а два метища ставку. Два перемета одного метища связывались вместе, и по концам его привязывалось по камню, вместо якоря, и по пучку куги (Iuncus) для обозначения места. Два метища выставлялись рядом, и два внутренних соседних пучка и камня назывались стычными, а два крайних полевыми. Снасть эта была, следовательно, подвижная, и по перемене в положении пучков узнавали, что рыба поймалась на крючки. Снасть расставлялась поперек всего Дуная, а па взморье перед устьями, линиями, даже до 5 верст длиной. Иногда вся линия была одного хозяина; иногда же состояла из частей, принадлежавших разным хозяевам. Когда начали ловить астраханскими крючьями, все смеялись над затеей Широкова, думая, что чипчик (небольшой, вбиваемый в дно, колушек, к которому прикреплена хребтина) не удержит снасти, и что крючки слишком малы и тонки для здешней рыбы. Однако удобство, легкость и большее число крючьев на одинаковом пространстве вскоре заставили всех принять на Дунае новую снасть, которую и теперь получают из России, через Ростов на Дону. Иногда употребляют здесь и дву­стенную крючковую снасть, в которой поочередно один крючок висит вниз, а другой с балберой торчит вверх. В выставке снасти не придерживаются  здесь  никаких правил, жеребья нет, и всякий норовит выставить свою снасть ниже соседа, когда рыба поднимается вверх, и выше, когда она спускается. Дунай перебивают снастями с берега на берег. Такой беспорядочный, ничем неограни­ченный, лов должен бы, казалось, скоро привести к оскудению рыбы, тем более что здесь она далеко не в таком изобилии, как в низовьях Волги, Куры, Кубани или Дона. Однако же никакого уменьшения в рыбе здесь не замечается, ни по словам промышленников, которые так склонны видеть настоящее в худшем, а прошедшее в лучшем свете, и которые здесь не имели ни малейшего основания скрывать или извращать передо мной истину; ни по некоторым положительным данным, которые сообщу ниже. По-видимому, это могло бы служить доказательством против не­обходимости принимать какие-либо ограничительные меры относительно рыболовства; но вникнув в условия нижнедунайского лова, легко открыть причину этого единственного в своем роде явления. Из трех главных рукавов, на которые разделяется Дунай перед своим впадением в море: Килийского, Сулинского и Георгиевского, лов производится только в двух крайних, в среднем же, Сулинском, гирле, по обширному в нем судоходству, лова красной рыбы, который на Дунае производится исключительно крючьями, не существует. Кроме этого, и в Килийском рукаве уси­ленный лов производится только в вилковских водах; выше же, до самого соединения этого рукава с Георгиевским в общее русло Дуная, рыболовство весьма незначительно. Наконец мы видели, что белуга, заходящая в Дунай летом и осенью, зимует в нем и весной успевает беспрепятственно выметывать икру, так как вверху мало занимаются красноловьем. Эта рыба попадается на крючья низовых ловцов уже покатной, т. е. выметавшей икру, и самая значительность количества ловимой покатной рыбы показывает, что много рыбы успевает выметывать икру. Эти особенности в условиях дунайского рыболовства позволяют нам извлечь из них два следствия, имеющих большую важность по отношению к рыболовному законодательству: 1) здесь находим мы подтверждение на опыте, в обширных размерах, хотя и не преднамеренно произведенном, положения, высказанного г. академиком Бэром, что нечего опасаться оскудения рыбы в обширном водоеме, если только не преграждают ей прохода к местам, удобным для метания икры, как бы усиленно, впрочем, ни производился лов ее. 2) Пример Сулинского гирла, которым главнейше проходит красная рыба, поддерживающая изобилие своих пород в Дунае, показывает, что не только парусное судо­ходство, но даже и пароходство, по крайней мере в широких реках, не вредит размножению рыбы, хотя, конечно, оно может препятствовать производству некоторых весьма выгодных способов лова, в роде уральских багренья и плавни, волжской громки, основанных на лежании или отдыхе рыбы в спокойных водах, где ее ничто не тревожит.

Кроме крючьев, на Дунае употребляются, для лова белой рыбы: вентеря, выставляемые в лиманах, рукавах и протоках; плавные сельдяные сети, один конец которых держат в лодке, а другой свободно плывет с пучком куги; трехстенная плавная сеть, оба конца которой держат в лодках, плывущих по течению, и узкие невода, которыми ловят на взморье у самых берегов или у островов по мелям. Трехстенные сети имеют около 20 сажень в длину, и их счаливают обыкно­венно по четыре вместе, они называются тягольными сетями. Невода, с ячеями в 1 вершок от узла до узла, имеют не более 1 сажени в вершину и от 120 до 160 сажень в длину. Подборы их очень тонки; верхняя с плавками, а нижняя без грузил. Такой невод или волокушу, называемую черепчей, тянут не более 4 человек.

Икра на Дунае приготовляется трех сортов: зернистая, паюсная и соломурная, которая соот­ветствует астраханской жаркой икре и также полузернистой икре, которая приготовляется в Самсуне из рыбы, ловимой в Кизиле и Ешиль-Ирмаке. Соломурная икра приготовляется опущением ястыков в крепкий рассол, дабы икринки окрепли, прежде протиранья. Хоть она и очень солона, держится, однако же, хуже паюсной, сдавливание которой, уменьшая доступ воздуха внутрь массы и выжимая белковинные части, служит к ее сохранению. Зернистая икра протирается здесь не в рассол, а в пустой сосуд, и потом уже смешивается с солью. Вообще она не довольно тщательно протирается и потому гораздо худшего достоинства, не только в сравнении с астраханской, но даже и с азовской. Белужья икра ценится здесь почти вдвое дороже осетровой, тогда как в России цена на оба сорта почти одинакова.

Расчет с работниками производится здесь сообразно обычному, господствующему во всей южной России, исполу. Сами рыбаки обыкновенно рыбы не приготовляют, а продают свежей на солильные заводы, называемые здесь кирханами. Не более 4 хозяев рыболовов в Вилкове имеют свои соб­ственные кирханы.

Количество уловов в вилковских водах. Относительно количества рыбы, ловимой в настоящее время в вилковских водах, можно иметь довольно точные сведения, так как всей улавливаемой рыбе делается учет сборщиками вамы для турецкого правительства. В 1866 году было поймано рыбы:

Белуги и осетра 27,207 пуд. 27 ф.
Головизны 3,462 пуд. 9ф.
Икры белужьей 1,664 пуд.
Икры осетровой 261 пуд. 13 ф.
Икры шиповой 40 пуд.
Сома и коропа 538 пуд. 33 ф.
Йппрака и шарапа 7,414пуд. 15 ф.
Отбоя 7,154 пуд. 14 ф.
Полуотбоя 2,187 пуд. 36 ф.
Сельдей крупных 137,000 штук
Сельдей мелких 30,000 штук
Итого красной рыбы и ее продуктов 32,634 пуд. 36 ф.
Белой рыбы 17,295 пуд. 18 ф. и 167,000 шт.

 

По отчету Широкова за 1843 год, помещенному в «Ж. М. Вн. Дел», было поймано:

Белуги 25,797 пуд.
Осетра 3,177 пуд.
Севрюги 396 пуд.
Стерляди 82 пуд.
Сома 2,221 пуд.
Коропа 901,736 пуд.*
Мелкой рыбы 14,600 пуд.
Сельдей 222,877 штук.

 

Из этой рыбы было приготовлено:

Икры белужьей и осетровой 5,287 пуд.
Вязиги 50 пуд.
Клею 61 пуд.
Жиру рыбьего до 500 пудов

 

Сравнивая обе таблицы, мы замечаем, что количество красной рыбы, пойманной в оба года, почти одинаково. Несколько большее количество клея, 23 года тому назад, объясняется большей тща­тельностью собирания его, ибо теперь, при продаже рыбы в свежем виде, клея вовсе не выдирают. Что касается до почти втрое большего количества икры, добытой при Широкове с того же коли­чества рыбы, то не должно упускать из виду, что в руках Широкова с 1842 года был лов и на островах Четали и Лети, а следовательно и в Сулинском гирле, которым икряная рыба главнейше проходит вверх, тогда как Килийским гирлом более идет летняя жировая рыба. В то время судоходства по нижнему Дунаю, по причине засорения гирл, еще почти вовсе не проис­ходило, и потому в Сулинском рукаве можно было беспрепятственно производить лов. Поэтому Широков мог обращать гораздо более внимания на ранний весенний лов, когда рыба идет вверх метать икру, тогда как вилковцы должны довольствоваться ловом в реке покатной рыбы. Наконец, может быть, что в 1843 году шло особенно много икряной рыбы, как это иногда случается. Что касается до несравненно большого количества белой рыбы, то она была поймана не в Дунае, а в остальных шести дистанциях, взятых Широковым на откуп, вместе с вилковской, в которых находится много, изобилующих белой рыбой, лиманов.

Лов в лиманах левого берега Дуная. Лиманы, соединяющиеся с Дунаем посредством ериков, населяются рыбой из Дуная, и потому прочищение этих естественных соединительных каналов и прорытие искусственных составляют главное условие изобилия в них рыбы. В этом отношении эти лиманы имеют сходство с кубанскими. Уменьшение рыболовства и получавшейся с него русским правительством откупной суммы, в начале тридцатых годов, обратили на себя внимание новороссийского генерал-губернатора, который исследование этого дела поручил капитану генерального штаба Семякину, который весьма основательно обратил внимание на оскудение притока пресной воды в лиманы. Жабрианский лиман, говорит он, постоянно снабжался прежде водой из Дуная, через множество ручьев или ериков, которые и были ежегодно расчищаемы жителями селений; но когда эти селения отошли в аккерманский уезд, а город Килия и селение Вилково поступили в измаильское градоначальство, то часть лиманов равно поступили в непосредственное владение города Килии, и жители города, не имея надобности в водах лимана, ибо могли пользоваться текущей водой из Дуная, перестали обращать внимание на главнейшие ерики, снабжавшие лиман водой, от чего они засорились. К тому же засуха и мелководье Дуная в 1833 году совершенно прекратили всякий приток воды из Дуная, а лиман через это постепенно высыхал. Таким же образом обмелел вследствие засухи 1833 года и другой лиман — Китайский, и рыба в нем почти совершенно уничтожилась; но когда в 1834 году он несколько наполнился, при половодье Дуная, то с этим вместе взошла и рыба. Соответственно этому, Семякин советовал дозволить жителям селений Жабрианы, Галилешти и Карачковки расчистить несколько ериков, для наполнения Жабрианского лимана водой.

Я не могу не воспользоваться этим новым фактическим доказательством важности поддержания сообщения между лиманами и рекой, из которой они питаются водой, в рыболовном отношении, дабы снова обратить внимание министерства на настоятельнейшую надобность, как можно скорее приступить к устройству кубанского рыболовства на основаниях, изложенных во втором отчете моем «О рыболовстве в Черном и Азовском морях», так как там дело идет не о поддержании изобилия рыбы в одном каком-либо лимане, а о предотвращении оскудения рыбы в целом Азовском море, с системой впадающих в него рек.

Относительно дунайских лиманов я должен заметить, что, по-видимому, сообщения их с рекой находятся в настоящее время в довольно исправном состоянии, так как к этому побуждает личная выгода самих ловцов. Проезжая по берегу Дуная, от Измаила до Вилкова, мне приходилось переезжать по узеньким мостикам бесчисленное число ериков, проводящих воду из Дуная в лиманы. В этих ериках ставят промышленники коты и таким образом перехватывают рыбу, которая хочет возвратиться из лимана в Дунай, в чем нет никакого вреда. Зато по этим расчищенным ерикам, весной не запертым, в изобилии проходит рыба в лиманы, где и размножается.

Перегородки, которыми запираются ерики после входа рыбы, бывают из камыша и называются гардами. В больших протоках это настоящие забойки, в которые вставляются вентери или коты, чтобы перехватывать рыбу, идущую обратно в Дунай. Главная рыба в лиманах: шаран (Cyprinus hungaricus) и короп; довольно много судака; есть щука и лини, леща же мало. Красная рыба заходит в них только случайно.

Лиманы принадлежат тем городам или селениям, на земле которых находятся, и отдаются ими на откуп на разных основаниях. Самый значительный лов производится: в лиманах Елпухском и соединенном с ним Покровском, которые лежат в нескольких верстах к западу от Измаила. Главная часть их принадлежит болгарской колонии Болград, а остальная — селу По­кровке и городу Измаилу. Болград отдает свою часть на откуп за 3000 червонцев. Сам от­купщик ловит 8 неводами на так называемой Большой косе, а на другой косе, называемой Малой, пускает ловить посторонних, отдающих ему за это четвертую часть своих уловов, которую должны сами приготовить и посолить. Покровцы ловят сами двумя неводами; а го­родская часть снимается откупщиками, ловящими также двумя неводами. Всего на лиманах Елпухском и Покровском ходит 18 неводов. Хозяева держат по 15 рабочих на невод, из ко­торых один, — кухарь или повар, в лове не участвует, а только готовит пищу. Улов, на общем основании, делится пополам между хозяином и рабочей артелью, но в действительности дележ этот только номинальный, ибо хозяева берут себе всю рыбу, за которую платят наперед услов­ленную цену, гораздо ниже продажной. Так, во время осеннего и зимнего подледного лова, произ­водимого в лиманах в обширных размерах, платят хозяева за половину, принадлежащую работникам от 4 до 5 руб. сер. (в уступленной Молдавии части Бессарабии счет постоянно ведется на русские деньги) за 100 ок (от 53 до 65 коп. за пуд); сами же продают это количество не де­шевле 3 червонцев (1руб. 20 коп. пуд). Летом платится работникам не дороже 3 руб. за 100 ок. В 1867 году, в некоторых артелях пришлось на брата по 100 руб. выручки. Считая средним числом по 4 руб. за 100 ок, это соответствует 7,700 фунтам на брата, или 225,000 фунтам на невод; а на все 18 неводов — 4,050,000 фунтам, или с небольшим 100,000 пудам; но так как 100 руб. на брата составляют высшую, а не среднюю выручку, то общий улов в Елухском и Покровском лиманах нельзя определить выше 60 или 70 тысяч пудов.

Приблизительное исчисление ценности уловов в низовьях Дуная. Судя по значительности этих лиманов, на все остальные лиманы по молдавской стороне Дуная можно положить не более этого количества, так что весь лиманный лов доставляет, может быть около 150,000 пудов рыбы, при­близительно тысяч на сто рублей в год. Вилковский лов можно определить приблизительно в 70,000 руб., как оказывается, если помножить количество уловов за 1866 год на таксу, по ко­торой определена цена на рыбу, для взимания турецкой вамы.

Белуги и осетра было добыто на 38,091 руб.
Головизны                  » 2,077 руб.
Икры белужьей          » 18,304 руб.
Икры осетровой         » 1,568 руб.
Клею                           » 2,400 руб.
Сома и коропа            » 432 руб.
Йппрака и шарапа      » 2,522 руб.
Отбоя                           » 1,430 руб.
Полуотбоя                   » 219 руб.
Крупных сельдей        » 2,740 руб.
Мелких сельдей          » 60 руб.
69,843 руб.

 

Лов в Дунае (кроме вилковского участка) и в лиманах на турецком берегу этой реки от­дается, как мы видели, на откуп за 12,000 червонцев, с правом взимать 15% с уловов. Если бы поэтому откупщик не имел никакого барыша от своего откупа, а ограничивался бы действи­тельно 15% улова, то доход с этих промыслов составлял бы около 240,000 руб. Я думаю, что его и можно приблизительно положить в 250,000 руб. или немногим больше, принимая в соображение, что откупщик, без сомнения, не довольствуется сбором определенной ему законом части. Таким образом, ценность всего улова в низовьях Дуная, начиная от Рущука, на взморье перед его устьями в лиманах правого и левого берегов и внутри дельты, определится приблизительно 420,000 и никак не более 450,000 руб. сер. Если принять в расчет величину реки, обширность образуемых ею лиманов и дорогую цену на рыбу, лов этот окажется относительно незначительным, ибо от ценности уловов в таких ничтожных сравнительно речках, как Кубань и Урал, превосходит от двух до трех раз ценность дунайского рыболовства, несмотря на гораздо дешевую цену на рыбу — особенно белую.

Предложения для развития черноморского рыболовства. Из представленного описания рыбных промыслов в Черном море и в реках, в него впадающих, видно, что не только они сравни­тельно незначительны, но что и очень мало можно сделать для усиления их, как потому, что запас рыбы в Черном море вообще не велик, так и потому, что прибрежное население значительной части берегов Черного моря имеет весьма мало привычки и склонности к занятиям рыболовством. Для этого достаточно указать на неимение даже лодок в большей части прибрежных деревень Крыма. Поэтому все, что может сделать правительство, для поднятия черноморских рыбных про­мыслов, состоит, почти исключительно, в устранении тех стеснений, которым подвергаются не­которые из этих промыслов.

1) Балаклавская бухта не должна быть отдаваема на откуп, и городское управление должно довольствоваться 1/10 и никак не более ⅛ доли улова.

2) Свобода морского рыболовства должна быть наблюдаема с той же строгостью в Черном море, как в прочих морях России. Посему: а) отдача правительством морского рыболовства на откуп, вдоль берегов Бессарабии, должна быть прекращена; б) поборы частных лиц с ловцов, пристающих к принадлежащих им берегам для производства рыбной ловли, должны быть вос­прещены; в) с этой целью должно быть назначено пространство берега для свободного пристанища ловцов, сушки рыболовных снастей и устройства временных заведений для жилищ промышленников и приготовления рыбы. Основания для определения величины этих пространств изложены мной в отчете об азовском морском рыболовстве, и потому нет надобности, еще раз повторять их.

3) Когда нет в Турции чумы или других заразительных болезней, требующих строгого соблюдения карантинных мер, рыбакам должна быть дана полная свобода удаляться от берегов на произвольное расстояние; в особенности должны быть прекращены стеснения в посещении крымского берега Киркенитского залива с берегов днепровского уезда, а также и в собрании ими птичьих перьев по берегам.

4) В отчете об азовском морском рыболовстве предложено мной установление пошлины, с занимающихся рыболовством в этот море. Слабое развитие черноморского рыболовства составляет, кажется мне, причину, по которой оно могло быть освобождено от этого сбора, тем более что сумма, которая могла бы через это собираться, была бы весьма ничтожна.

5) Из всех рыбных промыслов на Черном море значительному развитию надлежит только лов хамсы; поэтому, если бы нашелся желающий заняться ловом этой рыбы и приготовлением ее в больших размерах, то денежное пособие от правительства, в виде беспроцентной ссуды на не­сколько лет, могло бы ускорить и значительно подвинуть вперед это дело.

6) Некоторую важность могло бы также иметь приготовление анчоусов, тюльки, сардельки, султанки и камбалы на манер сардинки и другими способами, употребительными во Франции и Англии, для заготовления рыбы впрок в герметически запаянных ящичках. Посему полезно было бы поручить кому-нибудь изучение этих способов приготовления на местах. Мне кажется, что весьма удобно было бы поручить это г. Соломону, который уже послан министерством за границу и преимущественно во Францию, для изучения виноделия. Так как, по возвращении из-за границы, г. Соломон будет жить в Крыму, то он своими советами мог бы быть полезным тем, которые пожелали бы за­няться этим делом. Ему даже могло бы быть вменено в обязанность приготовить несколько ящиков различных рыбных консервов, которые, будучи отправлены на промышленные выставки в Петер­бурге или в Москве, могли бы ознакомить русскую публику с этими произведениями Черного моря.

 

* После того, как писаны были эти строки, на основании. Высочайше утвержденного в 1866 году положения о каспийском рыболовстве, рыбный лов и в Каспийском море объявлен вольным.

 

* Почему малая соленость водоема составляет условие благоприятное для густоты рыбного населения, я здесь объяснять не буду, так как это уже было развито мной в IV отчете VI т. «Исслед. о сост. рыбол. в России». Стр. 166 и 167.

 

* Вышесказанное мной здесь мнение находится, по-видимому, в противоречии с разными историческими данными об азовском и черноморском рыболовстве. Келер посвятил целую книгу разысканиям о древнем рыболовстве по берегам южной России (Таріхоs оu гесhегсhes sur l’histoire et les antiquites des pecheries de la Russie meridionale. Mem. de l’Asad. Imp. des sc. de St. Pet. VI Sегіе 1832 Т. I.), — книгу весьма интересную в археологическом отношении. Но что это рыболовство не могло быть очень значительным, это доказывается, как мне кажется, следующим фактом, приводимым Келером, именно: что в Риме за одну амфору (глиняный кувшин), с соленой колониальной рыбой, платили по 300 драхм (270 руб. сер.). Очевидно, что при лове, сколько-нибудь подходящем своими размерами к нынешнему, такая цена не была бы возможна. Впрочем, говоря о недавности азовского рыболовства, я вовсе не имею в виду времен греческих, римских и генуэзских. Как бы ни было значительно рыболовство в эти времена, рыба успела бы размножиться до возможной границы во времена турецкого владычества в этих краях.

 

* В числе рыб, приготовляемых впрок в Черномории, упоминается о таловирке, но это не есть какая-нибудь отдельная порода рыб, а только мелкая и потому малоценимая тарань в смешении с некоторыми другими мелкими и малоценными рыбами из родов Leuciscus и Abramis; одним словом, значение кубанской таловирки соответствует значению волжской тарани.

 

* Так как в середине моря рыболовство в настоящее время не производится, то она и не входит в наше рассмотрение.

 

* Это не покажется преувеличенным, если примем во внимание, что в сравнительно маленьком Кубенском озере вылавливается ежегодно, в виде суща, около 1,500,000,000 рыбок.

 

* Есть, правда, некоторые обстоятельства в кубанской дельте, которые заставляют думать, что в прежние времена образовывался в некоторых местах за внутренним рядом кос наружный; но входить в рассмотрение этого вопроса было бы здесь неуместно, тем более, что теперь, по-видимому, ничего подобного не происходит.

* Само название переволоки показывает, что водяного пути между Кубанью и Ахтанизовским лиманом в последнее, по крайней мере, время не существовало.

 

* К чести здешних рыбаков должно сказать, что атаманы (начальники рыболовных артелей) смотрят за тем, чтобы мелких севрюжек выбрасывали обратно в море.

 

* Писано в 1864 году.

 

* Не имея сведений, как стоял курс в 1809 году, я принял курс 1810 года, как он означен у г. Гагемейстера («День» 1864 г. № 34), полагая, что так как главное падение курса было после воины 1807 года, то в промежуток от 1809 до 1810 большой перемены произойти не могло.

 

* Замечательно, что в этом контракте, хотя он быль заключен 15 сентября, т. с. две недели после высадки неприятелей в Крым, не было сделано никакого условия на случай вторжения неприятеля в Азовское море, — хотя по примеру всех прежних контрактов и был оговорен случай появления эпидемии; именно, оговорка эта состоит в том, что содержатель освобождается от уплаты откупной суммы за все то время, в которое сообщение будет пре­кращено карантинными мерами.

 

* Заводов до откупа было в Черноморьи постоянных: 189 неводных и волокушечных, 50 крючных и 244 вентерных ставок, итого 483. и более половины этого числа временных; через два же года оказалось только 146 неводных и волокушечных, 31 крючных и 150 вентерных ставок, итого 327 (цифра временных заводов в имеющихся у меня сведениях не означена).

 

* Так как невода бывают большей частью от 800 до 1,200 сажень длиной, то это составляло в первом случае от 160 до 240 руб. сер., а во втором от 240 до 360 руб. сер. вспомоществования.

 

* Собственно приходится — 14 руб. и — 6 руб. 20 коп., но так как акциз с каждой 1000 сулы включал в себя акциз с 4 пудов галаганов и с двух ведер жиру, за которые откуп платил отдельно по 50 коп. за пуд и ведро, то и оказывается на 3 руб. меньшая разность.

 

* Так как в таблицах уральских уловов не означены отдельно сорта черной рыбы, то числа для сома, сазана, судака, леща и мелкой рыбы основаны на том предположении, что пропорция соленой рыбы к свежей, для каждого отдельного сорта рыбы, та же, что и для всей черной рыбы вообще. Предположение это не может много удаляться от истины.

* На Урале сулиные галаганы и жир не приготовляются и с них, поэтому, нет отдельной пошлины. Если пошлину, взимаемую с этих продуктов в Черномории, переведем на сулу, то с тысячи ее будет взиматься не 4 руб., а 4 руб. 57 коп.

** Относительно таких сортов рыбы, которых на Урале нет, оставлена та пошлина, которую ныне взимают в Черноморьи; относительно тех же продуктов, с которых пошлины не взимается, каковы например: клей, галаганы, сулиный жир, она вовсе не означена.

 

* При этом изменили лишь номера участков так, чтобы они следовали по порядку с севера к югу. Должинский и Камышеватский остались при своих номерах, 3-ий назван Бейсугским (по имени станицы), Ахтырский в новых границах переименован в 4-й, Ачуевский в 5-й, Сладковский в 6-й и Темрюцкий в 7-й.

 

* Т. е. солильщиков и вообще приготовителей рыбы, купленной у черноморцев; с рыбоспетчиков взимается посаженная пошлина — по 10 коп. с квадратной сажени земли, занимаемой ими под свои заведения.

 

* Надо, однако, заметить, что в двух первых участках, где нет пресной воды, рыба и действительно меньше ростом, чем в остальных, куда идет метать икру более взрослая рыба.

* Величина очков считается здесь не от узла до узла по стороне квадрата ячеи, как во всех других отчетах экспедиции, а по вытянутой в направлении ее диагонали ячее, и потому она выходит ровно вдвое более чем при принятом нами способе. Следовательно, дозволенная наименьшая мера ячей в Черноморьи составляет 1 ¼ вершка в крыльях и ¾ вершка в мотне неводов.

 

* Мерным осетром считается достигающий пяти четвертей от глаза, но не до красного пера, т. е. хвостового плавника, а до третьей от хвоста боковой скобки или щитика. Прежде мерным считался осетр весом в пуд, но эту меру принуждены были уменьшить, что, между прочим, может служить доказательством уменьшения числа рыб этой породы.

 

* Кучугурами называются ледяные торосы, или груды льда, образующиеся от нагромождения льдин, наносимых друг на друга морскими течениями.

 

* В иных местах, для сулы считают всегда восемь вершков, но не до третьего, а до второго позвонка.

 

* За годы 1839,1840 и 1841 икра красной рыбы показана вместе с сулиной, также точно клей красной рыбы смешан с сомовым.

* Среднее число синца выведено за два года, потому что прежде этой рыбы не ловилось

* «Опыт статистического описания Новороссийского края», стр. 406.

* В этом 2 пункте 316 статьи сказано: 2) В морском заливе правой его стороной от рукавов Дона до границ таганрогского градоначальства, а левой от тех же рукавов до урочища Семибалок.

** Собственно до таганрогского градоначальства, как сказано в 337 ст. (Св. Зак. т. XII, ч. 2. Устав о благо­устройстве в казачьих селениях); следовало бы сказать: до армянского участка Ростовского уезда, к таганрогскому градоначальству ныне не принадлежащего, как в новом проекте и предположено.

 

* Военно-статистическое обозрение земли войска донского. Генерального штаба полковника Штюрмера. Стр. 225.

* По сведениям, собранным в 1861 году, жителей было:

Муж. пола Жен. пола Итого
В местечке Кагальнике 2.751 2.783 5.534
В хуторе Узяке 95 86 181
В хуторе Круглом 680 665 1.345
В посаде Азовском 6.878
Всего 13.938

 

* В 1841 году, например, было в Елисаветинской станице летом от 25 до 30 неводов и даже весной только 60.

* В 1848 году, когда ему поставляли рыбу с Должинской и Камышеватой кос, было поймано в один улов, т е. в одну переборку снасти 1,600 икряных осетров и 4,800 икряных севрюг и яловых осетров. Это напоминает весенние уловы на Акуше и Божьем Промысле.

 

* Исследования о состоянии рыболовства в России. Том II, стр. 209.

* По моему мнению, весьма вероятно, что морской судак (Lucioperca marina) есть действительно ни  что иное, как обыкновенный судак, зашедший из рек и лиманов в соленую морскую воду, как, по словам Палласа, это утверждают рыбаки.

 

* Здесь разумеются соленые сардинки, а не те, которые заливаются в жестяных ящиках прованским маслом.

* Короп вообще пользуется у днепровских рыболовов славой умнейшей рыбы; он, говорят, даже и в коты нейдет иначе, как во время сильных ветров, когда прячется в разные закоулки, — «у куты хватается», как говорят малороссияне. Эту репутацию коропа и я могу подтвердить всем, что мне случалось видеть и слышать о нем на Волге, Урале, Кубани и Дону. Коропа или сазана всего труднее удержать в садках или забитых озерах и ери­ках. Собственно против него устилают дно камнями и кульками, набитыми землей у тех заколов, которыми обращают уральские котлубани и старицы — в садки для вылова осенью рыбы, зашедшей туда весной. Эту репутацию разделяет, впрочем, с коропом или сазаном — еще сом. По рассказам очевидцев, сом подплывает к склонившимся над водой деревьям, и ловким ударом хвоста сбивает гнезда, чтобы проглотить упавших в воду молодых птиц. Мне случилось однажды ехать из Царицына в Сарепту в прорези, т. е. в лодке с продырявленными стенками, в которой перевозят живую рыбу, и которая поддерживается на воде только кормовой и носовой частью, в которых не проделано дыр, как бы на пузырях. В прорези было несколько десятков севрюг, осетров и сомов. Севрюги и осетры преспокойно плавали в плавучем садке, но сомы беспрестанно подплывали к той части садка, которая не была прикрыта сверху досками, выставляли из воды голову и искали случая перекинуться через низкий борт лодки. Несколько раз прогоняли мы их ударами по голове, но самый большой сом, воспользовавшись тем, что мы все как-то загляделись, все-таки успел выскочить из лодки в реку.

* Влияние ветров на температуру воды Черного моря весьма замечательно. Летом, когда температура воды доходит до 21° Реомюра, сильный западный ветер менее чем в сутки понижает ее иногда до 14 и 13 градусов. В этом я сам неоднократно убеждался. Объяснить это явление, кажется мне, можно следующим образом. Из Азовского моря, которое, по его мелкости, сильно нагревается, вода, как известно, течет в Черное, и восточные ветры способствуют этому течению. Эта теплая и притом менее соленая вода, как более легкая, разливается тонким слоем на поверхности более холодной воды Черного моря; западные ветры, оттесняя поверхностный слой — так ска­зать, обнажают более холодную черноморскую воду. Для того чтобы удостовериться в справедливости этого объяснения нужно бы иметь наблюдения с разных мест прибрежья Черного моря и в разные времена года, над ветрами и температурой воды.

 

* Эта последняя состояла в Шаболотском озере, ериках, соединяющих его с Днестровским лиманом и в правом береге южной части этого последнего лимона. (См. описание днестровского рыболовства).

* Vis a vis de la Sublime Porte

  1. a) «Franchise complete assuree aux pecheurs, tant sous le rapport de la dime (vama), que des droits d’exportation (temriouk) pour tout les produits recueillis dans les limites de la pecherie commuuale de Vilkovo».
  2. b) «Fixation d’une redevance annuelle, remplacant tous les impots et droits des douanes, sur le poisson peche par les habitants de cette commune, dans les eaux turques avoisinantes, en dehors des limites de leurs concessions».
  3. c) «Reconnaissance des droits des haditants de Vilkovo, de couper dans les iles du delta de la Kilia, le bois de chauffage et es roseaux necessaires a leur usage».

2) Vis a vis du gouvernemenb Moldave

  1. a) «Exemption du droit d’importation pous les produits de la peche, exercee par les habitants de Vilкоѵо».
  2. b) «Egalite parfaite entre le traitement applique a cette commune, sous le rapport des taxes interieures de toute nature, et des droits de transit et d’exportation — et le regime en vigueur dans les autres parties de la Moldavie, et notament abolition complete du monopole concede pour la vente du poisson.

* Око = 3 фунтам

* Йппрак мелкий сом. Шаран особый вид коропа или сазана, который меньше обыкновенного сазана — Dyprinus hungaricus

* Вероятно не пудов, а штук, потому что далее все количество проданной рыбы определяется в 290,000 пудов. Если из этого веса вычесть вес прочей рыбы, то на коропа осталось бы 243,727 пудов.

Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии

Этот сайт использует cookies для улучшения взаимодействия с пользователями. Продолжая работу с сайтом, Вы принимаете данное условие. Принять Подробнее

Корзина
  • В корзине нет товаров.