Н.Я. Данилевский. «Россия и Европа». ГЛАВА 8. РАЗЛИЧИЕ В ПСИХИЧЕСКОМ СТРОЕ. §3. Особенность переворотов в жизни русского народа. §3.2. Освобождение крестьян

[8:36] … По всем европейским понятиям, от которых всем нам так трудно вполне отрешиться, должно было полагать, что интерес крестьян, преданный в руки противоположного ему интереса дворян, будет нарушен, насколько это только возможно без нарушения буквы закона; а мы знаем, как широка эта возможность. Казалось, что исполнение, применение лишат закон его существеннейшего значения. И такое опасение оказалось совершенно основательным там, где исполнителями, посредниками явилось не русское дворянство, а польское шляхетство. В России реформа совершилась так, как не только Европа, но и большинство из нас самих не могли себе представить. Русский народ, как крестьянство, так и дворянство выказали себя в таком свете, что, дабы достойным образом обозначить характер их деятельности в это время, должно обратиться к языку народа, у которого всё нравственно высокое, всё добродетельное имело характер гражданский. То была virtus* в полном значении этого слова. Перенесёмся мысленно на несколько столетий в будущее, и представим себе, что о пережитом нами времени остались лишь такие же скудные следы, как те, которые мы имеем об основании русского государства, или о введении христианства в Россию; представим себе также, что в течение этих столетий не утратилась привычка судить о явлениях русской жизни с европейской точки зрения, и пусть были бы тогда открыты в пыли архивов история о происшествии в селе Бездне Казанской губернии и немногие ей подобные. Как бы возликовали тогда европействующие историки! Фактические следы борьбы интересов и сословий найдены; отдельные примеры ничтожных исключений, даже не исключений, а жалких недоразумений, были бы раздуты в целую систему, по которой своеобразные события русской жизни благополучно подводятся под общий, нормальный, единственно-возможный характер – обще-европейского хода исторического развития. Теперь, конечно, к такому толкованию прибегнуть невозможно. Надо объяснить дело давлением власти, отсутствием энергии в защите своих интересов, влиянием бюрократического элемента, и т.д. Конечно, правительственная власть в России имеет большую силу материальную и ещё большую нравственную, но мы очень хорошо знаем, что в этом деле ей вовсе не приходилось себя обнаруживать. Мы знаем также, что, дабы сделать все усилия её бесплодными, не было бы надобности ни в каком деятельном сопротивлении; что для этого было бы вполне достаточно сопротивления пассивного, недобросовестного отношения к делу. Шляхетство западных губерний показало пример, как это делается, и если бы не счастливая случайность открытого восстания, – крестьянская реформа в западных губерниях не только не принесла бы ожидаемых от неё плодов, но принесла бы последствия самые вредные. Ежели бы и русское дворянство было одержимо тем же узким эгоистическим направлением, если бы главною побудительною причиною его действий был бы интерес, то, несмотря ни на какие усилия власти (органы которой ведь также все должны бы были разделять те же узкие сословные воззрения), дело не пошло бы лучше, чем в западных губерниях при польских мировых посредниках.