От великих потрясений к Великой России

Книга не издавалась.

В книге анализируются актуальные духовные соблазны, затем описываются духовные основы возрождения России. После невиданных катастроф ХХ века Россия вновь имеет шанс возродиться более сильной. От современных поколений зависит русский исторический выбор.
В универсуме западного натуралистического мировоззрения невозможно адекватно осознать и предотвратить ни один из глобальных кризисов мировой цивилизации. Русский народ прожил историческую судьбу, преисполненную величайших испытаний и великих достижений. Россия пережила катастрофы ХХ века вопреки влиятельнейшим мировым силам, толкающим её к гибели. Ныне русский народ призван к возрождению, ибо его историческая миссия – в создании новой формы мировой цивилизации, выводящей человечество из гибельных тупиков. Не только слабость, но и сила России в том, что она находится вне эпицентра разрушительной глобализации. Православному сознанию открыто, что Россия является вместилищем спасительных для человечества ресурсов (пространственных, природных, сырьевых, технологических и человеческих) и ценностей (социальных, нравственных, культурных, религиозных, духовных). Русские несут уникальный исторический опыт, который востребован современностью. Наша соборность и уживчивость необходимы человечеству для мирного сосуществования культур и народов, для поисков органичных форм миропорядка. Русская мировая функция – взаимообмен и взаимообогащение цивилизаций и культур. Русское долготерпение, выносливость и жертвенность дают шанс преодолеть грядущие катастрофы. Русская духовность и творческий гений способны ответить на эпохальные вызовы. Угрозы глобализации вопиют: либо человеческая цивилизация прекратит своё существование, либо станет соборной, духовной. Русская православная религиозность может стать основой духовного обновления человечества. Россия – это лоно зарождающейся новой цивилизации, цивилизации духа и спасения. Основная задача современных поколений в России: разоблачение духов лжи и обретение духовного возрождения.
Книга написана в 2000 году.

Виктор АКСЮЧИЦ

 

Серия «МИССИЯ РОССИИ»

 IV. ОТ ВЕЛИКИХ ПОТРЯСЕНИЙ К ВЕЛИКОЙ РОССИИ

  

В книге анализируются актуальные духовные соблазны, затем описываются духовные основы возрождения России. После невиданных катастроф ХХ века Россия вновь имеет шанс возродиться более сильной. От современных поколений зависит русский исторический выбор.

В универсуме западного натуралистического мировоззрения невозможно адекватно осознать и предотвратить ни один из глобальных кризисов мировой цивилизации. Русский народ прожил историческую судьбу, преисполненную величайших испытаний и великих достижений. Россия пережила катастрофы ХХ века вопреки влиятельнейшим мировым силам, толкающим её к гибели. Ныне русский народ призван к возрождению, ибо его историческая миссия – в создании новой формы мировой цивилизации, выводящей человечество из гибельных тупиков. Не только слабость, но и сила России в том, что она находится вне эпицентра разрушительной глобализации. Православному сознанию открыто, что Россия является вместилищем спасительных для человечества ресурсов (пространственных, природных, сырьевых, технологических и человеческих) и ценностей (социальных, нравственных, культурных, религиозных, духовных). Русские несут уникальный исторический опыт, который востребован современностью. Наша соборность и уживчивость необходимы человечеству для мирного сосуществования культур и народов, для поисков органичных форм миропорядка. Русская мировая функция – взаимообмен и взаимообогащение цивилизаций и культур. Русское долготерпение, выносливость и жертвенность дают шанс преодолеть грядущие катастрофы. Русская духовность и творческий гений способны ответить на эпохальные вызовы. Угрозы глобализации вопиют: либо человеческая цивилизация прекратит своё существование, либо станет соборной, духовной. Русская православная религиозность может стать основой духовного обновления человечества. Россия – это лоно зарождающейся новой цивилизации, цивилизации духа и спасения. Основная задача современных поколений в России: разоблачение духов лжи и обретение духовного возрождения.

 

 

 

РАЗЛИЧЕНИЕ ДУХОВ

 

Идеологические мании

 

Духи маниакальных идеологий                  

Метафизические причины идеомании       

Психологические мотивы идеомании        

Псевдорационализация                                 

Штудии интеллектуальной деградации    

Нирванизм постмодернизма                      

Формы социальных идеоманий                   

Апофеоз идеомании                                     

Коммунизм и христианство

– Единство несоединимого или диалектический материализм наших дней.

– «С чего начать?» – что подменяет коммунизм

– «Что делать?» – что уничтожает коммунизм

– Коммунистом хочешь быть – атеистом быть обязан

– «Какой дорогой идёте, товарищи?» – куда тянет коммунизм

– «Шаг вперёд – два назад» – в «светлое будущее»

Послание Соловецких епископов 1926 года.

Богоборчество ленинизма                            

Метафизика зла у Ф.М. Достоевского

(по роману «Преступление и наказание»)  

Заблуждения гения – Н.А. Бердяев о «русском коммунизме» 

Соблазн евразийства     

Яновщина     

Синдром масонства                                                            

Соединённые штаты колоний    

Идеология и психология гражданской войны   

Мировой терроризм             

 

Неглобальность глобализации

– Объективные глобальные процессы

– Экспансия передового меньшинства планеты

– Глобалистская и антиглобалистская идеологии

– Проблемы плацдарма глобализации

– Демографический взрыв

– Социальные катаклизмы

– Размывание государств и столкновение цивилизаций

– Экспансия массовой культуры

– Экологические угрозы

– Экономическая дезинтеграция

– Информационное отчуждение и зомбирование

– Научное разрушение человеческого вида

– Ускорение и сверхусложнение цивилизации

 

 

ОБРЕТЕНИЕ РОССИИ

 

От марксизма к Православию         

Самостоянье личности                  

О патриотизме ведущего слоя                          

Русский народ – российская нация       

Национальная диктатура (по И.А. Ильину)                     

Монархическая традиция                                  

Национальный образ России                    

Пробуждение национального духа               

Ресурсы русского прорыва

Куда идём

О восстановлении преемственности

Мы – русские

Кому выгодны мигранты

Путин-Таврический

Проблемы церковной общественности

От фобий к реальности

Отношения Церкви и государства

Провиденциальность церковного единства

Религиозный вызов эпохи

Православный ответ

Русский Собор о русской идентичности

Церковный ответ на русский вопрос

Соборность в русской душе и в русской жизни

 

 

 

 

РАЗЛИЧЕНИЕ ДУХОВ

 

 

ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ МАНИИ

 

 

Духи маниакальных идеологий

 

В дан­ном слу­чае не рассматриваются идеологии как учения об идеях или системы идей. Актуален вопрос: почему наибольшее влияние в истории имели ложные идеологии, каков их генезис и каковы их носители, как разрушительные идеи внедряются в сознание людей, каковы формы небытийных идеологий?

Понятие «идеология» в коммунистической доктрине осознавалось крайне противоречиво. Маркс и Энгельс понимали под идеологией систему иллюзорных представлений класса о мире и самом себе, это –мнимая реальность, которая выдаётся за действительность. В противоположность идеологии как форме ложного сознания научное сознание, по мнению классиков марксизма, остаётся «на почве действительной истории». Ленин «диалектически» соединяет эти противоположности, вводя понятие «научная идеология». По Ленину получается, что все классы мыслят о себе иллюзорно, поэтому их идеологии остаются ложными, но у рабочего класса идеология «научная» и потому «истинная». «Носителем научной идеологии является передовой и сознательный авангард революционного рабочего класса – его политическая партия. Она вносит научную идеологию в массы, в рабочее движение» (Философский энциклопедический словарь, статья «Идеология»). Но заклинания на тему научности ничуть не прибавили истинности коммунистической идеологии, напротив, именно эта форма идеологии оказалась рекордно ложной и лживой.

Понятие «идеология» имело в коммунистическом обществе предельно искажённый смысл и абсолютизированное значение, что и придавало этому явлению инфернальную природу. Далее речь будет идти о маниакальных идеологиях, которые представляют собой болезненногипертрофированные, ложные мировоззренческие системы, отражающие ин­фер­наль­ную – ад­скую сфе­ру ду­хов зло­бы под­не­бес­ных. Такие идеологии направлены на разрушение религиозных оснований жизни и бо­го­по­доб­но­го об­раза че­ло­ве­ка, на соз­да­ние ан­ти­че­ло­ве­че­ского общества. Это – воля к смерти, возведенная в онтологический принцип. Ложные и злые помыслы человека могут объективироваться – приобретать независимый характер, ибо мысль имеет собственную инерцию, а концепция – свою логику развития. Человек создаёт не только абстрактные идеи, но и некоторого рода идейные существа: «Идеи ле­та­ют в воз­ду­хе, но не­пре­мен­но по за­ко­нам, идеи жи­вут и рас­про­стра­ня­ют­ся по за­ко­нам слиш­ком труд­но для нас уло­ви­мым: идеи за­ра­зи­тель­ны» (Ф.М. Достоевский). Идеи в маниакальной идеологии являются некими трихинами, существами микроскопическими, не сущими (по Достоевскому), или вирусами духа (по Солженицыну), приобретшими собственную волю и паразитирующими на энергии и сознании человека. Они складываются в своеобразныйфаталистический антидуховный поток с определённым направлением, своими законами, входят винфернальную сферу.

В духовном плане бытия находит отражение и продолжение борьба персоналистического и антиперсоналистического духов, добра и зла. Эта борьба в свою очередь порождает новых духов, которые включаются в жизнь, наше существование незримо окружено нашими же созданиями. Праведный двойникчеловека является в состояниях духовного сосредоточения и напряжения. Чёрная же наша тень подстерегает при духовном расслаблении, ибо сатана – князь мира сего, и его сила возрастает при нашей своевольной разнузданности, духовном падении. Идеология – это область идей, созданных антибытийными влечениями человека. Она интегрирует ложные душевные порывы, порочные стремления воли, злые мысли людей. Одна из фаланг духов злобы поднебесных, форма мирового зла представляет собой анти-логос, анти-смысл, анти-истину, антихристов дух, выраженный в рациональных формах.

Маниакальные идеи можно рассматривать как своего рода духов зла, внедряющихся через сознание в душу человека, соблазняющих и разлагающих её. Персонаж романа Достоевского «Бесы» одержим злыми духами: «Верховенский весь трясётся от бесовской одержимости, вовлекая всех в исступленное вихревое кружение. Всюду он в центре, он за всеми и за всех. Он – бес, вселяющийся во всех и овладевающий всеми. Но и сам он бесноватый. Пётр Верховенский, прежде всего, человек совершенно опустошённый, в нём нет никакого содержания. Бесы окончательно овладели им и сделали его своим послушным орудием. Он перестал быть образом и подобием Божиим, в нём потерян уже лик человеческий. Одержимость ложной идеей сделала Петра Верховенского нравственным идиотом» (Н.А. Бердяев). Существованиезлых духов и искушающих бесов давно описано в религиозной аскетической, мистической и богословской литературе. Но современное прагматическое и позитивистское сознание утратило способность лицезрения мира духовного, а значит и его антипода – духов зла. Приходится восстанавливать утерянное, переводя древнее знание на язык современного опыта.

Духовные вирусы внедряют разрушительный заряд в душу, сознание и волю человека, ибо их природа противоположна здоровой духовности. Вирусы духа паразитируют на культуре, прилепляются к определённым её сферам для переориентации и настройки на саморазложение и саморазрушение. Духовный паразит стремится превратить клетки организма-хозяина в фабрику по производству других духовных вирусов. При сохранении внешних форм жизни поражённый вирусом духа индивидуальный или общественный организм внутренне настроен на инфернальную программу и становится источником заразы для окружающих.

Тотальное порабощение сознания и воли человека какой-либо идеологией можно характеризовать какидейную маниакальность. Ложное ми­ро­воз­зре­ние пре­вра­щает лю­дей в мань­я­ков идеологий, раскрепощающих агрессивные раз­ру­ши­тель­ные стихии. Иде­о­ма­ния – это духовная болезнь, имеющая своих носителей, свои формы и определённые средства излечения.  Если психическая болезнь – это душевное помешательство, то духовная болезнь – это, прежде всего, помешательство духа, разлагающее душу и дух, сознание, волю, память человека. Идеологическая мания болезненно сосредотачивает сознание на ложной либо частной, но гипертрофированной идее, которая тотально определяет всю жизнь. В данном случае понятием «идеомания» описывается состояние духовной одержимости конкретного субъекта – человека, общества, народа, а также системы ложного сознания, угрожающие духовному здоровью человека.

Духовные помутнения являются болезнью человека, культуры и общества; в отличие от психических болезней, они могут передаваться и захватывать массы людей. Причиной психических заболеваний является нейрофизиологическая патология и травмы индивидуального подсознательного или бессознательного. Духовное же помутнение внедряется через сознание, поражая сферу бессознательного, подсознательного и волю, превращая человека в идеомана.

 

 

Метафизические причины идеомании

 

Принимая Крест Божественного назначения, человек сотворит Богу, сораспинается Творцу. Бремя Креста для человека – это: 1) бремя воодуховления, духовного возрастания; 2) бремя принятия плоти, воплощения – должного и целостного, индивидуального и личностного; 3) бремя личностного бытия – индивидуального и соборного; 4) великое бремя свободы. Все маниакальные идеологии зарождаются приотказе от Креста, – этоскопище целей, мотивов, стремлений, идейотказа от бремени Креста Христова, соучастия в Божественном творении. Идеологическая мания представляет собой ту или иную форму апологии сопротивления Творцу. Стремление облегчить бремя бытия, желание уменьшить творческие муки и жизненные страдания может не выглядеть богоборческим. Человек, уставший от непрерывного напряжения бытия, от духовного трезвения, позволяет себе забыться в сладостной дрёме. Но как только человек духовно расслабляется, он впадает в рабство низшим стихиям, из сотворца Богу превращается в Его противника. Идеология объединяет мотивы и цели духовной деградации и развоплощения – тотального служения ценностям мира сего, которые «моль и ржа истребляют…» (Мф. 6.19).

Истинное воплощение – это несение в мировую плоть замысла Божиего о творении бытия, что требует целостного принятия жизни. Человек призван всё принять, ни от чего не отказаться, но ничем не искуситься, а на всём запечатлеть Божественный замысел творения. Малый творец призван к тяжкой миссии: находиться перед Лицом Божиим и быть обращённым к миру сему. Закономерно, что при стремлении к целостному воплощению люди пытаются найти какие-либо мирские опоры. При этом какая-то идея может представиться абсолютной, кто-то – высшим авторитетом, какая-либо частность – всеопределяющей; всё это наделяет ощущением приобщённости к истине. Но злой рок неизбежно разрушает иллюзии: всякая реальность, вырванная из целостной иерархии бытия, обращается в ирреальность. Всякий авторитет без соотнесения с Истинным Авторитетом превращается в фикцию. Маниакальные идеологии представляют собой сферу ложных идеалов и ценностей, предлагающих человеку сбросить бремя истинного и целостного воплощения.

Предназначение каждого человека индивидуально – неповторимо и незаменимо. Каждый призван стать целостной личностью и обрести единственный непроторенный путь в бытии, реализуя собственное назначение, избегая рабства у авторитетов и учителей мира сего. Я перестаю быть собою, когда пытаюсь пройти чужой жизненный путь. Когда людей объединяет Живой Бог, они возрастают как личности. Когда же их объединяет всепоглощающая абстрактная идея, они деградируют, теряя собственную индивидуальность. Идеология подменяет истинное собрание во Христе равенством в антихристе, подменяет соборное тело Христово сектой «посвящённых», стремящейся к глобальной экспансии. При этом в человеке подавляется всякая индивидуальность, нивелируется всё качественное: все должны быть равны в пороках. Одержимый Шигалев в романе Достоевского «Бесы» провозглашает максиму идеологического равенства: «Мы уморим желание, мы пустим пьянство, сплетни, донос, мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство». Человек перестаёт быть человеком, а коллектив перестаёт быть сообществом людей. В книге «Философия неравенства» Н.А. Бердяев обращался к большевикам: «Гибель личности человеческой должна окончательно завершиться в вашем человеческом коллективе, в котором погибнут все реальности, в вашем грядущем муравейнике, этом страшном Левиафане. Ваш коллектив есть лже-реальность, которая должна восстать на месте гибели всех подлинных реальностей, реальности личности, реальности нации, реальности государства, реальности Церкви, реальности человечества, реальности космоса, реальности Бога. Поистине всякая реальность есть личность, и имеет живую душу – и человек, и нация, и человечество, и космос, и церковь, и Бог. Никакая личность в иерархии личностей не уничтожается и не губит никакой личности, но восполняет и обогащает. Все реальности входят в конкретное всеединство. Ваш же безличный коллектив, лишённый души, оторванный от онтологической основы, несёт в себе смерть всякому личному бытию. И потому торжество его было бы торжеством духа небытия, победой ничто».

Пик крестонесения – это бремя свободы и ответственности. Человек – единственное свободное существо в тварном мире. Свобода человека простирается до свободы отказа от свободы, от своего предназначения, до принятия небытия. Бремя свободы обрекает на трагическое одиночество единственно свободного существа в мироздании. Вся тварь спасается страдательно, – зависит от человеческого самоопределения. Даже на Бога человек не может переложить бремя собственного выбора, ибо Господь призвал человека пройти свой путь спасения. Всё, совершаемое человечеством, впервые привносится в мир, и эта новизна определяет судьбу мироздания. Тяжелее всего вынести бремя свободы. Даже при истинной ориентации нас тянет опереться на готовые формулы. Мы ждём от них указания, как нужно понимать и действовать.Система абстрактных, отвлечённых формул, предопределяющих наше волеизъявление, и есть идеологическая мания. При этом все идеомании декларируют освобождение человека от высших ценностей, от Бога, под видом свободы разнуздывают своеволие и произвол, которые неизбежно приводят к самопорабощению. Поэтому-то «выход из безграничной свободы, – говорит Шигалев, – я заключаю безграничным деспотизмом» (Ф.М. Достоевский).

Субъектом крестонесения бытия – воодуховления, воплощения, индивидуации, соборного единения и свободы в сотворчестве Богу – является личность человеческая, обращённая к Личности Божественной. Идеология – это антиперсоналистический дух, вбирающий все мотивы, концепции умаления, разложения личностного начала, деперсонализации человека.

Таким образом, всякие попытки облегчить жизнь за счёт отречения от крестонесения бытияпорождают новые антихристовы идеи, духов зла, ибо «кто не берёт креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф.10.38). Идеология запечатлевается в культуре как результат искажённого выбора. Узок путь к истине, и каждый неверный шаг кладёт начало ложным идейным традициям, которые оказываются соблазном для других. Нарождённые фикции затемняют сознание, порождают новые идеологическиефантазмы. Новые искушения новых поколений питают сферу лжедуховности и расширяют её. Намного легче пойти проторенной дорогой лжи, нежели через неизведанность, риск и осознание ответственности пробивать путь к свету истины. Но это – лёгкость развоплощения, легкость отказа от бытия.

Отказ от бремени бытия – бремени Креста Христова приводит к восстанию на творческий акт Бога и, в конечном итоге, к богоборчеству. Идеологии оформляют в рациональные системы богоборческие фобии и мании. В этом смысле можно сказать, что идеологии являются современными формами мировоззрения бесноватых, одержимых духами – бесами небытия. Степень одержимости богоборчеством выражается в психологическом облике человека демонического и человека сатанинского: «Демонизм есть дело человеческое; сатанизм есть дело духовной бездны. Демонический человек предаётся соблазну; одержимый любопытством, он играет в добро и зло, смешивая их и меняя их наименования; в худшем случае он предаётся своим дурным страстям и может ещё одуматься, раскаяться и обратиться. Но человек, в которого, по слову Евангелия, “вошёл сатана”, одержим чуждой, потусторонней, внечеловеческой силой и становится сам человеко-образным дьяволом. Демонизм есть преходящее духовное помрачение; его формула – “жизнь без Бога”, протест против Божественного, “независимость человеческого произволения”… Сатанизм есть полный и окончательный мрак духа; его формула –“низвержение Бога”, “попрание всего священного”, ”угашение всех божественных лучей”, “унижение и погубление праведников”. В демоническом человеке бунтует неукрощённый инстинкт, не облагороженный замолкшим сердцем и поддерживаемый холодным рассудком. Человек, одержимый сатанинским началом, действует подобно чужому орудию; он как бы служит злу, зависти, злобе, ненависти, мести и в то же время наслаждается своим отвратительным служением. Можно было бы сказать, что демонический человек заигрывает с сатаною; играя, он “облекается в него”, вчувствуется в него, рисуется его чертами, он тяготеет к сатане: испытуя, наслаждаясь, предчувствуя ужас и изображая его, он вступает с ним (по народному поверию) в договоры и, сам не замечая того, становится его удобным “жилищем”… Сатанинский человек утрачивает себя и становится земным инструментом дьявольской воли. Кто не видал таких людей или, видя, не узнал их, тот не знает подлинного, первоначально-исконного и завершенного зла и не имеет верного представления о сатанинской стихии… Можно было бы описать эту стихию как “чёрный огонь” или определить её как вековечную, неутолимую зависть, как неисцелимую ненависть, как дерзающую свирепость, как агрессивную, воинственную пошлость, как вызывающе бесстыдную ложь, как абсолютное властолюбие, как презрение к любви и к добру, как попрание духовной свободы, как жажду всеобщего унижения, как радость от унижения и погубления лучших людей, как антихристианство. Человек, поддавшийся этой стихии, теряет духовность и влечение к ней, в нём гаснут любовь, доброта, честь и совесть; он предаётся сознательной порочности, противоестественным влечениям и жажде разрушения; он кончает вызывающим кощунством и человекомучительством. Но и этого мало: он полон ненавистью к людям духа, любви и совести и не успокаивается до тех пор, пока не поставит их на колени, пока не поставит их в положение предателей и не сделает их своими покорными рабами – хотя бы по внешности. Вот этот чёрный смерч идёт сейчас над миром. Игра в демонизм идёт к концу; началось трагическое осуществление сатанизма» (И.А. Ильин). Многое из этих характеристик узнаётся в вождях богоборческого ХХ столетия!

 

 

Психологические мотивы идеомании

 

В органичной жизни разум руководствуется нравственным чувством и совестью. Всё нравственное – разумно, всё подлинно разумное – нравственно. Вне совести сознание безответственно и, в конечном итоге, антиразумно. Духовно не укреплённый разум оказывается подверженным идеологизации и становится источником духовной болезни. Радикальные идеологии торжествуют во времена секуляризации совести, её обмирщения, отщепенства от религиозных источников жизни. Поражённая совесть не способна контролировать нравственное состояние человека. Тёмные влечения, прорываясь в сознание, кристаллизуются в идею, являющуюся рационализацией аффективных состояний. Формы маниакальности душевной(психического заболевания) и маниакальности идеологической (духовного заболевания) во многом схожи, ибо духовная болезнь тотально усугубляет все виды душевного расстройства. Формированиюидеологического мифа (нечто рационально не объяснимое вполне, но благоговейно принимаемое в качестве безусловного авторитета) может способствовать невроз (болезненная форма неспособности человека справиться с требованиями жизни – бегство в болезнь), истерия (повышенная внушаемость, неспособность сознательно регулировать поведение), психопатия (патологическое нарушение эмоционально-волевой сферы), паранойя (бред преследования).

Идеологический комплекс (группа представлений, связанных единым аффектом) может вбирать вытеснение и преобразование агрессии, вражды к людям, к бытию, бессознательных суицидных (направленных к самоубийству) влечений. В идеологии множество «подпольных» страстей (мания величия, жажда власти, духовная гордыня) и страхов (страх жизни, страх смерти, страх свободы и ответственности) оформляются в идеи-фикции, или идеи-иллюзии. Идеологическая догма не осмысляет «подпольные» чувства, а рационально оформляет и легитимирует их разрушительный заряд. В свою очередь идеологическиеформулы апеллируют не к сознанию, а к бессознательному; они рассчитаны не на понимание, а на включениеаффектов. Это сигналы к определённому поведению, раздражители, вызывающие не понимание, а условныйрефлекс – ответную реакцию. В идейной одержимости сублимируются все психические патологии, поэтому среди идеологических вождей так много душевно больных, которые в идейной мании приобретают видимость психического оздоровления.

Дурное бессознательное отравляет сознание. Низменные, «подпольные» страсти создают своифантасмагории (видения призраков, фантастических образов, галлюцинаций), искажающие восприятие реальности. «Когда человек стал одержим и допустил власть над собой болезненного самолюбия и честолюбия, зависти, ревности, сладострастия, болезненного эротизма, корыстолюбия, скупости, ненависти и жестокости, то он находится в мире фантазмов, и реальности не предстают уже ему в соответствии со структурой бытия. Всё оказывается отнесённым к той страсти, которой одержим человек и которая лишила его свободы духа… В то время как творческая фантазия созидательна и поднимает душу вверх, не отрицает и не извращает реальности, а преображает их и прибавляет к ним новые реальности, что есть путь возрастания бытия, фантазмы разрушительны по своим результатам, отрицают и извращают реальности и есть путь к небытию. Св. Афанасий Великий говорит, что зло есть фантазм. Творчески осуществляя Божий замысел о мире, продолжая миротворение, соучаствуя в деле Божием, человек устремлён к полноте бытия, фантазмы же заменяют Божий замысел о мире другим замыслом, который есть разложение бытия и есть отказ от соучастия в деле Божием, в продолжении миротворения» (Н.А. Бердяев).

 

Таким образом, состояние идеологической одержимости содержит два полюса: гипертрофированно рациональную формулу, провоцирующую предельно аффективное состояние, выплеск иррациональных стихий. «Странным образом идеи поступают на службу эгоцентрических инстинктов, и эгоцентрические инстинкты отдаются на службу попирающих человека идей… Всякая одержимость, низкой ли страстью или высокой идеей, означает утерю духовного центра человека» (Н.А. Бердяев). Поэтому слова для идеомана являются своего рода магическими заклинаниями, раскрепощающими демонические стихии. Его разум во власти мёртвых формул, разнуздывающих низменные инстинкты, его невозможно в чём-то рационально убедить. Ибо он не воспринимает слова в исходном смысле и реальном значении, а слышит квазисмыслы – мнимые, ложные смыслы. В этом смысле можно согласиться с Карлом Ясперсом, утверждающим, что идеология – это «мифотворчество, основывающееся на некоторых магических представлениях».

Идеология обращена не к конкретной личности, а к массам и к человеку масс. Она формируетколлективные психозы – состояния иллюзорного фантазирования, замутняющие разум и делающие человека одержимым экзальтированной восторженностью либо страхом, паникой, агрессией. Подобные состояния подавляют индивидуальность, душат проблески совести и сознания в атмосфере массового беснования. Любое идеологическое сообщение несёт аффект команды: экспроприация экспроприаторов, бей буржуев, ликвидация кулачества как класса… Эти заклинания рассчитаны на возбуждение звериных инстинктов, являются командой: у кого и что отнять, что разрушить и кого уничтожить. По мере ослабления идейной маниакальности императивы злой воли искусно зашифровываются, но их деструктивная сущность остаётся той же (крас­но-ко­рич­не­вые, коммуно-фашисты – про­тив­ни­ки ре­форм Ельцина-Гай­да­ра долж­ны были вы­зы­вать та­кую же не­на­висть в обществе, как и вре­ди­те­ли, вра­ги на­ро­даизвестных времён).

Эк­заль­ти­ро­ван­ная идеологическая ат­мо­сфе­ра про­во­ци­ру­ет развитие сво­его ро­да меч­та­тель­ной идио­тии, фор­ми­ру­ет по­ро­ду ини­циа­тив­ных про­фа­нов, для ко­то­рых ком­му­низм, например, яв­ля­ет­ся фор­мой бре­да. В ста­рые до­б­рые вре­ме­на такого рода за­ум­ные чу­да­ки реализовывались на уров­не са­пож­ни­ка-звез­до­чё­та или зем­ско­го вра­ча-фи­ло­зо­фа. В советское же время наи­бо­лее энер­гич­ным из не­до­ум­ков был от­крыт путь в док­то­ра и ака­де­ми­ки (наи­бо­лее ха­рак­тер­ный при­мер – ака­де­мик Т.Д. Лы­сен­ко). Но мечтательность тео­ре­ти­ков мар­ксиз­ма-ле­ни­низ­ма не ме­ша­ла боль­шин­ст­ву из них быть за­плеч­ных дел мас­те­ра­ми.

Ши­зоф­ре­ни­че­ская ра­зо­рван­ность соз­на­ния – не­из­мен­ная ха­рак­те­ри­сти­ка иде­о­ма­нии. В со­стоя­нии одер­жи­мо­сти ос­тат­ки ду­шев­но­го здо­ро­вья ог­ра­ж­да­ют­ся идео­ло­ги­че­ской цен­зу­рой. Со вре­ме­нем раскол соз­на­ния ста­но­вит­ся бо­лее яв­ным, фор­ми­ру­ет­ся двое­мыс­лие, ци­низм – ко­гда че­ло­век поч­ти всё по­ни­ма­ет, со­от­вет­ст­вую­щим об­ра­зом оце­ни­ва­ет, но, тем не ме­не, подчиняется идео­ло­ги­че­ской установке и умуд­ря­ет­ся на­хо­дить это­му оп­рав­да­ние. По ме­ре уга­са­ния идей­ных фо­бий (одержимости идеей, ввергающей в со­стоя­ние не­на­вис­ти, стра­ха и аг­рес­сии) идео­ло­ге­мы из мо­би­ли­зую­щих за­кли­на­ний пре­вра­ща­ют­ся в ил­лю­зии и фикции. Последние становятся эле­мен­тами ус­лов­но­го эти­ке­та, це­ре­мо­ниа­ла, ко­то­рый слу­жит фор­мой вы­ра­же­ния пре­дан­но­сти, а так­же спо­со­бом об­ще­ния в ре­ше­нии прак­ти­че­ских про­блем. Фикции – это чистая ложь, которую все сознают, но никто не решается разоблачить, в которую никто не верит, но все делают вид, что верят. Иллюзии же – искажённые представления о реально существующих явлениях, искренние заблуждения. Ко­гда за­ту­ха­ют ин­стинк­ты и аф­фек­ты, ко­то­рые спла­чи­ва­ли и на­прав­ля­ли мас­сы, жре­цы идео­ло­гии вы­ну­ж­де­ны за­бо­тить­ся о ра­зум­ном обос­но­ва­нии и ра­цио­наль­ном объ­яс­не­нии, апел­ли­ро­вать к рас­суд­ку,здра­во­му смыс­лу. Ко­гда ис­те­ри­че­ские ло­зун­ги пе­ре­ста­ют дей­ст­во­вать, от­кры­ва­ют­ся ака­де­мии и ин­сти­ту­ты мар­ксиз­ма-ле­ни­низ­ма. По ме­ре ос­лаб­ле­ния прак­ти­че­ско­го влия­ния мар­ксиз­ма бо­лее гро­мозд­кой ста­но­ви­лась сис­те­ма един­ст­вен­но вер­ной на­уч­ной тео­рии.

Эта квазина­уч­ность пле­тёт но­вые пре­гра­ды на пу­ти ду­хов­но­го ис­це­ле­ния. Гран­ди­оз­ная сис­те­ма ил­лю­зий и фик­ций ока­зы­ва­ет­ся един­ст­вен­но дос­туп­ной кар­ти­ной ми­ро­зда­ния и пе­ре­кры­ва­ет путь к оз­до­ров­ляю­щим ду­хов­ным и интеллектуальным ис­точ­ни­кам. Фор­маль­ный идео­ло­ги­че­ский ап­па­рат «со­вер­шен­но не­уло­ви­мы­ми пу­тя­ми пле­тёт в че­ло­ве­че­ском соз­на­нии тон­чай­шую се­точ­ку, в ко­то­рой за­тем бьёт­ся и тре­пе­щет за­ро­див­шее­ся че­ло­ве­че­ское “Я”. И ко­гда это “Я” со­зре­ва­ет, бы­ва­ет уже позд­но. Оно ока­зы­ва­ет­ся плот­но оку­тан­ным этой не­зри­мой се­тью идео­ло­гии» (А.А. Зи­новь­ев). Идео­ло­гия ис­ка­жа­ет соз­на­ние, но её волево вы­би­ра­ет че­ло­ве­к, от­ка­зав­шийся от лич­ной сво­бо­ды и от­вет­ст­вен­но­сти, отвергнувший образ Божий в себе.

 

 

Псевдорационализация

 

Идеологическая система является продуктом аберрации – отклонения, искажения сознания, суженияего объёма и содержания, болезненного сосредоточения на одной или нескольких идеях. Идея вырывается из органичного смыслового контекста и наделяется самодовлеющим значением. Тотальная фиксация сознания на частной идее лишает саму идею целостности и органичного содержания. Смысл и значение идеи абсолютизируется – наделяется неограниченным, безусловным значением и вместе с тем опошляется, ибо искажается её культурный контекст и разрушаются её логические связи. Вместе с тем, сверхпреувеличение значения частной идеи разрушает иерархию ценностей: низшее противоестественно возвышается, изначально высокое профанируется. Первоначальный смысл идеи неузнаваемо искажается. С разрушением оснований рушатся все критерии и обессмысливаются все смыслы. Значения слов в идеологических мифах чудовищно произвольны. Власть этих искажённых смыслов сверхъестественна. Люди видят реальность через призму идеологических знаков, обращаются к реальности для подтверждения идеологических смыслов. Система идей, отчужденных от собственного источника, претендующих на абсолютное значение и наделённых искажённым смыслом, – это система идеологии. «Идеологизмом я называю сам факт пленённости и одержимости сознания идеологией, сущность которой всегда в сочетании отвлеченной и утопической идейной схемы с абсолютной верой в её практическую “спасительность” и с фанатическим волевым подчинением ей действительности» (прот. Александр Шмеман).

Идеомания может зародиться от соблазнённости вполне благопристойной идеей, стремления утвердить её единственно верной, отдать себя ей в рабство. Так идеи из вспомогательных рациональных средств превращаются в идеи абсолютные, поставленные выше вечных ценностей, выше человека. Через призмуидеологизированного сознания люди видятся капризно разнообразными, а идея – ясной, очевидной, гармоничной, люди – преходящи и ничтожны, а идеи – вечны и величественны. В подобном восприятии подавлено персоналистическое жизнеощущение, человека охватывает болезнь идеей, идеологическое безумие. «Все идеи обладают способностью превратиться в источник фанатического помешательства – идея Бога, идея нравственного совершенства, идея справедливости, идея любви, свободы, науки. И вот в этом случае живой Бог, живое совершенство, живая справедливость, любовь, свобода, наука исчезают, ибо всё живое существует лишь в полноте, в гармоническом соотношении частей в целом. Всякая ценность превращается в идола, делается ложью и неправдой» (Н.А. Бердяев). Если абстрактная идея Бога вытесняет восприятие Бога Живого, отвлечённая идея человека ставится выше живого человека, идеи свободы, равенства, братства ценятся более чем реальная свобода и суверенитет человека, – это идеологизация жизни. Приидеологической одержимости разрушается органичный контакт с реальностями, предметы отчуждаются от человека выхолощенными идеями о них. Если идея Бога подменяет личное общение с Богом, то это означает идеологизирование религии. Когда догматическое добро вытесняет доброе отношение к людям и саму добродетель, идеологизируется нравственность.

В идеологии идея перестаёт быть мыслью Бога и человека о предмете, метафизической сущностью вещи, её прообразом. Идеологизированная идея – это дьявольская мысль, стремящаяся подменить подлинную природу вещи. Здесь идея из подлинно-сущего обращается в ложно-сущее, а «слова-понятия превращаются в слова-сигналы, слова-заклинания, слова-фальшивки» (Р.Н. Редлих). Можно говорить о сталинизме как о наиболее радикальной форме идеологии, где «высокое и святое используется для вымогательства, когда слово не раскрывает, а прикрывает смысл… Из высоких и светлых слов, означающих идеалы и ценности, сталинизм вынимает их душу и надевает их оболочку, как маску, прикрывающую часто вполне противоположный смысл» (Р.Н. Редлих). Задача идеологических фикций – опустошение смысла слова, подмена реальности, выражаемой словом. В мире идеологии «единство достигается не через полноту, а через всё большую ущербность… Душевная жизнь опрокидывается и фокусируется на одной точке, но точка та совсем не реально воспринимается… Маниакальная одержимость человека одной какой-нибудь идеей, которая есть самая распространённая форма нервного и душевного заболевания, есть ложное состояние сознания и исключительная фиксация на одном осознанном предмете. Болезнь, в сущности, происходит от ложной работы сознания над бессознательным» (Н.А. Бердяев).

Крайне рационалистическое мировоззрение рисует мироздание, человеческое общество и историю в виде механизмов, ибо только механизм может действовать в полном соответствии с рационалистическими формулами. В таком механизме человеку отводится роль детали – винтика, на что благоговейно и соглашается идеологический маньяк. Но поскольку само знание устройства этого механизма наделяет возможностью управлять им, винтик-идеоман начинает ощущать себя демиургом, способным своей волей влиять на «объективный» ход истории. Здесь рационалистическое самоумаление является обратной сторонойтитанической гордыни.

Рациональная идеологическая система апеллирует к низменным, демоническим пластам души, активизирует их системой провоцирующих и стимулирующих сигналов. Поэтому «обаяние» идеологических схем заужает сознание, подавляет нравственное чувство, вытесняет многие черты характера, примитивизирует эмоциональную и интеллектуальную жизнь человека. Уверовавший в истинность идеологических догм теряет чувство реальности, и потому он всегда фанатик – исступленно преданный чему-либо, при этом крайне нетерпимый ко всему иному. Всякая инаковость, непохожесть на идеологическую ирреальностьвоспринимается как измена должному, чуждое и враждебное. Сосуществования в идеологической сфере быть не может, допускается только единоприродное, всё прочее – «аномалия», подлежащая уничтожению:уничтожение классового врага, перековка…

«Фанатизм есть любопытное явление перерождения человеческой психики и злого перерождения под влиянием мотивов, которые сами по себе не могут быть названы злыми и связаны с бескорыстным увлечением идеей или каким-нибудь верованием. Фанатик всегда “идеалист” в том смысле, что идея для него выше человека, живого существа, и он готов насиловать, истязать, пытать и убивать людей во имя “идеи”, всё равно, будет ли это “идеей” Бога и теократии или справедливости и коммунистического строя. Фанатизм есть некоторое умопомешательство, порождённое неспособностью вместить полноту истины… Фанатик есть человек, неспособный вместить больше одной мысли, видящий всё по прямой линии и не поворачивающий головы, чтобы увидеть всю сложность и многообразие Божьего мира. Фанатик не видит человека и не интересуется человеком, он видит лишь идею и интересуется лишь идеей… Фанатизм всегда вытесняет одной идеей все другие идеи, то есть грешит против полноты жизни» (Н.A. Бердяев).

Гармоничное целостное восприятие реальности разрушается при фиксации сознания на частном аспекте.Фиктивная идея заменяет полноту реальности. Религиозные, политические или националистические фанатики являются по существу идеоманами. Человек свободен и целен, когда он предстоит перед Богом Живым и Личным, он превращается в фанатика, когда отдаётся во власть частной идеи. Для фанатика идеи Бога живой Богу перестаёт существовать. Нередко вместо религиозного обращения происходит смена предмета фанатизма – смена идеологии.

Все социальные идеомании утопичны, то есть не только не соответствуют историческим реальностям, но агрессивно нацелены на переделку реальности по заданной идеологеме. «Все большие революции доказывают, что именно радикальные утопии реализуются, более же умеренные идеологии, которые казались более реалистическими и практическими, низвергаются и не играют никакой роли… Осуществление утопий было так же неудачей и вело, в конце концов, к строю, который не соответствовал замыслу утопий… Но в утопии есть динамическая сила, она концентрирует и напрягает энергию борьбы в разгаре борьбы… Утопия всегда заключает в себе замысел целостного, тоталитарного устроения жизни. По сравнению с утопией другие теории и направления оказываются частичными и потому менее вдохновляющими. В этом притягательность утопий и в этом опасность рабства, которое она несёт с собой» (Н.А. Бердяев). Утопии являют собой тотальную одержимость частными аспектами существования, которые навязываются с демонической динамической силой и энергией борьбы разрушения Божьего творения.

 

Таким образом, в идеомании всегда наличествуют две составляющие. С одной стороны,гиперрационализация – абсолютизация определённого набора идей, своего рода обвал в сознании(«вскипевший» разум – кипит наш разум возмущённый). С другой стороны, предельная аффективность, выплеск подпольных стихий. Два полюса идеологии создают в обществе поле одержимости. Как слепые человеческие действия в природном мире неотвратимо возвращаются бедствием, так и порочная игра воли и ума концентрирует ложные смыслы, которые затем насильственно внедряются в души новых поколений и отзываются идеологическим мором. Не случайно в XX век величайших технических возможностей, век информационной цивилизации – широкого доступа к достижениям многих поколений, век обострения унаследованных проблем и нарождения невиданных ранее, именно в век итогов духовные болезни стали более распространёнными и гибельными, чем болезни тела и души. Кажется, что сам дух зла двигал событиями. Мы были очевидцами, как молниеносно распространяются идеологические поветрия, насколько глубоко они поражают различные исторические ареалы, какие невиданные жертвы влекут за собой и как болезненно долог и многотруден период выздоровления.

 

 

Штудии интеллектуальной деградации

 

Идеологическая мания – это рационализированная форма отрицания богочеловечности в христианской цивилизации. Нехристианские культуры не породили систем идеоманий, за исключением, пожалуй, ислама, который является монотеистической реакцией на христоцентричность и персоналистичность христианства. Поэтому современный ислам стремительно и фанатически идеологизируется – ваххабизм. Вне христианской культуры существуют только фрагменты идеологий. Идеологии вырабатывались людьми, воспитанными в лоне христианской культуры и восставшими на христианское Благовестие.

В результате можно сказать, что маниакально идеологическое миросозерцание – это предельно ложный ответ на предельно правильно поставленный вопрос. Это не только умственное заблуждение, но и форма утверждения небытия, богоотрицание и как следствие деперсонализация личности. Какую бы идею или систему идей ни абсолютизировала конкретная идеология, она противостоит возрастанию личностного начала в бытии – Личности Божественной и личности человеческой. Умаляется в идеологии всё, что является носителем персоналистического принципа. Все формы идеологии едины в том, что они отрицают – богочеловеческие основы бытия. Различаются они формой и степенью радикализма при отрицании личностного и утверждении антиличностного. В этом измерении все идеологии выстраиваются в цепь последовательной деперсонализации.

Таким образом, доминанта – господствующая идея – всякой идеомании направлена против христианского персонализма. Все формы идеомании стремятся развенчать вечное достоинство человека и низвести его с небес на землю, и далее – низринуть в ад. То, что при этомабсолютизируется, что провозглашается и более высоким и ценным, чем личность, и есть конкретное содержание идеологии.

Чтобы увлечь человека на край пропасти и заставить низринуться в небытие, дух зла инспирирует искажённую картину действительности. Прежде чем внушить человеку безумие самоистребления, необходимо изменить его духовную природу и замутить сознание. Этому служат интеллектуальные формыидеологии – своего рода штудии духовной деградации, этапы прогрессирующего паралича личности.

Все маниакальные идеологические системы имеют общие признаки: гипертрофия некоей идеи, сведение разнообразия жизни к этому частному принципу, отрицание всего, что не укладывается в идеологическую картину, резкое ограничение сознания, предельная рационализация сферы осмысляемого, что неизбежно сопровождается экзальтированно эмоциональным переживанием идеологемы как истины в последней инстанции. Несколько веков интеллектуальной муштры сделали европейского человека бесчувственным к универсальному смыслу и высшим ценностям, но прилипчиво чувствительным к частностям и к фантазмам всякого рода. В лабораториях европейской мысли формировались различные идеомании, которые русская интеллигенция с энтузиазмом прививала на отечественной почве.

 

Атеизм – это идеология отрицания Теоса, Личного Бога, являющегося Творцом мироздания и наделяющего его смыслом. Отрицая Единую Истину как источник всякой истины, атеизм лишает нравственность всех оснований, обессмысливает жизнь: «Отсутствие Бога нельзя заменить любовью к человечеству, потому что человек тотчас спросит: для чего мне любить человечество?» (Ф.М. Достоевский). Умаление Бога вызывает деградацию человека, ибо «Отрекаясь от Бога, от абсолютной Божественной Личности, человек неминуемо отрекается от своей собственной человеческой личности»(Д.С. Мережковский). На чистом отрицании не построить систему мировоззрения, поэтому атеизм существует как тенденция в составе других идеологических систем.

Материализм утверждает материю в качестве субстанции всей действительности – не только материальной, но душевной и духовной. Это учение отрицает духовное бытие, профанирует всё высшее, небесное. Вечный дух и объективный смысл бытия отринуты, хаотическая же материя наделяется статусом единственной реальности. Материализм разлагает личность разнузданием плотских инстинктов: «Отрекаясь, ради чечевичной похлёбки умеренной сытости, от своего божественного голода и божественного первородства, человек неминуемо впадает в абсолютное мещанство» (Д.С. Мережковский).

Материализм есть приземлённая точка зрения – «пищеварительная философия»  по Достоевскому, не желающая знать никаких других. Очевидно, что материя в материализме существует лишь как выхолощенная фикция. В христианской философии представления о материи несравненно глубже, богаче (в неотомизме, например), реалистичнее, чем в материализме. Чего стоит «гениальное» ленинское определение: «Материя есть философская категория…» Вопреки идеализму материалистов, материя существует сама по себе, а не только в качестве категории.

 

Идеализм, напротив, сводит многообразие действительности к идее, разуму, а материю рассматривает как форму проявления идеи. Если понимать под идеализмом, согласно учебникам по философии вульгарного марксизма, всё, что не является материализмом, то мы – идеалисты. За хулу идеализма – в традиционном смысле слова – можно заслужить славу обскуранта. И действительно, в нашу безыдейную и материалистическую эпоху всякий идеализм выглядит достойным. Многие из нашего поколения проделали путь от марксизма к идеализму и несут в себе благодарность возвышающим ценностям идеализма. Но, по существу, это означает лишь то, что мы пытаемся дотянуться до церковной паперти по тем ступеням, по которым скатывались наши прадеды. Попытка такого подъёма была предпринята в религиозном возрождении начала ХХ века, но прервана насильственно. Сейчас нам вновь предстоит решать проблемы идеализма, но для того, чтобы возвыситься над ними до истин христианства. Идеалистические тенденции сами по себе выглядят привлекательными и идеалистическая установка возвышенной только в религиозно деградировавшем мире. По сути же идеология идеализма расслабляла и разлагала христоцентричный стержень личности.

На начальных этапах религиозного ренессанса идеализм может способствовать возвышению, но, исключая целостное восприятие бытия, он ведёт к закостенению сознания. Ибо бытийны в идеализме только вечные и неизменные идеи, всё прочее сущее, в том числе и человек, есть только преходящая изменчивость – тень бытия. Человеку разрешено быть вечным только в качестве голой идеи, приобщённой к безличной вечной неподвижности. Если материализм гипнотизирует сознание человека величием природных стихий, то идеализм отрывает от мировой плоти, болезненно спиритуализирует сознание, подавляет личность величием холодного мира идей. Вечные идеи идеализма лишены персоналистического духа и диалектики воплощения. И потому грандиозная панорама идеализма несёт на себе налёт призрачности, а строгая красота – искусственности.

Идеализм является примером того, как крайняя степень абсолютизации даже высших идеалов ведёт к искажению реальности. Всё частичное, претендующее на полноту, лишается собственных основ и искажает общую перспективу. В идеализме идеальная сторона бытия подменяет полноту бытия. Поэтому в нём отвлеченная абстракция ценится выше живого конкретного бытия: идея истины, красоты, добра, Бога, человека вытесняет восприятие живой конкретной истины, красоты, добра, Бога, человека. «Греховная диалектика человеческих чувств всегда так ужасна, что она способна все чувства, обладающие высшей ценностью, превратить в ложь и зло. Даже самая идея любви может стать ложью и злом и порождать великие несчастья. Во имя любви творят много зла – и во имя любви к Богу, и во имя любви к человеку, и во имя любви к добру и к идее, особенно во имя любви к добру и к идее. Когда любовь к добру и к идее сталафанатической и отвлечённой, всё погибло, кроме зла, ничего не будет. Любовь к Богу должна быть бесконечной, но когда она превращается в любовь к отвлечённой идее Бога, то она истребительна в своих последствиях. Любовь к человеку не должна иметь границ, но когда она превращается в отвлечённую любовь к идее человека или человечества, делается идолопоклонничеством, то она истребительна и зла. Алкание истины и правды заслуживает блаженства, но когда истина и правда превращаются в отвлечённую идею, враждебную всему живому, личному и конкретному, то последствия этого бывают истребительны и злы» (Н.А. Бердяев).

Идеализм сложился в дохристианском платонизме, и поэтому он не имел специальноантихристианской направленности. Но в сфере христианской культуры становится очевидной его антиперсоналистическая направленность. Традиция идеализма заложена Платоном, гениальные прозрения которого повлияли на многие христианские представления. Но в его учении уже определилось умаление индивидуального, личностного бытия: «Всё учение Платона об Эросе носит характер отвлечённый –отвлечения через восхождение по ступеням от мира чувственного, где даны живые существа, к миру идейному, где возможна лишь любовь к идее, к истине, к красоте, к высшему благу. Платон предлагает жертвовать любовью к живому существу, к личности во имя любви к идеям, к добру, к истине, к красоте. Эрос платонический не персоналистичен, не знает тайны личности и личной любви, он идеалистичен»(Н.А. Бердяев). В сис­те­ме идеалистической онтологии бы­ли сфор­му­ли­ро­ва­ны мно­гие ка­те­го­рии, во­шед­шие в со­кро­вищ­ни­цу хри­сти­ан­ского богословия. Но ос­нов­ной па­фос пла­то­низ­ма – то­таль­ное под­чи­не­ние все­го сущего еди­но­му на­ча­лу. По от­но­ше­нию к веч­но­су­ще­му Еди­но­му все ин­ди­ви­ду­аль­но­сти пре­хо­дя­щи, яв­ля­ют­ся его ото­бра­же­ния­ми, они пред­на­зна­че­ны ра­но или позд­но слить­ся с Еди­ным. Об­ще­обя­за­тель­ное един­ст­во яв­ля­ет­ся за­ко­ном для всех еди­нич­но­стей. Диа­лек­ти­ка – это нау­ка о ра­зы­ска­нии еди­но­го прин­ци­па в ка­ж­дой ве­щи.

В этой кар­ти­не не остаётся мес­та ин­ди­ви­ду­аль­но­му, лич­но­ст­но­му бы­тию: аб­со­лю­тизм Еди­но­го ли­ша­ет еди­нич­ность, как ос­но­ву пер­со­ни­фи­ка­ции, вся­ких суб­стан­ци­аль­ных ос­но­ва­ний. Ин­ди­ви­ду­аль­ность при­над­ле­жит здеш­не­му, не­долж­но­му, при­зрач­но­му ми­ру и при­зва­на к са­мо­от­ри­ца­нию во имя ни­ве­ли­рую­ще­го слия­ния с Веч­ным Еди­ным, ин­ди­ви­ду­аль­ная ду­ша есть не что иное, как ис­те­че­ние уни­вер­саль­ной Ми­ро­вой ду­ши. В ка­ж­дой об­лас­ти жиз­ни нуж­но най­ти еди­ное на­ча­ло, что­бы всё под­чи­нить ему. В об­лас­ти эс­те­ти­че­ско­го – это Кра­со­та, и всё ин­ди­ви­ду­аль­но пре­крас­ное – толь­ко её искажённые от­бле­ски. В об­лас­ти нрав­ст­вен­ной – Бла­го са­мо в се­бе, в об­лас­ти по­зна­ния – Еди­ная Ис­ти­на. Всё земное имеет прообраз на небе в виде идеи. Вся­кая вер­ная мысль и нрав­ст­вен­ный по­сту­пок яв­ля­ют­ся лишь те­нью, ото­бра­же­ни­ем и смут­ным при­по­ми­на­ни­ем их идеи, укоренённой в Едином. В со­ци­аль­ной жиз­ни наиболее общей и преобладающей над всеми другими является идея го­су­дар­ст­ва. Поэтому благу государства то­таль­но под­чи­ня­ет­ся вся жизнь, пе­ред ним ли­ша­ет­ся суб­стан­ци­аль­ных ос­но­ва­ний че­ло­ве­че­ская ин­ди­ви­ду­аль­ность. Людям в обществе ничто не может принадлежать, более того, они сами не принадлежат себе, ибо вся их жизнь должна быть подчинена служению идее общества и государства. Ис­тин­ны­ми людь­ми, людь­ми в пол­ном смыс­ле сло­ва, яв­ля­ют­ся муд­ре­цы, ко­то­рым от­кры­то со­зер­ца­ние этой ис­ти­ны и ко­то­рые поэтому долж­ны быть пра­ви­те­ля­ми го­су­дар­ст­ва. Так родоначальник идеализма породил и первую социальную утопию, основанную на идеомании.

Божественный Платон, христианин до Христа (как именовали его отцы Церкви), создавший систему категорий, которая была положена в основу христианского богословия, вместе с тем, был первым идеоманом, в том смысле, что он первый попал во власть своей главной идеи, крайне гипертрофированной и однобоко интерпретированной. С од­ной сто­ро­ны, Пла­тон – автор гибельной для человечества со­ци­аль­ной уто­пии. С дру­гой же, авторитет в христианской культуре прин­ци­пов антиперсоналистического идеа­лиз­маспособствовал лож­ной ори­ен­тации мысли. Ко­гда ду­хи со­ци­аль­но­го не­бы­тия вы­плес­ну­лись из уто­пии в ре­аль­ность (ком­му­низм, со­циа­лизм, фа­шизм), хри­сти­ан­ская ци­ви­ли­за­ция бы­ла внут­рен­не ос­лаб­ле­на ан­ти­пер­со­на­ли­сти­че­ски­ми тен­ден­ция­ми и не смог­ла про­ти­во­пос­та­вить за­щит­ные цен­но­сти. Этот опыт по­ка­зы­ва­ет, ка­ким об­ра­зом ума­ле­ние лич­но­ст­но­го на­ча­ла раз­ла­га­ет бо­же­ст­вен­ную ос­но­ву в че­ло­ве­ке, куль­ту­ре и пе­ре­рас­та­ет в восс­та­ние на тво­ре­ние Бо­жие и на Са­мо­го Твор­ца.

Сосуществование благородного и пошлого, незаметное перетекание высоких намерений в низменные результаты показательны для истории идеализма. Принципиальное зло антиперсоналистической направленности идеализма очевидно на примере генезиса немецкого идеализма. Культ общего и умаление индивидуального в немецкой классической философии подчиняли личность «абсолютам» всякого рода. Эта тенденция была доведена до рафинированного – утончённого, изощрённого абсурда у Гегеля: общее первично и абсолютно, индивидуальное же вторично и произвольно. «Германская философия, с презрением устраняя всё имевшее сколько-нибудь характер случайности и относительности, схватилась бороться с самим абсолютным и, казалось, одолела его» (Н.Я. Данилевский). Абсолютный дух заменяет Личного Бога и подавляет человеческую личность, является целью всякого развития, источником общеобязательного смысла, гармонии, закона и порядка. Авторитет объективистской установки оказался настолько велик, и она так глубоко внедрилась в немецкий дух, что всё последующее столетие немецкая мысль была захвачена поиском тотального идеала. Полемизирующие друг с другом философские, научные, общественно-политические течения были единодушны в том, что восприняли у Гегеля: индивидуальная жизнь привносит всяческую путаницу, бессмыслицу и произвол, она нуждается в муштре всемирного духа.

Младогегельянцы и Маркс, Шопенгауэр и Ницше, социалисты и Бисмарк – были в поисках единого и общеобязательного идеала. Постепенно целая нация воспитывалась в убеждении, что в индивидуальном, личном – средоточие зла; потому необходимо преодолеть персоналистическое жизнеощущение и подчиниться «общему благу». Гитлер довёл до логического воплощения то, к чему, так или иначе, стремились все: и социалисты, и коммунисты, и нацисты, и либералы, и бюрократия, и буржуа, и Вермахт… Так в одержимом влечении масс к идеологическим фикциям отразился и рафинированный идеализм немецкой культуры.Антиперсонализм немецкого идеализма подготовил в культуре благоприятную атмосферу для нарождения фашизма. Николай Бердяев считал, что склонность немецкого мышления к тоталитаризму вполне оформилась ещё при Канте: «Германский идеализм, в конце концов, и должен был на практике породить жажду мирового могущества и владычества, – от Канта идёт прямая линия к Крупу… Германский дух созрел и внутренне приготовился, когда германская мысль и воля должны направиться на внешний мир, на его организацию и упорядочивание, на весь мир, который германцу представлялся беспорядочным и хаотическим. Воля к власти над миром родилась на духовной почве, она явилась результатом немецкого восприятия мира, как беспорядочного, а самого немца, как носителя порядка и организации. Кант построил духовные казармы. Современные немцы предпочитают строить казармы материальные. Немецкая гносеология есть такая же муштровка, как и немецкий империализм. Немец чувствует себя свободным лишь в казарме. На вольном воздухе он ощущает давление хаотической необходимости… Могущественная, угрожающая всему миру германская материя есть эмансипация германского духа». Это писалось в годы первой мировой войны, когда немецкому тоталитаризму ещё только предстояло развернуться в нацизме.

 

Рационализм в качестве основы основ утверждает рассудок, который из познавательного средства превращается в единственный критерий и последнего судию. Рассудок при этом отрывается от разума, а разум – от Логоса, всё разумное лишается первозданного смысла и значения. Рационализм утверждает неограниченную силу человеческого познания, через которое можно властвовать над всем существующим. Для рационализма нет неразрешимых проблем, есть только ещё не разрешённые. Рационализм утверждает неограниченное господство человеческого разума, против которого уже невозможно апеллировать ни к какой высшей инстанции.

Гипертрофирование рационального разрушает органичную иерархию ценностей. Рационализмантиметафизичен в той степени, в какой схематизирует, механизирует и выхолащивает представления о Божественном, о бытии и человеке – «арифметики губят» (Ф.М. Достоевский). В рационализме неисчерпаемое богатство духа сводится к однозначным формулам, логическим пределом которых являются фантастические утверждения: «животное – автомат» (Декарт), «человек – машина» (Ламметри). Диалектика мирового воплощения личностного духа сводится к детерминированному панлогизму(Гегель). Рационалистическая идеология ограничила содержание разума формализованными категориями. «Рационализм есть не что иное, как отвлечение разума от целостного человека, от человечности, и потому он античеловечен, хотя иногда хотел бороться за освобождение человека» (Н.А. Бердяев).

Европейскому человеку пришлось с философским энтузиазмом вновь открывать многие основательно забытые истины: в пределах чистого разума обнаружить религию, по велению категорического императивавспомнить о совести, в формах практического разума обрести нравственное сознание. Философский переворот Канта оказался попытками вновь укоренить блуждающий и потерявшийся европейский разум в безосновной основе (вещь в себе). Пафос критической философии отражает попыткурационализированного сознания освободиться от добровольно наложенных пут в период секуляризации разума – отпадения его от религиозных оснований бытия. Но свелось всё к переводу рационалистического сознания с языка схоластики на язык логистики. И кончилось тем, что европейскому человеку была прочно привита аллергия к прямым суждениям на темы онтологические и метафизические. Отсюда доминирующая тенденция говорить о главном – вокруг да около, о стержневом – периферийно, мыслить о смыслах не по сути, а в культурных отражениях.

Рационализм – это идеологизирование познавательной активности рассудка. Результатом этого является разрушение иерархии ценностей, примитивизация – нарочитое упрощение учения о бытии, утрата многих важнейших представлений о человеке. Секуляризованный рационализм радикализирует сознание и стимулирует экстремизм. Об этом в ХIХ веке писал Ю.Ф. Самарин: «Революция есть не что иное, как рационализм в действии, иначе – формально правильный силлогизм, обращённый в стенобитное орудие против свободы живого быта. Первой предпосылкой служит всегда абстрактная догма, выведенная априорным путём – обобщением исторических явлений определённого рода. Вторая предпосылка заключает в себе подведение под эту догму данной действительности и приговор над последней, изрекаемый исключительно с точки зрения первой: действительность не сходится с догмой и потому осуждается на смерть. Заключение облекается в форму повеления и, в случае сопротивления, приводится в исполнение посредством винтовок и пушек или вил и топоров, что не меняет сущности операции, предпринимаемой над обществом».

Рационализм оказывается одним из предтеч современного позитивизма. В то же времярационализирование реальности получило развитие в идеологиях коммунизма и социализма. А.С. Хомяков ещё до появления диалектического материализма предсказывал превращение идеалистического рационализма в материалистический рационализм: «Самое отвлечённое из человеческих отвлечённостей – гегельянство – прямо хватилось за вещество и перешло в чистейший и грубейший материализм. Вещество будет субстратом, а затем система Гегеля сохранится, т.е. сохранится терминология, большая часть определений, мысленных переходов, логических приемов и т.д.»

 

Эмпиризм утверждает крайность противоположную: разум сам по себе бессилен, он способен лишь обрабатывать данные опыта. Чувственный опыт (эмпирия) – единственный источник и критерий знания и жизни. Эмпирическая методология познания сыграла революционную роль в становлении науки Нового времени. Но, претендуя на единственно верное мировоззрение, эмпиризм ограничивает сознание. Идеология эмпиризма формирует «научную» картину мира, и этот частный взгляд вытесняет все другие. Эмпирическая концепция сводит сущность человеческого бытия к естественно-природным процессам, ибо только они доступны эмпирическому наблюдению. Онтологические, духовные проблемы оказываются вне поля зрения эмпиризма, а значит, и вне реальности.

 

Позитивизм – предельная и утончённая форма эмпиризма – во всех его модификациях, включая постпозитивизм, приходит к полному отрицанию метафизических основ бытия. Картина мироздания ограничивается и исчерпывается позитивным – чувственно данным, фактическим. Метафизические объяснения объявляются теоретически неосуществимыми и практически бесполезными. Позитивизм называетпсевдовопросами те вопросы, ответы на которые не могут быть проконтролированы, верифицированы – проверены на истинность путём сопоставления с чувственными данными, непосредственным опытом. Духовная реальность для позитивизма не только не познаваема, но является фикцией. Вопросы об истине, о Боге и вечной душе, о личности и её совести, об абсолютных критериях нравственности, о правах и обязанностях человека перед вечностью – не корректны и являются псевдовопросами. Ибо существует только то, что познается опытно, а познаются только эмпирически наблюдаемые явления. В современной позитивистской науке метафизика отрицается как лженаука, ибо ставит бессмысленные псевдовопросы о Боге, о вечности, о смысле бытия, об истине, о сущности и назначении человека, а также даёт ответы, которые не могут быть эмпирически верифицированы, подтверждены. Пережитки метафизики – претензии на раскрытие причин и сущностей – искореняются из науки, которая должна лишь описывать явления и отвечать не на вопрос «почему», а на вопрос «как».

Позитивизм не несёт агрессивного отрицания метафизики, он попросту игнорирует всё метафизическое. Интенция позитивизма – всеобщий скепсис, сомнение в возможности познания реальности. Всё изменчиво и текуче, нет духовных основ бытия, нет единого смысла, нет общеобязательной нравственности. Истина плюралистична, а значит, нет критериев суждения и нет судьи – все правы, и каждый прав по-своему. И этотиндифферентизм – полное равнодушие, безразличие – выдаётся за всеобщую терпимость (толерантность) и даже любовь. Все должны быть терпимы друг к другу потому, что терпеть нечего, да и некому, собственно, так как всё – иллюзорно. В позитивизме многие видят новое откровение человеколюбия, хотя любить предписывается из общего равнодушия ко всему.

Но полный отказ от онтологии – учения о бытии, от сущностей – также может утомить. Поэтому те представители позитивизма, которые гонятся за точностью мысли и сведением концов с концами, нередко тяготеют к материализму. Таковыми были в известной степени Авенариус, Мах, Богданов. Полуматериализм-полупозитивизм – материализм, при критике перетекающий в позитивизм, и обратно. Это наиболее популярная установка «научного» (полунаучного, по Достоевскому) мировосприятия, полностью противоположного христианскому персонализму.

Позитивизм вбирает в себя антиличностные тенденции других идеологий: атеистическое отрицание, материалистическое утверждение, идеалистическую косность и самоуверенность, эмпирическую приземлённость, рационалистическое выхолащивание и формализацию. В позитивизме есть и антиперсоналистическая реакция восточной религиозности: индифферентизм и антионтологизм буддизма. Концепция бесконечного научно-технического прогресса ближе духу вечного круговращения бытия, нежели христианскому историзму. Вместе с тем, претендуя на тотальность, «позитивизм вырос из научного и философского сознания в бессознательную религию, которая стремится упразднить и заменить собою все бывшие религии» (Д.С. Мережковский).

В позитивизме произошло соединение крайнего рационализма с крайним эмпиризмом. Сегоднянеопозитивистская научная методология по существу отказалась от познания бытия. Лингвистический неопозитивизм, например, утверждает, что философские построения навеяны неясностями в национальных языках, философия и ясность мысли – несовместимы. Неопозитивисткая методология современной науки свелась, во-первых, к методу исследования самого метода – языка науки, во-вторых, кверификации – проверке научной осмысленности научных утверждений и их истинности через сравнение с фактами опыта, который в свою очередь сводится к переживаниям, ощущениям субъекта, как изначально данному. Переживания же и ощущения субъекта нисколько не даны изначально, но формируются его техническим вооружением – арсеналом естественнонаучных средств. Но позитивистское мировоззрение не осознаёт того факта, что формирование методов исследования, в конечном итоге, определяетсяпотребительской установкой секуляризованного от абсолютных ценностей общества.

Последовательный позитивизм ведёт к обессмысливанию общей картины мира и роли человека. Индифферентный позитивизм не декларирует свою систему мировоззрения – это некий настрой ума. Духовная болезнь в человеке развивается незаметно для него, нравственные грани личности разлагаются под безобидными формами мысли и поведения. Научно-техническая, техногенная, а ныне и информационная цивилизация как детище позитивистской идеологии усыпляет предоставляемым ею комфортом духовную активность и ответственность человека, подводит человечество к перспективам глобального самоуничтожения.

 

Нирванизм постмодернизма

 

Современной формой интеллектуальной идеологической мании является постмодернизм, который взнуздывает европейский тотальный индифферентизм до восточного нирванизма. На формирование европейских идеологий XX века оказало влияние определённое нирваническое настроение. Рационалистическое и натуралистическое европейское сознание с эпохи Просвещения ориентировано на разрушение ценностей и попрание авторитетов христианской культуры. Богоборческий титанизм Нового времени нуждался в мировоззренческом оправдании, но в самой христианской традиции для этого не находилось достаточных оснований. Этим и объясняется интерес западноевропейского ума к восточной духовности, особенно к буддизму – наиболее атеистической религии. Буддизм предельно анти-теистичен и анти-персоналистичен и будто специально ориентирован на отрицание главной христианской истины о воплощении Бога в человеке – о Богочеловеке, – со всеми вытекающими отсюда следствиями.

Будда учил, что вся человеческая жизнь есть страдания, причиной которых являются желания; спасение заключается в прекращении страданий, которыми оказываются все жизненные проявления – и положительные, и отрицательные. Реальность представляет собой вечный круговорот непостоянных, неустойчивых, мгновенно возникающих и исчезающих состояний. Эти моментальные вспышки жизненной энергии и являются основополагающими элементами реальности – дхармами. Весь мир – это волениепоявляющихся и исчезающих без всякого следа дхарм. Вместе с тем, в некоторых буддийских традицияхдхармы взаимозависимы, жёстко связаны, одни комбинации их следуют за другими, но жесточайшая закономерная связанность элементов бытия, не имеющих никаких признаков свободы, – это другая сторона бессмысленности. В итоге в реальности существует только непостижимая шунья – пустота, которая иллюзорно воспринимается как многообразный мир. В таком представлении нет места ни материальным, ни духовным субстанциям, тем более не может существовать индивидуальная душа как устойчивая целостность,душа – случайное сочленение дхарм. Так же, как в куче зерна нет ничего, кроме самих зёрен, из которых она состоит, так и в душе человека нет ничего, кроме «кучи» дхарм. Практика медитации направлена на прекращение воления дхарм, то есть успокоение всех проявлений жизненной воли и достижения нирваны. Сознание должно освободиться от майи – от всеобщего самообмана, иллюзии реальности; иллюзия личности при этом является наиболее зловредным препятствием в достижении нирваны. Не погашенные воленияоставляют возможность для нового сочленения дхарм и новых рождений человека. Человек, не способный погасить жизненные проявления, обречён на круговорот рождений и смертей – сансару, его душа перевоплощается по законам кармы – судьбы, складывающейся из поступков при жизни.

Строго говоря, картина бесконечных и бессмысленных столкновений и сочленений-распадений атомов-дхарм описывает состояния хаоса. Реальность предстаёт как вечный вулканический хаос, ибо в ней нет ничего не только субстанциального, но даже устойчивого, господствует всеобщая относительность. Основополагающий элемент реальности, буддистская субстанция – дхарма – является антисубстанциальным, нереальным элементом. Естественно, что высшей целью существования в подобном бытии будет освобождение от жизни как пут хаотического прозябания. Таковой целью и является достижение нирваны, буквально означающей успокоение, угасание, отсутствие паутины желаний. Нирвана – состояние абсолютного спокойствия, независимости ни от чего, полной отрешённости от жизни, состояние блаженства, в котором окончательно устраняются все факторы бытия, состояние проникновения в сущность вещей, которое есть созерцание шуньи – непостижимой пустоты. Поскольку в таковой медитации стирается из бытия и сам субъект, способный испытывать состояния блаженства и проникновения в сущность вещей, то подлинно реальна тольконирвана, а все сущее представляет собой иллюзию – майю. Человек не только отрицается как личность, но весь пафос буддизма – от зова в нирвану к утверждению маейобразности бытия – направлен на то, чтобы стереть всякие намеки индивидуального существования из бытия. Наиболее радикальный антиперсонализм в сочетании с радикальным антитеизмом по существу представляет собой полюс религиозности, противоположный христианству как религии Богочеловека. По сути, метафизика буддизма утверждает небытие как таковое. Причём это небытие предельное – не только отрицающее какие-либо качества бытия, но и саму его возможность.

Как и всякая религия, буддизм за века раскололся на множество конфессий, наполнился трактовками, этическими учениями, обрядами и фольклором, которые адаптировались к различным национальным культурам и которые в своём жизнеутверждении «не додумывают» до конца небытийную метафизикубуддизма. Экзотерическая этика буддизма ориентирована на большинство и подобно всем этическим концепциям, учит, как благоустроиться в этом мире. Эзотерическая этика и метафизика буддизма, предназначенная для немногих посвященных, избранных, призывает и учит отряхнуть прах жизни и окончательно сбросить бремя бытия, уподобясь Будде, выйти из круговорота воплощений. Буддистская этика отражает только вершки буддистской метафизики и не вмещает её небытийной интенции. Но инирваническая этика не дает способов метафизического самоистребления человеческого духа, ибо человек не волен уничтожить созданный Богом вечный личный дух. Таким образом, кокетничанье с небытием нужно буддизму не для вхождения в полное небытие, – что боготварной вечной человеческой душенедоступно, а для утверждения ложных форм бытия, – что достижимо вполне. Европейский ум воспринимал в буддизме, прежде всего, то, что соответствовало нигилистической атмосфере европейского общества – антитеистический, антиперсоналистический пафос и апологию небытия. Буддизм давно моден среди европейских интеллектуалов, но помимо этого он оказывает влияние на формирование различных европейских идеологий.

Ес­ли ан­тич­ную религиозность мож­но характеризовать как трагический пес­си­мизм, христианство – как трагический оп­ти­мизм,то буддизм – это бестрагичный пес­си­мизм.

 

Постмодернизм – следующая после позитивизма и неопозитивизма стадия игрового сознания, синтезирующая, вместе с тем, нирваническую духовность буддизма. Если позитивизм утверждает, что вопросы об истине, о вечной душе, о Боге – являются бессмысленными и ложными, то постмодернизм выстраивает такое сознание, в котором подобные вопросы не могут зародиться.Это идеология апофеозаобщества потребления: «Постмодерн означает торжество потребительски-функционального отношения к миру. В нём мир теряет свою устойчивость и сворачивается до одной ускользающей точки взаимодействия между субъективной волей и объективной средой. В этом сущность так называемого американизма» (В.В. Малявин). Постмодернизм легализует в качестве нормы уродствапостиндустриального информационного общества, техногенной цивилизации, в которой«техническая среда превращается в самодовлеющую, развивающуюся по собственным законам систему, отчего личность утрачивает связь с публичной жизнью и погружается в безразличие; политика становится манипулированием информацией и “культурными кодами”; реальное общество постепенно заслоняет виртуальный “сетевой социум” – анонимная, бесформенная общность, не имеющая территории и скрепляемая лишь техническими средствами коммуникации» (В.В. Малявин). Вместе с тем, постмодернистская идеология зачищает (от слова «зачистка») от смыслов мировоззрение современного человека, разоружая его перед угрозой экспансии агрессивно нивелирующего глобализма.

Постмодернизм отрицает духовные реальности, атомизирует жизнь и хаотизирует историю, отвергает всякое целеполагание, стремится всё многообразие бытия свести к бессмысленному множеству языковых игр: чем произвольнее деятельность, тем она ценнее. В полемике с просвещенческим культом разума постмодернизм отвергает всякий разумный подход к реальности. Можно сказать, что постмодернизм додумал до конца выводы из нирванической метафизики буддизма: если реальность сводится к бесконечным вспышкам преходящих элементов, то бессмысленно говорить о каком-либо смысле, цели, нравственности. С позиций всеобщей изменчивости и случайности девальвируются основные категории разума: реальность, истина, человек, история, знание, философия, язык. Не признаются никакие критерии реальности, иерархии смыслов, в том числе ассиметричные оппозиционные пары: высокое – низкое, реальное – воображаемое, субъект – объект, целое – часть, внутреннее – внешнее, поверхность – глубина, Восток – Запад, мужское – женское… Вообще растворяются всякие качественные различия. Любое явление есть продукт времени и случая. Реальность сводится к языковой, текстовой модели, поддающейся бесконечным изменениям и интерпретациям. Вопрос об объективной истине бессмысленен, ибо всякая истина представляет собой лингвистическую, историческую либо социальную конструкцию (дискурс), которая в свою очередь является интерпретацией предшествующих конструкций. Не существует универсальных критериев различения истины и не-истины, прекрасного и безобразного, возвышенного и низменного, добра и зла; поэтому всякие представления об истине, добре, красоте – майеобразны, являются иллюзиями.

Человек децентрируется – не является автономным, самосознающим индивидом, не обладает индивидуальным «я», в душевной жизни культивируется множественность «я». Лишённый убеждений человек деперсонализируется – в нём стирается личность, он сводится к машине желаний, бессознательным импульсам агрессии и насилия (в чём узнаем буддистские дхармы), проявления которых и устанавливают так называемый человеческий порядок. Отрицается наличие всякого субъекта действия, место которого занимают разного рода безличные процессы: потоки желаний и интенсивности, трансагрессия и эротизм, пульсации либидо, тотальная ирония или отвращение. Смысл человеческого бытия – в растворении индивидуальности, в экстазе отдавания себя безличному во всех его измерениях – в нирванизации бытия. «Дерзость постмодернистского непотребства, рассчитанного на всеобщую потребу, точно определяет меру человеческой несостоятельности: в нём человек не просто одинок, а вовсе перестаёт ощущать себя человеком» (В.В. Малявин).

История представляет собой хаос случайных событий, не связанных между собой и не подчиняющихся какой-либо логике и последовательности. Поэтому история не имеет никакой цели и завершённости, это – открытое пространство бесконечных изменений и их интерпретаций. Любая попытка увидеть в истории некое единство, смысл, систематичность, необходимость, непротиворечивость – объявляется актом насилия и подавления, но подавления не личности или индивидуальности, а универсальной плюралистичности, беспорядка, изменчивости. Философии нет, и не может быть в бесконечном множестве равнозначных текстов. В любом тексте всё, что напоминает осмысленный образ, что является самотождественным и самодостаточным, – разлагается фрагментацией, дроблением, хаотизацией в процессе бесконечной плюралистической игры, в поисках всё новых оппозиций, противопоставлений, деталей, нюансов, парадоксов, неорганичных умозаключений. Здесь можно говорить только о философии бессубъектности и бессмысленности. Язык не является нейтральным посредником между мышлением и реальностью, реальность никак не отражается в языке. И язык, и реальность сводятся к тексту, письму; более того, текст, описание и являются единственной реальностью: карта первичнее территории, телевизор формирует общество. Всеобщаятекстуализация реальности представляет собой бесконечное множество повторений-замещений-дополнений по «законам» бессмысленной игры, бытие тотально забалтывается. Для обессмысливания всякого текста навязывается принцип преднамеренного повествовательного хаоса. Впрямую признаётсяинфернальная заданность такой установки: «Текст… в противоположность произведению, мог бы избрать своим девизом слова одержимого бесами (Евангелие от Марка, 5,9): “Легион имя мне, потому что нас много”. Текст противостоит произведению своей множественной, бесовской текстурой, что способно повлечь за собой глубокие перемены в чтении» (Ролан Барт).

В противоположность древнему мифологическому символу мироздания – гармоничному мировому дереву – символом постмодернистского космоса является ризома, которая представляет собой корневище, траву, не имеющую центра и хаотически расползающуюся во все стороны. Вместо корневого, древовидного навязывается плоскостное, децентрализованное, лишённое глубины – пространство, мышление, текст, ибо мир потерял свой стержень. Более того, подлинный мир и не имел никогда бытийного стержня. Вобществе ниспровергаются всякие традиции, авторитеты, легитимности, законы, условности, насаждается настроение всеобщего протеста и тотальной оппозиции. В искусстве постмодернизма культивируются все формы отталкивающего, безобразного, все способы разложения истины, добра, красоты: неопределённость, двусмысленность, фрагментарность, поверхностность, ирреалистичность, гипертрофированная ирония, парадокс, мутация жанров. Произведения искусства направлены на уравнивание значений фактического и фиктивного, высокого и низкого, развенчание канонов. В постмодерновом «подлинном» искусстве господствует атмосфера карнавализации – культ дикого беспорядка, надругательства над возвышенным, осмеяния всех норм… Но и подобная установка оказывается для последовательной постмодернистской эстетики слишком жизнеутверждающей, поэтому декларируется, что творческие потенции культуры исчерпаны и не остается ничего иного, как тиражировать уже однажды созданное. Это удобная идеология для агрессивной посредственности и оправдания творческого бесплодия, почему её апологетами являются производители масскультуры.

Другое измерение постмодернизма проявляется в радикальном бунте против европоцентризма, когда ниспровергаются все ценности и идеалы европейской цивилизации, защищается всё варварское, маргинальное, периферийное, униженное, угнетённое, ущербное: этнические меньшинства, сексуальные меньшинства, политический и религиозный экстремизм, экологический радикализм, женское защищается от мужского. Если модернизм воинственно антитрадиционален и антинормативен во имя утверждения нетрадиционного смысла, языка, образа, авангардной нормы, то постмодернизм тотально отвергает не только традицию, но и возможность всякой нормативности и осмысленности. Если модернизм утверждает новое мировоззрение в противовес традиционным, то постмодернизм отрицает возможность самого мировоззрения в радикальном плюрализме идейных моделей. Если позитивизм определял научное мировоззрение, модернизм – в основном настроение культурного творчества, то дух постмодернизма тотально императивен – он претендует быть не только стилем культуры, но и стилем жизни. Современная техногенная цивилизациястремится не только к постоянной смене технологий, её базовой ценностью является перманентная смена ценностей, то есть полная девальвация ценностей, отрицание ценностей как таковых.

«В постмодерне современность научилась принимать своё собственное отрицание и более того –жить своими нигилистическими импульсами. В постмодерне жизнь может выживать, лишь выделывая собственные маски, притворяясь не-жизнью, имитируя смерть. Так вырисовывается центральная метафора постмодернистского мироощущения: пустыня, пустынное пространство без границ и ориентиров, без заветов и правил, место бесцельного блуждания и бегства от себя. В пустыне нет общества – в ней есть только бомжи, выдающие себя то за тихих обывателей, то за суперменов. От скитаний в пустыне не остаётся ни памятников, ни даже самих следов. В этих скитаниях перестаёшь видеть границу между реальностью и наваждением. Невыносимая пустота пустыни заполнена миражами и фантомами, на постмодернистском жаргоне – симулякрами. В этих фантомах человек постмодерна тайно опознаёт себя, точнее, свою слепоту и ничтожность. Он – из породы мазохистских Нарциссов, которые любят смотреть с отвращением и когда миражи постмодернистской пустыни сливаются в одно безбрежное марево смертной жизни или живой смерти, смутная тревога, не покидающая постмодернистского Нарцисса, срывается в ужас. В пустыне страшно не потому, что там ничего нет, а потому, что там всё пустое. Нужно быть государственным служащим США Френсисом Фукуямой, чтобы благодушно взирать на такой “конец истории”, не замечая зияющей в нём бездны» (В.В. Малявин).

Постмодернизм распространяет позитивистский скепсис в культуру. Это нирванизация бытия на западной почве, с замещением восточного космического пессимизма – западным небытийным оптимизмом. Постмодернизм являет современный тип новоевропейского титанизма – отрицания представлений об Абсолюте и универсуме. Постмодернистские технологии предлагают набор эффективных способов и приёмов фрагментации реальности, хаотизации бытия. В жизни, конечно, достаточно хаотичного, безобрáзного и безóбразного, бессмысленного, но жизнь к этому не сводится. Поэтому постмодернистское мировоззрение, насильственно вымарывающее из сознания высшие пласты реальности, представляет собой идеологическую манию. Диктат этого новомнения допускает крайне утрированные проявления: истина имеет право представляться только в карикатурном виде, а бессмысленность – в апофеозе самоутверждения. Для расслабленного постмодернистского ума всякое осмысленное суждение воспринимается на чувственном уровне как скучное, серое, а потому предельно не интересное, а на интеллектуальном уровне как враждебное и опасное и потому подлежащее тотальной девальвации и осквернению.

Те немногие, кто в атмосфере постпозитивистского разложения сохраняют онтологическое самоощущение и решаются говорить о вечном, как-то стесняются говорить от души и вещают от имени диктующих авторитетов. Здесь неприлично искреннее личное духовное свидетельство. А на секуляризованном краю культуры культивируется разнуздание самости, – чем низменнее, тем оригинальнее и авторитетнее. Либо о божественном как о казарме для духовной муштры или холодном истукане, либо Бога нет, и всё позволено,при этом вседозволенное – принципиально ничтожно и противно.

 

 

Формы социальных идеоманий

 

Идеологии интеллектуальной деградации подготавливают людей к восприятию наиболее агрессивных и тотальных идеоманий – массовых социальных галлюцинаций. С сем­на­дца­то­го го­да в Рос­сии после захвата власти идеологической когортой про­яви­лись раз­лич­ные идеологии социального небытия, отличающиеся сте­пе­нью раз­ру­ши­тель­ной мо­щи и ха­рак­те­ром па­ра­зи­ти­ро­ва­ния на ре­аль­но­сти.

Необходимо оговориться, что термин «социализм» обозначает различные, хотя и переплетенные традиции в общественной мысли и в истории. К XIX веку была сформулирована социалистическая идея солидарности, взаимопомощи людей, справедливого общества, социального, экономического и национального равенства всех людей. Социалистическое общественное устройство должно основываться на приоритете общественной собственности на средства производства, отсутствии эксплуатации, справедливом распределении материальных благ. Коллективистская идеология формировалась в оппонировании либерализму, как идеологии индивидуалистической.

Во все века на здравых социальных концепциях паразитировали идеологические мании, искажающие социалистическую идею для достижения противоположных целей. В начале Великой Французской революции под лозунгами свобода, равенство, братство сформировался кровавый режим якобинской диктатуры. Уже в середине XIX века две «социалистические» традиции размежевались на враждебные лагеря с противоположными задачами. Социал-демократическая европейская традиция оказала и оказывает до сих пор большое влияние на формирование западного общества, уравновешивая крайности экономического либерализма. Но в 1848 году в «Манифесте Коммунистической партии» Карл Маркс и Фридрих Энгельс  отвергли все конструктивные социалистические концепции как оппортунистические, утопические,христианские, мелкобуржуазные. Классики марксизма противопоставляли им принципы истинного, илинаучного социализма. Марксистский социализм и коммунизм как радикальная социальная утопияникогда не ставил перед собой задач достижения справедливого общественного устройства, но успешно паразитировал на социалистических идеалах для достижения противоположных целей. В данном случае термином «социализм» будет именоваться социалистическая идеологическая мания, наиболее явственно выраженная в марксизме.

Социальные формы идеомании паразитируют на стремлении человека реализовать соборный идеал социальной и национальной справедливости. Это – экспансия социального небытия. И.Р. Шафаревич в книге «Социализм как явление мировой истории» анализирует корни такого рода идеологии социализма:

«а) Идея гибели человечества – не смерти определённых людей, но именно конца всего человеческого рода – находит отклик в психике человека. Она возбуждает и притягивает людей, хотя и с разной интенсивностью, в зависимости от характера эпохи и индивидуальности человека. Масштабы воздействия этой идеи заставляют предположить, что в большей или меньшей мере ей подвержен каждый человек; здесь проявляется универсальное свойство человеческой психики;

б) Эта идея проявляется не только в индивидуальных переживаниях хотя бы и большого числа отдельных личностей – она способна объединить людей (в отличие, например, от бреда), то есть является социальной силой. Стремление к самоуничтожению можно рассматривать как элемент психики всего человечества;

в) Социализм – это один из аспектов стремления человечества к самоуничтожению, к Ничто, а именно, его проявление в области организации общества…

По-видимому, социализм является постоянным фактором человеческой истории, по крайней мере, в период существования государства… Мы должны признать социализм одной из самых мощных и универсальных сил, действующих в том поле, в котором разыгрывается история…

Смерть человечества является не только мыслимым результатом торжества социализма – она составляет цель социализма».

К. Маркс с юности был привержен титаническому демонизму, пафос которого и привил к классическому европейскому социализму. В стихах молодой Маркс сформулировал своё инфернальное кредо:

 

Мир, что громоздится меж мной и пропастью,

В силу моих проклятий на века пусть обратится в прах.

Его суровую реальность сожму в руках:

Меня ж объявши, бессловесно да сгинет мир.

Потом потонет в бездонной пустоте,

Вконец погибнет – лишь тогда наступит жизнь!..

 

Адский смрад ударяет мне в голову и наполняет её до того,

Что я схожу с ума, а сердце мое совершенно обновляется…

Я брошу перчатку и увижу, как рухнет этот исполин-пигмей.

Затем я буду шагать по его развалинам

И, давая силу действия моим словам,

Я буду чувствовать себя равным создателю.

 

Существует мнение, что марксизм сформировался под идейным влиянием иудейского мессианизма. Действительно, еврейская мессианская идея была для Маркса одной из формообразующих в его мышлении. В её форму он облекал свой основной жизненный интерес, который, однако, проистекал из других источников. В еврейско-мессианской форме мышления Маркса пролетариат наделялся характеристиками мессии, но не потому, что Маркс считал пролетариат «богоизбранным». В радикально богоборческом сознании Маркса вообще не было места понятию богоизбранности. Избрал пролетариат не Бог, а сам Маркс, претендующий на роль творца. И пролетариат избран Марксом-демиургом как единственно подходящий материал для изготовления орудия мировой революции. Уничижённое положение пролетариата интересовало создателя марксизма не из альтруистических побуждений, а в той степени, в которой это положение спрессовывало социальную агрессию, которой можно было манипулировать. Таким образом, моделировал учение Маркса не еврейский эсхатологизм, а фаустовская энергия богоборчества и титанизм мироразрушения. Марксизм – это агрессивное антихристианство, но не как реакция ветхозаветной религиозности, а как радикальное богоборчество, с налётом форм иудейской эсхатологии.

Итак, влечение к самоуничтожению, выражающееся в социальных формах, является, согласно И.Р. Шафаревичу, последней тайной социализма. В данном случае речь идёт о единой идеологии социального небытия, внутри которой дифференцировались различные течения: коммунизм, социализм, национал-социализм, либерал-большевизм. Любая идея может превратиться в патологическую манию, поэтому предметом идеомании может быть любое мировоззрение. Коммунизм небытийно переориентирует энергию иудейского эсхатологизма. Социализм паразитирует на стремлении к социальной справедливости в формах христианской традиции. Фашизм – это реакция языческого миросозерцания, языческий культ государства и народа. Либерал-большевизм – это болезнь европейского просветительского мировоззрения. В коммунизме призыв к всеобщему разрушению формулируется открыто. В менее радикальных формах идеология навязывает фиктивные цели (социализм) или реальные ценности, но гипертрофированные, превращенные в иллюзии (фашизм), либо смесь фикций и иллюзий (либерал-большевизм). Эти формы идеологии отличаются друг от друга степенью выражения и тотальности духа разрушения, а также характером паразитирования на реальности.

 

Ком­му­ни­сти­че­ская идео­ло­гия как наи­бо­лее то­таль­ная и от­кро­вен­ная дек­ла­ри­ру­ет­ пол­ное разрушение традиционных форм жизни и по­ра­бо­ще­ние че­ло­ве­ка. Название «ком­му­низм» (от лат. communism – об­щий) декларирует, что идео­ло­гия долж­на быть рас­про­стра­не­на на всех и на всё, при­зва­на сте­реть ка­че­ст­вен­ные раз­ли­чия ме­ж­ду всеми реа­лия­ми: между на­циями и со­словиями, го­ро­дом и де­рев­ней, ме­ж­ду ум­ст­вен­ным и фи­зи­че­ским тру­дом, – всем, что создаёт мно­го­об­ра­зие жиз­ни. Этот ме­ха­низм все­об­ще­го ни­ве­ли­ро­ва­ния именуется но­вой жиз­нью. Пол­ное искоренение ре­ли­гии – ос­но­ва­ния че­ло­ве­че­ской куль­ту­ры – долж­но при­вес­ти к раз­ви­тию всех форм куль­ту­ры. Коммуно-социализм вытравливает национальное самосознание, нивелирует национальные различия. «Социализм обезличивает национальное начало и подъедает национальность в самом корне» (Ф.М. Достоевский). Окон­ча­тель­ное сти­ра­ние ка­че­ст­вен­но­го раз­ли­чия ме­ж­ду людь­ми оз­на­ча­ет соз­да­ние но­во­го все­сто­рон­не раз­ви­то­го че­ло­ве­ка. И, на­ко­нец, «раз­ви­тие об­ще­ст­ва окон­ча­тель­но пре­вра­тит­ся в соз­на­тель­ный, пла­но­мер­но на­прав­ляе­мый про­цесс». Этот мировой «про­кат­ный ста­н» должен при­вести к то­му, что «бу­ду­щее ком­му­ни­сти­че­ское об­ще­ст­во бу­дет по­сто­ян­но из­ме­няю­щим­ся, ди­на­мич­но раз­ви­ваю­щим­ся об­ще­ст­вом».

Ци­та­ты взя­ты из статьи «коммунизм» в Фи­ло­соф­ской эн­цик­ло­пе­дии, но по­доб­ной “диа­лек­ти­кой” бы­ли на­пол­не­ны не­дав­но все тру­ды по гу­ма­ни­тар­ным про­бле­мам. За бес­смыс­лен­ны­ми фор­му­ли­ров­ка­ми про­гля­ды­ва­ет не­коевсе­ох­ва­ты­ваю­щее стрем­ле­ние к осознанию и ис­тол­ко­ва­нию дей­ст­ви­тель­но­сти. Идеа­лы ком­му­низ­маапо­фа­тич­ны (от­ри­ца­тель­ны) и эс­ха­то­ло­гич­ны (за­пре­дель­ны) по от­но­ше­нию ко все­му су­ще­му. Ком­му­низм уст­рем­лен не к че­му-то кон­крет­но­му, но за пре­де­лы вся­кой кон­крет­но­сти – в свет­лое бу­ду­щее, лишённое ка­че­ст­вен­ной определённо­сти и пред­став­ляю­щее со­бой не ­что иное, как не­бы­тие.

Ком­му­низм – это всепоглощающая во­ля к смер­ти, в нём «настроение гибели и разрушения мира… составляло основную внутреннюю мотивировку» (И.Р. Шафаревич). Это предельная одержимость небытием, вплоть до самоуничтожения (и как один умрём в борьбе за это). В полном объёме коммунизм нигде воплотиться не мог, так как это привело бы к полной гибели захваченного общества и самоуничтожению коммунистического режима. В историческом плане коммунизм есть наиболее последовательная антибытийная агрессия. Различие коммунизма и социализма в истории – в радикальности, в степени разрушения. Пока мир жив, коммунизм возможен только как всплески безумного самоистребления. Россию обрушили в коммунизм при военном коммунизме и в 30-е годы.

 

Со­циа­лизм со­блаз­ня­ет ил­лю­зия­ми социального равенства и справедливости, фикциямиматериального процветания. Чтобы подвести человека к пропасти небытия, идеология формулирует идеалы, почерпнутые в реальности, но лишённые подлинного смысла. В социализме самые возвышенные идеи приобретают ложный характер. Великий Инквизитор у Ф.М. Достоевского «видит, что надо идти по указаниям умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтобы они как-нибудь не заметили, куда их ведут».

В социализме «за официальным, экзотерическим исповеданием веры стоит подлинное, нигде прямо не выраженное эзотерическое исповедание. Оно скрыто, потому что по своим свойствам не может быть возвещено прямо, по крайней мере, до той поры, пока коммунизм не овладеет всем миром» (Р.Н. Редлих). Идеология социализма заменяет всякий положительный идеал иллюзией или фикцией.

В развитом социалистическом обществе в СССР были наглядно воплощены «блага» социализма. То, что объ­яв­лялось це­лью со­циа­лиз­ма, ра­ди ко­то­рой при­но­силось в жерт­ву мно­го­об­ра­зие жиз­ни, под­ле­жало разрушению в пер­вую оче­редь. Ни в од­ном со­циа­ли­сти­че­ском об­ще­ст­ве не бы­ло сво­бо­ды, брат­ст­ва, ра­вен­ст­ва. Свободой в социализме именуется рабство, равенством – полная нивелировка для отверженных и привилегии для избранных, братством – закон, по которому сын предает отца, жена доносит на мужа, брат уничтожает брата. Ни­где не было и не мо­жет быть по при­ро­де ве­щей ма­те­ри­аль­но­го про­цве­та­ния бла­го­да­ря марксистскому со­циа­лиз­му. За­то экс­плуа­та­ция че­ло­ве­ка че­ло­ве­ком при­об­ре­та­ет в об­ще­ст­ве, где со­циа­лизмпо­стро­ен пол­но­стью (ста­лин­ские 30-е го­ды), не­ви­дан­ные, чу­до­вищ­ные фор­мы.

Ни­ко­гда в со­циа­ли­сти­че­ских об­ще­ст­вах власть не при­над­ле­жа­ла тру­дя­щим­ся. Един­ст­вен­ная более или менее реа­ли­зо­ван­ная дог­ма при со­циа­лиз­ме – это «об­ще­ст­во, воз­ник­но­ве­ние и раз­ви­тие ко­то­ро­го не­раз­рыв­но свя­за­но с ру­ко­во­дя­щей, на­прав­ляю­щей дея­тель­но­стью мар­кси­ст­ско-ле­нин­ских пар­тий, иду­щих в аван­гар­де со­ци­аль­но­го про­грес­са, мо­би­ли­зую­щих и ор­га­ни­зую­щих мас­сы на но­вые по­бе­ды в де­ле со­циа­ли­сти­че­ско­го строи­тель­ст­ва» («Фи­ло­соф­ская эн­цик­ло­пе­дия», ста­тья «Со­циа­лизм»).

Со­циа­лизм по­ра­бо­ща­ет че­ло­ве­ка искажённым со­ци­умом, по­это­му он по су­ще­ст­ву асо­циа­лен. Со­циа­ли­сти­че­скую ре­во­лю­цию пра­во­мер­нее на­зы­вать ан­ти­со­ци­аль­ным пе­ре­во­ро­том, ибо она унич­то­жа­ет ор­га­нич­ные со­сло­вия, со­ци­аль­ные груп­пы, разрушает традиционный жизненный уклад. Эту идео­ло­гию мож­но на­зы­вать со­циа­ли­сти­че­ской толь­ко по фор­мам и сред­ст­вам раз­ру­ше­ния лич­но­сти.

В мар­ксистском социализме нет и ни­ко­гда не бы­ло час­тич­ной прав­ды, а тем более идеи со­ци­аль­ной спра­вед­ли­во­сти, ко­то­рую ви­де­ли в нём не­ко­то­рые рус­ские хри­сти­ан­ские фи­ло­со­фы (Г.П. Фе­до­тов, Н.А. Бер­дя­ев, прот. Сер­гий Бул­га­ков). Марксистами со­циа­лиз­м рассматривался как этап в построении коммунизма, при котором никогда не боролись за со­ци­аль­ную спра­вед­ли­во­сть, ни­где в ми­ре не прибавилось процветания благодаря ему. Он лишь па­ра­зи­ти­ро­вал на стрем­ле­нии лю­дей к со­ци­аль­ной спра­вед­ли­во­сти и вёл грандиозную социальную демагогию. Это не ос­ле­п­ле­ние со­зи­да­ни­ем, но одер­жи­мость раз­ру­ше­ни­ем под ло­зун­га­ми со­зи­да­ния. То, что называется социализмом в Западной Европе – большая степень государственного регулирования экономики (в частности, шведская модель) – это совершенно другая реальность, именуемая тем же термином.

Материальное процветание по природе вещей невозможно в атеистическом материалистическом обществе, ибо для производства материальных благ необходимы духовные или хотя бы идеальные мотивы, стимулы, силы: «Производство, создающее благосостояние и возможность пользоваться материальным комфортом и благами жизни, может осуществляться систематически и эффективно только в таких обществах, где есть моральные элементы и движущие силы, такие, как взаимопонимание и порядочность, уважение справедливости и признание взаимных обязательств, забота об общественном всеобщем благе. Там, где не хватает таких элементов и стимулов, там человеческий труд начинает количественно уменьшаться и качественно ухудшаться, всякому взаимодействию препятствует взаимное недоверие; под влиянием эгоизма отдельных индивидов распадаются социальные связи и нарушаются те пружины, которые поддерживают социальные стремления; там уменьшается и само материальное богатство, пересыхают глубиннейшие источники средств к существованию… Народ, который остался сегодня без чести, завтра останется без хлеба» (Э. Олешко).

 

Фа­шизм не при­зы­ва­ет к са­мо­ис­треб­ле­нию впря­мую (как ком­му­низм), не за­ни­ма­ет­ся строи­тель­ст­вом социальной уто­пии (как со­циа­лизм). Он абсолютизирует ре­аль­ные цен­но­сти, но пре­дель­но ограниченные, что пре­вра­щает их в идо­лов и ­вызывает раз­ру­ши­тель­ные по­след­ст­ви­я для всего общества. Фа­шизм – это ги­пер­тро­фи­ро­ва­ние мо­щи го­су­дар­ст­ва (эта­тизм) и абсолютизация конкретной на­ции (шо­ви­низм).

В эта­тиз­ме го­су­дар­ст­во – всё, че­ло­век – ни­что: «Для фа­ши­ста всё в го­су­дар­ст­ве, и ни­что че­ло­ве­че­ское и ду­хов­ное не име­ет цен­но­сти вне го­су­дар­ст­ва. В этом смыс­ле фа­шизм то­та­ли­та­рен, и фа­ши­ст­ское го­су­дар­ст­во, син­те­зи­руя и объ­е­ди­няя все цен­но­сти, ин­тер­пре­ти­ру­ет их, раз­ви­ва­ет и при­да­ёт си­лы всей жиз­ни на­ро­да» (Мус­со­ли­ни).

Органичное назначение го­су­дар­ст­ва – ско­вы­вать со­ци­аль­ный ха­ос и аг­рес­сию, по­ла­гая гра­ни­цы доз­во­лен­но­го, за­щи­щать пра­ва, сво­бо­ды и дос­то­ин­ст­во че­ло­ве­ка, соз­да­вать ус­ло­вия для его са­мо­реализации. При неестественном преувеличении роли государства безмерно усиливаются его репрессивные и силовые функции, что требует милитаризации. Гипертрофированная же военная машина толкает к внешней экспансии. Этатизм – это неизбежная война. Всевластие государства – тоталитаризм – изнуряет силы общества, ввергает народ в военные авантюры и приводит, в конечном итоге, к крушению государства.

В шовинизме сво­бо­да и су­ве­ре­ни­тет лич­но­сти, са­мо­цен­ность че­ло­ве­че­ской жиз­ни при­но­сят­ся в жерт­вуна­цио­на­ли­сти­че­ско­му идо­лу. Во Хри­сте «нет раз­ли­чия ме­ж­ду Иу­де­ем и Ел­ли­ном, по­то­му что один Гос­подь у всех…» (Рим. 10.12). Но в земной жиз­ни вне на­цио­наль­ной куль­ту­ры не­воз­мож­но ро­ж­де­ние и возра­ста­ние лич­но­сти. На этом и на естественных патриотических чувствах па­ра­зи­ти­ру­ет идеология, взнуз­ды­вая их дона­цио­на­лиз­ма – на­цио­на­ли­сти­че­ско­го эго­из­ма, диктующего негативное отношение к другим народам и ве­ду­ще­го к националистической изо­ля­ции, и далее до шо­ви­низ­ма – край­ней, аг­рес­сив­ной сте­пе­ни на­цио­на­лиз­ма, стре­мления к геноциду дру­гих народов.

Для шовиниста война – это благо: самоутверждение «великой» нации при подавлении «низших». Разрушая здоровые жизненные начала и мобилизуя национальные заблуждения и пороки, шовинизм ведёт к вырождению нации. Шовинистическая фобия – состояние страха и ненависти, и милитаристский угар– это война против всех и верный путь к самоистреблению нации. Это настолько очевидно доказано историей, что возникает вопрос: всегда ли народ отдаётся фашистской мании добровольно, не толкают ли его к этому силы, заинтересованные в его гибели?

Итак, фа­шизм суммирует ми­фо­ло­гию и энер­гию эта­тиз­ма и шо­ви­низ­ма. Один из по­лю­сов мо­жет до­ми­ни­ро­вать: эта­ти­ст­ский (италь­ян­ский фа­шизм) или шо­ви­ни­сти­че­ский (на­цио­нал-со­циа­лизм в Гер­ма­нии). Эти сти­хии не все­гда еди­ны, мо­гут раз­ви­вать­ся по­этап­но, под­кре­п­ляя друг дру­га или временно вра­ж­дуя ме­ж­ду со­бой.

Со­циа­лизм и ком­му­низм на­прав­ле­ны на унич­то­же­ние хри­сти­ан­ской Все­лен­нойи яро­ст­но атеи­стич­ны. Фа­шизм ме­нее то­та­лен, чем со­циа­лизм-ком­му­низм, и религиозно индифферентен. При фа­ши­ст­ском ре­жи­ме кон­тро­ли­ру­ют­ся те сфе­ры, ко­то­рые спо­соб­ст­ву­ют на­ра­щи­ва­нию мо­щи на­ции и го­су­дар­ст­ва, и унич­то­жает­ся всё, что фак­ти­че­ски это­му со­про­тив­ля­ется. Ре­ли­гия, куль­ту­ра и эко­но­ми­ка не по­дав­ля­ют­ся в той степени, в какой не ме­ша­ют за­да­чам ре­жи­ма. При фа­шиз­ме сфе­ра то­таль­но­го кон­тро­ля су­же­на, но гра­ни­цы за­пре­тов мо­гут фик­си­ро­вать­ся жёст­че, чем при ком­му­но-со­циа­лиз­ме, а их на­ру­ше­ние ка­рать­ся бо­лее сви­ре­по.

Фашизм паразитирует на реальностях, которые сформировались до возникновения христианства. Этодохристианская форма небытийной социальной идеологии. К фашизму можно отнести утопии Платона («Государство»), Т. Мора, Т. Кампанеллы, Фурье и то, что И.Р. Шафаревич называет государственным социализмом (государственные системы Месопотамии, Древнего Египта, Древнего Китая, империя инков, государство иезуитов в Парагвае).

Фашизм в сферах, подлежащих его контролю, по степени агрессивности и жестокости не уступает социализму. Социализм и коммунизм – более небытийные формы идеологии потому, что они направлены наразрушение христианского космоса. Это непосредственное восстание на творческий акт Бога. Поэтому социализм и коммунизм, в отличие от индифферентного фашизма, яростно атеистичны. К социалистическо-коммунистической форме идеологии можно отнести описанные у И.Р. Шафаревичареволюционный, эсхатологический социализм гностических и средневековых ересей, учение Мюнцера, марксизм.

Фа­шизм мень­ше по­ра­жа­ет пси­хо­ло­гию лю­дей, поэтому от него лег­че ос­во­бо­дить­ся. В Ита­лии и да­же в Гер­ма­нии срав­ни­тель­но лег­ко из­жи­ва­лась общественная одержимость. В стра­нах со­циа­лиз­ма ос­во­бо­ди­тель­ное дви­же­ние осоз­на­ёт се­бя сна­ча­ла в рам­ках идео­ло­гии (со­циа­лизм с че­ло­ве­че­ским ли­цом, гу­ман­ный со­циа­лизм, пе­ре­строй­ка). За­тем об­ще­ст­во об­ре­че­но прой­тиме­нее напряжённые идео­ло­ги­че­ские кру­ги, в том чис­ле и со­блазн фа­шиз­мом, и прель­ще­ние ан­ти­ком­му­ни­сти­че­ской ли­бе­раль­ной уто­пи­ей. От­сю­да про­цесс оз­до­ров­ле­ния бо­лее дли­те­лен, про­ти­во­ре­чив, неизбежны ре­ци­ди­вы.

Идео­ло­гии со­ци­аль­но­го не­бы­тия соз­да­ют по­ле прель­ще­ния, в ко­то­ром ос­во­бо­ж­де­ние от од­ной из их форм чре­ва­то впа­де­ни­ем в дру­гую. Это сво­его ро­да ис­то­ри­че­ская во­рон­ка, по­пав­ший в неё на­род не при­над­ле­жит се­бе, вихрь идео­ло­ги­че­ско­го по­мут­не­ния неминуемо вле­чёт его на дно. Например, фа­шизм в Германии и либерал-большевизм в девяностые годы ХХ века в России ут­вер­ждались на вол­не ан­ти­ком­му­ни­сти­че­ской сти­хии. Раз­ло­же­ние ком­му­низ­мом тра­ди­ци­он­ных форм жиз­ни вы­зы­ва­ет в об­ще­ст­ве бо­лез­нен­ную ре­ак­цию са­мо­со­хра­не­ния. Ком­му­низм раз­мы­ва­ет на­ро­ды в ин­тер­на­цио­на­лиз­ме, ру­шит тра­ди­ци­он­ную го­су­дар­ст­вен­ность, се­мью, нрав­ст­вен­ность. В от­вет фа­шизм экс­плуа­ти­ру­ет идеа­лы на­цио­наль­но­го ве­ли­чия и го­су­дар­ст­вен­но­го мо­гу­ще­ст­ва, креп­кой се­мьи и дис­ци­п­ли­ни­ро­ван­но­го об­ще­ст­ва(за­кон и по­ря­док). Гит­лер и Мус­со­ли­ни в полную силу ис­поль­зо­ва­ли ан­ти­ком­му­ни­сти­че­скую ис­те­рию об­ще­ст­ва. Коммунизм подавляет свободу, в ответ либерал-большевизм прельщает ан­ти­ком­му­ни­сти­че­ской ри­то­ри­кой и необузданными свободами, громоздя очередные бас­тио­ны идео­кра­ти­и – режима власти идеологии.

Нацизм – идеология, соединяющая социализм с крайним национализмом и расизмом.

 

Либерал-большевизм девяностых годов ХХ века навязывал псевдолиберальные ценности, фальсифицировал понятия свободы, демократии, рынка. Он не имеет отношения к подлинным идеалам либеральной демократии, так же, как социализм – к социальному равенству и справедливости. Если коммуно-социализм – это антирыночная утопия, то либерал-большевизм – это утопия рыночная, также насаждаемая средствами государственного принуждения.

Либерал-большевизм внедряет примитивные ценности общества потребления, разнуздывает хищнические инстинкты, оправдывая их разного рода мифами: первоначальное накопление капитала всегда и везде проходило криминальными способами, но в последующих поколениях капиталисты служат общественным интересам; чем больше в обществе очень богатых людей, тем более благоденствует общество в целом… В отличие от агрессивного интернационализма в коммунизме и агрессивного национализма в фашизме, либерал-большевизм разлагает остатки традиционного религиозно-нравственного космоса, обволакивая сознание общечеловеческими ценностями, единым мировым пространством.

При видимой про­ти­во­по­лож­но­сти ком­му­но-социализму и фа­шиз­му либерал-большевизм имеет с нимиоб­щую при­ро­ду: атеизм и аг­рес­сив­ную ан­ти­ду­хов­ность; обман и демагогию, им­мо­ра­лизм, бес­прин­цип­ность, воз­ве­ден­ные в прин­цип; ог­ра­ни­чен­ность и ра­зо­рван­ность соз­на­ния, склон­но­го к раз­но­го ро­да фо­би­ям, мас­со­вым пси­хо­зам, ис­те­ри­ям; ат­ро­фи­ро­ван­ность пра­во­соз­на­ния, ис­то­ри­че­ской па­мя­ти и на­цио­наль­но­го са­мо­соз­на­ния; пар­тий­ный под­ход, без­жа­ло­ст­ное от­но­ше­ние к идей­ным про­тив­ни­кам, ко­то­рые вос­при­ни­ма­ют­ся как не­лю­ди. В лю­бой раз­но­вид­но­сти идео­кра­ти­че­ский ре­жим спо­со­бен пра­вить толь­ко на­си­ли­ем и ло­жью, ли­бо ло­жью и на­си­ли­ем.

 

Последовательность идеологической экспансии: коммунизм, социализм, фашизм либо либерал-большевизм – отражает от­сту­п­ле­ние сил со­ци­аль­но­го не­бы­тия, воз­рас­таю­щую связь с ре­аль­но­стью, но и боль­шую сте­пень мас­ки­ров­ки. Со­циа­лизм дей­ст­ви­тель­но низ­шая ста­дия ком­му­низ­ма, но в дру­гом из­ме­ре­нии. Фа­шизм в свою оче­редь ус­ту­па­ет в мо­щи, то­таль­но­сти со­циа­лиз­му. В ис­то­рии эти фор­мы в той или иной сте­пе­ни сме­ши­ва­ют­ся, но с яв­ным пре­об­ла­да­ни­ем од­ной из них. Идео­ло­гия опу­ты­ва­ет ду­шу че­ло­ве­ка, ис­поль­зуя ма­лей­шее рас­слаб­ле­ние, что­бы в лю­бой доступной фор­ме вне­дрить­ся в ор­га­низм на­ро­да и лич­но­сти. Оч­нёт­ся че­ло­век от ком­му­ни­сти­че­ско­го бе­зу­мия все­ис­треб­ле­ния, идео­ло­гия со­блаз­ня­ет его фее­ри­ей со­циа­ли­сти­че­ской пе­ре­ков­ки; ус­та­нет от фик­тив­ных пе­ре­стро­ек, его увлекаютидеа­ла­ми не­обуз­дан­но­го по­треб­ле­ния ли­бо втя­ги­ва­ют в идо­ло­по­клон­ст­во на­цио­наль­но­му ве­ли­чию и го­су­дар­ст­вен­но­му мо­гу­ще­ст­ву. Ос­во­бо­ж­де­ние от жё­ст­ких форм идео­ло­гии может про­хо­дить че­рез бо­лее мяг­кие фор­мы, но на ка­ж­дой сту­пе­ни это­го пу­ти об­ще­ст­во ждут но­вые ис­ку­ше­ния.

Более того, идеологические увлечения – не безобидная игра ума. Идеализм привлекает красотой построений, рационализм увлекает последовательностью и доказательностью, эмпиризм – очевидностью, атеизм – принципиальностью, материализм – основательностью, позитивизм – терпимостью. На каждом этапе ничто не настораживает, нет ничего пугающего. Но это ступени последовательного обольщениясознания и совести, деградации личности.

Атеизм лишает душу бытийных корней, заглушает совесть. Материализм снижает и примитивизирует жизненные интересы и идеалы. Увлечение социалистическими фикциями и иллюзиями могло утвердиться только в материалистическом мировоззрении. Рационализм высушивает душу, формализует и сужает сознание, внушает уверенность в возможности арифметического решения всех проблем. Эмпиризм развязывал руки для бездумных экспериментов над живым и над жизнью. Позитивизм же воспитывал «мудрое» равнодушие ко всему происходящему у той части общества, которая имела возможность что-то понять и сопротивляться.

К тому времени, когда идеологии открыто декларируют свои цели, совесть человека уже настолько притуплена, а сознание замутнено последовательной деперсонализацией, что человек не слышит губительного смысла идеологических лозунгов. Сначала – всемирная социалистическая революция для счастья всего человечества. Отсюда – нравственно то, что служит революции. Кто не служит – классовый враг и выпадает из сферы нравственного отношения: если враг не сдается – его уничтожают. Самоуспокоение палачей – революцию в перчатках не делают. Чтобы оправдать тот факт, что в маховик революции попадают и не враги: лес рубят – щепки летят.

Люди, так думающие, продолжают рожать детей и даже способны их любить, могут целеустремленно работать, проявлять какие-то человеческие качества, но в главном они уже нелюди, ибо ощущение самоценности и неприкосновенности человеческой жизни ими утрачено. Всякий человек остаётся для них нужным и полезным только в тот момент и в той степени, в какой он является носителем и воплощением идеологической нормы: классовой солидарности и непримиримости, революционного энтузиазма и бдительности, социалистического труда и потребления, коммунистического сознания.

Отменены незыблемые основы бытия человека, поэтому нет ничего недозволенного. Подобная дегуманизация не знает пределов: идеологические критерии санитарного диагноза – свой или чужой – перманентно меняются вслед за изменением направления генеральной линии идеологической власти. Линия же эта представляет собой указатель тех сфер жизни и тех слоёв общества, которые в данный момент назначены к идеологической перековке либо уничтожению. В «мясорубку» чистки отправляются бесконечные ряды всё новых врагов. Эта идейная одержимость не имеет внутреннего ограничения, иидеологическая гильотина сама остановиться не может. Конечная цель экспансии – самоистребление после уничтожения всего и вся.

 

 

Апофеоз идеомании

 

Формирование психологии идеологического избранничества можно проследить по книге И.Р. Шафаревича «Социализм как явление мировой истории», начиная с утопии Платона «Государство». Прежде всего, выделяется класс посвящённых, или избранных, остальные делятся на приближённых и отверженных.Посвящённые – группа эзотериков, приобщённых к тайным целям и методам тотального идеологического служения. Идеологические маньяки являются носителями идеологического откровения, их потребности оказываются требованиями самой идеологии. Приближённые служат слепым орудием посвящённых, или материалом идеологического переустройства. Наиболее заслуженные из них могут стать посвящёнными. Неугодные же отбрасываются в отверженные. Отверженные – большая часть живущих – принципиально чужды идеологии; сопротивляющиеся из них подлежат уничтожению, оставшиеся – порабощению режимом лжи и насилия. От рождения и до смерти отверженный отвержен и путь впосвящённые ему закрыт. Иногда отверженный может пробиться в приближённые, но и здесь он на подозрении по происхождению.

Избранные и посвящённые погружены в особое идеологическое поле, где культивируются античеловеческие качества. Прежде всего, идеомания ведёт к отрыву от традиционной культуры и её истоков. Духовно-нравственная деградация сопровождается созданием псевдокультуры, которая разрушает дисциплинирующие нравственные устои, раскрепощает демонические влечения. Идеологически посвящённыйпредставляет собой тип духовного отщепенца, могущего происходить из любой социальной группы. Его мироощущение формируется вне укоренённости в истории, культуре, традициях.

В «Государстве» Платона существует разделение на философов (посвящённые), стражников(Приближённые), ремесленников и земледельцев (отверженные). Первые создают законы. Их «страстно влечёт к познанию, приоткрывающему им вечно сущее и не изменяемое возникновением и уничтожением бытие». Философы пополняются за счёт лучших стражей. Им принадлежит неограниченная власть в государстве. Стражники и воины – охраняют законы, лучшие их качества – это «качества сторожевой собаки». Ремесленники и земледельцы никогда не могут стать стражниками.

В христианской ереси катаров совершенные (посвящённые) составляли эзотерическую часть секты.Верящие (приближённые) должны были относиться к совершенному как к божеству и поклоняться ему.Совершенным было открыто всё учение секты вплоть до крайних её взглядов. Для самовоспитания они в мирской жизни должны были соблюдать многочисленные запреты. Верящие обязаны были содержатьсовершенных. Отверженные же – это большая часть людей, души и тела их являются порождением зла. Они не имеют надежды на спасение и обречены погибнуть.

Ярко выражена психология избранничества в секте XIII–ХIV веков «Свободные духи». Свободный дух– «это царь и властелин всего сущего, ему принадлежит всё, и он может им распоряжаться по своему усмотрению». Свободные духи безгрешны и свободны от моральных ограничений. Ничто, совершённое плотью такого человека, «не может ни уменьшить, ни увеличить его божественности». Поэтому он может предоставить ей полную свободу: «Пусть лучше погибнет целое государство, чем он воздержится от того, что требует его природа».

В ХV веке у таборитов верные, избранники Божии, апостолы (посвящённые) требовали уничтожения всех злых, врагов Божиих (отверженных). Действовать при этом было необходимо «ревностно и жёстко».

В ХV веке у анабаптистов избранные – это святые, чистые, которые свободны от всех запретов.

Все христианские секты и в этом измерении насаждали антихристианский дух.

Томас Мюнцер в XVI веке утверждал, что власть Бога на земле – это власть избранных (община, церковь, господство избранных). Этот народ является зеркалом всего мира. Для различения добра от зла, Бога от дьявола все должны довериться избранному. Он же «должен изложить откровение и идти вперёд, во главе». Приближённые должны исполнять роль меча для истребления безбожников. Безбожники же (отверженные) не имеют права жить, «разве только избранные им это позволят».

В XVI веке у Томаса Мора замкнутое сословие отцов (посвящённых) руководит государством, которое регулирует всю жизнь в стране. Главное занятие их состоит в «заботе и наблюдении, чтобы никто не сидел праздно, а чтобы каждый усердно занимался своим трудом». Сами они освобождены от трудовой повинности. Отверженных Томас Мор характеризует так: «Простой народ с его тупой сообразительностью не в силах добраться до таких выводов, да ему и жизни на это не хватит, так как она занята у него добыванием пропитания».

В «Городе Солнца» Томаса Кампанеллы (XVI–нач. XVII в.) Верховный правитель, называемый такжеСолнцем, Метафизиком, – это самый учёный человек общества, знающий «историю всех народов, все обычаи, религиозные обряды, законы», знакомый со всеми науками. При Метафизике каста посвящённых – высокие должностные лица, сочетающие и функции жречества. Они обязаны «очищать совесть граждан». И Мор и Кампанелла предполагали наличие рабства.

В так называемом «Союзе равных» во Франции эпохи Великой революции равные – те же посвящённые и избранные, занимающие далеко неравное со всеми остальными положение. Они формируют план переустройства общества, поставляют для этого кадры и контролируют весь процесс. Большая же часть общества – отверженные – служит слепым орудием такого строительства.

Все идеократические сообщества созданы на небытийной основе и распространяют вокруг себя атмосферу разрушения и подавления: ненависть, агрессивность, тотальный контроль, все регламентируется, нивелируется, отменяются традиции, органичные нормы, разрушаются естественные границы. В некоторых идеологических системах открыто именовался движущий их дух. В секте «Свободных духов» культивировалось люциферианство, существовало поклонение сатане. У восставших еретиков в Умбрии в Италии в 20-е годы XIV века высшим божеством был сатана. Рентеры в Англии XVIII века утверждали тождество дьявола и Бога:«Дьявол есть Бог, ад есть небо, грех – святость, проклятие – спасение». Такая онтология вела к соответствующей морали: «наиболее совершенны или любезны Богу те мужчины и женщины, которые совершают наибольшие грехи с наименьшим раскаянием». Так француз Мелье – утопический коммунист – говорил о себе: «Я сам сейчас не более как ничто». Последними словами его завещания были: «Этимничто я тут и закончу». Французский материалист Дешан в своей «Истинной системе» написал: «Всё –Ничто. Всё и Ничто – одно и то же… В чём причина существования? Ответ. Причина в том, что ничтоесть нечто, в том, что оно – существование, в том, что оно – всё… Бог есть ничто: само существование».

Идеологически одержимые – посвящённые – спаяны в воинственный орден избранных – отщепенцевот человеческого сообщества. В XIX веке анархист М.А. Бакунин поучал: «Революционер – человек обречённый. Все нежные чувства родства, любви, дружбы, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в революционере. Он не революционер, если ему чего-либо жалко в этом мире. Он знает только одну науку – науку разрушения». С.Г. Нечаев (Ленин называл его «титаном революции») доводит принципы маниакального отщепенства до совершенства в «Катехизисе революционеров»:«Революционер – человек обречённый. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Всё в нём поглощено единым исключительным интересом, единой мыслью, единой страстью – революцией». Таким образом, посвящённый, или избранный (революционер) – безличен и является слепым орудием, «плотью» и проводником идеологии. О роли приближённых в «Катехизисе» сказано: «У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров 2-го и 3-го разрядов, то есть не совсем посвящённых. На них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение». Отверженному же миру Нечаев отводил традиционную участь – уничтожение.

Так обстояло дело во всех идеократических режимах вплоть до нашего времени, когда избранныеназывали себя революционерами, нашей партией, авангардом, гегемоном, пролетариатом, передовым, или революционным, классом, а с начала девяностых годов – демократами. Приближённые – это союзники пролетариата, социально близкие. Отверженные же – это классовые враги, буржуи, враги народа, в первой половине девяностых они именовались красно-коричневыми, коммуно-фашистами. Меняются наименования, но един психологический тип и конституция – функциональная структура, только оттачивающиеся в веках.

Каковы общие черты избранных, посвящённых? Они ощущают причастность к некоему тайному тотальному заданию и регламентируют в соответствии с ним всю свою жизнь. Вместе с тем, избранныйчувствует необузданную волю к подчинению мироздания идеологическим потребностям, к уничтожению всего, что этому сопротивляется. На этой основе он ощущает единство со всеми, кто «посвящен» в тайну служения (товарищи), испытывает враждебное отношение ко всем остальным людям. Посвящённый, всецело подчиняясь идеологическим нормам, ощущает себя неким источником правил для всех, распорядителем всего. Поэтому посвящённые чувствуют себя свободными от общечеловеческих норм, используют их как средство в достижении идеологических целей. Этим объясняется беспринципное манипулирование моральными принципами, тем более чудовищное, что оно не осознается.

Психология идеологического избранничества – это одержимость духами (бесами) небытия,идеологическая маниакальность, переживаемая как откровение: «Верховенский весь трясётся отбесовской одержимости, вовлекая всех в исступлённое вихревое кружение. Всюду он в центре, он за всеми и за всех. Он – бес, вселяющийся во всех и овладевающий всеми. Но и сам он бесноватый. Петр Верховенский, прежде всего, человек совершенно опустошённый, в нём нет никакого содержания. Бесы окончательно овладели им и сделали его своим послушным орудием. Он перестал быть образом и подобием Божиим, в нём потерян уже лик человеческий. Одержимость ложной идеей сделала Петра Верховенского нравственным идиотом» (Н.А. Бердяев). Нравственный идиотизм – это критерийидеологической вменяемости.

Таким образом, посвящённые – это «плоть» небытийной идеологии. Члены этого замкнутого сословия обретают внечеловеческий характер, познают высшее, истинное знание о мире. Апеллируя к этомузнанию, каста посвящённых стремится перестроить мир в соответствии с ним. Для этого необходимо установить господство избранных, сосредоточить в их руках власть. Носителем идеологии не может быть какой-либо народ, класс, социальная группа, поскольку идеология враждебна всякому органичному социуму и нацелена на его разрушение. Быть идеологической плотью может лишь то общественное образование, которое изначально сложилось на идеологических принципах. РСДРП(б)-ВКП(б)-КПСС – это союз идеологически посвящённых, идеологически избранных, верных идеологии. Не случайно Сталин называл партию своеобразным орденом меченосцев, а Бухарин – революционным орденом. Это новая общественная (по существу антиобщественная) организация, несущая новую весть о мироустройстве, объединяющая кадры глобального переустройства и во имя этого призванная внедряться во все сферы жизни. Парт-ячейкапроводит решения партии, которые должны нейтрализовать всякие проявления жизнеутверждающей воли во всех органичных ячейках общества. Этим положительная структура общества продублирована структурой ирреальности, цель которой – перерождение общества по небытийному проекту: «Партия – союз людей особого склада: вооруженные идеологией, они причастны новой действительности, которую эта идеология обещает миру» (А. Безансон).

Отношение к миру как к сырью для идеологического переустройства отменяет все законы, моральные нормы, традиции, естественные границы: «Диктатура пролетариата есть власть, осуществляемая партией, опирающейся на насилие и не связанной никакими законами» (В.И. Ленин); «Большевизм есть партия, несущая идею претворения в жизнь того, что считается невозможным, неосуществимым инедопустимым. Мы – партия, состоящая из людей, делающих из невозможного возможное» (Г.Л. Пятаков). Идеологическая одержимость проникает в святая святых внутренней жизни человека: «Всё, на чём лежит печать человеческой воли, не должно, не может считаться неприкосновенным, связанным с какими-то непреодолимыми законами» (Г.Л. Пятаков). Попрание всего и вся, одержимость святотатством наделяет чувством миссионерства при полном подчинении себя «великой» миссии радикальной переломки мироздания. Партия и есть сообщество людей революционной миссии, поэтому«ради чести и счастья быть в её рядах мы должны действительно пожертвовать и гордостью, и самолюбием, и всем прочим» (Г.Л. Пятаков[1]). В идеологизированном сознании размываются незыблемые жизненные ориентиры, произвольное обращение с нравственными категориями превращается в общезначимое моральное предписание. Истина становится относительной и классовой, мораль –революционной или буржуазной, жизненные устои – реакционными, а различные формы необузданной анархии, насилия и разрушения – прогрессивными, революционными.

Коммунистическая партия,[2] стремилась к распространению своей частичности на весь мир, требовала от своих служителей полной самоотдачи. Вместе с тем идеология редуцирует[3] человеческий микрокосм к партийной частичности, что лишает человека ощущения собственного «Я», делает его невменяемым и парализует волю: «Возвращаясь в партию, мы выбрасываем из головы все ею осуждённые убеждения, хотя бы мы их защищали, находясь в оппозиции… В прибегании к этому насилию, с целью сломить себя и быть в полном согласии с партией и сказывается суть настоящего большевика-коммуниста… Я буду считать чёрным то, что считал, и что могло мне казаться белым, так как для меня нет жизни вне партии, вне согласия с ней» (Г.Л. Пятаков). Критерий истины – в партии, более того, партия и есть сама истина: «Я знаю, что быть правым против партии нельзя. Правым можно быть только с партией, ибо других путей реализации правоты история не создала» (Л. Троцкий). Весь жизненный горизонт сужается до партикулярного – частичного, то есть партийного. То, что не поименовано партийным языком, – не существует и не имеет права на существование. Место физической Вселенной, логического универсума занимает система партийного просвещения, идеологический универсум.

Насильственное превращение себя в винтик партии наделяет внутренней мотивацией для осуществления неограниченного насилия в обществе. Лишая человека всех человеческих достоинств и даже признаков, орден меченосцев одарял своих «рыцарей» ощущением огромной власти, чувством повелителей мира, ибо члены партии являются винтиками коллективного демиурга, захваченного глобальным переустройством мироздания. Но даже стремление к власти в данном случае не могло быть подлинным и не могло реализовываться вполне. Ибо подобное самоотождествление с идеологией – крайняя степень идеомании – делает человека нежизнеспособным вне партии. Это видно на примере неудачливых вождей коммунистической оппозиции. Будучи на гребне партийной карьеры, они производили впечатление гигантов, имеющих чёткие цели, железную волю, огромную мощь в манипулировании массами. Но как только судьба выбрасывала их за пределы генеральной линии партии, они оказывались безвольными слизняками. И даже перед лицом смерти, на которую их обрекла партия, они оставались преданными ей (Каменев, Зиновьев, Пятаков, Бухарин).

 

Коммунизм и христианство

 

Единство несоединимого или диалектический материализм наших дней

В последние десятилетия, ко­гда у лю­дей воз­ро­ж­да­ет­ся ре­ли­ги­оз­ное чув­ст­во, и мно­гие атеи­сты при­хо­дят к ве­ре, не­ред­ко при­хо­дит­ся слы­шать, что у хри­сти­ан­ст­ва и ком­му­низма одни и те же идеалы. Между тем, все заповеди христианства и догмы коммунизма антагонистичны: Не укради – Экспроприация экспроприаторов;Не убий – Бей буржуев; Молитесь за врагов своих – Если враг не сдается – его уничтожают; – и так при всех сравнениях.

В нынешние времена социальной несправедливости массовое сознание тоскует по уравниловке, а многим униженным российским гражданам хочется верить мифу о том, что Христос и Маркс пришли на землю для защиты униженных и обездоленных – «последних». Для них коммунистическая риторика – это единственно известный им язык, ибо всякий другой десятилетиями был недоступен. Для них советское прошлое – это воплощение социальной справедливости, а красный флаг – символ разрушенной и попранной родины. И потому причудливо соединяется в сознании людей дореволюционные и советские понятия, православные и коммунистические образы. Впрочем, библейские выражения охотно использовали и отцы основатели марксизма: кто не работает, тот не ест.

Поэтому современный неокоммунизм нечто совершенно иное, чем коммунизм классический. Но это не означает, что и собственно коммунизм становится другим. Идя навстречу массам, но преследуя свои цели, сегодняшние коммунистические идеологи пытаются предать забвению людоедское прошлое коммунизма, для чего навязывают этой идеологии не свойственный ей человеколюбивый характер. Оттого всё чаще можно услышать, что христианство и коммунизм чуть ли ни одной природы, и цель у них одна – забота о человеке.

Таким образом, «низы» не способны в нынешнее смутное время на иное мировоззрение, коммунистическим же «верхам» иного и не нужно. Жизнь нередко соединяет несоединимое. Понятно, когда о близости коммунистических и христианских идеалов говорят люди, которые ничего не знают о религии. Менее понятно, когда некоторые православные мыслители, церковные и общественные деятели тоже поддаются этому соблазну, – уже забыли уроки коммунизма?

Сменовеховцы, евразийцы, национал-большевики считали, что коммунизм – меньшее зло. Им казалось, что большевики ценою огромных жертв восстановили российское государство и защитили его от растлевающего влияния западной цивилизации, от агрессивных притязаний индустриальных держав. История кроваво опровергла эти иллюзии. Но когда пагубные последствия коммунистического господства стали очевидными, вновь возникают различные формы его апологии. Невозможно согласиться с мнением, высказанным в первой половине девяностых годов владыкой Иоанном, митрополитом Санкт-Петербургским:«Революционеры – разрушители, после уничтожения русской государственности ощутившие на себе всю полноту бремени державной ответственности, оказались вынужденными    пусть в изуродованной и извращённой форме – вернуться к вековым началам соборности». Изуродованная и извращённая соборность является чем-то прямо противоположным соборности, так же как изуродованный и извращённый, то есть ложный, облик Христа явит собой не кто иной, как антихрист. Большевики по природе вещей не способныощутить на себе всю полноту бремени державной ответственности, тем более руководствоваться ею, ибо разрушали российское государство для того, чтобы заменить его антинациональной кровавой диктатурой – оплотом мировой революции.

 

«С чего начать?» – что подменяет коммунизм

Как известно, классики марксизма-ленинизма не только всячески критиковали религию, не понимая её сути, но и подвергали её всяческой хуле и злобной ругани.

 «Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия – это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она – дух бездушных порядков. Религия есть опиум для народа» (К. Маркс).

«Религия есть один из видов духовного гнёта, лежа­щего везде и повсюду на народных массах, задавленных вечной работой на других, нуждою и одиночеством… Религия – род духовной сивухи, в кото­рой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь» (В.И. Ленин). Религия у Ленина не ина­че как «по­пов­щи­на», «за­иг­ры­ва­ни­е с бо­жень­кой», «са­мая гнус­ная из ве­щей», «тру­по­ло­жест­во». Ибо «Всякая религиозная идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость… самая опасная мерзость, самая гнусная зараза» (В.И. Ленин). Эти мерзкие слова – о великих гениях человечества, о русских писателях, которые в абсолютном большинстве были людьми религиозными.

Будучи самой радикальной в мировой истории антихристианской, богоборческой идеологией и силой коммунизм направлен на подмену религии, стремится обратиться в неё, как старая колдунья в прекрасную девицу, перенять её форму. Бо­рясь с ре­ли­ги­ей как «пре­врат­ным ми­ро­воз­зре­ни­ем» (К. Маркс), ком­му­низм при­ни­ма­ет лож­норе­ли­ги­оз­ное об­ли­чье. Его идео­ло­гия пре­тен­ду­ет на соб­ст­вен­ную вер­сию со­тво­ре­ния ми­ра и происхождения человека (дарвинизм). В ос­но­ве её – не научная теория, а ве­ро­уче­ние со сво­его ро­да «свя­щен­ным пи­са­ни­ем», с «дог­ма­та­ми» и «за­по­ве­дя­ми». В идеологии содержится своё учение о пути «спа­се­ния» и свои «му­че­ни­ки ве­ры». Она вы­дви­га­ет, в кон­це кон­цов, сво­его «спа­си­те­ля», ко­то­рый, в от­ли­чие от ис­тин­но­го Спа­си­те­ля, не сам идёт на жерт­ву, а по­сы­ла­ет на смерть мил­лио­ны лю­дей. Коммунистическая псев­до­ре­ли­гия, профанируя священные образы, насаждает свои «дог­ма­ты», «культ», «об­ряд», своё причисление к «лику святых» и свою «анафему», свои це­ре­мо­ни­аль­ные дей­ст­вия (па­ра­ды, де­мон­ст­ра­ции, со­б­ра­ния, пе­ние «Ин­тер­на­цио­на­ла»). Для этого коммунистический режим стро­ит и куль­то­во оформ­ля­ет «хра­мы» (двор­цы со­ве­тов, съез­дов, клу­бы, крас­ные угол­ки с портретами Ленина – пародирование крас­но­го уг­ла с иконами в рус­ских из­бах); воз­во­дит гроб­ни­цы (мав­зо­леи), под­ме­ня­ет мо­щи свя­тых му­мия­ми во­ж­дей. Хотя, с по­сле­до­ва­тель­но атеи­сти­че­ских и ма­те­риа­ли­сти­че­ских по­зи­ций не­воз­мож­но объ­яс­нить по­кло­не­ние пра­ху во­ж­дя. В православной молитве: «Гроб Твой – источник нашего воскресения!»; в советском «символе веры»: «Могила Ленина –колыбель человечества».

Ком­му­ни­сти­че­ские де­мон­ст­ра­ции па­ро­ди­ру­ют хри­сти­ан­ский кре­ст­ный ход, со свои­ми «хо­руг­вя­ми» (транс­па­ран­та­ми, зна­ме­на­ми), порт­ре­та­ми «свя­тых» (во­ж­дей). В во­ж­де со­циа­лиз­ма пер­со­ни­фи­ци­ру­ют­ся ка­че­ст­ва вер­хов­но­го жре­ца, а то и че­ло­ве­ко-­бо­га (Ста­лин). Су­ще­ст­ву­ют ком­му­ни­сти­че­ские «свя­щен­ные пи­са­ния» (про­из­ве­де­ния «классиков» и вождей, по­ста­нов­ле­ния пар­тии) и кас­та их тол­ко­ва­те­лей. Мно­гие идео­ло­ги­че­ские ло­зун­ги являются своего рода молитвенными заклинаниями: име­нем ре­во­лю­ции, без Ле­ни­на по ле­нин­ско­му пу­ти, свя­щен­ная не­на­висть… Ком­му­ни­сти­че­ский го­лубь ми­ра за­ме­ща­ет об­раз Ду­ха Свя­то­го, изо­бра­жаю­ще­го­ся в христианской ико­но­пи­си в об­ра­зе го­лу­бя: «…И се, от­верз­лись Ему не­бе­са, и уви­дел Ио­анн Ду­ха Бо­жия, Ко­то­рый схо­дил, как го­лубь, и нис­пус­кал­ся на Не­го» (Мф. 3.16). Куль­то­во-об­ря­до­вая сто­ро­на со­циа­лиз­ма инициируется ком­му­ни­сти­че­ской антибытийной мис­ти­кой.

Са­кра­ли­зу­ют­ся не­ко­то­рые гра­ж­дан­ские празд­ни­ки, профанируя ре­ли­ги­оз­ные. Так глав­ный со­вет­ский празд­ни­к – день пер­вой в ми­ре со­циа­ли­сти­че­ской ре­во­лю­ции (7-е но­яб­ря) был на­це­лен на за­ме­ще­ние Ро­ж­де­ст­ва Хри­сто­ва. По су­ще­ст­ву, седь­мо­го но­яб­ря от­ме­ча­лось ро­ж­де­ние со­ци­аль­но­го ан­ти­хри­ста – пер­вое всецелое во­пло­ще­ние идео­ло­гии не­бы­тия. Де­мон­ст­ра­ция тру­дя­щих­ся в этот день долж­на бы­ла сим­во­ли­зи­ро­вать и сти­му­ли­ро­вать пре­дан­ность ду­ху со­циа­ли­сти­че­ско­го ро­ж­де­ст­ва, во­ен­ный па­рад – за­яв­лять об от­мо­би­ли­зо­ван­ной мо­щи для за­щи­тыпер­во­го плац­дар­ма. 1 мая – Ме­ж­ду­на­род­ный день со­ли­дар­но­сти тру­дя­щих­ся– подражал Вос­кре­се­нию Гос­под­ню, Пас­хе. Это эс­ха­то­ло­ги­че­ский (ко­неч­ный, за­пре­дель­ный) празд­ник гря­ду­ще­го все­мир­но­го тор­же­ст­ва ком­му­низ­ма. Де­мон­ст­ра­ция в этот день свидетельствовала о спло­чён­ностито­ва­ри­щей в ан­ти­хри­сте (тру­дя­щих­ся все­го ми­ра) в борь­бе за пол­ное и окон­ча­тель­ное ут­вер­жде­ние ком­му­низ­ма во всём ми­ре. Во­ен­ный па­рад дол­жен был по­ка­зы­вать мощь и го­тов­ностьис­поль­зо­вать эту сплочённость для все­мир­ной экс­пан­сии. Это ра­зо­бла­ча­ло аг­рес­сив­ные при­тя­за­ния ком­му­ни­сти­че­ско­го ре­жи­ма, по­это­му в по­след­ние го­ды в СССР от­ка­за­лись от во­ен­но­го па­ра­да 1 Мая.

Какую же цель преследовала эта вселенская подмена? Какую сверхзадачу камуфлировал этот глобальный обман? Сло­ва Спа­си­те­ля о дья­во­ле («он лжец и отец лжи» /Ин. 8,44/) можно отнести и к коммунистической идео­ло­гии как фор­ме ми­ро­во­го зла, цель которого – полная окончательная гибель человека. Но поскольку человечество, естественно, не может согласиться на собственную гибель, его нужно заманить, обратитьболотные огни в путеводные светила. Но эта эзотерическая – тайная – цель, как правило, скрывается и экзальтированно скандируется в состояниях идеологической одержимости: «И как один умрём в борьбе за это»[4].  Идеология материалистического атеизма направлена на глобальные фикции. Её окончательной целью, тем, что скрывается за всеми явными целями, оказывается смерть – небытие как таковое.

 

«Что делать?» – что уничтожает коммунизм

Распространено мнение, что идея коммунизма прекрасна, но в процессе реализации она была извращена. Между тем история человечества не знает большего согласия между теорией и практикой, чем в странах с коммунистическим режимом. Тип государства, неизменные многомиллионные жертвы, классовое неравенство, невиданные гонения на верующих, разрушение традиционного религиозного и построение утопического атеистического уклада жизни, – всё это результаты скрупулёзного следования догмам идеологии. Произведения классиков марксизма-ленинизма преисполнены инфернальной ненависти к Богу, к религии, агрессии к Церкви. Для удостоверения в этом достаточно заглянуть в сборник «Маркс, Энгельс, Ленин о религии».  Непредвзятый анализ коммунистической доктрины убеждает в том, что эта идеология не только предельно атеистична, но и является теоретическим обоснованием тотального богоборчества. Поскольку христианство – религия Богочеловека – есть высшее откровение личности (явление личности Божественной в личности человеческой), и откровение церковной соборности людей, – то коммунизм, нацеленный на разрушение оснований бытия и божественных основ личности, является радикальным антихристианством. Коммунизм – самая радикальная во всей мировой истории антихристианская доктрина и сила. Если коммунизм – не антихристианство, то что тогда – антихристианство?!

Идео­ло­гия коммунизма на­прав­ле­на на унич­то­же­ние хри­сти­ан­ских ос­нов жиз­ни, паразитируя на хри­сти­ан­ской сис­те­ме цен­но­стей, по­это­му раз­ру­ши­тель­ная при­ро­да со­циа­лиз­ма-ком­му­низ­ма вполне рас­кры­ва­ет­ся с хри­сти­ан­ских по­зи­ций. Не слу­чай­но он сфор­ми­ро­вал­ся в хри­сти­ан­ских стра­нах, в дру­гие же куль­ту­ры толь­ко пе­ре­но­сил­ся.

Прежде всего, христианство и коммунизм непримиримы в концепции происхождения человека. Хри­сти­ан­ст­во ут­вер­жда­ет бо­го­по­доб­ие че­ло­ве­ка как выс­шую, ни к че­му не сво­ди­мую цен­ность в этом ми­ре. Только к имеющему образ и подобие Божие человеку могут быть обращены слова: «Воз­лю­би Гос­по­да Бо­га твое­го всем серд­цем тво­им и всею ду­шою тво­ею и всем ра­зу­ме­ни­ем тво­им… Воз­лю­би ближ­не­го твое­го, как са­мо­го се­бя»(Мф. 22. 37-39). Как писал Н.А. Бер­дя­ев, «Бог глуб­же во мне, чем я сам». Ис­тин­ный ан­тро­по­цен­тризм воз­мо­жен толь­ко в тео­цен­тризме. Откровение хри­сти­ан­ст­ва о че­ло­ве­ке одарило его не­ви­дан­ными си­лами и связано с упо­ва­нием на его высокую миссию в мире. Бог создал человека по Своему об­ра­зу и по­до­бию, как венец мироздания, как сотворец Богу, малый творец. За то, как человек провёл зем­ную жизнь, он дол­жен бу­дет от­ве­тить пе­ред Гос­по­дом в свой смерт­ный час. Верой и до­б­ры­ми де­ла­ми че­ло­век спа­са­ет­ся, нас­ле­ду­ет жизнь веч­ную и Цар­ст­во Не­бес­ное. То, что человек есть образ и подобие Божие, означает, что человек – неповторимая, сво­бод­ная лич­но­сть, обладающая со­зи­да­тель­ной волей, способная к ду­хов­но­му со­вер­шен­ст­во­ва­нию.

От­ка­зы­ва­ясь от Бо­га, че­ло­век отвергает сво­ю сущ­но­сть. Кон­цеп­ция че­ло­ве­ка – его про­ис­хо­ж­де­ние, при­ро­да, на­зна­че­ние – в первую очередь бы­ла извращена атеистической идео­ло­ги­ей, утверждающей, что человек – результат эволюции обезьяны, либо случайных природных процессов. В че­ло­ве­ке отрицалось главное – собственно человеческое: не­бес­ное про­ис­хо­ж­де­ние, веч­ная ду­ша, обладающая свободной волей и вселенской ответственностью. И это без­бож­ное, уни­жен­ное, обез­ду­шен­ное су­ще­ст­во объ­яв­ля­лось ца­рём при­ро­ды. Предельное умаление человеческой сущности и унижение человеческого достоинства в коммуно-социализме вынудило Ф.М. Достоевского припечатать: «Коммунизм! Нелепость! Ну можно ли, чтоб человек согласился ужиться в обществе, в котором у него отнята была бы не только вся личность, но даже и возможность инициативы доброго дела, вместе с тем сняты были бы (и преследовались насмешкой) даже малейшие ощущения в сердце вашем чувства благодарности, без которого не может и не должен жить человек. Учение “скотское”».

Коммуно-социализм стре­мит­ся к пол­но­му нивелированию ка­че­ст­вен­но­го мно­го­об­ра­зия жиз­ни, к унич­то­же­ниюче­ло­ве­че­ской ин­ди­ви­ду­аль­но­сти, лич­но­сти как искры Бо­жией. «Со­циа­ли­сти­че­ская идео­ло­гия стре­мит­ся ре­ду­ци­ро­вать че­ло­ве­че­скую лич­ность к её са­мым при­ми­тив­ным, низ­шим сло­ям и в ка­ж­дую эпо­ху опи­ра­ет­ся в этом на наи­бо­лее ра­ди­каль­ную “кри­ти­ку че­ло­ве­ка”, соз­дан­ную в то вре­мя» (И.Р. Ша­фа­ре­вич). Борясь с божественным образом в человеке, коммуно-социализм разрушает все онтологические основы человеческого бытия.

Прежде всего, коммунизм объ­яв­ля­ет войну духу, утверждая первичность материи. Внут­рен­ний пафос коммунизма – тотальная ан­ти­ду­хов­ность. При радикальной материалистической установке ничто не удерживает человека от деградации, он делает жертвой плотских страстей и сатанинских стихий.

Тоталитарная коммунистическая идео­ло­гия от­ри­ца­ет сво­бо­ду че­ло­ве­ка, пре­вра­щая его в «вин­тик» социальной машины. «В социализме – личинки, в христианстве крайнее развитие личности и свободной воли» (Ф.М. Достоевский). Когда свобода сводится к осоз­нан­ной не­об­хо­ди­мо­сти, че­ло­век дол­жен соз­на­тель­но от­ка­зать­ся от сво­бо­ды, от­дать­ся ме­ха­ни­сти­че­ской не­об­хо­ди­мо­сти, «за­ко­ну» ре­во­лю­ци­он­ной це­ле­со­об­раз­но­сти.

«Бог есть лю­бовь» (1 Ин. 4. 8), и Бог ждёт от сво­бод­но­го че­ло­ве­ка сво­бод­ной люб­ви. «Спо­соб осу­ще­ст­в­ле­ния един­ст­ва во Хри­сте, для со­зи­да­ния Те­ла Его, есть лю­бовь» (прот. Александр Шме­ман). В христианстве лю­бовь – основной бытийный импульс лич­но­сти. Со­циа­л-коммунизм куль­ти­ви­ру­ет не­на­висть ивсе­об­щуювра­ж­ду – клас­со­вую борь­бу, пра­вед­ный гнев и т.п. Социалистическое рабское общество построено на началах, противоположных христианской соборности: «Социализм основан на неуважении к человечеству (стадность)» (Ф.М. Достоевский). Коммуно-социализм раз­ру­шаетре­ли­ги­оз­но-нрав­ст­вен­ные ос­но­вы се­мьи, на ран­них эта­пах от­кры­то от­ри­цая её, на позд­них – пре­вра­щая в ячей­ку общественного улья.

Коммунизм за­пре­ща­ет ча­ст­ную соб­ст­вен­ность, ко­то­рая яв­ля­ет­ся фор­мой ин­ди­ви­ду­аль­ной свя­зи че­ло­ве­ка с кос­мо­сом (су­ще­ст­ва­ми, пред­ме­та­ми, зем­лёй). Это де­ла­ет не­эф­фек­тив­ным на­род­ное хо­зяй­ст­во и раз­ру­ша­ет его органичный уклад, ибо экономическая ак­тив­ность при­зва­на реа­ли­зо­вы­вать ре­ли­ги­оз­ное на­зна­че­ние че­ло­ве­ка как хо­зяи­на и уст­рои­те­ля зем­но­го по­ряд­ка.  Милитаристическая экономика тоталитаризма необходима для мобилизации всех ресурсов общества на экспансию коммунистического образа жизни.

По существу коммунизм направлен на разрушение всех органичных основ человеческого бытия, что неизбежно вызывает сопротивление живой жизни. Поэтому все попытки воплощения коммуно-социализма приводили к насильственному переустройству общества. «Социализм – это отчаяние когда-нибудь устроить человека. Они устраивают его деспотизмом и говорят, что это самая-то и есть свобода!» (Ф.М. Достоевский). Вместо органичной жизни насаждается механистическая система, в которой человеку отводится роль безвольного бездумного винтика. «У них не человечество, развившись историческим, живым путём до конца, само собою обратится, наконец, в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит всё человечество и в один миг сделает его праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути! Оттого-то они так инстинктивно и не любят историю: “безобразия одни в ней да глупости” – и всё одною только глупостью объясняется! Оттого так и не любят живого процесса жизни: не надо живой души! Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна! А тут хоть и мертвечинкой припахивает, из каучука сделать можно, – зато не живая, зато без воли, зато рабская, не взбунтуется!.. Главное – думать не надо! Вся жизненная правда на двух печатных листках умещается!» (Ф.М.  Достоевский).

Предельная цель коммунизма – раз­ру­ше­ние Церк­ви Бо­жи­ей – Бо­гом ус­та­нов­лен­но­го об­ще­ст­ва ве­рую­щих во Хри­ста, со­еди­нён­но­го сло­вом Бо­жи­им, свя­щен­но­на­ча­ли­ем и Та­ин­ст­ва­ми, под не­ви­ди­мым управ­ле­ни­ем Са­мо­го Гос­по­да и Ду­ха Бо­жия, для веч­ной жиз­ни и спа­се­ния. Ис­тин­но­му об­ще­ст­ву, брат­ст­ву в люб­викоммунизм про­ти­во­пос­тав­ля­ет то­ва­ри­ще­ст­во в не­на­вис­ти и лжи. Церковь объединяет живых и мёртвых, её граница – между пропавшими и спасёнными, а не между живущими и умершими. Связь с предками, святыми чрезвычайно сильна в Церкви. Коммунистическая идеология отрывает живущих от предков, для чего стремится опорочить святых, осквернить мощи, оклеветать прошлое. Коммунизм обрубает в че­ло­ве­ке связь с веч­но­стью, вытравливает па­мять о веч­ной жиз­ни. Хри­стос – Гла­ва Церк­ви, а Цер­ковь – Его Те­ло. Жизнь в Церк­ви есть со­зи­да­ние Те­ла Хри­сто­ва. Ис­тин­но­го Гла­ву со­циа­лизм под­ме­ня­ет ан­ти­хри­стом, а Град Бо­жий –уто­пи­ей. Экк­ле­сия – Цер­ковь – оз­на­ча­ет «со­б­ра­ние всех вме­сте в един­ст­во» (св. Кирилл Ие­ру­са­лим­ский). «Это есть един­ст­во лю­дей во Хри­сте с Бо­гом и един­ст­во лю­дей во Хри­сте ме­ж­ду со­бой» (прот. Александр Шме­ман). «Цер­ковь есть един­ст­во не толь­ко в том смыс­ле, что она од­на и един­ст­вен­на, она есть един­ст­во,пре­ж­де все­го, по­то­му, что са­ма её сущ­ность за­клю­ча­ет­ся в вос­со­еди­не­нии раз­де­лён­но­го и раз­дроб­лен­но­го че­ло­ве­че­ско­го ро­да» (Г.В. Фло­ров­ский). «Цер­ковь есть по­до­бие бы­тия Святой Трои­цы, по­до­бие, в ко­то­ром мно­гие ста­но­вят­ся од­ним» (митр. Антоний Блюм). Коммунизм во­пло­ща­ет си­лыраз­до­ра, раз­ла­да, разъ­е­ди­не­ния, рас­па­де­ния все­го в ни­что. Он про­ти­во­по­ло­жен всем бы­тий­ным, мис­ти­че­ским си­лам, со­зи­даю­щим ис­тин­ную че­ло­ве­че­скую общ­ность – со­бор­ность, Цер­ковь. Вос­ста­ние на Цер­ковь есть вос­ста­ние на един­ст­во, свя­тость, со­бор­ность, пре­ем­ст­вен­ность и ис­тин­ную ие­рар­хич­ность жиз­ни.

В ко­неч­ном ито­ге коммуно-со­циа­лизм на­прав­лен на раз­ру­ше­ние тех ре­аль­но­стей, ко­то­рые со­зи­да­ют­ся хри­сти­ан­ст­вом. «Социализм состоит в том, что, выйдя из-под христианской цивилизации и для того разрушив её, создать свою на основании отрицания небесного царства и ограничиваясь одним земным. Прямо антихрист» (Ф.М. Достоевский).

Об­ра­ща­ясь к со­циа­ли­стам, Ни­ко­лай Бер­дя­ев пи­сал: «Ги­бель лич­но­сти че­ло­ве­че­ской долж­на окон­ча­тель­но за­вер­шить­ся в ва­шем че­ло­ве­че­ском кол­лек­ти­ве, в ко­то­ром по­гиб­нут все ре­аль­но­сти, в ва­шем гря­ду­щем му­ра­вей­ни­ке, этом страш­ном Ле­виа­фа­не… Ваш кол­лек­тив есть лже­ре­аль­ность, ко­то­рая долж­на вос­стать на мес­те ги­бе­ли всех под­лин­ных ре­аль­но­стей, ре­аль­но­сти лич­но­сти, ре­аль­но­сти на­ции, ре­аль­но­сти Церк­ви, ре­аль­но­сти че­ло­ве­че­ст­ва, ре­аль­но­сти кос­мо­са, ре­аль­но­сти Бо­га. По­ис­ти­не вся­кая ре­аль­ность есть лич­ность и име­ет жи­вую ду­шу – и че­ло­век, и на­ция, и че­ло­ве­че­ст­во, и кос­мос, и Цер­ковь, и Бог. Ни­ка­кая лич­ность в ие­рар­хии лич­но­стей не унич­то­жа­ет­ся и не гу­бит ни­ка­кой лич­но­сти, но вос­пол­ня­ет и обо­га­ща­ет. Все ре­аль­но­сти вхо­дят в кон­крет­ное все­един­ст­во. Ваш же без­лич­ный кол­лек­тив, ли­шён­ный ду­ши, ото­рван­ный от он­то­ло­ги­че­ской ос­но­вы, не­сёт в се­бе смерть вся­ко­му лич­но­му бы­тию. И по­то­му тор­же­ст­во его бы­ло бы тор­же­ст­вом ду­ха не­бы­тия, по­бе­дой ни­что».

До­ми­нан­та коммуно-со­циа­лиз­ма – бо­го­бор­че­ский ти­та­низм, скры­тая или яв­ная одер­жи­мость борь­бой с тво­ре­ни­ем Бо­жи­им и с Са­мим Твор­цом. По­это­му со­циа­ли­сти­че­ская идео­ло­гия на­прав­ле­на на раз­ру­ше­ние ре­ли­гии – свя­зи че­ло­ве­ка с Бо­гом, ос­но­вы че­ло­ве­че­ско­го су­ще­ст­во­ва­ния. «Со­циа­лизм есть не толь­ко ра­бо­чий во­прос или так на­зы­вае­мо­го чет­вер­то­го со­сло­вия, но по пре­иму­ще­ст­ву есть атеи­сти­че­ский во­прос, во­прос со­вер­шен­но­го во­пло­ще­ния ате­из­ма, во­прос Ва­ви­лон­ской баш­ни, строя­щей­ся имен­но без Бо­га, не для дос­ти­же­ния не­бес с зем­ли, а све­де­ния не­бес на зем­лю» (Ф.М. Дос­то­ев­ский). Ос­но­во­по­лож­ни­ки коммунистической идеологии ни­ко­гда не скры­ва­ли на­ме­ре­ния по от­но­ше­нию к ре­ли­гии: «Борь­ба с ним (хри­сти­ан­ским ми­ро­по­ряд­ком)… в кон­це кон­цов, яв­ля­ет­ся на­шим един­ст­вен­ным на­сущ­ным де­лом» (Ф. Эн­гельс).

 

Коммунистом хочешь быть – атеистом быть обязан

Марксистский коммунизм, как самая радикальная богоборческая идеология, атеистичен и материалистиченпо существу, последовательно и принципиально. Атеизм и материализм являются неотъемлемойсущностью, источникомэнергии и целеполагания коммунизма. Невозможно, отказавшись от атеизма, оставаться коммунистом.

Атеистический коммунизм призывает к строительству светлого будущего здесь – на земле. Этой цели должна быть подчинена вся жизнь всех поколений строителей коммунизма. Победа коммунизма и нуждыстроительства светлого будущего оказываются высшими критериями мысли и жизни. Это значит, что человеческая энергия должна сосредоточиться на глобальном проекте земного переустройства, завершение которого выносится в неопределенное будущее. Но чтобы сконцентрировать силы человечества наисторической горизонтали, требуется разрушить духовную вертикаль, соединяющую душу человека с небом и вечностью. Атеизм и служит тому, чтобы сбить усилия духовного подъёма человечества. Чтобы компенсировать потерю духовных ценностей и заменить их на приземленные идеалы, необходим материализм.

Атеистическая материалистическая идеология не отрицает той религиозной истины, что смысл человеческой жизни – за пределами жизни. Но заменяет этот смысл на противоположный: цель жизни каждого человека «опускается» из вечности в светлое будущее мировой истории.

Непредвзятый анализ этой догмы показывает её полное самообессмысливание. Об этом свидетельствуют некоторые фундаментальные противоречия коммунистической идеологии.

1. Жизнь каждого человека абсолютно конечна. Вечная душа – иллюзия, тело – тленно, человек после смерти не имеет никакого бытия. Поэтому каждого индивидуума за пределами его жизни ничто ни с чем и ни с кем не связывает. Однако эта конкретная жизнь должна быть полностью подчинена тому абстрактному, к чему она не имеет никакого отношения: жизни бесконечно далеких будущих поколений. Каждое отдельно взятое поколение по существу играет роль «удобрения» для взращивания счастливых поколений, которыебудут жить при коммунизме. Но так как все люди, по смыслу этой доктрины, нумерически равнозначны – все прейдут в прах без остатка, – непонятно: по каким критериям одни поколения люди должны служить другим, одни поколения должны быть принесены в жертву другим. Таким образом, «для чего мне тогда жить хорошо, делать добро, если я умру на земле совсем? Без бессмертия-то ведь всё дело в том, чтоб только достигнуть мой срок, и там хоть всё гори. А если так, то почему мне (если я только надеюсь на мою ловкость и ум, чтоб не попасться закону) и не зарезать другого, не ограбить, не обворовать, или почему мне, если уж не резать, так прямо не жить на счёт других, в одну свою утробу? Ведь я умру, и всё умрёт, ничего не будет!» (Ф.М. Достоевский).

2. Более того, диалектический материализм утверждает, что и человечество, и мироздание в целомабсолютно конечны. Вселенная представляет собой вечный «круговорот, в котором каждая конечная форма существования материи – безразлично, солнце или туманность, отдельное животное или животный вид, химическое соединение или разложение – одинаково преходяща и в которой ничто не вечно, кроме вечно изменяющейся материи и законов её движения и изменения» (Ф. Энгельс «Диалектика природы»). Конечная катастрофа, которая, как уверяет Энгельс, «с железной необходимостью… истребит на Земле свой высший цвет – мыслящий дух» – превратит все достижения человечества в небытие. Но этимобессмысливаются все усилия всех поколений строителей коммунизма. Таким образом, то светлое будущее, ради которого человечество приносит кровавые жертвы в революциях, классовой борьбе, перековке, строительстве, перестройке, есть абсолютная иллюзия. Вселенная оказывается бесконечным клокотанием хаоса, а горение истории человечества оправдывается только яркой вспышкой в конце её – перед наступлением полного и окончательного мрака.

3. В идее «атеистического будущего» заложено принципиальное противоречие. С одной стороны, оно должно быть завершено, чтобы цель была достигнута, чтобы был подвигающий итог. С другой же – время никогда не может завершиться, ибо цель не должна исчезнуть, чтобы продолжалось бесконечное поступательное движение («наш бог – бег» – Маяковский). Получается, что «атеистическое будущее» одновременно должно и завершиться, и не завершиться. Этим в атеистическом мировоззрении размывается понятие исторического времени, ибо оно может иметь смысл только внутри вечности. Во избежание осознания этого противоречия оно прикрывается таким противоречивым представлением о вечности, которое можно назвать «неопределённой длительностью». Причём не-вечность времени маскируется.

4.  Несостоятелен во всех отношениях фундамент атеистической морали, ибо он логически абсолютно противоречив:

– система морали состоит из неких норм, общезначимых и общеобязательных нравственных предписаний, имеющих вследствие этого объективный характер, исходящих из незыблемого вечного авторитета;

– нормы – общеобязательные установления морали – не могут являться чем-то материальным по определению;

– значит, мораль как таковая может иметь только объективный и духовный характер;

– но именно объективная духовность начисто отрицается материалистическим атеизмом, который допускает лишь субъективную духовность в нашей голове.

Отсюда ясно, что в атеистическом материалистическом мировоззрении нет и не может быть системы объективной нравственности. Эта идеология аморальна не только по своим результатам, но и по исходным принципам. Очевидно, что «Без веры в свою душу и в её бессмертие бытие человека неестественно, нёмыслимо и невыносимо… Нет добродетели, если нет бессмертия… Если нет Бога и бессмертия души, то не может быть и любви к человечеству… Коли Бога бесконечного нет, то и нет никакой добродетели, да и не надобно её тогда вовсе» (Ф.М. Достоевский). Достоевский с различных сторон описывает главную коллизию нравственности: «Если Бога нет, то всё позволено». Об этом и герой «Братьев Карамазовых» Иван Карамазов: «Уничтожьте в человечестве веру в своё бессмертие…  тогда ничего уже не будет безнравственного, всё будет позволено, даже антропофагия… Для каждого частного лица, например, как бы мы теперь, не верующего ни в Бога, ни в бессмертие своё, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему, религиозному, и эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исхода в его положении». Поскольку для нравственности нет никаких оснований, то «друг человечества с шатостию нравственных оснований есть людоед человечества, не говоря о его тщеславии; ибо оскорбите тщеславие которого-нибудь из сих бесчисленных друзей человечества, и он тотчас же готов зажечь мир с четырех концов из мелкого мщения» (Ф.М. Достоевский).

Возразить на всё это можно только с позиций нёматериалистических, что и делает атеизм. Но это значит, что, прикрывая одно, он обнажает другое: беря на вооружение нёматериалистические аргументы, атеизм опровергает себя. Подобную попытку самоутверждения самоопровержением и представляет собойдиалектический материализм – единство несоединимого. Ибо возможна только диалектика идей, смыслов, законов, природа которых не может быть материальной, если даже это будут законы материального мира. В материи самой по себе не может быть диалектики, а диалектика по своей природе не может быть материальной.

5. Если разрушить духовные ориентиры, благодаря которым человечество тысячелетиями себя созидало, и заменить их противоположными, то по логике вещей эта подмена должна привести к разрушению достигнутого. Этот закон невозможности земного благоустроения при богоборчестве подтвердился практически во всех без исключения случаях воплощения коммунистической атеистической идеологии. Ни одна страна не стала богаче ни духовно, ни материально после внедрения системы государственного атеизма и материализма, но все они во многом откатились назад. Во всех странах при захвате их силами атеистической идеологии было уничтожено невиданное количество людей и нанесены огромные разрушения. Это и теоретически и практически доказывает: и материальное процветание недостижимо при тотальном подчинении всей жизни борьбе за материальное процветание. Без религии, без высших нравственных и социальных ценностей и ориентиров человеческое общество не способно даже на значительные достижения в материальной цивилизации.

Таким образом, коммунистический идеал светлого будущего на земле не только обессмысливается фактом неизбежной полной гибели всех его достижений, но и недостижим по существу. Он представляет собой не только глобальную иллюзию – то, что само по себе существует, но принципиально недостижимо, но и полную фикцию – то, чего никогда нигде не было и быть не может по природе вещей.

 

Логическую несостоятельность коммунистической атеистической идеологии можно обнаружить во всех её сферах. Поэтому идеология так меняет психологию человека, чтобы критическое её рассмотрение стало невозможным. В идеальном случае догмы идеологии должны стать предметом бессознательной веры. В худшем случае обнажающие критические вопросы вытесняются из поля зрения. Противоречия идеологии выпадают из сферы интереса идеологов. Любые указания на фундаментальные противоречия кончаются тем, что теоретики стремятся перевести взор на «спасительные» догмы, требующие слепой веры, а не понимания. Ибо полное самоосознание идеологической доктрины неизбежно приведёт к её самоотрицанию.

Осознание смысла разоблачает бессмыслицу. Но последовательность мысли требует мужества выбора и поступка, понять – значит изменить своё отношение к господствующим представлениям, изменить образ жизни. Именно это не способны совершить верные – жрецы атеизма, ибо служили ему по большей части не по совести, а за чечевичную похлебку.

Чтобы скрыть то, что скрыть невозможно, и в то же время создать для человека возможность самооправдания, идеологическая система внедряет психологию двоемыслия. Человек знает, но не хочет замечать проблемы. Он не может не знать, но не хочет знать. Синдром идеологического двоемыслияглубоко исследован Достоевским, Оруэллом, Кёстлером.

Идеология коммунизма полна явных противоречий. Большинство из них носит не теоретический, аэкзистенциальный характер. Эти противоречия не только структурируют идеологическую систему, но и складываются в организующие принципы жизни общества. Коммунизм можно не ловить на противоречиях, ибо нелогичность, непоследовательность и, в конечном счёте, ложь и бессмысленность являются фундаментом его мировоззренческой концепции. Атеистическая материалистическая идеология не может быть непротиворечивой, ибо она является единством того, что отрицается и самого отрицания.

Так материалисты-атеисты не могут требовать аморальности впрямую, открыто и до конца отрицать нравственность как идеальные общеобязательные нормы, хотя именно такое отрицание и заложено в их мировоззрении.

Пафосом борьбы за торжество идеи атеизма и материализма идеология подрубает собственные корни. Материалисты фактом борьбы за абсолютный для них идеал отрицают материалистическую картину мира.

«Уничтожьте в человечестве веру в своё бессмертие, в нём тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую жизнь» (Ф.М. Достоевский).Атеисты не могут быть вполне атеистами, так как последовательная логика их доктрины требует от них нёмедленного бесцельногосамоистребления. Как было сказано, цель и смысл жизни в атеистической картине мира полностью иллюзорны и фиктивны. Если бы атеист осознал до конца, что эволюция мироздания, история цивилизации, судьба каждого человека обессмысливаются фактом полной и окончательной гибели всего и вся, он должен был бы признать бессмысленность собственной жизни, тем более бессмысленность напряжённой борьбы за какие-то «идеалы».

Чем же оправдать своё существование, если итоги его совершенно бессмысленны?! Логика этогогероического пессимизма в конечном итоге должна была бы привести к необходимости самоубийства. Но атеисты, естественно, не имеют мужества до конца осознать и утверждать в собственной жизни железные выводы атеистической материалистической догмы. Предельный атеизм есть отсутствие бытия – смерть. Носам факт существования атеиста есть отрицание атеизма как такового.

Жизнь человека является первейшим доказательством бытия Божия. Уже в органичной жизни обнаруживается прорастание смысла, гармоничный процесс с целью впереди. Рука Творца видится в том, что вопреки энтропии происходит усложнение, собирание, увеличение согласованности бесчисленного количества органических систем – от содержания клетки до вселенной. Человеческая жизнь есть непрерывное явление смысла и постоянное утверждение идеала. Иначе ради чего бы мы ежедневно делали то, что делаем: работаем, выполняем свои обязанности, стремимся к чему-то, боремся против чего-то и во имя чего-то? Но всякий смысл возможен, только если есть итоговый Смысл, а не прах и пепел.

Полный атеизм смертелен для человека, поэтому при коммунизме люди держатся в полупридушенных состояниях, – полумертвый человек способен ещё быть проводником небытия, ему оставляют столько жизни, чтобы на нём мог существовать паразит. Получается, что атеистической системе не-атеизма нужно ровно настолько, чтобы человек оставался в реальности как проводник небытия. Но невозможность для человека полного отъединения от бытия делает возможной борьбу за его душу. Всякий богоборец в неисповедимой глубине души соединен с Творцом бытия, с Которым он борется, и эта связь являет потенцию освобождения и возрождения.

 

«Какой дорогой идёте, товарищи?» – куда тянет коммунизм

Так как идеология светлого будущего стремится направить человечество на фиктивные цели, то атеизмнеобходим ей и для того, чтобы лишить сознание человека духовной вертикали, с высоты которой может быть обнаружен этот грандиозный обман и самообман. Для иллюстрации этого, вслед за И.Р. Шафаревичем, процитируем выдающееся по своей обнаженности высказывание одного из идеологов постреволюционного атеистического искусства А.К. Гастева: «Мы не будем рваться в эти жалкие выси, которые зовутся небом. Небо – создание праздных, лежачих, ленивых и робких людей. Риньтесь вниз!.. Мы войдём в землю тысячами, мы войдём туда миллионами, мы войдём океаном людей! Но оттуда не выйдем, не выйдем уже никогда». Воистину, упоение всеобщей гибелью –  танатос-титанизм.

Материализм нужен идеологии, чтобы дать человеку замену того, что отбирает у него атеизм: вместо высших духовных ценностей – фикцию материального процветания. Но утверждение фикции в качестве идеала требует перманентного обмана и самообмана. Отсюда чем больше в обществе атеизма и материализма, тем больше оно вынуждено требовать атеизма и материализма. Ибо каждый следующий шаг к конечной фикции – пропасти небытия – требует всё большего ослепления.

Атеизм необходим идеологии и потому, что только с атеистических позиций можно оправдать террор и гипнотизировать общество террором. «Если Бога нет – то всё позволено» (Ф.М. Достоевский) и всё оправдывается нуждами революции. И не потому только, что нет Божьего наказания, но нет и Создателя, Источника добра, нет абсолютных критериев добра и зла. Достоевский устами старца Зосимы в романе «Братья Карамазовы» говорит о «диалектике» атеистического социализма: «Мыслят устроиться справедливо, но отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью, ибо кровь зовёт кровь, а извлекающий меч погибает мечом. И если бы не обетование Христово, то так и истребили бы друг друга даже до последних двух человек на земле». При отрицании вечной жизни обесценивается и земная человеческая жизнь. Атеизм стремится лишить человека упования на вечность, чтобы можно было терроризировать его возможностью отнять всё, чем он обладает, – земную жизнь. Лишённый ощущения вечности, веры в бессмертие души, человек судорожно цепляется за жизнь, ради её сохранения готов идти на любую подлость.Жизнь превращается в мерзость, если нет ценностей выше земной жизни.

Таким образом, религия и Церковь ведут человечество к спасению, ориентируя на вечные ценности, в свете их давая осмысление всему и жизни в целом. Атеистическая материалистическая идеология отвергает надмирный смысл и погружает человечество во мрак. Её цели и идеалы имманентны материальному космосу, чем отрицается смысл идеала как такового (природа которого не может быть материальной) и обессмысливается положительное содержание жизни (фактом полной и окончательной гибели человека, человечества, мироздания в целом). Как вечное адское прозябание на земле, как бесконечное обустраивание материального мира представляют коммуноидеологи смысл жизни.

 

Так как идеология материалистического атеизма направлена на подмену истины глобальными фикциями, то её окончательной целью, тем, что скрывается за всеми явными целями, оказывается небытиекак таковое. Это радикальнейшая в мировой истории богоборческая идеология и сила. Богоборчество – это борьба против Творца и Его творения, мира и человека. Коммунизм, как идеология разрушения Божьего творения, есть целеполагание к небытию и концентрация в культуреантибытийных сил, порабощение и разложение человека духами социального небытия. Коммунистическая идеология стремится переориентировать человечество с пути духовного созидания на путь духовной гибели.

На что нацелено мировое коммунистическое движение? Оно могло бы истребить цивилизацию. Но коммунизм стремится обойти непреодолимое сопротивление инстинкта жизни человечества и столкнуть его на путь, который больше соответствует эзотерической цели идеологии. Как социальная форма мирового зла коммунизм стремится не столько к уничтожению цивилизации, сколько к духовной гибели человечества. Духовно же человек гибнет не с физической смертью, а отдаваясь злу.

В конечном итоге коммунизм насаждает в мире такие формы существования, которые были быразрушением Божьего творения и установлением царства зла на земле. Полное отсутствие духовной жизни и является духовной смертью. Вечное адское прозябание на земле можно вообразить, представив себе, что сталинизм охватил весь мир и установился навечно, или представив полную реализацию утопии Оруэлла. Это был бы фантом, призрак жизни, дьявольский мираж, вечное наваждение. Абсолютно механистическое и натуральное физическое существование и было бы формой небытия.

Установлению призрачных форм существования люди сопротивляются меньше, чем полному физическому истреблению, ибо человека легче обольстить иллюзией жизни, нежели отобрать у него жизнь. Коммунизм допускает человека к существованию в той степени, в какой оно способствует созданию условий его духовной гибели. Оставляя обломки жизни и остатки связей, которые человек боится потерять, коммунизм запугивает смертью и заманивает в ловушку небытия. Грозя отобрать последние жизненные блага, коммунистический режим заставляет человека всё больше идти на сделку с совестью, предавать своих близких, отказываться от высших идеалов. Пугая смертью, коммунизм отбирает человеческую душу. Сильные же духом обречены на физическое истребление. Это – попытка всеобщей селекции небытия. Но убитый умирает мучеником, и душа его спасена. Он увеличивает силу духовного противостояния небытию. Обольщение же ведёт к духовной смерти. В плане вечности и спасения прельщение адской жизнью несравненно гибельнее, чем физическая смерть.

Противостоять мировому злу можно только силой духа, беззаветной верой в божественные основы жизни и непреклонным мужеством перед лицом смерти. Только когда мы готовы пожертвовать всем, в том числе и собственной жизнью, ради сохранения своего божественного достоинства и свободы, только тогда мы способны сохранить и саму жизнь, и высший смысл её. Продав душу, человек теряет всё, сохранив душу, он оставляет возможность всё обрести.

Отсюда понятно, почему основной удар коммунизм направляет на духовную сердцевину бытия: наЦерковь как тело Христово и религиозную веру как связь человека с божественными основами бытия. Коммунизм последовательно захватывает все реальности, обращая их на разрушениебожественного достоинства человеческой личности как персоналистического стержня бытия и солидарности людей в вере как соборного основания человечества.

 

«Шаг вперёд – два назад» – в «светлое будущее»

Антихристианская доминанта коммунизма формирует стратегическую программу захвата и тотального переустройства мира и человека, что диктует и специфическую тактику. Коммунистическая экспансия направлена одновременно вширь и вглубь реальности. Прежде всего, коммунизм стремится захватить материал, из которого строятся ступени духовного падения и насильственного низвержения человечества в ад. Так как у зла нет собственной плоти, то оно паразитирует на реальности, что требует завоевания всё новых её областей. На захваченных территориях основная задача – вытравливаниебогочеловеческого начала и превращение всех людских и материальных ресурсов в новую фалангу экспансии.

Тактика коммунистического режима может быть невероятно гибкой (отсюда непрерывно меняющиеся русла генеральной линии партии) потому, что для него в жизни нет ничего самоценного. Коммунизм готов пожертвовать чем угодно ради сохранения возможностей дальнейшей экспансии и уничтожения, сохранения плацдарма в реальности. Сбережение коммунистических сил в отдельном регионе может быть более важной задачей, чем физическое истребление всего в нём ценою собственной гибели.

Стратегия и тактика мирового коммунизма сформировались при захвате России, ставшей первым и основным плацдармом социальных небытийных сил. Коммунизм упорно завоёвывал реальность, чтобы выстроить из неё прельстительный и насильственный путь к небытию. Идеология как единственно доступная система мировоззрения нужна, чтобы соблазнить умы. Обольщённые нужны, чтобы воспитать из нихвождей и авангард, из которых необходимо сколотить такую партию. Партия создавалась как рычаг для захвата государственной власти в слабом звене цивилизации. Но и политическое господство – не самоцель.Государственная мощь была необходима для прямого уничтожения одних сфер жизни, подавления иперековки других. Хозяйственный механизм захватывался и централизовался для того, чтобы создать из него бронированный кулак подавления и экспансии (индустриализация и коллективизация проводились для тотальной милитаризации экономики и общества). Культурная и общественная жизнь полностью подчинялась нуждам идеологической экспансии (культурная революция). Все социальные группы и классы сбивались в коммунистическую фалангу (социальная революция). Так большая часть исторического тела России была отсечена и погублена (уничтожение классового врага), чтобы из оставшегося выковать (перековка)мировой таран коммунизма.

Таково эзотерическое целеполагание коммунизма, определяющее динамику его режима и строительство его системы. То же, что складывается в действительности, зависит от сопротивления коммунистической экспансии сил живой жизни. Шаг за шагом коммунизм стремился перековать всё, на чём запечатлена богоподобность исторического творчества человечества, направляя основной удар на область Божественного присутствия в мире: на личность как венец Божьего творения; на Церковь как соборное единство в Боге свободных духовных личностей; на религию как связь человека с Творцом. На всех ступенях внедрения в реальность коммунизм сталкивается с её сопротивлением. Но основные импульсы борьбы исходят из духовных, религиозных основ жизни. Поэтому христианство является основной антикоммунистической силой. А коммунизм является самой радикальной антихристианской доктриной и силой в истории.

 

Подобную позицию обвиняют в том, что она демонизирует коммунизм. Одни уверяют, что не так страшен чёрт, как его малюют – мол, ничего такого не было в советское время. Другие указывают на коммунистов современных с естественным недоумением – разве похожи они на извергов рода человеческого. Первых можно отослать к реальной истории: что было в ней страшнее и бесчеловечнее, чем сталинизм, маоизм, пол-потовщина? Со вторыми можно согласиться в том, что современный коммунист, конечно же, далеко не классический его образец. Он соединяет в своих взглядах многие противоположные позиции. Но это не исключает чёткого анализа явления самого по себе и последовательных выводов.

Итак, тотальное богоборчество коммунизма очевидно. Если коммунизм близок христианству, то что тогда антихристианство? Очевидно и то, что отвержение догм коммунизма – это безусловное моральное и религиозное требование. Вместе с тем, в реальной жизни добро и зло, истина и ложь – переплетены. В той степени, в какой человек, называющий себя коммунистом, не живёт по коммунистическим догмам, он перестаёт быть коммунистом. Наличие у человека коммунистического мировоззрения может не исключать его личной добропорядочности, профессионализма. И напротив – оголтелое отвержение коммунизма не означает искреннего, покаянного отказа от идейного безумствования. Разве открытый коммунист опаснее коммуниста скрытого, а заблуждающийся коммунист того, кто прикрывает свою богоборческую сущность демократической демагогией?

 

Послание Соловецких епископов 1926 года.

Из бездны коммунистического ада подало обличительный голос остававшееся в живых священноначалие Русской Церкви, чистая веря и трагических опыт которого свидетельствовали адекватно:

«Расхождение лежит в непримиримости религиозного учения Церкви с материализмом, официальной философией коммунистической партии и руководимого ею правительства Советских республик.

 Церковь признаёт бытие духовного начала, коммунизм его отрицает. Церковь верит в Живого Бога, Творца мира. Руководителя его жизни и судеб, коммунизм не допускает его существования, признаёт самопроизвольность бытия мира и отсутствие разумных конечных причин в его истории. Церковь полагает цель человеческой жизни в небесном призвании духа и не перестает напоминать верующим об их небесном отечестве, хотя бы жила в условиях наивысшего развития материальной культуры и всеобщего благосостояния, коммунизм не желает знать для человека никаких других целей, кроме земного благоденствия.

С высот философского миросозерцания идеологическое расхождение между Церковью и государством нисходит в область непосредственного практического значения, в сферу нравственности, справедливости и права, коммунизм считает их условным результатом классовой борьбы и оценивает явления нравственного порядка исключительно с точки зрения целесообразности. Церковь проповедует любовь и милосердие, коммунизм – товарищество и беспощадность борьбы. Церковь внушает верующим возвышающее человека смирение, коммунизм унижает его гордостью. Церковь сохраняет плотскую чистоту и святоплодоношения, коммунизм не видит в брачных отношениях ничего, кроме удовлетворения инстинктов. Церковь видит в религии животворящую силу, не только обеспечивающую человеку постижение его вечного предназначения, но и служащую источником всего великого в человеческом творчестве, основу земного благополучия, счастья и здоровья народов. Коммунизм смотрит на религию как на опиум, опьяняющий народы и расслабляющий их энергию, как на источник их бедствий и нищеты. Церковь хочет процветания религии, коммунизм – её уничтожения. При таком глубоком расхождении в самых основах миросозерцания между Церковью и государством не может быть никакого внутреннего сближения или примирения, как невозможно примирение между положением и отрицанием, между да и нет, потому что душою Церкви, условием её бытия и смыслом её существования является то самое, что категорически отрицает коммунизм.

 Никакими компромиссами и уступками, никакими частичными изменениями в своём вероучении или перетолковываниями его в духе коммунизма Церковь не могла бы достигнуть такого сближения. Жалкие попытки в этом роде были сделаны обновленцами: одни из них ставили своей задачей внедрить в сознание верующих мысль, будто христианство по существу своему не отличается от коммунизма и что коммунистическое государство стремится к достижению тех же целей, что и Евангелие, но свойственным ему способом, т.е. не силой религиозных убеждений, а путём принуждения. Другие рекомендовали пересмотреть христианскую догматику в том смысле, чтобы её учение об отношении Бога к миру не напоминало отношение монарха к подданным и более соответствовало республиканским понятиям, третьи требовали исключения из календаря святых “буржуазного происхождения” и лишения их церковного почитания. Эти опыты, явно неискренние, вызывали глубокое негодование людей верующих.

 Православная Церковь никогда не станет на этот недостойный путь и никогда не откажется ни в целом, ни в частях от своего, обвеянного святыней прошлых веков, вероучения в угоду одному из вечно сменяющихся общественных настроений. При таком непримиримом идеологическом расхождении между Церковью и государством, неизбежно отражающемся на жизнедеятельности этих организаций, столкновение их в работе дня может быть предотвращено только последовательно проведенным законом об отделении Церкви от государства, согласно которому ни Церковь не должна мешать гражданскому правительству в успехах материального благополучия народа, ни государство стеснять Церковь в её религиозно-нравственной деятельности».

 

 

Богоборчество ленинизма

 

При всём разнообразии трактовок тема «Ле­нин и ре­ли­гия» рассматривалась слиш­ком уз­ко. Способствовала этому и деятельность самого Ле­нина, который призывал бо­роть­ся с ре­ли­ги­ей как с иде­о­ло­ги­ей пра­вя­щих клас­сов, одур­ма­ни­ва­ю­щей и за­ка­ба­ля­ю­щей про­стой на­род, для че­го не­об­хо­ди­мо из­ме­нить со­ци­аль­ные ус­ло­вия, из­да­вать ан­ти­ре­ли­ги­оз­ную ли­те­ра­ту­ру и вес­ти ате­ис­ти­чес­кую про­па­ган­ду. Но ис­тин­ное от­но­ше­ние Ле­ни­на к ре­ли­г­ии не покры­ва­лось вполне его кри­ти­кой ре­ли­ги­оз­ной иде­о­ло­гии. Ленинский фа­на­ти­чес­кий ате­изм, ярост­ную борь­бу с ре­ли­ги­ей не­воз­мож­но свес­ти к борь­бе с тем со­ци­аль­ным вре­дом, ко­то­рый, как счи­та­ет­ся в марк­сиз­ме, при­но­сит оши­боч­ная, но ис­то­ри­чес­ки обус­лов­лен­ная форма иде­о­ло­гии – религия. Надо сразу сказать: Ле­нин бо­ролся не с ре­ли­ги­ей, а с Бо­гом, су­щест­во­ва­ние Ко­то­ро­го ярост­но от­ри­цал.

Что­бы кос­нуть­ся тай­ны от­но­ше­ния Ле­ни­на к ре­ли­гии, не­об­хо­ди­мо вспом­нить ге­ни­аль­но­го про­вид­ца До­сто­евс­ко­го, ко­то­рый су­мел вскрыть бо­го­бор­чес­кую ин­тен­цию в ев­ро­пей­ской куль­туре. Как ху­дож­ник, До­сто­евс­кий не фор­му­ли­ро­­вал свои пред­став­ле­ния в за­кон­чен­ных по­ня­ти­ях, но в «фи­ло­со­фии в об­ра­зах» он пре­дель­но то­чен. До­сто­евс­кий бо­рет­ся с ма­те­ри­а­лис­ти­чес­ки­ми взгля­да­ми сво­их оп­по­нен­тов, но при этом не счи­та­ет их со­бствен­но ма­те­ри­а­лис­та­ми. Соз­на­ние ате­ис­тов – пер­со­на­жей его ро­ма­нов – двой­ствен­но: они нуж­да­ют­ся в Бо­ге, что­бы Его от­ри­цать.

Подобное можно увидеть в по­ве­де­нии Ле­ни­на. В пятом классе гимназии он бросил крест в мусор. Всякая мысль о религии вызывает у него патологическую ненависть. Читая Гегеля, он заполняет поля книги ругательствами: «Мерзко, вонюче», «Бога жалко! Сволочь идеалистическая!». О религиозности Достоевского:«морализирующая блевотина». В письме Горькому: «Всякий боженька есть труположство». Он не мог упо­ми­нать о ре­ли­гии без про­кля­тий, ибо одержим по­треб­ностью патологической ху­лы всего божественного: религия у него не ина­че как «по­пов­щи­на», «за­иг­ры­ва­ни­е с бо­жень­кой», «са­мая гнус­ная из ве­щей», «тру­по­ло­жест­во». Ибо «Всякая религиозная идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость… самая опасная мерзость, самая гнусная зараза». В под­хо­де к раз­лич­ным ис­то­ри­чес­ким яв­ле­ни­ям Ле­нин ще­го­лял тем, что вскры­вал во всём от­но­си­тель­ность и бо­рол­ся со вся­ки­ми предс­тав­ле­ни­я­ми об аб­со­лют­ном. В этом был стер­жень его борь­бы с ду­хов­нос­тью. Но ког­да де­ло до­хо­ди­ло до ре­ли­гии, Ле­нин от­сту­пал да­же от «бесп­рист­раст­ной» марк­сист­ской ме­то­до­ло­гии и впа­дал в не­ис­то­вство и бес­но­ва­ние. За этим кро­ет­ся ощу­ще­ние ре­ли­ги­оз­ной ре­аль­нос­ти как аб­со­лют­но­го вра­га. Здесь тер­пе­ния Ле­ни­на не хва­та­ло да­же на то, что­бы хо­тя бы для ви­да пред­ста­вить ре­ли­гию как неч­то ис­то­ри­чес­ки обус­лов­лен­ное и пре­хо­дя­щее.

Ле­нин в ра­бо­те «Дет­ская бо­лезнь ле­виз­ны в ком­му­низ­ме» учил, что на ком­про­мисс нуж­но ид­ти вез­де и во всём, кро­ме ком­му­нис­ти­чес­ких целей. Он из­де­вал­ся над те­ми, кто не был спо­со­бен на это. Но сам Ле­нин ни­ког­да не до­пус­кал ком­про­мис­са с ре­ли­ги­ей, ему ни­ког­да не при­хо­ди­ло в го­ло­ву хит­рить с Бо­гом, с Цер­ко­вью, с ре­ли­ги­ей. Ста­лин, бу­ду­чи вер­ным ленинцем во всём дру­гом, всё же до­пус­кал во вре­мя вой­ны ис­поль­зо­ва­ние ре­ли­гии для сох­ра­не­ния влас­ти на пер­вом ком­му­нис­ти­чес­ком плац­дар­ме. Маркс, хо­тя и лю­бил го­во­рить вся­кие гнус­но­сти о ре­ли­гии, всё же де­лал по­пыт­ки ис­то­ри­чес­ко­го под­хо­да. Ле­нин же ска­ты­вал­ся да­же ни­же уров­ня марк­сиз­ма и был в вос­тор­ге от са­мых пош­лых ан­ти­ре­ли­ги­оз­ных бро­шю­рок и вуль­гар­ных кри­ти­ков ре­ли­гии, вро­де ядо­ви­то­го и ёр­ни­чес­ко­го Гел­ьве­ция.

Ненависть к Богу, соперничество с Творцом сформировались у Ленина в раннем детстве, она стала движущей силой всей его жизни и заставила избрать своей идеологией и религией коммунизм. Ле­нин ненавидел не толь­ко религиозные ре­аль­нос­ти, но и ре­ли­ги­оз­ные сим­во­лы. Он не мог вы­но­сить са­мо­го упо­ми­на­ния Бо­га. Нап­ри­мер, к «бо­го­ис­ка­тель­ст­ву» и «бо­го­стро­и­тель­ст­ву» он был неп­ри­ми­рим, хотя в этих учениях пред­став­ле­ния о ре­аль­ном Бо­ге от­сут­ство­ва­ли, и можно было бы из них изв­лечь «ре­во­лю­ци­он­ную» поль­зу в атеистической пропаганде. То, что Ле­нин ор­га­ни­чес­ки не мог за­иг­ры­вать с ре­ли­ги­ей и от­но­сил­ся ко все­му, что с нею свя­зано, бо­лее чем се­рьёз­но, по­ка­зы­ва­ет, что для не­го унич­то­же­ние ре­ли­гии яв­ля­лось глав­ной це­лью ком­му­нис­ти­чес­кого режима. При Ленине начались самые кровавые и массовые религиозные гонения за всю мировую историю.

Уже 1 мая 1919 года в документе, адресованном Дзержинскому, Ленин требует: «Необходимо как можно быстрее покончить с попами и религией. Попов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в склады». 25 декабря 1919 года по поводу дня Николая Чудотворца, когда православные люди не могли работать, Ленин издает приказ:«Мириться с “Николой” глупо, надо поставить на ноги всё чека, чтобы расстреливать не явившихся на работу из-за “Николы”». В пись­ме Молотову для членов Политбюро от 19 марта 1922 го­да Ленин настаивает на необходимости использовать массовый голод в стране и при­зы­ва­ет ком­му­нис­ти­чес­ких вож­дей в рамках кампании «изъ­я­тия цен­нос­тей» коварно раз­гро­мить Цер­ковь, на­нес­ти ре­ли­гии со­кру­ши­тель­ный удар, чтобы лишить после­ду­ю­щие по­ко­ле­ния ве­ру­ю­щих всякой воли к сопротивлению: «Именно теперь и  только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления… Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей». Ле­нин сог­ла­ша­ет­ся с тем, «что ес­ли не­об­хо­ди­мо для осу­щест­вле­ния из­вест­ной по­ли­ти­чес­кой це­ли пой­ти на ряд жес­то­кос­тей, то на­до осу­щест­влять их са­мым энер­гич­ным об­ра­зом и в са­мый ко­рот­кий срок, ибо дли­тель­но­го при­ме­не­ния же­сто­кос­тей на­род­ные мас­сы не вы­не­сут». Ле­нин при­зы­ва­ет «дать са­мое ре­ши­тель­ное и бес­по­щад­ное сра­же­ние чер­но­со­тен­но­му ду­хо­вен­ству и пода­вить его со­про­тив­ле­ние с та­кой жес­то­кос­тью, что­бы они не за­бы­ли это­го в те­че­ние нес­ко­льких де­ся­ти­ле­тий». Ле­нин убеж­да­ет сво­их со­рат­ни­ков, что кам­па­ния «изъятия церковных ценностей» долж­на быть про­ве­де­на «с бе­спо­щад­ной ре­ши­тель­нос­тью, безусловно, ни пе­ред чем не ос­та­нав­ли­ва­ясь и в са­мый крат­чай­ший срок. Чем боль­шее чис­ло пред­ста­ви­те­лей ре­ак­ци­он­ной бур­жу­а­зии и ре­ак­ци­он­но­го ду­хо­вен­ства удаст­ся нам по это­му по­во­ду рас­стре­лять, тем луч­ше. На­до те­перь про­учить эту пуб­ли­ку так, что­бы на нес­коль­ко де­сят­ков лет ни о ка­ком со­про­тив­ле­нии они не сме­ли и ду­мать».

Подоб­ный лю­до­ед­ский па­фос объ­яс­ня­ет­ся тем, что Ле­нин не­на­ви­дел Цер­ковь ещё боль­ше, чем ре­ли­ги­оз­ную иде­о­ло­гию, так как Цер­ковь – это жизнь в Бо­ге. В ле­нин­ском от­но­ше­нии к Цер­кви чув­ству­ет­ся лич­ная сатанинская зло­ба, ин­фер­наль­ная не­на­висть, ко­то­рую он не спо­со­бен удер­жать. Как толь­ко пред­ста­ви­лась воз­мож­ность раз­гро­мить Цер­ковь, Ле­нин за­был все свои те­о­рии о стро­гих за­ко­нах ис­то­рии, в ут­верж­де­нии ко­то­рых Ле­нин-марк­сист про­ти­во­по­став­лял се­бя на­род­ни­чест­ву. В прак­ти­ке сво­е­го от­но­ше­ния к ре­ли­гии Ле­нин впа­да­ет в пол­ный во­люн­та­ризм. Это не только плод ли­це­ме­рия, а ско­рее ре­зуль­тат дво­е­мыс­­лия, в ко­то­ром скры­ва­ет­ся двой­ствен­ная при­ро­да марк­сиз­ма-ле­ни­низ­ма. Ле­ни­н всег­да объ­яв­лял се­бя за­кон­чен­ным ма­те­ри­а­листом и ате­истом, но яв­ля­ет­ся ли он дей­стви­тель­но та­ко­вым?

Иде­о­ло­гия ле­ни­низ­ма ма­те­ри­а­лис­тич­на: пер­вич­ность ма­те­рии, пред­став­ле­ние о ми­ре как о ме­ха­низ­ме, а о че­ло­ве­ке – как со­ци­аль­но-би­о­ло­ги­чес­кой ма­ши­не – час­ти ми­ро­вой са­мо­раз­ви­ваю­щей­ся ма­ши­ны. Но по сво­им за­да­чам и по глу­бин­ной ори­ен­ти­ро­ван­нос­ти ле­ни­низм не мог быть ма­те­ри­а­лиз­мом. Ло­ги­ка за­кон­чен­но­го ма­те­риа­лиз­ма не до­пус­ка­ет ка­ких-ли­бо нор­ма­ти­вов по­ве­де­ния, не со­дер­жит представлений о должном, так как че­ло­век как со­ци­аль­но-би­о­ло­ги­чес­кая ма­ши­на не мо­жет иметь обя­зан­нос­тей перед ми­ро­вой ма­ши­ной. К идее Бо­га та­кой ма­те­ри­а­лизм дол­жен был бы относиться, как к вред­ной ошиб­ке, но она не мо­жет вы­зы­вать па­фос ма­ни­а­каль­но­го от­ри­ца­ния или безу­держ­ную жаж­ду ху­лы. Толь­ко обя­зан­ность бо­го­бор­чест­ва за­став­ля­ет Ле­ни­на вес­ти се­бя по от­но­ше­нию к ми­ру та­к, буд­то в его ос­но­ве ле­жит нёма­те­ри­аль­ное на­ча­ло. От­ри­цая су­щест­во­ва­ние Бо­га, Ле­нин бо­рол­ся с Бо­гом и Бо­жест­вен­ным, как с на­и­ре­аль­ней­шей сущ­нос­тью. Фа­на­ти­чес­кий ате­изм ле­нин­ско­го ти­па воз­мо­жен толь­ко тог­да, ког­да ре­ли­гию от­ри­ца­ют как вред­ное су­е­ве­рие, но с Бо­гом борются, как с абсолютно враж­деб­ной ре­аль­ностью.

Од­на­ко есть и глу­бо­кая за­ко­но­мер­ность в том, что имен­но ма­те­ри­а­лизм яв­ля­ет­ся иде­о­ло­ги­ей ле­ни­низ­ма. Ле­ни­низм не ма­те­ри­а­лис­ти­чен по мо­ти­вам и за­да­чам, но иде­о­ло­ги­ей ле­ни­низ­ма мо­жет быть толь­ко ма­те­ри­а­лизм. Хо­тя ма­те­ри­а­лизм рационально не мо­жет обос­но­вать во­ин­ствен­нос­ти ате­из­ма, а тем бо­лее па­фо­са бо­го­бор­чест­ва, он не­обхо­дим как сред­ство и ко­неч­ная цель бо­го­бор­чест­ва. Та­кая по­зи­ция не мо­жет быть по­сле­до­ва­тель­ной, ибо ос­но­ва­на на са­мо­об­ма­не, игре с са­мим со­бой. Это позволяет избегать прямого отрицания принципов, что логически неизбежно при материалистическом мировоззрении. Ле­ни­низм не способен к критическому са­мо­а­на­ли­зу, так как яв­ля­ет­ся фи­ло­софским и пси­хо­ло­ги­чес­ким двоемыслием, опи­сан­ным Ор­уэ­ллом. Глу­бин­ной ос­но­вой вся­ко­го дво­е­мыс­лия яв­ля­ет­ся дво­е­мыс­лие по от­но­ше­нию к Бо­гу.

 

Оши­боч­но ду­мать, что ате­ис­ти­чес­кий ма­те­ри­а­лизм – пре­дель­ная про­ти­во­по­лож­ность ре­ли­гии. Не­воз­мож­но счи­тать дья­во­ла – пер­со­ни­фи­ци­ро­ван­ное не­бы­тие – ма­те­ри­а­лис­том. Пол­ной про­ти­во­по­лож­нос­тью ре­ли­гии мо­жет быть толь­ко та­кой ате­изм, ко­то­рый яв­ля­ет­ся в то же вре­мя ан­тих­рис­ти­а­нской «религиозностью», со своими писанием и куль­том, со сво­ими идо­ла­ми. Ле­ни­низм – это ан­тих­рис­ти­анс­кое ве­ро­у­че­ние, диктующее об­раз су­щест­во­ва­ния. Тип ле­нин­ца-ате­ис­та – не бес­страст­ный ка­би­нет­ный уче­ный, а одер­жи­мый фа­на­тик, го­ря­щий не­на­вис­тью к Бо­жест­вен­ным ос­но­вам бы­тия. Воля ле­ни­низ­ма к глобальному переустройству мироздания приз­на­ёт, что мир не де­тер­ми­ни­ро­ван, в нём мо­жет по­бе­дить или ре­ли­гия, или ате­изм. Мир не ма­те­ри­а­лен, но в слу­чае по­бе­ды ком­му­низ­ма он мо­жет стать ма­те­ри­аль­ным. Бог для Ле­ни­на – это не то, что есть или че­го нет, а то, че­го быть не долж­но, что не­об­хо­ди­мо унич­то­жить. По­бе­да над Богом осу­щест­вля­ет­ся че­рез че­ло­ве­ка, по­э­то­му ори­ен­та­ция марк­сиз­ма-ле­ни­низ­ма рас­кры­ва­ет­ся с помощью по­ня­тия о том, что есть чело­век и чем он дол­жен стать.

Ес­ли в хри­сти­а­нстве че­ло­век – участ­ник обо­же­ния ми­ра, до­сти­же­ния Бо­жест­вен­но­го бы­тия, то скры­тая цель ле­нин­ско­го ате­из­ма – прев­ра­ще­ние че­ло­ве­ка в аген­та раз­воп­ло­ще­ния, в ис­точ­ник не­бы­тия. Но это не про­сто во­ля «не быть», а стрем­ле­ние впасть в со­сто­я­ние, про­ти­во­по­лож­ное бы­тию, со­здан­но­му Бо­гом, и увлечь за со­бой весь мир. Что­бы че­ло­век был сотворцом Бо­жиим, он дол­жен об­­ла­дать сво­бо­дой и спо­соб­нос­тью к твор­чест­ву, ибо толь­ко путём твор­чест­ва в Бо­ге мож­но обо­жить мир. Что­бы быть про­вод­ни­ком не­бы­тия, че­ло­ве­ку нуж­но от­ка­зать­ся от сво­бо­ды и спо­соб­нос­ти твор­чест­ва и де­тер­ми­ни­ро­вать се­бя по от­но­ше­нию к внеш­ним об­сто­я­тель­ст­вам. Про­ти­во­по­лож­но то­му, как хрис­ти­а­нин хо­чет жить в Бо­ге Цер­ковь источнике сво­бо­ды (там, где Дух Го­спо­день, там сво­бо­да), марксист-ле­нинист стре­мит­ся жить в без­лич­ной не­об­хо­ди­мос­ти, стирающую самою личность, а значит и снимающую от­ветс­твен­ность за бо­го­о­тступ­ни­чест­во.

 

Смысл марксистко-ленинской идеологии рас­кры­ва­ет­ся в её от­но­ше­нии к ис­то­рии, в фор­му­ли­ро­ва­нии ро­ли че­ло­ве­ка в ис­то­рии. Ле­нин рас­смат­ри­вал че­ло­ве­ка как про­из­вод­ное про­из­во­дствен­ных от­но­ше­ний. Это оз­на­ча­ет, что у всех лю­дей од­ной эпо­хи об­щая сущ­ность вне за­ви­си­мос­ти от ин­ди­ви­ду­аль­но­го сво­е­об­ра­зия, что че­ло­век жёстко де­тер­ми­ни­ро­ван ок­ру­жа­ю­щей сре­дой. Но над этой сре­дой сто­ит пар­тия, наделённая божественными атрибутами – бессмертием, вездесущностью, всемогуществом и суммой всего бытия. Она то и уп­рав­ля­ет всем (для пар­тии нет ни­че­го не­воз­мож­но­го), в том числе и че­ло­ве­ком. Ибо предельная одержимость богоборчеством освобождает от всех материалистических и атеистических «законов» и наделяет сатанинской свободой в небытии. Таким образом, ате­ис­ти­чес­кий ма­те­ри­а­лизм утверждает, что­бы общество де­тер­ми­ни­ро­вано за­ко­на­ми ма­те­ри­аль­ной ис­то­рии, но для того, чтобы пар­тий­ные вожди имели бы свободу рук направлять эти «за­ко­ны» в ин­те­ре­сах бо­го­борчес­ко­го режима. Эту ло­ги­ку рас­крыл ещё До­сто­евс­кий, который в ана­лизе феномена не­ча­ев­щи­ны в об­ра­зе Ши­га­ле­ва пред­вос­хи­тил бу­ду­щее воп­ло­ще­ние ком­му­низ­ма. Ши­га­лев «пред­ла­га­ет, в ви­де ко­неч­но­го раз­ре­ше­ния воп­ро­са, – раз­де­ле­ние че­ло­ве­че­ства на две не­рав­ные час­ти. Од­на де­сятая до­ля по­лу­ча­ет сво­бо­ду лич­нос­ти и без­гра­нич­ное пра­во над ос­таль­ны­ми де­вя­тью де­ся­ты­ми. Те же долж­ны по­те­рять лич­ность и об­ра­тить­ся вро­де как в ста­до и при без­гра­нич­ном по­ви­но­ве­нии до­стиг­нуть ря­дом пе­ре­рож­де­ний пер­во­быт­ной не­вин­нос­ти, вро­де как бы пер­во­быт­но­го рая, хо­тя, впро­чем, и бу­дут ра­бо­тать. Ме­ры, пред­ла­га­е­мые ав­то­ром для от­ня­тия у де­вя­ти де­ся­тых че­ло­ве­че­ства во­ли и пе­ре­дел­ки его в ста­до, по­сред­ством пе­ре­вос­пи­та­ния це­лых по­ко­ле­ний, – весь­ма за­ме­ча­тель­ны, ос­но­ва­ны на ес­тест­вен­ных дан­ных и очень ло­гич­ны». Эту же­лез­ную ло­ги­ку бо­го­бор­чест­ва Рос­сия и ис­пы­та­ла на се­бе.

До­сто­евс­кий страстно бо­рол­ся с ма­те­ри­а­лис­ти­чес­ки­ми те­о­ри­я­ми о том, что че­ло­ве­ка «за­е­да­ет сре­да», но он не счи­тал сво­их ге­ро­ев-ре­во­лю­ци­о­не­ров материалистами. И не слу­чай­но на­звал свой ро­ман «Бе­сы». На ма­те­ри­а­лиз­ме, не со­дер­жа­щем ни­ка­кой эти­ки, па­ра­зи­ти­ру­ет бе­со­вское бо­го­бор­чест­во, ко­то­рое не мо­жет вы­сту­пить от­кры­то, ибо са­мим фак­том бо­го­бор­чест­ва приз­на­ёт Того, про­тив Кого бо­рет­ся, – Бо­га.

Та­ким об­ра­зом, ле­ни­низм – ди­а­лек­ти­чес­кое со­че­та­ние пре­дель­но­го ате­из­ма с осо­бо­го ро­да ре­лигиозным пафосом. Это – одержимость сатанизмом как тотальным богоборчеством. Ле­ни­низм ма­те­ри­а­лис­ти­чен по иде­о­ло­гии, но не по он­то­ло­гии. Ма­те­ри­а­лизм и ате­изм – это ору­дие борь­бы с тем, что са­мо по се­бе мо­жет су­щест­во­вать толь­ко за пре­де­ла­ми это­го ми­ро­воз­зре­ния. Цель и за­мы­сел ле­ни­низ­ма – пост­ро­е­ние пре­дель­но ан­тих­рис­ти­анс­ко­го об­щест­ва, а скры­тая конечная цель – не­бы­тие. Бо­го­бор­чест­во – стер­жень и до­ми­нан­та ле­ни­низ­ма. Но бо­го­бор­чест­во тре­бу­ет раз­ру­ше­ния мироздания как Бо­жье­го тво­ре­ния и унич­то­же­ния об­ра­за и подо­бия Бо­жье­го в че­ло­ве­ке. От­сю­да бесп­ре­це­дент­ные в ми­ро­вой ис­то­рии разру­ше­ния и ге­но­цид при режиме марксизма-ле­ни­низ­ма. Таким образом, все без исключения части марксистско-ленинского учения подчинены главной цели – достижению адского царства на земле, описывают различные этапы на пути к ней и методологию борьбы во имя её.

 

 

 

Метафизика зла у Ф.М. Достоевского

(по роману «Преступление и наказание»)

 

Ф.М. Достоевский в своих романах описывает не столько эмпирические события и состояния человека, сколько, прежде всего, события духовные, диалектику духовных реальностей: «Меня зовут психологом, неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть я изображаю все глубины души человеческой».

Н.А. Бердяев первым осознал духовидчество Достоевского: «Его творчество есть знание, наука о духе… Романы Достоевского – на настоящие романы, это трагедии, но и трагедии особого рода. Это внутренняя трагедия единой человеческой судьбы, единого человеческого духа, раскрывающегося лишь с разных сторон в различные моменты своего пути… Он весь в динамике духа… Достоевский – великий революционер духа. Он весь направлен против окостенения духа… Достоевский знает о совершающейся революции, которая всегда начинается в духовной подпочве. Он прозревает её пути её плоды… Достоевский пребывает в духовном и оттуда усё узнаёт… Достоевский воспринимает жизнь из человеческого духа… Поэтому Достоевский видит революцию, совершающуюся в глубине человеческого духа… Достоевский на своём знании человеческого духа основывает свои предвидения… Искусство Достоевского всё – о глубочайшей духовной действительности, о метафизической реальности, оно менее всего занято эмпирическим бытом… Не реальность эмпирического, внешнего быта, жизненного уклада, не реальность почвенных типов реальны у Достоевского…Реальна у него духовная глубиначеловека, реальна судьба человеческого духа. Реально отношение человека и Бога, человека и дьявола, реальны у него идеи, которыми живёт человек… Он не психолог, он – пневматолог и метафизик-символист… Если и можно назвать Достоевского реалистом, то реалистом мистическим».

Достоевский – один из зачинателей персоналистического образа мысли в русской культуре, он по идейным и творческим установкам персоналист, как и большинство русских философов ХХ века. «У Достоевского было исступлённое чувство личности. Всё его мировоззрение проникнуто персонализмом»(Н.А. Бердяев). Его интересует, прежде всего, то индивидуальное, в котором раскрывается универсальное содержание. «Все сложные столкновения и взаимоотношения людей обнаруживают не объективно-предметную, “реальную” действительность, а внутреннюю жизнь, внутреннюю судьбу людей. В этих столкновениях и взаимоотношениях людей разрешается загадка о человеке, о его пути, выражаетсямировая “идея”…Человек ещё более становится в центре его творчества, и судьба человека – исключительный предмет его интереса» (Н.А. Бердяев). Но Достоевский описывает не природного человека гуманизма, а задаёт совершенно иное измерение. «Человек берётся не в плоскостном измерении гуманизма, а в измерении глубины, во вновь раскрывающемся духовном мире… Боль о страдальческой судьбе человека и судьбе мира достигает белого каления… Художественная наука и научное художество Достоевского исследует человеческую природ в её бездонности и безграничности, вскрывает последние, подпочвенные её слои. Достоевский подвергает человека духовному эксперименту, ставит его в исключительны условия, срывает все внешние напластования, отрывая человека от всех бытовых устоев» (Н.А. Бердяев).

«Все идеи Достоевского связаны с судьбой человека, с судьбой мира, с судьбой Бога» (Н.А. Бердяев). Этодуховный, христианский персонализм. Но писатель не рисует статичное благолепие человеческой личности, а вскрывает бездну богооставленности, своеволие богоборчества, ведущего к самоуничтожению…«Достоевский завлекает в тёмную бездну, разверзающуюся внутри человека. Он ведёт через тьму кромешную. Но и в этой тьме должен воссиять свет. Он хочет добыть свет во тьме. Достоевский берёт человека отпущенным на свободу, вышедшим из-под закона, впавшим из космического порядка и исследует судьбу его на свободе, открывает неотвратимые результаты путей свободы. Достоевского прежде всего интересует судьба человека в свободе, переходящей в своеволие. Вот где обнаруживается человеческая природа. Подзаконное существование человека на твёрдой земной почве не раскрывает тайн человеческой природы. Достоевский особенно заинтересовывается судьбой человека в тот момент, когда он восстал против объективного миропорядка, оторвался от природы, от органических корней и объявил своеволие. Отщепенец от природной, органической жизни ввергается Достоевским в чистилище и ад города, и там проходит он свой путь страдания, искупает вину свою… Всё творчество Достоевского есть предстательство о человеке и его судьбе, доведённое до богоборства, но разрешающееся вручением судьбы человека Богочеловеку – Христу» (Н.А. Бердяев).

Герои Достоевского являют индивидуальные характеры, вместе с тем воплощают некие идеи в их предельном выражении – «Достоевский стал великим художником идеи» (М.М. Бахтин). «Идеи играют огромную, центральную роль в творчестве Достоевского. И гениальная, идейная диалектиказанимает не меньшее место у Достоевского, чем его необычайная психология, идейная диалектика есть особый род его художества. Он художеством своим проникает в первоосновы жизни идей, и жизнь идей пронизывает его художество. Идеи живут у него органической жизнью, имеют свою неотвратимую жизненную судьбу. Эта жизнь идей – динамическая жизнь, в ней нет ничего статического, нет остановки и окостенения. И Достоевский исследует динамические процессы в жизни идей. В творчестве его поднимается огненный вихрь идей. Жизнь идей протекает в раскалённей, огненной атмосфере, – охлаждённых идей у Достоевского нет, и он ими не интересуется… Всё в нём огненно и динамично, всё в движении, в противоречиях и борьбе. Идеи у Достоевского – не застывшие, статические категории, это огненные токи… Идеи определяют судьбу. Идеи Достоевского глубоко онтологичны, бытийственны, энергитичны и динамичны. В идее сосредоточена и скрыта разрушительна энергия динамита. И Достоевский показывает, как взрывы идей разрушают и несут гибель. Но в идее же сосредоточена и скрыта воскрешающая и возрождающая энергия. Мир идей у Достоевского совсем особый, небывало оригинальный мир, очень отличный от мира идей Платона. Идеи Достоевского – не прообразы бытия, не первичные сущности и, уж конечно, не нормы, а судьбы бытия, первичные огненные энергии. Но не менее Платона признавал он определяющее значение идей. И вопреки модернистической моде, склонной отрицать самостоятельное значение идей и заподозривать их ценность в каждом писателе, к Достоевскому нельзя подойти, нельзя понять его, не углубившись в его богатый и своеобразный мир идей. Творчество Достоевского есть настоящее пиршество идей» (Н.А. Бердяев).

У Достоевского идеи не абстрактные и рационалистические, а экзистенциальные, идеи-индивидуумы, способные воплощаться, своего рода живые духовные существа с собственной волей, своим индивидуальным обликом. Такого рода сочетание своеобразного идеализма и персонализма создаёт уникальный облик персонажей. Герой Достоевского – это одержимый идеей, «человек идеи» (М.М. Бахтин), но, вместе с тем, и идея-человек – выражение определённой идеи. Поэтому его герои одновременно искусственны и жизненны, предельно фантастичны и предельно реальны. Они пребывают в неестественной и нередко сверхъестественной ситуации, в необычном состоянии, надрыве, надломе, невероятной напряжённости переживаний и действий, когда многое кажется необусловленным, самопроизвольным, непредвиденным и непредсказуемым, алогичным. С точки зрения обыденного сознания так не поступают, такне говорят живые люди. Но в персонажах, которые с обыденной точки зрения представляются преступниками и сумасшедшими, описывается напряжённая борьба идей. При всей своей необычности и неправдоподобности герои Достоевского психологически достоверны. Эмпирическая искусственность и нарочитость их действий в духовном плане оказывается адекватной и последовательной.

«Это пророческое художество. Он раскрывает человеческую природу, исследует её не в устойчивой середине, не в бытовой, обыденной жизни, не в нормальных и нормированных формах её существования, а в подсознательном, в безумии и преступлении. В безумии, а не в здоровье, в преступлении, а не в подзаконности, в подсознательной, ночной стихии, а не дневном быте, не в свете сознательно организованной души раскрывается глубина человеческой природы, исследуются её пределы и границы»(Н.А. Бердяев).

Образы Достоевского оправданы с точки зрения психологии экстремальной ситуации, из которой почти не выходят его герои. В состояниях крайнего духовного напряжения с ними происходят невероятные для обыденной жизни события: сверхъестественные догадки, узнавание чужих мыслей, провидения, совершение неожиданных, немотивированных поступков. В произведениях Достоевского господствует пограничная или предпограничная ситуация (переживание глубочайших потрясений: страха, страданий, борьбы, смерти; состояния в которых человек познаёт себя как нечто безусловное). Подобную напряжённость смыслов и аффектов трудно вынести, и многих отталкивает невероятная духовная энергия его произведений и видимая уродливость персонажей и действий. Многим кажется, что Достоевский описывает душевную патологию, либо какую-то фантасмагорию, не имеющую отношения к реальной жизни. Достоевский говорил о реалистичности своих произведений: «Меня многие критики укоряли, что я вообще в романах моих беру будто бы не те темы, не реальные и проч. Я, напротив, не знаю ничего реальнее именно этих вот тем». Он имел в виду другую реальность – не обыденную, а глубинную реальность духа. «Новая действительность, творимая гениальным художником, реальна, потому что вскрывает самую сущность бытия, но не реалистична, потому что нашей действительности не производит. Быть может, из всех мировых писателей Достоевский обладал самым необычным видением мира и самым могущественным даром воплощения» (К.В. Мочульский).

К образам Достоевского можно применить его формулировку, высказанную по близкому поводу: «Конечно, они абсурдны в обыденном смысле, но в смысле ином, внутреннем, кажется, справедливы».Это изображение не эмпирических лиц и событий, а душевных состояний и процессов. Внутренняя жизнь человека спонтанна, клочковата, алогична, хотя на уровне сознания выглядит логичной. Интенсивная душевная жизнь – это борьба противоречивых сил, постоянный надрыв и раскол. В сильном характере какая-либо идея может захватить воображение, подчинить душевную жизнь, лишить её разнообразия, и перед нами человек идеи или идея-человек. Герои Достоевского олицетворяют собой внутренние силы, которые мы порождаем в своей душе и которые способны поработить нас. В той степени, в какой мы проявляем себя как существа свободные, творческие, как личности, мы созидаем образы истинного, прекрасного и благого бытия. Отдаваясь своеволию, произволу, эгоизму, самостным инстинктам, стихиям зла, мы плодим ложные идеи и злые силы. Борьба добрых и злых мотивов порождает конфликт внутренней жизни, трагическую коллизию – столкновение противоположных стремлений, интересов.

Итак, поле действия индивидуальных духовных сущностей Достоевского – душа человека. «В мире дьявол с Богом борется, и поле битвы – сердца людей» – это высказывание Достоевского выражаетинтенцию его творчества. Поэтому чувство эстетического равновесия и критерий художественной завершённости образа у писателя во многом мотивированы этически. В поисках, развитии, дифференциации и собирании художественных образов участвует его нравственно-религиозное чувство. В литературной форме, как наиболее адекватной его образу мысли, Достоевский пытается обдумать, понять и решить собственныеметафизические проблемы. Это придаёт неповторимое своеобразие его поэтике – системе художественных средств. Её нельзя понять и оправдать только эстетически. В творчестве Достоевский пытается решить главные, наиболее мучительные и скрытые вопросы бытия человека. На этом он сосредоточивает свои силы. Отсюда напряжённость, эксцентричность чувств и отношений его героев. То, что не входит в его основной интерес, удостаивается мимолетной зарисовки и поэтому производит впечатление искусственности.

До сих пор не прекращается дискуссия: полифонично или монологично творчество Достоевского.[5] У него диалектически сочетается и то, и другое. Это – полифония, поскольку в романах Достоевского явное многоголосье оппонирующих и взаимоисключающих позиций и идей. Писатель видел изначальную конфликтность душевной жизни человека, расколотость, противоречивость его сознания и чувств. Но это имонологичность, поскольку всё происходит в рамках единой души человека, представляющей собой поле битвы мирового добра и зла. В романах Достоевского один главный герой, вбирающий в себя большинство образов остальных. Монологизм его творчества сказывается и в том, что он утверждает метафизическое единство личности как целеполагаемую норму. Главное же – творчество Достоевского является проекцией разрешения им самим бытийных проблем. Его персонажами движет и их объединяет обязательный изначальный вопрос и творческая проблема самого писателя. Итак, многие голоса в своём соединении выражают автора: творчество Достоевского более всего симфонично – представляет собой соединение, сочетание множества противоречивых состояний, идей.

 

Как у всех великих русских писателей, начиная с Пушкина, литературный труд для Достоевского был одновременно и самотворчеством, созиданием нового облика личности и нового образа жизни. Нить мучительной судьбы Достоевского вплетена в ткань его произведений. «Все герои Достоевского – он сам, его собственный путь, различные стороны его существа, его муки, его вопрошания, его страдальческий опыт… В творчестве его отразились все противоречия его духа, все бездонные его глубины. Творчество не было для него, как для многих, прикрытием того, что совершалось в глубине. Он ничего не утаил, и потому ему удалось сделать изумительные открытия о человеке. В судьбе своих героев он рассказывает о своей судьбе, в и сомнениях – о своих сомнениях, в их раздвоениях – о своих раздвоениях, в их преступном опыте – о тайных преступлениях своего духа… Ему удалось до глубины поведать в своём творчестве о собственной судьбе, которая есть вместе с тем мировая судьба человека» (Н.А. Бердяев). В творениях своих он пытался понять и разрешить мучающие его вопросы жизни. Его творчество экзистенциально, прежде всего, в том, что укоренено и охвачено единством экзистенции самого автора.

Таков путь осознания Достоевским действительности: личное переживание воплощается в художественной форме и затем осознается вполне. В художественном образе он погружается в метафизическую глубину проблемы, исследует её диалектическое содержание и после этого формулирует впрямую. Это не чисто литературные занятия, не игра фантазии, мало отражающиеся на облике и судьбе автора, а тип жизни. Достоевский не мог не писать романов, прежде всего, потому, что разрешал в них проблемы собственного бытия. Отсюда потребность миссионерства – распространения своих взглядов, отсюда же и профетичность – чувство пророческой значимости своих высказываний. Не может писатель, творящий в сугубо литературных традициях и ассоциациях, проникнуться пафосом обладания целостной истиной, спасительной для человечества. Вместе с тем Достоевскому не были чужды и формальные эстетические поиски, он был в гуще литературной жизни и живо реагировал на неё. Но литературный процесс не был для него самодостаточным, а служил материей, в которой он мог наиболее адекватно воплотить своё видение мировых проблем. Итак, по своим задачам творчество Достоевского экзистенцально-монологично.

Иного плана вопрос: где и насколько текст произведений представляет собой монолог автора? Достоевский – это не литератор, описывающий обыденную жизнь, а духовидец, переживший трагичность бытия, изображающий то, что мучает его душу. Он был личностью титанической и сложной, раздираемой противоречиями, но ищущей гармонии. В письме к А. Майкову Достоевский признавался: «А хуже всего, что натура моя подлая и слишком страстная: везде-то и во всём до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил». Ему, как подлинно гениальному человеку, были ведомы состояния и напряжённого духовного подъема, и падения, было открыто как высокое, так и низменное. Его душа побывала и на небесах, и в преисподней. Этот трагический духовный опыт и воплощался в образах героев Достоевского. Поэтому на вопрос: устами кого из героев говорит Достоевский, – можно ответить: каждого в отдельности и всех вместе. Но на другой вопрос: с каким героем идентифицируется позиция автора, – ответить однозначно трудно. Тот или иной герой, порой совершенно неожиданный, может высказывать заветные мысли Достоевского.

Но наиболее близок мировоззрению автора тот анонимный герой, который может иметь персональный образ, но поле души которого шире этой конкретной персоны и вбирает свойства других героев. По аналогии с понятием «лирический герой» в поэзии можно сказать, что в романах Достоевского проживает жизнь некий метафизический герой – воплощение бывших заблуждений, настоящих страданий и поисков, тяги к гармонии самого автора. Метафизический герой может персонифицироваться в одном действующем лице, но оно не является полным его выражением. В этом случае большинство персонажей охвачено горизонтом души метафизического героя и тяготеет к явному центру её – главному герою.

Роман «Преступление и наказание» потому и производит наиболее целостное впечатление, что его главный герой Раскольников является и метафизическим героем. В других романах образ метафизического героя распылён. Раскольников же является не только главным, но в определённом смысле единственным действующим лицом романа. Все остальные – проекции определённых состояний души Раскольникова. Поскольку автора в первую очередь интересуют динамика и итог душевных превращений, то они изображаются в предельном состоянии. Большинство героев романа представляет собой крайнее выражение и персонификацию идей или чувств Раскольникова. Некоторые герои олицетворяют собой определённыеобъективные начала: положительные (Соня) либо отрицательные (старуха), воздействующие на Раскольникова как извне, так и через его рассудок или сердце.

 

Главная проблема творчества Достоевского – природа и происхождение зла в человеке, одержимость духами зла. Достоевский описывает столкновение добра и зла в судьбе и душе человека. Поэтому его романы изображают более метафизические, чем эмпирические реалии. Наиболее идеологический роман «Бесы» в этом измерении оказывается наиболее полемически-эмпирическим произведением зрелого периода творчества писателя. Так как в нём проблемы выражаются в социальных, психологических и бытовых проекциях, то описание выглядит наиболее приближённым к реальной жизни. Отсюда наличие, более чем где-либо, конкретных исторических событий и фактов, злободневность и актуальность романа. Вместе с тем, в «Бесах» духи зла выступают как обнажённые, абстрактные, хотя носителями их могут быть конкретные персонажи, – отсюда некоторая рационалистичность «Бесов». Достоевскому было необходимо высказаться в такой форме, чтобы самому сполна осознать вопрос, сформулировать некоторые актуальные проблемы и быть при этом услышанным современниками. В «Бесах» писатель напрямую высказал то, что пережито и опознано им в «Преступлении и наказании». Это в свою очередь было подготовкой для непосредственной проповеди в «Дневнике писателя». В романе же «Преступление и наказание» Достоевский рассматривает проблему зла на уровне метафизической психологии. Здесь его образы приобретают наибольшую художественную пронзительность и ёмкость. Они персоналистически полнее, чем в «Бесах». «Преступление и наказание» является наиболее целостным и законченным произведением Достоевского – и в духовной проблематике, и эстетически. В последующих произведениях писатель углублял и детализировал смыслы, которые были выявлены в романе «Преступление и наказание».

 

Основные вопросы темы зла в романе:

– При каких обстоятельствах и в каких состояниях человек одержим духами зла? Какова феноменология – формы явления зла? Это проблема преступления.

– Что происходит с душой человека, породившего злую идею и поработившегося ею? Как злые духи актуализируются – становятся действительными, существуют и проявляются в жизни, какова их сущность в предельном выражении? Это проблема наказания.

– Каков путь изживания зла и духовного оздоровления? Это проблема искупления и воскресения.

Обстоятельства и состояния человека, одержимого духами зла, раскрывает фабула – сюжетная основа, расстановка лиц и событий романа. Раскольников вырос в здоровой семье с традиционным укладом, среди любимых и любящих его людей. Но вне семьи он оказывается выпавшим из органичного жизненного уклада. Его внутренний облик формируется вне традиций и преданий, которые могли бы взрастить здоровые начала души. Во взрослой жизни у Раскольникова оказались оборванными связи с тем, что Достоевский называетземлёю, почвой. Новой же почвы он обрести не смог: оказавшись за пределами традиционной культуры, душа его не смогла привиться к чуждой искусственной цивилизации, которая, по Достоевскому, противостоит органике земли. Раскольников не мог найти себя ни в рационализированной, секуляризированной – обмирщенной, отторгнутой от религиозных основ учёности, ни в выхолащивающих душу профессиональных занятиях, ни в карьере, возможности для которой мог предоставить Петербург («Насущными делами своими он совсем перестал и не хотел заниматься»). Достоевский писал Каткову, по каким причинам его герой приходит к преступлению: «По легкомыслию, по шаткости в понятиях, поддавшись некоторым странным “недоконченным” идеям, которые носятся в воздухе». Неокрепшая душа вне здорового жизненного уклада попадает в заражённую духовную атмосферу.

Это трагедия не только личная: «Тут дело фантастическое, мрачное, дело современное, нашего времени случай-с, когда помутилось сердце человеческое». Достоевский показывает, что в России рушатся традиционные жизненные основы, разрываются органичные связи между людьми, наступает эпоха безукладья: «У нас в образованном обществе особенно священных преданий ведь нет». Россия, как и герой романа, только вышла из отрочества, ещё не успели сформироваться положительные основы жизни, но уже началась полоса разрушения: «Нет оснований нашему обществу, не выжито правил, потому что и жизни не было. Колоссальное потрясение и всё прерывается, падает, отрицается, как бы и не существовало. И не внешне лишь, как на Западе, а внутренне, нравственно» (из черновиков к роману «Подросток»). Творчество Достоевского есть «изображение крайнего богохульства и зёрна идеи разрушения нашего времени в России, в среде оторвавшейся от действительности молодежи» (из письма к К.П. Победоносцеву).

Разрушающаяся почва заражается носящимися в воздухе ложными идеями. «Не во что верить, не на чем остановиться», – записано в черновых набросках к роману. В образованном обществе утверждаласьэгоистическая индивидуалистическая этика, отрицающая национально-исторические и православные традиции. Раскольников соблазняется формой утилитарной морали, утверждающей, что целью человеческих поступков должна быть только личное благополучие, что поведение человека обусловливается разумной пользой. Преступление Раскольникова, считает Достоевский, есть «доведенная до последствий теория разумного эгоизма». В начале формирования господствующей в будущем атеистической материалистической идеологии Достоевский понимает, что торжество так называемого экономического принципа приводит не к всеобщему благоденствию, а к взаимному истреблению.

Известно, что на первоначальные замыслы романа оказывала влияние полемика Достоевского с социалистами. Но затем писатель погружается в исследование метафизических коллизий в душе своего героя. Ибо человек есть создатель ложных идей и, чтобы понять и объяснить их появление, нужно углубиться, прежде всего, в его душу. Как истинный персоналист, Достоевский обращается к началам мирового бытия: в глубине индивидуального личного бытия вскрываются всеобщие закономерности.

 

В произведениях Ф.М. Достоевского «Всё сконцентрировано и сгущено вокруг человека, оторвавшегося от божественных первооснов. Всё внешнее, – город и его особая атмосфера, комнаты и их уродливая обстановка, трактиры, с их вонью и грязью, внешние фабулы романа – всё это лишь знаки, символы внутреннего, духовного человеческого мира, лишь отображения внутренней человеческой судьбы» (Н.А. Бердяев).

Петербург у Достоевского – это столица современной цивилизации, место концентрации ложных идей,носящихся в воздухе, воплощение искусственности, неорганичности, нездоровья и распада жизни:«Необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы; духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина». Образ Петербурга рисуется с помощью мертвенных, ужасающих деталей, но в целом он крайне призрачен. Это некая ирреальность, наполненная тенями и призраками, какая-то фантасмагория – причудливое нереальное видение, провоцирующее болезненное душевное состояние. В «Подростке» Достоевский писал о пушкинском Германне – духовном брате Раскольникова: «В такое петербургское утро, гнилое, сырое и туманное, дикая мечта какого-нибудь пушкинского Германна из “Пиковой дамы” (колоссальное лицо, необычайный, совершенно петербургский тип – тип из петербургского периода), мне кажется, должна ещё более укрепиться». Описанный Достоевским город отображает внутренний мир Раскольникова: и атмосфера, и пейзаж города, и детали его быта являются отражением душевных состояний героя. «Город – трагическая судьба человека. Город Петербург… есть призрак, порождённый человеком в его отщепенстве и скитальчестве. В атмосфере туманов этого призрачного города зарождаются безумные мысли, созревают замыслы преступлений, в которых преступаются границы человеческой природы» (Н.А. Бердяев). Горизонты души Раскольникова и души цивилизованного Петербурга почти сливаются. Так очерчивается духовное поле, в котором происходят духовные в своей сути события романа.

Душа метафизического героя находится в нездоровом, горячечном состоянии. «…Чрезвычайно жаркое время…», «…жара стояла страшная…», – неоднократно напоминает автор об удушающей атмосфере города и внутреннего состояния метафизического героя. «С некоторого времени он был в раздражительном и напряжённом состоянии, похожем на ипохондрию» – угнетённое состояние, нездоровая мнительность, навязчивые идеи, сопровождающиеся болезненными ощущениями, в частности жаром. Всё это погружает душу в беспросветный мрак. Выпадение из традиционного жизненного уклада приводит к самоизоляции и внутреннему опустошению: «…углубился в себя и уединился от всех… Он решительно ушёл от всех, как черепаха в свою скорлупу…» – Не только от всех людей, но от всего вообще, от нравственного и разумного.

Герой оказывается в духовной пустоте, сознание его погружается в «подполье». Скорлупа-жилище –образ его душевного пространства: «Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид со своими жёлтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и всё казалось, что вот-вот стукнешься головой о потолок». Душа Раскольникова неестественно зажата некоей властной силой, она олицетворяется замкнутым и отъединенным от мира тёмным, мертвенным пространством (жилье Раскольникова сравнивается со шкафом, сундуком и гробом), в котором уже невозможно ощутить себя в полный рост человеческого достоинства (высокому человеку жутко) и в котором способны образоваться только бредовые идеи (жёлтая каморка ассоциируется с «жёлтым домом» – домом умалишенных): «А знаешь ли, Соня, что низкие потолки и тесные комнаты душу и ум теснят!» Таково душевное пространство, в котором формируется идея Раскольникова: «…там-то, в углу, в этом-то ужасном шкафу, и созревало всёэто вот уже более месяца». Не случайно в минуту просветления после получения письма матери «ему стало душно и тесно в этой желтой каморке… Взор и мысль просили простору».

В чём заключалось состояние метафизического героя, предваряющее и подготавливающее преступление. Полное безделье («лежа по целым суткам»)обессмысливает жизнь. Потеряв истинные ориентиры, сознание героя вяло, но неукротимо сосредоточивается на фантазиях: «…молодёжь образованная от бездействия перегорает в несбыточных снах и грезах». Достоевский замечает, что человек как существо, предназначенное к творческому созиданию, не способен впасть в полный индифферентизм – равнодушие, безучастность, безразличие. Поле битвы добра и зла – сердца людей, и потому духовная дремотность и апатия не освобождают от драмы бытия. Обезволенная душа рано или поздно порабощается злыми духами. Поначалу невинное, но пустое фантазерство Раскольникова («Так, ради фантазии сам себя тешу; игрушки!») постепенно превращается в преступную мечтательность (безобразная мечта). Родственность идеи Раскольникова маниловщине обнаруживается в момент, когда Раскольников идёт совершать убийство:«Проходя мимо Юсупова сада, он даже очень было занялся мыслию об устройстве высоких фонтанов и о том, как бы они хорошо освежали воздух на всех площадях. Мало-помалу он перешёл к убеждению, что если бы распространить Летний сад на все Марсово поле и даже соединить с дворцовым Михайловским садом, то была бы прекрасная и полезнейшая для города вещь». Такого рода фантазирование греховно потому, что поглощает энергию и опустошает душу, искажает сознание, подготавливая почву для патологических и преступных идей. «Давным-давно как зародилась в нём вся эта теперешняя тоска, нарастала, накоплялась и в последнее время созрела и концентрировалась, приняв форму ужасного, дикого и фантастического вопроса, который замучил его сердце и ум, неотразимо требуя разрешения». Больной вопрос формирует некие образы, понятия и установки, которые выходят из-под контроля совести и сознания, развиваются самопроизвольно и в кризисных ситуациях могут реализовываться спонтанно. Раскольников был пустым мечтателем до того, как получил письмо матери, из которого выяснилось, что хроническое безденежье преследует его родных, и что сестра приносит себя в жертву ради его будущего. Сама жизнь потребовала действия. Неожиданно для Раскольникова фантастическая идея, которая «месяц назад, и даже вчера ещё, она была только мечтой, а теперь… теперь явилась вдруг не мечтой, а в каком-то новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам сознал это… Ему стукнуло в голову, и потемнело в глазах». Каково же содержание фантазии, заставившей содрогнуться её создателя?

Постепенно душевные силы Раскольникова концентрируются вокруг идеи, на которой болезненно зафиксировано сознание: «Так бывает у иных мономанов, слишком на чём-нибудь сосредоточившихся». При зарождении идея вполне беззлобна, но в душе, потерявшей органичный строй, лишившейся истинных критериев, она вырастает в чудовищный фантазм – причудливое видение, призрак. Всё начинается со стремления посвятить себя какому-либо «полезному» делу. Раскольников – человек незаурядный во всех отношениях, наделён умом, талантом, красотой. Таковым он себя сознаёт, потому и дело должно быть под стать дремлющим силам – необыкновенное, масштабное. Как и его сверстники-идеалисты, он, наверное, хотел бы осчастливить одним махом если не все человечество, то, во всяком случае, многих людей. Этого можно было бы достичь, распоряжаясь капиталом, который несправедливо и противоестественно сосредоточен в руках людей негодных и никчемных (старушка – зловредная вошь). Дело за тем, чтобы капитал изъять и распорядиться им по естественной справедливости. Так зарождается вторая ведущая тема в идее героя. Хотя всё это ещё фантазии, он начинает ощущать себя созидателем, распорядителем, вершителем событий, судеб. Формируется синдром[6] наполеонизма, мания величия. В результате Раскольников «совсем не производит впечатление свободного человека. Он – маньяк, одержимый ложной “идеей”» (Н.А. Бердяев).

В записных книжках Достоевский формулирует идею Раскольникова: «Я ли не такой человек, чтобы позволить мерзавцу губить беззащитную слабость. Я вступлюсь. Я хочу вступиться. А для этого власти хочу… Я власть беру, я силу добываю – деньги ли, могущество ль, не для худого. Я счастье несу…» Когда«Странная мысль наклевывалась в его голове, как из яйца цыплёнок, и очень, очень занимала его», с Раскольниковым происходит неслучайная случайность – он слышит в трактире собственную идею: «Я бы эту проклятую старуху убил и ограбил, и уверяю тебя, что без всякого зазору совести!.. с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живёт, и которая завтра же сама собой умрёт… С другой стороны, молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки, и это тысячами, и это всюду! Сто, тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги, обречённые в монастырь! Сотни, тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасённых от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, – и всё это на её деньги. Убей её и возьми её деньги, с тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь – тысячи жизней, спасённых от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифметика?.. Конечно, всё это были самые обыкновенные и самые частые, не раз уж слышанные им, в других только формах и на другие темы, молодые разговоры и мысли».

Раньше летающие в воздухе абсурдные мысли не задевали здоровую душу. Теперь же, в распалённом воображении героя они получают болезненный отзвук, как ядовитые трихины поражают потерявшую нравственный иммунитет душу: «Этот ничтожный трактирный разговор имел чрезвычайное на него влияние при дальнейшем развитии дела: как будто действительно было тут какое-то предопределение, указание». Так зародившаяся ложная идея блага порождает в воспаленной душе чувство ложного мессианства – ощущения себя спасителем. Маниакальное самовозвеличение приводит к крайним выводам: на сверхчеловека не распространяются нравственные законы, существующие для инфантильных душ большинства, низменной толпы. Трепещущая тварь должна повиноваться избранному меньшинству – власть имущим. Сильная личность стоит вне закона. Она выше обыденной морали, как бы за пределами добра и зла. Поэтому истинное величие в том, чтобы стремиться к заданной цели, отменяя нравственные предписания и заглушая голос совести, как рецидив слабости и посредственности.

Достоевский показывает психологию формирования мании величия. Силы, умения, таланты есть, идея, цель ясны – это уже признак величия для Раскольникова. Чтобы утвердиться на этой «высоте», необходимо не только найти конкретный путь достижения цели (дело техники рассудка), но и решиться на его осуществление. Поступок во имя идеи оказывается решающей гранью, выводящей из области фантазий в область реальности. Он же будет проверкой и критерием истинности позиции, утверждением собственного величия. Так средство к достижению цели подменяет цель. Не случайно Раскольников не знает, как распорядиться похищенным богатством. Достоевский вскрывает внутреннюю диалектику прельщения: не может быть нравственно оправдано достижение благих целей порочными средствами, которые неизбежно становятся самоцелью, вытесняя самые благие побуждения.

Перед решающей гранью Раскольников цепенеет в нерешительности. В этом и состоит проблема пре-ступления – переступления через незыблемые Божии законы («Божья правда, земной закон», – по Достоевскому), в основе которых свобода, суверенность и неприкосновенность человеческой личности. Человек – венец творения Божьего и сотворец Богу, он не может быть средством к достижению даже самых высоких целей. Можно ли для счастья многих убить одну невинную душу? – это проблема оправдания Божьего творения. Остатки нравственного чувства не позволяют Раскольникову поставить этот вопрос в законченной и обнажённой форме. Он пытается сбежать от угрызений совести, придавая проблеме оправдывающую форму: можно ли для счастья многих лишить жизни одного ничтожного человека (зловредную вошь).

Душа Раскольникова в период, предшествующий преступлению, в смятении и борении. Оттесняются её положительные качества, и обнажаются низменные стремления. Фантасмагорическая идея постепенно захватывает его полностью. Она подавляет всплеск совести во сне о лошади, где Раскольников открывается как человек по природе добрый, способный к состраданию. Через сон Раскольников ощутил убийство не какалгебраический знак, а как реально пролитую кровь: «Боже! – воскликнул он, – да неужели ж, неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп… буду скользить в липкой, тёплой крови, взламывать замок, красть и дрожать… прятаться, весь залитый кровью… с топором… Господи, неужели?.. Да что же это я!.. Ведь я знал же, что я этого не вынесу, так чего ж я до сих пор себя мучил?» Он отказывается от своего замысла: «Господи! Ведь я всё же равно не решусь!.. Господи!.. покажи мне путь мой, а я отрекусь от этой проклятой… мечты моей».И даже переживает эйфорию отрезвления: «Свобода, свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, обаяния, от наваждения!» Но всплеск совести и жажда освобождения от инфернального наваждения не были волево утверждены, поэтому опрокидываются волной мутных страстей. Подавленное нравственное чувство проявляется только в мгновения отрезвления: «О Боже! как это всё отвратительно! И неужели, неужели я… нет, это вздор, это нелепость!– прибавил он решительно. – И неужели такой ужас мог прийти мне в голову? На какую грязь способно, однако, моё сердце! Главное: грязно, пакостно, гадко, гадко!.. И я, целый месяц…» Но всплески совести постепенно затухают. Остатки разума и совести сказываются только в страхе и нерешительности, оттягивавших преступление. Раскольников чувствовал, что за этим шагом – бездна. Но идея уже неотвратимо захватывает всё его существо. «Человек делается одержимым какой-нибудь “идеей”, и в этой одержимости уже начинает угасать его свобода, он становится рабом какой-то посторонней силы» (Н.А. Бердяев).

Наступает момент одержимости, когда вся энергия героя сосредоточивается на идее. Если до этого многие внешние обстоятельства и внутренние переживания как бы предостерегали о смертельной опасности навязчивого пути, то теперь формирование и осуществление замысла подстегивается и событиями жизни, и порывами героя. Всё, что с ним происходит, болезненно заостряет вопрос, на который воспаленное сознание дает ложный ответ. Так, роковыми оказались для Раскольникова раздумья на бульварной скамейке, где он встретил поруганную девочку. Маниакальная идея паразитирует на душевной энергии, ложно её ориентируя. Ум Раскольникова работает чётко, его чувства обострены только тогда, когда это способствует осуществлениюидеи. Разрушены духовно-нравственные основания человека, выдернутого из почвы, из земли, потому слабыми оказываются защитные доводы рассудка.

Фёдор Михайлович сумел описать механизм идеологической одержимости в его зачаточных формах, но как узнаваем он в роковые годы России: «Охватившая его в данный момент мысль, идея властно, остро заполняла его мозг, делала его одержимым. Остальные секторы психической жизни, другие интересы и желания в это время как бы свертывались и исчезали. В полосу одержимости перед глазами Ленина толькоодна идея, ничего иного, одна в темноте ярко светящая точка, а перед нею запертая дверь, и в нее он ожесточенно, иступлённо колотит, чтобы открыть или сломать… С таким «ражем» он сделал и Октябрьскую революцию, а чтобы склонить к захвату власти колеблющуюся партию, не стеснялся называть ее руководящие верхи трусами, изменниками и идиотами» (Н.В. Валентинов).

 

Какую альтернативу может предложить немощный, человеческий разум? Воплощением рассудочно-рациональной стороны Раскольникова является Разум-ихин. В решительный момент, когда идея становилась повелением, Раскольникова бросило к нему. Но он остановил себя: «Что ж, неужели я всё дело хотел поправить одним Разумихиным и всему исход нашёл в Разумихине?» Доводы рассудка оттесняются, теперь рассудок призван разве что легализовать преступление: «Я к нему… на другой день после тогопойду».И Разумихин – первый, с кем общается Раскольников после преступления. Но контакта у них не возникает. В обыденной ситуации Разумихин мог бы олицетворять реальный выход из положения. Разумихин – здоровый, целостный, но приземлённый, рассудочный человек. У него не возникает многих вопросов, потому что его сознание поверхностно и тем самым вне проблем. Раскольников же личность усложнённая, углублённая и утончённая. Он сознает ущербную частичность и искусственность мира учёного-специалиста и мещанскую ограниченность его жизни. И он отвергает рассудочную альтернативу. Спасительной жецелостной идеи его душа не может породить, ибо расколоты основания жизни.

Образ Раскольникова по мере приближения к моменту преступления обезличивается. Воля парализуется. Он вроде и не принимал «окончательного решения», ибо, «несмотря на всю мучительную внутреннюю борьбу свою, он никогда ни на одно мгновение не мог уверовать в исполнимость своих замыслов во всё это время». Но преступление и состоит в том, что в решительный момент он не противопоставил захватывающей его маниакальной идее совестливого волевого акта. Человек призван к непрерывному творческому напряжению, и чем ответственнее ситуации – тем более. Отказываясь от свободы и ответственности решения, проявляя безволие, герой тем самым внутренне уже преступает черту, выходит из области личностного бытия и попадает под власть натуралистических сил, роковых и фатальных стихий. Проявляя себя как ответственная свободная личность, человек пролагает свой неповторимый путь, преодолевая мировую эмпирию, ибо свободное творческое самоопределение выводит из-под власти сил мира сего. Напротив, обезличенный маньяк выпадает в безличностное измерение и оказывается марионеткой злых сил, роковым образом влекущих к гибели. «Ни о чём он не рассуждал и совершенно не мог рассуждать; но всем существом своим вдруг почувствовал, что нет у него более ни свободы рассудка, ни воли…» Окончательное решение Раскольников принимает совершенно безвольно. Воспаленное сознание воспринимает идею уже не как фантазию, а как императив. С этого момента он не властен над собой, попадает в руки фатальной предопределенности: «Последний же день, так нечаянно наступивший и всё разом порешивший, подействовал на него почти совсем механически: как будто его кто-то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестественною силой, без возражений. Точно он попал клочком одежды в колесомашины, и его начало в неё втягивать».

 

Достоевский вскрывает закономерность развития духовного заболевания– идеомании. Болезнь начинается с гипертрофированной рационализации жизни и эгоистического своеволия. Затем по законам саморазрушения одержимый слепо подчиняется внешним силам, превращается в бессознательное, лишённое индивидуальной воли существо: «Он был точно в бреду», «Он плохо теперь помнил себя…», «Он не спал, но был в забытьи». Идеологическое заболевание есть сон сознания и совести, забытье души, сомнамбулизм – бессознательные, внешне упорядоченные действия. В этом состоянии человек не ведает, что творит: «…ум его как бы померкал мгновениями, а тела своего он почти и не чувствовал на себе… Но какая-то рассеянность, как будто даже задумчивость, стала понемногу овладевать им: минутами он как будто забывался или, лучше сказать, забывал о главном и прилеплялся к мелочам». В облике случайных событий фаталистические силы подвигают Раскольникова по роковому пути: случайно он услышал разговор на базаре, случайно ему попался необходимый топор, случайно никого не было в решительный момент и рядом оказалась пустая квартира. Но «присутствие каких-то особых влияний и совпадений» – губительная цепь случайностей, рабство у злой силы: «Не рассудок, так бес!». Так же случайно в квартиру убитой приходит сестра, и Раскольников вынужден убить невинную. Более того, одно убийство ужасающе прерывает череду возможных рождений человеческих жизней: в романе есть намёк на то, что Лизавета была беременна.

Вступив в сферу зла, человек вынужден существовать по законам зла: каждый злой поступок неизбежно влечёт за собой цепь зла. Обнажается порочность попыток нравственно оправдать убийство. Нравственные законы безусловны и не имеют исключений. Есть черта, которую человек не имеет права переступать ни при каких условиях и оговорках: никто, кроме Бога, давшего жизнь человеку, не может лишить его жизни. Преступив эту черту, Раскольников сталкивается с неотвратимыми последствиями преступления. Это проблеманаказания.

Прежде всего, выясняется, что совершённое убийство оказывается бессмысленным. Похищенное богатство жжёт руки Раскольникову, и он не только не может найти ему применения (до этого не доходит дело), но и не может от него избавиться. Преступная цель при первом к ней приближении превращается вмираж. Иллюзорным оказался и другой полюс идеи Раскольникова: он не только не получил свободы великого человека, но оказался порабощенным и беспомощным более, чем когда-либо. «Раскольников вместе с ничтожной и зловредной старушонкой уничтожил самого себя. После “преступления”, которое было чистым экспериментом, потерял он свою свободу и раздавлен своим бессилием. У него нет уже гордого сознания. Он понял, что легко убить человека, что эксперимент этот не так труден, но что это не даёт никакой силы, что это лишает человека духовной силы. Ничего “великого”, “необыкновенного”, мирового по своему значению не произошло от того, что Раскольников убил процентщицу, он был раздавлен ничтожеством происшедшего… Достоевский изобличает лживость претензий на сверхчеловечество. Обнаруживается, что ложная идея сверхчеловечества губит человека, что претензия на безмерную силу обнаруживает слабость и немощь» (Н.А. Бердяев).

Цель, сформулированная вне органичного жизненного и нравственного уклада, неизбежно оказывается призрачной. Идея, которая вырывается из гармоничной иерархии ценностей и абсолютизируется, превращается в разрушительного ложного духа. На этой частичной цели фокусируется вся жизненная энергия, идея порабощает человека, превращает в идеологического маньяка. Идеологическая одержимость направляет на разрушение основ бытия и собственной жизни. Порочность идеологизма (доминирующей и формообразующей идеи в системе идеологии) проявляется и в безжизненной рационализации. Идея оказывается частичным, искусственным знаком, отражающим фиктивный, иллюзорный мир. Попытка формально-логически найти решения важнейших вопросов жизни приводит к созданию идеологических догм – ложных образов истины. Они играют роль магических заклинаний, вызывающих из «подполья» демонические стихии. Таким образом, идеологизм объединяет крайнюю рационализированность стёмной аффективностью. Орассудочивание низменных страстей ввергает в бредовое состояние, когда недозволенное совестью воспринимается как арифметически необходимое: «…даже нет никаких сомнений во всех этих расчётах… это всё, что решено в этот месяц, ясно как день, справедливо как арифметика».Арифметическая справедливость отменяет справедливость нравственную. Такова диалектика секуляризованного рассудка.

Вне контроля разума и совести рассудок оказывается источником и провокатором духовного заболевания человека. Эвклидова логика заводит Раскольникова в нравственный тупик, в одержимость собственной рационализированной идеей. «Арифметики губят», – записывает Достоевский в черновиках романа слова Сони, олицетворяющей начало кроткого смирения, целостной веры и любви. Ибо арифметическая «простота представляющегося», есть «бессодержательность жизни». В «Дневнике писателя» Достоевский не раз возвращается к проблеме упрощённости-уплощённости восприятия жизни, отравляющей самою жизнь: «Душа не вынесла прямолинейности безотчётно и безотчётно потребовала чего-нибудь более сложного… холод и мрак окружающего, тягость, ничтожность переданного душе её мира, невозможность что-нибудь в нём уважать. Существо, замученное бессознательно слишком уже упрощенным взглядом на жизнь и бытие… Действительность глубже всякого человеческого воображения, всякой фантазии. И несмотря на видимую простоту явлений – страшная загадка».

Достоевский впервые вскрывает прообраз идеологической болезни. Это форма духовного прельщения, при которой человек соблазняется служением маниакальной идее – идеомания. При рационализации живой жизни частная искажённая идея подменяет полноту реальности. Идеологизированная идея содержит, во-первых, искушение ложным образом добра и, во-вторых, мессианскую одержимость, манию величия. Идейное безумие начинается как болезненные фантазии секуляризованного ума («Тут книжные мечты-с, тут теоретически раздраженное сердце…»), затем поражает нравственное чувство(совершение зла из маниакального стремления к ложно понимаемому добру) и личную волю(культивирование гипертрофированного индивидуализма). Подвержен ли идеологической одержимости человек или общество, оказываются ли материалом абсолютизации и искажения бытовые, материальные, социальные, научные, нравственные, эстетические ценности, – во всех случаях одинакова структура идеологической трихины – носителя и возбудителя духовного заболевания.

История написания романа показывает, как мучительно искал Достоевский чёткий образ. Долгое время он стоял перед дилеммой: какую из идей вложить в судьбу героя. Художественное чутье писателя склоняется кдвуплановой мотивации преступления – совместить две идеи. Это дало возможность вскрыть закономерность их взаимодействия: у всех, стремящихся к добру через преступление нравственного закона, формируется мания величия. С другой стороны – все великие злодеи во все времена ощущали себя благодетелями человечества.

 

Достоевский описывает периоды болезни духа и её катастрофические последствия. После убийства Раскольников переживает страшное душевное потрясение. В его состоянии намечаются две тенденции: проявление обычного – слабого человека и попытки самоутверждения человека нового – сильного. Первое – это реакция нравственной природы на совершившееся, муки и боль совести. Второе – попытки преодолеть нравственные муки через самоутверждение нового сильного существа.

Непосредственно после убийства у Раскольникова распадается личностный центр, управляющий сознанием и поведением: «Клочки и отрывки каких-то мыслей так и кишели в его голове; но он ни одной не мог схватить, ни на одной не мог остановиться, несмотря даже на усилия… Он чувствовал во всём себе страшный беспорядок. Он сам боялся не совладать с собой».Душевное равновесие нарушено, Раскольникова то бросает к самоубийству, то тянет признаться, обличить себя. Человеческая душа не может выдержать нравственных мук преступления, и потому неустойчивое душевное состояние переходит в новое качество, в котором преступление будет переживаться как содеянное органически, естественно. В новом состоянии ожидаемых угрызений совести герой уже не испытывает, настолько в нём заглушено нравственное чувство. Вместе с тем, он ощущает ущербную, испепеляющую отъединённость от человеческого бытия, мистический разрыв с человечеством: «Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждениявдруг сознательно сказались душе его». Раскольников пронзительно почувствовал, что убийца – вне людей, он как бы уже и не человек. Преступление вывело его из мира людей в иное измерение: «Да и всё-то кругом точно не здесь делается… Вот и вас… точно из-за тысячи вёрст на вас смотрю…». Черта, отделяющая живой мир и инфернальную сферу, реально ощутима и непреодолима: «С ним совершилось что-то совершенно ему незнакомое, новое, внезапное и никогда не бывалое. Не то чтоб он понимал, но он ясно ощущал, всею силою ощущения, что не только с чувствительными экспансивностями, как давеча, но даже с чем бы то ни было ему уже нельзя более обращаться к этим людям… И будь это все его родные братья и сестры, а не квартальные поручики, то и тогда ему совершенно незачем было бы обращаться к ним и даже ни в каком случае жизни; он никогда ещё до сей минуты не испытывал подобного странного и ужасного ощущения. И что всего мучительнее – это было более ощущение, чем сознание, чем понятие; непосредственное ощущение, мучительнейшее ощущение из всех до сих пор жизнию пережитых им ощущений».

Раскольников почувствовал, что его природа теперь иная и к нормальной жизни возврата нет: «Уж одно то показалось ему дико и чудно, что он на том же самом месте остановился, как прежде, как будто и действительно вообразил, что может о том же самом мыслить теперь, как и прежде, и такими же прежними темами и картинами интересоваться, какими интересовался… ещё так недавно. Даже чуть не смешно ему стало, и в то же время сдавило грудь до боли. В какой-то глубине, внизу, где-то чуть видно под ногами, показалось ему теперь всё это прежнее прошлое, и прежние мысли, и прежние задачи, и прежние темы, и прежние впечатления, и вся эта панорама, и он сам, и все, всё… Казалось, он улетал куда-то вверх, и всё исчезало в глазах его… Ему показалось, что он как будто ножницами отрезал себя сам от всех и всего в эту минуту». Таковы мистические последствия преступления: переступив черту, отделяющую живую жизнь от прозябания нежити, убийца внутренне переродился и отныне будет чувствовать пропасть, отделяющую его от людей, даже от самых близких – сестры и матери: «Обе бросились к нему. Но он стоял какмёртвый; невыносимое внезапное сознание ударило в него, как громом. Да и руки его не поднимались обнять их: не могли». Мучительное ощущение адской бездны не покидает Раскольникова: «…опять одно недавнее ужасное ощущение мёртвым холодом прошло по душе его; опять ему вдруг стало совершенно ясно и понятно, что он сказал сейчас ужасную ложь, что не только никогда теперь не придётся ему успеть наговориться, но уже ни об чем больше, никогда и ни с кем, нельзя ему теперь говорить».

Преступники образуют своего рода античеловечество, в котором убийца мистически опознает убийцу:«Давеча, как я вошёл и увидел… тут же и сказал себе: «Это тот самый и есть!» – говорит Свидригайлов Раскольникову. То новое, что с таким ужасом ощущает в себе герой, есть нарастающая инфернальность его существа, выпадение из мира человеческого – в мир бесовский. «Привидения – это, так сказать, клочки и отрывки других миров, их начало», – авторитетно свидетельствует Свидригайлов – наиболее инфернальное существо в романе.

В период трехдневного беспамятства Раскольникова в нём умирает старый человек (чувствительныйдруг человечества) и нарождается новый – идеологический маньяк. Теперь он не тяготится своим беспредельным одиночеством, но демонически самоутверждается в нем: «Оставьте, оставьте меня все!.. Прочь от меня! Я один хочу быть, один, один, один!» Страх, безволие, малодушие сменяются яростной энергией. Он самоупоенно дерзок: «А что, если это я старуху и Лизавету убил?» – кричит он Заметову в трактире. При этом он испытывает «дикое истерическое ощущение, в котором, между тем, была часть нестерпимого наслаждения». Его охватывает сласть мазохистского самоистребления. Он побывал в доме убитой, спрашивал про кровь, сообщил дворнику свой адрес и имя. К этому его толкала неосознаваемая тягастарого человека к разоблачению, но в этом сказывалось и притяжение риска самоупоённой гордыни. Восставший новый человек-идея готов к тотальной борьбе: «Царство рассудка и света теперь и… воли, и силы… и посмотрим теперь! Померяемся теперь!.. Сила, сила нужна: без силы ничего не возьмешь; а силу надо добывать силой же… – прибавил он гордо и самоуверенно и пошёл, едва переводя ноги…» Самоуверенная гордыня способна только дохло самоутверждаться – едва переводя ноги.

Горячечное сознание формулирует свой катехизис: всевластие рассудка, тотальное самоволие и демонический титанизм. Самоощущение нового человека прогрессирует: «Гордость и самоуверенность нарастали в нём каждую минуту; уже в следующую минуту это становился не тот человек, что был в предыдущую». Но это не было новым рождением, а очередной иллюзией, самообманом. Новое целиком ещё встаром: гордо и самоуверенно, но одновременно едва переводя ноги, – это попытка хватающегося за соломинку. Вместе с тем, он ощущает прилив неведомых сил и проявляет новые качества: звериную хитрость, неслыханную дерзость, сатанинскую гордыню. Это выплеск «подпольных» стихий, которые в нормальном состоянии вытесняются, контролируются либо преображаются. Искреннее страдание вызывает в Раскольникове понимание, что он так и не смог статьнастоящим властелином: «Я это должен был знать… и как смел я, зная себя, предчувствуя себя, брать топор и кровавиться… Я обязан был заранее знать… Э! да ведь я же заранее и знал!..» – прошептал он в отчаянии». Раскольников винит себя не в убийстве человека («старушонка вздор»), а в том, что не смог соответствовать собственной идее: «…я не человека убил, я принцип убил! Принцип-то я и убил, а переступить-то не переступил, на этой стороне остался…»Раскольников в отчаянии оттого, что не смог войти в общество великих людей («на этой стороне остался»), в чём проявил полную несостоятельность по отношению к своей же идее-принципу.

Это пик идеологической одержимости, когда абстрактный принцип вытесняет ощущение высшей ценности человеческой жизни. Народившийся новый модус[7] души явится причиной многих мытарств героя, но остатки человечности будут залогом возрождения. Именно потому, что он не переступил окончательно, в нём безо всяких, казалось бы, оснований прорывается упование: «Может быть, всё воскреснет!..»

 

Таким образом, перед нами очередной период духовной болезни, вызванной эгоистическим своеволием и мертвящим рационализированием. Увлечение мечтателя-индивидуалиста носящимися в воздухе идеями неизбежно ведёт к идейной одержимости ибезудержнойактивности по её реализации. При идеологическом бесновании действует сомнамбулическая оболочка человека, в которой господствуют тёмные стихии. Индивидуальная воля и сознание подавлены, человек превращается в песчинку стихий или винтик механизма.

В следующем периоде болезни постепенно пробуждается самосознание, но для оправдания содеянного, проявляется индивидуальная воля, но в форме тотального самоутверждения. Герой, преследуемый комплексом самооправдания, формулирует новые догмы и активно их утверждает. Он превращается в носителя и распространителя идейной заразы. Болезненное переживание разрыва с человечеством заменяется упоением собственной исключительностью и страстным желанием всех переделать по идеологическому образцу.

После всплеска идеологического исступления ещё больше ослабевает единство личности: душа героя раскалывается (Раскольников). Внутренние состояния и процессы окончательно выходят из-под контроля индивидуального «Я». Борьба добрых и злых начал ещё более обостряется. И положительные силы души, и порабощающие идеи и стремления развиваются до предельного выражения и, наконец, объективируются,опредмечиваютсявовне. Здесь-то и оказывается, что горизонт души метафизического героя вбирает в себя, помимо душевного поля Раскольникова, событийное поле романа.

Процесс деперсонализации (развоплощения, распада личности) художественно выражается появлением в третьей части романа новых действующих лиц и событий, которые оказываются объективированным и увеличенным отображением процессов, происходящих в душе Раскольникова. Герой остаётся композиционным и духовным центром повествования, но составные части его души рассыпаются по полю действия романа. Борьба его протагонистов – образов, отражающих сущность и характер самого героя, иантагонистов – образов противоположных герою взглядов и позиций, – эта борьба в его душе и вне его достигает величайшего напряжения. Такой художественный приём указывает на то, что на определённом этапе идеологическая болезнь вызывает распад личности. Идейное беснование неминуемо создаёт вокруг себя зону заражения, в которую втягиваются посторонние лица и силы. Всё вовлекается в роковую борьбу. Некоторые персонажи, являясь двойниками Раскольникова по происхождению, действуют независимо от него, выражая этим завершение воплощаемой ими идеи или позиции.

«Почему Раскольников назван “метафизическим героем” и в чём его отличие от других? Мы замечаем, что в романе, с одной стороны, все персонажи законченные и самостоятельные, вместе с тем они своего рода порождения Раскольникова, «вызваны» (как вызывают духов) им в нужный момент, втянуты в поле романа. Свидригайлов, Порфирий Петрович, Разумихин и даже Миколка служат своеобразными зеркалами Раскольникова. Но они остаются непроницаемыми для него, а он – для них. Узнавая себя в других и отталкиваясь от этих отражений, он делает всё новые шаги в лабиринте, в который вталкивает его идея. Исключение составляет только Соня, для которой Раскольников становится проницаемым, – она растопляет его своей верой и святой, бесконечной любовью, и разрешает его от рока» (Е.Н. Андреева).

 

Итак, неотвратимым последствием преступления или наказанием является потеря свободы, порабощение идее, разрушение единства личности. Вместе с тем, борьба обостряется, обнажаются все действующие силы. Для самосохранения и спасения Раскольников должен волевым усилием преодолеть раскол души и вновь собрать в единство деперсонализированные стихии: одни отсечь, другие преобразить. Разнообразие черт и противоречивость характера главного героя, как в зеркалах, отражается в других персонажах. С позицийРазумихина, который персонифицируетрассудочную сторону Раскольникова, виден его болезненный надрыв. То, что говорит Разумихин, мог бы осознать и сам Раскольников, если бы он имел более элементарную природу и не находился в аффективном состоянии: «Я Родиона знаю: угрюм, мрачен, надменен и горд… Иногда… холоден и бесчувственен до бесчеловечия; право, точно в нём два противоположные характера поочередно сменяются… Ужасно высоко себя ценит, и не без некоторого права на то… Никого не любит и никогда не полюбит». Это обнажающая, но не полная правда о характере героя. Рассудок способен обнаружить противоречивость характера и его порочность. Но ему недоступна глубина и диалектика полярных начал в душе героя. В то же время Разумихину открываются страшные последствия идеологии Раскольникова: «…оригинально во всём этом… это то, что все-таки кровь по совести разрешаешь… Ведь это разрешение крови по совести… это… это, по-моему, страшнее, чем бы официальное разрешение кровь проливать, законное…».Разоблачение Разумихина показывает, что фантасмагорическая идеология не выдерживает критики здравого смысла. Идеологически одержимые люди являются невменяемыми не только с позиций духовно-нравственных, но и с точки зрения обыденного рассудка.

Порфирий Петрович олицетворяет голос разумной совести Раскольникова. Напряжённый диалог Раскольникова с Порфирием Петровичем с обыденной точки зрения представляется немотивированным и зачастую бессмысленным. Его можно понять, если предположить, что это изображениеборьбы противоположных начал в душе героя, вынесенной вовне. Вместе с тем, облик Порфирия Петровича не прямолинеен. Выразитель земного разума и совести не только риторичен и назидателен. Поведение Порфирия Петровича нередко нелогично, он хитрит, любит подурачить и надуть, наделен слабостями характера и комическими чертами. К нему, отчасти, можно отнести высказывание Достоевского по поводу создания образа старца Зосимы: «А тут вдобавок обязанность художественности: потребовалось представить фигуру скромную и величественную, между тем жизнь полна комизма и только величественна во внутреннем смысле, так что поневоле, из-за художественных требований, принуждён был в биографии моего инока коснуться и самых пошловатых сторон, чтобы не повредить художественному реализму».У Достоевскогопошловатые и комические черты персонажа не исключают светлых и высоких его качеств. Достоевский, реалист во внутреннем смысле, не мог погрешить против жизни – художественного реализма.

В диалогах с Порфирием Петровичем воплощается трудный и болезненный процесс нравственного самоосознания героя. Разум неотрывен от совести: человек понимает то, что хочет понимать, и не осознает того, чего не желает осознать. Не случайно Порфирий Петрович внушает Раскольникову мысль, что наиболее нравственные решения оказываются наиболее разумными. Зов совести заставляет звучать разум, последний же в лице Порфирия Петровича обнажает безысходность попыток утвердиться в преступной позиции. Порфирий Петрович видит чудовищные последствия ложной идеи. Он единственный, кто понимает проблему сполна. Его голос – это голос здорового нравственного сознания Раскольникова, подсказывающий, что герой«психологически не убежит… по закону природы… не убежит…». Порфирий Петрович требует от Раскольникова сознаться в преступлении, хотя фактов у него достаточно, чтобы и без того доказать виновность Раскольникова. Совесть и разум указывают направление и первый шаг по спасительному пути: принять последствия преступления. Далее будет подвигать зов сердца: вера и любовь. Но своевольная самость героя бунтует и не внемлет доводам совести и разума. Эта внутренняя драма вынесена вовне: у Раскольникова вспыхивают приступы ненависти к Порфирию Петровичу и, одновременно, боязни его: «Лжёшь ты всё! …лжёшь, полишинель проклятый… Ты лжёшь и дразнишь меня, чтоб я себя выдал…» Боится Раскольников не самого следователя, а неоспоримости его нравственного свидетельства. Когда неожиданно рассыпается интрига Порфирия Петровича, Раскольников ополчается на всё, что несёт в себе этот персонаж: «Теперь мы ещё поборемся». Но голос разумной совести вопреки всему продолжает звучать. Никакой следственной казуистикой, изворотливостью нельзя объяснить откровенное предложение Порфирия Петровича «учинить явку с повинною».

В призывах Порфирия Петровича содержится не интерес юридической справедливости, а забота о душевном возрождении героя: «Эй, жизнью не брезгуйте!.. Много её впереди ещё будет… Ищите и обрящете. Вас, может, Бог на этом и ждал. Да и не навек она, цепь-то… Веру и Бога найдите, и будете жить. Вам, во-первых, давно уже воздух переменить надо. Что ж, страданье тоже дело хорошее.Пострадайте… а вы лукаво не мудрствуйте; отдайтесь жизни прямо, не рассуждая; не беспокойтесь, –прямо на берег вынесет и на ноги поставит…», «А вы великое сердце имейте да поменьше бойтесь… Вотисполните-ка, что требует справедливость. Знаю, что не веруете, а, ей-Богу, жизнь вынесет. Самому после слюбится. Вам теперь только воздуху надо, воздуху, воздуху!.. Станьте солнцем, вас все и увидят. Солнцу прежде всего надо быть солнцем… Потому страданье, Родион Романыч, великая вещь… в страдании есть идея».Спасение – в принятии бремени жизни и ответственности, в очищающем страдании, которое искупает и восстанавливает нравственную справедливость, в вере в Высший Промысел. Порфирий Петрович призывает героя выйти из зараженной атмосферы и открыться веяниям здорового духа:«…только воздуху надо, воздуху, воздуху!» О том, как опасен духовный климат, зараженный носящимися в воздухе идеями, свидетельствует и Свидригайлов, фразу которого о воздухе буквально повторяет Порфирий Петрович. Об оздоравливающем воздухе говорит и Соня. Этим Достоевский показывает, насколько важна для нравственного состояния человека духовная общность в человечестве. Мы живём на одной земле, в одной атмосфере, от состояния которой зависит наше физическое здоровье. Но мы погружены и в общий духовный климат, объединены духовной атмосферой, от состояния которой зависит наше нравственное и душевное здоровье. Эта атмосфера духа отражает состояния человечества, вместе с тем она воздействует на формирование человека.

Порфирий Петрович – фигура неоднозначная. Его правильные нравственные формулы отвлечённы и отчасти безжизненны. Может быть, оттого, что Порфирию Петровичу открылся тот же внутренний опыт, что и Раскольникову, но он уклонился от его воплощения. Поэтому он понимает драму Раскольникова, но советы его выглядят несколько риторическими. Вместе с тем, возрождение души Раскольникова проходит по пути, предреченному Порфирием Петровичем. Порфирий Петрович так общается с Раскольниковым, будто смысл оставшейся его жизни – указать герою спасительный выход, затем же он готов и умереть. Порфирий Петрович посетил врача, от которого, наверное, узнал о своей неизлечимой болезни, о чём он проговаривается Раскольникову: «…мне теперь уж всё равно, а следственно, я единственно только для вас… Я поконченный человек… уж совершенно поконченный. А вы – другая статья: вам Бог жизнь приготовил…» Смысл и итог жизни такого персонажа, как Порфирий Петрович, – вдохнуть новую жизнь в Раскольникова.

 

Казалось бы, всё уже обнажилось, зло демонически самоутвердилось. Но Достоевский вскрывает многоликость зла: паразитируя на здоровых стремлениях, зло обретает всё новые образы. Перед нами мучительный долгий этап окончательной борьбы. Благие импульсы героя по видимости терпят поражения, проявляются эпизодически и подавляются злыми силами. Но внутренне они подготавливают преображение. Полярные начала, борющиеся в душе Раскольникова, воплощены в образах Свидригайлова и Сони. Постепенно всё действие произведения кристаллизуется вокруг трех персонажей. В шестой части романа второстепенные сюжетные линии исчерпываются, герой остаётся со своими мистическими спутниками, связанными с ним духовными узами, выражающими его сущность, – Свидригайловым и Соней.

Свидригайлов – это злой двойник, скопище низменных страстей и пороков Раскольникова: «…между нами есть какая-то точка общая… мы одного поля ягоды». Этотемная природа Раскольникова, доведённая до предела и предстоящая перед ним. Свидригайлов – существо не личное, а воплощенный фантом. Контуры его образа то неестественно ярки и резки, то размыты. Линия разделения добра и зла проходит не между людьми, а по нашим душам. Поэтому у Достоевского нет героя-личности, воплощающего собой порок в чистом виде. Персонаж, являющийся носителем зла по преимуществу, является частным отражением целостной личности и отличается от нее фантастичностью и призрачностью.

Этот ряд тёмных призраков начинается у Достоевского с Фомы Опискина из «Села Степанчикова» и заканчивается чёртом Ивана Карамазова в «Братьях Карамазовых». В первом случае – это своего родачёрный эпицентр, воплощающий пороки окружающих. После «Преступления и наказания» злое начало персонифицируется в романе «Бесы», в явлении Ставрогину «маленького, гаденького, золотушного бесёнка». Полного развития этот образ достигает в романе «Братья Карамазовы». Чёрт – порождение тёмного подполья самого Ивана Карамазова: «Ты – воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны… моихмыслей и чувств, только самых гадких и глупых».То же самое мог бы сказать Раскольников Свидригайлову. Достоевский вскрывает диалектику призрачности и одновременной реалистичности воплотившейся злой идеи героя. Иван яростно кричит черту: «Ни одной минуты не принимаю тебя за реальную правду. Ты –ложь, ты – болезнь моя, ты – призрак». Раскольников спрашивает Разумихина: «Ты его точно видел? Ясно видел?.. Гм… то-то… А то знаешь… мне подумалось… мне всё кажется… что это, может быть,фантазия».

Испущенный человеком злой дух обретает собственную волю и самостоятельное существование. Он паразитически вбирает душевную энергию создателя, ослабляя его благие импульсы и провоцируя темные влечения. Инфернальный двойник воплощает предельное развитие тех стихий в душе человека, которые его произвели. Злой дух похищает мировую плоть и может предстать перед человеком в индивидуализированном облике. Призрак материализуется, с ним приходится сталкиваться не только в области душевных переживаний. Иван Карамазов вскакивает, чтобы избить своего приживальщика, надавать ему пинков, запускает в него стаканом. «Нет, нет, это был не сон! Он был, он тут сидел, вот на том диване», – исступленно твердит Иван после исчезновения чёрта. Невозможно опровергнуть реальность злого беса, поскольку он сообщил Ивану факты, которые тот не мог знать.

Свидригайлов – это чёрт Раскольникова, тёмный его двойник. Но он является к герою во плоти, и Раскольников ощущает на себе его агрессивную волю. В Свидригайлове обнажается завершенность болезненной идеи Раскольникова. Он существо, переступившее все и вся, провоцирующее преступные импульсы героя, воплощающее идею преступления. Свидригайлов цинично указывает Раскольникову на его моральную, вернее аморальную, непоследовательность. Герой отменил старую мораль в принципе, но продолжает цепляться за неё в своих суждениях и поступках: «…вы и сами порядочный циник… убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало…» Свидригайлов олицетворяет итог судьбы Раскольникова, если бы последний дошёл до полного духовного разложения. В своём двойнике герой увидел отражение окутывающего его душу мрака в состоянии полной разнузданности – увидел и ужаснулся. Итогом полной нравственной релятивизации оказываются мировая скука и пошлость, вечность в виде закоптелой бани с пауками. Естественное чувство отвращения к Свидригайлову оказывается спасительным для Раскольникова, остатки здоровой природы сопротивляются окончательному уподоблению образу, рождённому собственной больной фантазией. Раскольников духовно не погиб и потому он испытывает агрессивную враждебность к Свидригайлову. Внутренние борения Раскольникова объективируются в борьбе и спорах его с двойником. В посягательствах на сестру Раскольникова Свидригайлов покушается на жизненные основы героя, так как сестра воплощает связь его с почвой. Натура Свидригайлова склоняет Раскольникова цинично и окончательно утвердиться в новом бесчеловечном облике. Но перед ужасающей перспективой герой, наконец, отрешается от демонического самоутверждения. От этого ещё далеко до искреннего смирения, но с этого начинается мучительный путь оздоровления души: «…каким же это процессом может так произойти, что он, наконец… смирится, убеждением смирится!» Этот вопрос ещё пронизан скепсисом, но он уже осознан.

В образе Свидригайлова мы встречаем типичный ход Достоевского. Когда герой одержим какой-либо идеей, он обнаруживает на своём пути существо, воплощающее эту идею в её завершённости. Перед героем греховность его идеи предстаёт в необыкновенно мерзкой форме, что заставляет его содрогнуться и отшатнуться. Такова логика саморазоблачения зла. Так было с Аркадием Долгоруким в романе «Подросток», когда он столкнулся с воплощенным Ротшильдом. То же случилось с Раскольниковым, когда он оказался свидетелем попытки утопиться: «Нет, гадко… вода… не стоит…», – отшатывается Раскольников от собственных мыслей.

В ряду воплощенных злых духов Свидригайлов представляет собой не окончательно инфернальное существо, в нём сохраняются остатки человечности. Он не является самодовольным бесом, а мучается своим состоянием, о чём говорит его полусон, полубред о девочке-утопленнице перед его самоубийством. Он отпускает Дуню, предлагает ей деньги, отдаёт свои средства сиротам, Соне и невесте. И самоубийство в данном случае – это суд над собой перед лицом погубленной, но не окончательно погибшей совести. Низменные, патологические страсти Свидригайлова тоже грехи человеческой природы, а не проявление бесовского начала. Образ такого получеловека-полувидения не может получить дальнейшего развития в силу изначальной несочленённости полярных начал на таком уровне их проявления. Или человек окончательно погибает, или он, чтобы сохраниться, должен более вочеловечиться. С самоубийством Свидригайлова этот неустойчивый образ исчезает и в творчестве писателя. Он возрождается в более «очищенном» виде: противоречивая человечность получает развитие в образе Версилова в романе «Подросток», инфернальное же начало – в бесах и чёрте Карамазова.

 

Благие порывы Раскольникова и являющиеся ему положительные начала воплощены в образе Сони. Соня – Софья – София – это мудрость любви, веры, надежды, жертвы, само духовное здоровье. В ней олицетворен в романе голос Христовой правды, воссиявшей среди грешников и блудниц. С другой стороны, этозов сердца самого Раскольникова, его глубинное стремление к любви, правде Божией и закону земли. Образ Сони соединяет возвышенное, духовно-просветленное и слабое, детское – сочетание, ненавистное для ницшеанского культа сверхчеловека. Соня не является воплощением Софии, но софийность отражена в характере Сони. Это отсвет Софии-Премудрости во тьме жизни. Уменьшительное имя героини подчеркивает тот факт, что она тоже грешница, падшая, спасающаяся через смирение и раскаяние, которые только и преображают пораженного грехом человека.

Сатанинская гордыня героя яростно борется с этим тихим свидетельством истины. Самоощущениесильного человека заставляет Раскольникова стыдиться в себе этого голоса, он постоянно грубо унижает Соню, цинично насмехается над её советами.

Комнаты, в которых живут герои романа, олицетворяют форму и пространство их души. Если каморка Раскольникова – замкнутое, тесное, удушающее пространство (гроб), то Сонина комната – большая, с тремя окнами. Она похожа на сарай с уродливыми неправильными углами. Душа Сони – не от мира сего, и всё в нём чуждо ей. Судьба её исковеркана, но она остаётся светлым, открытым миру существом. Как добрый ангел Раскольникова Соня незримо присутствует с самого начала повествования.

На первое свидание к Соне Раскольников пришёл, внутренне решившись сознаться ей в убийстве: «…я пришёл одно слово сказать». Он выбрал Соню, потому что в его представлении она духовно близка ему, ибо тоже преступила: «Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила… смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь… свою (это всё равно!)».Чувство отверженности невыносимо для Раскольникова, и он бросается к Соне, чтобы ощутить человеческую солидарность с ней хотя бы в грехе:«Пойдём вместе… Мы вместе прокляты, вместе и пойдём!.. по одной дороге… Одна цель!» Он ожидает увидеть существо, в чём-то похожее на себя: уединенное, озлобленное, бунтующее. Но с изумлением видит нечто невероятное. Соня ощущает себя бесчестной, великой грешницей, но никого не винит в этом. Смиренно неся свою долю, Соня преисполнена ненасытным состраданием к другим и заботой о близких. С трудом Раскольников понимает, в чём источник жизненной силы Сони: «И тут только понял он вполне, что значили для неё эти бедные, маленькие дети-сироты». Сострадание к другим даёт возможность Соне выжить самой.

Но искорежённая душа Раскольникова ещё не способна этого принять. Он считает, что Соня обречена на окончательную гибель: «Ей три дороги… броситься в канаву, попасть в сумасшедший дом или… или, наконец, броситься в разврат». В то же время он видит, что Соня не сломлена и не чувствует себя обречённой.«Что же поддерживало её?», – спрашивает Раскольников. На что надеется эта сумасшедшая? Не на чудо ли? Раскольников внимательно вглядывается в незнакомый ему душевный мир верующего христианина: «Так ты очень молишься Богу-то, Соня?»

Далее происходит событие, граничащее с чудом. С одной стороны, Раскольников относится к Соне предвзято: «Разве всё это не признаки помешательства?.. Юродивая! Юродивая!» И Евангелие он просит прочитать, чтобы убедиться в своём подозрении. Внешним образом он получает подтверждения. Он видит цель Сониных порывов и скептически их оценивает. Но вопреки всему светлый облик Сони оказывает на него глубокое воздействие: «Тут и сам станешь юродивым! Заразительно!» И слова о чуде воскрешения Лазаря неисповедимо пробиваются к его душе. Соня свидетельствует о спасительных истинах: о сострадании к людям, как первом условии душевного здоровья и жизненной опоры; о вере в высшую справедливость, надежде на возрождение вопреки роковым обстоятельствам жизни.

Милосердная любовь Сони и сострадание к заблудшей и измученной душе привязывают её к Раскольникову. Соня горячо молится о нём, вопреки очевидности надеясь на чудесное воскресение погибающей души. Её духовное целомудрие раскрывает Раскольникову живой лик Христа прощающего, любящего, воскрешающего. Идейная одержимость и бесовская озлобленность ещё терзают Раскольникова:«Свобода и власть, а главное, власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!» Сонина же вера кажется ему помешательством. Но вопреки циничному рассудочному «здравомыслию» и гордыне сверхчеловека семена веры и надежды обронены в душу героя. Он необъяснимо для себя тянется к Соне: «…одна ты у меня осталась… За одним и звал, за одним приходил: не оставить меня. Не оставишь, Соня?»Душа Раскольникова ещё преисполнена зла, но он уже не может без Сони, без её светлого кроткого облика, без оздоровляющего воздуха, который она несёт.

Во втором свидании с Соней герой разоблачает себя. Ему раскрывается порочная бессмысленность его грандиозной идеи. Он ощущает свою одержимость: «Меня чёрт тащил…» Мгновения отрезвления борются в нём с новыми всплесками маниакальности. Но непреодолимое внутреннее влечение вновь приводит Раскольникова к Соне. В третьем свидании герой существует как бы в двух планах одновременно. Внешне он так же циничен и груб, но через эту оболочку пробиваются глубинные импульсы: «…тон и слова эти – всё было напускное». Он просит у Сони кресты, но надеть крест – означает принять крестонесение жизни, крест – это страдание и искупление, смерть и воскресение. Пошлость в его речи, бунтующая против креста, перебивается проблесками осознания, близкого к раскаянию. Он сосредоточен на своём внутреннем, отрешён, речь его сбивчива и бессвязна, но сознание остро фиксирует факты, затрагивающие его потаённые душевные движения. Раскольников под неотразимым воздействием этой слабой девочки, её образ не покидает его:«Выйдя на улицу, он вспомнил, что не простился с Соней, что она осталась среди комнаты, в своём зелёном платке, не смея шевельнуться от его окрика, и приостановился на миг. В то же мгновение вдруг одна мысль ярко озарила его – точно ждала, чтобы поразить его окончательно».

Его циничный рассудок пытается объяснить причину прихода к Соне: «Ну для чего, ну зачем я приходил к ней теперь? Я ей сказал: за делом; за каким же делом? Никакого совсем и не было дела! Объявить, что иду; так что же? Экая надобность! Люблю, что ли, я её? Ведь нет, нет? Ведь вот отогнал её теперь, как собаку.Крестов, что ли, мне в самом деле от неё понадобилось?» И вдруг рассудок приходит к неожиданному самообличительному выводу: «О, как низко упал я! Нет, – мне слёз её надобно было, мне испуг её видеть надобно было, смотреть, как сердце её болит и терзается! Надо было хоть обо что-нибудь зацепиться, помедлить, на человека посмотреть! И я смел так на себя надеяться, так мечтать о себе, нищий я, ничтожный я, подлец, подлец!» Всё это не следует из эвклидовой логики рассудка. Самоуничижительные слова проявляют смиренный и покаянный импульс сердца, ещё слабый и глубоко загнанный, но постепенно освобождающий ум. В сбивчивую внутреннюю речь Раскольникова вплетена одна фраза, указывающая на действительную причину прихода к Соне: «Надо было хоть обо что-нибудь зацепиться, помедлить, начеловека посмотреть!» За самообличением скрывается признание: душа жаждет хоть за что-нибудь зацепиться в бытии, обрести опору, а для этого нужна встреча с человеком. Соня и есть этот человек, воссоединяющий с семьей человечества, с почвой. Через неё медленно и болезненно просыпается человеческое достоинство Раскольникова. Соня сумела внедрить в душу героя начала спасительной истины: «…арифметики губят, а непосредственная вера спасает», – говорит Соня (слова из черновиков романа). Мания величия порабощает, смирение – путь к свободе, начало же возрождения к жизни – в покаянии.

Хрупкая, слабая Соня побудила совершить невероятный для гордеца поступок. С Раскольниковым происходит событие, которое выпадает из обыденности: покаяние на Сенной площади. Это событие выглядит бессмысленным и безумным с точки зрения обыденных представлений. Раскольников остро осознаёт нарочитую искусственность такого поступка для постороннего взора и хочет остаться один. Но именно потому, что он кается не только внутренне, но и перед людьми, перед человечеством, в его душе происходят превращения, которые прорываются вдруг на поверхность: «…когда дошёл до середины площади, с ним вдруг произошло одно движение, одно ощущение овладело им сразу, захватило его всего – с телом и мыслью. Он вдруг вспомнил слова Сони: «Поди на перекрёсток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: «Я убийца!» Он весь задрожал, припомнив это. И до того уже задавила его безысходная тоска и тревога этого времени, но особенно последних часов, что он так иринулся в возможность этого цельного, нового полного ощущения. Каким-то припадком оно к нему вдруг подступило: загорелось в душе одною искрой и вдруг, как огонь, охватило всего. Всё разом в нём смягчилось, и хлынули слезы. Как стоял, так и упал он на землю… Он стал на колени среди площади, поклонился до земли и поцеловал эту грязную землю с наслаждением и счастьем. Он встал и поклонился в другой раз».

Этот внешне «бессмысленный» акт преисполнен глубокого внутреннего смысла. Сонино свидетельство пробудило в Раскольникове здоровые силы. Душа его просыпается к покаянию, хотя в этот момент он ещё осознанно не раскаивается. В нём возрождается тяга к попранным истокам и основам жизни. В целовании земли происходит возврат Раскольникова к земле, почве, в человеческую семью. И это не мистически натуралистический или магический, а духовно реальный акт. В духовном плане происходят изменения, которые окажутся созидательными началами возрождения героя. Впервые за долгое время душа Раскольникова, измученная расколом, ощутила возможность цельного, нового, полного бытия. Долог путь возрождения героя, но на страже его судьбы добрый ангел Раскольникова – Соня.

Итак, преступник покаянно целует землю и доносит на себя вопреки эвклидовым доводам собственного ума. В этот момент Раскольников ещё не раскаивается вполне осознанно, его ещё мучают болезненные вопросы, но нравственное чувство толкает на верный путь: «…зачем я иду теперь… Он уже в сотый раз, может быть, задавал себе этот вопрос со вчерашнего вечера, но все-таки шёл». «Соня и любовь сломали», – записано в черновиках к роману. Достоевский в письме к Каткову описывает душевные движения героя, приведшие к явке с повинной: «Неразрешимые вопросы восстают перед убийцей, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце. Божья правда, земной закон берёт своё, и он кончает тем, что принуждён сам на себя донести. Принуждён, чтоб хотя погибнуть в каторге, но примкнуть опять к людям, чувство разомкнутости и разъединённости с человечеством, которое он ощутил тотчас же по совершении преступления, замучало его. Закон правды и человеческая природа взяли своё. Преступник сам решается взять муки, чтобы искупить своё дело… Он сам нравственно требует наказания».

 

Поступки героя не всегда адекватны его внутренним состояниям. Духовные импульсы подготавливают эмпирические действия, которые в свою очередь открывают новые условия для внутренних изменений. На каторге долгое время с Раскольниковым по видимости ничего существенного не происходит. Он все так же угрюм и замкнут. Напряжённая умственная работа привела к полному убеждению в правоте совершённого.Эвклидова логика развила первоначальную идею до завершения: он не виновен в злодеянии, своё преступление он признаёт только в том, что не вынес его последствий и сделал явку с повинной. «Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя не убил». Это последний всплеск оскорбленной своей несостоятельностью демонической гордыни. Но, продумывая содеянное и мучаясь итогом своих размышлений, он, вместе с тем, в глубине души испытывал и другие чувства. Духовные борения, пережитые им в прошлом, подготавливали новые процессы в его душе, «и он не мог понять, что уж и тогда, когда стоял над рекой, может быть, предчувствовал в себе и в убеждениях своих глубокую ложь. Он не понимал, что это предчувствие могло быть предвестником будущего перелома в жизни его, будущего воскресения его, будущего нового взгляда на жизнь». Грядущее преображение властно вторгалось в душу и разрушало эвклидовы построения. Соня и здесь является невидимым лекарем души героя. Но Раскольников не выдерживает невероятного душевного напряжения и серьёзно заболевает.

Вновь нарождение нового человека происходит в состоянии беспамятства. Это катастрофический переход из одного мира в другой, сопровождающийся разрушением старого и становлением нового сознания. Идеологическая болезнь выходит, возвращается духовное здоровье. В этот переломный момент Раскольникова посещает колоссальное пророческое видение. Свежи ещё следы пережитого, и возрождающаяся душа опознает мучающих её и выходящих из неё духов зла.

«Он пролежал в больнице весь конец Поста и Святую. Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда ещё лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осуждён в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одарённые умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали заражённые. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нём в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовёт, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремёсла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, – но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предлагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всём мире могли только несколько человек; это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса».

В видении Раскольникову открывается сущность его духовной болезни, и то, что немочь эта общечеловеческая. Он ощутил своё душевное помутнение как часть духовного заражения общества. После пророческих сновидений происходит духовное воскресение героя. Через любовь к Соне восстанавливается целостность его души, он тянется к дальнейшему преображению: «Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что её надо ещё дорого купить, заплатить за неё великим, будущим подвигом… Это могло бы составить тему нового рассказа, – но теперешний рассказ наш окончен».

На моменте воскресения Достоевский окончил свой духовный анализ, не только относительно Раскольникова, но и для будущего своего творчества. В последующих произведениях он вновь и вновь возвращался в прошлое героя романа «Преступление и наказание», пристально вглядываясь в главную тему, углубляя и расширяя её.

 

Основные выводы темы метафизики зла в романе «Преступление и наказание»:

1. Зло в мире появляется как результат человеческого ложного выбора и греховного поступка, которые зарождаются в душе, порвавшей связи с органичным религиозным укладом и традиционной национальной культурой, почвой, землёй. Отрыв от целостной жизни уводит в эвклидову диалектику отвлечённого умствования, а отказ от напряжения волевого выбора и нравственной ответственности ведёт к выпадению из реальности в иллюзорную мечтательность.

2. Зло – прежде всего, лжедуховность, болезнь обезволенного, отвлечённого от истинных жизненных реальностей ума, опрокинутого в душевное «подполье».Романтическое беспредметное фантазирование заканчивается орассудочиванием низменных страстей. Душевная жизнь сосредоточивается вокруг маниакальной идеи, которая и предельно рационалистична, и бессознательна, аффективна одновременно. Обвал в сознании и выплеск на поверхность подпольных стихий ввергают в бредовое состояние, когда аморализм воспринимается как арифметически обоснованный императив.

3. Содержание идеологизма двухполюсно: во-первых, это искушение ложно понимаемым благом, во-вторых – непреодолимое стремление воплотить это «благо» приводит к формированию чувства мессианства– ощущения себя спасителем человечества, а также ложного миссионерства – стремления распространить и навязать свои взгляды. В конечном итоге, это состояние развивается в ту или иную форму мании величия. Открывшаяся «истина» неудержимо влечёт идеологически одержимого к насильственному её осуществлению.

4. Порождённые пустой фантазией идеи превращаются в духов зла, порабощающих душу, подчиняющих многообразие жизни ложной цели. Они расщепляют единство души, разрушают облик личности как образ и подобие Божие в человеке, подменяют его фиктивным маниакальным единством.

5. Испущенные человеком злые духи могут приобретать собственную волю, способны похитить мировую плоть, индивидуализироваться и предстать перед человеком как внешние, враждебные ему существа – бесы.

6. При этом «Образ, который они принимают, также зависит от их выбора; а так как сама сущность бытия бесов – ложь, образ этот – фальшивая видимость, маска. По характерной русской пословице, “у нежити своего облика нет, она ходит в личинах”» («Мифы народов мира. Статья “Бесы”»). Свои личины нежить формирует в зависимости от направленности агрессии злой воли. Но наиболее коварными возбудителями беснования являются расхожие прельстительные помыслы, подменные идеалы, духовные соблазны.

7. Злые духи, одарённые умом и волей, эти трихины, существа микроскопические, создают идеологическое поле, заражающее и перерождающее духовную атмосферу. «Идеи летают в воздухе, но непременно по законам, идеи живут и распространяются по законам слишком трудно для нас уловимым: идеи заразительны, и знаете ли вы, что в общем настроении жизни иная идея, иная забота или тоска, доступная лишь высокообразованному и развитому уму, может вдруг передаться почти малограмотному существу, грубому и ни о чём никогда не заботившемуся, и вдруг заразит его душу своим влиянием»(«Дневник писателя»). Подверженные недугу духа становятся источником заразы для других: «Как сквернаятрихина, как атом чумы, заражающей целые государства, так я заразил собой всю эту счастливую, безгрешную до меня землю» («Сон смешного человека»).

Некоторые аспекты темы зла в романе здесь не рассматривались, так как в последующих произведениях Достоевского они получили большее раскрытие. Это проблемы атеистического гуманизма, богоборчества, социального утопизма, диалектики свободы и рабства человеческого духа, идеологического коллективизма.

 

Основной нравственный вывод романа в том, что человек ни на каких основаниях не смеет нарушать«Божию правду, земной закон», богочеловеческую истину: для воплощения самой лучшей идеи нельзя принести в жертву жизнь даже самого низкого человечка. Старуха, это злобное существо, олицетворяет собой искушение нравственной совести героя. Со злом невозможно бороться преступными средствами. Всякая попытка такого рода неминуемо ведёт к умножению зла, которое окончательно захватывает, прежде всего, самого дерзко преступившего незыблемые духовные устои, и он превращается в сеятеля ещё более чудовищных форм зла, чем то, которое вызвало в нём желание исправить эту описку природы. С другой стороны, самая благая цель недостижима злыми средствами, которые неминуемо превращаются в самоцель.

Достоевский показывает неразрушимость метафизических основ души человека. Даже после величайшего преступления искра Божия сохраняется в человеке, он может воскреснуть. И после самого низкого падения у человека остаётся обязанность подняться. Долгая история душевных мучений Раскольникова свидетельствует, насколько неуничтожим подавленный голос совести в человеке («Закон правды и человеческая природа взяли своё»). Залог спасения – в слышании голоса совести, голоса Божьего в себе, пробивающегося из-под идейных глыб, которые подавляют живую жизнь. Зов сердца продолжает звучать в растерзанной душе и, вопреки логической неумолимости и эмпирической очевидности, подсказывает, что«Бог поможет» пробуждающемуся к вере и надежде. Это внутреннее чувство высветляет путь возрождения: через покаяние и самоограничение, обуздание собственной гордыни, через сострадание и любовь к ближним, через воссоединение с человечеством, с почвой. Это, в свою очередь, пробуждает главный оздоровительный источник – открытость души Христу и Его благовестию. История Раскольникова напоминает нам, что и смертный грех искупим для покаявшегося и обращающегося ко Христу.

 

Роман «Преступление и наказание» является решающим этапом творческого и мировоззренческого самоосознания Достоевского. В художественной форме он исследовал и обобщил свой духовный опыт и вполне осознал его итоги. Роман не является автобиографическим произведением, но судьба Раскольникова духовно близка событиям в жизни самого Достоевского. Как и герой «Преступления и наказания», Достоевский«происходил из семейства русского и благочестивого». «Мы в семействе нашем узнали Евангелие чуть ни с первого детства… Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем-то торжественным», – вспоминал Достоевский. «Вспомни, милый, как ещё в детстве своём, при жизни твоего отца, ты лепетал молитвы свои у меня на коленях и как мы все тогда были счастливы!» – писала мать Раскольникову. Отпадение от истинных корней жизни началось у Достоевского тоже с отвлечённой мечтательности: «Юность Достоевского прошла под знаком романтического «мечтательства», шиллеровского идеализма и французского утопического социализма» (К.В. Мочульский). Достоевский также был заражён современными ему носящимися в воздухе идеями. «Я скажу вам про себя, что я дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой доски»,– писал он из омской ссылки.

В кружке Петрашевского Достоевский проходил этап созревания собственной идеи, служению которой посвятил многие годы. Чиновник по особым поручениям министерства внутренних дел Липранди писал в своей докладной записке по делу петрашевцев: «В большинстве молодых людей очевидно какое-то радикальное ожесточение против существующего порядка вещей, без всяких личных причин, единственно по увлечению «мечтательными утопиями», которые господствуют в Западной Европе и до сих пор беспрепятственно проникали к нам путём литературы и даже самого училищного преподавания. Слепо предаваясь этим утопиям, они воображают себя призванными переродить всю общественную жизнь, переделать всё человечество и готовы быть апостолами и мучениками этого несчастного самообольщения». Эта характеристика распространяется и на мировоззрение Достоевского того периода.Несчастное самообольщение – горестное и точное определение того, что пережили и автор, и герой романа. Эта болезнь ума содержала два главных мотива. Во-первых, социальный утопизм, протест против несправедливости и защита униженных и оскорбленных, что было темой всех ранних произведений Достоевского. Но та же рационализация живой жизни заставляет видеть действительную жгучую проблему в искажённой перспективе и формирует чувство маниакального мессианства и ложногомиссионерства(апостолы и мученики), подводящих к преступной черте.

Кроме общества Петрашевского, которое было легальным и о собраниях которого знал весь Петербург, Достоевский примкнул к тайному радикальному кружку Дурова и играл в нём ведущую роль. Кружок ставил перед собой задачу готовить народ к восстанию, а для пропаганды революции организовать тайную типографию. Члены этого тайного общества намерены были действовать решительно, не останавливаясь для достижения своих целей перед крайними мерами. «Когда распорядительный комитет общества, сообразив силы общества, обстоятельства и представляющийся случай решит, что настало время бунта, то я обязываюсь, не щадя себя, принять полное открытое участие в восстании и драке», – говорилось в «обязательной подписке» кружка Дурова, которая, очевидно, разделялась и Достоевским. В постановлении общества было записано, что «должно включить в одном из параграфов приёма угрозу наказания смертью за измену; угроза будет ещё более скреплять тайну, обеспечивая её». Так Достоевский внутренне пережил возможность убийства человека за идею. Последние слова приведенной «подписки» удивительно напоминают «Катехизис революционера» Нечаева. Достоевский признавался впоследствии в своёмпреступлении: «Почему же вы знаете, что петрашевцы не могли стать нечаевцами, то есть стать на нечаевскую же дорогу, в случае, если бы так обернулось дело? Конечно, тогда и представить нельзя было, как бы это могло так обернуться дело? Но позвольте мне про себя одного сказать: Нечаевым, вероятно, я бы не мог сделаться никогда, но нечаевцем, не ручаюсь, может, и мог бы… во дни моей юности».В конце жизни Достоевский говорил Д.В. Аверкиеву, что «петрашевцев и себя в том числе полагает начинателями и распространителями революционных учений».

Достоевский на собственном опыте узнал, что страдание – великая вещь, что оно необходимо для духовного оздоровления. Многие соратники Достоевского не выдержали заключения в крепости. Двое сошли с ума, двое других намеревались покончить с собой. Впоследствии писатель рассказывал Вл.C. Соловьеву: «Когда я очутился в крепости, я думал, что тут мне и конец, думал, что трёх дней не выдержу, и вдруг совсем успокоился». Но путь перерождения Достоевского, как и его героя, мучительно долог и крайне противоречив.«Мне очень трудно было бы рассказать историю перерождения моих убеждений… История перерождения убеждений, – разве может быть во всей области литературы какая-нибудь история более полна захватывающего и всепоглощающего интереса? История перерождения убеждений – ведь это и прежде всего история их рождения. Убеждения вторично рождаются в человеке, на его глазах, в том возрасте, когда у него достаточно опыта и проницательности, чтобы сознательно следить за этим глубоким таинством своей души» («Дневник писателя»).

Воспоминания Достоевского напоминают внутренние состояния Раскольникова на каторге. Физические страдания и выключенность из потока внешних событий способствуют глубоким душевным превращениям.«Вечное сосредоточение в самом себе, куда я убегал от горькой действительности, принесло свои плоды. У меня теперь много потребностей и надежд таких, об которых я и не думал. Но это все загадки и потому мимо…» (Письмо к брату). «Помню, что всё это время, несмотря на сотни товарищей, я был в страшном уединении, и я полюбил, наконец, это уединение… Одинокий душевно, я пересматривал всю прошлую жизнь, перебирал всё до последних мелочей, вдумывался в моё прошлое, судил себя неумолимо и строго, и даже в иной час благословлял судьбу за то, что она послала мне это уединение, без которого не состоялись бы ни этот суд над собой, ни этот строгий пересмотр прежней жизни. И какими надеждами забилось тогда моё сердце! Я думал, я решил, я клялся себе, что уже не будет в моей жизни ни тех ошибок, ни тех падений, которые были прежде… Я ждал, я звал поскорее свободу, я хотел испробовать себя вновь на новой борьбе…Свобода, новая жизнь, воскресение из мёртвых. Экая славная минута!» С этого только «начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью».Этот переход из мира идеологических иллюзий и фикций в мир реальных духовных ценностей проходит медленно и болезненно. Ещё долгие годы Достоевский изживал свои идейные заблуждения.

Как и для героя романа, для писателя первым шагом к духовному воскресению было тесное общение с простым народом и открытость ему: «От народа я принял вновь в мою душу Христа, Которого узнал в родительском доме ещё ребёнком и Которого утратил было, когда преобразился в свою очередь в “европейского либерала”» («Дневник писателя»). Духовное исцеление означает встречу со Христом – в судьбу Раскольникова Достоевский вложил этот итог собственного катастрофического жизненного опыта. Достоевский был на той же грани, что и Раскольников, но спасся, не переступив её. Это дало ему огромный человеческий опыт. Но Достоевский осуществляет и опыт художника: он заставляет Раскольниковапереступить. Писатель ставит эксперимент: что было бы с ним самим, если бы он переступил.

Никто так не способен разоблачить зло, как человек, им переболевший и возродившийся. Заразившись ложными идеями, носящимися в воздухе, Достоевский был не оригинален. Постепенно все интеллигентное общество, олицетворяющее ум нации, проникалось новыми духами. Многие сильные люди так и не освободились от них, но всё более усугублялась их болезнь, и всё большее число людей подвергалось ей:«Факты показывают нам, что болезнь, обуявшая цивилизованных русских, была гораздо сильнее, чем мы воображали, и что Белинским и Краевским и прочими дело не ограничивалось» (Письмо Майкову по поводу «Бесов»). Достоевский был оригинален в том, что, дойдя до края и заглянув в бездну, он изжил это увлечение и сумел вынести уникальный опыт. Его видение стало пророческим. Он не превратился в праведника, но обрёл чуткость в опознании духов зла. Достоевский сумел разглядеть в зародыше и описать трихину духовной болезни, которая поразит в будущем Россию и весь мир. В образе Раскольникова он описал последовательное усугубление идейной болезни и те её периоды, которые роковым образом раскроются впоследствии. Это не значит, что Достоевский буквально предсказывал будущее, но ему на индивидуальном опыте удалось вскрыть общую закономерность, которая развернулась в будущих судьбах людей, обществ, народов.

Достоевский чётко сознавал свою историческую миссию: «Писатели наши высокохудожественно изображали жизнь средне-высшего круга (семейного). Думали, что изображают жизнь большинства. По-моему, они-то и изображали жизнь исключений… Я горжусь, что впервые вывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил его уродливую и трагическую сторону. Трагедия состоит в сознании уродливости… Только я один героя вывел из трагедии подполья, состоящей в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и невозможности достичь его, а главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все… [неразборчиво], а стало быть, не стоит и исправляться. Что может поддержать исправляющихся? Награда, вера? Награда ни от кого, вера ни в кого?.. В этом убедятся будущие поколения, которые будут беспристрастны, правда будет за мною. Я верю в это» (Из записных книжек к «Подростку»).

Жизнь сложилась так трагически, что у нас нет никакого права не услышать и не опознать того, о чем говорил Достоевский. Называя духовную болезнь разрушения, поразившую Россию, общим словом«анархизм», Достоевский писал: «Считаю задачу мою (разбитие анархизма) гражданским долгом» (Из письма к Победоносцеву).

 

Итак, в судьбе метафизического героя романа «Преступление и наказание» описывается духовный опыт самого Достоевского. Вместе с тем, в этом индивидуальном судьбе героя отражены мучительные духовные коллизии русского образованного общества, России в целом.

О том, что Достоевский так и мыслил своего героя, может говорить толкование его фамилии, имени и отчества. По предположению литературоведа С.В. Белова, Раскольников Родион Романович символизирует: раскол родины Романовых. Раскол же означает, с одной стороны, раздвоение, расщепление, распадение единства души России, с другой стороны – раскольничество как одержимость одной идеей, фанатизм, которому всё более подвергалось русское интеллигентное общество. Персоналист и реалист духа, Достоевский пережил и поведал о нашей трагической духовной судьбе. Мы живём во время безвременья, когда разрушена связь времен. Но мы не в безвоздушном пространстве, а кровно связаны с тем, над чем мучились великие наши классики. Восстановить духовное единство личности, нравственную вменяемость, здоровое сознание, жить и иметь будущее мы сможем только в том случае, если в нас оживет наше прошлое – в осознании его и ответственности за него.

Великий гений Достоевского открывает нам, что не может быть, чтобы такого рода духовные переломы в прошлом, которые произошли с нашим народом, не подготавливали новые процессы в нашей душе. Напряжённое творчество Достоевского – это предчувствие может быть предвестником будущего перелома в жизни, будущего воскресения, будущего взгляда на жизнь. Но мы получим залог духовного возрождения только тогда, когдавеликое духовное наследие русской культуры станет содержанием нашей исторической памяти и самосознания.

 

 

 

Заблуждения гения (Н.А. Бердяев о «русском коммунизме»)

 

Самым высоким образом оценивая творчество Н.А. Бердяева, необходимо признать, что у него были и серьёзные заблуждения, сыгравшие роковую роль не только в его жизни. Была одна тема, в разработке которой Бердяеву неизменно отказывала творческая интуиция – коммунизм и Россия. О России он писал много и, в большинстве случаев, проникновенно и глубоко. Но как только возникала проблема взаимоотношения марксистского коммунизма и русской истории и культуры, суждения Бердяева оказывались очень пристрастными и поверхностными. Будто в его творческом взоре было какое-то тёмное пятно, застилающее ему постижение именно этого предмета. Этому способствовало сочетание нескольких факторов: 1) особенности творческого метода; 2) экзистенциальное самооправдание; 3) дуалистическая онтология; 4) общеинтеллигентские предрассудки.

Творческому методу Бердяева свойственен определённый импрессионизм: он нередко описывал впечатления от непосредственного созерцания предмета. В нём сильна художественная интуиция, и его произведения – во многом импрессионистические наброски духовных реальностей. Это своеобразная манера со своими яркими достоинствами и неизбежными недостатками. Для неё характерно глубокое всецелое, можно сказать, экзистенциальное сопереживание предмету наблюдения, позволяющее проникновенно судить о нём. Бердяев мог импрессионистическим мазком тонко обрисовать большой философский труд «Столп и утверждение истины»: «Книга П. Флоренского по своей музыке производитвпечатление падающих осенних листьев. В ней разлита меланхолия осени». Или бросить в связи с переживанием Розановым проблем пола: «О вечно бабьем в русской душе». Но когда предмет выпадает из поля наблюдения философа, впечатления о нём тускнеют, заслоняются новыми пристрастиями, отсюда более поздние суждения об этом предмете могут становиться односторонними, предвзятыми. Это и произошло с осознанием природы коммунистической революции и сталинского режима. В 1918 году в статье «Духи русской революции», напечатанной в сборнике «Из глубины», а также в блестящей книге «Философия неравенства» Бердяев по свежим впечатлениям даёт глубокий анализ российской катастрофы. Впоследствии он теряет ощущение инфернальности большевизма, иногда считает, что германский фашизм – большее зло, пытается увидеть в сталинизме положительные начала. О «Философии неравенства», в которой он обращался к большевикам с разоблачающими письмами, сам Бердяев в «Самопознании» отзывался: «не люблю, считаю во многом несправедливой и… не выражает по-настоящему моей мысли». Позже она действительно не выражала его мысли, поскольку мысль серьёзно изменилась: далёкую Россию он понимает всё меньше. В частности, в «Русской идее» он писал, что «Русская революция пробудила и расковала огромные силы русского народа. В этом её главный смысл. Советская конституция 1936 г. создала самое лучшее в мире законодательство о собственности. Личная собственность признаётся, но в форме, не допускающей эксплуатации». Подобные характеристики не имели никакого отношения к реальной ситуации в СССР.

Другая причина оправдания марксистского коммунизма – в нежелании и неумении Бердяева признать ошибочными свои марксистские увлечения молодости. Самооправдание горделивого ума не позволяло философу однозначно откреститься от своих заблуждений – вполне понятных и закономерных для молодости и атмосферы начала века, – и признать марксизм ложной злонаправленной идеологией. Чтобы придать вид солидности пристрастиям молодости, приходилось всю жизнь выискивать аргументы для апологии марксизма. И лучшим аргументом было утверждение: марксизм не так плох, а бесчеловечный русский большевизм – совсем не марксизм, но извечно русская тоталитарная традиция; гуманный европейский марксизм извратили русские азиаты.

Третья причина не совсем адекватного отношения к коммунизму Бердяева исходит из егодуалистической онтологии. Он признаёт сосуществование двух первичных субстанций: Бога и первичного ничто (аналогичного «Ungrund» – неисследимой бездне Якова Бёме или меону античной философии), существующего до времени и бытия. «В природе Бога, глубже Его, лежит какая-то изначальная тёмная бездна, и из недр её совершается процесс теогонический, процесс Богорождения; этот процесс есть уже вторичный процесс по сравнению с этой первоначальной безосновной, ни в чём не выразимой бездной, абсолютной, иррациональной, не соизмеримой ни с какими нашим категориями. Есть какой-то первоначальный исток, ключ бытия, из которого бьёт вечный поток, и в этот вечный источник извечно вносится Божественный свет, в нём совершается акт Богорождения» (Н.А. Бердяев). При этом первоисток,или рождающее лоно, бытия «первичнее Бога и вне Бога»; получается, что из тёмной бездны – предвечногоничто в вечности рождается Святая Троица: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Из этой тёмной бездны Бог творит мир – с её молчаливого согласия. В добытийной основе бытия – источник безначальной иррациональной свободы, которая в свою очередь является источником и творчества, и разрушения, то есть – и добра, и зла. В сотворённом мире бездна сосуществует и содействует с Творцом. Понятно, что это попытка решить проклятый вопрос теодицеи – оправдание Бога при торжестве мирового зла. Но такого рода богооправдание умаляет Божественную сущность, лишает Бога основных признаков божественности – абсолютности и неограниченности, ибо, по определению, Бог – это Абсолют и вне Бога ничего нет и ничего быть не может. Явно ошибочные метафизические предпосылки влекут очень серьезные последствия во всех областях философии. В том числе и в объяснении природы зла[8]. Если умаляется природа Божества, если и добро, и зло имеют один источник, то Первопричины становятся относительными, а представления о добре и зле двоятся. Размываются критерии добра и зла: нет абсолютного добра, ибо нет его источника – Абсолюта, но и зло не является собственно злом, в конечном счёте, может оказаться и не злом, а какой-либо формой относительного добра. В результате у Бердяева наиболее радикальная во всей мировой истории форма социального зла – коммунизм – лишается инфернальных характеристик. Так на запросэкзистенциального самооправдания даётся метафизически ложный ответ.

Когда же требуется объяснить невиданные злодеяния советского коммунизма, то здесь Бердяеву помогаюобщеинтеллигентские предрассудки – суждение о России через иллюзию «русского Запада». И это четвёртая причина заблуждений Бердяева относительно проблемы «коммунизм и Россия». Силаимпрессионистического созерцания нередко позволяет философу возвыситься над сословными и корпоративными предрассудками. Так, его книги «Судьба России» и «Русская идея» преисполнены глубоких суждений, хотя и здесь сохраняется налёт предвзятости. Но есть книга, которая почти целиком определяется роковыми заблуждениями философа – «Истоки и смысл русского коммунизма», написанная в 1933 году по-французски, многократно издавались на всех европейских языках и только лет через пятнадцать была издана по-русски. В ней продемонстрированы и слабости импрессионистического творческого подхода, и экзистенциальное самооправдание автора, и драматические следствия дуалистической метафизики, и пережитки интеллигентско-орденской психологии.

Все заблуждения не умаляют достоинств творчества Николая Бердяева, ибо одно, к сожалению или к счастью, не отменяет другого. Но в восприятии читателей – нередко отменяет. Если Бердяев признаётся крупнейшим философским авторитетом, то этот авторитет как бы застраховывает его от заблуждений, иногда вполне тривиальных. Но если для кого-то его суждения о России представляются очевидно ложными, то всё его творчество объявляется белибердяевщиной (А.И. Солженицын). Важно различать духов лжи и стяжать Духа истины и в данном случае. Поэтому проанализируем наиболее симптоматичные высказывания в книге, которая имела большое влияние на формирование западного общественного мнения, а отражённо и отечественного либерального мнения – о России и коммунизме.

 

«Доктрина о Москве, как Третьем Риме, стала идеологическим базисом образования Московского царства. Царство собиралось и оформлялось под символикой мессианской идеи. Искание Царства, истинного царства, характерно для русского народа на протяжении всей его истории. Принадлежность к русскому царству определялась исповеданием истинной, православной веры. Совершенно также и принадлежность к советской России, к русскому коммунистическому царству будет определяться исповеданием ортодоксально-коммунистической веры» (Н.А. Бердяев). Прежде всего, вовсе не так однозначна сама религиозно-мессианская идея в Московском царстве. Концепция Москвы – Третьего Рима изначально – в авторстве старца Филофея – предписывала Москве духовную миссию хранительницы Православия. Иосифлянская идеология гипертрофировала в ней значение государственной власти, которая ставилась выше церковного авторитета. Этим духовная миссия Москвы как Третьего Рима вытеснялась миссией имперской. Затем усилившееся под иосифлянской опекой царство стремится к освобождению от религиозного влияния, что и было одной из основных причин церковного раскола XVII века. С этого времени идеология Москвы – Третьего Рима перестаёт быть официальной доктриной, сохраняется только и в старообрядчестве. Но необъяснимо, почему принадлежность к коммунизму будет определяться совершенно так же, как и принадлежность к русскому царству; что общего между православной верой и ортодоксально-коммунистической верой – самым яростным в истории богоборчеством. Очевидно, что всякая идеологическая вера единоприродна всякой идеологической вере, но на религиозную веру она похожа настолько же, насколько антихрист похож на Христа.

«Произошло изумительное в судьбе русского народа. Вместо Третьего Рима в России удалось осуществить Третий Интернационал и на Третий Интернационал перешли многие черты Третьего Рима. Третий Интернационал есть также священное царство, и оно тоже основано на ортодоксальной вере. На Западе очень плохо понимают, что Третий Интернационал есть не Интернационал, а русская национальная идея. Это есть трансформация русского мессианизма. Западные коммунисты, примыкающие к Третьему Интернационалу… не понимают, что они присоединяются к русскому народу и осуществляют его мессианские призвания» (Н.А. Бердяев). Приходится повторять очевидные факты: концепция Москвы – Третьего Рима – изначально говорила о религиозной миссии русского народа – хранителя христианской истины. Затем до Раскола XVII века она обосновывала легитимность московской царской власти. Но нигде и никогда русский мессианизм не формулировал того, что коммунисты всего мира понаделали во всем мире. Зато об этом целеполагании можно прочитать в первоисточниках – начиная от «Коммунистического манифеста» К. Маркса и Ф. Энгельса. Но благодаря Бердяеву многие на Западе уверены в химере: русский национализм породил мировую коммунистическую систему.

«Можно было бы сделать сравнение между Петром и Лениным, между переворотом петровским и переворотом большевистским. Та же грубость, насилие, навязанность сверху народу известных принципов, та же прерывность органического развития, отрицание традиций, тот же этатизм, гипертрофия государства, то же создание привилегированного бюрократического слоя, тот же централизм, то же желание резко и радикально изменить тип цивилизации» (Н.А. Бердяев). Конечно, дело не в том, что неповторимый русский Пётр похож на неповторимого русского Ленина. Пётр и Ленин схожи со всяким тираном, насильственно перетряхивающим органичную жизнь народа и государства. Они похожи на маньяка у власти в любое время в любой стране. Более того, и тот и другой выражали собой тип предельного западника – стремящегося перекроить Россию в соответствии с западническими утопиями. Тема «Иван Грозный – Петр I – Сталин – как традиционно русский тип» была распространённой в западной публицистике, Бердяев её только усилил авторитетом русского философа. Вот что говорит прилежный ученик: «Россия от Иоанна Грозного и Петра Великого вплоть до Ленина и Сталина идёт своим неизменным путём. Я скажу более: Россия в организации советов нашла выражение своей истинной природы» (Адольф Гитлер). Понятно, почему на Западе было выгодно так видеть Россию.

«Но большевистская революция путём страшных насилий освободила народные силы, призвала их к исторической активности, в этом её значение. Переворот же Петра, усилив русское государство, толкнув Россию на путь западного и мирового просвещения, усилил раскол между народом и верхним культурным и правящим слоем» (Н.А. Бердяев). Здесь отдельные истинные замечания перемешаны с заблуждениями. Обосвобождении народных сил большевизмом – притом, что этот народ подвергся самому тотальному террору и истреблению во всей мировой истории – даже неудобно читать у автора такого масштаба. О западном и мировом просвещении известно, что Россия до Петра была открыта ему и плодотворно перенимала европейский технологический опыт, сохраняя собственную культурную самобытность. Пётр же разрушил базовые традиции и ценности русского народа и насильственно насадил чуждую культуру. Далее и сам Бердяев по существу признаёт этот факт: «Западное просвещение XVIII века в верхних слоях русского общества было чуждо русскому народу. Русское барство XVIII века поверхностно увлекалось вольтерианством в одной части, мистическим масонством в другой. Народ же продолжал жить старыми религиозными верованиями и смотрел на барина, как на чужую расу».

«В душе русского народа происходила борьба Востока и Запада, и борьба эта продолжалась в русской революции. Русский коммунизм есть коммунизм восточный. Влияние Запада в течение двух столетий не овладело русским народом. Мы увидим, что русская интеллигенция совсем не была западной по своему типу, сколько бы она не увлекалась западными теориями» (Н.А. Бердяев). Пётр вполне насильственно повернул Россию к Западу, при этом русский народ в массе своей продолжал жить старыми религиозными верованиями и смотрел на барина, как на чужую расу, барство же – предшественник русской интеллигенции, как и положено чужой расе, вело вполне чужеродный образ жизни. За два столетия процессы отчуждения культурных слоёв от отечественной культуры только углублялись. Из утверждений Бердяева же следует, что интеллигенция, два века говорившая на европейских языках и мыслившая по западным шаблонам, не может не быть западной, а коммунизм, который интеллигенция заимствовала на Западе, не может быть восточным. Но здесь элементарная логика отказывает, ибо познание не рационально, а экзистенциально: всякий человек понимает то, что хочет понимать, и не понимает того, чего не хочет.

«В интеллигенции были типические русские черты, и совершенно ошибочно то мнение, которое видело в интеллигенции денационализацию и потерю всякой связи с русской почвой» (Н.А. Бердяев). Всякую связь, живя в России, действительно невозможно потерять, но, опять же, из предыдущих текстов Бердяева следует, что культурные сословия очень оторвались от русской почвы. Дальше Бердяев это же и признаёт, но теперь оказывается, что не интеллигентская это черта: «Для интеллигенции характерна беспочвенность, разрыв со всяким сословным бытом и традициями, но эта беспочвенность была характерно русской». Бердяев, конечно же, не называет слои, которые были бы так же беспочвенны, как интеллигенция, ибо их нет и быть не может в русской жизни, преисполненной традиций. Собственно, идеология беспочвенности и является основным отличием интеллигенции от всех других сословий: «Русская интеллигенция есть группа, движение и традиция, объединяемые идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей» (Г.П. Федотов). Бердяев говорит о русской мысли XIX века как о беспочвенной и бунтующей, не объясняя, как же эта беспочвенная мысль могла породить на русской почве русский коммунизм.

«Русская мысль стремится к целостности… Это стало основным русским мотивом, вкорененным в глубинах русского характера. Русские коммунисты-атеисты утверждают целостность, тоталитарность не менее православных славянофилов. Психологически русская ортодоксальность и есть целостность, тоталитарность» (Н.А. Бердяев). Вот так – через запятую отождествляются целостность и тоталитарность, которые противоположны по смыслу. Целостность – это здоровое духовное единство органичного многообразия,  Тоталитарность же – это болезненно маниакальное, агрессивное подчинение всего частному принципу. В свою очередь ортодоксальность может быть как здоровой и целостной, так и болезненно гипертрофированной, то есть тоталитарной. Религиозная ортодоксальность отстаивает универсальные бытийные ценности, поэтому это изначально органичное явление. Партийная ортодоксальность навязывает всему обществу партикулярный – частный интерес – это искажённое мировоззрение. Идеологическая же ортодоксальность – претензия искажённого, ложного мировоззрения на единственно верное учение – это ужеидеомания, патология сознания. Действительно, целостность свойственна русскому национальному характеру, но тоталитарность интеллигентского сознания является не продолжением этого свойства, а отрицанием его: беспочвенная орденская психология оторвалась от целостного православного миросозерцания и сосредоточилась на крайне ограниченном наборе идеологических догм – интеллигентском «символе веры». Напомним, что вообще пороки не являются продолжением достоинств, а отрицанием их, так же как зло не является продолжением добра, а отрицанием его.

«Анархизм столь же характерное порождение русского духа, как и нигилизм, как и народничество… Элемент анархический очень силён и в русской мысли XIX века. Государство это были “они”, чужие, “мы” же жили в ином плане, чуждом всякому государству. Если русским свойственна была мысль о священном помазании власти, то им же свойственна была мысль, что всякая власть есть зло и грех» (Н.А. Бердяев). Здесь качества, свойственные только одному сословию, приписываются всему народу. Непрерывная борьба с традиционной русской властью – это одна из характеристик беспочвенности интеллигенции, её отрыва отрусского духа. Конечно, не в каждой русской душе ежечасно боролись эти противоречия, но большинству народа – органичным сословиям – действительно свойственна мысль о священном помазании власти, в то время как революционное меньшинство действительно относилась к власти как к исконному злу. Если об анархизме русского народа судить по бунтам Разина и Пугачева, то можно с уверенностью сказать, что в цивилизованной Европе восстаний, гражданских и междоусобных войн – то есть анархии – было несравненно больше.

«Толстой и Достоевский глашатаи универсальной революции духа. Их ужаснула бы русская коммунистическая революция своим отрицанием духа, но и они были её предшественниками» (Н.А. Бердяев). В предвзятой теме Бердяев допускает удивительное смешение понятий. Как прекрасно сказано:революция духа, – только к Толстому это имеет отдалённое отношение. Если революция отрицает дух, то есть отрицает духовную революцию, то это, строго говоря, духовная контрреволюция. Вот этой-то духовной контрреволюции, или коммунистической революции, Толстой действительно был (по авторитетному свидетельству Ленина) – зеркалом, ибо гениальный романист много поспособствовал пророчеством «новой религии» – толстовства (гордыни антихристианства) и своей аффектированной публицистикой замутнению национального сознания и приближению духовной катастрофы. «Тогда в русских головах, начиная с тех же Толстого и Соловьёва, прыгали большие зайцы» (митр. Сурожский Антоний). Достоевский же, напротив, всем своим творчеством обличал революционные идеологии, заимствованные из Европы беспочвенной интеллигенцией. Строго говоря, оба великих писателя были предшественниками прямо противоположных духов.

Бердяев уверяет, что большевистский «“ортодоксальный” марксизм, который в действительности былпо-русски трансформированным марксизмом, воспринял, прежде всего, не детерминистическую, эволюционную, научную сторону марксизма, а его мессианскую, мифологическую, религиозную сторону, допускающую экзальтацию революционной воли, выдвигающую на первый план революционную борьбу пролетариата, руководимую организованным меньшинством, вдохновленным сознательной пролетарской идеей… Коммунистическая революция в России совершалась во имя тоталитарного марксизма, марксизма, как религии пролетариата, но в противоположность всему, что Маркс говорил о развитии человеческих обществ… И это оказалось согласным с русскими традициями и инстинктами народа. В мифе о пролетариате по-новому восстановлен миф о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа с пролетариатом, русского мессианизма с пролетарским мессианизмом. Поднялась рабоче-крестьянская, советская Россия. В ней народ-крестьянство соединился с народом-пролетариатом вопреки всему тому, что говорил Маркс, который считал крестьянство мелкобуржуазным реакционным классом… Большевизм гораздо более традиционен, чем это принято думать, он согласен со своеобразием русского исторического процесса. Произошла русификация и ориентализация марксизма».

Ленинизм-большевизм заимствовал в марксизме его сущность, то, чем марксизм отличается от всех других идеологий и что предельно ясно выражено в «Коммунистическом манифесте» – экзальтацию революционной воли – установление тотальной идеологической власти и тотальную переделку общества и человека по идеологическому образцу.  Конечно же, при реализации революционной мании в разных странах революционеры используют национальную специфику и любой годящийся подручный материал – это дело не принципиальное. Марксистская «ортодоксальность» русских большевиков только в том, что они использовали все возможности в России, в том числе и её крестьянскую специфику («слабое звено в цепи» – Ленин) для захвата власти. Китайский Мао тоже ортодоксальный марксист, хотя он для захвата власти эксплуатировал не пролетариат, а национально-освободительную борьбу.

Поэтому коммунистические режимы во всех странах были национально трансформированы, но, вместе с тем, схожи своей марксистской природой, а не русским мессианизмом. Во всех странах коммунисты опирались на маргинализированные слои населения для репрессий против большинства и уничтожения всех традиционных форм жизни. И в большевистской демагогии, и в кровавой практике большевизма не было ничего близкого к согласию с русскими традициями и инстинктам народа. Что же касаетсяотождествления русского мессианизма с пролетарским мессианизмом, то это из разряда отождествления добра и зла: отождествить русскую религиозную идею и даже русскую имперскую идею – с яростным богоборчеством и людоедским пафосом большевизма можно только смешивая все критерии истины и моральные принципы. Никуда рабоче-крестьянская Россия не поднялась, а была полностью дезорганизовано крахом государственности и традиционного жизненного уклада, что было инициировано правящей элитой страны. Затем рабочее крестьянское масса последовательно уничтожалась при красном терроре, гражданской войне, коллективизации… Десятки миллионов людей были истреблены только потому, что «русский» марксизм оказался совершенно чужд большинству русского народа.

«Большевизм оказался в России наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году, и наиболее верным некоторым исконным русским традициям, и русским исканиям универсальной социальной правды, понятой максималистически, и русским методам управления и властвования насилием. Это определено всем ходом русской истории, но также и слабостью у нас творческих духовных сил. Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа» (Н.А. Бердяев). Если в момент общенационального бедствия идеологические интернациональные силы сумели проявить качества спаянной банды и при мощной финансовой поддержке из-за рубежа насильственно захватили власть, – то это говорит не о неотвратимости, а о роковых случайностях. Конечно, случившееся во многом предопределено сложившейся в России ситуацией, но, тем не менее, могло случиться и иначе. Конечно же, марксизм-большевизм – наиболее утопическая идеология. К сожалению, вся история XX века доказывает, что утопии вполне осуществимы, что никак не прибавляет им реалистичности. Человек, скажем, собирался построить дом, изучил дело и приготовил материалы, но – роковая случайность либо нелепая закономерность – ему упал на голову кирпич. И теперь он в доме умалишенных строит карточные домики. Но значит ли это, что первоначальный его замысел был более утопичным, чем нынешнее занятие. Воплощение социальной утопии всегда было результатом помутнения человеческого разума и всегда требовало невероятных разрушений и бесчисленных человеческих жертв. Большевизм соответствовал не всей ситуации в России, а только её нездоровой стороне. Он усиливал и распространял это болезненное состояние, которое после захвата власти насаждается методами государственного насилия. Если бы большевизм был наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации в России, ему не пришлось бы устанавливать власть террором и уничтожать десятки миллионов явно не соответствовавших ему жизней. Так называемые же исконно русские традиции и русские методы управления и властвования насилием почему-то неизменно проявлялись везде, где марксисты приходили к власти: и в Азии, и в Америке, и в Африке. Тут надо либо допустить, что весь мир населен русскими, либо признать, что коммунизм – это форма мирового зла.

Но Бердяев и дальше усугубляет ложность своих тезисов. «Только в России могла произойти коммунистическая революция. Русский коммунизм должен представляться людям Запада коммунизмом азиатским. И вряд ли такого рода коммунистическая революция возможна в странах Западной Европы, там, конечно, все будет по иному. Самый интернационализм русской коммунистической революции –чисто русский, национальный» (Н.А. Бердяев). В Европе и было по-иному: в ответ на российский большевизм Европа мирным путём без всякого навязывания извне породила родственную идеологию – фашизм, с еврейским холокостом и ещё большим истреблением славян.

О философских истоках бердяевской апологии марксизма писал Борис Парамонов: «Существует определённый “бердяевский соблазн”… Бердяев порой взвинчивал вопросы на такую высоту, окутывал их таким философским туманом, что уже становились неразличимы Бог и дьявол… То, что Бердяев наделил марксизм бессознательной религиозностью, характеризует не марксизм, а самого Бердяева. Он писал, что опасный уклон русского сознания – подмена апокалиптики нигилизмом. В вопросе о марксизме и социализме сознание самого Бердяева совершало такую подмену».

Двусмысленность концептуальная сопровождается явной двусмысленностью в характеристиках большевистских вождей: «Ленин был типически русский человек. В его характерном, выразительном лице было что-то русско-монгольское. В характере Ленина были типически русские черты и не специально интеллигенции, а русского народа: простота, цельность, грубоватость, нелюбовь к прикрасам и риторике, практичность мысли, склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе… В нём черты русского интеллигента-сектанта сочетались с чертами русских людей, собиравших и строивших русское государство. Он соединял в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с чертами великих князей московских, Петра Великого и русских государственных деятелей деспотического типа… В 1918 году, когда России грозил хаос и анархия, в речах своих Ленин делает нечеловеческие усилия дисциплинировать русский народ и самих коммунистов. Он призывает к элементарным вещам, к труду, к дисциплине, к ответственности, к знанию и к учению, к положительному строительству, а не к одному разрушению, он громит революционное фразёрство, обличает анархические наклонности, он совершает настоящее заклинание над бездной. И он остановил хаотический распад России, остановил деспотическим, тираническим путём. В этом есть черта сходства с Петром… В своей личной жизни Ленин, как и Победоносцев, не был злой человек, в нём было не мало добродушия, было человеческое отношение к своим ближним. И Ленин любил детей, любил зверей. Он не был инквизитором» (Н.А. Бердяев). Конечно же, не был, ибо инквизиторы – агнцы по сравнению с кровавой фигурой большевистского вождя. Призывал к элементарным вещам Ленин в то время, когда организовывал невиданный в мировой истории красный террор, систему концентрационных лагерей, лично писал на множестве записок резолюции: расстрелять. Фантастические панегирики ленинским человечности и добродушию нужны Бердяеву для того, чтобы очередной раз доказать, что коммунизм сам по себе не бесчеловечное явление. Ибо его осуществляют люди, любящие детей и зверей. Хотя не безызвестно, что детишек и зверят любили многие злодеи, никак не ценившие человеческую жизнь – жестокость нередко сентиментальна. А фантазии на счёт типически русско-монгольской природе планетарного злодея нужны для доказательства всё той же русскости коммунизма.

«Ленин допускал все средства для борьбы, для достижения целей революции. Добро было для него все, что служит революции, зло – всё, что ей мешает. Революционность Ленина имела моральный источник, он не мог вынести несправедливости, угнетения, эксплуатации. Но, став одержимым максималистической революционной идеей, он, в конце концов, потерял непосредственное различие между добром и злом, потерял непосредственное отношение к живым людям, допуская обман, ложь, насилие, жестокость. Ленин не был дурным человеком, и в нём было много хорошего. Он был бескорыстный человек, абсолютно преданный идее, он даже не был особенно честолюбивым и властолюбивым человеком, он мало думал о себе. Но исключительная одержимость одной идеей привела к страшному сужению сознания и к нравственному перерождению, к допущению совершенно безнравственных средств в борьбе. Ленин был человеком судьбы, роковой человек, в этом его сила» (Н.А. Бердяев). Все-таки – либо допускал все средства для борьбы, либо не был дурным человеком. Насчёт того, что великодушный Ленин не мог вынести несправедливости, угнетения, эксплуатации, отчего и затеял революцию, – это какие-то сказки для младенцев. Этот бескорыстный человек, конечно, не был особенно честолюбивым и властолюбивым, ибо с начала своей деятельности был маньяком честолюбия и властолюбия: вся его биография и состоит из бесконечной борьбы за власть в партии, затем самой партии за власть, борьбы, в которой не было жалости ни к близким, ни к друзьям. Все эти характеристики не имеют никакого отношения к реальности, но на что не пойдешь, чтобы доказать человечность своей привязанности молодости.

«Как это не парадоксально звучит, но большевизм есть третье явление русской великодержавности, русского империализма, – первым явлением было московское царство, вторым явлением петровская империя. Большевизм – за сильное, централизованное государство. Произошло соединение воли к социальной правде с волей к государственному могуществу, и вторая воля оказалась сильнее. Большевизм вошел в русскую жизнь, как в высшей степени милитаризованная сила. Но старое русское государство всегда было милитаризованным… Они создали полицейское государство, по способам управления очень похожее на старое русское государство… В Московском царстве и в империи народ держался единством религиозных верований. Новая единая вера для народных масс должна быть выражена в элементарных символах. По-русски трансформированный марксизм оказался для этого вполне пригодным» (Н.А. Бердяев). Но если действительно марксизм оказался вполне пригодным, то для чего во имя его десятилетиями приходилось истреблять лучшую часть народа – не только в элите, но и крестьянство?! Такого геноцида собственного населения не было нигде и никогда в мире, даже в фашистской Германии. Только потому, что новая единая вера коммунистов была изначально совершенно враждебна русскому народу, а фашизм не был непосредственно направлен на уничтожение немецкого народа. Что коммунизм – этотретье явление русской великодержавности, русского империализма – доказывается по логике отдалённой аналогии (то есть, без всякой логики): планета Марс, как и Земля – круглая, значит и на Марсе есть жизнь. Опять же, нигде и никогда большевики-ленинцы не были замечены в проявлении воли к социальной правде, если за таковую не принимать беспардонную их ложь и демагогию во имя победы революции – то есть во имя собственной власти. С лёгкой руки Бердяева миф о милитаризованности старого русского государства стал расхожим на Западе, которому надо было самооправдываться перед железным фактом истории: в течение сотен лет европейские страны непрерывно совершали нашествия на Россию, в то время как «милитаризованная» Россия по своей инициативе не нападала на западноевропейские страны. Похоже большевистское государство на русское государство – не больше, чем паразит на хозяина; хотя извне как бы и прежнее огромное тело, формы которого не меняет маленький, глубоко всосавшийся ядовитый паразит, но он уже протравил весь организм и верховодит его функциями. А западные «доброжелатели» судят не болезнь, а больного.

«Революция освободила раньше скованные рабоче-крестьянские силы для исторического делания. В русском народе обнаружилась огромная витальная сила, которой раньше не давали возможности обнаружиться» (Н.А. Бердяев). Это – о кровавых стройках коммунизма – лагерях, в которые были согнаны и превращены в рабов десятки миллионов людей. Иногда зло бывает настолько откровенно чудовищным, что не хватает сил сполна осознать этот жуткий факт. Ещё труднее принять свою долю ответственности за него. Услужливое сознание и подсказывает формулы, которые объясняют, что всё не так страшно, как кажется, ибо не беснование в чистом виде, а историческое делание, за которые мы – сторонние наблюдатели – не ответственны. Кстати, чья витальная сила освоила самые грандиозные в мире пространства за исторически короткий срок, если русской силе раньше не давали возможности обнаружиться?

«Только диктатура могла остановить процесс окончательного разложения и торжества хаоса и анархии. Нужно было взбунтовавшимся массам дать лозунги, во имя которых эти массы согласились бы организоваться и дисциплинироваться, нужны были заражающие символы. В этот момент большевизм, давно подготовленный Лениным, оказался единственной силой, которая с одной стороны могла докончить разложение старого и с другой стороны организовать новое. Только большевизм оказался способным овладеть положением, только он соответствовал массовым инстинктам и реальным отношениям, и он демагогически воспользовался всем» (Н.А. Бердяев). Что только диктатура могла остановить торжество хаоса – это очевидно. Но проблема в том, какая диктатура – национальная или антинациональная. Можно представить вполне возможную победу Корнилова, затем Колчака или Деникина – подобный опыт реакции на коммунизм известен в нашем веке: Франко в Испании, черные полковники в Греции, Пиночет в Чили. При этом массам были бы даны лозунги и заражающие символы, они были бы организованы и дисциплинированы. Но при этом было бы на порядок меньше истребления населения и разрушений. И какие хаос и анархия могут быть хуже тех, которые возникли в результате развязанной большевиками кровавой (15 миллионов жертв) Гражданской войны?! То есть большевики не были единственным и потому неизбежным вариантом. Но если это было бы и так, то говорило бы только о величайшей трагедии страны, которая в годину лютых испытаний оказалась завоёванной самыми свирепыми в мировой истории сатанинскими силами. И что это за заявление о революционной необходимости докончить разложение старого – в устах христианского философа-персоналиста? Все-таки: либо большевизм соответствовал массовым инстинктам и реальным отношениям, и тогда массы сами за ним устремились; либо он всего лишь демагогически воспользовался всем, то есть невиданно лгал всем и вся, – но именно потому, что интересы большевиков никак не соответствовали ни интересам масс, ни реальным отношениям, – здесь одно явно исключает другое.

«Большевизм воспользовался всем для своего торжества… Он воспользовался свойствами русской души, во всём противоположной секуляризованному буржуазному обществу, её религиозностью, её догматизмом и максимализмом, её исканием социальной правды и царства Божьего на земле, её способностью к жертвам и к терпеливому несению страданий, но также и проявлениям грубости и жестокости, воспользовался русским мессианизмом, всегда остающимся, хотя бы в бессознательной форме, русской верой в особые пути России» (Н.А. Бердяев). Конечно же, большевики воспользовались всеми расколами в душе России, всеми болезнями, пороками в обществе, всеми слабостями народа, – в этом ихпаразитическая миссия. Но больше всего они воспользовались тактикой глобальной лжи и тотального террора, утопив в крови десятки миллионов людей (в гражданской бойне, в искусственном голоде в Поволжье и Украине, в коллективизации, в лагерных стройках), выжигая всякие оттенки русской души, с её религиозностью, догматизмом, максимализмом, мессианизмом и прочее.

«Произошло удивительное превращение. Марксизм, столь не русского происхождения и не русского характера, приобретает русский стиль, стиль восточный, почти приближающийся к славянофильству… И русский коммунизм вновь провозглашает старую идею славянофилов и Достоевского. Из Москвы, из Кремля исходит свет, который должен просветить буржуазную тьму Запада» (Н.А. Бердяев). Напомним, что это было написано не после Великой Отечественной войны, когда для таких утверждений можно было найти хоть какие-то основания, а в 1933 году, когда ломается хребет русского народа – истребляется крестьянство, а также развертываются самые кровавые в истории гонения на верующих. Аналогия же со славянофилами и Достоевским – чистое измышление, ибо ни о чем близком к такому свету из Москвы они не помышляли.

Не удивительно, что европейский марксизм в России приобрёл некоторые русские черты, так же, как в Китае – китайские. Идеократия всегда паразитирует на чертах характера и ценностях захваченного народа, всегда использует и направляет в свою пользу его энергию. Но закономерности внедрения идеологической мании, её разворачивания, подчинения сознания масс, организации и захвата её носителями государственной власти, – все эти закономерности оказываются одинаковыми, где бы это ни происходило. Меняются беснующиеся массы и вожди-маньяки – русские ли, китайские, немецкие или камбоджийские, но формы и закономерности идеологического психоза и утверждения идеократии – идентичны.

«Коммунизм создаёт деспотическое и бюрократическое государство, призванное господствовать над всей жизнью народа, не только над телом, но и над душой народа, в согласии с традициями Иоанна Грозного и царской власти… В своих грандиозных, всегда планетарных планах, коммунизм воспользовался русской склонностью к прожектерству и фантазерству, которые раньше не могли себя реализовать, теперь же получили возможность практического применения» (Н.А. Бердяев). В царской власти (даже и у Грозного) можно обнаружить призвание господствовать не только над телом, но и над душой народа только при необузданной (и безответственной) исторической фантазии. Можно было бы продолжить: коммунизм воспользовался и китайской, и вьетнамской, и камбоджийской, и албанской склонностью к прожектерству, фантазерству… – чтобы понять абсурдность этих утверждений. И, конечно, только из европейского далека и только через очень розовые очки могло показаться, что грандиозные фантасмагорические проекты типа «Беломорканала», а также милитаристические стройки возводятся силою фантазёрства русского народа.

«Тираничность и жестокость советской власти не имеет обязательной связи с социально-экономической системой коммунизма. Можно мыслить коммунизм в экономической жизни соединимый с человечностью и свободой» (Н.А. Бердяев). Понятно, что тираничность и жестокость – от русского народа, а от с юности притягательного коммунизма – только человечность и свобода. Этим утверждениям противоречит тот железный факт, что феномена свободного и человечного коммунизма нигде и никогда не было в истории, а были на всех материках – людоедские. Хотя, впрочем, коммунисты-палачи себя называли самыми свободными и человеколюбивыми в мире.

«На энтузиазм коммунистической молодёжи к социалистическому строительству пошла религиозная энергия русского народа… Философские споры в советской России есть обсуждение вопросов не столько с точки зрения истины и лжи, сколько с точки зрения ортодоксии и ереси, т.е. являются скорее теологическими, чем философскими спорами» (Н.А. Бердяев). Если так, то придётся признать, что марксистско-коммунистический энтузиазм молодежи многих стран мира основан на религиозной энергии русского народа, – ибо таковой «энтузиазм» очевидно однотипен на всех континентах. Вообще о религиозной энергии здесь уместно говорить только в том смысле, что коммунизм – это не новая религия, и даже не лжерелигия, а антирелигия, которая паразитирует на религиозных чувствах и формах, использует их для обмана, извращает их смысл до противоположности.

«Воинствующий духоборческий материализм коммунизма есть явление духа, а не материи, есть ложная направленность духа. Коммунистическая экономика сама по себе может быть нейтральна. Это коммунистическая религия, а не экономика, враждебна христианству, духу, свободе. Правда и ложь так перемешаны в коммунизме именно потому, что коммунизм есть не только социальный феномен, но и феномен духовный» (Н.А. Бердяев). К сожалению, правда и ложь перемешаны более у автора. Воинствующий духоборческий материализм на простом языке означает самое воинствующее во всей мировой историибогоборчество. Сам философ неоднократно говорил, что борьба с Богом неизбежно заканчивается борьбой с человеком, а уничижение божественного ведёт к унижению человеческого. Ложная направленность духа по природе вещей не может создать нейтральную экономику. Коммунизм однозначно и тотально лжив, является системой тотального порабощения человека, поэтому коммунизм отменяет всякие свободы, в том числе и свободу хозяйственной жизни.

Итак, все рассуждения Николая Бердяева о России и коммунизме направлены на доказательство, по сути, двух тезисов. 1. Марксистский коммунизм сам по себе не является тотальным злом. 2. Советский коммунизм имеет к марксизму отдалённое отношение, а все его недостатки и даже злодеяния (очень преувеличенные) имеют источником русскую историю и русскую традицию: Иван IV – Петр I – Сталин. История и природа всех коммунистических режимов явно опровергают эти тезисы. Вместе с тем, в мире существуют очень влиятельные силы, которым явно на руку обеление марксизма-коммунизма и очернение России. Поэтому книга «Истоки и смысл русского коммунизма» стала наиболее известным на Западе произведением Бердяева. Более того, книга оказалась настольной для многих поколений влиятельных западных советологов, политологов, историков, политиков.

 

После 1917 года эмиграция из России распределилась в основном по следующим потокам. Белоэмигранты, воевавшие с большевиками и потерявшие всё, кроме жизни, по большей части растворились в странах Западной Европы, в основном во Франции, Германии, Греции, где вели труднейшую борьбу за существование. Многие из аристократии и монархических кругов осели в Южной Америке, где до сего дня теплится русская монархическая идея. В США же переехали многие представители либеральной интеллигенции и деятели проигравших большевикам партий: социалистов, кадетов, октябристов. Русским интеллектуалам нужно было оправдать своё поражение в России, и, как это всегда бывает, это оправдание свелось к самооправданию: виноваты не мы – марксисты или бывшие марксисты (как большинство из кадетов), а русские большевики, которые извратили европейский марксизм и насаждают русскую азиатскую деспотию. Многие из русских либералов и социалистов стали публицистами или профессорами американских университетов, где и делились своим историческим опытом. Несколько в меньших масштабах, но это имеет место и в других странах Запада. Конечно же, эти идеи пали на благодатную почву, так как западное общественное мнение всегда радо новым аргументам для доказательства извечного российского варварства, империализма, тоталитаризма и прочее. Ибо Западу надо было оправдывать себя за вековечную агрессию против России и потоки лжи о русском народе. Тут-то и оказались кстати авторитетные «свидетели». Больная совесть русских и западных либералов и социалистов нашла общий рецепт успокоения. Так зачалась мощная традиция, сочетающая русофобию с коммунизмофилией. Книга Бердяева очень поспособствовала росту её влияния. Русский философ своим авторитетом легализовал ряд злонамеренных мифов о России. Современные русофобы Пайпс и Бржезинский считают себя учениками Бердяева.

Николай Бердяев писал книгу в 1933 году, когда коммунизм ещё не захватил полмира. Но он переиздавал её в течение пятнадцати лет, когда Третий коммунистический интернационал насаждал по всему свету нивелирующий все народы марксизм и были невиданные репрессии сталинизма. Более того, он отстаивал свои тезисы и в поздней книге «Русская идея», когда миру уже были известны невиданные злодеяния сталинизма.«Коммунистическая революция, которая и была настоящей революцией, была мессианизмом универсальным, она хотела принести всему миру благо и освобождение от угнетения. Правда, она создала самое большое угнетение и уничтожила всякую свободу, но делала это, искренно думая, что это –временное средство, необходимое для осуществления высшей цели» (Н.А. Бердяев). Таковую «искренность» невозможно представить у Ленина, Сталина, Троцкого и всех людоедов от коммунизма, да и кто же из злодеев не оправдывал свои преступления высшими благими целями. В каких реалиях Бердяев обнаружил хотение коммунистической революции принести всему миру благо и освобождение от угнетения?! В высказываниях по другим вопросам Бердяев упорно настаивал на своих заблуждениях: «Произошла острая национализация Советской России и возвращение ко многим традициям русского прошлого… Коммунизм есть русское явление, несмотря на марксистскую идеологию… В высшую стадию, которая наступит после коммунизма, должна войти и правда коммунизма, но освобождённая ото лжи. Русская революция пробудила и расковала огромные силы русского народа. В этом её главный смысл. Советская конституция 1936 г. создала самое лучшее в мире законодательство о собственности. Личная собственность признаётся, но в форме, не допускающей эксплуатации». Конечно, правда была и в Советской России, но только вопреки коммунизму. Можно ли называть расковыванием сил народа ситуацию, когда десятки миллионов истреблены, а миллионы превращены в лагерных рабов на стройках коммунизма? О самой лучшей в мире советской конституции – это будто цитата из сталинской пропаганды. Но, вопреки исторической очевидности, и до сего дня многие несостоятельные рассуждения Бердяева остаются всё такими же авторитетными среди «либералов».

 

 

Соблазн евразийства

 

В двухтысячные годы стали популярными идеи евразийцев: российская общественность ищет возможности третьего пути после трагического опыта советского коммунизма и десятилетия «демократии» абсурда. Евразийцы двадцатых-тридцатых годов ХХ века тоже пытались в противовес сталинизму, с одной стороны, и западным демократиям, с другой, обрести органичный российский путь. Но в праведном порыве они поддалисьосновным заблуждениям эпохи и породили новые соблазны. Творчество евразийцев содержит достижения в отдельных областях истории, культурологии, лингвистики. Они поставили актуальные проблемы, особенно отношения России к Европе и Азии, правомерно критиковали европоцентристскую экспансию и стремление Запада навязать унифицированную мировую цивилизацию: «Как шовинизм, так и космополитизм европоцентризма с позиций науки вредны для всех неромано-германских этносов, как переливание крови несовместимых групп. Причём одинаково вредны как теория, так и практика европоцентризма… Космополитизм, как и любая другая форма навязывания своих навыков иным суперэтносам, является разновидностью шовинизма» (Л.Н. Гумилёв). Некоторые научные идеи евразийцев развиваются современными учёными. Но в основных философских и политических концепциях евразийцы пошли путём, который может быть полезным только в качестве предостережения, – чтобы сегодня не повторять порочных утопий.

В 1921 году в Софии вышел первый сборник евразийцев «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев», со статьями экономиста П.Н. Савицкого, искусствоведа П.П. Сувчинского, философа Г.В. Флоровского, этнолингвиста Н.С. Трубецкого. Авторы пытались по-новому осмыслить проблему взаимоотношений России и Запада, декларировали «возврат к себе, намерение жить, не отрываясь от своих корней», пытались осознать процессы, происходящие в СССР, через трактовку русской революции как знакарождения новой России. Вскоре от евразийцев отошёл Г.В. Флоровский, который стал богословом и подверг евразийцев резкой критике. Евразийские теории развивал философ Л.П. Карсавин. Евразийское учение о государстве разрабатывал специалист в области философии и права Н.Н. Алексеев. Участвовали в развитии идеологии евразийства Д.П. Святополк-Мирский, С.Я. Эфрон, П. Арапов. Позже развивал идеи евразийства Л.Н. Гумилёв.

 

Новое учение основывалась на четырёх идеях: 1) Россия – это Евразия, идущая особым путём развития; 2) человечество, культуры и нации являются симфоническими личностями; 3) все идеалы утверждаются на началах Православия; 4) идеальным является идеократическое государство. Анализ показывает, что первый пункт представляет собой попытку соединить несоединимое, второй внедряет философские фикции, третий настраивает на иллюзии, на далеко неправославные представления о роли Православия, четвертый является идеологической манией.

Особость России-Евразии объясняет концепция месторазвития, которая утверждает географическое, культурное и этнографическое единство и особую миссию народов российского мира. Русская нация не сводится к славянскому этносу, ибо в её образовании большую роль сыграли тюркские и угро-финские этносы. Русская нация объединила различные народы в единую многонародную нацию евразийцев, а Евразию – в единое государство – Россию. Традиционную триаду российской ментальности – Православие, самодержавие, народность – евразийцы дополняют триадой: централизация, дисциплина, самопожертвование. В оппозиции и западникам, и славянофилам утверждалась серединная евразийская культура, которая не сводится ни к европейской, ни к азиатским культурам, а представляет собой синтез русского и туранскогоначал. «Совокупность народов, населяющих хозяйственно самодовлеющее (автаркическое) месторазвитие и связанных друг с другом не расой, а общностью исторической судьбы, совместной работой над созданием одной и той же культуры или одного и того же государства, – вот то целое… Оно наделено признаком индивидуального бытия, будучи субъектом истории… Совокупность народов, населяющее это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и, в качестве таковой, обладающая своим национализмом. Эту нацию мы называем евразийской, её территорию Евразией, её национализм –евразийством» (Н.С. Трубецкой). Дух Евразии выражается в исторической эстафете органичного синтеза социального и духовно-культурного единства: империя Чингизидов (первый опыт государственного объединения евразийских народов) – Московское царство – Российская империя – Советский Союз. Невероятное различие этих образований перевешивается тем, что их объединяет, – территорией. Из евразийских представлений следует, что действующим субъектом истории, объединяющим совокупность народов и создающим культуры и государственности, оказывается не народ, а само месторазвитие.  На таких же основаниях можно было бы утверждать, что современная североамериканская цивилизация является наследницей индейской, можно было бы назвать цивилизации инков и ацтеков вместе с современной испаноязычной цивилизацией Южной Америки – единой цивилизацией, например, Южноамериканской, а Стамбул объявить столицей современных ромеев. Евразийцы во имя своей концепции не замечали, что абсурдно исторические анклавы, не имеющие никакой преемственности объединять в единую цивилизациюместоразвитием. Основные концепции евразийцев ограничены натуралистическими преставлениями, что и было одной из причин их заблуждений.

Евразийцы правомерно утверждали, что европейская романо-германская цивилизация не является общечеловеческой и находится в упадке, ведёт человечество в тупик, что подтверждается мировыми войнами и разрушительными идеологиями, которые инициируются на Западе. Все попытки модернизации России по западно-европейским сценариям всегда были и будут разрушительными для евразийских народов. Евразийская критика западноевропейской культуры была во многом справедливой, но в утверждении российской специфики евразийцы впадали в крайности: без татарщины не было бы России, татарщина «не замутила национального творчества. Велико счастье Руси, что в момент, когда в силу внутреннего разложения она должна была пасть, она досталась татарам и никому другому» (П.Н. Савицкий). Евразийцы утверждали, что татарщина, не нарушая русской религиозности, положительно повлияла на жизнь русского народа: татары ввели на Руси общегосударственную почтовую связь и сеть путей сообщения, Русь вошла в финансовую систему монгольского государства, заимствовала строение административного аппарата и военное искусство монголов. «К этому времени относится кипучая творческая работа во всех областях религиозного искусства, повышенное оживление наблюдается и в иконописи, и в церковномузыкальной области, и в области художественной религиозной литературы» (Н.С. Трубецкой). При этом евразийцы игнорируют тот факт, что татаро-монгольское нашествие уничтожило большинство цветущих русских городов вместе с их населением, прервало культурный расцвет Руси, где на два века прекратилось каменное строительство, иконопись явно упростилась по сравнению с домонгольским периодом, прервалась традиция высокой культуры аристократии и грамотности городского посада, исчезли сложные ремёсла… Был уничтожен письменный фонд домонгольской Руси: по оценке современных учёных, до нас дошли только сотые доли процентов от него. Это значит, что не замутившая национального творчества татарщина напрочь уничтожила величайшее культурное достояние эпохи. Южные русские земли обезлюдели, уцелевшее население уходило на лесной северо-восток – в междуречье Северной Волги и Оки, с более бедными почвами и более холодным климатом, чем в южных полностью разорённых регионах Руси. При этом торговые пути находились под контролем монголов. Замедлилось на два столетия и развитие русского войска. «Русь была отброшена назад на несколько столетий, и в те века, когда цеховая промышленность Запада переходила к эпохе первоначального накопления, русская ремесленная промышленность должна была вторично проходить часть того исторического пути, который был проделан до Батыя» (Б.А. Рыбаков). Из-за симпатий к евразийским концепциям Л.Н. Гумилёв оценивал опустошительное монгольское нашествие как вполне безобидное: «Оставить открытой границу с мобильным противником – безумие; поэтому монголы воевали с половцами, пока не загнали их за Карпаты, ради этого совершили глубокий кавалерийский рейд через Русь». Такой вот «рейд» на два столетия. Да и какая открытая граница – в направлении Китая, Ирана, Европы, и где за Карпатами загнанные половцы?! Остатки Золотой Орды, прежде всего Крымское ханство, ещё несколько столетий изнуряли Россию периодическими «рейдами», при которых неоднократно сжигалась и Москва, а ближневосточные рынки работорговли наполнялись русскими пленниками:«Лицемерная дипломатия в сочетании с дерзкими набегами позволили крымским татарам и другим меньшим татарским общинам сохранять угрожающе с военной точки зрения позиции в южной части европейской России вплоть до конца XYIII столетия», – это признаёт директор библиотеки Конгресса США Д.Х. Биллингтон.

По евразийской концепции татары сыграли выдающуюся роль в образовании русской государственности, Московское царство возрождало в новом обличии Золотую орду, когда произошла «замена ордынского хана московским царём с перенесением ханской ставки в Москву» (Н.С. Трубецкой). Русские цари, оказывается, развивали именно татарское государственное устройство: «Московское царство возникло благодаря татарскому игу… По сравнению с крайне примитивными представлениями о государственности, господствовавшими в домонгольской удельно-вечевой Руси, монгольская, чингисхановская государственная идея была идеей большой, и величие её не могло не произвести на русских самого сильного впечатления» (Н.С. Трубецкой). Но сам факт военных побед монголов ещё не свидетельствует о величии их государственной идеи: великое Римское государство разрушили племена варваров, не имеющие никакой государственности. А чингисхановское «великое» государство стало рассыпаться после смерти создателя. Тезис же опримитивности киевской государственности опровергается её расцветом и военными походами киевских князей. Но вопреки историческим фактам, евразийцы убеждены, что само Русское государство сохранилось благодаря татарам: «Сохранение Новгорода в пределах России… во многом – заслуга татар, научивших русскую конницу приёмам степной войны» (Л.Н. Гумилёв). Где Новгород и где степи и их приёмами войны?!

Как известно, татары были индифферентны к религиям завоёванных стран с более высокой культурой. В этом они схожи с всякими варварами-завоевателями, поскольку язычество и шаманизм вообще не ставит каких-либо религиозных вопросов, требующих напряжённого осмысления и отстаивания. Этим и объясняется их веротерпимость, ибо монголы, принимающие ислам, переставали быть веротерпимыми. Николай Трубецкой верно указывал на то, что «Религия верховного хана, единственная религия, мистически обосновывающая его власть, оказывалась в глазах подданных этого хана религией низшей. Постепенно все высшие чины и большинство рядовых представителей кочевнического правящего элемента перешли от шаманизма, либо в буддизм, либо в мусульманство… Но с точки зрения буддизма или мусульманства власть верховного хана оказывалась религиозно необоснованной». Что и было одной из причин распада монгольской империи. В таком случае, в чём высота Монгольской государственности?

Для апологии государственной идеи Чингисхана приходилось преувеличивать значение монгольской религии. В полемике с Николаем Трубецким Лев Гумилёв утверждал, что монголы исповедовали некую религию бон, которая одновременно является и древним поклонением космосу, и теистической системой(одно исключает другое). Гумилёв также убеждён, что этика монгольской религии практически не отличается от этики буддизма. В то время как буддизм вообще антитеистичен. При всём этом евразийцы вынуждены признавать и влияние Византии на формирование Русского государства, но в виде некой химеры:«Идеи Чингисхана вновь ожили, но уже в совершенно новой, неузнаваемой форме, получив христианско-византийское обоснование… Так случилось чудо превращения монгольской государственной идеи в государственную идею православно-русскую» (Н.С. Трубецкой). Действительно, совершенно алогичное «чудо»: русская государственность построена на христианско-византийских основаниях, в совершеннонеузнаваемой монгольской форме, но, тем не менее, является монгольской. Монголофилия евразийцев является причиной явных искажений и русской, и монгольской истории: оказывается, война 1812 года «была выиграна в значительной мере за счёт монгольских традиций (партизанской войны)» (Л.Н. Гумилёв). Исторические примеры «монгольских партизан» Гумилёв не приводит.

С другой стороны, евразийцы признают, что «Иноземное иго воспринято было религиозным сознанием как кара Божия за грехи» (Н.С. Трубецкой). Что тоже, утверждают евразийцы, было благом для Руси, ибо такие эпохи свидетельствуют «о глубинном потрясении духовной жизни нации, создают духовную атмосферу, благоприятную для выковывания нового национального типа, и являются предвестниками начала новой эры в истории нации» (Н.С. Трубецкой). Но зло, являющееся наказанием Божиим, не перестаёт быть злом, добро же состоит только в сопротивлении ему: «Обогащает не само зло, обогащает та духовная сила, которая пробуждается для преодоления зла» (Н.А. Бердяев). Все достижения Руси были не благодаря, а вопреки монголо-татарскому нашествию, в том числе и опыт разнообразной борьбы с татарщиной, и объединение во имя общей защиты.

Тезис о татарских истоках русской государственности обосновывается евразийцами натуралистически: русские цари присоединяли те земли, которые ранее принадлежали монгольской империи. Отсюда инарушение исторической логики, и многие фактические исторические натяжки евразийцев. Чингисхан впервые осуществил великую историческую миссию: «Евразия представляет из себя некую географически, этнологически и экономически цельную, единую систему, государственное объединение которой было исторически необходимо… С течением времени единство это стало нарушаться. Русское государство инстинктивно стремилось и стремится воссоздать это нарушенное единство и потому является наследником, преемником, продолжателем исторического дела Чингисхана» (Н.С. Трубецкой). Но «после того» не означает «поэтому». Освоение огромных территорий русским народом мотивировалось, конечно же, совершенно иным. Присоединялись те территории, которые являлись источником непрерывной смертельной опасности для Руси (Казанское царство, Астраханское ханство, Крымское ханство), либо в Российскую империю входили народы, получающие защиту российского государства (Грузия, Армения, территории Казахстана, Финляндия), либо осваивались территории, не имеющие государственности и культурного развития (Урал, Сибирь). Поэтому Россия никогда не претендовала на монгольское «наследие» в Центральной Азии, Китае и в самой Монголии, русский народ колонизировал огромные пространства, которые не имели никакого отношения к Монгольской империи – Север евразийского континента, Аляску, Русскую Калифорнию.

 

Лев Карсавин развивал основополагающую для евразийской теории концепцию симфонической личности как единства многообразия, в противоположность европейскому индивидуализму, гделичность является самодостаточным социальным атомом. Индивид становится личностью в органичном единстве с целым – семьёй, сословием, классом, народом, человечеством, которые, в свою очередь, являютсясимфоническими личностями. Объективацией симфонической личности является культура: «Культура –органическое и специфическое единство, живой организм. Она всегда предполагает существование осуществляющего себя в ней субъекта, особую симфоническую личность» (Л.П. Карсавин). «Наряду с частночеловеческими личностями существуют личности многочеловеческие – как частнонародные, так и многонародные… Каждая личность есть (фактически или потенциально) индивидуация другой, более «объёмной» личности. Существует как бы особая иерархия личностей – по признаку вхождения их друг в друга» (Н.С. Трубецкой). В данном случае подменено понятие: личностью по определению может быть только индивидуальная субстанция, личностями являются Ипостаси Божественной Троицы, Которые являют СобойСобор Святой Троицы. Карсавин и Трубецкой неправомерно расширяют понятие личности на множественные образования, сообщества, которые действительно являют собой живой организм. Другое дело, что человеческий индивидуум становится личностью в той степени, в какой обретает соборное единство с человеческим сообществом: семьей, народом, человечеством. Всякая философская ошибка не только влечёт теоретические заблуждения, но и порождает ложные жизненные установки. Утверждение существования личностей разных уровней и различных природ размывает субстанцию личности как таковой, при этом человек оказывается одним из уровней космической иерархии личностей. Концепция симфонической личности гипертрофирует значение коллективного за счёт умаления роли человеческой личности, что дало философское оправдание тоталитарным теориям.

Евразийцы считали, что Православие, соборно единящее всех верующих, является средоточием не только русской, но и всей евразийской культуры. Православие является подлинно вселенской религией и единственно верным истолкованием христианства, поэтому весь мир призван стать православным. Евразийские представления о Православии соединяли верные, но тривиальные суждения с ходульными концепциями, ибо их мысль не достигла воцерковлённости. Натуралистическое сознание евразийцев неспособно понять сакральное значение Церкви, почему они и пытались строить на Православии политическую концепцию тоталитарно-теократического государства.

 

К порочным выводам привела евразийская концепция симфонической личности в учении обидеократическом государстве. Развивая концепцию всеединства Владимира Соловьева, Лев Карсавин заменяет соловьевское понятие теократии (как выражения идеала всеединства на земле) понятиемидеократии – власти идеи как высшей формы самореализации симфонической личности – суперличности.Государство нового типа – идеократия – объединяет все внецерковные сферы евразийского мира, стремится стать Церковью, Градом Божиим. Для достижения этого идеала государство призвано ограничивать свободу-произвол человека и выстраивать жизнь силой и принуждением. Носителем идеократии являетсядемократический правящий слой, который отбирается из народа и выражает общенародную идеологию. Но, несмотря на слитность с народом, правящий слой вынужден обуздывать неизбежную стихийность и деструктивность народных масс, для чего сам должен подчиниться жёсткой дисциплине, стремиться к сохранению чистоты рядов и общего мировоззрения. Идеология же государства является абсолютным авторитетом и не подлежит критике, поэтому в идеократическом государстве не допускается какое-либо инакомыслие. Ноидеология создаётся идеологами, культ которых неизбежен в таком государстве. Таким образом, евразийская идеократия представляет собой очередную социальную утопию, историческая реализация которой неизбежно приводит к кровавому тоталитаризму.

Евразийцы многое в своей концепции идеократии списывали с большевистского режима, хотя и оговаривались, что сталинизм испорчен коммунистической идеей прозападного типа. Считая коммунистовбессознательными исполнителями воли хитрого Духа истории, они наивно надеялись перехитрить его и использовать структуры большевистской власти для вытеснения коммунистической идеологии православно-евразийской идеологией. Не имея мистического опыта воцерковленности сознания, евразийцы как-то не заметили, что хитрым духом истории может быть только известный персонаж – дух лжи, но никак не Провидение Божие. Не заметили евразийцы и того, что учение о диктатуре православно-евразийской партии, заменяющей диктатуру коммунистической партии, противоречит евразийской же концепции о единомместоразвитии как доме всех народов Евразии, многие из которых далеко не православны.

Евразийцы противопоставляли идеократию безответственным факторам демократий: «Одною из основ евразийства является утверждение, что демократический строй современности должен смениться строем идеократическим… Под идеократией разумеется строй, в котором правящий слой отбирается по признаку преданности одной общей идее-правительнице… Идеократическое государство имеет свою систему убеждений, свою идею-правительницу (носителем которой является объединённый в одну-единственную государственно-идеологическую организацию правящий слой) и в силу этого непременно должно само активно организовать все стороны жизни и руководить ими. Оно не может допустить вмешательства каких-либо не подчиненных ему, неподконтрольных и безответственных факторов –прежде всего частного капитала – в свою политическую, хозяйственную и культурную жизнь и потому неизбежно является до известной степени социалистическим… Готовность жертвовать собой ради идеи-правительницы здесь является одним из основных селекционных признаков правящего слоя… Идеей-правительницей подлинно идеократического государства может быть только благо совокупности народов, населяющих данный автаркический особый мир… связанное с понятием идеократии требование планового хозяйства и государственной регулировки культуры и цивилизации… При идеократическом строе должны будут исчезнуть эти последние остатки индивидуализма, и человек будет сознавать не только самого себя, но и свой класс, и свой народ как выполняющую определённую функцию часть органического целого, объединённого в государство. При этом следует подчеркнуть, что всё это должно быть не только теоретически принято, но и глубоко осознано и заложено в психику человека грядущей идеократической эпохи» (Н.С. Трубецкой). Понятно, что здесь без расстрельного пафоса большевиков сформулированы те же идеалы тоталитарной утопии и тотального духовного рабства. Более того, и советский, и гитлеровский режимы ещё далеки от идеала евразийцев, и «Европа к подлинной идеократии может прийти лишь после кровавых и глубоких потрясений» (Н.С. Трубецкой). Естественно, что «с разных точек зрения идеократическому государству необходима автаркия[9]» (Н.С.Трубецкой), то есть железный занавес, который неизбежно обрекает страну на деградацию, что и подтвердилось крахом советского коммунизма в 1991 году.

Действительно, первопричиной всех тоталитарных режимов XX века было помрачение умовевропейских интеллектуалов. Прав был Н.А. Бердяев, констатируя: «Учение о симфонической личности глубоко противоположно персонализму и означает метафизическое обоснование рабства человека».Антиперсоналистическая метафизика всегда порождает античеловеческие идеологии. Панлогизм Гегеля дал философское «добро» на умаление достоинства личностного бытия, его диалектический идеализм закономерно породил диалектический материализм. Умаление личности человеческой за счёт «личностей» коллективных оказалось не безобидным и у евразийцев: их идеократия принимает свирепо тоталитарный характер. Идеократическое государство по существу является не чем иным, как государством евразийского фашизма. Знаменательно, что на русской почве – это единственная развитая фашистская концепция, и та носит не русско-нацистский, а «интернациональный» характер.

Можно согласиться с прот. Георгием Флоровским: «Судьба евразийства – история духовной неудачи. Нельзя замалчивать евразийскую правду. Но нужно сразу и прямо сказать, это – правда вопросов, не правда ответов, правда проблем, а не решений. Так случилось, что евразийцам первым удалось увидеть больше других, удалось не столько поставить, сколько расслышать живые и острые вопросы творимого дня. Справиться с ними, чётко на них ответить они не сумели и не смогли. Ответили призрачным кружевом соблазняющих грез… В евразийских грёзах малая правда сочетается с великим самообманом… Евразийство не удалось. Вместо пути проложен тупик». Поставив вопрос об историческом и этнокультурном своеобразии России, евразийцы полностью лишили её подлинного историко-культурного своеобразия, подменив историческую русскую государственность химерой Евразии. В своих духовных исканиях евразийцы не смогли освободиться от мифотворчества в сознании русской интеллигенции: их сил хватило на то, чтобы отказаться от иллюзии «русского Запада», но взамен они построили миф «русского Востока». Исход к Востоку оказался исходом к новой утопии, по-прежнему нацеленной на разложениерусской православной цивилизации.

 

Евразийское движение прекратило существование в середине 30-х годов из-за явного утопизма. Но в конце XX века идеи евразийства становятся в России вновь привлекательными. В 70-е годы формируется своеобразное «неоевразийство», выражавшееся в характерной протуранской оценке истории и перспектив России. Эти настроения охватывали широкий идейный спектр: идеологов просоветского неоимпериализма и авангардистов («Азиопа» И.Бродского) объединяло неприятие исторической России. Материалистическая философия истории и теория этногенеза Льва Гумилёва развивали евразийские подходы, его произведения замутняют русское историческое и национальное сознание. Распад СССР и социалистического лагеря, идеологическая и военно-политическая экспансия Запада на территорию «Евразии» в девяностых годах стимулировали интерес к евразийским концепциям как возможной исторической альтернативе. Для многих сегодняшних политологов, сознание которых сформировалось в коммунистической идеологии, химера евразийства оказывается привлекательней и понятней, чем реальная тысячелетняя русская история и православная культурная традиция. Так, например, актуальность евразийства видит один из авторов «Новейшего философского словаря»: «Основными характерными чертами идеологии, теории и практики общественного и государственного строительства современного Евразийства (во многом созвучного Евразийству “классическому”) правомерно полагать следующее: 1) признание сильного государственного властного начала обязательным источником и двигателем социально-экономических реформ, осуществляемых в интересах большинства населения; 2) отказ от политической конфронтации “на местах”, формирование структур исполнительной власти “сверху вниз”; 3) возложение ответственности за основной массив стратегических решений вкупе с “направленностью и духом” законодательных инициатив на всенародно избираемого главу государства; 4) наделение представительных органов функциями-правами детальной проработки и канонизирования персонифицированных решений лидера нации и государства; 5) ориентация на гармоничное сочетание государственной и частной собственности, не допускающая подмену практики регулярных волеизъявлений и актов политической воли лидера государства по проблемам общенациональной значимости – осуществлением политических программ в интересах различных финансово-экономических групп; 6) приоритет интересов сотрудничающих общественных групп в противовес неограниченным индивидуальным потребностям асоциальных индивидов; 7) стремление к достижению сбалансированности между нравственными ценностями и “чистой” экономической целесообразностью; 8) доминирование Православия как религии, органично интегрирующей значимую совокупность догматов евразийских региональных вероисповеданий и т.д. Пафос концепции Евразийства – мечта о едином “богочеловеке”, о всеедином человечестве – противостоит в начале 3 тысячелетия процессам “американизации” мира… Определённые центростремительные тенденции в геополитическом пространстве Евразии рубежа 20-21 вв. как результат усилий ряда политических деятелей, ориентирующихся в своей активности на принципиально нетрадиционный обновленческий пафос 21 столетия, демонстрируют глобальный потенциал идеи Евразии» (А.А. Грицанов).

В общем, логика очевидна: всё благое в глазах автора – это евразийское, а плохое – от врагов евразийства. Понятно, что прекраснодушные политологические декларации отражают, прежде всего, реакцию на разрушительную либерал-большевистскую политику девяностых годов, на её принципиально нетрадиционный обновленческий пафос, на процессы американизации мира. Но современным мыслителям хватает исторического сознания только на то, чтобы дотянуться до евразийцев, при этом, не разобравшись даже в их учении. В результате строится очередная утопия. Ни в истории евразийского континента, ни у самих евразийцев нигде не было ни всенародно избираемого главы государства, ниформирования структур исполнительной власти сверху вниз, ни таких представительных органов стакими функциями, тем более никаких олигархов – финансово-экономических групп. Практически ничего из провозглашенных принципов, тем более – ориентации на гармоничное сочетание государственной и частной собственности, невозможно найти ни в какой туранской культуре Евразии. Хотя кое-что из сказанного можно было бы обнаружить в истории русской государственности. Но взгляд вглубь российской цивилизации перекрыт русофобской цензурой сознания. Когда же рассуждают о чём-то из русской истории, то за гранью реальности: никто из православных не способен признать доминирования Православия как религии, органично интегрирующей значимую совокупность догматов евразийских региональных вероисповеданий. И вряд ли кто из представителей региональных вероисповеданий – ислама, иудаизма, буддизма, шаманизма – согласится, что совокупность их догматов интегрируется Православием. Утверждать этакое – значит ничего не понимать ни в религии, ни в истории, ни в жизни… Впрочем, утопия исключает реальность.

Ныне кого-то евразийство привлекает постановкой актуальных проблем. Евразийский подход созвучен атмосфере современной эпохи, в которой распространены глубинный натурализм и нечувствие к сакральным основам жизни, сочетание прагматических приоритетов с идеоманией. Евразийство соблазнительно для некоторых русских людей похожестью на русскую соборность, православных оно привлекает декларированием православной идеи, самолюбие нерусских народов тешит микшированием русского итуранскими приоритетами. При этом разными группами используются отдельные фрагменты евразийского учения, без осознания его духовных и мировоззренческих оснований. Показательна в этом отношении книга «Евразийская цивилизация» И.Б. Орловой, в которой говорится о российской истории и современности много важного, но всё это без всяких оснований квалифицируется как «евразийское». Автор считает, что «кратко современную евразийскую идею можно сформулировать так: Благо совокупности народов, населяющих евразийский мир. Самобытное неподражательное развитие. Модернизация без вестернизации». Подобные вполне разумные суждения о российской истории нередки в русской мысли, но они никак не проистекают изевразийской идеи.

Историческая память современных евразийцев не способна дотянутся до базовых ценностей русской цивилизации, они видят Россию только через призму мифической «Евразии». Но даже при этом невозможно не обнаружить некоторые реальные явления. Современные евразийцы солидарны со своими классиками в отстаивании самобытности различных цивилизаций и культур, в утверждении единства исторической судьбы евразийских (то есть российских) народов, в критике западноцентризма, навязывающего унифицированную мировую цивилизацию. О главном же у первых евразийцев – о новом идеократическом соборном организме – в наше «демократическое» время – ни слова, – пока. В целом можно сказать, что евразийскийэклектический мираж имеет некоторое отношение к реальной истории, но не схватывает главного в ней, что, очевидно, соответствует сумеречному сознанию эпохи. Большинство же современных «евразийцев» пользуют евразийство как осознанную альтернативу возрождению русского государствообразующего народа, а значит для борьбы с возрождением российской культуры и государственности. Так евразийство оказалось соблазном на пути национального исторического сознания к реальной России: химера «Евразии»перекрывает путь к постижению Православия как стержня русской культуры, истории, государственности.

Сегодня евразийцами называют себя люди с разными мировоззрениями и политическими позициями.«Новое евразийство объявилось во властных структурах России не как философское течение, обращённое к наследию старых евразийцев, а как поверхностное обоснование интеграционных инициатив в рамках СНГ. Прежде всего, это была инициатива номенклатуры постсоветского Востока, ощутившей свою ненужность ни Западу, ни традиционному Востоку, почувствовавшей внутриполитическую несостоятельность. Инициатива нашла отклик среди ищущих своё лицо (точнее – новую маску) политиков России… Если говорить о действительных источниках популярности евразийских идей, то, скорее всего, они связаны с чувством самосохранения, обострившимся у правящих группировок стран СНГ в процессе разложения государственности в этнических улусах постсоветской выделки» (А.Кольев).

Можно выделить некий инвариант неоевразийской мифологии, соотнося его с первоначальным евразийством.

Во-первых, все евразийцы пытаются обрести цивилизационную самоидентификацию через понятие «Евразия», понимаемое как самобытное историческое и геополитическое пространство – концепцияконтинента-родины, единой для всех народов. Но в одних случаях евразийцы говорят о территории дореволюционной России или Советского Союза, в других в «Евразию» включают и Китай, и Индию, и Средний Восток. То есть и территориальная идентичность в евразийских концепциях отсутствует, тем самым отсутствуют всякие основания для поисков подлинной самоидентификации.

Во-вторых, утверждается, что существует некая евразийская цивилизация. Хотя нет ответов на вопросы: какой язык является носителем этой цивилизации, какую территорию она занимает, какова её историческая преемственность и культурная типология?

В-третьих, старые евразийцы – этатисты, они пытались в формах и традициях государственности найти незыблемые исторические ценности. Но поскольку они не ощущали реального исторического субъекта – народа государствообразователя в России, то их государственность утопична: в прошлом они видели Чингиз-Московию, в современности насаждали идеократию. Неведома евразийцам и та истина, что государство не самодостаточно, но является только историческими одеждами народа, защищающими национальный организм. Без народа-носителя государство – ветошь. Неоевразийцы и пытаются найти мифические основы для своего мировоззрения, балансируя на осколках разрушенной российской государственности.

В-четвертых, утопический этатизм евразийцев вынуждал их к апологии большевиков, якобы воссоздавших российскую государственность в «великом» Советском Союзе. При этом игнорировался тот факт, что сталинский режим был самым людоедским в мировой истории, причём «потреблял» более всего население своей страны; к тому же коммунистический режим привёл государство и страну к катастрофе девяностых годовXX века.

В-пятых, утверждалось, что евразийский «материк» и евразийская цивилизация противостоят мировой экспансии западной цивилизации. Надо признать, что евразийцы во многом справедливо критиковали западную цивилизацию, но мировоззренческие основания для адекватного восприятия атлантизмаочевидны и без евразийского синдрома. Военная и духовная экспансия Запада осуществлялась не на мифическую Евразию, а на православную Россию. Современные евразийцы в противоположность отцам-основателям ищут консолидированные формы вхождения в Европейский дом.

В-шестых, евразийцам присуща монголофилия, неоевразийцам – тюркофилия, то есть преувеличение исторической роли нерусских народов России. Делается это для умаления исторической роли русского народа, вплоть до русофобии. Ныне эти взгляды подкрепляются убеждением, что русский этнос вымирает, а тюркский, исламский, напротив, увеличивается численно и набирает пассионарность.

Евразийские концепции используются в основном теми, кто сознательно или неосознанно стремится легализовать превращение русской государственности – России, в «многонациональную», а, по сути, в тюркскую государственность – Евразию. Новая утопия навязывается действительности, что неизбежно приведёт к очередной исторической катастрофе. Если же исходить из исторических реалий, то понятие «Евразия» правомочно и полезно употреблять только для обозначения геополитического пространства, которое не может быть каким-либо субъектом исторического действия. Таковым историческим субъектом на евразийских пространствах является русский народ. В русский многонациональный народ через обряд православного крещения, через присоединение к русской культуре и русскому языку входило множество народов, народностей и отдельных представителей других этносов. Русский народ всегда являлсягосударствообразующим, он создал русскую культуру и русскую православную цивилизацию. Вместе с тем, русский народ строил не национальное государство, а огромную многонациональную империю, сохранившую все её народы. Наряду с цивилизационно образующей русской культурой и благодаря ей в России развивались многие национальные культуры. Но только присоединение к русской культуре выводило российские народы к евразийским и мировым измерениям. Русский народ-государствообразователь является созидательной основой российской нации, так же как русская православная цивилизация – стержнем самобытной российской цивилизации.

Таковы исторические реальности. Никакого евразийского народа или евразийской цивилизации никогда не существовало на евразийском континенте; в лучшем случае они могут быть художественными образами, в большинстве своём – разрушительно-утопическими мифами. Другое дело, что современное российское государство может входить в блоки в тех или иных формах с различными государствами евразийского континента и создавать «Евразийский союз» либо «Евразийское сообщество». Все формы региональной интеграции весьма полезны и создают возможности сопротивления негативным тенденциям глобализации. Но плодотворные «сообщества» и «союзы» доступны только тем народам и государствам, которые обрели своюисторическую идентичность.

Таковая может исходить только из того непреложного факта, что сегодня в многонациональной России русских восемьдесят пять процентов, то есть больше, чем французов во Франции, которая считается мононациональной страной. Подлинное российское возрождение пролагается через русское национальное возрождение – духовное (православное), культурное, государственное. Жизненный интерес каждого народа России в том, чтобы возродилось Российское государство, которое только и может предоставить возможность для дальнейшего существования и культурного развития всех народов России. Жизненный интерес представителей всех региональных и общероссийских элит в том, чтобы возродилась российская государственность, в пределах которой может реализоваться и карьера, и служение, и личные интересы. Без единой России все её губернии и республики будут превращены в аморфные территории, колонии индустриальных стран, а все элиты – в раболепных аборигенов. Отсюда понятно, что подлинный жизненный интерес всех без исключения российских народов и всех элит состоит в национальном пробуждении русского народа-государствообразователя, являющегося стержнем российской нации. Ибо, повторяем, русский народ тысячелетие отстраивал государство для всех народов России, и нет никаких исторических оснований и сегодня подозревать его в самовозвеличении и национализме. Русский народ всегда был и остаётся многонациональным, соборным, веро и национально терпимым. (Таковая позиция, выражающая стремление к национальному согласию на евразийских просторах России, может называться и евразийством).

Очевидно, какой ответ на современный исторический вызов соответствует жизненным интересам народов России: либо воссоздавать историческую российскую государственность на основе русского национального возрождения, либо насаждать химерическую «Евразию», расчищая площадку для хозяев нового мирового порядка. Не случайно противники России активно навязывают понятие «Евразия», так же как в СССР понятие «советское» использовали для вытеснения всякой памяти о российском, о русском.

 

В этих условиях, когда большинство общества проникается религиозными, культурными, историческими ценностями тысячелетней русской православной цивилизации, когда налицо признаки национального возрождения и пробуждения жизненной энергии русского государствообразующего народа, который начинает сознавать свою национальную идентичность, с верхов власти исходят предложения новой национальной идеи – евразийства. Есть ли для этого какие-то объективные основания? Где вы видели евразийский патриотизм, евразийское религиозное возрождение, евразийскую идентичность? Только в утопиях публицистов, которые спекулируют на невежестве элит, или в химерах политиков, которые пытаются на них въехать во власть. Понятно, когда Нурсултан Назарбаев объявляет Астану (исторически Акмолинск – Целиноград) столицей Евразии, – как ещё удовлетворить амбиции человеку, которому Горбачев обещал пост руководителя правительства мировой державы, и с другой стороны, как ему отстраивать казахскую государственность, в которой около половины населения – русские. Но зачем тысячелетней России обращаться в химерическую Евразию? Покровители евразийства из властных структур исходят из того «очевидного» факта, что рождаемость и жизненная энергетика (пассионарность) русского народа падает, а мусульманских народов (особенно татар) возрастает. Отсюда «добросердечное» предложение: давайте спасать державу и заранее готовить новый государствообразующий этнический массив, ибо через пятнадцать-двадцать лет Россия приговорена быть страной с нерусским большинством. По существу современные апологеты евразийства являются цивилизованными и сладкоголосыми гробовщиками русского народа – под аккомпанемент евразийской идеи.

«Самый многообещающий путь к установлению в России авторитарного национализма может дать обновлённый вариант евразийского движения» (Д.Х. Биллингтон). Подобные инициативы власти и элит не отвечают жизненным интересам русского большинства населения страны, вряд ли согласного на роль вымирающего, равно как и не способны мобилизовать нацию перед угрозой эпохальных вызовов. Тем не менее, эта утопия может быть внедрена насильственно, но тогда её ждет будущность утопических проектов ХХ века. Если режим начнёт развиваться в сторону евразийского этатизма, то основные перспективы очевидны. Власть временно консолидируется – за счёт чиновничьего и силового ресурса. Новая идеология станет прикрытием шкурных интересов нового правящего слоя, обществу же будет отведена роль молчаливого большинства. В этих условиях не приходится говорить о культурном, политическом и экономическом процветании страны. Россия на долгие годы будет приговорена к стагнации, которая закончится её распадом. Вряд ли пробуждающееся общество молчаливо согласится с таким развитием событий. Ибо оно быстрее, чем власть, восстанавливает свою историческую идентичность.

 

 

Яновщина

 

В либеральных кругах Москвы обсуждается трилогии Александра Янова: «Европей-

ское столетие России. 1462-1560 (книга первая трилогии Россия и Европа. 1462-1921)»,

М.: Новый Хронограф, 2008. «Загадка николаевской России (книга вторая трилогии), М.

: Новый хронограф, 2007». «Драма патриотизма в России (книга третья трилогии), М.:

Новый хронограф, 2009».

Статья о книге А. Янова «Русская идея и 2000-й год» написана в 1988 году, сегодня она не менее актуальна, ибо выявляет архетипы русофобии. Многие бедствия последних двадцати лет являются результатом того, что яновская фобия – ненависть и боязнь России, стремление разрушить её основы в утопических прожектах, – будто сошла со страниц в жизнь. В «либеральной» перестройке, в ельцинизме и его поддержке с Запада, в отношении Запада к России в «оранжевых» революциях и войне с Южной Осетией можно увидеть ту ненависть к России и русским, которая красочно представлена в «яновщине».

Национальный вопрос возжигает души людей не только в России. Особенно болезненным оказывается русско-еврейский вопрос, который переплетается с проблемой Россия и Европа. Мнения здесь крайне поляризуются. С одной стороны, можно слышать, что еврейский народ сыграл исключительно созидательную, цивилизаторскую роль в русской истории и культуре («Пора признать, что русская интеллигенция давно является по составу собственно еврейской»), а русскому народу изначально присуща разрушительная стихия, либо аморфность характера, и потому он нуждается в дисциплинирующей, организующей внешней силе – Запада либо еврейства. В другом лагере убеждены, что всё зло в России – от евреев и Запада, а русский народ является невинной жертвой.

Накал этих позиций может достигать яростных фобий. Националистически пораженное сознание всегда шизоидно, зациклено, отчуждено не только от «враждебной», но и корней собственной культуры. Наши западники с подозрением и осуждением относятся ко всяким проявлениям русского национального возрождения, не признавая за ним творческую самобытность, а, значит, отрицая либеральные основы европейской культуры – индивидуальность, независимость личности и суверенитет нации. В свою очередь, многие патриоты имеют смутные представления о русской культуре и истории. Ярким примером этого являлись воззвания «патриотической» организации «Память», где в восьмидесятые годы прошлого века на идеологическом жаргоне худшей пробы велась борьба за чистоту русского языка.

Книга А. Янова «Русская идея и 2000-й год» имеет форму научной монографии: типичное для советских диссертаций трехчастное деление материала (введение, содержание, заключение), указатель имён, предметный указатель, таблицы… В «Предварении» сообщается, что книга «написана о будущем и для будущего России, а возможно, и всего мира, но не с позиции пророка, а с позиции учёного и гражданина». На обложке изображена икона Иоанна Предтечи с венцом из… советского герба. Надо понимать: предтечей чего является русская идея?

Вначале книга ошеломляет интеллектуальным бесстыдством. Автор позволяет себе такое, что неприемлемо было даже при коммунистическом тоталитаризме. Графики и схемы, которыми для «научной» убедительности насыщена книга, по существу могут быть отнесены к чему угодно и поэтому не имеют отношения ни к какой реальности, кроме самих графиков и схем. Трудно поверить, что автор идёт на явные передержки, алогизм, подтасовки, ложь – не боясь разоблачения. Но затем становится понятно, что текст связан определённой эмоциональной логикой, которая придаёт ему некоторую убедительность, если читатель не углубляется в смысл. К сожалению, листателей газет (выражение Марины Цветаевой) гораздо больше, чем вдумчивых читателей. На обывательское восприятие и рассчитана книга Янова.

Что же означает русская идея с научной и гражданской позиции? Взяв в руки книгу под названием, скажем, «немецкая идея», мы, естественно, рассчитываем найти анализ общенационального идеала, синтетически отражающего сложную судьбу и культуру немецкого народа. Если при этом национальную идею трактовать как совокупность всех идеалов, которые когда-либо были распространены или влияли на историческое самоопределение народа, то в «немецкую идею» наряду с достижениями национального гения вошли бы и его грехи, ошибки и падения. Но никому не пришло бы в голову сводить «немецкую идею» к национал-социализму. По отношению к немецкому народу это было бы некорректно (так же как подобное по отношению к англичанам, французам, испанцам, американцам…, то есть к любому народу). Но по Янову совершенно недопустимое по отношению ко всем народам, обязательно по отношению к русским. Это основной «научный» постулат яновского исследования.

К примеру, одно из определений Яновым предмета изучения: «”Русская идея”, как я называю вслед за Бердяевым теоретическое ядро идеологии “русской новой правой”, возникла примерно в то же время, что и марксизм – теоретическое ядро большевистской идеологии, то есть в 1830-1850-е гг.» Создана эта русская идея была славянофилами. В книге Н.А. Бердяева «Русская идея» славянофилам посвящена часть одной из десяти глав. Во всех остальных описывается широкий спектр философских, культурных и общественно-политических течений в России XIX – нач. XX века. Поэтому, если идти вслед за Бердяевым, то автору надо бы включить в русскую идею А.С. Пушкина, В.Г. Белинского, Т.Н. Грановского, А.И. Герцена, Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого, А.И. Желябова, Г.В. Плеханова, Вл.С. Соловьева, С.Л. Франка… В том числе и многих из тех, кого Янов противопоставляет русской идее. Так что приём вслед за – может означать только науку фальсификации.

Из приведённой цитаты следует, что большевизм есть нечто постороннее русской идее, поскольку основан на интернациональном марксизме. Но это не мешает автору уверять в том, что большевизм является воплощением именно русской идеи, историческая поступь которой предельно проста: Грозный-Петр-Сталин.

Особого рода «диалектическая логика», «снимающая» всякие, здесь же нагораживаемые противоречия, позволяет автору утверждать, что русская идея есть всё отвратительное, что было в русской истории: «Русская идея» представляет не Россию Пушкина и Толстого, но от века враждебную ей Россию Пуришкевича и Союза русского народа». Если не русской, то какой национальной идее принадлежат Пушкин и Толстой – известно, очевидно, только Янову.

Порочность русской идеи – в вековечной религиозности. По Янову, признак религиозности сам по себе является отрицательной характеристикой: достаточно указать на религиозные истоки какой-либо позиции, чтобы стала очевидной её несостоятельность. Исторически правы, считает Янов, те, кто «не ожидал от человека духовного возрождения или нравственной революции. Идея возрождения добродетели, способной впоследствии нейтрализовать порок, оказалась бесплодной мечтой, способной лишь увековечить деспотизм». Идея борьбы в мире «сил метафизических: Бога и сатаны» Янову представляется параноидальной. Соответственно к паранойе придётся отнести большую часть мировой философии, озабоченной более всего именно этой метафизической проблемой. Надо сказать, что метод, который можно было бы назвать «само собой разумеется», – один из наиболее употребимых в «научном» арсенале Янова. После прочтения книги становится ясным, что за наукообразными формами скрывается личное отношение Янова к «чёрной туче русофильства» и русскому Православию. Это отношение и движет пером автора. Так, пытаясь доказать, что русские патриоты оказывали сильное воздействие на формирование брежневского политического курса, Янов пишет: «Терпение Брежнева по-прежнему испытывали колокольным звоном и церковными куполами».

 

В голове «учёного» скачут такие зайцы, что не сразу удалось уловить, что он называет русской идеей, ибо всё, чем она характеризуется, имеет либо очень отдалённое отношение к русской культуре и истории, либо не имеет никакого отношения. Наконец, на каком-то этапе чтения становится понятно, что Янов русской идеейназывает собственно антизападные, антиевропейские, а значит и антиеврейские идеи, высказанные некоторыми малоизвестными авторами, как в дореволюционной России, так и в СССР. Чтобы придать убедительность такой характеристике, Янов фальсифицирует отдельные высказывания известных русских мыслителей, писателей, общественных деятелей. Отсюда берутся факты и обобщения, которые никому до Янова и кроме Янова не приходили в голову. Так выстраивается фантасмагория на тему России и её культуры. Я предлагаю читателю рассмотреть некоторые звенья этого вьющегося пути, чтобы обнаружить мотивы такого «творчества», которое приобретает и надындивидуальные черты.

«”Русская идея”, – пишет Янов, – возникла в разгар диктатуры Николая Первого». Если легитимный император называется диктатором, то почему бы его правление не назвать «культом личности»? Такое игнорирование исторического контекста было бы некорректно где угодно, но, оказывается, не в России: «Как видим, идеология политического идолопоклонства (культ личности, говоря современным языком) была не менее реальным фактором русской культурной жизни в 1830-е гг., нежели в 1930-е». Невоздержанность Янова в смешении эпох и понятий порой ошеломляюща: «Диссидентский национализм считал в прошлом веке – и считает сейчас – истеблишментарный национализм (в данном случае советский патриотизм) официальной ложью. Это обстоятельство не помешало ему самому, однако, превратиться в официальную идеологию режима в эпоху контрреформ Александра Третьего».

Такого рода «принципы» позволяют автору утверждать, что русская идея породила и все общемировые формы зла: «В 1881г. начала эру массовых еврейских погромов в современной истории…, создала первую в мире массовую протофашистскую партию». Дальше –больше. Некто Уолтер Локарт, считает Янов, «с документами в руках доказывает, что сама идея антибольшевизма, ставшая центральным тезисом нацистской идеологии и пропаганды и отождествившая коммунизм с мировым еврейством, внушена была Гитлеру русскими эмигрантами». «Русская идея» «при последнем своём издыхании благословила Гитлера на крестовый поход против России и Европы». Таким образом, духовными предками Гитлера оказываются не кто иные, как Киреевский, Хомяков, Аксаковы!

По яновской «диалектической» логике порождённые русской идеей большевизм и гитлеризм вовсе не исключают друг друга. Это, так сказать, «тезис» и «антитезис», которые непременно сольются в грядущем синтезе: «Не поняв смысла и силы “русской идеи”», – читаем в «Предуведомлении», – «Запад… будет застигнут 2000-м годом врасплох, точно так же, как, не поняв в своё время силы большевизма, он был застигнут врасплох 1917 годом». Пафос всего творчества Янова направлен на то, чтобы пробудить мир от наивного благодушия перед грозящей ему смертельной опасностью «русского православного фашизма».

 

Какие, по Янову, силы выражает «русская идея», каково содержание идеи, готовящей миру апокалиптический конец? «Феномен русского национализма означает… старинную, мощную и привлекательную идеологию, традиционно противостоящую русскому либерализму (западничеству)». Россия и русская культура несут в себе только отрицательные начала, слепые стихии саморазрушения и гибели. Это-то всё и выражает «русская идея». Всё положительное созидалось в России на основе отказа от самого себя, ибо собственно русский путь – это опасная для мира утопия. В России «реформы всегда были попыткой “присоединиться” к цивилизации, а контрреформы всегда пытались увековечить разрыв России с цивилизацией». Необходимо, призывает Янов, «постичь русскую историю как вековечную не утихающую борьбу реформы, стремящейся к разрушению русского средневековья, и контрреформы, стремящейся к его увековечению». «Русское средневековье» – это «русский национализм, который может быть только антизападным и антиеврейским».

Постичь же русскую историю можно только с позиций такой вот «диалектической спиралеобразности»:«Мои центральные гипотезы: а) политическая система, утвердившаяся в России в результате первой контрреформы (“революции сверху”) Ивана Грозного в середине шестнадцатого века, развивается не поступательно, а спиралеобразно; б) на каждом витке исторической спирали приходится начинать своё развитие заново, естественно, проходя при этом все этапы, которые прошли аналогичные течения в предыдущем историческом витке». Мрачные средневековые стихии в России («традиционная отсталость русской политической культуры») оказались непреодолимыми, потому русская история может быть объяснена только на основе «представления о русской политической доминанте… как о серии исторических катастроф. Я называю их контрреформами».

Естественно возникает вопрос: «Почему Россия оказалась единственной в Европе страной, которую ни одна реформа на протяжении столетий не привела к политической модернизации? Почему все без исключения русские реформы были раньше или позже обращены вспять?». «Научный» ответ гласит:«Автократия замкнула Россию в своего рода исторической ловушке, из которой она не может, как свидетельствует всё её прошлое, выбраться самостоятельно – без интеллектуальной и политической поддержки мирового сообщества».

Приведён и наглядный график исторической ловушки. На нём мы видим, что Россия пережила три глобальных перелома от реформ к контрреформам: в 1560 г., 1818 г., 1964 г. Линии контрреформ (на графике изображены идущими вниз) направлены к коллапсу. Но два раза России удалось избежать этого коллапса, счастливо повернув к вершинам реформ – в 1690 г., и в 1917 (?!) году. От 1917-го года вверх идёт непрерывная линия реформ и попыток модернизации (это значит – и драконовская сталинская коллективизация, и все сталинские репрессии – всё сплошь реформы и модернизация) вплоть до 1964 года. Здесь вновь линия срывается вниз, заканчивается она 1985 годом – распутьем: что выберет Россия – попытку модернизации или дальнейшую деградацию в контрреформы. Но, судя по железным биениям исторической синусоиды, линия каждого следующего падения неизменно длиннее – потому Россия на этот раз должна таки впасть в коллапс.

В  другой таблице перечислено 14 попыток реформ в России и их результаты – неизменные обращения вспять контрреформой и растворение в политической стагнации. Затем названы контрреформистские диктатуры в России, среди которых, кроме известных Ивана Грозного, Петра I и Сталина, – Павел I, Александр I, Николай I, Александр III, Ленин. В очередной таблице вырисована структура исторического цикла 1881-1917 года, который закончился контрреформистской диктатурой 1918-21 гг. и который полностью повторяется циклом 1929-? гг. Похоже на то, что яновская «наука» предсказывает России неизбежную новую контрреформистскую диктатуру. Всё это призвано доказать, среди прочего, что при коммунистическом режиме народы СССР и сам русский народ угнетали его собственные (то есть русские)вожди, а не большевистская партия, представляющая собой интернациональный люмпен, спаянный шкурными интересами.

Из всех этих «циклов», «спиралей», «таблиц»  следует, что «если бы в 1917 году к власти не пришли большевики, то у власти оказались бы тогдашние пророки “русской идеи” – Пуришкевич, а не Ленин оказался бы у власти. Им всё равно понадобился бы террор, чтобы остановить стихийно начавшийся распад империи… им всё равно понадобилась бы идеология, способная оправдать этот террор и возрождение империи, оправдать войну с собственным крестьянством, с собственным рабочим классом, с меньшинствами, пожелавшими отделиться от империи. Никакой другой идеологии, пригодной для этой роли, кроме “скрежещущего мракобесия” выродившейся “русской идеи”, в их распоряжении не было».

 

Все эти построения во многом мотивированы не только стремлением очернить историческую Россию, но и всеми силами легализовать и оправдать коммунистическую идеологию и её власть. Коммунисты, по Янову, ничем не хуже других людей, а может быть даже лучше: «Первое советское правительство было самым образованным в русской истории». И чтобы не было никаких сомнений в том, кто виноват в бойне XX века:«Самая, быть может, распространённая иллюзия последних семи десятилетий состоит в том, что коммунистическая метаморфоза 1917 г. каким-то образом разрушила вековые стереотипы русского политического изменения и тем самым сняла с повестки дня мировой истории вопрос о России как о “больном человеке Европы”, о прогрессирующей дегенерации последней империи мира. 1980-е гг. показали, что коммунизм, так же как “православное царство” Ивана Грозного и Петербургская империя Петра Первого, оказался лишь отсрочкой, лишь временной ремиссией “больного человека Европы”». А если у кого-то остаётся непреодолимое отталкивание от коммунизма, то вот одно из «научных» объяснений его источника:«Ненависть к режиму находит себе основание в глубокой, инстинктивной, чтоб не сказать звериной, национальной ненависти» к евреям.

Таким образом, «смена поколений не определяет характер режимного изменения. Политическая история России за последние восемнадцать-двадцать поколений представляет собой серию потерпевших поражение и обращённых вспять реформистских попыток. Каждая из них либо переходила в политическую стагнацию, либо провоцировала террористическую контрреформу. И если даже всё остальное (структура общества, нравы, язык) радикально менялись в России со сменой поколений, стереотипы политического изменения оставались в ней неизменны – до революции и после неё». Ну и гробовой вывод: «Не является ли неспособность экономической модернизации повлиять на характер политического изменения в России ещё одним фундаментальным стереотипом её политического поведения?». В общем, фундаментальный стереотип России – это её хроническая неспособность ко всему человеческому. С этой точки зрения интересно было бы объяснить тот факт, почему одна экономическая модернизация Германии привела к первой мировой войне, другая – ко второй. Но, наверное, у нормальных людей и народов действуют нормальные человеческие законы, а не стереотипы.

«Стереотипный» подход к истории служит всё тому же фундаментальному яновскому постулату: всё зло в Советской России и в мире проистекало не от коммунистической идеологии, а от неискоренимой российской средневековости: «Коммунистическая идеология не помешала Никите Хрущёву, лидеру режима реформы, отказаться от территориальных экспансий… За всё хрущевское десятилетие к империи не было присоединено ни пяди новой территории». Так беспримерная серия коммунистических переворотов при поддержке СССР в Азии, Африке и Южной Америке, на Кубе – с Карибским кризисом, – вымарывается из истории. По стереотипам получается, что не должно их быть – значит не было.

В рецензии на эту книгу Янова в 1988 г. Арон Каценелинбойген писал: «Я знаю Янова более 20 лет. Редко можно встретить большего патриота России, человека, глубоко преданного интересам России и желающего ей процветания. Янов считает себя глубоко русским человеком, если русскость определять не кровью, а принадлежностью к культуре страны» Может быть, господин Каценелинбойген знает о Янове что-то глубоко интимное и потому никому неведомое, но если это  – патриотизм, глубокая преданность и принадлежность, то что тогда ненависть к России?!

 

Прежде чем делать выводы, коснёмся ещё одной больной для Янова темы. Все возводимые им построения разбиваются явлением Солженицына. Поэтому острие его «диалектики» направлено, прежде всего, на низвержение авторитета Солженицына. Здесь беспардонность авторских приёмов беспредельна. Прежде всего, Янов уверяет, что Солженицын «возненавидел инакомыслие до такой степени, что опустился до клеветы на своих оппонентов, до откровенной лжи во имя дела, которое считает правым». Это почти уголовное обвинение доказывается тем, что Солженицын сообщает читателю, что Янову ненавистно всё русское, и что Солженицын где-то как-то не совсем точно высказался о том, сколько лет Янов был коммунистическим журналистом в Москве. Солженицын считает, что семнадцать лет подряд, а Янов опровергает этот факт…указанием на то, что «этот старый испытанный приём порождён сталинской террористической системой, где правдоподобный донос мог убить человека». Но сколько лет в действительности Янов борзописал в советских журналах – для читателя его книги так и остаётся неизвестным.

Солженицын в «Письме к вождям Советского Союза» призывает, «оставаясь в рамках жёсткого реализма», найти выход для России «вполне реальный, с земными путями». Написанное за пятнадцать лет до краха коммунистического режима «Письмо» звучит ещё более актуально – настолько писатель сумел тогда ощутить глубинные процессы, которые только впоследствии вышли на поверхность. При этом Солженицын, обращаясь к поработителям своего отечества, ни на йоту не поступается своими принципами.

Янов же сумел увидеть в «Письме» только «утопию реакционную, пытающуюся возвести традиционную отсталость русской политической культуры в степень вершины и венца человеческой мысли… Солженицын рекомендует вождям советским: возьмите всю власть, а народу дайте всю свободу». Затем в книге идёт каскад фальсификаций. В отношении Запада сам Солженицын говорит следующее: «Мы, живя в рабстве, только мечтать можем о свободе, и не свободу критикуем мы, но как иногда распоряжаетесь вы свободой, слишком легко отдавая её шаг за шагом… Я не критик Запада, я критик – слабости Запада». В яновской же интерпретации подобные мысли Солженицына звучат так: «Будущего нет не только у “антидемократического” авторитаризма, его нет и у демократии. Отсюда девальвация свободы – интеллектуальной и политической – как исторической цели нации… Одновременно с уничтожением Запада неудержимо возвышается нравственная ценность авторитаризма».

Солженицын отстаивает самоценность внутренней свободы человека, которую «мы можем твёрдо осуществить даже в среде внешне несвободной». Он свидетельствует о российском опыте: «сопротивление среды награждает наши усилия и большим внешним результатом». Янов же считает возможным сделать за Солженицына следующие выводы: «Стало быть, не демократия, но авторитаризм ведёт кратчайшим путём к внутренней свободе». И уже собственное яновское обобщение: «вот он, логический путь для оправдания “внешней несвободы”». По яновской логике получается, что тот, кто стоит за демократию, должен в условиях тоталитаризма капитулировать, иначе он не демократ.

Призыв Солженицына к национальному покаянию русской интеллигенции («Образованщина») выдаётся Яновым за «приговор» ей: «Пустив в оборот презрительный термин “образованщина”, Солженицын тем самым, по сути, отрицал само существование современной русской интеллигенции, отказывая ей как в человеческом достоинстве, так и в нравственности миросозерцания, отлучая её от процесса “духовного возрождения” страны». Взыскательная критика в статье Солженицына «Образованщина» не внедряла чувства неполноценности, напротив, духовно очищала людей, живущих в атмосфере лжи и насилия, выправляла их нравственные ориентиры, освобождала от многих предрассудков и фикций.

Очевидно, рассчитывая на полную неосведомленность читателя, Янов отождествляет позицию Солженицына со взглядами одного из героев его произведения: «В “Августе 14” он и сам нашёл слова, точно характеризующие то направление русской мысли, к которому он теперь принадлежит: “нетерпящая правая крайность, которая знать не желает никакого развития общества, никакого движения мысли, никаких, тем более, уступок, а только всемолитвенное поклонение царю да каменную неподвижность страны – ещё век, ещё век, ещё век». Это говорится о человеке, который более чем кто-либо из современников сдвинул пласты реальности, придал историческим процессам новый импульс и динамику.

Творчество Солженицына сводится Яновым к «серии политических памфлетов». Политическая эволюция Солженицына – это «непрерывная и драматическая серия отречений от собственных взглядов»,«серия идеологических отречений», которая «наказала Солженицына самым страшным, что может случиться с писателем, – художественным бесплодием, утратой чувства меры и пропорции, без которых не может быть писателя».

Пафос уничижения великого русского писателя захватывает Янова и выводит за допустимые границы:«Так жалуется Солженицын в письме “Наши плюралисты”, адресованном на этот раз не вождям СССР, а русскому народу и направленном не против “чёрного вихря” с Запада, околдовавшего этот народ в 1917 г., а против его собственной сегодняшней интеллектуальной элиты». Янов снисходит: «По-человечески жалко Солженицына. В самом деле, в добровольном заточении пишет человек годами том за томом гигантский всеспасающий шедевр литературы и философии, и истории, – а толпа соотечественников – “образованцев” игнорирует труд, вместивший в себя и новую “Войну и мир”, и новых “Бесов” и новых “Отцов и детей”». Янов где-то обнаруживает «феномен удивительного равнодушия соотечественников к “Августу 14”. Почему так упорно отказываются они не только принять Солженицына в духовные руководители, но даже и признать роман литературным событием?».

Необузданность яновских измышлений шокирует. Он лучше Солженицына знает, к кому тот обращается, против кого выступает, кто есть кто («наши плюралисты» – это, по Янову, сам русский народ). Отождествив себя с «соотечественниками» и собственное мнение с мнением вынужденно безмолвствовавшего народа, Янов вершит последний суд: «То, что выходит сейчас из-под пера Солженицына, – всего лишь сырая, конструктивно беспомощная и местами косноязычная печатная масса, где полностью отсутствует чувство художественной меры, где ничто не обязательно, ничто не сфокусировано, откуда можно без всякого ущерба для целого исключить одни главы или, если угодно, добавить другие, и которую, увы, мучительно скучно читать».

Здесь, я, наверное, не принадлежу к тем соотечественникам, от лица которых вещает Янов. «Красное колесо» Солженицына читается мучительно, с чувством трагической безысходности. Необозримая панорама событий – таких далёких и таких близких личной судьбе каждого из нас – подавляет величайшими смыслами, которые она несёт, но и захватывает, не отпускает. Читать этот монументальный труд, как осознавать крест своей судьбы, – тяжело, но не читать невозможно. О великой трагедии своего Отечества читать мучительно скучно может только человек с поражённой психикой. Это, наверное, моя частная точка зрения. А вот позициярусской интеллигенции в яновской интерпретации: «Им больно за этот талант, так трагически выродившийся в маниакальный и бесплодный ригоризм. Им стыдно за эту роковую метаморфозу, и горько за свою несбывшуюся мечту».

Конечно, вопреки заключениям учёного и гражданина дело обстоит несколько иначе. Даже при железном занавесе, ограждавшем страну от произведений Солженицына, он – самый известный и самый популярный человек в России. Все честные люди ждали возвращения на родину своего великого писателя и его творений. Но в чём причина такой инфернальной ненависти Янова к Солженицыну? Кроме личных мотивов определяющим здесь оказывается то, что Солженицын – не лидер некоей новой русской правой (куда Янов сваливает советский истеблишмент, националистов и шовинистов, русских патриотов, православных христиан, цвет современной русской культуры), но является современным гением России – её голосом и выразителем национальной совести. Действительно, его творчество воплощает Русскую идею в современности. И тяжба с писателем Солженицыным прикрывает тяжбу с Россией. Но несёт ли миру Россия и её пророк ту опасность, о которой предрекает Янов?

Позиция Солженицына по всем сложным российским и общемировым проблемам трезвая и конструктивная, что не исключает резкого обличения лжи, трусости, приспособленчества. Всё, что он говорит, достаточно сложно, как сама жизнь, но оказывается удивительно плодотворным для будущего.

Конечно же, ни Солженицын, ни его творчество никак не солидаризируются с крайними течениями в российской жизни, к которым притягивает Янов Русскую идею. Янов подробно останавливается на экстремистских высказываниях Г. Шиманова, Н. Тетенова, Н. Емельянова, В. Чалмаева и прочих малоизвестных авторов с единственной целью: доказать, что Солженицын говорит то же, что и они, либо они смело договаривают Солженицына. Эти люди, утверждает Янов, так же, как в 20-е годы некие В. Анушкин, С. Шарапов, А. Волжский, В. Михайлов, Ю. Одизгоев, и выражают Русскую идею, то есть общенациональный идеал. Но в таком случае русский народ не знает имён своих пророков.

 

Итак, выводы книги Янова.

«Русская идея» – это воплощение извечного российского злого начала, а русский народ – это народ рабов и поработителей.

Полярности добра и зла в российской истории: ориентация либо на свободный Запад (добро), либо на рабскую средневековую самобытность России (зло). В России положительного ровно столько, насколько она способна перестать быть сама собой и превратиться в регион западноевропеизма.

Так как в России всегда в конечном итоге одерживали верх силы контрреформ (антизападничество), то история России представляет собой не более чем перманентную политическую стагнацию, чередующуюсяконтрреформистскими диктатурами. Ни одного целостно положительного периода в истории России Янов не видит.

Принципиальная злоприродность России подтверждается и тем, что «русская идея» явилась источником и причиной других общечеловеческих форм зла – антисемитизма и германского фашизма. Кроме того, Россия во все века несла в себе империалистическую угрозу цивилизации, культуре, человечеству.

Если мировое общественное мнение и западные правительства не осознают таковую природу «русской идеи», то Россия в 2000-му году захватит весь мир.

Подобная характеристика какого-либо другого народа была бы воспринята как шовинизм. Но в отношении к русским эта человеконенавистническая установка может кем-то рассматриваться как научно обоснованное мнение.

Это не наука, а фобия, болезненно искажающая взгляды человека. Не берусь судить, что здесь поражено больше: сознание, когда человек видит фикции, а не реальность, либо совесть, когда ненависть и конъюнктурность толкают на сознательную ложь. Главное, что Янов страдает именно тем духовным недугом, в котором он хочет обличить русскую идею и Россию: шовинистической паранойей. Шовинизм не обязательно коренится в каком-либо национальном самосознании. Яновская русофобия покоится нагипертрофированном интернационализме с еврейской окраской. Это – интершовинизм.

 

Можно рассмотреть систему шовинистической паранойи на трех примерах: а) германского фашизма, б) русского шовинизма (общество «Память»), в) интершовинизма (Янов), выделив семь смыслообразующих принципов воспаленного фобией сознания:

1. Утверждается, что существуют культуры и народы, являющиеся исключительными носителями абсолютных норм и критериев:

а) арийская нация и культура, немецкий народ и его культура;

б) русский народ и культура;

в) западная культура, демократическая цивилизация.

2. Содержание этих абсолютных норм декларируется как:

а) всё истинно немецкое;

б) всё только русское;

в) только всё цивилизованное, то есть западное.

В разных формах искажённого сознания гипертрофированные ценности собственной культуры рассматриваются как общемировые ценности, поэтому единственно истинные и исключающие всякие другие.

3. Утверждается, что существуют народы и культуры, обладающие монополией на истину и призванные распространять её среди других – это:

а) народы арийской расы;

б) русский народ;

в) страны, народы, идущие по пути западной цивилизации.

4. При этом очагом и носителем мирового зла объявляется определённый народ или культура, всякое самоопределение которого способно принести человечеству только зло – это:

а) мировое иудейство, еврейский народ;

б) евреи, жидомасонский заговор, семитизм;

в) Россия, русские, историческую доминанту которых выражает вскрываемая Яновым «русская идея», новая русская правая.

5. Утверждается, что целью «мирового зла» является:

а) разложение арийских народов и мировое господство еврейства;

б) разложение русского духа и порабощение России и всего мира семитизмом, жидомасонством;

в) разрушение западной общечеловеческой цивилизации и порабощение всего мира.

В данном случае мания преследования и угрозы собственному существованию отождествляется с угрозой всему миру.

6. При этом существуют народы и культуры, зараженные исходным злом – это:

а) славянские народы и особенно русский народ, поражённый иудаистским коммунизмом;

б) западная демократия и либерализм, либеральная пресса на Западе и в России;

в) все те народы, которые пытаются найти самобытный исторический путь и все попутчики «русской идеи».

7. Декларируется программа борьбы с источником мирового зла:

а) господство арийской нации при истреблении народов-носителей зла и порабощении заражённых народов;

б) борьба с мировым жидомасонством: Гои всех стран, соединяйтесь!, Патриоты всех стран, объединяйтесь!;

в) пресечь национальное самобытное развитие России и привить ей западные формы жизни. Лишить русский народ перспектив исторического самоопределения.

Мы видим, что механизмы шовинистической паранойи идентичны, хотя заражённые ею могут радикально различаться по национальным, культурным, цивилизационным признакам.

 

Нужно отметить, что сильный еврейский элемент в позиции Янова отождествляется с западным, то есть общемировым, интернациональным. Соответственно, всякий антисемитизм отождествляется сантиевропеизмом, а значит и агрессией против человечества: «Русский национализм может быть только антизападным и антиеврейским». Янов, естественно, имеет полное право ощущать себя принадлежащим к еврейской нации и оценивать происходящее с позиций еврейской культуры. Но это не даёт ему права из-за неприязни к русской нации фальсифицировать её прошлое, её идеалы и назначение.

Таким образом, шовинистические фобии, на какой бы почве они ни произрастали, имеют единую природу и могут нести только вражду и разрушения. Один вид фобии не может уравновеситься или погаситься другим, они способны только распалять друг друга.

Яновские построения мотивированы следующими исходными установками. Это, прежде всего,атеистическо-гуманистический эгоцентризм, не способный воспринимать религиозный, христианский взгляд на мир, а потому отказывающий ему в существовании. Инакомыслие вызывает необузданную фобию: навязчивое состояние страха, боязнь и нетерпимость, переходящие в агрессию. Кроме того, Яновым движут сильнейшие прокоммунистические симпатии, стремление оправдать коммунистическую идеологию и указать другой источник её злодеяний. Русофобия и коммунизмофилия уже многие десятилетия подпирали друг друга, устилая очередными жертвами дорогу человечества к рабству.

Россия, русская культура, русская идея и оказываются для «яновых» тем непонятным, не вмещающимся ни в какие привычные критерии феноменом, в котором сошлись эти экзистенциальные раздражители. Поэтому это явление вызывает стремление переиначить его по собственному образцу либо «вымарать» из истории человечества.

 

Почему книга, охарактеризованная столь жёстко во всех отношениях, заслуживает внимания? Во-первых, до сих пор есть на Западе и в России силы, которым русофобская позиция Янова кажется близкой. Далее, общественное мнение Запада довольно слабо ориентируется во внутренних процессах России. Здесь вездесущность Янова вполне может сойти за компетентность, а беспринципные обобщения, вольное жонглирование фактами, именами и терминами – за научность. В последующие годы про-яновские взгляды можно было часто встретить в «научных» выводах западных теоретиков.

Как сообщается про Янова на обложке книги: «На Западе он скоро стал известен как «учёный замечательной интеллектуальной оригинальности». Янов – автор шести книг, вышедших на нескольких европейских языках, занимаясь преподавательской деятельностью (читал курсы советской политики и русской истории в крупнейших университетах США), он выступал и с лекциями в Америке и Европе, затем и в России. Его слушали сотрудники госдепартамента, приглашало министерство иностранных дел Швеции, университеты и различные общественные организации Дании, Норвегии, Англии и других стран. В момент издания книги Янов – профессор политических наук Нью-Йоркского университета и плодовитый советник наших «демократов».

В России яновщиной больны праволиберальные, западнические круги интеллигенции. У представителей другого лагеря книги Янова могут вызвать сильную обратную реакцию: провоцирует фобию противоположного содержания.

В самом деле, существуют ли в России те радикальные идеалы и позиции, о которых говорит Янов? Конечно, существуют, где их нет? Грозит ли России та опасность, на которую указывает Янов? Конечно, перспектива фашизации бывшего советского режима в какой-то степени реальна, хотя опасность представляется не настолько вероятной, а сущность её иной, нежели у Янова. Но предотвратить эту угрозу можно только средствами, прямо противоположными яновским. Возрождение какого-либо народа невозможно на пути блокирования его национального оздоровления. Насильственное, неорганичное внедрение чуждых форм и рецептов, а тем более агрессивное шельмование способны вызвать только реакцию болезни и агрессию. Эта общечеловеческая истина впрямую относится к России.

 

 

Синдром масонства

 

Давно распространено мнение, что тайные масонские ложи наполнены невидимыми сценаристами и режиссёрами мировых процессов. Масоны были, конечно, определённой исторической силой, иногда важной, как были ею многие объединения людей, интегрирующие их усилия (тайные общества древности, рыцарские ордены, религиозные ордены, секты, партии, производственные корпорации, финансовые группы…). Но не масонство является движущей силой истории. Если масонство правит миром, то оно не может оставаться абсолютно тайной организацией, – всякая реализованная тайная программа перестаёт быть тайной. (Что не исключает возможности тайных действий и таинственных событий, ограниченных пространством и временем). Либо же масонство действительно есть род организаций и обществ настолько таинственных, что они, чтобы не потерять своей таинственности, почти не соприкасаются с исторической материей. И поэтому масонство не может быть решающей силой истории. Но почему, в таком случае, широко распространена масонофобия, – убеждение в вездесущности и всемогуществе масонства? Ответ на этот вопрос придётся искать не в области истории, а в области человеческого сознания и психологии. В данном случае интересен не исторический, а философско-феноменологичекий аспект этого явления, то есть наиболее существенные черты, следствия из них и обобщения.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона в статье «Франкмасонстово» описывает как масонские ложи выросли из строительных товариществ, которые возникли в Германии в XII-XIII веках. «Возведение громадных церковных зданий длилось целые годы, в течение которых рабочие и художники, поселявшиеся близ построек… постепенно вступали в тесное общение. Эти сообщества с течением времени приняли однообразную организацию: были выработаны правила касательно отношений между членами, приёма новых товарищей, разрешения возникавших между сочленами споров и пр. Вместе с тем был установлен известный церемониал на разные случаи товарищеской жизни. Таким путём образовались строительные ложи, централизовавшиеся впоследствии в главных ложах. В строительных ложах ревниво оберегались от посторонних взоров правила архитектуры, числовая мистика (особенное значение придавалось числам 3, 5, 7 и 9), орнаментная символика и пр. Чтобы эти основы искусства не были разглашаемы, было запрещено заносить их на бумагу, вследствие чего появилась необходимость в символическом языке; последний являлся ещё и потому нужным, что в то время вообще мало кто умел писать; по этой же, по-видимому, причине ученикам не выдавались ремесленные свидетельства, но зато были введены изустные удостоверения в форме вопросов и ответов, а также тайные знаки». К началу XVIII века строительные товарищества в Англии и Германии пришли в упадок. «Тогда-то у некоторых английских просвещённых сторонних каменщиков зародилась мысль воспользоваться оболочкой строительных товариществ, являвшихся в некоторых отношениях филантропическими учреждениями, и, вдохнув в неё новую жизнь, создать новое дело всечеловеческой любви… Союз ставил себе задачей нравственно влиять на своих членов, что должно было быть достигнуто как дружеским единением братьев в ложах, так и возложением на масонов обязанности относиться друг к другу братски и вне стен ложи; кроме того, задачей союза было оказание материальной помощи нуждающимся членам». Так зародилась новая традиция, ставившая «целью нравственно облагораживать людей и объединять их на началах братской любви, равенства, взаимопомощи и верности». В таком виде масонские ложи быстро распространились среди элит европейских стран. Этому способствовал один из главных принципов масонства – лояльность к государству. Ложи утверждали также и веротерпимость, основанную на распространённом в ту эпоху религиозном индифферентизме: «Признано более соответственным обязывать их иметь единственно ту религию, в которой все люди согласны». Ложи привлекали и тем, что впитали интеллектуальные увлечения того времени: «Характернейшей чертой умственной жизни Европы в XVIII в. является мирное сожитие крупных научных завоеваний со стремлением овладеть тайнами мистических знаний. Химия и алхимия, астрономия и астрология, физика и магия, свобода религиозных убеждений и теософские бредни в странном сочетании совмещались даже в лучших тогдашних умах». В конечном итоге оболочка строительных товариществ оказалась очень удобной формой для синкретического отстоя наиболее модных интеллектуальных веяний каждой эпохи. С тех пор и повелось, что идеология менялась со временем, становилась различной у разных лож, но форма их оставалась неизменной.

Одним из системообразующих принципов масонских лож стала «тайна» и таинственность сами по себе. Поэтому, начиная с XIX века о масонстве «некаменщиков» достоверно известно только то, что о нём ничего достоверного не известно. Но в истории нет ничего тайного, что рано или поздно не стало бы явным. Поэтому кое-что определённое о масонстве сказать можно. Прежде всего, известно, что разные масонские ложи имели различные мировоззренческие установки. Так, были ложи либерального толка, но были и консервативного; были с социальной, политической ориентацией, а были сугубо мистические; были атеистические масонские движения, но были и религиозные, христианские и антихристианские. Большинство деятелей Великой Французской революции, например, были масонами. Но все цели и методы революции открыто декларировались властителями тогдашних умов. Сама революция была результатом столкновения вполне известных идей и социальных слоёв, а не выполнением какой-либо тайной доктрины масонского заговора. И здесь большинство масонов объединяли не идейные установки или мировоззренческие платформы, а слепое чувство приобщения к чему-то решающему, но таинственному. Конечно, тогдашнее масонство своей антихристианской направленностью воспитывало потенциальных ниспровергателей существующего положения вещей. Но ещё больше революционеры всех мастей использовали масонские организации для духовного разложения и революционного разрушения. Что и окрасило французские масонские ложи тех лет в революционный цвет. О том, насколько профанированной, социально и духовно бездейственной оказывается любая осознанная и реализованная масонская «тайна», показывает новая религия Французской революции – масонский культ Разума.

Известно, что многие декабристы были масонами. Но они вступали в масонские ложи, будучи уже убеждёнными заговорщиками, а не становились таковыми по тайному наущению тайной организации. Их цели и методы тоже вполне известны, а не таинственны. В то же время, масонами были не только враги империи, но и Александр I, и Сперанский, и Чаадаев, и какое-то время – Пушкин. То есть – и те, кто боролся, и те, с кем боролись, и те, кто не принимал в этом участия.  В наше время некоторые полагают, что революция 1917 года – дело рук в основном масонов, в то время как Сталин проводил прорусскую политику и боролся с жидо-масонами. Но компетентный Адольф Гитлер квалифицировал сталинизм как «жидовско-коммунистическое масонство». Надо признать, что масонские ложи различной ориентации играли некоторую историческую роль, но после первой мировой войны и русской революции их реальное влияние сошло на нет. Таким образом, в масонстве как целом нет общего мировоззренческого, идейного или идеологического основания. Но что, в таком случае, объединяло масонов в масонские ложи? Почему совершенно различные люди разных стран и эпох, с несхожими установками могут приобщать себя к организациям с единым названием – «масонские»?

Можно заметить, что за отсутствием общего содержания в масонстве наличествует неизменность форм. Масонство есть, прежде всего: 1) закрытая тайная организация, или общество, 2) которое имеет жёсткуютайную иерархию, 3) со строжайшей дисциплиной, покоящейся на неких тайных принципах и таинственных ритуалах 4) с тайными целями и методами деятельности. То есть организующим принципом масонства как такового являются тайна и таинственность сами по себе. Не столь важно, какое мировоззрение скрывается от глаз, но очень важно, чтобы оно было совершенно засекреченным. Причём, таинственность заходит в масонстве так далеко, что этим оно не только отгораживается от остального мира, но на этом выстраивается и структура масонской ложи. Большинство масонов принадлежит к низшим ступеням посвящения, при этом они никогда не смогут достигнуть высших ступеней, никогда не узнают главную тайну и, следовательно, основную скрытую цель ложи, хотя должны всецело и безоговорочно выполнять все указания для достижения этой цели. Абсолютное большинство вступающих в масонскую ложу никогда не узнает смысл существования своей организации. Это для большинства масонов (как и для не-масонов) тоже является тайной. Но, в отличие от простых смертных, рядовые масоны, не зная тайны, тем не менее, к ней приобщаются через разного рода таинственные инициации, посвящения, ритуалы, систему тайных знаков и символов. Все известные масонские ритуалы заимствованы из различных культов, при этом эти ритуалы настолько грубо несакральны, что кажутся пародией. Но они живучи, ибо отвечают неким глубинным запросам непросвещённой души: служат средством эмоциональной связи со сферой таинственного, не раскрывают тайны, но призваны формировать чувство приобщения к ней. Типичный психологический настрой рядового масона, в котором он сам вряд ли осознаёт, можно было бы выразить словами: я не знаю и не могу знать главную тайну ложи, но во мне растёт чувство приобщения к ней, и этого мне достаточно, более того, это-то мне и нужно.

Таким образом, несмотря на то, что организующий принцип масонства мог бы звучать, как абсурдный призыв пойти туда, неизвестно куда, и делать то, неизвестно что, именно это и является основным привлекающим началом масонства. Ибо феномен масонства способствует удовлетворению извечной потребности человека, во-первых, в приобщении к тайне и таинственному самим по себе, и, во-вторых – в приобщении к реальности, которая решает судьбы человека и мира. Связь с Высшей Реальностью и есть то, что называется религиозной потребностью человека. Неискоренимая и не удовлетворенная впрямую духовная религиозная потребность ищет обходных и потому искажённых форм удовлетворения. Веками христианская Церковь, плохо или хорошо, но выражала стремление европейского человека к тайне бытия и к её Источнику. С началом секуляризации и распространением атеистического мировоззрения в европейских элитах традиционная («простонародная») сакральность – Церковь – подменяется новой секуляризованной сакральностью – масонством. Не случайно процесс дехристианизации европейской цивилизации совпадает с появлением и ростом масонства. Очевидно, масонство – это форма болезни христианского сознания.

Неискоренимое ощущение, что всем в мире правит нечто таинственное, а также извечная потребность человека в приобщении к сверхъестественному – неуничтожимы и могут реализовываться в различных формах даже тогда, когда в обществе господствует атмосфера отрицания самого и самого сверхъестественного – Божественного. Поэтому феномен масонства и появляется в Европе с атеистической эпохи Просвещения каксуррогат религиозности. Как бы ни декларировал человек безграничность своего познания и возможности освоения мира, он всегда чувствует, что за пределами познанного есть некая неведомая и непознаваемая (то есть принципиально тайная) сила, которая-то и является источником всего происходящего. У каждого человека в глубине души есть это ощущение, сознаёт он его или нет, признаёт или отрицает. Подсознание человека никогда не согласится с тем, к чему его приговаривает атеистическое и материалистическое мировоззрение: что он представляет собой конгломерат вечно текущей материи, который полностью и окончательно рассыплется после смерти; что такое же случайное и временное сцепление материи представляет собой и всё, что окружает человека, вплоть до вселенной в целом, которая погибнет полностью и окончательно, так же, как и всё в ней. Человек в глубине души никогда не согласится с абсолютной бессмысленностью своего существования, даже если сам себя настойчиво будет убеждать в бессмысленных мифах. Поэтому, чем настойчивей будет заглушаться в человеке религиозная потребность связи с Вечным и Таинственным Источником Бытия – с Богом, тем интенсивнее будут плодиться суррогаты религиозной веры.

Новоевропейский «культурный» и «цивилизованный» человек «знает», что существование Бога – недоказуемо, а все религиозные представления – недостоверны. Но, вместе с тем, его в глубине души не удовлетворяет вся «достоверность» современной науки и её плоды – научно-техническая цивилизация. Ему хочется приобщиться к чему-то запредельному и повлиять на законы развития природы и общества посредством каких-нибудь таинственных и мистических связей и действий. Масонство и является одной из форм реализации этой псевдорелигиозной потребности.

Вместе с тем, принадлежность к масонству даёт компенсацию потребности духовной и социально-политической активности. Человек как бы приобщается к таинственной мощной организации, невидимо влияющей на ход событий. Причём, чтобы ощущать себя в гуще истории и в центре принятия решений, достаточно только числиться масоном и выполнять таинственные ритуалы. Псевдомагизм масонских обрядов вытесняет необходимость какой-либо творческой активности человека в социальной сфере. Так человек удовлетворяет ещё одну свою неискоренимую потребность:снимает с себя бремя ответственности за историческое делание, при этом, будучи убеждённым, что он активно принимает в нём участие.

Следующей формообразующей мотивацией масонства является ощущение принадлежности к братству, объединённому борьбой за историческое торжество идеала, содержание которого в каждом конкретном случае может быть совершенно различным. Главное – это чувство приобщённости к сообществу борцов за истину и благо. Этому не мешает размытая идеология, а также сокрытие её большей части от рядовых членов масонской ложи. Напротив, неопределённость и таинственность идеалов только расширяет возможности для привлечения людей с различными взглядами. В глазах масонов ложи объединяют всех лучших, совершенных, истинно сориентированных людей. Сам факт принадлежности к масонской ложе, выполнение условных обрядов компенсируют необходимость духовного и нравственного самосовершенствования. Принадлежность к масонству наделяет и чувством уверенности в себе, ибо сложные критерии добра и зла, истины и лжи становятся ясными и простыми: истинным и добрым является всё, что исходит от масонской «братии», ложью и злом – всё, что находится вне и является антимасонским. Эмоциональное приобщение к «источнику истины» подавляет интеллектуальную самокритичность и вытесняет потребность в осознании духовных критериев, норм, идеалов самих по себе, в многотрудном соотнесении их с жизненной реальностью. Всё, наконец, становится доступным и ясным (хотя и непонятным вполне), ибо граница между добром и злом и есть граница, отделяющая масонов от остального человечества. Такого рода душевное облегчение притягивает к масонству множество сторонников.

Похожая «психология» сопутствует принадлежности к любой организации. Но масонство отличается от остальных человеческих объединений тем, чтопостроено только на этих психологических мотивах. Если масонские массы вслепую рекрутируются подобными мотивами, то принципиальная непрозрачность предоставляет широчайшие возможности масонскому руководству реализовывать авантюристические амбиции разного рода.

Итак, масонство образуется не столько благодаря социально-политическим программам (которых может быть множество даже в рамках одной масонской организации, а может и вообще не быть), сколько некоейобщей душевной потребностью. Поэтому это историческое явление можно назвать «синдромом масонства», который сочетает различные симптомы, имеющие общие механизмы возникновения, и который характеризует определённое болезненное состояние человеческого сознания. Механизм возникновениямасонства – это психологическая установка на приобщение к сфере таинственного и к инстанции жизненно важных решений. Болезнями же сознания европейского человека являются секуляризация, тотальный натурализм и рационализм, патологически суживающие сознание, отрывающие от его духовных основ и порабощающие разного рода маниям.

 

Вместе с тем, синдром масонства поражает и не-масонов, мифы о масонах создаются в основном не-масонами. Ибо у многих людей перечисленные психологические мотивации складываются в потребность представлений о существовании неких тайных всемогущих организаций, правящих судьбами мира. Во-первых, не-масонам нужны масоны для того, чтобы оправдать свою интеллектуальную беспомощность и общественную пассивность и безответственность: если всё в мире решают масоны, то нам незачем напрягаться, чтобы думать и «суетиться». Представления о «мировом масонском заговоре» нужны людям, для которых религиозная вера становится прибежищем от жестокой и взыскательной жизни. Пытаясь войти в Церковь, они жизнь за её пределами оставляют во власть князя мира сего и его слуг, самой организованной фалангой которых и видятся масоны. Это по существу безрелигиозное сознание под религиозным обличиемпроецирует зло во вне: во всём виноваты не «мы», а «они». Настроенность на поиск тайных заговоров позволяет снять с себя духовную и нравственную ответственность за историческую и общественную пассивность. Источник и природа зла при этом мыслится натуралистически: мировым злом является некая группа людей, объединённая тайным заговором против человечества. Хотя, как уже говорилось, это невозможно по природе вещей, ибо всё таинственное перестаёт быть таковым в той степени, в которой оно «правит», то есть соприкасается с действительностью. То есть, либо полная таинственность, а значит и недейственность, либо могущество, а значит извольте демонстрировать своё могущество – тут не до таинственности. Представления о тайной организации с тайными задачами компенсируют потребность секуляризованного сознания не-масонов в таинственном.

Таким образом, масонофобия – оборотная сторона масонства – является одной из формиллюзиосозидающего сознания – создал себе иллюзию, и на душе спокойнее. Современными формамимагически-терапевтических иллюзий являются и преставления о «Галактическом Совете», который зрит на развитие человечества, периодически посылая пришельцев и «тарелки», будучи готовым на смертельном витке «откорректировать» земную цивилизацию. Этот диагноз можно установить и распространённому мнению о том, что планетой правит «мировое правительство», одной из акций которого является внедрение в России идентификационного кода. В подобных представлениях сказывается всё то же стремление снять с себя ответственность за исторические свершения и внушить себе «индульгенцию безгрешных».

Вместе с тем критика синдрома масонства не исключает того факта, что есть мировые силы, неосознанно либо сознательно стремящиеся причинить зло большинству человечества или России. Но все без исключения человеческие сообщества являют собой не воплощение добра и зла самих по себе, а борьбу жизненных интересов, в которых критерии светлого и тёмного переплетены. При этом в бесконечной борьбе всех против всех происходит непрерывная смена действующих субъектов, интересов, положений, состояний противоборствующих сил. Неизменными остаются только нормы добра и зла, через призму которых можно оценить конкретный исторический феномен или субъект.

Господствующее с Нового времени натуралистическое сознание (которое свойственно и многим верующим людям) не способно представить, что в мире дьявол с Богом борется, а линия разделения добра и зла проходит не между людьми, а по сердцам человеческим. Натуралистическое сознание не способно обнаруживать инфернальную духовность, обличать явных духов зла, но увлечённо ищет тайные человеческие организации, являющиеся центрами мирового зла, – при этом человек демонизируется, а зло натурализируется. Демонизация же тех или иных участников мировой борьбы искажает сознание и восприятие реальности, ложно ориентирует жизненную энергию на агрессию против своих, демобилизует перед лицом реально враждебных сил.

 

 

Соединённые штаты колоний

 

Написанное в 2000 году становится всё более очевидным.

Война НАТО с Югославией в 1999 году продемонстрировала не только новые военные технологии, но и новую конфигурацию мироустройства. Через Балканы человечество вошло в условия жизни XXI века – открылся фронт третьей мировой войны (или четвёртой, если третьей считать «холодную войну»). По одну сторону фронта – мировая финансовая олигархия, насаждающая новый мировой порядок, по другую – страны Евразийского континента, стремящиеся отстоять свой суверенитет, а также органичные мировые цивилизации, борющиеся за свою самобытность. После войны в Югославии формируется новый точечный порядок для человечества. Естественно, что предотвращение гуманитарной катастрофы в Косово – это плохо прикрытый повод для решения тотальных задач, фиговый листок «демократии». А захват и расчленение Югославии – это побочный трофей в большой войне. Впервые демонстрируются технологии и оружие войнXXI века: борьба с противником высокоточным оружием и современными средствами управления, подавление протеста со стороны населения собственных стран – зомбированием его современными информационными технологиями.

Глобальная цель инициаторов войны – установление нового мирового порядка, для чего необходима дискредитация и демонтаж всех международных институтов, в первую очередь ООН (превращается в «Организацию Обманутых Наций»), атомизация мирового пространства и учреждение транснациональной инфраструктурой полного контроля над миром. Из этого следуют две главные цели войны: по отношению к союзникам – странам Западной и Центральной Европы – предотвращение их консолидации между собой и усиление контроля над ними; по отношению к потенциальным противникам, в первую очередь к России, – всяческое их ослабление, расчленение и колонизация. Основное отличие от мировых войнXX века: глобальные цели достигаются на ограниченном плацдарме, современные технологии дают возможность добиться победы без глобальных военных действий, перемалывающих миллионы людей нескольких материков.

Главные цели определяют и конкретные достижения войны. В финансовой области – ослаблениеевро и ведущих национальных валют. Евро после начала войны падает, что очень своевременно, ибо европейская интеграция и укрепление общеевропейской валюты в конечном итоге привели бы к обмену наевро огромной массы долларовой наличности, особенно в странах СНГ. Это могло закончится падением доллара, крахом мировой долларовой пирамиды и зыбкого порядка в благополучных США.

Экономические успехи Соединенных Штатов во время войны: реклама современных технологий и вооружений, вытеснение России с рынка вооружений, стимулирование экономики США и нанесение ущерба экономике других стран. Переизбыток свободных денег США находит применение – инвестиции в войну, затем на «восстановление» разрушенного.

Политические достижения войны: цементирование расширенного НАТО общей кровью; усиление доминирования США в НАТО; усиление зависимости европейских стран, особенно Германии, от Соединенных Штатов; полная бесконтрольность мирового жандарма – американской армии под флагом НАТО (агрессивная стратегия НАТО в действии); окончательная девальвация ООН и ОБСЕ и переход их функций к НАТО; ослабление России в свете главной цели – её расчленения. Точечная демократия остаётся для нескольких стран золотого миллиарда, остальному же миру демонстрируются двойной стандарт и право силы.

По существу транснациональная олигархия объявила войну всему человечеству, стремясь подчинить волю союзников и поработить отверженные народы. Ещё никто не одерживал победу в такой войне и по природе мира сего это невозможно. Чем агрессивнее будут действовать новые хозяева планеты, тем большее сопротивление будут оказывать национальные государства и органичные цивилизации. И тем больше будут защитно объединяться различные страны и народы, которые в обычных обстоятельствах не сошлись бы на общих интересах. В этих условиях Россия имеет шансы интегрировать усилия здравой части человечества в противостоянии экспансии глобалистской утопии XXI века. Для этого есть предпосылки вовне и внутри России, не достаёт только политической воли, готовой мобилизовать возможности российского возрождения.

 

За последние десятилетия консолидировалась мировая финансовая олигархия – несколько десятков юридических и физических субъектов, которые владеют контрольным пакетом акций мировой финансовой системы. Общие жизненные интересы новых хозяев планеты объединяют конкурирующие и даже враждебные в некоторых измерениях силы. Их транснациональное сознание лишено религиозных и моральных «предрассудков» традиционной культуры. Обладание огромными ресурсами наделяет их чувством неограниченных возможностей, в реализации которых человечество и органичное мироустройство представляются им неоформленным хламом, который необходимо волево упорядочить. Планетарная «коммуналка» с надоевшими ветхими перегородками, бесконечными дрязгами стран, чрезмерной многоликостью и раздражающей неуправляемостью народов – должна быть разрушена, а на её месте воздвигнуто монолитное здание нового мирового порядка с унифицированной цивилизацией потребления, правами человека для избранных и мировым жандармом для отверженных.

Известное концепция золотого миллиарда реализует вывод мировых олигархов о том, что ресурсов планеты для поддержания образа жизни потребительской цивилизации хватит только на миллиард жителей избранных, или индустриальных, стран. Поэтому остальные народы приговорены к прозябанию на обочине цивилизации.  Современному мировому авангарду необходимы богатейшие природные ресурсы России, присвоить которые мешает существование российской государственности. Русская православная цивилизация выглядит чуждым и вредным образованием в насаждаемом мироустройстве. Поэтому Россия является основной мишенью для строителей нового мирового порядка. Большинство стран мира превращается в колонию мировой финансовой олигархии, но с разделением функций. И Соединенные Штаты Америки являются своего рода колонией. Если Россия приговорена к сырьевой колонии, то США стали колонией-офисом транснациональной олигархии. В сырьевой колонии нужно разрушить все структуры защиты суверенитета, аборигены не должны быть цивилизованными. В головном офисе, напротив, для стабильности нужно поддерживать порядок и искусственно завышенный образ жизни, туда стягиваются все ресурсы, налаживаются самые современные коммуникации для деятельности штаба мировой олигархии. Валюта США превращена в мировую, а армия США – в мирового жандарма. Правом эмиссии доллара – мировой валюты обладает Федеральная Резервная Система, состоящая из группы важнейших субъектов мировой финансовой олигархии (в США нет национального либо государственного банка). За счёт необузданной эмиссии содержится мировой жандарм и поддерживается искусственно завышенный образ жизни втранснациональном офисе, а также подавляются другие национальные валюты, инспирируются финансовые кризисы в различных регионах, ставится под контроль стратегическая инфраструктура других стран. Новая мировая империя создаётся не завоеваниями, а подкупом либо идеологическим заражением(«оранжевые революции») национальных элит различных стран.

Эта, наиболее враждебная сила для российской цивилизации, объективно враждебна также американскому народу, хотя многие в Америке этого не сознают. В этом смысле не следует относиться к США, как к империи зла. Молодая американская культура, традиционные американские ценности и укладодноэтажной Америки – также как и все другие национальные традиционные культуры – разлагаютсяцивилизацией потребления. Навязываемый народам бездуховный унифицированный образ жизни наиболее соответствует интересам мировой олигархии. Республиканская партия в США в определённой степени отражает интересы США как страны и государства, демократическая партия – откровенно выражает интересы транснационального капитала.

Национальные государственные организмы и органично сложившиеся цивилизации в как субъектымировой истории вынуждены бороться за самосохранение и всё больше консолидироваться в борьбе сновым мировым порядком. Поэтому патриоты всех стран, противостоящих энтропийной экспансии, по жизненным интересам являются потенциальными союзниками России и её возрождения.

В новом столетии все активнее действуют не только народы и государства, но и цивилизации: западноевропейская, североамериканская, латиноамериканская, мусульманская, индийская, китайская, японская, африканская, православно-славянская. Огромный северо-восток евразийского материка обустроенрусской православной цивилизацией. В той степени, в которой технологическая цивилизация потребления пытается расплавить в котленового мирового порядка все органичные исторические образования, возрастает сила, с которой цивилизации и национальные культуры борются за выживание. Русская православная цивилизация – это тысячелетний исторический организм, который стремится к самосохранению и у которого есть объективные союзники во всех других цивилизациях.

 

Есть историософская закономерность: все грандиозные социальные и общественные системы в высшей точке своего могущества ветшают изнутри, рушатся внезапно в тот момент, когда их носители преисполнены самодовольства, а все жаждущие гибели очередного хозяина мира – отчаиваются и устают ждать. Так было с Римской империей и с Советской империей. Нечто подобное мы наблюдаем в Соединенных Штатах как штаб-квартире системы нового мирового порядка. Планетарная империя транснационального капитала в период своего могущества загнивает изнутри. Об этом свидетельствует ряд факторов. Американская военщина – мировой жандарм, который, не встречая сдерживающей силы, ведёт себя самонадеянно, безрассудно и контрпродуктивно, как в войнах в Югославии, Ираке, Афганистане. Скорее всего, превращение Косова, Албании, Ирака и Афганистана (а теперь Ливии и Сирии) в рассадники терроризма и наркоторговли для Европы и России и являются подлинной целью. Американские спецслужбы тотально отслеживают всех, включая союзников, а их операции по типу арабских революций не достигают декларируемой цели – демократизации авторитарных и террористических режимов, но создают пояс нестабильности как для своих союзников – стран западной Европы, так и конкурентов – России и Китая.

И.Р. Шафаревич выделяет пять признаков упадка современной западной цивилизации: угасание духовного творчества, распространение терроризма, периодическая дестабилизация и раскол общества, размывание национальной основы государства, спекулятивный характер экономики. О потере творческого духа свидетельствует отсутствие на Западе великой культуры, живописи, музыки, литературы, философии, фундаментальных научных открытий. Как и предсказывал Шпенглер, угасающая цивилизация сосредотачивает все свои силы в одной области – в развитии техники. Но и достижения в научно-технической сфере там давно возможны только за счёт повального вымывания интеллектуального и творческого контингента из не-западных стран. Господствующие на Западе ограниченное рационалистическое «научное» мышление и всевластии техники привели к экспансии технологической и информационной цивилизации, которая стимулировала демографический кризис – перенаселение планеты, породила экологический кризис – исчерпание ресурсов природы и нарушение баланса биосферы. Многие правомочно считают эти кризисы необратимыми.

Глобальный терроризм подпитывается болезненным протестом против западного образа жизни. Внутри западного общества периодически вызревают радикальные акции, которые носят различный идейный характер, но направлены к одной цели – потрясению основ общества: от красных бригад в Германии, ложи в Италии, сепаратистов Ирландии и Испании, до кровавых религиозных сект (Аум-Сенрикё) и перманентного отстрела соотечественников американскими гражданами и даже школьниками. Буревестником грядущей катастрофы цивилизации потребления явились апокалиптические события 11 сентября 2001 года в США. Этот бесчеловечный террористический акт ничем не может быть оправдан (так же как и взрывы домов в Москве в 2000 году, Бесланская трагедия в 2004 году), но чтобы успешно бороться с новой формой мирового зла, необходимо осознать его первопричины и генезис. Кто бы ни был исполнителем террористического акта в США, кому бы его ни приписывали, он более всего манифестирует сопротивление насаждению нового мирового порядка, для чего и объекты были выбраны соответствующие: Торговый центр в Нью-Йорке символизирует мировую долларовую пирамиду, Пентагон – мирового жандарма. При этом настолько масштабная и сложная акция не может быть подготовлена без поддержки влиятельных сил в самих Соединенных Штатах; пропустить такой удар могли только силовые структуры и секретные службы, либо преисполненные фанаберии и непрофессионализма, либо способствующие чудовищной акции. Исламский экстремизм, который объявлен основным врагом США, взращён самой Америкой, афганский талибан во главе с Бен Ладеном создан спецслужбами США. За крайне мифологизированной и демонизированнойфигурой Бен Ладена была объявлена всемирная охота, которая, с одной стороны, прикрывала попытки США решать другие геополитические задачи, с другой, была призвана создать иллюзию борьбы с мировым террористическим злом. Хотя известно, что весь исламский радикализм существует благодаря огромной финансовой поддержке из Саудовской Аравии, которую Америка назначила себе в главные союзники в арабском мире.  Всё это свидетельствует о потере идейных критериев, ослаблении национального духа Америки вопреки бравурной риторике лидеров. Таким образом, в террористической акции в США сошлись многие признаки угасания мировой империи в момент наибольшего могущества.

С шестидесятых годов ХХ века западное общество периодически потрясают беспорядки и волнения. При этом общество раскалывается, мировоззрение культурной элиты во многом противоположно тому, что навязывает финансовая и политическая олигархия стран, а также транснациональная бюрократия. Большая часть интеллигенции озлоблена и относится враждебно к основным ценностям своей цивилизации. Властители западных умов всячески деморализуют общество и культивируют революционный дух. Некоторые идеологи на Западе утверждают, что в буржуазной цивилизациигрядет пять революций. Экономическаяреволюция ведёт к уничтожению капитализма. Политическая – разрушает институты демократий.Национальная революция в Америке приведёт к завоеваниям новых прав неграми, которые в обозримом будущем станут большинством населения страны, добьются создания нескольких независимых негритянских штатов или выборов негра президентом.  Сексуальная революция разлагает буржуазную семью и мораль, легализует всевозможные извращения и право сексуальных меньшинств добиваться искаженияцивилизационного кода – легализация однополых браков. На очереди требования признания однополой семьи религиозными институтами. США уже поразил кризис духовных устоев, – новая мораль была продемонстрирована позорной общенациональной кампанией «Клинтон-Левински». Психоделическаяреволюция приучает общество к массовому принятию наркотиков. По замыслу «революционеров» всё это направлено на уничтожение репрессивной буржуазной индивидуальности, то есть на вытравливание остатков христианской духовности в западном обществе.

Разложение национальных государств Запада выражается в разрушении национальных традиций и традиционного жизненного уклада, в угасании национального духа, что, помимо всего, является причиной падения рождаемости, а также в массовой миграции в западные страны из Азии, Африки и арабских стран, которые несут другой тип жизни. «Так как западная цивилизация вообще по духу противоположна идее национальности, всему органичному, то она это поддерживает, и вся западная интеллигенция считает этот фактор таким, который нужно не только регулировать, но и всячески стимулировать» (И.Р. Шафаревич).

Искажён и деловой дух западной цивилизации. Безудержная эмиссия американского доллара не обеспечена национальным богатством и не соответствует национальным интересам страны под названием Соединенные Штаты Америки. Астрономический дефицит государственного бюджета покрывается все новой эмиссией доллара, которому находятся все новые «рынки» сбыта.  Циклопическая долларовая пирамида приговорена к коллапсу, ибо рано или поздно рушатся все финансовые пирамиды. Уже несколько десятилетий в экономике США доминирует спекулятивный сектор, по мере подавления реального сектора экономика приобретает виртуальный характер. Ныне капиталы западной спекулятивной и виртуальной экономикиуже в десятки или сотни раз превышают реальный сектор западной экономики, превращая её в гигантскиймыльный пузырь, который лопнет в обозримом будущем. И.Р. Шафаревич приводит слова трезвых западных экономистов: «Наши маги-финансисты превратили Америку с её ценностями в гигантское казино, они сотворили бедствие… Мы находимся в стадии, напоминающей смертельно больного человека, когда дата смерти неизвестна, но факт её приближения не вызывает никакого сомнения».

Настроения надвигающейся гибели человечества и конца мира распространяются в западном обществе.«Обычно такие эмоции, охватывающие целое общество, имеют под собой некоторые объективные основания, когда возникает представление о гибели, по той или иной причине, всего мира, то близится гибель какого-либо типа общества, завершение какого-то большого периода… Есть все основания предполагать, что смертельный кризис западной цивилизации разразится уже в ближайшие десятилетия, может быть, даже годы. Она не более устойчива, чем был Советский Союз, и конец её может быть столь же внезапным» (И.Р. Шафаревич).

 

 

 

Идеология и психология гражданской войны

 

Почему гражданские войны неизмеримо более жестоки и бесчеловечны, чем войны межгосударственные? Почему многие люди удивительно быстро превращаются в нелюдей, мучая и истребляя своих вчерашних соотечественников, единоверцев?

Войны между странами более прагматичны, – как войны за территории и ресурсы, в том числе и людские. В этих войнах идеологии играют вспомогательную роль, – для самооправдания агрессоров и вдохновения защитников. Гражданская же война – это по преимуществу война идей и ценностей: с одной стороны защитники вековечного жизненного уклада, с другой – ослеплённые идеологической манией («кипит наш разум возмущённый… наш разум – кратер раскалённый»), ради которой подлежит уничтожению существующий образ жизни вместе с его носителями («весь мир насилья мы разрушим до основанья…»). Революции заканчиваются хаосом и гражданской войной, а классовая война – это вид войны гражданской, поэтому Интернационал (с конца XIX века гимн коммунистов, социалистов и анархистов) формулирует алгоритм гражданской войны: указывает на исполнителя, описывает набор инструкций, порядок действий и необходимый результат. Если войны между странами обычно заканчиваются договорами, в которых делятся те или иные преференции, то войны гражданские идут до «победного» конца – до физического истребления «противника» («Потоки лавы мир зальют…), либо его полной мировоззренческой «перековки» («Мы наш, мы новый мир построим… Мир будет изменён в основе»).

Идеологические мании – это род духовных (информационных) заболеваний, заражение и ход которых зависят от культурно-цивилизационного иммунитета и крепости общественного организма. Смысл истории в медленном драматическом возрастании уровня вочеловечения в результате окультуривания религией, цивилизацией, государственностью. В каждом народе можно определить соотношение человеческих типов, выражающих уровень нравственно-духовного просветления.

Во все времена во всяком обществе в меньшинстве количество людей подлинно совестливых, нравственных, способных мотивировать своё поведение и отношение к окружающим совестью как повелевающей силой души – «искрой Божией». Свободное самоопределение духовно преображённой личности проявляется в органичной любви, доброте, милосердии, долге, которые можно искоренить только с уничтожением самого человека. В жизни христианских подвижников и праведников доминировалосвободное самоопределение на Божественный призыв Нагорной проповеди. Собственно совесть означает сопричастие вести Божией, со-весть – это «голос Божий» в человеческой душе. Они и являются маяками, на которые ориентировалось и светом которых подпитывалось нравственное чувство людей.

Некоторая часть человеческого сообщества в обыденных ситуациях руководствуется внутренним тяготением к добру. При этом чувство стыда, в котором выражается ощущение своего несоответствия нравственным нормам, является более сильным нравственным императивом, чем голос совести. Для таких людей жизненно важно наличие традиций и духовных авторитетов, которые являются носителями идеалов и ценностей. Малая часть духовных и нравственных пассионариев медленно прирастает в человечестве. Рост и свободное самоопределение человеческой личности нуждается в защите общественными институтами.

Многие люди руководствуются чувством благоговения перед авторитетом либо страхом наказания больше, чем голосом совести или чувством стыда. Поэтому в обыденной ситуации они ведут себя вполне порядочно, но в периоды цивилизационного хаоса склонны к индивидуалистическому эгоизму и агрессии. Авторитетные традиции повелевают гипнозом сакральности, государственный авторитет устанавливает и охраняет границы дозволенного, сковывая хаос и агрессию. Поэтому для сохранения нормальных взаимоотношений и выживания большинство людей нуждается во внешнем повелении со стороны признанного авторитета, общественного мнения либо закона. Многие люди не творят зла потому, что боятся наказания – на небе или на земле.

Малочисленную часть общества, склонную к патологически агрессивному самоутверждению, не способна обуздать угроза наказания, чем объясняется неуничтожимость преступности. Чёрный осадок человечества для сохранения человеческого облика нуждается в принуждении насилием. Эти недочеловеки по своим душевным качествам ближе к животной самости в облике человека.

Таким образом, при разрушении традиционного жизненного порядка и государственных устоев многие вполне добропорядочные люди быстро звереют, становятся ворами, садистами и убийцами. Поэтому самая свирепая диктатура (насилие, ограниченное во времени и пространстве) оказывается меньшим злом, чем социальный хаос (безграничное насилие и война всех против всех). Линия разделения добра и зла проходит не между людьми, а по сердцам человеческим, душа человека и является полем битвы дьявола с Богом. Поэтому нет и не может быть извечно предопределенных праведников и преступников, каждая душа наделена Творцом возможностями для спасения. Но это – в измерении вечности, в пределах же земной жизни мы можем констатировать, что совесть – искра Божия – во многих душах заглушена или слабо проявлена и нуждается во внешнем пробуждении либо благотворном подкреплении.

Историческое сравнение даёт основания утверждать, что в западном и русском человеке по-разному распределены эти духовно-нравственные архетипы. Если мораль – это общепринятые в конкретном обществе нормы общественных взаимоотношений, а нравственность – нормы и мотивы личного поведения людей, то западноевропейское общество и человек более моралистичны, а русское общество и человек более нравственны. В русской культуре индивидуальный человек является носителем духовных ценностей и нравственности больше, чем общественные институты и нормы, в западноевропейской же культуре наоборот. На Руси высшим носителем идеала является святой, то есть живой человек. В западноевропейской цивилизации повелевающими авторитетами являются общественные институты и нормы, диктующие облик человека, его образ жизни и поведения. «Православие воспитывало русский народ не нормами поведения, а образами жития святых и культом святости» (Н.А. Бердяев). Европа больше нуждалась в наращивании традиций права и государственных институтов (даже Церковь там во многом является инстанцией юридической), которые позволяли сковывать агрессию в человеке. Попрание общественных институтов приводило в Европе к невиданным для Руси-России массовым злодеяниям. Под покровом упорядоченности у европейского человека шевелится не меньший хаос, чем у русского. На Руси во все века было множество праведников – светильников жизни, облагораживающих духовный и нравственный климат эпохи. Государственные и общественные институты были носителями более нравственного, нежели правового авторитета, поэтому на Руси – «не в силе Бог, а в правде».

Идеал святости формировал на Руси больший, чем на Западе слой людей с нравственной саморегуляцией:«Русский человек способен выносить страдание лучше западного, и вместе с тем он исключительно чувствителен к страданию, он более сострадателен, чем человек западный» (Н.А. Бердяев). Отсутствие серединной культуры и стремление жить в мире сем по мерам не от мира сего превращали доброделание на Руси в неформальное. Русский человек не законник. Моральное повеление воспринималось не по букве, а по духу, не как формальный императив, а как призыв сердца. Добро и зло на Руси были больше духовными, чем юридическими категориями. Русский творит добро не по долгу и требованиям нравственного закона, а по любви и естественному тяготению к добру: не потому, что так поступать должно, а потому, что иначе поступить не может, – так велит сердце. Не случайно в русском языке слова «праведность» и «правда» – одного корня. «Русская добродетель – это добродетель сердца и совести. Здесь всё основано не на моральной рефлексии, не на “проклятом долге и обязанности”, не на принудительной дисциплине или страхе греховности, а скорее на свободной доброте и на несколько мечтательном, порою сердечном созерцании. Сердечная доброта, сострадание, дух самопожертвования и определённое стремление к совершенству играют здесь решающую роль» (И.А. Ильин). Молодая среди христианских народов русская душа не сформировала ещё внутренней императивной ограды от зла. Охраняет её от злых стихий традиционный жизненный уклад, но при внешней защите не устоялась система внутренних норм и критериев. Отсюда русский человек меньше, чем западный человек, нуждается в формальном повелении для доброделания, но ему крайне необходима ограда традиционных ценностей для защиты от зла и соблазнов.

В Руси-России никогда не было «европейского шовинизма» – отношения к другим народам как низшим расам или даже нелюдям. Поэтому при колониальной политике России невозможно представить феномен «скальпов», когда государство платило своим гражданам за геноцид аборигенов. Попрание же для русского человека священных религиозных и государственных устоев (что периодически осуществляли правящие и культурные слои) – было невыносимым и потому вызывало «русский бунт». Многие конфликты России и Европы коренятся в разности национальных психологий.

Во «времена безвременья» – на волне революции и гражданской войны возносится чернь, представляющая собой интернациональный (не имеющие традиционной национальной идентичности)люмпен (асоциальные элементы). В эти эпохи наиболее беспринципные, жестокие и сверхэнергичные нелюди захватывают рычаги управления и влияния на массы. Транслируемая ими идеологическая мания срывает все религиозные, морально нравственные, правовые, государственные скрепы, без которых обесчеловечивается большая часть общества. Религиозно-нравственные пассионарии подвергаются поношению и истреблению.

В тех ареалах человечества, где цивилизационная, культурная и государственная стабильность была кратковременной, либо цивилизационный культурный код менялся часто, слои духовно-нравственных пассионариев тонки. В таких обществах большинство неустойчиво в моральном и правовом отношении и восприимчиво к радикальным идеологиям. Будто сознание людей превращается в антенну, которая не воспринимает здравые волны, а настроено на волну агрессии, ненависти, расчеловечения.

Цивилизационно и культурно нестабильной была территория Малороссии, которая после падения Киевской Руси до возвращения в русскую цивилизацию веками подвергалась захватам с различных сторон – татарами, турками, литовцами, венграми, поляками, немцами. Отсюда типичные малоросские вольницы: запорожское казачество, махновщина… Ещё больше – Галиция, которая веками меняла не только цивилизационную, культурную, но и национальную идентичность, в том числе искусственно насаждаемую враждебными русской цивилизации силами (польские, немецкие и австрийские проекты дерусификации). В этом тоже причины такого быстрого и такого массового расчеловечивания сегодня в Малороссии и Галиции: начиная с массового бредового клича «кто не скачет, тот москаль» (что непредставимо в России) и кончая запредельно бесчеловечной публичной расправой над политическими оппонентами в Одессе. Невероятно быстро для большого количества людей Украины все несогласные с ними стали не людьми, по отношению к которым допустимы и даже восхвалительны самые бесчеловечные проявления. Подобное невозможно представить в Новороссии. Ополчение Донбасса передаёт Киеву и родителям спасённых и вылеченных пленных, в то время как украинские военные убивают пленных или передают измождённых и изуродованных пытками, либо схваченных на улицах подставных. Вчерашние мирные люди стали расстреливать и бомбить мирных жителей Новороссии, – не ополченцы же расстреливают свои города и своих родственников…

Цивилизационно нестабильные народы легко подвержены идеологическим маниям, а лечение трудно и долговременно. Сохранение традиционных ценностей и духовное нравственное состояние общества – это вопрос не общественных дискуссий, а, наряду с государственной стабильностью, вопрос самосохранения русской цивилизации, России и всех в ней живущих.

 

 

Мировой терроризм

 

Террористические акты происходили в истории в разные времена и в различных странах. Рассмотрим исторические корни и общественные условия формирования социального типа террориста на примере РоссииXIX века. «Русская интеллигенция в настоящее время только в террористической форме может защитить своё право на мысль. Террор создан XIX столетием, это единственная форма защиты, к которой может прибегнуть меньшинство, сильное лишь духовной силой и сознанием своей правоты» (А.И. Ульянов).

Основой радикальных реформ Петра I, низвергнувшего традиционный для Руси жизненный уклад, было искусственное создание прозападного правящего и культурного слоя. «Птенцы гнезда Петрова» воспитывались на отрицании всего традиционно русского и насаждении европейских заимствований. «Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Пётр»(Н.М. Карамзин). С тех пор русская элита говорила на иностранных языках (при Петре – на голландском, при Анне Иоановне – на немецком, в конце XVIII века – на английском, в начале XIX века – на французском), носила иностранную одежду, вела проевропейский образ жизни. Дворянских детей учили говорить на европейском языке, только затем – по-русски: «Мы были на руках французской гувернантки, позднее узнали, что мать наша не она, а загнанная крестьянка» (А.И. Герцен). Везде и всегда правящие слои отделяла от простонародья социальная пропасть, но в России, помимо этого, была и цивилизационно-культурная пропасть.«Улетели мы от народа нашего, просветясь, на Луну, и всякую дорогу к нему потеряли» (Ф.М. Достоевский).

Сознание дворянства изначально – по происхождению и установке – иллюзорно, пронизано болезньюлжеевропеизма (по выражению Ф.М. Достоевского), его духовная родина – в мифической Западной Европе. Иллюзия «русского Запада» в сознании дворянства была основана на мифе об азиатском варварстве, отсталости и замкнутости России и о западной культурности и прогрессе. Дворянскую иллюзиюунаследовал весь образованный слой, «русский Запад» существовал в умах образованного общества, которое было «нашим скитальцем по чужим парадным и непарадным подъездам» (И.Л. Солоневич).Иллюзорная ориентация воспринимала многие европейские заблуждения. Все радикальные идеологии были выращены в европейской культуре: материализм, атеизм, позитивизм, социализм, марксизм, коммунизм, мания революции… Постепенное формирование духовных бацилл сопровождалось в западноевропейском обществе выработкой культурного иммунитета, поэтому Европа перебаливала ими в лёгкой форме. В русском обществе не было иммунитета против этой духовной заразы, поэтому оно заболевало в самой тяжёлой форме. Изжитые в Европе «рабочие гипотезы» превращались в России в аксиомы мысли и директивы действия. Так в русскую жизнь вливались идейные яды, изготовленные в европейских лабораториях мысли. Установка «русского Запада» сыграла роль чёрной дыры в русской душе.

При посещении Западной Европы, а также во время французских походов русской армии в 1814–1815 годах русская элита заимствовали радикальные европейские идеологии: «ироническое отношение ко всему духовному и божественному; тяга к кощунству, безверие, безбожие, злоба, зависть, уныние, отчаяние, пессимизм, материализм – словом, всё то, что питает в душе революционность и безбожие… Этот дух иронического всеосмеяния соединился и сросся впоследствии с духом рассудочного просвещения, сенсуализма и материализма» (И.А. Ильин). Это отозвалось декабрьским восстанием, положившим начало революционным традициям в России («декабристы разбудили Герцена…»). В 30-е годы XIX века «кающихся дворян» и «лишних людей» сменил радикально революционный слой – «орден русской интеллигенции», стремящийся к разрушению традиционного жизненного уклада и государственности во имя «высших идеалов» революции и «прогресса». Революционный «орден» формируется из выходцев разных сословий, но имеет общие черты: «Интеллигенция представляет собою как бы воюющий орден, который не имел никакого письменного устава, но знал всех своих членов, рассеянных по лицу пространной земли нашей, и который всё-таки стоял по какому-то соглашению, никем, в сущности, не возбуждённому, поперек всего течения современной ему жизни, мешая ей вполне разгуляться, ненавидимый одними и страстно любимый другими»(П.В. Анненков). «Сознание интеллигенции ощущает себя почти как некий орден, хотя и не знающий внешних форм, но имеющий свой неписаный кодекс – чести, нравственности, – своё призвание, свои обеты»(Г.П. Федотов). «Интеллигенция скорее напоминала монашеский орден или религиозную секту со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями, и даже со своеобразным физическим обликом, по которому всегда можно было узнать интеллигента и отличить его от других социальных групп. Интеллигенция была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической группировкой, образовавшейся из разных социальных классов» (Н.А. Бердяев). Радикализация сознания революционной интеллигенции приводит во второй половине XIX века к террору. Ради этой идеологической мании они готовы были пожертвовать собственной жизнью, по сравнению с чем жизнь других не стоила ничего. Либеральное же общество, обезволенное религиозным индифферентизмом и позитивизмом, в большинстве своём равнялось на левый авангард и рукоплескало террористам.

Так в российской «колбе» сформировался архетип терроризма как духовной болезни, генезис и ход которой оказываются схожими в различных культурно-цивилизационных формах.

1.      Оторванность от традиционного уклада жизни формирует асоциальное вненациональное сообщество (интернациональный люмпен), являющейся «бульоном» для выращивания радикалов разного рода.

2.      Заражение радикальной идеологией и формирование утопической иерархии ценностей. По сравнению с высшими революционными идеалами традиционные являются антиценностями.

3.      Формирование психологии «избранных», по отношению к которым остальное общество оказывается «отверженным». «Отверженные» не являются собственно людьми, почему заслуживают безжалостной расправы.

4.      Маниакальное стремление реализовать утопию через революционный переворот и террор.

5.      Самопожертвование при этом воспринимается не только как высшая доблесть, но и как форма спасения.

Рассмотрим саму духовную болезнь (своего рода патофизиологию) терроризма. Как правило, террористы рекрутируются из психически здоровых людей, но они заболевают духовно, как следствие – нравственно. Во все времена террористическое сообщество – это орден идейных маньяков. Идейная мания заразительна, что описано в пророческом сне Раскольникова – героя романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»:«Ему грезилось в болезни, будто весь мир осуждён в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одарённые умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали заражённые. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали». Это образы всех форм духовной болезни – и коммунизма, и фашизма, и радикального исламизма. Николай Бердяев описывает идейного маньяка в романе Ф.М. Достоевского «Бесы»: «Верховенский весь трясётся от бесовской одержимости, вовлекая всех в исступленное вихревое кружение. Всюду он в центре, он за всеми и за всех. Он – бес, вселяющийся во всех и овладевающий всеми. Но и сам он бесноватый. Пётр Верховенский, прежде всего, человек совершенно опустошённый, в нём нет никакого содержания. Бесы окончательно овладели им и сделали его своим послушным орудием. Он перестал быть образом и подобием Божиим, в нём потерян уже лик человеческий.Одержимость ложной идеей сделала Петра Верховенского нравственным идиотом» (Н.А. Бердяев).

Если психическая болезнь – это душевное помешательство, то духовная болезнь – это, прежде всего,помешательство духа, разлагающее душу и дух, сознание, волю, память человека. Иде­ологическая ­ма­ния – духовная болезнь, имеющая своих носителей, свои формы и определённые средства излечения, в отличие от психических болезней, она заразна и может захватывать массы людей. Духовное помутнение внедряется через сознание, поражая сферу бессознательного, подсознательного, волю и нравственность, превращая человека в идеологического маньяка – идеомана.

Русские мыслители на опыте России ХХ века описали духовную одержимость: «Человек, в которого, по слову Евангелия, “вошёл сатана”, одержим чуждой, потусторонней, внечеловеческой силой и становится сам человеко-образным дьяволом. Демонизм есть преходящее духовное помрачение; его формула – “жизнь без Бога”, протест против Божественного, “независимость человеческого произволения”… Сатанизм есть полный и окончательный мрак духа; его формула – “низвержение Бога”, “попрание всего священного”, ”угашение всех божественных лучей”, “унижение и погубление праведников”. В демоническом человеке бунтует неукрощённый инстинкт, не облагороженный замолкшим сердцем и поддерживаемый холодным рассудком. Человек, одержимый сатанинским началом, действует подобно чужому орудию; он как бы служит злу, зависти, злобе, ненависти, мести и в то же время наслаждается своим отвратительным служением. Можно было бы сказать, что демонический человек заигрывает с сатаною; играя, он “облекается в него”, вчувствуется в него, рисуется его чертами, он тяготеет к сатане: испытуя, наслаждаясь, предчувствуя ужас и изображая его, он вступает с ним (по народному поверию) в договоры и, сам не замечая того, становится его удобным “жилищем”… Сатанинский человек утрачивает себя и становится земным инструментом дьявольской воли. Кто не видал таких людей или, видя, не узнал их, тот не знает подлинного, первоначально-исконного и завершенного зла и не имеет верного представления о сатанинской стихии… Можно было бы описать эту стихию как “чёрный огонь” или определить её как вековечную, неутолимую зависть, как неисцелимую ненависть, как дерзающую свирепость, как агрессивную, воинственную пошлость, как вызывающе бесстыдную ложь, как абсолютное властолюбие, как презрение к любви и к добру, как попрание духовной свободы, как жажду всеобщего унижения, как радость от унижения и погубления лучших людей, как антихристианство. Человек, поддавшийся этой стихии, теряет духовность и влечение к ней, в нём гаснут любовь, доброта, честь и совесть; он предаётся сознательной порочности, противоестественным влечениям и жажде разрушения; он кончает вызывающим кощунством и человекомучительством. Но и этого мало: он полон ненавистью к людям духа, любви и совести и не успокаивается до тех пор, пока не поставит их на колени, пока не поставит их в положение предателей и не сделает их своими покорными рабами – хотя бы по внешности. Вот этот чёрный смерч идёт сейчас над миром. Игра в демонизм идёт к концу; началось трагическое осуществление сатанизма» (И.А. Ильин).

 

Как и прежде, современные террористы в большинстве своём являются представителями среднего класса, либо из богатейших семей, они, как правило, хорошо образованы. Вопреки распространённому мнению, обездоленность сама по себе не порождает терроризм, и нынешние террористы не борются за социальное равенство. Можно вычленить набор психологических и интеллектуальных характеристик, обладатели которых генетически склонны к маргинальности, к предельной протестности, к радикализму, что делает их подходящими для вербовки террористов. Во всяком обществе всегда наличествует определённая часть, не способная адекватно адаптироваться в жизни. Можно выделить цивилизационные факторы, провоцирующие рост радикализма в обществе. Но основным является феномен гибели богов: когда в сознании общества обесценивается традиционная культура и нравственность, когда низвергаются авторитет и защитные функции государства, тогда количество духовно больных людей резко увеличивается, а у изначально ущербных резко возрастает агрессивность. Человек является полноценной личностью, когда его индивидуальная самоидентификация основана на цивилизационной, религиозной, национальной идентификации. Во имя защиты веры, родины, близких – ценностей, которые выше самой жизни, человек преодолевает страх физической смерти. Без исторической памяти и национального самосознания, хранящих и транслирующих в истории высшие традиционные ценности, личность неполноценна и потому подвержена всякого рода искаженным, ложным формам мировоззрения.

Как и прежде, террористы – это люди, по тем или иным причинам выпавшие из традиционной культуры и социума, не сумевшие органично адаптироваться в цивилизационно чуждой среде, объединившиеся в тесные союзы в противостоянии враждебному окружению. Большинство современных международных террористов – выходцы из исламских диаспор западных стран, не сумевшие встроиться в западное общество. Этот фактор оказывается одной из причин придания терроризму международного характера. Алгоритм терроризма в полной мере проявляется и сегодня, когда утопия «революции» заменена утопией «исламского джихада». Питательная среда для исламского терроризма сформирована европейской политикой «толерантности». Мигранты во втором-третьем поколении лишались традиционного жизненного уклада своей родины, при том, что не вписывались в европейский социум и культуру, которую изначально они воспринимали как чуждую, затем как враждебную. К тому же Европа и сама демонстрирует позорные суицидальные цивилизационные потуги – от «толерантности» до гей-культуры.

Терроризм радикального исламизма нацелен на противостояние транснациональной западной экспансии, это своего рода анти-крестовый поход. При этом, нужно отличать носителей и формы духовной болезни от того общественного тела, которое ею заражается. Антихрист (как «обезьяна Христа») имеет некую внешнюю схожесть с Христом, но противоположен Ему. Коммунизм, паразитируя на христианских заповедях, является самой радикальной в мировой истории антихристианской доктриной и силой. И радикальный ислам по смыслу и целям противоположен традиционному исламу. Основной мобилизующей силой, толкающей многих людей в разных концах земного шара в чёрную дыру мирового террора, является исламская идеологическая мания: объединение всех мусульманских стран в единый халифат, создание исламских халифатов в Европе, на территории России; конечная цель – создание всемирного халифата. Поистине глобальный ответ на глобализацию. Эта утопия оказалась подходящей для радикальных слоёв исламской диаспоры в западных странах. Готовность смертника пожертвовать собой ради интересов группы единомышленников, во имя идеалов, обличающих пороки разложившегося западного общества, – это форма утопического идеализма.

Антидуховные корни и тотальную опасность исламской идеомании осознают вполне, пожалуй, только отечественные аналитики: «Очевидно, что целью взращённого бездеятельностью спецслужб исламского терроризма является не уничтожение жителей западных стран и даже не принуждение европейских государств уйти из Сирии. Его целью — тотальное уничтожение западных ценностей и западного общества» (Геворг Мирзаян). «Пугает не столько растущее количество терактов в ЕС, сколько отсутствие у европейцев фактора сопротивляемости, способности понимать и купировать проблемы…Как будто имея на руках перспективную стратегию развития, а на деле просто не желая понимать ущербность предельной либерализации европейской модели. Оттого ответом на взрывы становятся не усиление спецслужб и жёсткий отсев мигрантского потока, а траурные шествия и замалчивание статистики этнических преступлений. Есть ли рациональное объяснение европейской самоуверенности? Неужели Старый Свет, доведя концепцию тотального либерализма до идиотского абсолюта, вот уже полвека реализует левацкую концепцию общества, в котором слабый и убогий вознесён по социально-политической лестнице выше сильного и здорового, где извращённое понимание свободы сильнее традиционных ценностей, где белое большинство поставлено в зависимость от наглости и природной агрессии культурно чуждого меньшинства? Или же дело в сознательном экзистенциальном выборе, который удивительно метко описал патриарх Кирилл в недавней проповеди. Настоятель Православной Церкви описал процесс дехристианизации западного мира, в котором законы Божьи подменили некими особыми правами человека, “глобальной ересью человекопоклонничества”, что, по мнению патриарха, может привести “к апокалиптическим событиям”. А может быть, Европа неосознанно пытается совместить оба концепта, пройдя левым путём Советской России, которая также попыталась отказаться от Бога и поставить человека в центр мироздания. В СССР, правда, вместо Христовых заповедей предложили своё, коммунистическое мироучение, ставшее некой преградой от вседозволенности и распущенности. Но богоотступничество всё равно привело советский проект к фиаско» (Журнал «Эксперт». Редакционная статья «Дехристианизация Европы»).

Терроризм, как одна из фаланг «духов злобы поднебесных» (Еф. 6. 12), всегда одевался в различные одежды. В международном терроризме аккумулируются сегодняшние проблемы, он использует все достижения глобализации. Всемирное распространение терроризм получает с помощью глобальной информационной сети, которая позволяет доносить до мировой общественности действия и манифесты немногочисленных радикальных групп. Ныне у мирового терроризма нет общего руководящего ядра, существующие центры регулярно подвергаются разгрому, между террористическими операциями нет координации, а группы не обязательно связаны между собой. Но Интернет наполнен террористическими манифестами, рецептами изготовления и применения современных террористических средств, отчётами об удачных операциях. Лидеры терроризма по преимуществу не организуют теракты, а пишут призывы и манифесты. Многочисленные анонимные сторонники формируют сетевую организацию глобального террора. Потворствует глобальному террору безволие и трусость лидеров западных стран, так же как отсутствие государственной воли и некомпетентность российских властей.

Невозможно установить какие-либо преграды распространению терроризма через Интернет. Но Всемирную паутину можно и должно использовать для противопоставления инфернальной утопииподлинно позитивного пассионарного мировоззрения. Все средства коммуникации, в том числе мировая информационная сеть должны использоваться для установления конструктивных контактов и взаимодействия органичных элит и духовных вождей стран исламской и христианской цивилизаций.

Понятно, что различные мировые силы – государства, спецслужбы, транснациональный капитал, криминал и наркокартели – в этом «бульоне» ловят собственную «рыбку» и разводят собственных монстров. Это на порядки усиливает мировой терроризм, вплоть до целого террористического государства (последнего ли?).  Бизнес и политический истеблишмент исламских стран финансово стимулирует антизападную и антиамериканскую направленность террористических групп, пытаясь перевести фундаменталистскую энергетику из своих стран во вне. Исламские фундаменталисты, в свою очередь, стремятся навязать террористическим группировкам свою идеологию и направить против врагов радикального исламизма. Спецслужбы солидных государств и структуры транснационального капитала для борьбы с конкурентами не гнушаются поддержкой террористических групп, а также распространением радикальных идеологий. Выйдя на мировую арену, террористы внедряются в болевые точки различных стран, переориентируя местные конфликты на фундаменталистскую утопию. В своё время преступно глупые действия ельцинского режима заварили чеченский котёл, после чего исламский джихад радикализировал и вывел в другое измерение трагическую ситуацию на Кавказе. В исламской утопии Россия рассматривается как ответвление прогнившей западной цивилизации, а Кавказско-Поволжские республики – как территории будущего исламского халифата.

Терроризм питается и болезненным протестом против западного образа жизни. Внутри западного общества периодически вызревают радикальные акции, которые носят различный идейный характер, но направлены к одной цели – потрясению основ общества: от красных бригад в Германии, ложи в Италии, сепаратистов Ирландии и Испании, до кровавых религиозных сект (Аум-Сенрикё) и перманентного отстрела соотечественников американскими гражданами и даже школьниками.

Поистине глобальным терроризм делает заказ на терроризм глобализаторов. Мифологизация международного терроризма используется для оправдания экспансии и установления контроля над геостратегическими территориями планеты. Объём террористического «бульона» на порядки возрос при разрушении США и Европой Ирака, Ливии, Сирии. Когда целые государства опрокинуты в чёрную дыру хаоса десятки миллионов людей лишились всех жизненных и мировоззренческих основ. Не случайно области «террористической угрозы» для США совпадают с регионами, в которых сосредоточены дефицитные стратегические ресурсы. И не случайно Ирак был захвачен под аккомпанемент утверждений об оружии массового поражения (которого там не оказалось) и об угрозе терроризма (который расцвёл в стране после вторжения США). Фобия терроризма используется для усиления контроля над населением и мобилизации аппарата подавления в головном офисе транснационального капитала – в США. Не объяснимыми и не объяснёнными остались вопросы о том, как масштабный террористический акт 11 сентября мог быть подготовлен без ведома мощнейших в мире спецслужб. Поэтому террористически угрожающими регионами объявляются те, которые оказываются целью экспансии США, а террористические акты совершаются нередко там и тогда, где и когда это выгодно геополитическим интересам США.

Исламский экстремизм, который объявлен основным врагом США, взращён самой Америкой, афганский талибан, Бен Ладен, Исламское государство созданы спецслужбами США. Исламский радикализм и терроризм финансируется Саудовской Аравией, главным союзником США в арабском мире.  «Арабская весна», инспирированная странами Запада, накрыла несколько арабских стран новой волной терроризма, которая выплеснулась на Европу. Всё это свидетельствует о потере идейных критериев, ослаблении национального духа Америки и Европы, вопреки бравурной риторике лидеров. Таким образом, в террористической акции в США сошлись многие признаки угасания мировой империи в момент наибольшего могущества.

Спецификой глобализации является всеобщая открытость и взаимосвязь, поэтому в распоряжении международного терроризма рано или поздно могут оказаться современные технологии. Традиционный терроризм не угрожал обществу как таковому, не затрагивал его основ. Современный высокотехнологичный терроризм способен спровоцировать системный кризис в странах с развитой информационной структурой, и даже кризис мирового сообщества. К сожалению, если ситуация в мире не изменится коренным образом, тоиспользование террористами оружия массового поражения – только вопрос времени. Это ещё раз свидетельствует: борьба с террором силовыми и технологическими способами может только ограничить его, либо изменить время и место удара. Отложенный террористический акт может оказаться на порядок мощнее предотвращённого. Искоренение терроризма возможно только в измерении идейном, духовном, религиозном.

Таким образом, основой глобального терроризма является современная форма идеомании, спровоцированная экспансией западной цивилизации потребления (основанной, в свою очередь, наидеологической мании глобализации). Терроризм как смертельный вирус цивилизации мутирует, меняет формы для преодоления иммунитета и поражения общественного организма. Террористы ощущают себя носителями великой миссии, не сознавая, что это миссия мирового мора. Их сознание и чувства особо настроены на обнаружение немощей общества для нанесения удара в незащищенные места. Будучи духовными маньяками, террористы в большинстве своём неизлечимы, поэтому бороться с ними можно только их изоляцией и истреблением.

В ответ на рост террора необходимо провести своего рода анамнез – изучение духовной болезни. Опознать «точки поражения», через которые болезнь инъектируется в национально-государственный организм, либо насаждается извне. Затем профилактически и хирургически их обезвреживать. Наряду с этим провести всевозможную духовно-нравственную и общественно-государственную профилактику. Это позволит диагностировать на ранних этапах заражения, спасти множество потенциальных рекрутов идеологической мании и предотвратить многие жертвы террора.

Для успешной борьбы с террористической болезнью необходимо, прежде всего, наращивать иммунитет общества, – его духовное и нравственное здоровье. Обострение национальных, социальных проблем, разложение элит, обездоленность и маргинализация большей части общества готовят почву для терроризма. Провоцирующую атмосферу для терроризма создают повальный нигилизм творческой интеллигенции, десакрализация святынь, разрушение традиций и нравственности, культ растления, насилия, катастрофизма в СМИ, безответственность, порочность и коррумпированность правящего слоя. В периоды разложения традиционной духовности ослабляется духовное здоровье человека и общества, формируется питательная среда для экстремистских идеологий и терроризма. Отсюда следует, что защита религиозной, цивилизационной, культурной, национальной идентичности является основой государственного самосохранения. В свою очередь, такие государственные «реформы» как уменьшение преподавания в школе русского языка и литературы, русской истории, – разрушают национальную безопасность России. Терроризм – это «звонок» о глубоком неблагополучии в обществе, о неразрешённости его важнейших проблем. Причём, социальные и политические проблемы являются следствием проблем нравственных, духовных, религиозных

 

 

НЕГЛОБАЛЬНОСТЬ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

 

 

Объективные глобальные процессы

 

Популярное понятие «глобализация» используется в различных смыслах, в зависимости от того, обозначают ли им объективные планетарные процессы, либо выражают субъективное отношение к ним. Прежде всего, глобализацией называют всемирное распространение культурных, социальных, экономических, финансовых, политических, технологических, информационных механизмов западной цивилизации. Как и во всяком явлении, в нём есть положительные и отрицательные стороны.

Глобализация начинается с насаждения в XIX веке форм западной индустриальной цивилизации по всему миру. На современном этапе постиндустриальной цивилизации и информационного обществакомпьютерные технологии и современные средства связи резко ускоряют общемировую интеграцию по всем направлениям, наделяя процессы предшествующей эпохи новыми качествами и динамикой. С девяностых годов ХХ века начинается третья информационная революция, в которой решающую роль играет глобальная информационная сеть – Интернет, открывший огромному количеству людей во всём мире доступ ко всемирной информации.

В истории человечества первая информационная революция – создание письменности; вторая – изобретение книгопечатания. До появления письменных текстов носителем информации был непосредственно человек: его душа, сознание, память, язык, голос. Каста сказителей состояла из людей, обладающих выдающимися способностями, позволявшими запоминать и излагать, то есть быть носителями огромного пласта устного предания. С появлением письменности носитель информации отчуждается от человека, технология передачи информации становится элементарней (писец не должен обладать выдающимися способностями, письму можно было научить многих) и эффективней. Главную коллизию информационных революций вполне описал Платон. В диалоге «Федр» изобретатель натуральных чисел, геометрии и алфавита Тевт (под именем Тот он был обожествлён у египтян) убеждает фараона ценность алфавита и письменности: «Эта наука, царь, сделает египтян более мудрыми и понятливыми, так как найдено средство для памяти и мудрости». Мудрый же фараон указывает на то, что новизна имеет не только положительные стороны: «Искуснейший Тевт, один способен порождать предметы искусства, а другой – судить, какая в них доля вреда или выгоды для тех, кто будет ими пользоваться. Вот и сейчас ты, отец письмен, из любви к ним придал им прямо противоположное значение. В души научившихся им они вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собой. Стало быть, ты нашёл средство не для памяти, а для припоминания. Ты даёшь учениками мнимую, а не истинную мудрость». Письменная информационная революция глобально преобразила историю и культуру человечества.

Грандиозные изменения привнесены и книгопечатной информационной революцией. Письменный текст отражал индивидуальность создателя (почерк, редактура, вставки, замечания по содержанию текста, ремарки о своих чувствах на полях), то печатный станок унифицирован. Вторая информационная революция вновь предлагает более элементарную но и более эффективную технологию транслирования информации. В смысле затрат человеческого ума, знаний и опыта; писцы – продукт штучный, а изготовление печатных станков можно поставить на поток. В первой информационной революции технологии отчуждаются от человека, во второй – человек как потребитель информации становится более зависимым от них. Контроль над печатной продукцией унифицирован и позволяет манипулировать потреблением информации.

В третьей информационной революции отчуждение и зависимость от информационных технологий на порядок усиливаются. Информационные технологии выходят из-под контроля общества и делают человека зависимым от информационной сферы. Современная информационная революция формируеткоммуникационное единство мира, в котором скорость распространения невиданных объёмов информации намного больше скорости передвижения людей и товаров. Коммуникация людей и народов зависит не от территории и места проживания, а от структуры телекоммуникационных систем. Глобальное информационное пространство преобразует экономическую, политическую, общественную, культурную деятельность. Информационные технологии небывало повышают интенсивность связей между людьми, народами и цивилизациями, предоставляют возможность массового образования. Высокотехнологические средства связи, низкие транспортные расходы и неограниченная торговля создают возможности для свободного перемещения товаров и услуг, складывается единый мировой рынок.

Техносфера увеличивает влияние на людей, а интеллектуальная деятельность приобретает большую власть. Капитал уступает место информации, знаниям, интеллекту. Социальное неравенство теснится неравенством интеллектуальным, увеличивается интеллектуальная эксплуатация. Меняется состав элит: изобретатели в области высоких технологий становятся миллиардерами и теснят представителей традиционного бизнеса, технократы превращаются в основной ведущий слой и определяют политику.Информационная революция существенно меняет механизмы управления обществом и создаёт новые политические структуры. Творческое разрушение обновляет технологии, формы бизнеса и торговли. Глобализация меняет жизнь людей во многих странах мира, ускоряет время и уплотняет пространство, размывает границы, резко интенсифицирует социальные процессы. Строятся информационные дома, проектируются информационные города с учётом требований информационной, а не промышленной и транспортной инфраструктуры. Апологеты глобализации надеются, что в недалёком будущем различные материалы и продукты питания будут создаваться информационными системами из элементов таблицы Менделеева, рассеянных в околоземных пространствах… Кажется, что на наших глазах формируется общество безграничных возможностей, ранее немыслимое – становится возможным. Глобализация распространяет массовую культуру на всю планету, вне зависимости от возраста, пола, вероисповедания, национальности.  С другой стороны, всемирный культурный обмен способствует более сознательной идентификации национальных культур, формирует у народов терпимость, стремление к мирным формам культурной экспансии. Но взаимозависимость народов делает их и взаимоуязвимыми.

Фазовый скачок информационной цивилизации оказался настолько беспрецедентным, что современными цивилизационными средствами невозможно осознать его последствия и перспективы. Глобализация наделила человечество невиданными ресурсами и возможностями, которые, как всегда, используются не только во благо.

 

Экспансия передового меньшинства планеты

 

Естественно, что невиданными возможностями информационной революции воспользовались, прежде всего, новые избранные. Облик современного мироустройства сформирован западной цивилизацией. Мировой цивилизации навязаны западные ценности, формы жизни, языки, экономический уклад, технологии. И не только потому, что они наиболее эффективны. Вследствие этого человечество втянуто в тупики, кризисы и угрозы, которые переживает западный дух. Эти процессы усугубляются тем, что транснационал западного происхождения паразитирует на объективных глобальных тенденциях, на глобалистской энергетике, использует достижения глобализации и ресурсы развитых стран для всемирной экспансии, – установлениянового мирового порядка.

Головным субъектом глобалистской экспансии является Федеральная резервная система США, в которую входят инвестиционные банки Уолл-Стрита. Большая часть транснационального бизнеса и транснациональных корпораций, несмотря на конкуренцию интересов, объединены общимглобализационным проектом. Большинство западных международных организаций и структур являются своего рода приводными ремнями глобалистского интернационала, штабами международного капитала:Всемирный банк, Международный валютный фонд (МВФ), Всемирная торговая организация (ВТО), бюрократия международных организаций, политические интернационалы, элитные клубы (Давосский форум), международные фонды, неправительственные организации, в частности, клуб доминирующих государств мирового управления – большая семерка.

Транснациональная олигархия превратила США в планетарный офис глобальной империи, ресурсы и инфраструктура которого в первую очередь подчинены насаждению нового мирового порядка: доллар превращён в мировую валюту, Пентагон –мировой жандарм, Голливуд – конвейер мировой культуры, университеты – фабрики мировых мозгов. В США концентрируется основной финансовый, технологический и интеллектуальный капитал планеты, ширится технологический разрыв между транснациональным офисом и остальным миром. Поэтому особое внимание в США уделяется разработке метатехнологий, которые защищены от конкуренции. (Сетевой компьютер, который предоставляет всю информацию пользователей, а также возможность эффективно влиять на них. Технологии связи позволяют перехватывать все телефонные сообщения по всему миру. Организационно-информационные технологии нацелены на скрытое эффективное изменение ситуации в других странах).

Западная Европа является вторым эшелоном, азиатские индустриальные страны – третьим эшелономглобалистской экспансии. На глобалистском плацдарме существуют свои противоречия, борьба интересов, соперничество в распределении ролей, но в противостоянии остальному миру руководящий слой индустриальных стран объединён общими интересами. На плацдарме глобализации строится открытое общество за закрытыми границами. Первый мир противостоит странам периферии. Насаждаемая по всему миру политика неолиберального глобализма нацелена на подавление экономических и политических конкурентов. Огромные ресурсы направлены на уменьшение влияния и подчинение национальных государств, на утверждение в мире правил, выгодных транснациональным структурам, на насаждение масскультуры и цивилизации потребления, подавляющие суверенитет и волю народов.

«Мировой капитал создаёт в странах не-Запада плацдармы для своего бизнеса, каналы, по которым перекачиваются сырьё, материальные, финансовые и интеллектуальные ресурсы этих государств. “Третьему миру” при этом уготована роль буферной зоны для сброса кризисов «первого мира»… Главным средством управления другими обществами является детально разработанная и апробированная система манипулирования массами. И здесь пропагандистские шаблоны европоцентризма… “демократия”, “либеральная экономика”, “открытое общество”, “плюрализм”, “права человека” и прочее – раскручены, растиражированы, запущены в работу. Таким образом, конструирование глобального мира имеет совершенно определённые цели – это не только ограбление мировой периферии, но и духовная власть над ней. Глобальный мир – это зависимый мир, подчинённый мировому капиталу» (Н.Я. Лактионова).

В середине девяностых годов разработана новая концепция управления миром: США могут сохранить лидерство только при глобализации всей планеты. Ключевым в новой стратегии доминирования является тезис: разобщённость представляет опасность; то есть, всякая самостоятельность, независимость стран и народов представляется опасной для системы управления миром. Глобализация должна насаждать новый мировой порядок – транзит демократии, унифицированные нормы, формы поведения, встраивающие страны в единый механизм, подконтрольный глобалистскому транснационалу. Жак Аттали характеризует современность как цивилизацию кочевников, которой необходимы неограниченное перемещение финансовых и трудовых ресурсов в масштабах планеты. Современный успешный человек должен лишиться всякой идентичности, кроме профессиональной; поэтому религиозная, культурная, национальная, семейная и даже половая идентичность всячески разрушаются. «Глобальная атомизация человечества… атомизация на службе глобализации. Распад традиционных связей для загнания рабсилы в новую глобальную сеть» (диакон Андрей Кураев). Эффективно манипулировать можно только теми странами и народами, которые вполне воспримут такого рода глобализацию. Остальную часть человечества необходимо колонизировать, в том числе и с применением военной силы. Бедные страны, то есть большая часть человечества, представляет собойнеинтегрированную брешь, озоновую дыру глобализации, через которую в цивилизованный мир прорывается зло и ненависть. Глобализация и должна служить сокращению или полному устранению Бреши для установления полного контроля США на планете.

Расистский по своей сути новый миропорядок можно установить только силой. «Это мировая гражданская война, разделяющая экспроприируемых и экспроприаторов. В этом – ключ к объяснению и самого характера войны, и сопутствующих ей “символических репрессий” – расчеловечивание жертв агрессии, выводимых за рамки цивилизованного отношения» (А.С. Панарин). Естественно, что отверженноебольшинство человечества всё больше и всё более радикальными средствами сопротивляется насаждениюнового мирового порядка. «Тяжёлая демографическая ситуация лишь усилит энергию революционного взрыва и агрессивность возникающих в результате авторитарных и тоталитарных режимов Юга. Это чревато «революционным походом» на Север против богатой Европы и Америки, что приведёт к росту авторитарных тенденций в западных государствах. Победа такого похода может отбросить мир назад на века» (А.В. Шубин).

Средства колонизации мира оттачиваются на практике. Все нынешние и ближайшие войны по преимуществу обусловлены потребностями глобалистской экспансии. Поэтому главные направления геополитики США совпадают с зонами добычи и транзита энергоносителей. Страны, не имеющие ядерного оружия, бесцеремонно подавляются военной силой (Югославия, Ирак). США напали на Ирак не для его разоружения и изъятия оружия массового поражения (которого там не было), не во имя глобальной войны с террористами (которых в Ираке не было, и которые туда устремились со всего мира), а для того, чтоб поставить под контроль государство, обладающее большими ресурсами и опасно неподдающееся глобализации. Поэтому же на очереди Иран. Иракская война позволяет укрепить инфраструктуру США – офиса глобализации. Контроль над сбытом иракской нефти нужен для того, чтобы цены на нефть и расчёты по всем нефтяным контрактам и далее выражались не в евро, а в мировой валюте – долларах; чтобы основным местом, где деньги превращаются в капитал, оставался Уолл-стрит. Подобные войны экспортируют кризис – дестабилизируют ситуацию в различных регионах мира, оставляя США привлекательным центром для капитала. Когда прямое военное вмешательство небезопасно для США, контроль устанавливается через информационные технологии (бархатные революции в Грузии, на Украине, в Киргизии). Субъект глобализации насаждает нестабильность и хаос в большинстве регионов планеты, а также сталкивает между собой различные государства и цивилизации (коалиция борьбы с плохим исламом), – как инструменты завоевания и удержания глобального господства.

Формы и средства четвёртой мировой войны радикализируются на глазах. Необходимо признать, что возрастает угроза взаимного использования ядерных, биологических, химических средств борьбы. Подобное развитие событий приведёт к крушению США как мировой державы и Западного мира, ибо ожиревшее общество и зыбкая инфраструктура сверхпотребления не позволят выдержать катастрофических испытаний. Не смотря на звездную болезнь всемогущества, лидеры золотого миллиарда сознают угрозу взаимного истребления и постараются навязать выигрышные для себя формы борьбы. Транснациональные стратеги рассчитывают на победу, основанную на новейших технологиях. С одной стороны, информационные технологии позволяют создавать средства эффективного манипулирования людьми и народами. С другой стороны, сверхэффективные вооружения и снаряжение, а также созданный с помощью генной инженерии новый тип солдата, – предоставят фантастические возможности для подавления любого противника. Но научно-технические разработки средств войны рано или поздно выходят из-под контроля, что грозит появлением непредвиденных неуправляемых феноменов, по сравнению с которыми современные представления о киборгах покажутся детскими фантазиями. К тому же технические достижения рано или поздно оказываются доступными противнику. Победителей и в этом случае не будет, война мирового гегемона с большинством человечества – путь к самоистреблению.

 

 

Глобалистская и антиглобалистская идеология

 

Апологеты глобализации преисполнены цивилизационного энтузиазма, навязывая человечеству унифицированные ценности и формы жизни. Их титаническая гордыня приводит к утверждениям, что глобализация порождает космическое сознание, призванное осмыслить не только планетарные процессы, но и процессы вселенной. При этом, идеологемы объективной глобализации оказываются романтическими вкраплениями в апологию сценария мирового господства.

Реформаторское крыло антиглобализма достаточно адекватно критикует пороки и опасности глобалистской экспансии, разрабатывает различные формы лечения западной общественно-экономической системы. Большинство из предлагаемых антиглобалистских концепций утопично, ибо предлагают те или иные виды цивилизационного отката, возврата к предшествующим социально-экономическим формам. Наиболее плодотворной инициативой антиглобалистского движения является борьба за общественный контроль над деятельностью ТНК и международных финансовых институтов. Но ни одна антиглобалистская идеология не способна глобально осознать процессы глобализации, и, следовательно, предложить достойную альтернативу.Революционные противники глобализации, как правило, не отделяют объективные процессы всемирной интеграции от тоталитарных форм наведения нового мирового порядка. Поэтому для них глобализация оказывается новой формой мирового зла, подлежащей полному уничтожению. Лозунг всех революционеров: разрушить, убить и поделить. При этом нередко мистифицируются и демонизируются реальные процессы и субъекты, которым приписываются мифические значения и функции. Экстремистская форма идеологии антиглобализма – глобофобия – дискредитирует здравую критику глобализации, поэтому служит провокационным орудием глобалистской экспансии.

 

 

 

Проблемы плацдарма глобализации

 

Объективные процессы глобализации, в сочетании с паразитирующей на них глобализаторской политикой, обостряют старые и ставят новые проблемы выживания человечества, сохранения жизни на Земле. Эпохальные угрозы распространяются и на развитые страны – на золотой миллиард. Помимо этого, вэпицентре глобализации возникают собственные проблемы.

Мировая долларовая финансовая пирамида грозит большим финансовым взрывом. Для укрепления позиций Уолл-Стрита как основного места, где деньги превращаются в капитал, провоцируются конфликты,экспортируются кризисы, политически и экономически дестабилизируется весь мир (в том числе и в страны золотого миллиарда), предпринимаются разнообразные силовые акции, начинаются войны. Наглобализаторском плацдарме растёт конкуренция различных версий глобализации и различных моделей управления миром. В мировой глобальной элите сложились две группировки, выражающие различные модели отстраивания плацдарма глобализации. «Неоконсерваторы при прочих равных условиях стремятся к усилению национально-государственной субъектности, социал-либералы предпочитают прозрачность государственных границ и государственных структур для управления извне, из транснациональных центров. Неоконсерваторы склонны разрушать низовые социальные нерыночные отношения и укреплять бюрократическую машину национального государства. Социал-либералы предпочитают укреплять глобальные вненациональные структуры управления и более терпимы к остаткам социального государства» (А.В. Шубин).

Процессы глобализации идут различными темпами в США, в Европе и в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Глобалистская экспансия неоднозначно воспринимается в развитых странах. Отстающие и проигравшие возникают и в пределах золотого миллиарда, что способствует росту напряжения в НАТО. Мировая олигархия становится всё более интернациональной. Обостряются конфликты между транснациональными корпорациями и правительствами, между глобалистскими и национальными элитами западных стран. Транснациональные структуры и международная бюрократия усиливают контроль над жизнью развитых стран, урезая права, свободы и уровень жизни западного общества, уменьшая роль государства в регулировании экономики, финансовых потоков, информации (дегосударственизация). Так что и населению стран золотого миллиарда глобальная экспансия грозит далеко не золотыми перспективами. Если всё будет развиваться в том же направлении, то не исключена возможность сценария, когда: мировой транснационал может пожертвовать отработанными инфраструктурами США и создать «офисный» центр глобализации в другом месте планеты.

Очевиден духовный и творческий кризис западной цивилизации. Для поддержания высокого уровня инфраструктуры в колонии-офисе – в США вкачиваются финансовые, человеческие, интеллектуальные, технологические ресурсы со всего мира (в американских университетах русские профессора преподают китайским студентам). Наряду с распространением по миру западных ценностей и американизации, в западные страны вливаются другие ценности и образ жизни. Современные достижения американского духа ограничены потребительскими ценностями. Западные страны периодически потрясают уличные беспорядки в слишком жестоких для цивилизованного общества формах. Набирает силу и становится агрессивнее движение антиглобалистов. Западное общество расколото, культурная элита озлоблено фрондирует по отношению к финансовой и политической элите. В слоях элиты, которые формируют общественное мнение, распространены нигилистические настроения, девальвируются традиционные западные ценности, разлагается «буржуазная» мораль. Борьба за «политкорректность» по отношению к деструктивным идеям и элементам, за равенство религий, идеологий, искусств, рас и народов привела к чрезмерному влиянию на общественное мнение маргинальных групп – национальных, социальных и сексуальных меньшинств.

Правящие слои отделяются от общества: не участвуют в общественной жизни, стремятся дерегулировать государственность, уменьшить свою подотчетность, увести свои активы в оффшоры, уйти от налогов, размыть представления о финансовых преступлениях. В США невозможно узнать, кто владеет транснациональными корпорациями с оборотами в триллионы долларов. Меньше государства – больше транснациональных корпораций, государство вытесняется корпорациями. Приватизация государства ведёт к декриминализации коррупции, коррупция становится легальной.

Из-за угасания национального духа и падения рождаемости западноевропейские страны подвержены массовой миграции из Азии, Африки и арабских стран. Большинство эмигрантов не переплавляется вэтническом котле, а создаёт ареалы традиционного кланового общества, чуждые западному индивидуалистическому и демократическому обществу.  Мультикультурализм фрагментирует и разлагает западное общество, уже сейчас порождая новые кризисы. В обозримом будущем большинство населения западных стран будет состоять из мигрантов и их потомков. Через двадцать лет и в США большая часть населения будет афроамериканцами и латиноамериканцами. Это обостряет вопрос о идентификации и исторической роли западно-христианской культуры и цивилизации.

Защищаясь от террористической угрозы, западная цивилизация вынуждена отказываться от фундаментальных ценностей, ограничивать свободу личности, – главное завоевание Запада за последние три века. Отступая от своей системы ценностей, Европа переживает кризис идентичности, выход из которого чреват тоталитаризмом (подобно трансформации Веймарской республики в Германии в фашизм).

История вершиться не стратегическими решениями мирового правительства или мировых гегемонов, не тайными соглашениями элит или спецслужб. История представляет собой арену бесконечной борьбы, в которой непрерывно меняются субъекты действия и доминирования, их цели, союзники и противники. В пределах мира сего не может быть полных и окончательных побед. Поэтому мировое будущее явит иной облик, чем строят глобализаторы или видят обречённые. Как это было неоднократно, на пике цивилизационного успеха и энтузиазма ход истории внезапно изменится настолько, что последние станут первыми.

 

Демографический взрыв

 

Население Земли растёт ускоряющимися темпами, ближайшие десятилетия увеличится вдвое, из-за чего вскоре большинство будет лишено условий выживания, питания, здоровья, образования. 95% прироста населения в мире приходится на беднейшие регионы, что усиливает противостояние между развитыми странами и остальным миром. Кроме того, растущий дефицит жизненных ресурсов дестабилизирует ситуацию в странах с высоким приростом населения, что принуждает их к ужесточению государственных режимов и стимулирует радикализм в обществе.

Государства-лидеры, не способные предложить решения мировой демографической проблемы, приступили к насаждению нового мирового порядка. Так как ресурсов планеты хватит на поддержание высокого уровня жизни только стран золотого миллиарда, то абсолютное большинство населения Земли –мировой периферии – приговорено к деградации и вымиранию. Мировая коммуна с лицом, припудренным демократией, представляет собой социальную утопию, антихристианский хилиазм – тысячелетнее натуралистическое царство на земле. Попытки реализации глобальной утопии грозят глобальными потрясениями. Человечество как единый организм живо многообразием народов, культур, цивилизаций, языков и стилей жизни. Однополярный мир, который подавляет большинство жителей планеты, – неустойчив, нежизнеспособен, и будет рано или поздно отторгнут в стремлении человечества к самосохранению.

 

Социальные катаклизмы

 

Современное общество подвержено постоянному воздействию глобальных факторов, которые кардинально меняют жизнь в пределах одного поколения. Глобализация ускоряет темп творческого разрушения, люди и общество в целом не успевают адаптироваться к новым формам жизни; новое не прорастает органично из существующего, но взрывает социум; новые идеалы и ценности не оппонируют традиционным, но вымарывают их из действительности. Вследствие этого инновации воспринимаются не как естественные, закономерные, а как катастрофические.

С другой стороны, новые проблемы по инерции пытаются решать с помощью устаревших средств и концепций, что неплодотворно и порождает состояние безысходности. В результате этого социальное напряжение и катастрофы назревают в тех измерениях, где общество не привыкло их ждать. Век тревогипошатнул социальные устои в большинстве стран, даже вполне благополучных.

 

Размывание государств и столкновение цивилизаций

 

Информационная революция обесценивает многие традиционные механизмы государственного управления (выборы, налогообложение, лицензирование). Для сохранения государственности ищутся новые формы управления обществом и создаются новые международные структуры управления. В этих условиях малые нации расстаются с некоторыми функциями этнического государства (восточно-европейские, прибалтийские страны). Пытаясь сохранить свою государственность, крупные нации вынуждены радикально менять политику и государственное управление, что ведёт к изменению национальных ценностей, приоритетов и целей.

Мировая информационная сеть способствует непосредственному динамичному соприкосновению, объединению и спутыванию различных культур, мировоззрений, традиций, что обостряет конфликты между ними. Информационная и культурная экспансия Запада угрожает идентичности многих народов, что усиливает социально-политическую напряжённость в мировой деревне,провоцирует национальный и религиозный фундаментализм, экстремизм, этнический сепаратизм, ксенофобию, терроризм.  Разложение государств, размывание национальной идентичности усиливает роль цивилизационной идентичности, что порождает новые конфликты, столкновения цивилизаций. Углубление пропасти между цивилизованным миром и беднейшим большинством человечества обостряет угрозы для Запада.

Помимо проблем межцивилизационных отношений, порожденных объективными глобальными процессами, более острые проблемы порождает глобальное насаждение нового мирового порядка.Однополярный мир означает не только гегемонию США, но полный контроль планеты транснациональным капиталом. Силовые операции США, игнорирующие мнение мирового сообщества, взрывают зыбкий международный порядок. Глобальная «гуманитарная» интервенцияпопирает вековечные идеалы и ценности большинства народов, что отзывается в них крайне болезненно. Отверженные цивилизации, не имея ресурсов сопротивляться западной экспансии на легальном поле, становятся источником антизападного экстремизма и терроризма.

Доминирующая в современном мире западно-христианская цивилизация переживает крушение. На всемирную повестку дня выходит проблема: либо одна из современных цивилизаций приобретет общемировой характер, либо сложится унифицированная глобальная цивилизация? Любой из вариантов в свою очередь несёт всеобщие изменения и катаклизмы.

 

Экспансия массовой культуры

 

Глобализация усилила всемирное распространение западных ценностей, преимущественно идеалов американизма. США стали сверхдержавой массовой культуры. Глобализация служит насаждению в мире культурных (по существу – антикультурных) голливудских стандартов, калифорнийского идеала жизни, представляющего собой апологию духовной деградации. «Сталин хотел всемогущества, а Микки Маусу удалось стать вездесущим… Дисней-колонизация глобальной культуры покоится на феномене столь же древнем, как и сама цивилизация: на соперничестве между трудным и лёгким, медленным и быстрым, сложным и простым. Первый член в каждом из этих противопоставлений связан с удивительными достижениями культуры, тогда как второй соответствует нашей апатии, усталости и тяге к расслаблению. Disney, McDonalds^,,s и MTV рассчитаны именно на удовлетворение стремления к лёгкому, быстрому и простому…Голливуд – это международный генератор важнейшего сырья дляпостматериализма…Усилители с обратной связью всё более повышают степень глобального единообразия…Логическим конечным продуктом в области культуры стал бы монотонный американский «визг» по всему миру» (Г.П. Мартин, Х. Шуман).

Глобализм не способен на партнерство и диалог культур, всякая иная культура с позиций абстрактныхобщечеловеческих ценностей воспринимается как никчемность. Глобалистскаяидеология постмодернизма, утверждая эпоху непрерывных поисков новизны, легализует всеобщее смешение всего со всем, преодоление всех существующих барьеров, отказ от традиционных ценностей. Недействительными признаются прежние гражданские, государственные и национальные образования. Всеобщая перемена низвергает не только традиционные, но и все существующие устои и авторитеты. Бытие в глобализаторской картине мира рассыпалось, поплыло: «Время прекратилось, пространство исчезло. Мы теперь живём во всемирной деревне… в единовременном происшествии» (Маршалл Маклюэн). Человек уже не самостоятельная и ответственная личность, а точка исчезновения, через которую протекает агрессивный информационный поток. В глобальном информационном поле доминируют сообщения о всеобщей нестабильности: о войнах, бунтах, убийствах, катастрофах, инфляции, преступности, надругательстве, растлении, разврате… Упорядоченное, традиционное, высокоценное – профанируется, девальвируется. Общество как согласованного единства индивидуальных точек зрения превращается в безличную массу, требующую хлеба и зрелищ.

Культурная глобализация примитивизирует мировоззрение, вымарывает из сознания высокую духовность. Насильственно нивелируя национальные культуры, неолиберальная глобализация не объединяет человечество, а вносит новые разъединения. Примитивная манипуляция обществом, низкий уровень культуры, духовности и нравственности стимулируют агрессивные взаимоотношения людей и народов. Поэтому в глобализированном мире конкуренция и соперничество вырождаются во взаимную агрессию. В прошлом бесчеловечная жестокость была ограничена в пространстве и во времени (войны, кровавые режимы фашизма, сталинизма, красных кхмеров), сейчас непредставимые бесчинства могут вспыхнуть в любой момент в любом месте планеты. Глобалистская интеграция насаждает мегаобщество, находящееся в состоянии борьбы всех против всех. С другой стороны, унифицированная глобальная культура связывает национальные элиты общими интересами, отторгая их от национальных культур, превращая их в пятые колоннытранснационала в собственных странах.

 

Экологические угрозы

 

Глобализация не способствует позитивным изменениям в защите и сохранении окружающей среды. Агрессивная деятельность транснациональных корпораций обострила проблемы обеспечения водой, топливом, сырьевыми ресурсами. Загрязнение окружающей среды, истощение природных ресурсов несёт возрастающую угрозу существованию человечества. Масштаб влияния человека на природу сопоставим с масштабами самих природных процессов, отчего исчерпывается экологическая прочность планеты. Окружающая среда уже не способна поглощать и гасить человеческое воздействие, природа всё больше отвечает на активность людей катастрофическими реакциями.

Инерция развития человечества направлена на самоистребление, ибо антропогенная нагрузка на биосферу приближается к предельно допустимой. Осознание этого побуждает к поискам новых форм энергии. Становится очевидным, что дальнейшее существование человечества возможно при изменении направления развития цивилизации. При этом существующие альтернативы мышлению глобалистского энтузиазма(экологическое мышление, концепция устойчивого развития, добровольное ограничение потребления, приоритет качественных характеристик в жизни человека) оказываются паллиативами, предлагающими эфемерный выход.

В основе искусственно созданной человеком техносферы заложены его творческие идеи, поэтому в техносфере запечатлено понимание человеком себя, его отношение к Богу и к природе. Нынешняя искусственная или вторая природа нацелена на увеличении хаоса (энтропии) в природе. Глобальный антагонизм техносферы с биосферой выражает, прежде всего, глобальный духовный кризис, отражает потерю подлинных жизненных ориентиров человечества в своём доме бытия.

 

 

Экономическая дезинтеграция

 

Мировое богатство не перераспределяется в пользу бедных народов, а концентрируется в постиндустриальных странах. В странах золотого миллиарда живёт 17% населения Земли и потребляется 70% всех мировых ресурсов. Более половины из ста крупнейших экономик мира представляют транснациональные корпорации. Около четырехсот миллиардеров владеет богатством, сопоставимом с состоянием половины населения Земли. За пределами стран золотого миллиарда через приводные ремни Всемирного банка, МВФ, ВТО «Они строят мир, в котором все общественные службы действуют во благо частных корпораций, все товары и услуги для местного потребления импортируются из-за границы и оплачиваются в валюте, занятой в иностранных банках. В то же время все продуктивные мощности и природные ресурсы находятся в собственности и управлении глобальных корпораций, работающих на экспорт с целью стимулирования внешнеторгового обмена, необходимого для погашения иностранных займов. Этот экономический абсурд является мечтой глобальных финансистов и корпораций. И это совсем не то, о чём мечтает большинство населения Земли» (Дэвид Кортен). Действия Всемирного банка увеличивают задолженность слаборазвитых стран. МВФ вынуждает их отменять контроль за потоками денег и товаров через границы, что ведёт к разрушению национальных экономик, задолженности и нестабильности стран. ВТО ограждает транснациональные корпорации и финансовый капитал от контроля национальных правительств.

С середины девяностых годов ХХ века благодаря развитию высоких технологий и возможностям глобализации развитые страны преодолели зависимость от поставок сырья и энергии, а также стали крупнейшими поставщиками продовольствия на мировой рынок. Постиндустриальный мир обретает большую независимость от мировой экономики, отрывается от развивающихся и новых индустриальных стран. Поскольку ресурсов планеты всем не хватит, мировая периферия рассматривается как помеха для поступательного развития. Для прикрытия неизбежной экспансии стран золотого миллиарда формулируется концепция однополюсного мира, которая декларируется как справедливая или даже идеальная модель миропорядка.

Теоретики глобализации прагматически оценивают наступающую экономическую эру через формулу 20:80. Вскоре для функционирования мировой экономики будет достаточно 20% населения, остальные 80% обречены на деградацию. В странах золотого миллиарда проживает 20% населения планеты, владеющие более 80% мирового валового продукта, более 80% мировой торговли и 85% сбережений на внутренних счётах. В странах золотого миллиарда пятая часть населения будет вести полноценную жизнь, остальные будут принуждены к адаптации путём самоограничения.

Глобализация разводит экономические «ножницы» между Севером и Югом, развитыми и бедными странами. Странам мировой периферии навязывается экономический курс, ведущий к краху. Современные информационные технологии позволяют мгновенно перебрасывать мощные финансовые ресурсы, обрушивая национальные рынки, спекулируя и создавая огромные состояния. Сверхскоростной капитализм с турбонаддувом – турбокапитализм позволяет делать деньги, не осуществляя действий в материальной сфере. Современная мировая финансовая система – «Это своеобразная перевернутая пирамида. Узкое её основание – финансы, обслуживающие реальный сектор или поток товарных благ. На их долю сейчас приходится не более 10-12 процентов от общего оборота мировых финансовых ресурсов. Весь остальной денежный капитал находится в свободном плавании, не имеет реального материального наполнения. Это рынок, где деньги делают деньги, то есть рынок игроков в рулетку» (Д.С. Львов). Если в XIX веке объём материальных активов был больше финансовых, то ныне материальные активы составляют сотые доли процентов по отношению к финансовым активам. Непрерывно надувающийся виртуальный финансовый пузырь рано или поздно лопнет, развалив мировую экономику. При этом всем странам будет не легко, но катастрофа постигнет зоны сверхпотребления – США и Западную Европу.

Расширяется сфера свободы для капитала, при этом ограничиваются свободы личности. Мировые финансы сосредоточены в США как главном офисе транснациональных корпораций. Финансовая глобализация оказывается очередной формой американизации всего мира. Вашингтонский консенсус – пакет полулегальных соглашений, заключённых в восьмидесятые годы между Министерством финансов США, МВФ и Всемирным банком, учредил механизм экономической глобализации как унифицирования экономики всех стран в угоду транснациональному капиталу. Всем странам за пределами золотого миллиарда навязывается экономический курс, разрушающий экономический суверенитет государств и подчиняющий контролю виртуального наднационального капитала Уолл-Стрита. «Мировая финансовая система превратилась, по существу, в глобальный спекулятивный конгломерат, функционирующий не в интересах развития национальных экономик, роста промышленного производства и уровня жизни людей, а в интересах укрепления позиций стран золотого миллиарда. Это раковая опухоль на живой ткани мировой экономики»(Д.С. Львов). Мировая экономика превращается в хаотический транснациональный поток капитала, в котором финансовая сфера эмансипировалась от реальной сферы. ТНК ввергли человечество в форму дикого капитализма (турбокапитализма) в мировом масштабе.

Транснациональный капитал действует по законам мирового рынка, или беззаконию, для которого этот рынок предоставляет невиданные возможности. «Сейчас нет ни идеологии, ни поп-культуры, ни международной организации, ни даже экологических проблем, которые связывали бы страны мира более тесно, нежели электронная сеть глобальных денежных машин банков, страховых компаний и инвестиционных фондов… В своей работе охотники за прибылью перемещаются со скоростью света в глобальной сети данных со многими ответвлениями, в этакой электронной Утопии, ещё более замысловатой, чем сложные математические расчёты, лежащие в основе индивидуальных сделок» (Г.П. Мартин, Х. Шуманн).

Новые хозяева планеты – мировая финансовая элита ведёт себя в духе первоначального капитализма вполне хищнически: «Глобальным борцовским броском новый Интернационал капитала переворачивает с ног на голову целые страны и социальные порядки… Глобальная экономическая интеграция не является естественным процессом: она сознательно продвигается целенаправленной политикой…Когда исчезла угроза диктатуры пролетариата, все силы были брошены на построение диктатуры всемирного рынка… Глобализация оказывается западнёй для самой демократии… Отторгнутые отвечают отторжением… Мир большей частью мутирует в люмпен-планету, львиная доля богатства которой сосредоточена в мегаполисах с мегатрущобами, где миллиарды человек влачат жалкое существование»(Г.П. Мартин, Х. Шуманн).

Вместе с тем, мировое информационное пространство позволяет народам оценить степень поляризации – богатства Центра и бедности мировой Периферии, что создаёт взрывоопасную ситуацию во многих регионах и в мире в целом. Сложившаяся модель экономической глобализации чревата стагнацией, ибо отвергает альтернативные варианты развития в мировом масштабе, а также подавляет развитие национальных экономик. За последние десятилетия ухудшаются условия стимулирования новых изобретений. Не случайно последний принципиально новый товар на потребительском рынке – это персональный компьютер, всё последующее представляет собой усовершенствование и развитие уже существующего. С тех пор принципиально нового человечество ничего не изобрело. «Глобальная суицидальная экономика» (Дэвид Кортен) перекрывает перспективы и для собственного развития.

 

Мировой терроризм

 

Зародившийся в XIX веке терроризм Нового и Новейшего времени приобретает глобальный характер. При этом количество людей, профессионально задействованных в терроре во всём мире, не увеличилось на порядки (их счёт идёт на тысячи). Как и прежде, террористы в большинстве своём являются представителями среднего класса, либо из богатейших семей, они, как правило, хорошо образованы. Вопреки распространённому мнению, обездоленность сама по себе не порождает терроризм, и нынешние террористы не борются за социальное равенство. Можно вычленить набор психологических и интеллектуальных характеристик, обладатели которых генетически склонны к маргинальности, к предельной протестности, к радикализму, что делает их подходящими для вербовки террористов. Во всяком обществе всегда наличествует определённая часть, не способная адекватно адаптироваться в жизни. Можно выделить цивилизационные факторы, провоцирующие рост радикализма в обществе. Но основным является феномен гибели богов: когда в сознании общества обесценивается традиционная культура и нравственность, когда низвергаются авторитет и защитные функции государства, тогда количество духовно больных людей резко увеличивается, а у изначально ущербных резко возрастает агрессивность.

Как и прежде, террористы – это люди, по тем или иным причинам выпавшие из традиционной культуры и социума, не сумевшие органично адаптироваться в цивилизационно чуждой среде, объединившиеся в тесные дружеские союзы в противостоянии враждебному окружению. В дореволюционной России террористы – это представители радикальной интеллигенции, оторванной от традиционной русской культуры и взращённой наиллюзиях русского Запада (орден русской интеллигенции). Большинство современных международных террористов – выходцы из исламских диаспор западных стран, не сумевшие встроиться в западное общество. Этот фактор оказывается одной из причин придания терроризму международного характера.

Как правило, террористы рекрутируются из психически здоровых людей, но они заболевают духовно, идейно, и как следствие – нравственно. Во все времена террористическое сообщество – это орден идейных маньяков. Идейная мания заразительна, как и большинство болезней. В периоды разложения традиционной духовности ослабляется духовное здоровье человека, формируется питательная среда для экстремистских идеологий. В XIX и начале ХХ века террористы насаждали анархистскую, радикально социалистическую или коммунистическую утопию. В настоящее время наиболее распространённой в мире идеологией терроризма является радикальный исламизм, противостоящий транснациональной экспансии, своего рода анти-крестовый поход. Основной мобилизующей силой, толкающей многих людей в разных концах земного шара в чёрную дыру мирового террора является исламская идеологическая мания: объединение всех мусульманских стран в единый халифат, создание исламских халифатов в Европе, на территории России; главное же – не только борьба с западными странами, но создание всемирного халифата. Поистине глобальный ответ глобализации. Эта утопия оказалась подходящей для радикальных слоёв исламской диаспоры в западных странах. Свидетельством того, что терроризм основывается не на материальных мотивах, а на идеалах, является феномен мучеников-шахидов. Готовность смертника пожертвовать собой ради интересов группы единомышленников, во имя идеалов, обличающих пороки разложившегося западного общества, – это тотальная форма идеализма, идеализма ложного, утопического.

Терроризм всегда одевался в различные одежды. В международном терроризме аккумулируются сегодняшние проблемы, он использует все достижения глобализации. Всемирное распространение терроризм получает с помощью глобальной информационной сети, которая позволяет доносить до мировой общественности действия и манифесты немногочисленных радикальных групп. Ныне у мирового терроризма нет общего руководящего ядра, существующие центры регулярно подвергаются разгрому, между террористическими операциями нет координации, а группы не обязательно связаны между собой. Но Интернет наполнен террористическими манифестами, рецептами изготовления и применения современных террористических средств, отчётами об удачных операциях. Лидеры терроризма по преимуществу не организуют теракты, а пишут призывы и манифесты. У многочисленных анонимных сторонников в огромном мире это находит отклик, – так формируется сетевая организация глобального террора. Теракты в Мадриде совершили люди, не связанные с Алькаидой, но они прочитали в Интернете манифест об иракском джихаде и устроили взрывы перед выборами для того, чтобы добиться смены правительства в Испании, – и добились. Потворствует глобальному террору безволие и трусость лидеров западных стран, так же как отсутствие государственной воли и некомпетентность российских властей.

Невозможно установить какие-либо преграды распространению терроризма через Интернет. Но Всемирную паутину можно и должно использовать для противопоставления инфернальной утопииподлинно позитивного пассионарного мировоззрения. Все средства коммуникации, в том числе мировая информационная сеть должны использоваться для установления конструктивных контактов и взаимодействия органичных элит и духовных вождей стран исламской и христианской цивилизаций.

Террористов используют в своих интересах разнообразные силы. Бизнес и политический истеблишмент исламских стран финансово стимулирует антизападную и антиамериканскую направленность террористических групп, пытаясь перевести фундаменталистскую энергетику из своих стран во вне. Исламские фундаменталисты стремятся навязать террористическим группировкам свою идеологию (борьбу за мировой халифат или Салафитское государство), направить террор против врагов радикального исламизма. Наркокартели ловят рыбку в мутной воде. Спецслужбы солидных государств и структуры транснационального капитала для борьбы с конкурентами не гнушаются поддержкой террористических групп, а также распространением радикальных идеологий. Так терроризм становится международным фактором. Выйдя на мировую арену, террористы внедряются в болевые точки различных стран, переориентируя местные конфликты на фундаменталистскую утопию. Международные террористические группы оказываются проводниками интересов разнообразных политических сил, спецслужб, наркокартелей. Преступно глупые действия ельцинского режима заварили чеченский котёл, после чего исламский джихад радикализирует и выводит в новое измерение трагическую ситуацию на Кавказе. В исламской утопии Россия рассматривается как ответвление прогнившей западной цивилизации, а Кавказско-Поволжские республики – как территории будущего исламского халифата.

Поистине глобальным терроризм делает заказ на терроризм глобализаторов. Мифологизация международного терроризма используется для оправдания экспансии и установления контроля над геостратегическими территориями планеты. Не случайно области «террористической угрозы» для США совпадают с регионами, в которых сосредоточены дефицитные стратегические ресурсы. И не случайно Ирак был захвачен под аккомпанемент утверждений об оружии массового поражения (которого там не оказалось) и об угрозе терроризма (который расцвёл в стране после вторжения США). Фобия терроризма используется для возрастания контроля над населением и мобилизации аппарата подавления в головном офисе – в США. Не случайно необъяснимыми и не объяснёнными остались вопросы о том, как масштабный террористический акт 11 сентября мог быть подготовлен без ведома мощнейших в мире спецслужб. Поэтому террористически угрожающими регионами объявляются те, которые оказываются целью экспансии США, а террористические акты совершаются, как правило, там и тогда, где и когда это выгодно геополитическим интересам США. Спецслужбы США не обязательно организуют теракты, но они влияют в собственных интересах на идеологию и практику международного терроризма.

Глобальный терроризм питается болезненным протестом против западного образа жизни. Внутри западного общества периодически вызревают радикальные акции, которые носят различный идейный характер, но направлены к одной цели – потрясению основ общества: от красных бригад в Германии, ложи в Италии, сепаратистов Ирландии и Испании, до кровавых религиозных сект (Аум-Сенрикё) и перманентного отстрела соотечественников американскими гражданами и даже школьниками. Буревестником грядущей катастрофы цивилизации потребления явились апокалиптические события 11 сентября 2001 года в США. Этот бесчеловечный террористический акт ничем не может быть оправдан (так же как и взрывы домов в Москве в 2000 году, Бесланская трагедия в 2004 году…), но чтобы успешно бороться с новой формой мирового зла, необходимо осознать его первопричины и генезис. Кто бы ни был исполнителем террористического акта в США, кому бы его ни приписывали, он более всего манифестирует сопротивление насаждению нового мирового порядка, для чего и объекты были выбраны соответствующие: Торговый центр в Нью-Йорке символизирует мировую долларовую пирамиду, Пентагон – мирового жандарма. При этом настолько масштабная и сложная акция не может быть подготовлена без поддержки влиятельных сил в самих Соединенных Штатах; пропустить такой удар могли только силовые структуры и секретные службы, либо преисполненные фанаберии и непрофессионализма, либо способствующие чудовищной акции. Исламский экстремизм, который объявлен основным врагом США, взращён самой Америкой, афганский талибан во главе с Бен Ладеном создан спецслужбами США. За крайне мифологизированной и демонизированнойфигурой Бен Ладена была объявлена всемирная охота, которая, с одной стороны, прикрывала попытки США решать другие геополитические задачи, с другой, призвана создать иллюзию борьбы с мировым террористическим злом. Хотя известно, что весь исламский радикализм существует благодаря огромной финансовой поддержке из Саудовской Аравии, которую Америка назначила себе в главные союзники в арабском мире.  «Арабская весна», инспирированная странами Запада, накрыла несколько арабских стран новой волной терроризма, которая неизбежно выплеснется на мировую арену. Всё это свидетельствует о потере идейных критериев, ослаблении национального духа Америки вопреки бравурной риторике лидеров. Таким образом, в террористической акции в США сошлись многие признаки угасания мировой империи в момент наибольшего могущества.

Спецификой глобализации является всеобщая открытость и взаимосвязь, поэтому в распоряжении международного терроризма рано или поздно могут оказаться современные технологии. Традиционный терроризм не угрожал обществу как таковому, не затрагивал его основ. Современный высокотехнологичный терроризм способен спровоцировать системный кризис в странах с развитой информационной структурой, и даже кризис мирового сообщества. К сожалению, если ситуация в мире не изменится коренным образом, тоиспользование террористами оружия массового поражения – только вопрос времени. Это ещё раз свидетельствует: борьба с террором силовыми и технологическими способами может только ограничить его, либо изменить время и место удара. Отложенный террористический акт может оказаться на порядок мощнее предотвращённого. Искоренение терроризма возможно только в измерении идейном, духовном, религиозном.

Таким образом, основой глобального терроризма является современная форма идеомании, спровоцированная экспансией западной цивилизации потребления (основанной, в свою очередь, наглобальной идеологической мании). Терроризм как смертельный вирус цивилизации мутирует, меняет формы для преодоления иммунитета и поражения общественного организма. Террористы ощущают себя носителями великой миссии, не сознавая, что это миссия мирового мора. Их сознание и чувства особо настроены на обнаружение немощей общества для нанесения удара в незащищенные места. Будучи духовными маньяками, террористы в большинстве своём неизлечимы, поэтому бороться с ними можно только их изоляцией и истреблением. Но для успешной борьбы с террористической болезнью необходимо, прежде всего, наращивать иммунитет общества, – его духовное и нравственное здоровье. Обострение национальных, социальных проблем, разложение элит, обездоленность и маргинализация большей части общества готовят почву для терроризма. Но провоцирующую атмосферу для терроризма создают повальный нигилизм творческой интеллигенции, десакрализация святынь, разрушение традиций и нравственности, культ растления, насилия, катастрофизма в СМИ, безответственность, порочность и коррумпированность правящего слоя. Терроризм (не оправдываемый сам по себе) – это «звонок» о глубоком неблагополучии в обществе, о неразрешённости его важнейших проблем. Причём, социальные и политические проблемы являются следствием проблем нравственных, духовных, религиозных. В ответ на рост террора необходимо опознать болевые точки и провести всевозможную духовно-нравственную и общественно-государственную профилактику. Наряду с этим необходимо опознавать «точки поражения», через которые болезнь инъектируется либо насаждается извне в организм общества, затем профилактически и хирургически их обезвреживать. Это позволит диагностировать на ранних этапах заражения, спасти множество потенциальных рекрутов идеологической мании и предотвратить многие жертвы террора.

 

Информационное отчуждение и зомбирование

 

Интернет из средства информационного общения превращается в особую виртуальную реальность,киберпространство, которое вначале отображает, дублирует жизненную реальность, затем замещает её, вытесняет полноценную жизнь мнимостью.

Информационная революция усугубляет тенденции научно-технической цивилизации, где форма вытесняет содержание, а цель замещается средствами достижения к ней. Количество информации в Интернете увеличивается экспоненциально. Резкое улучшение средств коммуникации позволяет обмениваться любой информацией, что не углубляет представления о мире. В Интернете доминирует собственно коммуникация – операция передачи, трансляция. Преобладает маниакальный бессистемный обмен информацией, при котором форма общения заменяет сущность, смысл, знание. В ситуации, когда все могут распространять любую информацию, Интернет забит произвольными бессмысленными высказываниями. В огромном информационном потоке знание и его приобретение составляют малую, непрерывно уменьшающуюся долю. В результате глобальная информационная сеть превращается в свалку информационного шума, в котором теряется, не замечается подлинная и ценная информация. Чрезмерное количество информации не воспринимается, – «передозировка информации приводит к дезинформации» (Жан Бодрийяр). Правда теперь не скрывается от общества, она обречена затеряться в огромном потоке информации.

Огромный объём вторичной информации создал между человеком и реальным миром своего родаинформационное облако, которое ближе и доступнее, чем реальность. Погружение в виртуальный миротгораживает от живой жизни. В результате информация о «переваренном» и «недопереваренном» восприятии влияет более непосредственно и сильно, чем сама реальность. Человек всё больше ориентируется и действует в жизни на основе информационного мира. В результате информационный барьер снижает эффективность сознания и провоцирует неадекватные действия.

В информационной эре человек существует в атмосфере агрессивной информационной среды, которая во многом навязывает порочные установки, ложные смыслы и ценности. Эфир и публицистика переполнены так называемым белым шумом – бессмысленным или малоосмысленным информационным потоком, который не является необходимой для жизнеобеспечения человека, не соответствует его основным жизненным интересам, более того, малопонятен для большинства. Большая часть информации примитивизирует и раскалывает сознание и чувства человека, пробуждает агрессивные аффекты, прививает низменные вкусы, атрофирует позитивную волю, в конечном итоге, зомбирует, встраивая в сознание определённые потребительские программы. Замечено, что у детей, вырастающих у компьютера, не формируются общие понятия о физическом мире, такие как влажность, сила, инерция… Виртуальная реальность не предоставляет возможностей для формирования нормальных человеческих эмоций, чувств, а также психологических, социальных навыков, взаимоуважения и любви. Виртуальное сознание не способно воспринимать сферы высокой духовности.

Компьютеризация повседневной жизни внедряет в обиход виртуальную реальность – компьютерные симуляции реальных вещей и поступков. Развитие информационных технологий в основном ориентировано на совершенствование визуальных и звуковых эффектов, поэтому работа на компьютере достигает всё большего сходства с управлением реальными объектами, а коммуникации в режиме on-line становятся всё более неотличимыми от общения в реальном пространстве и времени. Киберпротезы – виртуальные магазины, корпорации, сообщества, бизнес, виртуальные развлечения, преступления и отпущения грехов – вытесняют реальные социальные формы и роли компьютерными симуляциями. Поэтому пользователивиртуального зазеркалья подвержены искажениям сознания. Всецело существуя в виртуальном измерении, они манипулируют псевдореальными образами, конструируют индивидуальный мир фикций и иллюзий, который для них более комфортен и близок, чем подлинная жизнь. В результате человек утрачивает связи с близкими. Появился новый тип молодых людей, – «компьютерный мальчик», который днём выглядит как разбуженная сова, не способный вступать в непосредственный контакт даже с подобными себе.

В зомбированном сознании стираются представления о критериях истины, добра, красоты.Виртуальное сознание обладает способностью безнаказанно игнорировать реальность, которая по каким-либо причинам его не устраивает. В той степени, в какой происходит отрыв от реальности, виртуальный наркотик вызывает ощущение эйфории творчества и познания, социального успеха, безнаказанности, повседневного душевного комфорта. Безнаказанное и потому безответственное виртуальное сознание не имеет никакого отношения к подлинному творчеству, а лавинное увеличение количества бессмысленной информации не является собственно знанием. При этом предельный виртуализм одновременно является предельным материализмом, полная непредметность оказывается полной бездуховностью, ибо виртуальная реальность пробуждает и обслуживает только инстинкты потребления. Виртуальное сознание представляет собой современную форму духовного прельщения.

Когда искусственно созданные образы становятся более важными, чем люди, предметы и поступки, создаётся почва для симуляционных технологий – технологий виртуальной реальности. С их помощью власть имущие способны централизованно управлять и программировать социальные процессы, усиливать манипулирование общественным и индивидуальным сознанием. В информационную эпоху многие социальные конфликты возникают не по поводу подлинных жизненных ценностей, а из-за символических благ. Человек утрачивает связь с обществом и становится к нему безразличным. Общественная жизнь заменяется виртуальным сетевым социумом, который представляет собой анонимную, бесформенную общность без территории и культуры.  Политика превращается в сферу манипулирования информацией икультурными кодами. Политик, бизнесмен, художник, учёный стремятся не к передаче жизненных фактов, а к созданию привлекательного образа, побуждающего к аффективным действиям. Мировая информационная сеть становится сферой лже-информации, псевдо-информации, идеологических маний.

Во все времена в культуре, в общественном сознании и в общении людей было множество ложной, мнимой, искажённой, либо тривиальной, бесполезной информации. Но носители здравого смысла и творческого гения вновь и вновь прорывались через трясину обыденщины к подлинным смыслам, чем и жива человеческая культура. Информационная революция предложила изнеженному и ограниченному культом потребительства человеку глобальную пошлость, которая не требует интеллектуальных и духовных усилий. Интернет забит глупостью, бессмыслицей, ложью, больными фантазиями, собранными повсюду. Выход из информационного тупика потребует от человека стимулировать развитие механизмов ориентации в реальности, которые альтернативны узко-рациональному, техническому, потребительскому мышлению. Это – целостный разум, интуиция, творческое воображение, эстетическое восприятие, нравственность, совесть, религиозность.

 

Научное разрушение человеческого вида

 

Искусственная природа стремительно теснит природу естественную: новые технологии меняют состояние общества, индивидуальное и общественное сознание, а теперь претендуют на изменение генотипа человека. Апологеты информационной глобализации убеждены, что «электронная система является продолжением центральной нервной системы» (Маршалл Маклюэн). Поэтому возможно создание суперинтеллекта, который воспроизведёт деятельность человеческого мозга и превзойдёт умнейших людей во всех областях, включая здравый смысл, социальные навыки, науку, творчество. Машины с искусственным интеллектом(ИИ) будут способны создавать более совершенные машины, которые, в свою очередь, помогут строить ещё лучшие… При этом ИИ не будет нуждаться в обучении. Это открывает невиданные возможности в военной сфере (создании средств уничтожения и порабощения людей), в получении прибылей, многообразных благ, выгод, развлечений… Нередки примеры технотронной маниакальности: «Под воздействием технического прогресса биовид homosapiens в третьем тысячелетии неизбежно эволюционирует в новый вид человека под названием “homokubernetikeorganon” (человек-киборг^[10])… Это не зомби^[11], а реальный живой человек, жизнь которого обеспечивается кибернетическими органами, позволяющими ему выйти на качественно новый социальный уровень самосознания» (А. Бондарь).

Перед лицом унылых перспектив утешить может тот факт, что искусственный интеллект – утопия. Машинный «суперинтеллект» может только частично имитировать отдельные – простейшие функции человеческого мозга, он не способен имитировать все функции мозга, тем более уподобиться ему. Ибо наука не способна познать мозг (как и все сложные природные феномены) полностью и окончательно. Во всякий момент истории эмпирические орудия науки будут открывать новые аспекты деятельности мозга, а научный арсенал по этому поводу будет предлагать его новые модели. Наука давно и во многом имеет дело не с реальностью, а с непрерывным моделированием реальности. Теперь очередная модель человека и его мозга очередной раз претендует заменить реальность.

Современное натуралистическое сознание не может осознать очевидную истину, что искусственная природа не способна продублировать живую природу, иначе это была бы одна и та же природа. Тем более,искусственная природа не способна преобразоваться в природу живую. Даже если наука изучила бы функционирование мозга, она никогда не смогла бы воспроизвести его функции в полном объеме. Более того, человеческий интеллект, а тем более – разум, не сводится к функционированию мозга. Если учёный возвышается над примитивным натурализмом и пытается изучить феномен сознания, то его научный взор ограничен рационалистическими натуралистическими предрассудками. Учёным остаются неведомы тысячелетние философские и богословские традиции изучения феномена человеческого сознания.^[12] Наука способна учитывать количественные характеристики человеческого мышления (объём информации и скорость её обработки), но не способна углубиться до духовной сущности человеческого интеллекта, сознания, ума, а тем более разума (высшего ума).

Таким образом, функционирование мозга – это ещё не интеллект, не ум, а тем более – не разум. Наука же не способна подлинно осознать функции мозга, тем более интеллекта (ума, разума). Она не способна полностью сымитировать деятельность интеллекта, тем более – воспроизвести его адекватный материальный его носитель и воспроизводитель.

Современные «алхимики» примитивнее средневековых. Те стремились перестановкой мест слагаемых (материальных элементов) вывести новую породу материи (искусственное золото). Эти пытаются тем же приёмом перестановки материальных субстратов вывести новую субстанцию – человеческую жизнь с вечной душой. Тем удалось по ходу дела проанализировать и дифференцировать материальные элементы настолько, что они сложились в науку химию и таблицу Менделеева. Эти недалеки от того, чтобы в тупом усердии аннигилировать дарённую человечеству частицу космоса – земную природу. Тем, как теперь оказалось, недоставало методологии, ибо нынешняя наука близка к воспроизводству заданных параметров материалов. Но современным алхимикам недостаёт мозгов, чтобы осознать границы онтологически возможного и недопустимого: высшие сферы бытия содержат низшие и потому способны их воспроизводить; низшие же формы бытия только отражают высшие, но они не способны самодостаточно их воссоздавать.

Слепо натуралистический научный подход редуцирует (примитивизирует) представления об интеллекте, сводит их к формальной структуре для обработки информации. Человек может воспроизвести искусственное подобие некоторых своих функций, но он по сути бытия не способен искусственно создать себе подобие. Малый творец – человек – призван совершенствовать себя, а искусственная природа может являться для этого одним из средств. Но в современной техногенной цивилизации средство превращается в содержание и цель существования. Наука давно превратилась из сферы технологий в сферу мировоззрения, исключающего не натуралистическое и мировоззрение. В результате человек отехнечивается не в том смысле, что самосовершенствуется благодаря созданию всё более совершенной техники, а в том, что наиболее совершенное существо в природе уподобляется своим искусственным созданиям, примитивизирует свою природу, отсекает её высшие пласты. Это невиданное торжество постулата атеиста материалиста Ламметри: «Человек – машина». Если человек в конце концов сможет оглупить себя до уровня самых умных машин, то действительно«люди не будут рассматривать постепенное замещение биологических людей искусственно созданными машинами как нечто обязательно плохое… Некоторые постлюди могут даже найти для себя полезным отказаться от собственного тела и жить в качестве информационных структур в гигантских сверхбыстрых компьютерных сетях» (Ник Бостром).

Методы отехнечивания человеческого организма, создания киборга – машинно-человеческого гибридамножатся на глазах. «Постчеловек (posthuman) – это потомок человека, модифицированный до такой степени, что уже не является человеком… Постлюди могут оказаться полностью искусственными созданиями (основанными на искусственном интеллекте) или результатом большого числа изменений и улучшений биологии человека или трансчеловека» (Ник Бостром). Можно представить, что в тело человека могут имплантироваться микрочипы с колоссальной базой данных, которые управляются непосредственно мозгом и сознанием. Но зуд научной фантазии нацелен не на усовершенствование человека, а на совершенствование механизмов, которым может быть подчинено существование человека.

Так, уже прогнозируется конструирование наноботов (микроскопических роботов). Миллионные популяции молекулярных роботов (кибернетическая пыль) могут внедряться в человеческое тело, путешествуя по капиллярам, по мозгу, изучая и исправляя всяческие повреждения в клетках и генах, более того, строя новые нейроны, клетки и целые системы организма. Некоторые мыслители сознают опасности такого рода проектов: «Не превратится ли команда наноботов-целителей в бригаду нано-франкейнштейнов в случае сбоя компьютера… Нашпиговывая человеческое тело “полуживыми” наноботами, мы запросто можем проскочить тот порог киборгизации человека, когда уже трудно будет отличить, где кончается биология и начинается электроника. Не случайно для этой армады наноботов, обслуживающих потребности биологического организма человека, придумано очень образное название – “серая слизь”… Земная популяция вида гомо сапиенс имеет все шансы превратиться в популяцию человекоподобных существ, полностью состоящих из кибернетических клеток-наноботов, из “серой слизи”» (Андрей Ваганов). Многие учёные уверены, что человеческое сознание когда-нибудь будет отделено от материального носителя – человеческого тела (которое накладывает множество ограничений, в частности на перемещение в космических масштабах), и будет перенесено на другой материальный носитель – на чипы. Поскольку живая природа принципиально и несоизмеримо сложнее искусственной, то попытки отехнечить высшее явление жизни – человеческий интеллект – неизбежно деградируют человека. Реализация подобных научных проектов приведёт к тому, что на месте человеческого рода некоторое время будут существовать запрограммированные человеком механизмы, где человек не превратится в машину, а принесёт себя в жертву машинам.

Есть реальный, а потому более опасный путь биологической самотрансформации человеческого вида на основе научных открытий. Достижения в области молекулярной биологии создают возможность для управления растительными, животными и человеческими геномами. Генная инженерия нацелена на «улучшение» человеческого вида посредством изменения человеческого генома, создания культивированной мозговой ткани, неограниченного продления жизни пересадкой клонированных органов или репродуктивным клонированием людей. Учёные уверены, что нанотехнологии, благодаря непосредственному доступу к головному мозгу и органам чувств, позволят каждому человеку стать своего рода терминалом. Более того, достижения нанотехнологий будут способны разобрать организм человека на атомы и манипулированием атомами воссоздать его копию. В конечном итоге, подобные научные достижения грозят превратить человека из существа биологического в био-техногенное, из духовного, нравственного, разумного – винформационный фантом. На каком-то экспериментальном этапе не исключено случайное или намеренное создание вируса, организма или механизма (или чего-то интегрированного), который уничтожит человеческий вид.

Наиболее катастрофичны попытки трансформации человека – опыты по клонированию^[13] – противоестественному созданию человеческого организма. В этих методологиях наука выходит за пределы собственно натуралистического измерения, что не осознаётся самими учёными. Каждое живое существо содержит животную душу – энтелехию, как форму тела, запечатлённую в каждой клетке и в генотипе организма. Судя по всему, наука вторгается в промежуточную энтелехийную область тонкой телесности, или телесной духовности, а современные научные методы воссоздают на другой основе древние магические способы воздействия на энтелехийную реальность. Низшая или животная душа – энтелехия – связана с телесностью до полного и окончательного прекращения её жизнедеятельности, после чего она отлетает в область природной, космической души – мировой энтелехии. Можно изъять или «законсервировать» (заморозить) какие-то фрагменты организма, которые сохраняют энтелехийную информацию. Можно представить возможность реконструирования энтелехии конкретного живого существа, а также на основе «схваченной» формы тела воссоздание самого тела. Натуралистические научные технологии в принципе могут «добраться» до воздействия на энтелехии тел и через них реконструирования самих тел, но не более того. Воссоздание тела на основе «выделенной» энтелехии как формы конкретного тела онтологически возможно, другой вопрос, в какой полноте это доступно и насколько воспроизведенная матрица искажает «образец». Можно представить, энтелехийное дублирование животных. Но нужно отдавать себе отчёт, что у человека помимо энтелехии есть высшая душа как творение Божие, как вечный индивидуальный дух, который и делает его собственно человеком. Со смертью человека его вечная душа покидает тело и окончательно отходит в трансцендентные измерения бытия. Нет и не может быть по природе вещей каких-либо натуралистических (то есть принципиально внедуховных) технологий, способных воздействовать на духовные сферы и вернуть отлетевшую вечную душу на землю. «Воспроизведённое» человеческое тело может в той или иной степени отражать энтелехийную форму «образца», но оно будет лишено собственно человеческой души, поэтому никогда не сможет явить не только конкретного человека, но и человека вообще. Другими словами, опыты по клонированию человека способны при высоком развитии технологий дойти до дублирования живых человеческих тел, которые будут обладать фрагментами энтелехии (животной души), и, следовательно, без вечной души будут не более чем животными. Если это произойдёт, можно представить какого рода манкуртов наплодит современная наука.

В глобалистской технотронной цивилизации нет никаких табу, способных контролировать самоубийственное познавательное любопытство человека научного.

 

 

 

Ускорение и сверхусложнение темпов цивилизации

 

 Время существования мировых цивилизаций меняется согласно графику экспоненты (цивилизационная экспонента). «Верхний палеолит продолжался около миллиона лет, а на всю остальную человеческую историю осталось всего полмиллиона. Средние века – тысяча лет, остаётся всего пятьсот. От верхнего палеолита до средневековья история, похоже, ускорилась в тысячу раз… Историческая периодизация следует не астрономическому времени, текущему равномерно и независимо от человеческой истории, а собственному времени системы. Собственное же время следует той же зависимости, что и потребление энергии или прирост населения: оно течёт тем быстрее, чем выше сложность нашей системы, то есть чем больше людей живёт на Земле» (С.П. Капица). Таким образом, время биологическое быстрее геологического, социальное – биологического, а технологическое – социального. Тысячи лет длились Египетская, Китайская, Индийская цивилизации. В пределах одной тысячи лет – Греческая и Римская. Сотни лет существовали Европейское Средневековье, Новое время. В Новейшей истории за десятки лет сменилось несколько цивилизационных парадигм: научно техническая цивилизация, индустриальная цивилизация, цивилизация массового потребления и масскультуры.

«Наша демографическая модель нарезает всю историю человечества на одинаковые (не по длительности, а по содержательности) куски, на протяжении каждого из которых жило около десяти миллиардов человек…
Сейчас десять миллиардов людей проходят по земле всего за полстолетия. Это значит, что – “историческая эпоха” сжалась до одного поколения… Сейчас модно сетовать на разрыв связи поколений, на умирание традиций – но, возможно, это естественное следствие ускорения истории. Если каждое поколение живёт в собственной эпохе, наследие предыдущих эпох ему может просто не пригодиться… Сжатие исторического времени сейчас дошло до своего предела, оно ограничено эффективной продолжительностью поколения – около сорока пяти лет. Это значит, что не может продолжаться гиперболический рост численности людей – основной закон роста просто обязан измениться. И он уже меняется… На наших глазах происходит демографический переход – перелом от безудержного роста населения к какому-то другому способу прогресса» (С.П. Капица). 

Вместе с тем, система постиндустриальной цивилизации усложняется в геометрической прогрессии. Сверхсложный, динамично меняющийся мир превышает возможности современных форм познания; в результате человечество не может осознавать и предвидеть собственное развитие. Всегда человек был частью создаваемой материальной цивилизации. Но сейчас степень отчуждения от самого себя на порядки превосходит былые эпохи. Вопрос в том, количественный или качественный характер носит современное взрывное изменение?

С последней четверти ХХ века скорость развития технологий превышает скорость осознания обществом причин и следствий этого развития. Попытки «догнать» реальность количественным ускорением и усложнением сознания (ментальная эволюция) оказываются утопией. Осознание причин и следствий исторического процесса, то есть его смысла, требует качественной переориентации сознания, его духовного обновления и метафизической укоренённости.

На наших глазах за годы меняются цивилизационные коды: постиндустриальное общество, информационное общество. Если рост численности человечества замедляется, то темп технологических революций возрастает, а их синергетическое воздействие увеличивается. Какова природа последующей эпохи: наноцивилизация, которая произведёт революцию в манипулировании материей, подобной той, какую произвели компьютеры в манипулировании информацией; приход на смену информационному обществу – космологического общества, космического образа жизни!? Что ж потом: цивилизационные формы будут меняться за месяцы, дни, часы..?! Очевидно, что развитие человечества подходит к точке турбулентности, в которой либо прекратит своё существование, либо вынуждено будет перейти в иные измерения жизни. Чтобы выжить, человек должен кардинально преобразоваться сам.

 

 

Глобальная альтернатива глобализации

 

Несмотря на планетарные амбиции, глобализация вовсе не глобальна, ибо лишена не только подлинно вселенской заданности, но и всеобщего распространения. За информационным и экономическим забором, который выстраивают глобализаторы, остаётся множество стран и целый материк – Африка. Претендуя на универсальную картину мира, глобалистская экспансия насаждает однообразное фрагментарное мировоззрение, ограниченное натуралистическим измерением. Насильственная унификация жизненного разнообразия противоречит сущности бытия, поэтому чревата для человечества катастрофой.Глобалистский мессианизм не глобален хотя бы потому, что не только насаждает только одну из форм цивилизации, заведомо отказываясь от партнерства и диалога культур, но нацелен на уничтожение всего иного. Это не более чем глобальная локализация. Декларируя объединение человечества, глобалистские технологии внедряют новые формы разобщения и агрессии, по существу хаотизируют мир.

Глобализация превращается в форму экспансии западной цивилизации. Насаждая утопиюоднополярного мира (однополюсным ничто не может быть по природе вещей), она делит человечество на два враждующих полюса: золотой миллиард и остальная – большая часть мира. «Если эволюция продолжится в том же направлении, что и сейчас, то Африка, например, превратится в хранилище людских резервов, только их трудно будет отнести к человеческому роду. С другой стороны, мы получим суперклон белой расы, очень продвинутый в развитии и располагающий современнейшим технологическим инструментарием, властью и деньгами. И если прежние противоречия выливались в кризисы, то нынешняя ситуация в перспективе создаёт идеальные условия для мировой революции. А как иначе обитатели будущего всемирного гетто смогут оспорить огромные привилегии абсолютного меньшинства населения?.. Я не вижу силы, способной сломать всё более отчётливую линию демаркации между хозяевами и изгоями» (Жан Бодрийяр).

Секулярное научное мировоззрение не способно всецело осознать и разрешить проблемы, которые порождены научно-технической цивилизацией и её детищем – глобализацией. Оценить проблемы глобализации и адекватно ответить на её угрозы невозможно с позиций глобалистского мировоззрения. Ибо как современное детище западного мировоззрения оно ограничено натуралистической рационалистической сферой, отвергая духовные и метафизические измерения. Инструментальный научный разум позволяет частично ответить на некоторые частные вопросы либо отдалить гибельные последствия каких-либо процессов. Но наука не способна по существу решить ни одну из глобальных проблем современной эпохи, ибо даже эффективные научные открытия и изобретения используются человеком как к добру, так и ко злу.

В глобализации доминирует плоское измерение: натуралистические унифицированные жизненные ценности. В глобалистском сознании отсутствует подлинно глобальный вертикальный порыв и прорыв к высшему, духовному, небесному. Тотальный рационализм и натурализм эпохи гуманизма заканчивается всеобщим релятивизмом, беспринципностью и властью силы («Раз Бога нет, то всё позволено» – Ф.М. Достоевский). Для решения современных катастрофических проблем необходимо более углублённое и всеобъемлющее сознание. Вселенским и универсальным, то есть подлинно глобальным, может быть только религиозное мировоззрение. Ибо религиозному видению открыто и то, чем владеет натуралистическое сознание, но, помимо этого, оно способно зреть то, что напрочь скрыто для натуралистического взгляда на мир.

Религиозное сознание ориентировано на метафизические основы бытия. Христианство – вселенская религия, Православие – наиболее полное и адекватное исповедание христианского благовестия. Православие содержит богословские и философские истины, дающие возможность универсального и глубинного видения мироздания.

Глобализация открыла невиданный простор силам добра и зла, по всем измерениям человечество вступает в эру глобального риска. В катастрофические эпохи усиливаются апокалиптические настроения. Но актуализация ожиданий конца света, как правило, свидетельствует о близкой гибели современной формы цивилизации.

 

 

ОБРЕТЕНИЕ РОССИИ

 

От марксизма к Православию

 

С начала XX века в России обнажилось эпохальное противостояние. Русская духовная революциявыразилась в церковном пробуждении, в культурном возрождении, в творчестве христианских философов, в реформах Петра Столыпина. На противоположном полюсе концентрировались силы инфернальной духовности, которая и победила в 1917 году. В этой борьбе создавались смыслы и ценности, которые отражали новый исторический опыт. Многие творческие плоды русских мыслителей и писателей оказались не востребованы современниками, но подлинные ценности противостояли болезням века. Достижения русского творческого гения оказываются актуальными сейчас, когда подводятся итоги века революций и когда Россия обретает новые формы жизни.

В начале XX века новое религиозное сознание и богоискательство интеллигенции через искушения и соблазны возвращали к духовному отечеству – Православию. Открытие вечных истин создавало вдохновенную творческую атмосферу: «По своему духовному напряжению, по страстности исканий, по богатству принесённых им плодов период этот имеет мало параллелей в истории русской культуры» (С.А. Левицкий). Русский религиозный ренессанс проявился в двух формах: эстетической, представленной модернистами и символистами (Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, Ф.К. Сологуб, Л.Н. Андреев, А.Н. Бенуа, А. Белый, А.А. Блок, А.М. Ремизов), и философской, персонифицированной кающимися марксистами (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, П.Б. Струве, С.Л. Франк, Н.О. Лосский, Г.П. Федотов).

В творчестве расширялись духовные горизонты русского человека. «Русская культура переживала Возрождение в стилистических формах модерна. Особенность русского Возрождения в том, что избранных периодов классической древности было несколько: античность, Древний Египет, западноевропейское Средневековье, но доминировало, конечно, отечественное наследие (прежде всего, русское Высокое Средневековье XIV–XV веков). Анализ эволюции русской живописи от плакатно-политического передвижничества к тому же модерну Нестерова, Билибина, Кустодиева, художников “Мира искусства” показывает, что тенденции деструкции уступают место тенденциям созидания» (В.Л. Махнач). Как всегда в России, чистое искусство выводило к духовным прозрениям. «Поэзия символистов выходила за пределы искусства, и это была очень русская черта. Период так называемого “декадентства” и эстетизма у нас быстро кончился, и произошёл переход к символизму, который означал искания духовного порядка, и к мистике. Вл. Соловьев был для Блока и Белого окном, из которого дул ветер грядущего. Обращённость к грядущему, ожидание необыкновенных событий в грядущем очень характерны для поэтов-символистов. Русская литература и поэзия начала века носили профетический характер. Поэты-символисты, со свойственной им чуткостью, чувствовали, что Россия летит в бездну, что старая Россия кончается и должна возникнуть новая Россия, еще неизвестная» (Н.А. Бердяев). Соблазн русского культурного ренессанса состоял в том, что грядущее виделось в очистительной революционной буре.

В художественном отношении творчество поэтов и писателей серебряного века представлено фейерверком блестящих талантов, но мировоззрение их осталось двойственным, яркие прозрения чередовались с настроениями упадничества, осознанием разложения культуры, увлечением тёмной мистикой, оккультизмом, поисками разного рода знамений. Атмосфера декаданса сочетала религиозные переживания, метафизические искания с отторжением от подлинного источника духовности – Православия. Мода на античность с культом телесности в символизме оппонировала христианскому аскетизму. «У нас был культурный ренессанс, но неверно было бы сказать, что был религиозный ренессанс. Для религиозного ренессанса не хватало сильной и сосредоточенной воли, была слишком большая культурная утончённость, были элементы упадочности в настроениях культурного слоя, и этот высший культурный слой был слишком замкнут в себе… В нашем ренессансе элемент эстетический, раньше задавленный, оказался сильнее элемента этического, который оказался очень ослабленным. Но это означало ослабление воли, пассивность… Ренессанс стоял не только под знаком Духа, но и Диониса. И в нём смешался ренессанс христианский с ренессансом языческим… Мироощущение поэтов-символистов стояло под знаком космоса, а не Логоса. Поэтому космос поглощает у них личность; ценность личности была ослаблена: у них были яркие индивидуальности, но слабо выражена личность. А. Белый даже сам говорил про себя, что у него нет личности. В ренессансе был элемент антиперсоналистический. Языческий космизм, хотя и в очень преображённой форме, преобладал над христианским персонализмом» (Н.А. Бердяев).

Н.А. Бердяев свидетельствует о двоящемся духе времени: «В начале века Д.С. Мережковский играл главную роль в пробуждении религиозного интереса и беспокойства в литературе и культуре. Это – литератор, до мозга костей живущий в литературе и словесных сочетаниях и отражениях более, чем в жизни… Его романы… свидетельствуют об эрудиции, имеют огромные художественные недостатки, они проводят его идеологические схемы, и о них было сказано, что это – смесь идеологии с археологией… Книга “Л. Толстой и Достоевский” – блестящая, но испорченная… риторикой, идеологическим схематизмом, мутью двоящихся мыслей, преобладанием словесных сочинений над реальностью. У Мережковского отсутствует нравственное чувство, которое так сильно было у писателей и мыслителей XIX в. Он стремится к синтезу христианства и язычества и ошибочно отождествляет его с синтезом духа и плоти. Иногда остаётся впечатление, что он хочет синтезировать Христа и антихриста… Характерно, что символисты начала века, в отличие от Вл. Соловьева, верили в Софию и ждали её явления, как Прекрасной Дамы, но не верили в Христа. И это нужно определить как космическое прельщение, под которым жило это поколение… Влиял не дневной Вл. Соловьев с его рационализированными богословскими и философскими трактатами, а Соловьев ночной, выразившийся в стихах и небольших статьях, в сложившемся о нём мифе… Вяч. Иванов хотел не только примирить, но и почти отождествить Диониса и Христа. Он, как и Мережковский, вносил много язычества в своё христианство, и это было характерно для ренессанса начала века… Проблема личности была ему чужда. Вяч. Иванов имел склонность к оккультизму, который вообще процветал в России около 10-го года нашего века». Властители умов ориентировали сознание современников на религиозные проблемы, но и сеяли соблазны.

 

Наряду с художественным творчеством пробудилась религиозная философская мысль. Складывалось религиозно-философское направление, представители которого, переболев марксизмом, обратились к идеализму и духовным ценностям. Исследование проблем идеализма – Бог и мир, место человека в истории и за пределами исторического времени, в вечности – привело к христианскому мировоззрению. Путь от марксизма к идеализму и Православию стал типичным для ищущей русской интеллигенции. Русская религиозная философия начала XX века имеет два основных возбудителя – русскую классическую литературу XIX века и религиозно-философскую систему Владимира Соловьёва. Некоторые философы начинали как литературные критики, впервые по достоинству оценившие великую русскую литературу XIX века, наполненную мировоззренческими проблемами, особенно Достоевского (художника-метафизика) и Толстого. Особенно сильно было влияние Ф.М. Достоевского с его философией в образах.Метафизически ориентированная русская классическая литература пробуждала философскую мысль.«По свойствам русской души, деятели ренессанса не могли оставаться в кругу вопросов литературы, искусства, чистой культуры. Ставились последние вопросы. Вопросы о творчестве, о культуре, о задачах искусства, об устройстве общества, о любви и т.п. приобретали характер вопросов религиозных. Это вопросы – всё тех же “русских мальчиков”, но ставших более культурными» (Н.А. Бердяев). Соловьёв, создатель первой в России системы христианской философии, во многом не понятый современниками, был вновь открыт в начале ХХ века новым поколением русских философов, переживших искушения нигилизмом, позитивизмом, марксизмом. Знакомство с Владимиром Соловьёвым развернуло русскую мысль к религиозному созерцанию, к метафизике: «Традиционное миросозерцание левой интеллигенции пошатнулось. Вл. Соловьёв победил Чернышевского» (Н.А. Бердяев). Соловьёв задал многие темы русской философии: софиологию, богочеловечество, этику, эсхатологию.

Новое религиозное мировоззрение декларировали авторы сборника «Проблемы идеализма» (1902), который выражал поворот от идеологизированного мышления к реальной философии, в традициях русского умозрения соединяющей философскую и нравственную проблематику – о смысле жизни, о нравственном и духовном идеале.

Повышение интереса к религиозным проблемам в обществе сопровождалось изменением отношения к Церкви и контактами с церковными иерархами. В 1901–1903 годах в Петербурге проводились религиозно-философские собрания, где на встрече представителей творческой интеллигенции с наиболее образованными церковными иерархами обсуждались проблемы христианства и культуры, взаимоотношения интеллигенции и Церкви. Около 1908 года в Петербурге по инициативе Н.А. Бердяева, в Москве по инициативе С.Н. Булгакова и Киеве по инициативе профессоров Духовной академии было образовано религиозно-философское общество, которое организовывало публичные собрания и дискуссии. Московское общество называлось «Памяти Вл. Соловьева». «На этих собраниях присутствовала наиболее талантливая часть университетской философской молодёжи, и здесь уже предчувствовался подлинный расцвет русской философии и русской духовной культуры в предреволюционные годы» (Б.П. Вышеславцев).

Оригинальная русская философия изначально приобрела религиозный характер. «На Западе существовало резкое разделение между богословием и философией, религиозная философия была редким явлением, и её не любили ни богословы, ни философы. В России в начале века философия, которая очень процветала, приобретала религиозный характер, и исповедание веры обосновывалось философски» (Н.А. Бердяев). В 1910 году религиозно-философское общество создаёт издательство «Путь», главной задачей которого была борьба с материализмом и позитивизмом. В первые десятилетия века определились темы философского творчества, расцвет которого произошёл уже после революции 1917 года. «Вопрос об отношении христианства к полу превратился в вопрос об отношении христианства к миру вообще и к человечеству. Ставилась проблема религиозной космологии и антропологии» (Н.А. Бердяев).

 

Глубоким богословом и философом был священник Павел Флоренский. Бердяев характеризует сложный душевный и творческий склад Флоренского: «Его консервативность и правость носили не столько реалистический, сколько романтический характер… П. Флоренский был человеком утончённой культуры, и в нём был элемент утончённой упадочности. В нём совсем нет простоты и прямоты, нет ничего непосредственного, он всё время что-то прикрывает… Этот реакционер по эстетическому чувству, во многом является новатором в богословии… Книга П. Флоренского “Столп и утверждение истины” по своей музыке производит впечатление падающих осенних листьев. В ней разлита меланхолия осени… Её можно было бы причислить к типу экзистенциальной философии… Мысль его всё же нельзя назвать творческим словом в христианстве. Он – слишком стилизатор, слишком хочет быть традиционным и ортодоксальным. Но по душевному складу своему он всё-таки новый человек… Он слишком понимал движение Духа как реакцию, а не как движение вперёд. Но он ставит проблемы не традиционные… Характерно, что в книге, которая представляет целую богословскую систему, хотя и не в систематической форме, почти совсем нет Христа. П. Флоренский старается скрыть, что он живёт под космическим прельщением и что человек у него подавлен. Но, как русский религиозный мыслитель, он тоже по-своему ждёт новой эпохи Духа Св.». С.С. Аверинцев, отмечая попытки философа противопоставить православное мировоззрение либеральному гуманизму, писал, что Флоренский стремился «перенести в церковную науку изощрённейшие приемы дискурса так называемого серебряного века, характерное подчёркивание именно тех моментов традиционного православия, которые своей суровой архаичностью в наибольшей степени создают шок для современного сознания». Флоренский сумел философски объединить метафизику и вероучение, вслед за Вл. Соловьевым разрабатывал учение о софийности, о Софии тварной, которая одухотворяет своей любовью тварный мир. «В духе христианского платонизма он стремился к всеобщему охвату бытия и выявлению в нём духовной первоосновы. Истина открывается в божественной любви, творчество вдохновляется Софией. Учение о консубстанциальности соединяет древнюю, христианскую и новоевропейскую философию. Тонкие лингвистические наблюдения, раскрытие смысла иконостаса, философия символа, намеченные черты “конкретной метафизики” привлекают до сего дня внимание исследователей» (М.Н. Громов). Универсальный мыслитель, обладающий энциклопедическими знаниями, П.А. Флоренский совершил ряд научных прозрений. Смерть в большевистском лагере оборвала его гениальное творчество.

Ярким, противоречивым мыслителем был Василий Васильевич Розанов. «Неподражаем философский импрессионизм В.В. Розанова, перешедшего от неудачного наукообразного стиля в трактате “О понимании” к парадоксально-исповедальному способу выражения неуловимой мысли» (М.Н. Громов). Розанов сочетал литературный талант с тонкой психологической наблюдательностью и метафизической углублённостью, тяготение к чувственному, плотскому язычеству, с искренней православной верой. Его волновали проблемы веры, брака, любви, пола, культ земли. Особенное место в космологии Розанова занимали проблемы пола, через который человек мистически связан со своей природой: «Связь пола с Богом – большая, чем связь ума с Богом, даже чем связь совести с Богом» (В.В. Розанов). Он был уверен в происхождении всего из «мистико-материнской утробы универса». «Всё творчество Розанова есть апофеоз рождающей жизни… У В. Розанова, возвращающегося к юдаизму и язычеству, энергия пола освящается как рождающая новую жизнь и этим побеждающая смерть» (Н.А. Бердяев). Он отстаивал самоценность индивидуального бытия, в индивидуальном начале видел основание и смысл истории. Мировоззрение Розанова было одновременно натуралистично и мистично, он нюансированно чувствовал природную сторону жизни, остро переживал мистические основы природного космоса: «Розанов – это какая-то первородная биология, переживаемая как мистика» (Н.А. Бердяев). Это сочетание наделяло его неповторимым взглядом и сочной публицистикой, он многое умел заметить, остроумно разоблачить кумиров, утверждать ценность живой жизни. Захваченный стихией плоти и мировой души, он духовную основу бытия чувствовал слабо, что было причиной его сложных отношений с христианством и Церковью. «Розанов из страха принял православие, но православие без Христа, – православный быт, всю животную теплоту православной плоти, всё языческое в православии он всегда любил в православии и всегда жил в этой коллективной животной теплоте, – не любил он и не мог принять лишь Христа. Нет ни единого звука, который свидетельствовал бы, что Розанов принял Христа и в Нём стал искать спасение… православие так же нужно Розанову для русского стиля, как самовар и блины» (Н.А. Бердяев).

 

Философские основы нового религиозного мировоззрения, оппонирующего господствующим взглядам, были сформулированы в книге «Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции» (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, М.А. Гершензон, А.С. Изгоев, П.Б. Кистяковский, П.Б. Струве, С.Л. Франк). В ней рассматривались проблемы исторической необходимости и человеческой свободы, роль насилия в общественной жизни, взаимоотношения независимой личности и общества, религиозных основ культуры. Авторы «Вех» единодушны в утверждении христианской истины: духовная жизнь человека определяет социальные и политические формы общества. Культура понимается ими как творческая реализация духовных ценностей, а творчество – как полнота человеческой свободы. Веховцы критически проанализировали мировоззрение и психологический склад революционной интеллигенции. «В начале века велась трудная, часто мучительная, борьба людей ренессанса против суженности сознания традиционной интеллигенции, – борьба во имя свободы творчества и во имя духа. Русский духовно-культурный ренессанс был встречен очень враждебно левой интеллигенцией, как измена традициям освободительного движения, как измена народу, как реакция… Речь шла об освобождении духовной культуры от гнёта социального утилитаризма… нужно было преодолеть материализм, позитивизм, утилитаризм, от которых не могла освободиться левонастроенная интеллигенция» (Н.А. Бердяев). Русская интеллигенция с её воинствующим атеизмом, материалистическими и позитивистскими предрассудками отрицала духовные основы жизни, божественное достоинство и ответственность, творческое призвание личности. Орден революционной интеллигенции (интеллигентская кружковщина) радикализировался от народничества к марксизму, навязывал разрушительную идеологию стране. Вновь после славянофилов прозвучал призыв к образованным слоям покаяться и вернуться к народным истокам – христианству (к «религиозной философии» – Н.А. Бердяев, к«христианскому подвижничеству» – С.Н. Булгаков, к «религиозному гуманизму» – С.Л. Франк). Авторы сборника поставили диагноз духовной болезни общества, предрекли грядущие катастрофы, предуказали пути духовного возрождения.

Призывы к покаянию большинство образованного общества встретило критически. Политический спектр российского общества высказался по поводу «Вех» отрицательно: кадеты – сборником «Интеллигенция в России» (1910), либералы – «В защиту интеллигенции» (1909), эсеры – «“Вехи” как знамение времени» (1910), большевики – «Из истории новейшей русской литературы». Критика была крайне односторонней, духовные проблемы в «Вехах» оказались вне рассмотрения, полемика свелась к политическим обвинениям. Наиболее радикальным был вождь русской духовной контрреволюции Ленин: в реферате «Идеология контрреволюционного либерализма» он квалифицировал «Вехи» как «энциклопедию либерального ренегатства». Поражённый интеллект нации маниакально толкал её к гибели – духовной и социально-политической.

 

Таким образом, «в предгрозовой ситуации распада империи напряжённо работало сознание, в экзистенциальных потрясениях войн и революций, ценой жестоких страданий накапливался и осмыслялся уникальный опыт, наступало то прозрение истины, которое нельзя обрести ни в каких университетах и академиях» (М.Н. Громов). Религиозные искания интеллигенции вели к воссоединению с русскими духовными традициями – с Православием, но духовные усилия были недостаточными и непоследовательными: «Религиозный ренессанс связан с духовной структурой, которой не хватало нравственного характера. Была эстетическая размягченность. Не было волевого выбора» (Н.А. Бердяев). К десятым годам добавились новые расколы в обществе: «Несчастье русского ренессанса начала ХХ в. было в том, что в нём культурная элита была изолирована в небольшом круге и оторвана от широких социальных движений того времени… Русские люди того времени жили в разных этажах и даже в разных веках. Культурный ренессанс не имел сколько-нибудь широкого излучения… Творческие идеи начала ХХ в., которые связаны были с самыми даровитыми людьми того времени, не увлекли не только народные массы, но и более широкий круг интеллигенции. Революция нарастала под знаком миросозерцания, которое справедливо представлялось нам философски устаревшим и элементарным и которое привело к торжеству большевизма… Деятели русской революции вдохновлялись идеями уже устаревшего русского нигилизма и материализма и были совершенно равнодушны к проблемам творческой мысли своего времени. Их не интересовали Достоевский, Л. Толстой, Вл. Соловьев, Н. Федоров и мыслители начала ХХ века, их удовлетворяло миросозерцание Гельвеция и Гольбаха, Чернышевского и Писарева; по культуре своей они не поднимались выше Плеханова. Ленин философски и культурно был реакционер, человек страшно отсталый, он не был даже на высоте диалектики Маркса, прошедшего через германский идеализм. Это оказалось роковым для характера русской революции: революция совершила настоящий погром высокой русской культуры. Интеллигенция совершила акт самоубийства. В России до революции образовались как бы две расы» (Н.А. Бердяев). Духовная болезнь в разных формах поразила образованный слой: «Вина тут лежит на обеих сторонах. У деятелей ренессанса, открывавших новые миры, была слабая нравственная воля и было слишком много равнодушия к социальной стороне жизни. Деятели же революции жили отсталыми и элементарными идеями» (Н.А. Бердяев).

После катастрофы 1917 года была издана книга «Из глубины. Сборник статей о русской революции» (1918), в которой приняли участие большинство авторов «Вех». В сборнике проанализирован духовный смысл происходящего, но это был глас вопиющего в пустыне. Тираж арестовали и уничтожили большевики (единственный экземпляр вывез из России Бердяев), только в 1967 году книга переиздается в Париже. Название сборника – из псалма Давида: «Deprofundis» («Из глубины взываю к тебе, Господи»), который читается при погребении. Из глубины российской трагедии раздался профетический голос, обращённый в будущее во имя грядущего возрождения: «Старая Россия, в которой было много зла и уродства, но также и много добра и красоты, умирает. Новая Россия, рождающаяся в смертных муках, ещё загадочна. Она не будет такой, какой представляют её себе деятели и идеологи революции. Она не будет цельной по своему духовному облику. В ней более резко будут разделены и противоположены христианское и антихристианское начала. Антихристианские духи революции родят своё тёмное царство, но и христианский дух России должен явить свою силу. Сила этого духа может действовать в меньшинстве, если большинство отпадёт от него» (Н.А. Бердяев). Сборник подводил итог русского религиозного сознания и религиозно-философского ренессанса в России. Отныне религиозная традиция продолжилась в русском зарубежье. Грядущее возрождение во многом предвосхищено творчеством русских религиозных философов. Некоторые из них погибли в коммунистических лагерях, большая часть выслана в 1922 году по указу Ленина за границу – взамен смертной казни.

 

После высылки продолжилось творчество русских религиозных философов, которые «дали убедительное изложение традиционного православного вероучения на языке и в понятиях современной культуры» (Н.М. Зернов). Русская философия совершила прорыв потому, что шла «вперёд к отцам» (Г.В. Флоровский), – возрождала традицию православного философского и богословского мышления. В семидесятые годы Вселенский патриарх Афинагор, знаток русской культуры, назвал русскую религиозную философию XX веканеопатристикой.

Николай Александрович Бердяев – гениальный и плодотворный философ XX века. Если философию рассматривать по существу – как созидание новых смыслов, – то Бердяев вывел из небытия в бытиенаибольшее количество смыслов. Уже в начале XX века он совместно с другими русскими философами, в частности со Львом Шестовым, на два десятилетия раньше европейских мыслителей утвердил экзистенциальный и персоналистический подход в философии. После Бердяева философия стала персоналистически ориентированной. В творчестве Бердяева рассмотрение человеческой личности обрело новую глубину и вместе с тем живую конкретность, преодолевающую объективированность рационалистического познания. Это проблемы персоналистической революции, экзистенциальной диалектики Божественного и человеческого, реальности духа, богоподобного творчества человека и объективации духа, духовной свободы и рабства, эсхатологической метафизики и метаистории, дегуманизации человека. Бердяев писал: «Я определяю свою философию как философию субъекта, философию духа, философию свободы, философию дуалистически-плюралистическую, философию творчески-динамическую, философию персоналистическую и философию эсхатологическую… Всё, мной написанное, относится к философии истории и этике, я более всего – историософ и моралист, может быть, теософ в смысле христианской теософии Фр. Баадера». Бердяева называли певцом свободы, ибо он углубил представления о свободе человека. Он видел трагическую двойственность человеческого существования: отпадения свободы в рабство – объективацию духа. Его учение об объективации имеет многие проекции в различных областях философии. Бердяев был прекрасным историософом, культурологом. Не занимаясь специально историей философии, он давал бесподобные характеристики коллегам-философам, умея оценить по достоинству истинное и выявляя заблуждения. Вместе с тем Николая Бердяева всю жизнь преследовал некийфилософский кошмар: как только он затрагивал тему «Россия и коммунизм», ему отказывали философская интуиция и здравый смысл. В результате он оказался авторитетом для апологетов русофобской традиции, а к концу жизни пытался обнаружить положительные стороны в сталинизме.

Николай Александрович Бердяев – гениальный и плодотворный философ XX века. Если философию рассматривать по существу – как созидание новых смыслов, – то Бердяев вывел из небытия в бытиенаибольшее количество смыслов. Уже в начале XX века он совместно с другими русскими философами, в частности со Львом Шестовым, на два десятилетия раньше европейских мыслителей утвердил экзистенциальный и персоналистический подход в философии. После Бердяева философия стала персоналистически ориентированной. В творчестве Бердяева рассмотрение человеческой личности обрело новую глубину и вместе с тем живую конкретность, преодолевающую объективированность рационалистического познания. Это проблемы персоналистической революции, экзистенциальной диалектики Божественного и человеческого, реальности духа, богоподобного творчества человека и объективации духа, духовной свободы и рабства, эсхатологической метафизики и метаистории, дегуманизации человека. Бердяев писал: «Я определяю свою философию как философию субъекта, философию духа, философию свободы, философию дуалистически-плюралистическую, философию творчески-динамическую, философию персоналистическую и философию эсхатологическую… Всё, мной написанное, относится к философии истории и этике, я более всего – историософ и моралист, может быть, теософ в смысле христианской теософии Фр. Баадера». Бердяева называли певцом свободы, ибо он углубил представления о свободе человека. Он видел трагическую двойственность человеческого существования: отпадения свободы в рабство – объективацию духа. Его учение об объективации имеет многие проекции в различных областях философии. Бердяев был прекрасным историософом, культурологом. Не занимаясь специально историей философии, он давал бесподобные характеристики коллегам-философам, умея оценить по достоинству истинное и выявляя заблуждения.

Вместе с тем Николая Бердяева всю жизнь преследовал некий философский кошмар: как только он затрагивал тему «Россия и коммунизм», ему отказывали философская интуиция и здравый смысл. В результате он оказался авторитетом для апологетов русофобской традиции, а к концу жизни пытался обнаружить положительные стороны в сталинизме.

Самым высоким образом оценивая творчество Н.А. Бердяева, необходимо признать, что у него были и серьёзные заблуждения, сыгравшие роковую роль не только в его жизни. Была одна тема, в разработке которой Бердяеву неизменно отказывала творческая интуиция – коммунизм и Россия. О России он писал много и, в большинстве случаев, проникновенно и глубоко. Но как только возникала проблема взаимоотношения марксистского коммунизма и русской истории и культуры, суждения Бердяева оказывались очень пристрастными и поверхностными. Будто в его творческом взоре было какое-то тёмное пятно, застилающее ему постижение именно этого предмета. Этому способствовало сочетание нескольких факторов: 1) особенности творческого метода; 2) экзистенциальное самооправдание; 3) дуалистическая онтология; 4) общеинтеллигентские предрассудки.

Творческому методу Бердяева свойственен определённый импрессионизм: он нередко описывал впечатления от непосредственного созерцания предмета. В нём сильна художественная интуиция, и его произведения – во многом импрессионистические наброски духовных реальностей. Это своеобразная манера со своими яркими достоинствами и неизбежными недостатками. Для неё характерно глубокое всецелое, можно сказать, экзистенциальное сопереживание предмету наблюдения, позволяющее проникновенно судить о нём. Бердяев мог импрессионистическим мазком тонко обрисовать большой философский труд «Столп и утверждение истины»: «Книга П. Флоренского по своей музыке производитвпечатление падающих осенних листьев. В ней разлита меланхолия осени». Или бросить в связи с переживанием Розановым проблем пола: «О вечно бабьем в русской душе». Но когда предмет выпадает из поля наблюдения философа, впечатления о нём тускнеют, заслоняются новыми пристрастиями, отсюда более поздние суждения об этом предмете могут становиться односторонними, предвзятыми. Это и произошло с осознанием природы коммунистической революции и сталинского режима. В 1918 году в статье «Духи русской революции», напечатанной в сборнике «Из глубины», а также в блестящей книге «Философия неравенства» Бердяев по свежим впечатлениям даёт глубокий анализ российской катастрофы. Впоследствии он теряет ощущение инфернальности большевизма, иногда считает, что германский фашизм – большее зло, пытается увидеть в сталинизме положительные начала. О «Философии неравенства», в которой он обращался к большевикам с разоблачающими письмами, сам Бердяев в «Самопознании» отзывался: «не люблю, считаю во многом несправедливой и… не выражает по-настоящему моей мысли». Позже она действительно не выражала его мысли, поскольку мысль серьёзно изменилась: далёкую Россию он понимает всё меньше. В частности, в «Русской идее» он писал, что «Русская революция пробудила и расковала огромные силы русского народа. В этом её главный смысл. Советская конституция 1936 г. создала самое лучшее в мире законодательство о собственности. Личная собственность признаётся, но в форме, не допускающей эксплуатации». Подобные характеристики не имели никакого отношения к реальной ситуации в СССР.

Другая причина оправдания марксистского коммунизма – в нежелании и неумении Бердяева признать ошибочными свои марксистские увлечения молодости. Самооправдание горделивого ума не позволяло философу однозначно откреститься от своих заблуждений – вполне понятных и закономерных для молодости и атмосферы начала века, – и признать марксизм ложной злонаправленной идеологией. Чтобы придать вид солидности пристрастиям молодости, приходилось всю жизнь выискивать аргументы для апологии марксизма. И лучшим аргументом было утверждение: марксизм не так плох, а бесчеловечный русский большевизм – совсем не марксизм, но извечно русская тоталитарная традиция; гуманный европейский марксизм извратили русские азиаты.

Третья причина не совсем адекватного отношения к коммунизму Бердяева исходит из егодуалистической онтологии. Он признаёт сосуществование двух первичных субстанций: Бога и первичного ничто (аналогичного «Ungrund» – неисследимой бездне Якова Бёме или меону античной философии), существующего до времени и бытия. «В природе Бога, глубже Его, лежит какая-то изначальная тёмная бездна, и из недр её совершается процесс теогонический, процесс Богорождения; этот процесс есть уже вторичный процесс по сравнению с этой первоначальной безосновной, ни в чём не выразимой бездной, абсолютной, иррациональной, не соизмеримой ни с какими нашим категориями. Есть какой-то первоначальный исток, ключ бытия, из которого бьёт вечный поток, и в этот вечный источник извечно вносится Божественный свет, в нём совершается акт Богорождения» (Н.А. Бердяев). При этом первоисток,или рождающее лоно, бытия «первичнее Бога и вне Бога»; получается, что из тёмной бездны – предвечногоничто в вечности рождается Святая Троица: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Из этой тёмной бездны Бог творит мир – с её молчаливого согласия. В добытийной основе бытия – источник безначальной иррациональной свободы, которая в свою очередь является источником и творчества, и разрушения, то есть – и добра, и зла. В сотворённом мире бездна сосуществует и содействует с Творцом. Понятно, что это попытка решить проклятый вопрос теодицеи – оправдание Бога при торжестве мирового зла. Но такого рода богооправдание умаляет Божественную сущность, лишает Бога основных признаков божественности – абсолютности и неограниченности, ибо, по определению, Бог – это Абсолют и вне Бога ничего нет и ничего быть не может. Явно ошибочные метафизические предпосылки влекут очень серьезные последствия во всех областях философии. В том числе и в объяснении природы зла[14]. Если умаляется природа Божества, если и добро, и зло имеют один источник, то Первопричины становятся относительными, а представления о добре и зле двоятся. Размываются критерии добра и зла: нет абсолютного добра, ибо нет его источника – Абсолюта, но и зло не является собственно злом, в конечном счёте, может оказаться и не злом, а какой-либо формой относительного добра. В результате у Бердяева наиболее радикальная во всей мировой истории форма социального зла – коммунизм – лишается инфернальных характеристик. Так на запросэкзистенциального самооправдания даётся метафизически ложный ответ.

Когда же требуется объяснить невиданные злодеяния советского коммунизма, то здесь Бердяеву помогаюобщеинтеллигентские предрассудки – суждение о России через иллюзию «русского Запада». И это четвёртая причина заблуждений Бердяева относительно проблемы «коммунизм и Россия». Силаимпрессионистического созерцания нередко позволяет философу возвыситься над сословными и корпоративными предрассудками. Так, его книги «Судьба России» и «Русская идея» преисполнены глубоких суждений, хотя и здесь сохраняется налёт предвзятости. Но есть книга, которая почти целиком определяется роковыми заблуждениями философа – «Истоки и смысл русского коммунизма», написанная в 1933 году по-французски, многократно издавались на всех европейских языках и только лет через пятнадцать была издана по-русски. В ней продемонстрированы и слабости импрессионистического творческого подхода, и экзистенциальное самооправдание автора, и драматические следствия дуалистической метафизики, и пережитки интеллигентско-орденской психологии.

Все заблуждения не умаляют достоинств творчества Николая Бердяева, ибо одно, к сожалению или к счастью, не отменяет другого. Но в восприятии читателей – нередко отменяет. Если Бердяев признаётся крупнейшим философским авторитетом, то этот авторитет как бы застраховывает его от заблуждений, иногда вполне тривиальных. Но если для кого-то его суждения о России представляются очевидно ложными, то всё его творчество объявляется белибердяевщиной (А.И. Солженицын). Важно различать духов лжи и стяжать Духа истины и в данном случае.

 

Лев Шестов критиковал рационалистическую традицию в философии, одним из первых в XX веке остро ставил проблемы трагического в человеческом существовании (философия трагедии), которые первичнее проблем бытия и мышления. В этом смысле он предшественник экзистенциализма. Истина для Шестова носит глубинно личностный характер, а духовные поиски личности ведут её от разума к откровению – от Афин к Иерусалиму. В этом Шестов зачинает религиозную персоналистическую традицию. Его гносеология противопоставляет откровение – разуму, личность – объективному бытию, свободное индивидуальное мышление – логоцентризму: «Но незаконченные, беспорядочные, хаотические, не ведущие к заранее поставленной разумом цели, противоречивые, как сама жизнь, размышления – разве они не ближе нашей душе, нежели системы, хотя бы и великие системы, творцы которых не столько заботились о том, чтобы узнать действительность, сколько о том, чтобы “понять её”?» (Л. Шестов). Н.А. Бердяев, со свойственной его перу лаконичностью и образностью отмечавший достоинства и слабости в творчестве своих коллег, о Л. Шестове заметил: «Религиозность, к которой он шёл, была скорее библейская, чем евангельская… Главное для Шестова была вера, противополагаемая знанию. Он искал веры, но он не выразил самой веры».

О крупнейшем философе и богослове протоиерее Сергии Булгакове Николай Бердяев писал: «Он остаётся верен основной русской идее Богочеловечества. Богочеловечество есть обожение твари. Богочеловечество осуществляется через Духа Святого. Софиологическая тема есть тема о Божественном и тварном мире. Это есть тема, прежде всего, космологическая, которая интересовала русскую религиозную мысль более чем западную. Нет абсолютного разделения между Творцом и творением. Есть предвечная, не тварная София в Боге, мир платоновских идей, через неё наш мир сотворен, – и есть София тварная, проникающая в творение. О. Сергий Булгаков называет свою точку зрения панентеизмом в отличие от пантеизма. Можно было бы это назвать также панпневматизмом. Происходит как бы сошествие Духа Святого в космос. Панпневматизм вообще характерен для русской религиозной мысли… Философия его не принадлежит к типу экзистенциальному. Он – объективист и универсалист. В своей первооснове – платоник… Отец Сергий Булгаков – одно из течений русской религиозной мысли, главным образом сосредоточенных на теме о божественности космоса. Самой большой правдой его остаётся его вера в божественное начало в человеке. Он – горячий защитник всеобщего спасения». Протоиерей Сергий Булгаков создал универсальную систему православного богословия, в которой глубоко анализируются проблемы христианского богословия: триипостасности, христологии, ангеологии, экклесиологии, персонализма. К нему более всего можно отнести характеристику – неопатристика, в том смысле, что он в традициях святоотеческой мысли пытался давать ответы на вызовы современной эпохи. Как глубоко творческая натура, он в своих поисках уходил за пределы постижимого большинством современников; как у всякого подлинного новатора, в его богословских построениях присутствуют элементы произвольности. Множество споров вызвала софиология Булгакова. Но оппоненты не смогли ответить на уровне его умозрения, примитивизировали проблему и нередко искажали его мысли. В частности, отца Сергия обвиняли в том, что он вводит четвертую – софийную – ипостась Божества, тогда как он чётко определял, что представления о Софии – Премудрости Божией отражают только общую природу Ипостасей Божественной Троицы. Консервативная традиция, исполняя положительную охранительную роль, всегда воспринимает болезненно новое слово в богословии.

Н.О. Лосский и С.Л. Франк развивали проблемы интуиции и откровения как форм постижения Абсолюта. «Наиболее замечательными представителями чистой философии были Николай Онуфриевич Лосский и Семён Людвигович Франк, которые создали оригинальные философские системы, которые можно назвать идеал-реализмом. Самая их манера философствовать более напоминала немецкую. Но направление их было метафизическое, когда в Германии еще господствовало враждебное метафизике неокантианство. Н. Лосский создал своеобразную форму интуитивизма, которую можно было бы назвать критическим восстановлением наивного реализма… С. Франк ближе к классическому германскому идеализму. Он, подобно Вл. Соловьеву, хочет создать философию всеединства. Сам он называет себя продолжателем Плотина и Николая Кузанского, особенно последнего. В общем, его философия принадлежит к платоновскому течению русской философии» (Н.А. Бердяев). Николай Лосский сочетал типично русскую экзистенциально-персоналистическую проблематику с гегелевской рационалистичностью философского метода. В учении об интуитивизме он пытается выявить гармонию онтологического и гносеологического аспектов бытия. Семён Франк, с одной стороны, с немецкой педантичностью и сухостью исследовал глубокие философские проблемы, с другой – ярко и образно писал о проблемах социальной философии. Франк создавал концепцию живого знания, соединяющую достижения теоретической философии с персоналистической философией жизни.

Русское философское умозрение на протяжении веков было ближе к платоновской, чем к аристотелевской традиции. Методология русской философии в XX веке была обширной – от рационализма и интуитивизма у Н.О. Лосского до экзистенциализма и персонализма Н.А. Бердяева, от фрагментарных заметок («Опавшие листья») и литературных эссе В.В. Розанова – до фундаментальных построений протоиерея Сергия Булгакова. Алексей Федорович Лосев в своём творчестве соединил платонизм, гегелевскоую философию, феноменологию Э. Гуссерля и русскую христианскую философию, разрабатывал философию имени как явления Божественной сущности, невыразимой в трансцендентном единстве, рассматривал символ как форму явления Абсолюта. В его работах советского периода присутствуют попытки найти некий рациональный смыл в марксизме, иногда неизбежные пароли господствующей идеологии. Тома античной эстетики представляют собой своеобразную энциклопедию смыслов, понятий и категорий античной философии. В опубликованных работах советского периода мы узнаём другую сторону философа – тайного монаха: в «Эстетике Возрождения» и книге о Вл.С. Соловьёве уже не сухой рационалистический стиль, а яркий, страстный, образный язык экзистенциальной и персоналистической философии.

Георгий Петрович Федотов, замечательный философ культуры, развивал принципы историософии, стремясь изучать практическую действительность через духовные идеалы, ибо творческое сознание человека преображает историческое бытие. В век вселенских катастроф Георгий Федотов пытается осмыслить идеи конца. Эсхатологические зарницы требуют от человека предельной дисциплины и ответственности, что формулируется в максиме личной жизни и культурного творчества: «Живи так, как если бы ты должен был умереть сегодня, и одновременно так, как если бы ты был бессмертен; работай так, как будто история никогда не кончится, и в то же время так, как если бы она кончилась сегодня» (Г.П. Федотов). Пророчества Апокалипсиса являются одновременно и угрозой, и утешением: «Угроза для грешного мира, утешение для верного остатка!» (Г.П. Федотов). Христианский философ был уверен, что все благие усилия и творческие достижения человека не пропадают – они преобразятся и сложатся, как камни в стены Вечного Града. С этим философским настроем Федотов описывает историю русской святости, русскую православную культуру, выявляя в них древние тенденции, сказывающиеся на современной жизни, рассматривает многие проблемы в судьбе России ХХ века, противоречивую роль русской интеллигенции.

«Основная тема русской мысли начала XX в. есть тема о божественном космосе и о космическом преображении, об энергиях Творца в творениях; тема о божественном в человеке, о творческом призвании человека и смысле культуры; тема эсхатологическая, тема философии истории» (Н.А. Бердяев). Эти темы остались актуальными для русских философов в изгнании и в коммунистическом рабстве. Лев Платонович Карсавин рассматривал вопросы историософии, личности в истории, Православия как смыслообразующего основания истории, человечества как симфонической личности. В его работах было много точных и глубоких мыслей, но утопическое учение о всеединстве, восходящее к Вл.С. Соловьёву, у Л.П. Карсавина стало философским основанием для разработки концепции идеократии – порочной во всех отношениях. Блестящая книга «Пути русского богословия» протоиерея Георгия Флоровского стала не только основным библиографическим справочником по истории духовной культуры России, но впервые явила грандиозное здание многовековой русской религиозной мысли. Несмотря на страстный тон и определённую пристрастность протоиерей Георгий Флоровский впервые выявил важные закономерности и тенденции в истории русской мысли. Его завету «вперёд к Отцам» следуют лучшие представители русской философии и богословия.

Основные труды протоиерея Александра Шмемана посвящены литургическому богословию как анализу основ бытия человека. С этого богословского фундамента он характеризует духовные соблазны эпохи, говорит об идеологизме как одержимости утопической абсолютизируемой идеологией: «Идеологизмом я называю сам факт пленённости и одержимости сознания идеологией, сущность которой всегда в сочетании отвлечённой и утопической идейной схемы с абсолютной верой в её практическую “спасительность” и с фанатическим волевым подчинением ей действительности». При всеобъемлющем, эпохальном кризисе церковная жизнь тоже подвержена эрозии: «Жизнь церковного народа никогда не была совершенной, идеальной, но по мере времени кризис этот превратился в некое хроническое, нормативное состояние, в некую подспудную “шизофрению”. И “шизофрения” эта отравляет Церковь, подкапывает саму основу церковной жизни» (прот. Александр Шмеман). Возрождение общества возможно только через возрождение Церкви, а центром церковного возрождения является евхаристическое служение: «Многим, может быть, покажется странным, что в ответ на кризис я предлагаю обратить наше внимание не на обсуждение составляющих его элементов, а на Таинство Евхаристии, на Церковь, этим таинством живущую. Да, я верю, что именно тут, в этом святая святых Церкви, – источник чаемого возрождения, в этом восхождении Церкви к Трапезе Господней, в его Царствие. И я верю, как всегда верила Церковь, что начинается это восхождение с выхода из мира сего, прелюбодейного и грешного, с “отложения всякого попечения”. Не идеологическая суета и шум, а – дар неба, вот призвание Церкви в мире, вот источник её служения» (прот. Александр Шмеман). Подлинным возвратом к Отцам является литургическое богословие протоиерея Александра Шмемана.

 

Русская философия новые смыслы созидает во многих темах метафизики: о природе Божественного и ипостасях Божественной Троицы, о реальности духа, о свободе и рабстве человека, о происхождении зла. Русская религиозная философия совершила грандиозный метафизический прорыв в постижении смыслов бытия. Тяжеловесная по сравнению с нею западная мысль занимается фундаментальной обработкой философских тылов. «Русская философская мысль, развивавшаяся на основе греко-православных представлений, в свою очередь во многом заимствованных у античности, кладёт в основание всего Логос… Русская самобытная философия представляет собой непрекращающуюся борьбу между западноевропейским абстрактным ratio и восточно-христианским, конкретным, богочеловеческим Логосом и является беспрестанным, постоянно поднимающимся на новую ступень постижением иррациональных и тайных глубин космоса конкретным и живым разумом» (А.Ф. Лосев).

Русская философская мысль с момента своего пробуждения была не абстрактно-рационалистической, но жизненно ориентированной, не только теоретической, но и практической. «Едва ли можно назвать хотя бы одного русского мыслителя, который не выступал бы одновременно в качестве морального проповедника или социал-реформатора. Русский мыслитель не довольствуется, как правило, теоретическими рассуждениями: он стремится улучшить мир или возвести идеал» (В.Ф. Шаповалов). Глубокие метафизические прозрения оказывались ключами для раскрытия тайн мирового бытия, жизни общества и человека. Поэтому русская философия всегда была метаэкзистенциальной.

Более всего русские философы и богословы внесли в разработку христианских представлений о личности. В проблемах персонализма сказалась неопатристичность русской философско-богословской мысли. В отличие от западноевропейской индивидуалистической традиции, где личность рассматривается как природная индивидуальность, русская мысль развивает традиции Отцов Церкви, в которых человек предстаёт как образ и подобие Бога, соратник в Божием творении, малый творец бытия. У С.Л. Франка, протоиерея Сергия Булгакова, Н.А. Бердяева, Владимира Николаевича Лосского личность предстаёт свободной, самодостаточной, сувереном своего бытия, владельцем своей природы, не уничтожающим природу, а стремящимся превзойти и преобразить её. Человек как самовластное существо, как царь мира, как существо превосходное (превосходящее все формы жизни) призван творчески овладеть природой, мирозданием. Высшее назначение человека – сотворчество Богу в миротворении.

Важнейшей в русской мысли была историософская тема, особенно историософия России. Русские философы, как выразители соборного национального сознания, органично взаимодополняли друг друга. Многое из созданного ими не теряет своей актуальности, становится жизненно важным в духовном возрождении России. Русская философия разоблачила заблуждения, опознала формы духовных болезней трагического столетия, описала судьбу России, национальные идеалы и характер, предуказала пути возрождения. В этом смысле особое место в плеяде русских философов занимает Иван Александрович Ильин.

Многие достижения русской философии не были оценены, оказались пророческими, они будто сформулированы для нынешних поколений, призванных к подведению итогов российской трагедии и к совершению русского духовного прорыва. Русская философия описывает образы Нового Бытия – Нового Неба и Новой Земли, в свете которых осмысляется опыт российской трагедии ХХ века, а также смертельные тупики современной цивилизации.

Рус­ская фи­ло­со­фия в ду­хе Пра­во­сла­вия и Рус­ской идеи со­еди­ня­ет уни­каль­ную ду­хов­ную цель­ность с жиз­нен­ной укоренённостью. Сла­вя­но­фи­лы бы­ли органичными любомудрами и в фи­ло­со­фии, и в жиз­ни. Фи­ло­со­фия Владимира Со­ловь­е­ва по существу эк­зи­стен­ци­аль­на, как и фи­ло­со­фия Николая Бердяева: «Ме­та­фи­зи­ка воз­мож­на лишь как сим­во­ли­ка ду­хов­но­го опы­та, как ин­туи­тив­ное опи­са­ние ду­хов­ных встреч» (Н.А. Бердяев). Фи­ло­соф­ст­во­ва­ние для них бы­ло не хо­дом мыс­ли и не родом за­ня­тий, а образом жиз­ни в стремлении к ис­ти­не. И они не мудрствовали от­вле­чён­но, а жи­ли фи­ло­соф­ски. Внерелигиозной фи­ло­со­фии в Рос­сии фак­ти­че­ски не бы­ло. Русская православная философия онтологична и метафизична, направлена на поиск сущности и смыслов, в отличие от западного умозрения, которое более феноменально, чем ноуменально, озабочено, прежде всего, поиском технологий для решения утилитарных задач, созданием инструментария для порабощения природы.

Выс­шую оцен­ку русской христианской фи­ло­со­фии и бо­го­сло­вию ХХ ве­ка дал Все­лен­ский Патриарх Афинагор, охарактеризовавший её в це­лом как неопатристика. В то же вpемя есть основания считать, что русская фи­ло­со­фия – это фи­ло­со­фия XXI ве­ка. Рус­ская фи­ло­со­фия глу­бо­ко укоренена в православной традиции, вме­сте с тем это грандиозный прорыв в бу­ду­щее. Христианская философия в России ведёт авангардные ду­хов­ные бит­вы, европейская фи­ло­со­фия ока­зы­ва­ет­ся вторым эше­ло­ном и производит все­объ­ем­лю­щую культурную обработку ты­лов.

Эта характеристика не от гордыни, а от соз­на­ния безмерной от­вет­ст­вен­но­сти, на­ла­гае­мой традицией, которая представлена плея­дой ярких ге­ни­ев: А.С. Хомяков, Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, Н.Ф. Федоров, Вл.С. Со­ловь­ев, С.Н. Трубецкой, Е.Н. Трубецкой, В.В. Розанов, Н.А. Беpдяев, С.Н. Бул­га­ков, П.А. Флоренский, С.Л. Франк, И.А. Иль­ин, Л.И. Шес­тов, Н.О. Лос­ский, Вл.Н. Лосский, Г.П. Фе­до­тов, Г.В. Флоровский, А.Д. Шме­ман. Рус­ская фи­ло­со­фия и бо­го­сло­вие ХХ ве­ка в бли­жай­шем измерении продолжили традицию русской клас­си­че­ской литературы ве­ка ХIХ. Глав­ный же вопрос русской ду­хов­но­сти: в чём смысл жиз­ни и в чём правда жиз­ни, как дос­тичь праведности в этом мире?

 

В России с тридцатых годов ХХ века религиозная мысль была подавлена. Философы либо физически истреблялись (отец Павел Флоренский, Л.П. Карсавин), либо уходили во внутреннюю эмиграцию (А.Ф. Лосев). Остатки религиозного мировоззрения теплились в творчестве некоторых русских поэтов (Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Борис Пастернак, Анна Ахматова). Казалось, сфера культуры окончательно выжжена и протравлена богоборческой идеологией. Но когда во второй половине ХХ века произведения русских философов просачиваются в коммунистическую Россию, многими читающими людьми они воспринимаются как глоток свежего воздуха, как благой завет из прошлого, обращённый к ним во имя достойного будущего. Русская классическая литература ХIХ века была доступна советскому человеку, и в коммунистическом аду она была источником живой жизни, духовных традиций, в том числе и религиозности. Но подлинное возвращение религиозного сознания интеллигенции началось со знакомства с произведениями русских философов, после чего и русская художественная классика читалась углублённее, чем позволяли разного рода социальные трактовки – от социалистического до критического реализма. Христианизация вела пытливый ум к открытию духовных сокровищ Православия, к вхождению в Церковь. Если в начале ХХ века русская творческая интеллигенция проделывала путь от марксизма к идеализму, а затем к православному мировоззрению во многом под влиянием русской классической литературы, то в конце века новый возврат к Православию осуществлялся под влиянием русской философии ХХ века. Вместе с тем, как и в начале века, в первую очередь возрождается художественное литературное творчество, затем пробуждается религиозно-философская и богословская мысль. Произведения деревенщиков Валентина Распутина, Василия Белова, Виктора Астафьева возрождают лучшие традиции русской художественной литературы: ориентацию на духовность человека, нравственный пафос, метафизическую углублённость. После русской катастрофы русская литература не может не проникнуться трагическим жизнеощущением, в котором светится христианское упование.

Явление писателя-мыслителя Александра Исаевича Солженицына было провиденциальным для России, – культурная почва, способная породить великую творческую личность, явно жива. Сам писатель говорил о литературной близости ему Льва Толстого, но в его творчестве отразилась и метафизическая трагедийность Фёдора Достоевского. Много сказано об огромном влиянии на общество его первых произведений, особенно повести «Один день Ивана Денисовича». Но «Красное колесо» недооценено в наше время. Литературные формы духовной эпопеи разноплановы и резки, что трудно для восприятия. Нередко перехлестывают через край и языковые эксперименты писателя. Всё же эта великая литература захватывает. В грандиозных узлах Солженицын раздвигает горизонты историософии России, раскрывает новые аспекты российской трагедии, многое со временем становится более актуальным. Здесь продолжается русская традиция философичности художественной литературы. В исторической эпопее Солженицын в наибольшей степени открывается как большой художник: «Октябрь шестнадцатого» – одна из вершин русского романа. Это не пресловутый поток сознания, а густой бурный ток жизни, поток экзистенции – автора, героев, общества, России. «Красное колесо» Солженицына читается мучительно, с чувством трагической безысходности. Необозримая панорама событий – таких далёких и таких близких личной судьбе каждого из нас – подавляет величайшими смыслами, которые она несёт, но и захватывает, не отпускает. Читать этот монументальный труд, как осознавать крест своей судьбы, – тяжело, но не читать невозможно. Непревзойдённая русская классическая литература обогащена новыми образами, сюжетами, проблемами. Русские писатели XIX века не смогли достойно описать любовную драму простолюдина. Только некоторые писатели в советский период раскрывают душу простого человека (вопреки соцреализму), преисполненную глубоких, сильных чувств, которые дворянской литературой были приписаны образованным сословиям. У Солженицына вечная тема любви захватывает величественными проявлениями, сложнейшими отношениями, испепеляющими страстями при подлинно русском целомудрии. Поразительный факт, но проникнутая религиозным пафосом русская классическая литература не описала драмы богопостижения заблудшей, мятущейся души (каковыми и являлись герои этой литературы). Приближался к этому Николай Лесков, но он описывал сложившиеся религиозные типы, а не процесс и акт богоузнавания. Метафизическое творчество Достоевского решает глубочайшие религиозные проблемы, – в его произведениях герои являются персонификацией этих проблем-идей. В советский атеистический период никто из писателей не приближался к этой теме. Солженицын описывает внутреннюю бездну богооставленности души, из последних сил тянущейся к церковной паперти и в ответ на последнюю надежду получающей спасительные токи благодатного очищения. Любовь к Богу обретается через любовь к ближнему, – простая истина открывается в наше путаное время. Путь воцерковления современного человека после трагедий богоборческого века не может быть елейно приторным, это путь очистительных страданий и возрождения на грани смерти. Солженицын не только движет геополитическими глыбами, но и формирует новые души. Судьбы героев переживаются как судьбы близких, – они и близки, потому что мы, соотечественники, связаны судьбой своего Отечества и единством национального характера. Романы «Красного колеса» пробуждают чувство сопричастности величайшей трагедии родины.

С девяностых годов ХХ века традиция русской художественной литературы будто замерла, культура захватывается апологетами авангарда и постмодернизма. Авторы подлинно русской литературной традиции проникаются социальным и политическим пафосом, но им удаётся стать властителями не многих умов – и потому, что слишком жёстка и разнополярна борьба в обществе, и потому, что сами писатели не смогли ухватить нерв новых драматических событий. Вместе с тем с этого времени – после демонтажа режима государственного атеизма – возрождается традиция русской философской и богословской мысли.

 

В ХIХ веке духовной революции, явленной русскими гениями и русской святостью, противостояла духовная реакция идеологической мании, ввергшая Россию в коммунистический тоталитаризм ХХ века. Русская религиозная философия и богословие, художественная проза и поэзия ХХ века отвечают на эпохальный вызов. Русская неопатристика осмысляет истоки и значение российской катастрофы, болезни современной цивилизации, пути и формы духовного возрождения России. В творчестве русских гениев ХХ века предуказан духовный выбор русского народа, открывающий новые исторические перспективы длярусской православной цивилизации. Историческая реализация наработанных духовных смыслов – назначение современных поколений России и искупительно-творческая миссия русских творческих сословий: «Если есть русская “интеллигенция”, как совокупность образованных людей, способных создавать себе идеалы и действовать во имя их, и если есть у этой “интеллигенции” какой-нибудь “долг перед народом”, то долг этот состоит в том, чтобы со страстью и упорством нести в широкие народные массынациональную идею как оздоровляющую и организующую силу, без которой невозможно ни возрождение народа, ни воссоздание государства. Это – целая программа духовного, культурного и политического возрождения России, опирающаяся на идейное воспитание и перевоспитание образованных людей и народных масс. Мы зовём всех, чьи души потрясены пережитым национальным банкротством и мировым позором, к обдумыванию и осуществлению этой программы» (П.Б. Струве).

Современный ведущий слой России имеет наработанное трагической судьбой народа духовное наследие, позволяющее ему исполнить свою творческую историческую миссию. «Все зависит от того, найдётся ли у нас… слой, который смог бы покончить с вековой оторванностью интеллигенции от народа и стать правящей и культурной элитой, выражающей национальную индивидуальность России, а не случайные находки в подстрочных примечаниях к европейской философии и не собственные или классовые вожделения… Русская интеллигенция должна быть перевоспитана в русском духе. И так как это перевоспитание почти невозможно, то дело идёт о создании новой русской интеллигенции» (И.Л. Солоневич).

Каждый человек в современной России, входя в ряды интеллигенции, не только получает образование и статус, но незримо становится под ярмо исторических грехов русской интеллигенции, принимает на себя её исторический долг: бремя грехов и ошибок, бремя обязывающих духовных достижений, бремя свободы и искупления, бремя исторического назначения, бремя любви к России и ответственности за неё. Перед русской интеллигенцией ныне стоят эпохальные задачи: осмыслить русскую историю; осознать историческую вину и взять за неё ответственность; продолжить всё истинное и благое в традициях интеллигентской культуры; найти подлинный путь к народу, к пониманию его бед и чаяний; опереться в обустройстве России на здоровые черты национального характера; исполнить долг творческого сословия – предложить народу оздоравливающие идеалы и подлинные ценности. «Откройте русскому человеку русский Свет, дайте отыскать ему это золото, это сокровище, сокрытое от него в земле! Покажите ему в будущем обновление всего человечества и воскресение его, может быть, одною только русскою мыслью, русским Богом и Христом, и увидите, какой исполин могучий и правдивый, мудрый и кроткий вырастет пред изумленным миром, изумлённым и испуганным, потому что они ждут от нас одного лишь меча, меча и насилия, потому что они представить себе нас не могут, судя по себе, без варварства. И это до сих пор, и это чем дальше, тем больше!» (Ф.М. Достоевский).

 

 

Самостоянье личности

 

Главные задачи духовного оздоровления человека в России после коммунистического морока[15]определяли русские философы: «Если России суждено ещё возродиться – чудо, в которое, вопреки всему, мы хотим верить, более того, в которое мы обязаны верить, пока мы живы, – то это возрождение может быть теперь лишь подлинным воскресением, восстанием из мёртвых с новой душой, к совсем иной, новой жизни. И первым условием этого возрождения должно быть полное, окончательное сознание, как всей глубины нашего падения, так и его последних, подлинно-реальных духовных причин… Подобно утопающему, который ещё старается вынырнуть, мы должны отрешиться от головокружительного, одуряющего подводного тумана и заставить себя понять, где и как, и почему попали в эту бездну» (С.Л. Франк).«Надо почиститься. Надо освободиться от власти бредовых идей. Надо следить за своим душевным и духовным здоровьем, бороться с безумием, подстерегающим людей, слишком долго и безнадежно страдавших» (Г.П. Федотов). Уто­пич­но на­де­ять­ся, что по­сле де­ся­ти­ле­тий бес­па­мят­ст­ва, лжи и на­си­лия че­ло­век и народ восстанут в одночасье. Процесс возрождения трагически противоречив: старое и новое смешаны, приливы здоровья чередуются с острыми кризисами. С трудом восстанавливается историческая память, в которой ещё много провалов. Первые осознанные фразы пробиваются через невнятное бормотание и могут чередоваться с бредом. Мы учимся отделять рецидивы идеологического помутнения от трезвого слова. Необходимо называть истину – истиной, а бред – бредом, хотя они могут произноситься одними устами. Попытки осознания мы вынуждены предпринимать в полузабытьи, самостоятельные шаги совершаем в полном изнеможении, в момент, когда болезнь ещё смертельна. Борьба с духовным помрачением тре­бу­ет упорства и тер­пе­ния, мо­би­ли­за­ции здо­ро­вых сил. Ис­точ­ник здо­ро­вья – в ду­хе на­ции, в бо­га­тей­шей куль­ту­ре и тра­ди­ци­ях го­су­дар­ст­вен­но­сти, в без­мер­ном дол­го­тер­пе­нии, тру­до­лю­бии и та­лант­ли­во­сти на­ро­да, в не­ис­ся­кае­мых ресурсах стра­ны.

Мы на­чи­на­ем стро­ить на пе­пе­ли­ще, протравленном за девяностые го­ды новыми яда­ми, но наше достояние – сохранившийся духовный фундамент Родины, дос­ти­же­ния тра­ги­че­ской ис­то­рии России. В развале можно различить признаки созидательных процессов. Об­ре­те­ние Ро­ди­ны на­чинается с очи­ще­ния сво­ей ду­ши, ду­хов­но­го са­мо­со­вер­шен­ст­во­ва­ния, которое и будет со­зи­дать по кру­пи­цам ду­шу Рос­сии. Николай Васильевич Гоголь работу «Нужно любить Россию» начал со слов: «Без любви к Богу никому не спастись». Без­от­вет­ст­вен­но­му и без­дум­но­му со­вре­мен­но­му че­ло­ве­ку жиз­нен­но важ­но вспом­нить о своём не­бес­ном про­ис­хо­ж­де­нии и все­лен­ской мис­сии. В се­го­дняш­нем ми­ре не ко­по­шат­ся ни­чтож­ные тва­ри (что вну­ша­ют нам все идео­ло­гии), но сте­на­ют веч­ные ду­ши. Пре­дель­но уни­жен­ный че­ло­век при­зван встать в пол­ный рост сво­его бо­го­по­доб­но­го дос­то­ин­ст­ва. Об­рес­ти па­мять веч­но­сти и взра­щи­вать в се­бе божественное на­ча­ло лич­но­сти, откровение ко­то­рого прив­нес­ло в мир хри­сти­ан­ст­во, – в этом за­лог вы­жи­ва­ния и спа­се­ния. Если не ощутит себя русский человек соратником Божиим, – не прорастёт в нём чувство личной ответственности, – не проявится и потребность в активном служении Родине. Не­об­хо­ди­мо вос­ста­но­вить чувство соб­ст­вен­но­го дос­то­ин­ст­ва, ощущение ответственного служителя Божия, ува­же­ние дос­то­ин­ст­ва дру­гих как брать­ев во Хри­сте, правосознание и чув­ст­во лич­ной от­вет­ст­вен­но­сти.

Вла­сть духов зла от­ме­ре­на сте­пе­нью на­шей без­от­вет­ст­вен­но­сти и беспринципности. Мы обя­за­ны очи­стить­ся от остатков идей­но­го безумия, ра­зо­бла­чить ложь идеологических маний, осмыслить и раз­ру­шить ме­ха­низ­мы их па­ра­зи­ти­ро­ва­ния. Понять сполна – означает принципиально изменить образ жизни: судить себя по совести и реально жить не по лжи. Дик­та­ту­ра со­вес­ти – это не на­зва­ние конъ­юнк­тур­но­го спек­так­ля времен перестройки, а жиз­нен­ный прин­цип ты­ся­че­лет­ней ис­то­рии пра­во­слав­но­го на­ро­да: Вла­ди­мир Со­ловь­ев определял диктатурой совести сущ­ность рус­ско­го са­мо­дер­жа­вия. В истории Древней Руси потрясает способность русского сознания к глубокому пронзительному покаянию, стремлению искупить свою вину в служении Родине. Выбор своего исторического пути как своего рода патриотического послушаниянепонятен и недоступен нашим западникам.

Современный человек плохо воспринимает реальности долга, служения, его призывают бороться за «свободы». Творец соз­дал че­ло­века сво­бод­ным, но сво­бо­да – ве­ли­чай­шее бре­мя в ми­ре сем. Бог создал человека со­твор­цом, малым творцом бытия, от­вет­ст­вен­ным за всё в ми­ро­зда­нии. Сво­бо­да реализуется не в гор­де­ли­вом са­мо­ут­вер­жде­нии, а в сми­рен­но-дерз­но­вен­ном ис­пол­не­нии божественного предназначения, во­пре­ки все­му, что это­му про­ти­во­сто­ит. От­вет­ст­вен­ный ду­хов­ный труд ка­ж­до­го в соответствии с его при­зва­ниеми вос­пи­ту­ет «са­мо­сто­я­нье че­ло­ве­ка»(А.С. Пушкин), которое является залогом чес­ти и дос­то­ин­ст­ва. Сво­бо­да без­ус­лов­на и пер­вич­на как сво­бо­да внутреннего духовного самоопределения. Сво­бо­да – без­ус­лов­ная цель, но путь к ней тер­нист и до­лог. Ко­гда стремление к внешней свободе становится самодовлеющим, человек порабощается идо­лами свободы. Сво­бо­да в со­вре­мен­ном ми­ре по боль­шей час­ти по­ни­ма­ет­ся как ос­во­бо­ж­де­ние от обя­зан­но­стей и от­вет­ст­вен­но­сти. То­гда как она да­ро­ва­на для ис­пол­не­ния на­зна­че­ния. Толь­ко ориентация на духовную сущ­но­сть сво­бо­ды по­зво­лит вос­соз­дать ор­га­нич­ные нор­мы сво­бод по­ли­ти­че­ских, со­ци­аль­ных, эко­но­ми­че­ских. Ибо сте­пень внеш­них сво­бод  определяется сво­бо­дой внут­рен­ней. Необходимо из­бегать вы­ро­ж­де­ния сво­бо­ды в свое­во­лие и раз­бой, как это бы­ло во всех со­ци­аль­ных ре­во­лю­ци­ях. Возрождающемуся обществу не следует спе­шить с борь­бой за по­ли­ти­че­ские сво­бо­ды, а стремиться воз­ро­ж­дать нрав­ст­вен­ные и ду­хов­ные дос­то­инства че­ло­ве­ка.

Диссидентское движение и борьба за права человека в советский период были не только нравственным противостоянием насилию, но и идейной платформой, которая повторяла старые заблуждения русской интеллигенции. Если мы вновь будем сводить свободу человека к «сумме свойств данной ступени органического развития» (Н.К. Михайловский); если откажемся признать религиозный стержень личности; если мы зло будем видеть только в экономических и социально-политических формах, то мы обречены на новые круги разрушений и страданий. Ибо созидать в этом мире человек способен только при опоре на духовные ценности. Борьба с внешними формами зла может быть успешной только в том случае, если исходит из внутреннего духовного подвига. Личность воспитуется не условиями жизни, а напряжённым внутренним деланием. Религиозно наполненная душа ощущает свои земные права, осознав обязанности перед Богом и людьми. Каждый человек призван осознать свой онтологический статус: место в истории, в жизни народа, своё национальное призвание.

 

Полноценное государственное строительство зачинается в измерениях духовных: «Государство, в его духовной сущности, есть ни что иное, как родина, оформленная и объединённая публичным правом; или иначе: множество людей, связанных общностью духовной судьбы, и сжившихся вединство на почве духовной культуры и правосознания… Право и государство возникают из внутреннего, духовного мира человека, создаются именно для духа и ради духа иосуществляются через посредство правосознания. Государство совсем не есть “система внешнего порядка”, осуществляющаяся через внешние поступки людей» (И.А. Ильин). Соответственно, воссоздание Российского государства требует, прежде всего, возрождения духовности в человеке.

Поскольку тяжелое наследие не оставило для этого органичных условий – ни традиций, ни общественных структур, ни кадров, – пришлось начинать эту работу в измерениях индивидуально-духовных и соборно-персоналистических. Прежде всего, необходимо формировать в обществе нравственно взыскательную атмосферу воспитания ведущего слоя. В этом велика роль творческих сословий. Рус­ская ин­тел­ли­ген­ция при­зва­на ис­ку­пить свой ис­то­ри­че­ский грех – от­крыть­ся Пра­во­сла­вию и рус­ской куль­ту­ре, чая­ниям на­ро­да и национальному служению. Воссозданный «об­ра­зо­ван­ный класс с рус­ской ду­шой, просвещённым ра­зу­мом, твёр­дой во­лей» (прот. Сер­гий Бул­га­ков) будет способен нести в общество иде­алы на­цио­наль­но­го спа­се­ния.

Итак, наша судьба оп­ре­де­лит­ся в ду­хов­ных измерениях – преображением на­ших ду­ш. Труд­но по­ве­рить, но идей­ные блу­ж­да­ния не­сколь­ких де­сят­ков че­ло­век в XIX веке (русские мальчики, спорящие в трактирах, – В.М. Достоевский) сдви­ну­ли ог­ром­ные ис­то­ри­че­ские пла­сты, пе­ре­вер­ну­ли Рос­сию и весь мир. На этом от­ри­ца­тель­ном при­ме­ре мож­но опо­знать за­кон исторической ди­на­ми­ки: глобальные общественные дви­же­ния за­чи­нают­ся не в мас­сах и не на по­лях сра­же­ний, но в глу­би­не ду­ши человеческой. Мы при­вык­ли за­ме­чать идеи, ов­ла­дев­шие мас­са­ми и из­лив­шие­ся на ис­то­ри­че­ские про­сто­ры. Но всё за­кла­ды­ва­ет­ся на­мно­го рань­ше – в лоне творческих поисков человека. Об этом говорят и ученые: «Каким будет общество, определяет в значительной степени мировоззрение, формируемое в первичных группах. Можно сказать, что те законы и институты, под сенью которых мы живём, это то, что уже сделано, готовый “продукт” работы прежних первичных групп и кругов общения, в определённой степени “отчуждённый” от произведших его людей… Когда всё начинает шататься и расползаться, когда хаос начинает наступать на социальный космос, тогда единственной силой, способной преодолеть этот процесс и вернуть космосу его стабильность, является личность со всеми социальными институтами, которые содержаться внутри неё в “снятом” виде (на уровне убеждений и архетипов), и с идеями о том, как эти институты действуют и как бы хорошо было, чтобы они действовали, то есть с тем новым динамическим моментом, который она может внести в данный космос» (Ксения Касьянова).

 

Духовное измерение истории открывает, чтона рубеже веков закан­чи­ва­ет­ся реа­ли­за­ция тех идей, ко­то­рые фор­му­ли­ро­ва­лись в Рос­сии в XIX сто­ле­тии. Подводятся ито­ги столк­но­ве­ния тех сил, ко­то­рые бы­ли при­ве­де­ны в дви­же­ние эти­ми идея­ми. И на­сту­па­ет но­вый ви­ток ис­то­рии, ко­гда фор­ми­ру­ют­ся но­вые идеа­лы. В решающие моменты истории перед народом и человеком открываются новые возможности: в них сходятся линии прошлого и закладываются начала грядущего.

Есть основания полагать, что Россия вошла в историческое измерение, которое можно охарактеризовать как новое духовное самоопределение. На переломе ты­ся­че­лет­ия, увенчанного мученичеством, начинается новый эон в судьбе России. Современные по­ли­ти­че­ские события – день вче­раш­ний. В них об­ре­та­ют ис­то­ри­че­ские фор­мы те ду­хов­ные си­лы, ко­то­рые сло­жи­лись в про­шлом.

Духовная память народа передавалась десятилетиями из поколения в поколение вопреки идеологическому террору и физическому истреблению её носителей. «Этот древний и могучий механизм поддержания культуры до сих пор спасает нас. Лидия Чуковская в своей книге “Процесс исключения” с удивлением констатирует факт: “В нашей стране противостоит лжи и фальсификации стойкая память,неизвестно кем хранимая, неизвестно на чём держащаяся, но упорная в своей кротовой работе”… Не через прессу (точнее – не только через прессу) передаются память, принципы, “социальные архетипы”. Они передаются от человека к человеку непосредственно, лично и строго доверительно, то есть через систему неформальных авторитетов. И воспринимаются и хранятся на уровне и в сфере “я”. Чтобы изгладить такую память, нужно физически уничтожить человека: эту истину в своём параноическом безумии ясно видел Сталин. Только путём полного тотального физического уничтожения всех, кто может хоть в какой-то мере пользоваться авторитетом, можно блокировать процесс передачи культуры. И то, как показала история, только временно. Ахматова во второй половине 50-х годов со счастливым изумлением говорила: “Вот что значит великая страна. От них всё упрятали, а они всё открыли”. У каждого самого “маленького” убитого и замученного на каторге были друзья. А “имеющий друга имеет другого себя”… Наши друзья – это наше бессмертие здесь на земле, на нашей земле, где сейчас мы присутствуем в самом начале грандиозной борьбы за нашу культуру. Для того чтобы эта борьба имела хоть какие-то шансы на победу, она должна быть именно грандиозной» (Ксения Касьянова).

В течение страшных десятилетий сталинизма в глубинах жизни – церковной, духовной, семейной, в кругу друзей – куда не смог проникнуть идеологический молох, – сохранялись и передавались подлинные духовно нравственные традиции, позволявшие отстоять человеческое достоинство в условиях всеобщей лжи и тотального насилия. И вот с пятидесятых годов в обществе начался малозаметный, но живительный процессдуховной кристаллизации. В немногочисленных неформальных группах (первичных группах, как говорят социологи) люди стремятся общаться и относиться друг к другу не по-советски, а по-человечески, по православному, культивируя в себе подлинно духовные качества. Это незабываемая атмосфера свободного общения, где тебя ценят не за твой статус, состояние, связи, должность, профессию, а за твои нравственные достоинства, за то, что ты – человек. В.В. Вейдле в пятидесятые годы описывал подобную атмосферу дореволюционного российского общества: «В России, по крайней мере, в старой России, было нечто, чего может быть уже нигде не свете нет: ощущение очень большой свободы, не политической, конечно, не охраняемой законом, государством, а совсем иной, происходящей от тайной уверенности в том, чтокаждый твой поступок твои ближние  будут судить “по человечеству”, исходя из общего ощущения тебя как человека, а не из соответствия или несоответствия твоего поступка закону, приличию, категорическому императиву, тому или иному формально установленному правилу».

Именно неформальные первичные группы «передают из поколения в поколение основу культуры данного народа – его архетипы и личностные качества. Кули утверждает, что “именно в них зарождается тот общепризнанный идеализм, который стремится выразиться в институтах”, то есть в тех нормативно-культурных общественных системах, которые закрепляются посредством символов, таких, как законы, конституции, билли и т.д. Эти институты, хотя они кажутся человеку чем-то очень устойчивым, вечным, стоящим как бы вне его и над ним, в конечном счёте, складываются из бесчисленных человеческих влияний и под воздействием симпатий» (Ксения Касьянова). Даже не сознавая этого, участники неформальных дружеских групп тяготеют к архетипам русского национального сознания: воздержанию, самоограничению, нестяжанию, смирению, правдоискательству, и в высших точках – к самопожертвованию. Они сеют горчичные зерна подлинной духовности, постепенно распространяют в обществе новую нравственную атмосферу. «Борьба за поддержание и восстановление нравственности – эта “обречённая” борьба, которую невозможно довести до окончательной победы, –имеет для нас на современном этапе особое, совершенно неоценимое в историческом плане значение»(Ксения Касьянова).

В книге «О русском национальном характере», написанной в конце семидесятых – начале восьмидесятых годов, Ксения Касьянова приходит к выводу, что этот малозаметный процесс нравственного собирания имеет всеобщий смысл: «Впервые за несколько столетий (со времён Возрождения) человек, так яростно самоутверждавшийся всеми средствами, так беззаветно веривший в свои силы и своё блистательное будущее, – возжелал смирения, выполнения моральных императивов и следования принципам воздержания. Может быть, впервые за всю свою историю человек этого захотел. Он почувствовал вдруг отвращение ко всем этим романтическим идеалам безгранично свободного сверхчеловека и пожелал возложить на себя моральные вериги. Он почувствовал уважение к настоящей морали, не той, которую… совершенная в своей уникальности личность имманентно порождает из себя, а к морали, которая представляет из себя “собрание правил банальных, но самых необходимых для жизни”. И он согласен вести за эту мораль “обречённую борьбу”, а побеждать он не хочет. Это совершенно новое и беспрецедентное движение в нашем общественном сознании… даёт возможность поработать конструктивно, на пользу нам самим, а именно – на внутреннюю пользу, на пользу сиюминутную, не для каких-то туманных мирских идеалов в необозримом будущем. Будущее перестаёт нас волновать. Мы всё больше осознаём невозможность и ненужность устраивать его по своему усмотрению. Нужно действовать в пользу добра – всегда и неизменно – и не покушаться подменять собой Провидение. Слишком жалкими средствами мы будем пытаться выполнять Его работу… Утверждение абсолютизации моральных императивов, признание необходимости возвращения человеку комплексов, чувства греха, чувства своей виновности, готовности и умения каяться, отказываться от своих намерений и планов в тот момент, когда ясной становится их несовместимость с моральными постулатами, – вот, по-видимому, то, что современный человек старается восстановить в процессе своего правдоискательства.Восстановление в своих правах принципа смирения как высочайшей добродетели было бы возвращением из небытия одного из ярчайших архетипов нашей этнической культуры».

Основная движущая сила ис­то­рии – духовное нравственное са­мо­оп­ре­де­ле­ние лич­но­сти. В твор­че­стве ге­ни­ев и пассионариев, в духовном самосозидании святых и праведников за­кла­ды­ва­ют­ся об­ра­зы це­лых эпох. Всё без­лич­ное, что это­му про­ти­во­сто­ит, – это анти-история, ибо раз­ру­ша­ет пре­об­ра­жаю­щий смысл ис­то­рии. И сегодня, в век не­ви­дан­но­го разврата и развоплощения человека, разгула масс, тор­же­ст­ва же­лез­ных за­ко­нов ис­то­рии, в эпоху тотального потребительства, ав­то­ма­ти­зи­ро­ва­нности – мир спасёт от гибели праведное персоналистическое усилие: творческое слово, ответственный выбор, нравственный подвиг духовной личности. Со­бор­но-пер­со­на­ли­сти­че­ские прин­ци­пы бы­тия открывают, что бес­ко­ры­ст­ное слу­же­ние ис­ти­не не­мно­гих мо­жет ока­зать­ся спа­си­тель­ным для всех: «Не бойся, малое стадо! Ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство» (Лк. 12.32). Возрождение личности в России может опираться на уникальные духовные достижения русской истории и православной культуры, которые неуничтожимы и являются нашим спасительным наследством.

Это не оз­на­ча­ет жё­ст­кой предопределенности про­ис­хо­дя­ще­го. Всё мо­жет из­ме­нить­ся в лю­бой мо­мент, так как судь­ба че­ло­ве­ка зависит от направленности его воли. Мож­но спа­стись в по­след­нее мгно­ве­ние, а мож­но и рух­нуть на­ подъёме. Внутренне многое в России определилось, но будущие события, как всегда, окажутся неожиданными для современников. Главное происходит именно в тот момент, когда ждущие перемен отчаиваются и перестают ждать. В попытках разгадать будущее мы склонны проводить аналогии с прошедшим, и отчасти это помогает. Но происходящее сейчас – исторически беспрецедентно, и мы должны быть готовыми к тому, что грядущее окажется ни на что не похожим. Отсутствие чувства ответственности за историю делает многих слепыми, погружёнными в суету или апатию. Большинство не верит в возможность перемен и не замечает их, но поскольку они вошли в жизнь, склонно считать, будто так было всегда и не могло быть иначе. Необходимо преодолеть историческую апатию и открыться преображающей динамике истории. Момент выбора судьбы требует особого сосредоточения памяти и напряжения самосознания, взыскательной оценки прошедшего и углублённого осознания настоящего.

Ныне в об­ра­зо­ван­ном слое наметился про­цесс, об­рат­ный до­ре­во­лю­ци­он­но­му разложению начала ХХ века – ду­хов­ное со­би­ра­ние, нрав­ст­вен­ное сре­до­то­че­ние, ре­ли­ги­оз­ное вос­ста­нов­ле­ние. Этот процесс вы­де­ля­ет в ин­тел­ли­ген­ции сво­его ро­да ду­хов­ное брат­ст­во тех, кто стре­мит­ся ис­ку­пить ис­то­ри­че­скую ви­ну пе­ред на­ро­дом, кто пы­та­ет­ся осоз­нать об­щие за­блу­ж­де­ния и по­ро­ки, ищет пу­ти из ва­ви­лон­ско­го пле­не­ния ду­ши Рос­сии, обретает идеалы спасения Отечества. Есть, мо­жет быть, не­сколь­ко тысяч че­ло­век в Рос­сии, при­няв­ших бре­мя от­вет­ст­вен­но­сти за ду­хов­ную судь­бу сво­ей Ро­ди­ны. Они раз­роз­нен­ны, со­ци­аль­но не за­щи­ще­ны, многие не известны широкому кругу, но ка­ж­дый движим ве­ле­ни­ем со­вес­ти и чув­ст­вом дол­га. Эта кру­го­вая по­ру­ка до­б­ра и яв­ля­ет­ся мо­гу­чей еди­ня­щей со­зи­даю­щей си­лой (евангельской закваской или горчичным зерном).

Русская православная культура возрождается за пределами циничной официозной идеологии и растленной масскультуры. Её создатели не мелькают на экранах телевизоров, а их творения обходят молчанием или же подвергают остракизму и хуле. Пра­во­слав­ный про­по­вед­ник и мис­сио­нер, ре­ли­ги­оз­ный пи­са­тель и ху­дож­ник, хри­сти­ан­ский фи­ло­соф, ответственный гражданин и совестливый политик, – они созидаютреальность духа, которая оздоравливает общественную атмосферу, по­вы­ша­ет нрав­ст­вен­ную взы­ска­тель­ность людей. От не­мно­го­чис­лен­ных тружеников ду­ха и за­ви­сит бу­ду­щее Рос­сии.

 

Хри­стиа­не – пер­вые из тех, кто оч­нул­ся от все­об­ще­го по­мут­не­ния. Нам лег­че не по­то­му, что мы луч­ше дру­гих, а по­то­му, что с на­ми Бог. Это на­кла­ды­ва­ет на нас и бре­мя ве­ли­кой от­вет­ст­вен­но­сти. Толь­ко все­по­ни­маю­щая лю­бовь, по­кая­ние и взаи­мо­про­ще­ние остудят накал все­об­щей вра­ж­ды и не­на­вис­ти: «…Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, а дал нам слово примирения. Итак, мы – посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает через нас; от имени Христова просим: примиритесь с Богом» (2 Кор. 5. 19-20). Лю­бовь от­кры­ва­ет, что вра­ги на­ши – не лю­ди, окружающие нас, а порабощающие нас ду­хи. Пра­во­слав­ные рус­ские пер­вы­ми при­зва­ны ос­та­но­вить бра­то­убий­ст­вен­ную брань в своём на­ро­де и по­нять, что сею­щие зло на на­шей зем­ле – не толь­ко вра­ги на­ши, но и за­блуд­шие на­ши бра­тья. Об­ма­ну­тые и лгу­щие, боль­ные и бес­но­ва­тые, по­роч­ные и пре­ступ­ные, но на­ши сородичи, ко­то­рых мы не должны отвергать. Са­мое труд­ное – в кон­крет­ной си­туа­ции су­меть со­хра­нить чув­ст­во хри­сти­ан­ско­го ми­ло­сер­дия и хри­сти­ан­ской бескомпромиссности. Но хри­сти­ан­ское нрав­ст­вен­ное очи­ще­ние ду­ши не оз­на­ча­ет аморф­но­сти, без­во­лия, псев­до­тер­пи­мо­сти.

В современном мире в разных проявлениях торжествуют антихристианские силы, что требует от православных усилия борьбы, но только христианскими средствами. Вражде и ненависти мира сего христиане призваны противостоять верностью заповедям любви, сострадания и милосердия: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумом твоим… Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22. 37,39); «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф. 5. 44-45). Невозможно человеку удержаться на опаляющей высоте духа безмерной любви, но мы призваны сохранить искру его в себе, опамятоваться всякий раз в предстоянии перед решающим выбором. Стремиться действовать с полнотой любви к Богу и к людям, но с непримиримостью ко злу, ибо«наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф. 6. 12). Самое трудное – отделить себя от современных духов злобы, но суметь найти путь к сердцу заблудших и падших врагов ваших. Но это и есть крёстный, единственно верный для христианина путь борьбы со злом. На началах Отечества Небесного православные люди могут стать достойными гражданами своего земного Отечества.

 

 

О патриотизме ведущего слоя

 

В сегодняшних испытаниях медленно выплавляется облик нового политика. Главная политическая задача современности – воспитание полноценной патриотической политической элиты: «Всякое государство организуется и строится своим ведущим слоем, живым отбором своих правящих сил… Основная задача русского национального спасения и строительства… будет состоять в выделении кверху лучших людей, – людей, преданных России, национально чувствующих, государственно мыслящих, волевых, идейно творческих, несущих народу не месть и не распад, а дух освобождения, справедливости и сверхклассового единения» (И.А.Ильин).

Ка­кими качествами должен обладать новый ведущий слой в России? Без ощущения на­цио­наль­ной при­над­леж­но­сти, без чувства патриотизма – любви к своей стране, а также просвещённого национализма – любви к своему народу, – че­ло­век лишён онтологических связей с бытием, его душа не способна многое понять, оценить и действовать достойно и плодотворно. Ибо, ес­ли человек не ведает зем­ную Ро­ди­ну, че­рез ко­то­рую от­кры­ва­ет­ся Оте­че­ст­во Не­бес­ное, он не знает, для чего рождён, в чём смысл жизни, для него не су­ще­ст­ву­ет ин­стан­ция от­вет­ст­вен­но­сти, дол­га и со­вес­ти. «Родина есть священная тайна каждого человека, так же как и его рождение. Теми же таинственными и неисследимыми связями, которыми соединяется он через лоно матери со своими предками и прикрепляется ко всему человеческому древу, он связан через Родину и с материю-землей и со всем Божиим творением» (прот. Сергий Булгаков). Иван Ильин писал о том, как русская поэзия выражала отношение русского человека к своей Родине: «Она видела в России – наше материнское лоно, нашу детскую колыбель, наше духовное, отеческое гнездо, наш взращённый нами перед лицом Божиим духовный сад». Оте­че­ские за­ве­ты да­ют ду­хов­ные ори­ен­ти­ры. В них предстаёт тип национального героя, болеющего за общее дело, любящего свой народ, преданного своему Отечеству, – это и Владимир Красное Солнышко, и Александр Невский, и Александр Суворов, и Аркадий Столыпин. Безродный, «крутой» «супермен» в преданиях русской старины – всегда разбойник, бунтовщик, душегуб. Беспочвенное кос­мо­по­ли­ти­че­ское соз­на­ние порождает раз­но­об­раз­ные фан­то­мы – от мировой революции до нового мирового порядка.

Различным «партиям» и группам разных общественных мнений ныне нужны в России и от России разные вещи. «Демократам» и «либералам» нужны «демократия» и «свобода» (только для себя), интеллигенции – свобода самовыражения, бюрократии нужна власть над Россией, верующим – нужны храмы и возможность свободного отправления обрядов. Но мало кого заботит, что нужно собственно самой России? А что такое, спросят, Россия как таковая? На эмпирическом уровне это, прежде всего, народные массы и необъятная территория. Не то, чтобы только они и только в них выражалась общероссийская потребность, но всё же массы – это большинство, и если думать о благе России, то это касается, прежде всего, её народных масс. Именно простонародные массы наиболее бесправны и порабощены во всех смыслах и во всех ситуациях – и при коммунистах, и при «демократах», и при чиновных капиталистах. Но в программах всех общественно-политических групп нужды этого большинства народа учитываются меньше всего. С другой стороны, те, кто пытался говорить о народе и от его имени, как говорили писатели-деревенщики, говорили много пронзительно истинного, но оказывались беззащитно предвзятыми. Боль деревни, которой они озабочены, зачастую делает их малозрячими к другим проблемам, а полемическая горячность уводит от осмысления глубинных пластов русской истории и культуры. Конечно, не только простонародные массы являются носителями общенационального жизнеощущения, и не столько они оказываются его выразителями. На то и «образованное общество», чтобы осознавать инстинктивную духовную ориентацию народа. Но в том, что сегодня называется общественным сознанием, крайне мало именно основной составляющей – положения, нужд и заботы человека народного большинства.

С другой стороны, большинство предлагаемых программ партий и властей составлены вне той страны, которой они предлагают или пытаются управлять, то есть вне русских исторических традиций. Господствующая забота общественных сил направлена на то, чтобы искать рецепты где угодно, только не в русле исконно русской цивилизации. Помесь западной демократии и либерализма в действиях и буддийского индифферентизма и скептицизма в осознании явлений – «высшая» мудрость, которой, так или иначе, приобщены различные группы общественного мнения внехристианского толка. Но и многие православные, стремящиеся возвратиться в к исконно русской культуре, тоже оказываются ещё далекими от основоположений русской духовной традиции. И наших церковников, и верующую молодежь, и современных православных мыслителей и историков нередко интересует то в русском духовном наследии, что было вовсе не лучшим, не высшим и не вечным. Мы во многом слепо бродим по периферии русского духа. При всей важности «актуальных» для православной общественности проблем, они всё же оказываются не главными вопросами христианской веры, христианского упования, христианского спасения, которые неотрывны от православной Родины.

Тра­ге­дия на­ше­го Оте­че­ст­ва вы­бро­си­ла со­вре­мен­ные по­ко­ле­ния в пус­то­ту без­вре­ме­нья. У многих за­глу­ше­но ощу­ще­ние ре­ли­ги­оз­ных ос­нов жиз­ни, мы не зна­ем, кто мы, не по­ни­ма­ем, где на­хо­дим­ся и для че­го ро­ди­лись – даже не осознаём, что должны это знать. Мы ока­за­лись лишённы­ми тра­ди­ци­он­но­го жиз­нен­но­го ук­ла­да, пе­пе­ли­ща на­ших до­мов за­па­ха­ны, по­гос­ты ос­к­вер­не­ны, мо­ги­лы на­ших де­дов и от­цов раз­бро­са­ны по всей зем­ле. У нас нет той атмосферы род­но­го до­ма, ко­то­рая близ­ка и ми­ла с дет­ст­ва на всю жизнь. На­ши нос­таль­ги­че­ские при­вя­зан­но­сти слу­чай­но ле­пят­ся к изу­ро­до­ван­ным и опо­хаб­лен­ным ули­цам и до­мам го­ро­дов, в де­рев­не уже не к че­му при­рас­ти ду­шой. Поч­ти ни у ко­го нет род­но­го до­ма, ред­ки дру­зья дет­ст­ва, за­бы­ва­ют­ся кровные свя­зи, ос­тав­шие­ся ис­ка­же­ны. Мы родились ото­рва­нными от кор­ней, от поч­вы. К тому же по­ток ду­хов­ных нар­ко­ти­ков из-за ру­бе­жа окон­ча­тель­но за­ту­ма­ни­ва­ет на­ше соз­на­ние. Ни йо­га или ан­тро­по­со­фия, ни спи­ри­тизм или па­ра­пси­хо­ло­гия, ни сектантство за­пад­ных миссионеров-тол­сто­су­мов, ни идеалы потребительского общества или глобализации не мо­гут дать нам от­ве­та на глав­ный во­про­с жиз­ни: за­чем мы живём имен­но здесь и сей­час?

Мы начнём приходить в себя, ес­ли попытаемся вспом­нить: ка­кой се­го­дня день, ка­кое ме­сто он за­ни­ма­ет в че­ре­де дней, на­зы­вае­мой на­шей ис­то­ри­ей, что в ней про­изош­ло? Мы долж­ны опом­нить­ся и осознать се­бя в ря­ду ис­то­ри­че­ской пре­ем­ст­вен­но­сти и тра­ди­ции. Толь­ко воз­вра­ще­ние исторической па­мя­ти по­мо­жет вос­ста­но­вить ра­зо­рван­ное соз­на­ние, идентифицировать се­бя, свою лич­ность, ибо от­вет на во­прос: кто я? – невоз­мо­жен без от­ве­та на во­прос: кем мы бы­ли? Таким образом, что­бы осоз­нать се­бя, мы дол­жны по­нять судь­бу своего на­ро­да, про­ви­ден­ци­аль­ный смысл пережитой в ХХ веке тра­ге­дии. Без это­го все ин­тел­лек­ту­аль­ные уп­раж­не­ния останутся лишь бес­поч­вен­ным фан­та­зи­ро­ва­нием, формами бездумья, беспамятства. В навязанном без­род­ст­ве мы при­зва­ны вспом­нить на­ше ду­хов­ное род­ст­во, вос­ста­но­вить раз­ру­шен­ные жиз­нен­ные свя­зи с зем­лей, пред­ка­ми и друг с дру­гом. Опыт без­вре­ме­нья учит не при­ни­мать вре­мен­ное за веч­ное, не от­да­вать­ся тлен­но­му и сию­ми­нут­но­му. Де­ся­ти­ле­тия идео­ло­ги­че­ско­го тер­ро­ра вы­жгли нам ду­ши, но и про­бу­ди­ли жа­ж­ду люб­ви к ду­хов­ным ис­то­кам жиз­ни.

Под развалинами и «эверестами» лжи сохранились духовные основы Родины – Православие – религия покаяния и прощения, любви и милосердия, свободы и ответственности, утверждения божественного достоинства личности и соборного единства человечества. Только на этих вечных устоях можно восстановить наше земное отечество. Новое духовное измерение означает возврат к своим истинным началам в вечности – к органичным истокам нашей культуры, к русскому Православию, к Русской идее. Точками отсчёта истинного понимания и действия могут быть только Бог и Россия, Распятый Христос и Русская Голгофа. Хри­сти­ан­ст­во –ре­ли­гия тра­ги­че­ско­го оп­ти­миз­ма, ре­ли­гия смер­ти и Вос­кре­се­ния Бо­го­че­ло­ве­ка (смер­тию смерть по­прав), – наделяет че­ло­ве­ка за­ря­дом ис­то­ри­че­ско­го оп­ти­миз­ма: преображение мира и спасение души – за пре­де­ла­ми ис­то­рии, но достигаются они усилиями ми­ра се­го.

Мы обя­за­ны не вы­пус­тить из рук спа­саю­щей ду­хов­ной эс­та­фе­ты по­ко­ле­ний – те невидимые взору духовные реликвии, которые в тягчайших условиях были сохранены нашим народом. Спасёт нас не возврат в прошлое, а творческое движение к собственным духовным истокам – «впе­рёд к от­цам» (прот. Григорий Фло­ров­ский): воз­ро­ж­де­ни­е Рус­ской идеи как квинт­эс­сен­ции на­цио­наль­но­го ду­ха. Русская идея, рождённая в Православии, итожит ис­то­ри­че­ский опы­т, ко­то­рый на­род об­ре­та­ет в тра­ги­че­ских ис­пы­та­ни­ях, в ко­то­ром от­кры­ва­ется его ис­то­ри­че­ское при­зва­ние.

 

Чтобы различить движущие исторические силы и определить смысл происходящего, нужно прикоснуться к духовному пульсу народа. Как и всякая душа, душа народа открывается только взгляду любви. Россию не понимают те, кто её не любит. Внешние – Россию боятся, и внутри России много хулящих, но мало смиренно уповающих на возрождение России. У нас нередко приходилось слышать: в этой стране ничего нельзя изменить, или: в этой стране ничего не надо менять, ибо все перемены только к худшему. Говорят так, будто сами пришельцы, сторонние наблюдатели, призванные судить. Но судить-то нужно самих себя, ибо наша душа влита в душу народа. Мы остро чувствуем и любим своё «эго», но разучились ощущать соборную основу своей души. Душа России не уничтожена и незримо является нашей основой: «Поблагодарите Бога, прежде всего, за то, что вы русский» (Н.В. Гоголь).

Уже Гоголь остро чувствовал отторжение образованного общества от Родины: «Велико незнанье России посреди России… Вы ещё не любите Россию: вы умеете только печалиться да раздражаться слухами обо всём дурном, что в ней ни делается, в вас всё это производит только одну чёрствую досаду да уныние… Нет, если вы действительно полюбите Россию, у вас пропадет тогда сама собой та близорукая мысль, которая зародилась теперь у многих честных и даже весьма умных людей, то есть, будто в теперешнее время они уже ничего не могут сделать для России, и будто они ей уже не нужны совсем; напротив, тогда только во всей силе вы почувствуете, что любовь всемогуща, и что с ней возможно всё сделать. Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей». Со времён перестройки долгие годы среди либеральной интеллигенции слово «патриотизм» является ругательным, а любовь к Родине считается постыдным чувством, которое лучше скрывать как уродливое родимое пятно, – Россию нужно числить и чистить по западным образцам. Но такая ориентация не имеет в России перспектив: «Западнические идеологические комплексы обладают весьма небольшой притягательной силой для масс, поскольку не имеют опоры в этнических архетипах, которые несут в себе сильный эмоциональный заряд и представляют собой как бы энергетический потенциал народа» (Ксения Касьянова). Но и противоположная крайность – шовинизм – гибелен и, надо сказать, мало воспринимается универсальным по природе русским сознанием.

Патриотическое и национальное жизнеощущение было одной из сильнейших созидающих сил в истории. Любовь к Родине, к её духовным истокам, воссоединяет личность с соборно-персоналистическими основаниями бытия: с вечным заветом Бога с человеком, с соборным согласием вечных человеческих душ, с заветом Бога и народа. «Нация – это общность святынь» (А.В. Гулыга). Речь идёт о любви в истинном смысле слова: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит» (1 Кор. 13. 4-7). Это, можно сказать, онтология любви. И такая любовь к своему Отечеству, не закрывает и не отъединяет от других, но побуждает ко всечеловеческому. Истинная любовь к своему народу не противостоит личности и человечеству, она содержит выход за собственные пределы. Эту черту патриотизма утверждал Достоевский: «Русский постольку русский, поскольку он всечеловек». В той степени, в какой народам был присущ такой патриотизм, они вносили свой вклад в духовные достижения человечества.

Русский пат­рио­тизм – это лю­бовь к своей мно­го­стра­даль­ной зем­ной Ро­ди­не, к то­му един­ст­вен­но­му мес­ту на зем­ле, где душа человека низошла в мир, и где ему впер­вые от­кры­лось Не­бо. «Быть русским, жить и думать по-русски – это значит пребывать в том типе жизни, в том строе мысли, которые национальны для России, то есть выражают вековую и тысячелетнюю мысль и жизнь нации» (Л.А. Тихомиров). Как вся­кая ис­тин­ная лю­бовь, любовь к Отечеству ис­клю­ча­ет на­цио­на­ли­сти­че­скую гор­ды­ню, шо­ви­ни­сти­че­скую не­на­висть и аг­рес­сию. Жерт­вен­ное пат­рио­ти­че­ское соз­на­ние из­бе­га­ет ис­ку­са са­мо­оболь­ще­ния: оно спо­соб­но кри­ти­че­ски ос­мыс­лить свою историю и учесть чу­жой опыт. В этом смыс­ле пат­рио­тизм – ис­точ­ник по­ни­ма­ния как сво­его, так и дру­гих на­ро­дов. Если, с одной стороны, патриотическое жизнеощущение разлагается шовинизмом, расизмом, то, с другой стороны, его размывает интернационализм, глобализм. Пат­ри­от все­гдаго­су­дар­ст­вен­ник, ибо тра­ди­ци­он­ное го­су­дар­ст­во ох­ра­ня­ет жиз­нен­ные ус­тои народа, только оно спо­соб­но обес­пе­чить си­лу пра­ва, в про­ти­во­по­лож­ность раз­гу­лу пра­ва силь­но­го. Чтобы стать подлинным патриотической русский интеллигенции необходимо изжить болезненные прозападные комплексы и припасть к истокам – к тысячелетней русской православной традиции: «России надо: проникнувшись идеей, какого сокровища она одна остаётся носительницей, свергнуть иго западническое и стать самой собою с ясно сознанной целью»(Ф.М. Достоевский).

Пат­рио­ти­че­ская по­зи­ция – это уме­рен­ный на­цио­наль­ный кон­сер­ва­тизм, ос­но­ван­ный на вечных цен­но­стях, настроенный руководствоваться органичными глубинными переворотами в национальном духе: «Все великие моменты в жизни русского народа как бы не имеют предвестников или, по крайней мере, значение и важность этих предвестников далеко не соответствует значению и важности ими предвозвещаемого. Сам переворот, однако же, не происходит, конечно, как Deusexmachina[16]. Только предшествующий ему процесс есть процесс чисто внутренний, происходящий в глубине народного духа незримо и неслышимо. Старый порядок вещей или одна из сторон его не удовлетворяет более народного духа, её недостатки уясняются внутреннему сознанию и постепенно становятся для него омерзительными. Народ отрешается внутренне оттого, что подлежит отмене или изменению; борьба происходит внутри народного сознания, и когда приходит время заменить старое новым на деле, эта замена совершается с изумительною быстротою, без видимой борьбы, к совершённому ошеломлению тех, которые думают, что всё должно совершаться по одной мерке, считаемой ими за нормальною. В народном сознании происходит тот же процесс внутреннего перерождения, который совершается в душе отдельного человека, переходящего из одного нравственного состояния в другое, высшее» (Н.Я. Данилевский). Консерватизм как ориентация на вечные основания земного бытия народа пред­по­чи­тает по­ли­ти­че­ский реа­лизм уто­пиз­му и аван­тю­риз­му; бла­го­твор­ные пре­об­ра­зо­ва­ния – со­ци­аль­ным по­тря­се­ни­ям; кон­сти­ту­ци­он­ные ре­фор­мы – ре­во­лю­ци­он­ным пе­ре­во­ро­там; со­зи­да­тель­ный прагматизм – ра­ди­ка­лиз­му и экс­тре­миз­му всех от­тен­ков; со­гла­со­ва­ние ин­те­ре­сов – борь­бе клас­сов и на­ро­дов. Про­све­щён­ный пат­рио­тизм – это при­ня­тие лич­ной от­вет­ст­вен­но­сти за свою ис­то­рию, куль­ту­ру, за общее ду­хов­ное на­сле­дие и сре­ду оби­та­ния. Это от­но­ше­ние к про­фес­сии как к бо­же­ст­вен­но­му при­зва­нию, гра­ж­дан­ско­му слу­же­нию. Рус­ский пат­рио­тизм – это пе­ре­жи­ва­ние судь­бы Рос­сии как сво­ей лич­ной судь­бы, её бу­ду­ще­го – как ре­зуль­та­та наших се­го­дняш­них ре­ше­ний и уси­лий.

 

На этой греш­ной зем­ле у нас об­щая судь­ба толь­ко со сво­им на­ро­дом. Хотим мы этого или не хотим, но наша русскость есть онтологический наш статус, на ко­то­рый мож­но за­крыть гла­за, но его не­воз­мож­но от­ме­нить. Ибо наше рождение здесь и теперь является не результатом сплетения хаотических обстоятельств, но провиденциально. История и культура нашего народа есть наша судьба, основа нашего самоопределения. Че­ло­век как сво­бод­ная лич­ность спо­со­бен от­ка­зать­ся от Ро­ди­ны, от сво­его про­ис­хо­ж­де­ния, отпасть от судь­бы сво­его на­ро­да. Но это оз­на­ча­ет, что он свое­воль­но от­ка­зал­ся от дан­ной ему в вечности зем­ной мис­сии, чем повредил соб­ст­вен­ную при­ро­ду, стал по су­ще­ст­ву дру­гим че­ло­ве­ком. Поэтому для русского человека окончательно уехать из России – всё равно, что умереть и родиться заново.

Нам вра­ж­деб­ны одер­жи­мые идеологией, мань­я­ки либо ми­ро­вой ре­во­лю­ции, либо ми­ро­вой де­мо­кра­тии, мирового порядка, раз­ру­ша­ющие на­шу Ро­ди­ну и прельщающие наши ду­ши. Но мы, со­оте­че­ст­вен­ни­ки – бра­тья во Хри­сте на не­бе­сах, при­зван­ные опо­знать и реализовать на­ше не­бес­ное род­ст­во на зем­ле. У нас об­щая Не­бес­ная Ро­ди­на и од­но зем­ное Оте­че­ст­во, на­шим ду­шам да­ны общая за­да­ча, еди­ное ме­сто, вре­мя и бремя во­пло­ще­ния. Мы раз­бре­лись, рас­те­ря­лись, по­те­ря­ли се­бя и друг дру­га, многие из нас впа­ли в беспамятство, в бес­но­ва­ние, одер­жи­мые на­ши бра­тья дол­гие го­ды унич­то­жа­ли всё во­круг и друг друга. Жи­вя в од­ном до­ме, мы ока­за­лись ду­хов­но боль­ны­ми, в той или иной фор­ме ба­цил­лы идео­логических маний по­ра­зи­ли всех нас. Теперь вре­мя му­чи­тель­но­го и дол­го­го от­резв­ле­ния.

Возрождение России возможно при духовном единстве личности и нации. Если мы омоем взор переживанием российской трагедии, если будем руководствоваться долговременной целью (сверхидеалом), то сможем различить в сутолоке настоящего контуры грядущего. Каждый из нас призван определиться как гражданин Великой России, не быть пассивным наблюдателем, поддержать всякий импульс к возрождению.

 

 

Русский народ – российская нация

 

Русский народ-государствообразователь – создатель российской государственности. «Даже те государства, которые в своём окончательном виде состоят из многих племен и народностей, возникли в результате государственной деятельности одного народа, который являлся в этом смысле “господствующим”, или державным. Можно идти как угодно далеко в признании политического равенства разных наций, их исторической равноценности в государстве это всё равно не установит. В этом смысле Россия, конечно, остаётся и останется русским государством при всей многоплемённости даже при проведении самого широкого национального равноправия» (прот. Сергий Булгаков).

Русское государство является формой исторического бытия русского народа, условием сохранения национального языка, культуры, образования, общенационального экономического и социального уклада. Поэтому протоиерей Сергий Булгаков мог сказать: «Русское государство дорого мне не как государство или известная определённая форма правового порядка вообще (мы знаем, как велики его несовершенства в этом отношении), но как русское государство, в котором моя народность имеет свой собственный дом». Разрушение Российского государства, помимо всего прочего, угрожает существованию русского народа, равно как и российская государственность не возродится без творческого исторического действия русских. Русский человек во имя самосохранения призван проявить твердую государственную волю, русский народ должен осознать себя субъектом государствообразования. Тысячелетняя история доказывает, что русские национальные интересы соответствуют жизненным интересам всех народов России. Только волевое государствование – политическая самоорганизация русского большинства населения страны в борьбе за свои фундаментальные жизненные интересы – способно вовлечь её народы в дело воссоздания общенационального российского дома.

При коммунистическом режиме наибольшим репрессиям подвергся русский народ. Была разрушена русская деревня – основа национальной жизни. С разрушением Православия была протравлена душа народа, искажено традиционное мировоззрение. Основные тяготы коллективизации и индустриализации пали на русский народ. Русские люди понесли наибольшие потери во время Отечественной войны. Русские выполняли основные работы при восстановлении послевоенной экономики и создании ракетно-ядерного щита страны. Как и в предшествующие века, русский народ нёс на себе основное бремя государственного строительства, помимо этого, при коммунистическом режиме русский народ подвергся геноциду.

 

Оздоровление русского национального сознания блокируют не только враждебные или конкурирующие политические силы, но и внутренние болезни – расхожие иллюзии и фикции. Одна из них – панславизм. Бесспорна историческая роль культурного и религиозного славянского единства. Но всякий раз, когда эта идея славянского единения обретала политические формы, они не приносили ничего либо приносили бедствия России.

К 1877 году идеи панславизма господствовали в русской элите и в обществе. Россия, взявшая на себя роль защитника всех славян, вступила в войну с Османской империей во имя освобождения братьев славян. В результате победы русского оружия славянские страны были освобождены от турецкого владычества, восстановилась государственность Болгарии, были освобождения и увеличили территории Сербия и Черногория. Но на Берлинском конгрессе славянские государства поддержали не освободительницу Россию, а европейские страны.

Россия, не имея столкновения геополитических интересов с Германией и Австро-Венгрией, ради защиты славянской Сербии вступила в первую мировую войну, которая закончилась национальной катастрофой.

Для оправдания Беловежского государственного переворота в декабре 1991 года был запущен миф о«единстве славянских народов». С тех пор нам внушают, что Российская Федерация, Украина и Белоруссия населены «славянскими народами». Авторы этого мифа сознавали мощные центростремительные силы раздираемых частей русского народа, поэтому прикрывали разрушение страны демагогией о «славянском единстве». С нелегкой руки «реформаторов» призрак «мы – славяне» и сегодня бродит по России. Утопия, порождённая политической конъюнктурой, может привиться в истории, что неизбежно отзовётся новыми катастрофами.

До 1917 года русские, украинцы и белорусы были народностями русского народа, говорящими на великорусском, малорусском и белорусском наречиях русского языка: «Русский язык – это совокупность тех говоров, поднаречий и наречий, на которых говорит русский народ, то есть известные племена и народности, объединённые общностью нравов, верований, преданий и самого языка» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона). В русском этносе, состоящем из множества народностей, основными народностями являются: великоросская (среднерусская), малоросская (украинская), белорусская. Поэтому вредоносным мифом являются утверждения о «братских» славянских народах – русском, украинском и белорусском.

Когда Малороссию и Белую Россию захватывали другие государства, они неизменно возвращались в лоно единой России. Ибо «народ, говорящий языком, коего отдельные наречия и говоры столь близки между собою, что в практической жизни – общественной, торговой, политической – не представляют затруднения к взаимному пониманию, должен составлять и одно политическое целое. Так, народ русский, несмотря на различия в наречиях – великорусском, малорусском и белорусском, или немецкий, несмотря на более сильное различие в наречиях верхне- и нижненемецком, должны составлять самостоятельные однородные политические целые, называемые государствами» (Н.Я. Данилевский). Поэтому истории не известны ни великоросская, ни украинская, ни белорусская нации, ни «суверенные» великоросское, украинское[17] и белорусское государства. Из чего следует историческая предопределённость русских жить в едином государстве.

Очевидно, что и в советский период, при глобальных социальных и экономических потрясениях, не произошло ничего, что превращало бы великоросскую, малорусскую и белорусскую народности в отдельные самостоятельные народы. Хотя идеологизированный политический язык содержал такие понятия, как «белорусский народ», «украинский народ». Иначе говоря, до 1991 года в истории нет свидетельств распада русского народа. Земли Западной Руси завоевывались или отъединялись насильственно, и при появлении исторических возможностей возвращались в лоно русской государственности.

Помимо этнически русских к русскому народу относятся множество национальностей России. Иборусские – это суперэтснос, многонациональный народ, включающий множество этносов – народов и народностей. Русские – все, кто говорит и думает по-русски, считает себя русским, независимо от этнического происхождения. Поэтому русский татарин, русский башкир, русский еврей, русский немец, русский туркмен… – органичная форма национальной самоидентификации в предреволюционной России, таковой историей завещано и новой России. За пределами России до сих пор всех нас так и величают – русские, и мы, наконец, должны вернуть свое национальное именование. Когда мы обращаемся к полякам или сербам, мы можем говорить: мы с вами славяне. Но когда мы говорим о себе, идентифицируем себя – выделяемся как народ из других, то должно говорить: мы русские, а не славяне или россияне, а тем более русскоязычные. Те народности и граждане, кто в России не идентифицирует себя русскими, единятся вместе с русским народом в российской нации.

 

Народ – это органичное единство исторической судьбы. Как всякий организм, народ имеет душу, национальный менталитет и характер, который во многом определяет его исторические формы. Народ с отсеченными частями – искалечен. Сопротивляясь разрушениям, национальный организм может восстановить основные жизненные функции, не сопротивляясь – может окончательно деградировать. Расчленённый русский народ по всем законам духа и природы стремится восстановить своё органичное единство. К этому призывают не только разорванная экономика, не только разъединённые семьи, не только лавина неразрешимых проблем, но прежде всего душа нации. Эта тонкая материя (выражающаяся в инстинкте национального единства, национальном самосознании и воле) невидимыми токами действует в нашей жизни. Одни политики пытаются подавить основной жизненный интерес народа, сжимая пружину национального сопротивления. Другие эксплуатируют духовную волну реинтеграции, выигрывая выборы и референдумы, раздавая «объединительные» посулы.

Отстаивание русских национальных интересов не умаляет других российских народов. Русских в Российской Федерации более 85%. Русский народ создавал многонациональное российское государство. Отволеизъявления русского большинства страны зависит судьба шестой части суши и всех народов, на ней проживающих. Русский вопрос сегодня – это вопрос жизни или смерти России. В этом смысле действительно«Россия для русских». Как и всякое государство построено – не для иностранцев же. Притом, что в России всегда другие коренные народы, и даже те из них, кто не считал себя русским, имели и имеют не меньшие права, чем русские, а к иностранцам русские относились и относятся гостеприимней, чем к нам на Западе. И сейчас националистических эксцессов в России меньше, чем в Европе.

Самосохраниться для русских означает с достоинством осознать себя государствообразующимнародом, игнорируя русофобские выпады и не поддаваясь ксенофобской истерии. Открыто формулировать свои основные жизненные интересы и бороться за то, чтобы власть: признала статус расчленённого русского народа; признала дальнейшие попытки развала преступлением против великого народа и великой культуры; признала объективную реальность – территории дореволюционной России или бывшего СССР, населённые русским большинством, неизменно тяготеют к восстановлению государственного единства, ибо государство есть форма самосохранения русского народа.

В девяностые годы прошлого века этот органичный процесс одни политики старались не замечать, другие с ним боролись – при слове «русский» не упускали возможности припечатать: экстремизм, если же речь заходила о национальном самосознании русских, то это уже фашизм. Радикальная либеральная интеллигенция не упускала возможностей заклинать: патриотизм – это последнее прибежище для негодяев. Напротив, экстремизм (крайние взгляды и действия) – это когда кромсают живое тело нации с таким видом, будто облагодетельствовали его, возмущаясь ожесточённой реакцией сопротивления. Бедственность происходящего требовала суровых слов и сильных выражений, а не заклинаний типа «не мешайте работать», так как очередной раз грядет «стабилизация». Но политики, умерщвляющие нацию, знали, что творили, поэтому, с одной стороны, пестовали фашиствующие организации, чтобы интеллигенция в испуге от «русского фашизма» вновь припала к дряхлеющей власти, с другой – плодили «ряженых» патриотов, которые в нужный момент прогорлапанят власти: Любо!

Национальная государственная самозащита – не экстремизм, а наш исторический долг перед небом и землей, перед предками и потомками. Средства должны соответствовать достоинству и задачам возрождения великого народа. Каждая нация может и должна контролировать ту территорию, на которой она составляет большинство. Для того чтобы государственно воссоединились русские земли, не требуется ни войн, ни блокад, ни шовинистической истерии. Исторический пример – ФРГ, не признававшая ГДР, но и не штурмовавшая Берлинскую стену. Правительство Федеративной Республики Германии открыто добивалось воссоединения немецкого народа мирными средствами – и преуспело в этом. Когда в России на высшем государственном уровне будет сформулирована политика воссоединения русского народа, её трудно будет упрекнуть в экстремизме.

Территории с русским большинством – Российская Федерация, Белоруссия, Украина (за исключением Галиции – нескольких западных областей, исторически, культурно, религиозно давно ориентированных на Запад), Южная Сибирь (ныне называемая Северным Казахстаном) – и до сего дня тяготеют к тем или иным формам воссоединения. Задача национальных лидеров – создать условия для исторического волеизъявления народа, разорванного на части. Политики должны учитывать современные сложные реалии, но в светестратегической цели – национального воссоединения. Это откроет долгий, многотрудный, но реальный путь: поддержка десятков миллионов соотечественников, лишённых родины, переселение русских из территорий, окончательно ушедших из России, экономическое сближение, размывание таможенных и иных барьеров, соединение интересов безопасности и обороны, конфедеративные союзы, а когда-то и референдумы спорных территорий… Ко всему этому следует относиться не как к обременительной помощи чужим, а как кпрограмме национального самоспасения. Важно не поддаться сладкоголосому пению политических сирен о том, что свершившееся исторически необратимо, что «народы – независимые», а «государства – суверенные». Если же отдадимся антинациональному гипнозу, то в недалёком будущем услышим от тех же аналитиков, что Московское, Сибирское, а может быть, и Тверское государства тоже «суверенные» и должны жить в дружбе, поскольку населены «славянскими народами»…

Исторический опыт русского народа, строившего не моноэтническое, а многонациональное государство, диктует сегодня отвергнуть химеры типа «русской республики» (стремления вырезать на теле Российской Федерации зоны с чисто русским населением) или «принципа национально-пропорционального представительства». Никогда русский народ в своём государственном строительстве не руководствовался этническими «принципами». Это очередные привнесения извне – «национально-пропорциональное представительство» – пытались реализовать в Южно-Африканской Республике. Попытки внедрения новых шовинистических утопий приведут к кровавой междоусобице и гибели русского народа. Необходимо единить русские земли, бережно сохраняя национальную самобытность всех российских народов.

 

Русский народ – российская нация. Нация – это сверхэтническая общность. До нации дорастают народы, созидающие собственную государственность. Суверенная государственность защищает и укрепляет нацию. Но нация может существовать какое-то время и без собственной государственности либо иметь расчленённую государственность. Ибо собственно «нация – это духовное единство, создаваемое и поддерживаемое общностью духа, культуры, духовного содержания, завещанного прошлым, живого в настоящем и в нём творимого будущего» (П.Б. Струве). Нация – это не только совокупность всех граждан определённого государства. Нация – это общность исторической судьбы народов, не навязанная исторической случайностью, роком или фатумом, а созидаемая волевым усилием национального духа, выраженного внациональной идее. «Нация – это сообщество, объединённое надэтнической культурой, творческим поиском идеи совместного существования и стремлением к суверенной государственности» (А. Кольев).

Русский народ является стержнем российской нации, конституирующим вокруг себя исторический, культурный, политический союз народов России. Российская нация складывается на основе русской культуры потому, что она имеет сильнейшую соборную доминанту, выражающуюся, в частности, в редкостной культурной открытости и бытовой уживчивости русского человека. Поэтому российские граждане различных народов общаются на русском языке, что не умаляет, а возвышает их этническое достоинство. Идентифицируя себя с российской государственностью, мы можем называть себя гражданами России. Идентифицируя же себя с российской нацией, мы называем себя русскими. Поэтому адекватным обращением ко всем нам будет не «россияне», а «граждане России», «соотечественники», «русские люди».

Хотим мы этого или не хотим, сознаём или нет, но все народы России трагической историей сплавлены в единую нацию, ибо живут единой духовной традицией и единством исторической судьбы. Нас объединяет многовековой опыт созидания единой культуры, цивилизации и государственности, опыт противостояния бесчеловечному режиму, опыт совместного страдания, изживания идеологии ненависти и разрушения. Невозможно созидательно решать наши проблемы независимо друг от друга. Нас освободит только совместная борьба с поработителями нашего духа. Российская нация сохранится в качестве соборного субъектасоциального и политического действия только в том случае, если возродит собственное государственное тело.

Российская нация – это духовно-политический собор народов России, основой которого являетсярусский многонациональный (многоэтнический) народ. Полноценная нация – это сообщество свободных и ответственных граждан, которое основано на духовно-нравственных принципах, на обеспечении безопасности, защите жизненных интересов и собственности всех граждан страны, вне зависимости от национальных, религиозных, политических различий. Русский народ сплачивает российскую нацию и конституирует Российскую державу. Только Российская держава позволит выжить всем народам России перед лицом грядущего жесточайшего передела мировых ресурсов.

Только Российское государство способно сохранить в истории каждый народ России, способно защитить традиционный российский жизненный уклад, культуру и цивилизацию, а значит – сохранить все российские элиты. Российское государство способно восстановиться только при возрождении государствообразующего народа. Русский народ строил государство для всех народов России, он всегда отличался веротерпимостью и отсутствием агрессивного национализма. Поэтому жизненный интерес каждого народа России и всех её элит – общероссийских и региональных – в национальном возрождении русского народа. «Русский народ – это основатель и стержень российской государственности. Другие народы… вошли в русский проект, причём вошли осознанно в русское православное царство… И пока стержневая роль русских не подверглась сомнению, тогда и цвели на этом древе все другие народы, которые осознанно связали с русским народом свою судьбу и сохранили ему верность. И это не означает никакой межнациональной розни, наоборот. Выживет русский народ, сохранит он себя как преемственный субъект истории и культуры, тогда и расцветут на этом древе все другие народы» (Н.А. Нарочницкая).

 

Как-то весной 1992 года я летел в Брюссель на очередную международную конференцию. В ВИП зале аэропорта Шереметьева подошёл молодой человек: «С вами хочет поговорить министр иностранных дел Беларуси». Молодой ухоженный министр радушно обратился ко мне: «Виктор Владимирович, мы знаем, что вы этнически чистый белорус, мы внимательно следим за вашей политической деятельностью, может быть ваш опыт понадобиться вашей родине. Вы не только политик, но и опытный аналитик, скажите, как будут развиваться отношения наших стран дальше?». На этнически чистый я ответил то, что думал: «Мы единый народ. Расчленённый русский народ рано или поздно восстановит своё единство. От нас, политиков, зависит только – раньше или позже, с большими или меньшими жертвами». Министр оторопело: «Ну нас теперь только танками соединишь». На что я выдал своё заключение: «Вас – может быть и танками, а народ сам воссоединится».

 

 

Национальная диктатура (по И.А. Ильину)

 

Многое из происходящего сегодня объясняется защитной реакцией на десятилетнее попрание либерал-радикалами национального достоинства русского народа-государствообразователя и разрушение российской государственности. Доведённый до грани уничтожения российский национально-государственный организм закономерно стремится к самосохранению через консолидацию власти, укрепление государства, усиление национального самосознания русского большинства страны. Это есть неизбежный результат содеянного в прошлом, но от современников зависит то, какую форму приобретут эти процессы. Кто-то из политиков будет игнорировать эти объективные тенденции, чем приговорит себя к маргинализации. Кто-то же будет демагогически разыгрывать патриотическую карту и на новой волне рваться к власти во имя шкурных интересов. Но начало созидательных процессов говорит о том, что формируется поколение политиков-государственников, которые понимают, что возрождение России пролагается только через возрождение государственности. Понимание сути происходящего помогает созидательно ориентироваться и избегать опасностей.

В этом смысле актуальны исследования русского философа Ивана Александровича Ильина, который ещё в конце сороковых годов ХХ века описал объективные тенденции переходного периода – после неизбежного распада коммунистического режима. Прежде всего, для российской истории очевидно, что«Такие пространства, такое число народностей, таких склонных к индивидуализму людей можно сплотить исключительно централизованным единым государством, можно удержать исключительно авторитарной (не путать с тоталитарной) формой правления. Россия может иметь собственные, самостоятельно возникающие организованные формы авторитарного государства и демократического государства – в единстве. Именно этим – не случайностью и не деспотией московского центра –объясняется то, что Россия на протяжении веков оставалась монархией, притом все сословия и профессиональные цеха вырабатывали и практиковали своеобразные формы самоуправления» (И.А. Ильин). Иван Ильин убеждён, что переход от коммунизма к органичной для России государственности возможен только через национальную диктатуру, под которой он имел в виду не диктатуру в собственном смысле слова, а авторитарный режим. Ибо только просвещённый авторитаризм, или демократическая, либеральная диктатура, может избежать послекоммунистического хаоса, охлократии, которые неизбежно заканчиваются приходом диктатора. Понятно, что потрясения девяностых годов резко сузили возможности для возрождения России, но и многому научили. Во всяком случае, сейчас неизмеримо больше людей, способных услышать пророческие слова русского философа.

И.А. Ильин в книге «Наши задачи» предупреждал о гибельности демократических соблазнов после падения коммунистического режима, когда в обществе не будет никаких предпосылок для демократии:«Русский народ выйдет из революции нищим. Ни богатого, ни зажиточного, ни среднего слоя, ни даже здорового, хозяйственного крестьянина – не будет вовсе. Нищее крестьянство, пролетаризованное вокруг “агрофабрик” и “агрогородов”; нищий рабочий в промышленности; нищий ремесленник, нищий горожанин… Это будет народ “бесклассового общества”; ограбленный, но отнюдь не забывший ни того, что егоограбили, ни того, что именно у него отняли, ни тех, кто его подверг “экспроприации”… Все будутбедны, переутомлены и ожесточены. Государственный центр, ограбивший всех, исчезнет; но государственная монетная единица, оставшаяся в наследство наследникам, будет обладать минимальной покупательной силой на международном рынке и будет находиться в полном презрении на внутреннем рынке. И трудно себе представить, чтобы государственное имущество, награбленное и настроенное, было оставлено коммунистами в хозяйственно-цветущем виде: ибо оно, по всем видимостям, пройдёт через период ожесточенной борьбы за власть. Итак, предстоит нищета граждан и государственное оскудение: классическое последствие всех длительных революций и войн… Подорваны все духовные и все социальные основы демократии – вплоть до оседлости, вплоть до веры в труд, вплоть до уважения к честно нажитому имуществу. В клочки разодрана ткань национальной солидарности. Повсюду скопилась невиданная жажда мести. Массы мечтают о том, чтобы стряхнуть с себя гипноз подлого страха и ответить на затяжной организованный террор бурным дезорганизованным террором».

Таково неизбежное состояние России после десятилетий коммунистической диктатуры. Ильин предвидел, что в этих условиях явятся силы, которые попытаются использовать политическую инфантильность общества и увлечь его болотными огнями псевдодемократии: «И в этот момент им предложат: 1. “Демократическую свободу”; 2. “Право всяческого самоопределения” и 3. “Доктрину народного суверенитета”. Кто же будет отвечать за неизбежные последствия этого?.. Лозунг “демократия немедленно и во что бы то ни стало” один раз привёл уже в России к тоталитарной диктатуре. Он грозит такой же диктатурой и впредь, но уже антикоммунистической… Или они попытаются создать новый “демократический фашизм”, чтобы, воспевая свободу, попирать её от лица новой, неслыханной в истории псевдодемократии?.. Если что-нибудь может нанести России, после коммунизма, новые, тягчайшие удары, то это именно упорные попытки водворить в ней после тоталитарной тирании демократический строй. Ибо эта тирания успела подорвать в России все необходимые предпосылки демократии, без которых возможно только буйство черни, всеобщая подкупность и продажность, и всплывание на поверхность всё новых и новыхантикоммунистических тиранов… Если в народе нет здравого правосознания, то демократический строй превращается в решето злоупотреблений и преступлений. Беспринципные и пронырливые люди оказываются продажными, знают это друг про друга и покрывают друг друга: люди творят предательство, наживаются на этом и называют это “демократией”».

И.А. Ильин предсказал многое. Какой выход видел философ в этой ситуации? «И вот когда после падения большевиков мировая пропаганда бросит во всероссийский хаос лозунг: “Народы бывшей России, расчленяйтесь!” – то откроются две возможности: или внутри России встанет русская национальная диктатура, которая возьмёт в свои крепкие руки “бразды правления”, погасит этот гибельный лозунг и поведёт Россию к единству, пресекая все и всякие сепаратистские движения в стране; или же такая диктатура не сложится, и в стране начнётся не представимый хаос передвижений, возвращений, отмщений, погромов, развала транспорта, безработицы, голода, холода и безвластия. Тогда Россия будет охвачена анархией и выдаст себя с головой своим национальным, военным, политическим и вероисповедным врагам… Пройдут годы национального опамятования, оседания, успокоения, уразумения, осведомления, восстановления элементарного правосознания, возврата к частной собственности, к началам чести и честности, к личной ответственности и лояльности, к чувству собственного достоинства, к неподкупности и самостоятельной мысли, – прежде чем русский народ будет в состоянии произвести осмысленные и непогибельные политические выборы. А до тех пор его может повести только национальная, патриотическая, отнюдь не тоталитарная, но авторитарная –воспитующая и возрождающая – диктатура… После большевиков Россию может спасти – или величайшая государственная дисциплинированность русского народа или же национально-государственно-воспитывающая диктатура… Спасти страну от гибели может только строгийавторитарный (отнюдь не тоталитарный!) режим… При таких условиях национальная диктатура станет прямым спасением, а выборы будут или совсем неосуществимы, или окажутся мнимыми, фикцией, лишённой правообразующего авторитета».

Современное сознание пугает слово «диктатура», но Ильин выдвигает понятие «национальная, демократическая диктатура», которое обретает глубокий и актуальный для нас смысл: «Многие думают: …или тоталитарная диктатура – или формальная демократия. А между тем в самой этой формулировке уже указываются новые исходы: 1. Диктатура, но не тоталитарная, не коммунистическая; диктатура, организующая новую неформальную демократию, а потому демократическая диктатура; не демагогическая, “сулящая” и развращающая, а государственная, упорядочивающая и воспитывающая; не угасающая свободу, а приучающая к подлинной свободе. 2. Демократия, но не формальная, не арифметическая. Не прессующая массовые недоразумения и частные вожделения; демократия, делающая ставку не на человеческого атома и не безразличная к его внутренней несвободе, а на воспитываемого ею, самоуправляющегося, внутренне свободного гражданина; демократиякачественности, ответственности и служения – с избирательным правом, понятым и осуществлённым по-новому. А за этими двумя возможностями скрывается множество новых политических форм в разнообразнейших сочетаниях. Начиная с новой, творческой, чисто русскойнародной монархии».

Очевидно, что ельцинский режим девяностых годов сочетал признаки как раз противоположные – худшее из диктатуры и карикатурное из демократии. Это диктатура именно демагогическая, сулящая иразвращающая, угасающая свободу, а не приучающая к подлинной свободе; демократия же сегодня – только формальная, арифметическая, прессующая массовые недоразумения и частные вожделения, безразличная к внутренней свободе человека.

Какова миссия национальной диктатуры? «Только такая диктатура и может спасти Россию от анархии и затяжных гражданских войн. Чтобы приучить людей к свободам, надо давать их столько, сколько они в состоянии принять и жизненно наполнить, не погубляя себя и своего государства; безмерная и непосильная свобода всегда была и всегда будет – сущим ядом. Чтобы пробудить правосознание в народе, надо воззвать к его чести, оградить его от погромных эксцессов властными запретами и предоставить на усмотрение народа не более того, чем сколько он сумеет поднять и понести,не погубляя себя и своего государства. Безмерные полномочия никогда не приводили к добру, а только вызывали политическое опьянение и разнуздание страстей. И ныне ни одна государственная конституция не предоставляет ни одному народу таких полномочий… Чтобы приучить людей к государственно-верному изволению, надо начинать с ограниченного права голоса: давать его только оседлым, только семейным, только работящим, только никогда не служившим компартии, только возрастно зрелым, только приемлемым и для избирателей и для национальной власти. Иными словами: надо начинать с системы не имущественных цензов, обеспечивающих необходимый минимум почвенности, честности и государственного смысла, с тем, чтобы в дальнейшем, по мере оздоровления народа и страны, расширять круг голосующих. Всё остальное было бы доктринерским безумием и погублением России… Твердая, национально-патриотическая и по идее либеральная диктатура, помогающая народу выделить кверху свои подлинно лучшие силы и воспитывающая народ к трезвению, к свободной лояльности, к самоуправлению и к органическому участию в государственном строительстве,.. верность обязательствам и договорам, чувство собственного достоинства и чести».

На что может опираться национальная диктатура? Чего она требует от национального лидера?«Сократить период самочинной мести, бесчинной расправы и соответствующего нового разрушения –сможет только национальная диктатура, опирающаяся не верные войсковые части и быстро выделяющая из народа наверх кадры трезвых и честных патриотов… Диктатору, спасающему страну от хаоса, необходимы: воля, сдерживаемая чувством ответственности, грозное импонирование и всяческое мужество, военное и гражданское… Сущность диктатуры в кратчайшем решении и вполновластии решающего. Для этого необходима одна, личная и сильная воля. Диктатура есть по существу своему учреждение военно-образное: это есть своего рода политическое полководчество, требующее глазомера, быстроты, приказа и повиновения… Никакой коллегиальный орган не овладеет хаосом, ибо он сам по себе уже заключает начало распада… В час опасности, беды, смятения и необходимости мгновенных решений-приказов – коллегиальная диктатура есть последняя из нелепостей… Диктатура имеет прямое историческое призвание – остановить разложение, загородить дорогу хаосу, прервать политический, хозяйственный и моральный распад страны. И вот есть в истории такие периоды, когда бояться единоличной диктатуры, значит тянуть к хаосу и содействовать разложению… Во главе становится единоличный диктатор, делающий ставку на духовную силу и накачество спасаемого им народа… Эту ставку на свободную и благую силу русского народа должен сделать будущий диктатор. При этом качеству и таланту должна быть открыта дорога вверх с самого низа. Необходимый отбор людей должен определяться не классом, не сословием, не богатством, не пронырливостью, не закулисными нашёптами или интригами и не навязыванием со стороны иностранцев,– а качеством человека: умом, честностью, верностью, творческой способностью и волею. России нужны люди совестливые и храбрые, а не партийные выдвиженцы и не наймиты иноземцев… Итак,национальный диктатор должен будет: 1. Сократить и остановить хаос; 2. Немедленно начать качественный отбор людей; 3. Наладить трудовой и производственный порядок; 4. Если нужно будет, оборонить Россию от врагов и расхитителей; 5. Поставить Россию на ту дорогу, которая ведётк свободе, к росту правосознания, к государственному самоуправлению, величию и расцвету национальной культуры».

Сверхзадача подлинного национального лидера – духовная: пробудить творческие силы народа и создать условия для их оформления в органичные для России политические институты. «Политика имеет задания:властно внушаемая солидаризация народа, авторитетное воспитание личного, свободного правосознания. Оборона страны и духовный расцвет культуры; созидание национального будущего через учёт национального прошлого, собранного в национальном настоящем… Современный русский политик начертит нам строй, в котором лучшие и священные основы монархии впитают в себя всёздоровое и сильное, чем держится республиканское правосознание. Он начертит нам строй, в котором естественные и драгоценные основы истинной аристократии окажутся насыщенными темздоровым духом, которым держатся подлинные демократии. Единовластие примирится с множеством самостоятельных изволений; сильная власть сочетается с творческой свободой; личность добровольно и искренно подчинится сверхличным целям и единый народ найдёт своего личного главу, чтобы связаться с ним доверием и преданностью. И всё это должно совершиться в вековечных традициях русского народа и русского государства. И притом – не в виде “реакции»”, а в формах творческой новизны. Это будет новый русский строй, новая государственная Россия».

Всё это может показаться утопичным, но при более глубоком осмыслении, оказывается ближе к реальности, чем многое из ныне происходящего. То, к чему призывает Ильин, конечно, идеал. Но этот сверхидеал способен подвигнуть народ на спасающее сверхусилие.

Мы видим, что отечественный философ провидел происходящее и предвидел грядущее. Но напрасно было бы искать у него панацею. Это не рецепты спасения, а ясный анализ ситуации и чёткие формулировкинаших задач. Как и должно быть, это ставит больше вопросов, но, главное, побуждает к творческой борьбе за спасение своего отечества.

 

 

Монархическая традиция

 

Формирование современной русской на­цио­наль­ной го­су­дар­ст­вен­ной идео­ло­гии должно ис­хо­дить из ты­ся­че­лет­не­го опы­та российского го­су­дар­ст­вен­но­го строи­тель­ст­ва, учитывать тра­ги­че­ский опыт ХХ века, от­вер­гать все фор­мы экс­тре­миз­ма. Рос­сий­ское го­су­дар­ст­вен­ное строи­тель­ст­во при­зва­но опи­рать­ся на ре­аль­ность, а не на фик­ции, ру­ко­во­дство­вать­ся жиз­нен­ны­ми ин­те­ре­са­ми на­ро­да-государствообразователя, а не за­ру­беж­ны­ми ре­цеп­та­ми и дав­ле­ни­ем, не эгои­сти­че­ски­ми ин­те­ре­са­ми от­дель­ных со­ци­аль­ных и национальных групп. Спа­се­ние рус­ско­го государствообразующего на­ро­да как на­ро­да дер­жав­но­го – в по­ли­ти­ке вос­со­еди­не­ния, а не се­па­ра­тиз­ма. Толь­ко при возрождении российских государственных традиций Рос­сий­ская дер­жа­ва спо­соб­на воз­ро­дить­ся как ве­ли­кая ми­ро­вая ци­ви­ли­за­ция, как но­вое кон­ти­нен­таль­ное го­су­дар­ст­во.

Единодержавная унитарная, то есть авторитарная, государственность исторически оправдана в России всеми факторами её бытия. «Когда части народонаселения, разбросанные на огромных пространствах, живут особою жизнью, не связаны разделением занятий, когда нет больших городов… когда сообщения затруднительны, сознания общих интересов нет: то раздробленные таким образом части приводятся в связь, стягиваются правительственною централизациею, которая тем сильнее, чем слабее внутренняя связь. Централизация… разумеется, благодетельна и необходима, ибо без неё всё бы распалось и разбрелось» (С.М. Соловьев). До сего дня только централизованная государственность способна объединить и управлять огромной территорией с суровейшим климатом, с населением, разнообразным по национальному составу, религиозной и культурной принадлежности.  «Россия долгие столетия развивалась как социум с минимальным объёмом совокупного прибавочного продукта. И это было обусловлено не неким синдромом лености или разгильдяйства российских людей, а комплексом суровых природно-климатических (и даже шире: географических) условий… В силу этого политическая организация российского социума отличалась крайним централизмом и жёсткостью, созданием беспощадных механизмов, способствующих выживанию страны» (Л.В. Милов). Отражение бесконечных нашествий и необходимость вести длительные тяжелые оборонительные войны тоже диктовала усиление авторитарности власти. Поэтому в России не смогла прижиться федеративная система, попытки которой предпринимались в Киевской Руси и в Новгородской республике: «У русских были достаточно веские основания оставить в стороне дальнейшие федеративные эксперименты и прибегнуть к централистски-объединительной авторитарной форме, преодолеть тем самым все попытки и трудности, связанные с учреждением вечной диктатуры, и насколько возможно, придерживаться на пути своём легитимной монархии» (И.А. Ильин).

 

И в наше время для восстановления исторической легитимности при полноправном и полноценном воссоздании Российского государства необходим созыв Всероссийского Земского собора, который правомочен восстановить прерванную революционным переворотом 1917 годапреемственность законной Верховной власти. Всероссийский Земский собор выражает единство всех народов и профессиональных сословий России – этособорное единство власти. Всероссийский Земский собор правомочен решить вопрос о форме государственного устройства России и принять Основные Законы государства, или Конституцию. Народ должен соборно определить систему государственного управления, когда таковое решение органично созреет в национальном сознании; любая навязанная схема будет разрушительной.

В России – огромной и многонациональной стране со своеобычными духовно-религиозными традициями – наиболее органична конституционно-монархическая форма государственного правления с широкимобщественным самоуправлением, или народная монархия: «Нам необходима сильная и твердая власть. Она может быть монархией или диктатурой. Властью Милостью Божией или властью Божиим попущением» (И.Л. Солоневич).Монархия соответствует нормам русской православной цивилизации, где Верховная власть должна быть персонифицирована, не может быть секулярной, но должна быть независимой от политической конъюнктуры. Монархия – это общенациональная надклассовая власть, руководствующаяся велениями религиозной совести, сознающая своё земное назначение и небесную ответственность. При монархии наиболее отработан механизм передачи власти: наследник с детских лет воспитывается в отечественных традициях и готовится к высшему государственному служению. Монарх для прихода к власти и сохранения власти освобождён от неизбежного бремени теневых сторон конкурентной политической борьбы: самоутверждения в глазах конъюнктурного общественного мнения, популизма, соблазнов во имя политической победы принимать недостойные решения, идти на компромиссы с совестью, совершать жестокие поступки. Легитимный монарх более других правителей существует в здоровой нравственно-духовной атмосфере. Монарх по природе своей власти более других правителей способен к наибольшей человечности и к милосердию. Так в передаче Н.В. Гоголя А.С. Пушкин судил о монархической власти: «Зачем нужно, – говорил он, – чтобы один из нас стал выше всех и даже выше самого закона? Затем, что закон – дерево; в законе слышит человек что-то жёсткое и небратское. С одним буквальным исполнением закона не далеко уйдешь; нарушить же или не исполнить его никто из нас не должен; для этого-то и нужна высшая милость, умягчающая закон, которая может явиться людям только в одной полномощной власти. Государство без полномощного монарха – автомат: много-много, если оно достигнет того, до чего достигли Соединённые Штаты. А что такое Соединённые Штаты? Мертвечина. Человек в них выветрился до того, что и яйца выеденного не стоит».

При этом монархический принцип правления не предопределяет форму всех других сфер жизни:«Монархия не означает никакого окончательного, вечного хозяйственно-социального строя. Монархия –это только рамка для поисков. Рамка, сдерживающая эти поиски в пределах человеческого разума и человеческой совести» (И.Л. Солоневич).

Конституционно-монархический государственный строй позволяет избежать роковых случайностей династического наследования, зависимости от своеволия властителей либо произвола общественных стихий. Конституционная монархия более других государственных устройств защищена от опасностей тирании, с одной стороны, и охлократии, с другой. Конституционная монархия в наибольшей степени способна обеспечить принципы народоправия, тогда она и является народной монархией.

Народная монархия, или конституционно-монархический строй, наиболее соответствует единству Божественной и человеческой природы, явленному Иисусом Христом: Верховная власть должна осознавать своё священное призвание, но, вместе с тем, обязана подчиняться и соборно учрежденному земному закону.

Полномочия монарха могут определяться только Основными (Верховными) Законами государства, которые гарантируют неотчуждаемые права граждан России, незыблемость государственного устройства и целостность государства. Таким образом, в институте народной монархии народ не только сам определяет форму государственного правления, но и конституирует свои богоданные права, сохранность традиционных форм жизни. Распространённые сегодня в монархических кругах симпатии к неограниченной, самодержавной монархии (называемой многими абсолютной), которая, якобы, имеет божественное происхождение и потому гарантирует от земных пороков, не соответствуют ни реальной истории, ни православному миросозерцанию. Это скорее стилизованное православие (используя выражение Н.А. Бердяева) и мимикрия под монархическую идею, без переживания её религиозных основ.

Русскому патриоту должно быть известно, что принцип самодержавия формировался русскими князьями, а затем царями как утверждение растущей независимости русского государства от внешних сил. «Самодержец» делил власть с традиционными русскими представительными формами правления: боярская дума, земский собор, земское самоуправление. Тирания Ивана Грозного во второй половине его правления представляла собой не идеал самодержавия, а отрицание его сути. Абсолютизм же был привнесён Петром I в Россию из Европы. В европейских странах абсолютизм обосновывался секулярно: на независимости от власти папы Римского, а в протестантских странах на верховенстве светской власти над Церковью.

Православному сознанию должно быть ясно, что принцип неограниченной монархии, или самодержавие, трактуемое не в соответствии с исконными русскими традициями, а как абсолютизм, – это симбиозмонофизитского и монофилитского уклонов с неоправданным обожествлением конкретного человека. Утверждение, что царь как помазанник Божий является непосредственным исполнителем воли Божией и потому ничем в обществе не ограничен, по существу не соответствует православному мировоззрению, ибо опровергает Новозаветное Благовестие – Богочеловеческую сущность бытия. С одной стороны, монофизитско-монофилитский подход отказывает людям (и царю, и подданным) в богоданной свободе и высшей ответственности, чем умаляет человеческую природу и волю в Богочеловеческой сущности Спасителя и Церкви Христовой. С другой же – наделяет конкретного смертного человека божественными качествами. Православие в большей степени, чем другие христианские конфессии, сохранило христианскую истину о единстве и неслиянности Божественного и человеческого начала. В применении к царю это означает самостоятельность, творческую активность и ответственность человеческого перед Божественным. Из чего следует, что русский царь, как помазанник Божий призван смиренно и неукоснительно подчиняться голосу Божию в себе – совести, чувствовать высшую ответственность перед Господом в своём служении и попечении о подданных, благоговейно относиться к духовному авторитету Церкви. Как человек царь печётся о священных традициях отечества и подчиняет свою волю Верховному Закону государства.

Иван Лукьянович Солоневич в книге «Народная Монархия» развивал монархические принципы, которые актуальны для России и сегодня: «Нам необходима законно наследственная, нравственно и юридически бесспорная единоличная монархическая власть, достаточно сильная и независимая для того, чтобы: а) стоять над интересами и борьбой партий, слоев, профессий, областей и групп; б) в решительные моменты истории иметь окончательно решающий голос и право самой определить наличие этого момента… Монархия была рамкой, и Монархия была арбитражем, не заинтересованным ни в какой «монополии», ни  капиталистической, ни  социалистической, ни кооперативной… Монархия по самому своему существу предполагает наличие разных партий. Монархия стоит над всеми ними. Она их уравновешивает, и она их обязывает к сотрудничеству». Известны нравственные и политические преимущества монархического принципа над республиканским: «К выражению нравственного идеала способнее всего отдельная человеческая личность, как существо нравственно разумное, и эта личность должна быть поставлена в полную независимость от всяких внешних влияний, способных нарушить равновесие служения с чисто идеальной точки зрения» (Л.А. Тихомиров). Высказывание Льва Тихомирова отражает и прагматическую сторону, и мистическо-историческую преемственность Верховной Власти: «Царь заведовал настоящим, исходя из прошлого и имея в виду будущее нации».

С этим солидарен Иван Солоневич: «Если нет “личности” (стоящей надо всем), то в борьбе за существование и за власть всякая правящая группа пойдёт по путям подавления всех остальных… Избрание и захват (власти) являются, так сказать, рационалистическими способами. Наследственная власть есть, собственно, власть случайности, бесспорной уже по одному тому, что случайность рождения совершенно неоспорима… Никакого выбора, никаких заслуг, а следовательно, и никаких споров… Человеческий индивидуум, случайно родившийся наследником престола, ставится в такие условия, которые обеспечивают ему наилучшую профессиональную подготовку, какая только возможна технически… Некая человеческая индивидуальность рождается с правом на власть. Это… полная бесспорность. По дороге к реализации этой власти этой индивидуальности не приходится валяться во всей той грязи и крови, интригах, злобе, зависти, какие неизбежно нагромождаются вокруг не только диктаторов, но и президентов… Наследник Престола растёт в атмосфере добра. И неписанная конституция Российской Государственности требовала от него, чтобы он делал добро… Наследник Престола, потом обладатель Престола, ставится в такие условия, при которых соблазны сводятся если не к нулю, то к минимуму. Он заранее обеспечен всем… Он есть Единственный, Имеющий Право, –отпадает конкуренция, и всё то, что с ней связано. Всё организовано так, чтобы личная судьба индивидуальности была бы спаяна в одно целое с судьбой нации. Всё то, что хотела бы иметь личность, –всё уже дано. И личность автоматически сливается с общим благом… Конечно “случайность рождения” может дать неполноценного человека. Но ничего страшного не произойдет. Ибо монархия это “не произвол одного лица”, а “система учреждений”, – система может временно действовать и без “лица”». Конечно, в истории не всегда срабатывал страховочный механизм системы учреждений, случалось всякое, и страшное тоже. Но все недостатки монархии присущи всем другим формам власти в гораздо большей степени, в то время как достоинства монархической власти не распространяются на другие формы.

Система монархических учреждений нацелена на то, чтобы наиболее соответствовать жизненным интересам абсолютного большинства населения страны и выражать основной жизненный интерес народа:«Русский Монарх, в Лице Которого кристаллизовались основные интересы страны, интересы бесспорные, интересы понятные всякому среднему человеку страны, – стоял над партиями, группами, сословиями и прочее. Он выслушивал всех. Но решение принадлежало Ему – и это было наиболее объективным решением, какое только доступно и технически возможно. Русский Царь стоял не только над классами, сословиями, партиями и прочее, – он стоял также и над науками. Он мог рассматривать – и реально рассматривал стратегию с точки зрения экономики и экономику с точки зрения стратегии» (И.Л. Солоневич). В политической жизни очень важна стабильность, преемственность, отсутствие утопизма и радикализма. В этом смысле «Гений в политике – это хуже чумы. Ибо гений – это человек, который выдумывает нечто принципиально новое. Выдумав нечто принципиально новое, он вторгается в органичную жизнь страны и калечит её… Власть Царя есть власть средне-разумного человека над миллионами средне-разумных людей… Да избавит нас Господь Бог от глада, мора, труса и гения у власти. Ибо вместе с гением к власти обязательно придут и глад, и мор, и трус, и война. И всё это вместе взятое»(И.Л. Солоневич).

 

Основные принципы традиционной российской государственности развивались лучшими политическими мыслителями России. Монархия не исключает, а предполагает реальное народное представительство. В сумасбродной атмосфере идеологической полемики и революционных битв начала ХХ века был заглушён, а затем забыт Д.Н. Шипов – лидер русского земского движения. Некоторые суждения Шипова, которые приводит А.И. Солженицын в книге «Красное колесо», звучат особенно актуально сейчас: «Народное представительство должно выражать не случайно сложившееся во время выборов большинство избирателей, а действительное направление народного духа и общественного сознания, опираясь на которые власть только и может получить нравственный авторитет. А для этого надо привлечь в состав народного представительства наиболее зрелые силы народа, которые понимали бы свою деятельность какнравственный долг устроения жизни, а не как проявление народовластия. При всеобщих прямых выборах личности кандидатов остаются избирателям практически не известными, и избиратели голосуют за партийные программы, но, по сути, не разбираются и в них, а голосуют за грубые партийные лозунги, возбуждающие эгоистические инстинкты и интересы. Всё население, лишь ко вреду, втягивается в политическую борьбу. Да и неверно это предположение современного конституционного государства, что каждый гражданин способен судить обо всех вопросах, предстоящих народному представительству. Нет, для сложных вопросов государственной жизни члены народного представительства должны обладать жизненным опытом и глубоким миросозерцанием. Чем менее просвещён человек умственно и духовно, тем с большей самоуверенностью и легкомыслием он готов разрешать самые сложные проблемы жизни; чем большим развитием ума и духа обладает человек, тем осторожнее и осмотрительнее относится он к устроению жизни общественной и частной. Чем менее опытен человек в жизни и государственном деле, тем более он склонен к восприятию самых крайних политических и социальных увлечений; чем более человек имеет сведений и жизненного опыта, тем более сознает оннеосуществимость крайних учений. А, кроме того, народное представительство должно вносить в государственную жизнь знание местных потребностей, назревающих в стране. Для всего этого лучшею школой является предварительное участие в местном, земском и городском, самоуправлении».

В отличие от западной традиции парламентаризма всеобщих прямых выборов Д.Н. Шипов предлагал систему трехстепенных внесословных общих выборов, при которой избираются известные достойные местные деятели. В волостях избирается уездное земское собрание, которое избирает депутатов уездного собрания. В свою очередь, уездное собрание избирает депутатов губернского собрания, а губернские – депутатов всероссийского собрания. При этом учитываются голоса крупных городов, и на каждом уровне сохраняется право кооптации одной пятой состава, чтобы иметь возможность дополнить собрания достойными профессионалами, не избранными по случайным обстоятельствам. Венчать всё это должен Всероссийский Земский Собор. В отличие от утопических прожектов, это предложение представляло собой выжимку из российских государственных традиций.

Благодаря монархии в России эффективно действовали не только государственные, но и общественные институты. Вопреки расхожим представлениям об извечном «российском тоталитаризме», «Политическую историю России надо исследовать и изображать не столько как историю централизованного правления, сколько самоуправления… В России  XIX  и XX века перед революцией наряду с централизованным правлением, императором, министерствами, Государственной Думой в качестве парламента, губернаторами во всех губерниях существовали ещё: независимое от государства церковное самоуправление, начиная с общин; сословное самоуправление дворянства; сословное самоуправление купечества; мещанское самоуправление; самоуправление крестьянских общин, и притом по содержанию весьма своеобразного крестьянского обыкновенного права; самоуправление университетов и адвокатуры; самоуправление городов и земель (земства); широко практикуемая по всей России организация кооперативных товариществ, увенчавшаяся колоссальным успехом; казачье самоуправление; издревле процветающая, высочайшая в нравственном аспекте культура свободных профессиональных корпораций (цехов) во всех областях жизни – так называемые артели кустарных промыслов, конторских служащих, казначеев, носильщиков, кучеров, транспортных рабочих, лесосплавщиков и т.д. без числа (напр., свободное деловое сотрудничество с двусторонним поручительством и участием в дивидендах) и всевозможного рода объединения самоуправляемых культурных обществ. Тут надо ещё вспомнить о спонтанно возникающих в последние годы союзах промышленных рабочих» (И.А. Ильин).

 «Нам нужны: достаточно сильная монархия и достаточно сильное народное представительство… Так как всякие сословные перегородки в России разрушены окончательно и бесповоротно, то настоящее народное представительство должно будет состоять из комбинации территориального (области, земства, города) и корпоративного (научные, инженерные и прочие профессиональные организации)представительства с непременным участием представительства всех признанных в России Церквей, конечно, с преобладающей ролью Православной Церкви… Система монархических учреждений должна начинаться с территориального и профессионального самоуправления (земства, муниципалитеты, профсоюзы) и заканчиваться центральным представительством, составленным по тому же территориальному и профессиональному принципу, а не по принципу партий… Обе формы Верховной Власти должны в одинаковой степени черпать свою силу и свою устойчивость… в “системе учреждений”, организующих традиции, мнения и интересы народных масс – во всех формах местного, профессионального и национального самоуправления. Мы возвращаемся к аксаковской формуле: “народу – сила мнения, Царю –сила власти” … Русское самодержавие было всегда самым верным стражем русского самоуправления и русское самоуправление – почти всегда, кроме последних десятилетий – было верной опорой самодержавия» (И.Л. Солоневич).

Монархия как наиболее органичная для России форма государственного правления максимально способствует защите человеческих свобод: «Это необходимо для совершенно конкретной задачи защиты свободы, труда, жизни, инициативы и творчества – каждого народа империи и каждого из людей каждого народа… Народно-Монархическое Движение считает свободу величайшей ценностью и нации и отдельного человека. Эта свобода может и должна подвергаться ограничению только в случаях крайней и самоочевидной необходимости… Народно-Монархическое Движение принципиально стоит на защите частной собственности или, что одно и то же, – частной инициативы» (И.Л. Солоневич).

Монархия – это единственная форма правления, которую невозможно установить насильственно, но только общенародным свободным волеизъявлением. России предстоит период пробуждения монархического сознания, после чего станет актуальным созыв Земского Собора, конституирующего восстановлениеисторической преемственности власти. Время до созыва Всероссийского Земского собора естественнее всего определить как переходный период, основные задачи которого – стабилизация положения в стране и подготовка к созыву собора. Соответственно нынешние органы законодательной, исполнительной и судебной власти по существу являются временными, как неизбежный компромисс в ситуации остаточной законности. Существующие законы являются законами переходного периода и могут оставаться действительными при ратифицировании их Земским собором либо в установленном собором порядке. На время переходного периода целесообразно сохранить пост Главы государства – Президента, избираемого всенародным тайным голосованием, ибо президентский институт в наибольшей степени способствует подготовке принятия обществом монархической идеи. Вопрос в том, в чьих руках окажется президентство и каким содержанием оно будет наполнено.

 

 

Национальный образ России

 

В начале XXI века решается, чем будет увенчано столетие российских революций: Россия выйдет обновленной из огненных испытаний или перестанет существовать. Современные дискуссии о путях страныограничены политикой и экономикой, в лучшем случае экологией и демографией. Остаются вне вниманиядуховные проблемы, которые не решались в России на протяжении XX века. Речь идёт о духовном и нравственном состоянии общества, национальном характере и сознании, психологии народа, исторической памяти, исторической преемственности, национальных идеалах – базовых ценностях и вековечных традициях российской цивилизации. О том, что отличает один народ от другого, что является смыслом его жизни, основой его самоидентификации и без чего народ гибнет.

Начинать обсуждение этих проблем приходится с признания прискорбных фактов: к началу XXI векарусский народ во многом утерял навык национальной спайки, выпал из лона русскости в религиозном, интеллектуальном, моральном, бытовом плане; подавлен чужеродной экономической волей; политически дезинтегрирован и отчужден от власти. Всё это ведёт к угасанию жизненной силы, вымиранию трудоспособного населения, алкоголизму и социальной деградации народа. И не потому, что он достиг дряхлого возраста или иссякли его жизненные силы, а по причине невиданных испытаний XX века. Но без возрождения государствообразующего народа невозможно существование России.

В решении этих проблем необходимо учитывать национальную специфику. На формирование характера русского народа повлияли три основных фактора: языческая природавосточнославянских племен (этнический генотип); воспитание народа Православием (духовный архетип); уникально суровые условия выживания которые требовали культивирования определённых качеств (исторический архетип). Генезис русского народа определялся не этнической, а религиозной, культурной доминантой, поэтому русские объединили множество племен и народов.

Русский народ формировался на основе общности религии, государства и культуры (языка). Православие было духовной основой всех сфер жизни, на основе Православия сложились государственность и культура. Известная формула графа Уварова «Православие. Самодержавие. Народность» отражает этот непреложный исторический факт. Каждый национально-государственный организм имеет свою духовную конституцию, определяющую его сущность и позволяющую ему самоидентифицироваться. Уваровская формулировка обозначает основные сферы национальной самоидентификации: 1) как народ осознаёт свою связь с Высшей Реальностью, с Богом, – религиозность, или дух народа; 2) как народ понимает своё земное обустройство, свою цивилизацию и государственность, – земное тело народа; 3) в чём народ укореняет себя, видит своё родство, как народ осознаёт себя, понимает свою миссию в жизни и в истории, что выражается в разнообразных формах национальной культуры, – это душа народа. Триединую сферу национального самосознания можно именовать как «Вера. Патриотизм. Национализм». Ответы на вопросы: какова наша вера? какое государство мы строим? какую культуру и цивилизацию мы возрождаем? – это ответы на вопрос о возрождении единства национального духа, души и тела, о нашем национальном бытии.

Из глубинной религиозной веры (которая не всегда осознаётся вполне, но может проявляться в латентных формах) проистекают базовые духовные и нравственные ценности народа, сохраняющиеся в секулярном обществе. Укоренена русская национальная вера в Православии, которое аккумулирует духовные и нравственные ценности русской цивилизации. Народ жив, пока сохраняются его специфические национальные духовные и нравственные ценности, которые проявляются в явных или скрытых формах, несмотря на глобальные общественные катаклизмы.

Чувство патриотизма – любовь к своему отечеству – подвигает к строительству и сохранению своего государственного дома. Русским свойственны инстинкт государственного самосохранения, традиционные представления о форме государственной власти, которая в России всегда была единодержавной. В государственности реализуется воля нации к историческому бытию. Поэтому «самым большим пороком для государства является слабость» (А.В. Гулыга). Распад государственного тела свидетельствует о духовной и душевной деградации нации.

Чувство национализма – любовь к своему народу – связывает преемственность культурных, цивилизационных и бытовых традиций, без которых невозможны национальное самоощущение и самосознание, а значит, и существование народа как такового. Большинство русских людей объединены общим чувством любви к своим сородичам, соотечественникам, к малой и большой Родине, привязанности к своей земле, русский человек не может мыслить свою жизнь и самореализацию вне атмосферы русской культуры. Сегодня расчленённый русский народ объединяет только Русская Православная Церковь. На основе единства Православия можно восстанавливать общее культурное, цивилизационное поле и единое государство.

 

Нация существует до тех пор, пока проявляются её конституирующие свойства, неизменные в течение веков. Экономический уклад к ним относится частично, ибо не он определяет то, что отличаетроссийскую цивилизацию от всех прочих. Хотя экономика может способствовать либо мешать национальному самоопределению.

В здоровом народе национальные архетипы проявляются в органичной форме, в больном искажаются вплоть до противоположности. Больная духовность – это идеократия, гипертрофированная государственная воля – это этатизм, агрессивный национализм – это шовинизм. В последнее время общество научилось понимать, что борьба с крайностями национализма не исключает, а предполагает здоровый патриотизм, борьба с тоталитаризмом не должна доходить до самоубийственного разрушения государственности. Расчленение государства и угнетение национального достоинства государствообразующего народа вызывают агрессивную самозащиту, что формирует социальную базу для экстремистских идеологий.

Своеобразное – неэтническое – формирование русского народа во многом определило его национальный характер, что сказалось в строительстве российской государственности. Без мощного централизованного государства русский народ не выжил бы в предельно суровых географических, климатических и геополитических условиях. Поэтому русские всегда относились к своему государству более сакрально, чем европейские народы. Русский многоэтнический народ, получивший соборное воспитаниеПравославием, построил единственную в истории империю, где государствообразующий народ не имел преимуществ. Русский народ нёс основное бремя государственного строительства, нередко имел меньше прав, чем вошедшие в империю народы. Поэтому жизненные интересы народа-государствообразователясовпадают с жизненными интересами всех народов России. Русское национальное возрождение не несёт опасности другим народам страны и является необходимым условием их возрождения.

 

Для решения глобальных проблем от народа требуется сверхусилие, на которое русские люди способны в экстремальной ситуации и при наличии сверхидеала. В обыденной жизни русские, как правило, расслабляются (иначе не выдержали бы напряжения в борьбе за историческое выживание). Русский человек не способен на сверхмобилизацию ради материальных целей, но совершает чудеса героизма при защите Родины и священных для него ценностей либо при выполнении великой исторической миссии. Для русских людей важно, чтобы жизнь была пронизана высшим смыслом, который не сводится к индивидуальной корысти, а выражает духовные идеалы и ценности локальных общностей (малая Родина) и всего народа (большая Родина). Только русский писатель может так говорить о высшем смысле жизни: «Тем-то и сильна великая нравственная мысль, тем-то и единит она людей в крепчайший союз, что измеряется она не немедленной пользой, а стремит их в будущее, к целям вековечным, к радости абсолютной. Чем соедините вы людей для достижения ваших гражданских целей, если нет у вас основы в первоначальной великой идее нравственной? А нравственные идеи только одни: все основаны на идее личного абсолютного самосовершенствования впереди, в идеале, ибо оно несёт в себе всё, все стремления, все жажды, а, стало быть, из него же исходят и все ваши гражданские идеалы. Попробуйте-ка соединить людей в гражданское общество с одной только целью “спасти животишки”? ничего не получите, кроме нравственной формулы: “Каждый за себя, а Бог за всех”» (Ф.М. Достоевский). При достижении высокой цели русские люди проявляют сопричастность общему делу, открытость, доверительность и взаимоподдержку, задушевность и взаимопонимание в личном общении. В соборном единении во имя высоких идеалов проявляются лучшие черты русского характера.

Русский народ духовно мобилизуется в пограничной ситуации, несущей угрозу существованию («пока гром не грянет, русский мужик не перекрестится»). Пока немецкая армия в годы Великой Отечественной войны не дошла до Москвы, народ не был способен к полноценному сопротивлению. Но иналичие смертельной опасности, и осознание её – необходимые, но не достаточные условия длянационального пробуждения. Для общенационального единения необходим волевой импульс верховной власти, способной выразить и защитить высшие национальные интересы, возвысившись над распрями в обществе и расколами между обществом и властью. «Русский долго запрягает, но быстро едет»: когда была осознана смертельная опасность и когда власть призвала народ к борьбе за спасение Отечества («братья и сестры…») – народ одержал великую победу.

Так очередной раз был явлен национальный архетип поведения – формула русской победы:

– смертельная угроза;

– осознание угрозы элитой и обществом;

– формирование национального идеала;

– призыв верховной власти к нации;

– сверхмобилизация общества;

– победа.

Благодаря этому русский народ выдерживал все исторические испытания и выходил из них духовно окрепшим. Великий народ сохраняется в истории, выполняя свою историческую миссию, отвечая на исторические вызовы.

Смертельная угроза российской цивилизации в настоящее время налицо. Каждый из современных общемировых кризисов способен похоронить мировую цивилизацию. Они несут опасность и России, ибо на нашей стране в усугубленной форме отзываются все общемировые проблемы.

 

Внешние угрозы, – мировые кризисы, угрожающие существованию России и русского народа:

– глобальный экологический кризис ведёт к техногенной перегрузке планеты, к уничтожению ресурсов биосферы с помощью технических средств, к истощению природных ресурсов;

– демографический кризис – перенаселение планеты при ограниченных мировых ресурсах. Уменьшение рождаемости в богатых и большая рождаемость в беднейших странах ведёт к огромной миграции и размыванию населения западных стран желтой и чёрной расами. Над малозаселенной российской Сибирью навис миллиардный Китай;

– в наступающих войнах за мировые ресурсы Россия оказывается лакомым куском для многих, ибо при 3% мирового населения она контролирует 13% территории и располагает около 40% природных ресурсов земного шара. Через два-три десятилетия в России будет жить 1% мирового населения, которому придётся защищать от посягательств около половины мировых запасов сырья;

– мировой экономический кризис обусловлен недостатком ресурсов планеты для обеспечения всего населения; процветанием золотого миллиарда в противостоянии нищающему большинству населения Земли; неизбежным в обозримом будущем коллапсом доминирующей в мире экономики США и крахом долларовой пирамиды;

– конфликт цивилизаций вызывает терроризм и войны с реальной опасностью распространения и употребления оружия массового поражения;

– однополярная глобализация превращает большинство стран мира в ресурс для выживания государств золотого миллиарда. Россия с огромной территорией, богатейшими природными ресурсами, высококвалифицированным неприхотливым населением оказывается для правящих субъектов глобализации полем противоборства с конкурентами за источники сырья, инструментом дипломатической борьбы и «громоотводом» мирового терроризма;

– России грозят смертельные геополитические опасности: население сопредельных государств более чем в десять раз превышает население России, а большинство окружающих государств настроено к России недружественно либо агрессивно. Три четверти границ России приходится на страны, в которых быстро растёт население и увеличивается потребность в сырьевых ресурсах.

 

В стране возрастают внутренние угрозы:

– увеличивается экономическое и технологическое отставание от мировых лидеров;

– увеличивается поток бедствий, аварий, техногенных катастроф из-за эрозии инфраструктуры и неэффективности государственного управления;

– в государственном управлении ещё сильно деструктивное влияние радикал-либералов;

– с другой стороны, некоторые силы пытаются укреплять государственность через этатистский застой или националистический реванш;

– ещё сильна опасность терроризма исламского фундаментализма;

– усугубляется поражение генофонда нации алкоголизмом и прогрессирующей наркоманией;

– растёт социальная напряжённость вследствие увеличивающейся пропасти между богатыми и бедными;

– в результате многих негативных факторов высока смертность населения, особенно детская смертность, низок срок жизни. Смертность в России в 2,5 раза превышает европейскую, в 1994 году пик смертности достиг 15,7%, чего не было с военных времен;

– симптомы вымирания особенно сказываются на русском государствообразующем народе: в начала девяностых годов смертность превысила рождаемость, сформировался феномен «Русского креста» – линия смертности, идущая вверх, пересекла линию рождаемости, падающую вниз;

– в результате усиливаются угрозы вытеснения русского народа с исторических территорий исламскими и китайским народами. Уже готовы концепции замены государствообразующей роли русского народа быстро растущими народами российского ислама.

Всё это несёт угрозу распада страны, превращения России в сырьевую территорию США или Китая. России навязывают роль зоны, за счёт которой снимаются противоречия между ведущими центрами силы. Вновь наступил момент глобального исторического вызова: либо нация вдохновится новой миссией в новой эпохе, либо русский народ и Россия перестанут существовать.

Если армии для победы необходим боевой дух, то народ нуждается в пробуждении национального духа – того, что придаёт людям волю к жизни, к борьбе за самосохранение и к созиданию. Только порыв национальной энергии позволит преодолеть духовное и нравственное разложение общества, гражданскую апатию, падение стимулов к жизни. Это обязывает верховную власть сформулировать идеалы национального спасения и побудить общество к духовной мобилизации. Духовные идеалы могут стать мощнейшей преобразующей силой. Особенно у русского народа, обладающего аскетическим характером, способным к самоограничению, ориентированным на высшие ценности больше, чем на материальные и прагматические.

 

 

Пробуждение национального духа

 

Мобилизующий призыв верховной власти должен быть адресован прежде всего русскому народу-государствообразователю. Беспрецедентные в мировой истории факты говорят о совпадении жизненных интересов русского народа и других народов России. Русский народ является мобилизующей общностью, возрождение которой является необходимым и достаточным условием российского возрождения, которая по природе своей не способна к ксенофобии и подавлению других национальностей. Беспочвенны и спекулятивны обвинения русских в шовинизме, боязнь «русского империализма», националистических войн и развала страны при национальном русском пробуждении. Возрождение патриотизма и раскрепощение жизненного интереса русского народа являются условием возрождения всех народов России.

При отсутствии мобилизующего национального идеала русский народ увядал. Насаждению враждебного образа жизни народ сопротивлялся пассивностью, безучастием, предпочитал вымирать, нежели принимать чуждые формы жизни. Так было в коммунистический период, эти тенденции проявлялись и в девяностые годы ХХ века. Спасителен для русского народа органичный национальный идеал, который укажет общенациональные цели, мобилизует национальный дух и пробудит энергию жизни и борьбы.

Мы переживаем сложный и длительный процесс восстановления духовной конституции народа. При выздоровлении закономерны осложнения, провалы памяти, впадение в бредовые состояния. Процессы оздоровления и рецидивы болезни могут проявляться в одном и том же субъекте. На вершинах российской политики мало людей, которые обладали бы полнотой исторической памяти, национального самосознания и воли. Многие политики невежественны в понимании тысячелетней истории России, русской культуры. Политические лидеры, лишённые религиозной веры и религиозной совести, спонтанного чувстваисторического долга и ответственности, не могут не быть разрушителями России, русской православной цивилизации. Ибо они не предстоят перед Творцом мира, а пресмыкаются перед прахом земным, который есть моль и ржа. Те представители элиты, которые демонстрируют свою религиозность, по существу не пережили религиозного обращения. Ибо религия не сводится к обрядоверию, искренняя религиозная вера задаёт основы миросозерцания.

Этим, прежде всего, объясняется большинство наших бедствий. Решения о разрушении союзного государства, о гибельной экономической политике, о расстреле парламента страны в 1993 году, о чеченской бойне в 1995 году принимали безрелигиозные люди, которые ничего не понимают не только в высших ценностях, но и в реальной жизни, поскольку их сознание идеологизировано, утопично, клочковато, историческая память отсутствует, воля редуцирована до инстинктов власти и наживы. Чеченская война в 1996 году была позорно проиграна не из-за недостатка вооружений, а потому, что солдаты не понимали, во имя чего они отдают жизни. Это было поражение не армии, а поражение национального духа. Ответственные лица не могут принять ответственных решений не только из-за непрофессионализма, самолёты падают, дома проваливаются и горят не только по техническим причинам… Основная причина нестроений на нашей земле – в отсутствии национальной воли, воодушевления национальной идеей – того, что придаёт смысл жизни,мобилизует жизненные силы на созидание.

Сегодня в организме нации собираются и концентрируются здоровые силы. С начала девяностых вызрело новое поколение, свободное от гибельных идеологем. Кристаллизуется государственническое сознание и в среде политиков, которые начинают понимать, что шкурные амбиции и смертельная борьба за власть чреваты общей катастрофой. Та же обездоленная армия, те же генералы, которые потерпели поражение на Кавказе в 1996 году, с 1999 года одерживают победы потому, что проявились признаки государственной воли, пробуждается патриотическое жизнеощущение, высшее руководство принимает на себя хоть какую-то ответственность. Идёт процесс национального возрождения элиты. В жёстких условиях уголовного и чиновничьего рэкета в мелком и среднем бизнесе формируется класс деловых людей, обладающих профессионализмом эффективных собственников и зачатками гражданского сознания, в отличие от номенклатурных выходцев и олигархов, способных только на интриги и уничтожение друг друга при разграблении страны.

Исход зависит от того, успеют ли восстановиться здоровые ткани национального организма до того, как он будет разрушен окончательно или когда восстановить его смогут радикальные силы и средства. В этих условиях власть обязана выдвинуть идеологию духовного обновления общества. Только общенациональная идея способна преодолеть вековечное отчуждение власти и общества, более того – объединить усилия власти и народа для реализации общенациональной программы возрождения.

Этому наиболее соответствует концепция русского национально-религиозного консерватизма, или либерал-консерватизма: первичность духовных ценностей; приоритет ответственной личности не отменяет, а утверждает приоритет национальных интересов; ценность нации, государства, семьи, общественной нравственности, общественного порядка, социальной ответственности индивида, чувства служения гражданина, атмосферы терпимости; в культуре – свободное творчество в традиции и при нравственном самоконтроле; в экономике – ответственность экономического субъекта и прозрачность административных решений.

 

Власть должна заниматься не только материальной стороной жизни общества – экономикой и политикой. Задача государства – создавать оптимальные условия для духовного и нравственного роста человека, формирования свободной, творческой, ответственной личности. Духовное здоровье нации и состояние общественной нравственности – это проблемы не только частной жизни или гражданского общества, но и проблемы государства. Коммунистический тоталитаризм дал негативный пример внедрения власти в жизнь людей – насилием и ложью. На другом полюсе – западное плюралистическое общество, где декларирована независимость общественной и частной жизни от государства (хотя на деле власть сильно влияет на состояние общества и человека). Государство должно стремиться к духовному и нравственному возрождению нации. Ибо государственная мощь покоится не только на крепости государственных структур, а на патриотизме и государственном сознании граждан. Если нравственными и духовными проблемами жизни общества не занимается наше государство, то на важнейшую жизненную сферу неизбежно негативно влияют враждебные силы извне.

В России государство создавало условия для значимых достижений народа. Современная задача национальной власти – формировать стратегию развития страны, определять приоритеты, цели и задачи, для решения которых использовать государственные ресурсы и механизмы. При этом власть должна объяснять обществу смысл своих инициатив, обоснованность своих решений. Поэтому не только независимые средства массовой информации, но и государство должны влиять на формирование общественного мнения и предлагать обществу программу. Верховная власть призвана декларировать историческую миссию России в современном мире и на основе этого – современный национальный идеал. Это не должна быть очередная утопия, прикрывающая корыстные интересы правящих кланов. Верховная власть во имя самосохранения и спасения России должна выразить национальные чаяния, что способно пробудить национальные энергии.

Ещё Гавриил Романович Державин выразил духовную связь власти и народа, то стремление к великим свершениям, которое способно пробудить в народе праведно действующая власть:

 

Чего не может род сей славный,

Любя царей своих, свершить?

Умейте лишь, главы венчанны,

Его бесценну кровь щадить.

Умейте дать ему вы льготу,

К делам великим дух, охоту,

И правотой сердца пленить.

Вы можете его рукою

Всегда, войной и не войною

Весь мир себя заставить чтить.

 

Оздоровительные процессы в обществе, наметившиеся в настоящее время, можно значительно усилить поддержкой со стороны государства. Для решения проблем исторического значения необходимо мобилизоватьобщенациональные ресурсы и осуществлять общенациональные программы. Это под силу только верховной власти. Но все высшие государственные структуры ориентированы на материальные задачи и перегружены решением каждодневных проблем. Близкие гуманитарной проблематике государственные учреждения решают вопросы ведомственно и фрагментарно, ограничены корпоративными интересами. Ни одна государственная инстанция не занимается стратегией возрождения русского государствообразующего народа, проблемами, которые несут наибольшие угрозы российской государственности и цивилизации. Верховная власть призвана заняться духовными аспектами национальной безопасности.

Враг России Бжезинский объявил Россию «большой чёрной дырой на карте мира», а после распада СССР с удовлетворением провозгласил: «Россия повержена – у неё нет концепции бытия». Опровергнуть этот приговор может только пробуждение самосознания русского национального духа. Лечение национального духа, или поиски Россией себя, должно начаться с формирования концепции духовного оздоровления нации, которая имеет следующие основные направления.

1. Религиозное возрождение. Правящий слой и власть призваны осознать, что религия и религиозные ценности определяют духовное и нравственное здоровье общества. При этом Русская Православная Церковь является основной цивилизационнообразующей и государствообразующей религией России, духоводителем народа, главным защитником целостности державы и межрелигиозного согласия, которое веками оберегало Россию. Россия – светское, но вовсе не атеистическое государство. Отделение Церкви от государства не означает отделения народа от Церкви, а верховная власть должна служить гарантом защиты и сохранения цивилизационной идентичности. Поэтому попечение о благе и независимости Церкви, о соработничестве религий на ниве социального служения является приоритетной задачей государства. После многих десятилетий государственного атеизма и религиозных гонений государство должно вернуть исторический долг верующим, для чего требуется поддержка государством традиционных религий: установление их плодотворного взаимодействия с властью и обществом в духовно-нравственном воспитании; борьба с псевдорелигиозными античеловеческими сектами; противостояние размыванию традиционной для России религиозности; государственная поддержка миссионерской деятельности традиционных религий, а также поддержка Русской Православной Церкви на её канонических территориях за пределами России.

2. Патриотическое оздоровление. Ответственную, свободную и творческую личность можно взрастить только в органичном духовном климате, в обществе, ориентированном на вечные ценности, на воспитание чувства любви к большой и малой Родине, национальной гордости, гражданской ответственности. Ибо без ощущения национальной принадлежности, без чувства патриотизма человек ущербен: если в душе нет земной Родины, через которую открываются история и вечность, то не существует инстанции ответственности, долга и совести. Миссия России – служение Богу и людям, сбережение земли предков и сбережение народов, соединивших свои судьбы с судьбой Российского государства. Русский народ –государствообразующий, русские – не этническая группа. Русскими издревле называли и сегодня называют за рубежом всех тех, кто проживает на бескрайнем пространстве исторической России, считая Россию своим Отечеством. Русский – тот, кто говорит по-русски, думает по-русски и считает себя русским. Русское национальное возрождение является условием возрождения России и подлинным гарантом безопасности для каждой этнической группы, связавшей свою судьбу с Россией, а также гарантом сохранения тесных связей родины с соотечественниками. Великий суперэтнос – русский народ – как государствообразующее начало является полноправным хозяином колоссальных ресурсов России.

3. Сохранение и воссоздание культурных традиций. Цивилизационное наследие России, религиозные и культурные традиции являются основой народной жизни, обеспечивают преемственность поколений, служат залогом грядущего развития нашей державы с тысячелетней историей. Необходимо осознать, что российскому государству не пятнадцать, и даже не восемьдесят лет, что до сего дня не востребован огромный исторический и культурный ресурс тысячелетней русской православной цивилизации. Восстановление общенациональной самоидентификации возможно на основе базовых ценностей и жизненно важных традиций русской культуры. Добиваться приоритета культуры в государственной политике, поскольку культурная политика в России – это не отдельная отрасль, выделённая по цеховому принципу, а смысл всей политической деятельности в многонациональной стране. Культурной должна быть сама государственная политика. При этом важнейшая особенность Российской цивилизации – единое языковое, информационное и образовательное пространство.  Необходимо подвигать к целенаправленной деятельности государственные и общественные институты в воссоздании российских духовных, религиозных, нравственных, общественных, государственных, семейных традиций. Культура должна существовать не на остаточном принципе, ибо культурные достижения являются смыслом и оправданием существования цивилизации. Необходимо повышать статус культурного наследия и культурного творчества. Восстановление традиционной духовности и культуры возвращает народ к своим национальным архетипам – пробуждает великие таланты великого народа и присущую ему историческую активность.

4. Восстановление общенационального единства. Насильственно расчленённый русский народ при разрушении СССР стремится к восстановлению государственного единства. Необходимо разработать программы мирного конструктивного воссоединения территорий, на которых большинство населения составляют русские. Во имя общенационального единства следует консолидировать общество, преодолеть разобщённость власти и народа, насаждаемую идеологическую вражду, узко-корпоративные настроения, блокировать сепаратистские тенденции культивируя общенациональные цели и идеалы; преодолевать денационализацию одних и маргинализации других групп интеллигенции через вовлечение в общенациональные программы, через осознание исторического предназначения российской нации, объединяющей все народы России.

5. Преодоление угрозы демографической катастрофы – духовный аспект. Для преодоления демографической катастрофы недостаточно повысить уровень жизни населения. В обществе, лишённом основных жизненных ценностей и утратившем смысл существования, падает рождаемость и продолжительность жизни. Бессмысленность и бесцельность лишает народ воли к жизни. Воля к жизни – в вере предков и памяти поколений, в семейных ценностях и почитании наших стариков, в преклонении перед чудом материнства и детства. Необходима государственная защита от зарубежных и доморощенных «миссионеров» и лжеучителей, разрушающих духовный строй жизни и семейный уклад и развращающих молодёжь и детей. Необходимы государственные и общественные программы работы с молодёжью и родителями, повышение социального и нравственного статуса семьи, материнства и детства поддержка многодетных семей, борьба с растлением детей и подростков как с одной из главных причин демографического спада, утверждение в общественном сознании культа семьи и здорового образа жизни. Жизнь – высший дар. А всё, что его губит – преступность, наркомания, циничная пропаганда насилия и извращений, абортов и суицидов – должно быть искоренено в зародыше. Борьба с социальными болезнями и пороками – духовная борьба, которая не сводится к полицейским мерам, медицинской помощи и социальной профилактике. Разработка гуманитарных форм борьбы с преступностью, наркоманией, суицидами – воспитание чувства ценности жизни, ответственного отношения к жизненному предназначению, без чего малоэффективны полицейские и медицинские меры.

6. Экологическая безопасность – духовный аспект. Воспитание бережливого отношения к национальному природному достоянию как родной среде обитания; мобилизация общественного мнения для противостояния гибельным тенденциям потребительской цивилизации, разрушительным действиям властных и хозяйственных структур. Каждый гражданин должен быть ориентирован на сохранение своего большого дома – природы страны и планеты. Для этого важно восстановить традиционное русское жизнеощущение, в котором природа не отчужденная холодная натура, предназначенная для потребления, а живая материнская сущность.

7. Формирование стратегического ресурса общества. Необходимо подвигать власть к мобилизации активной части граждан на осуществление жизненно важных национальных проектов, что создаёт возможность воспитания новой национальной элиты. Должна быть создана программа формирования нового поколения России – духовного и динамичного, свободного и ответственного, глобально мыслящего и патриотически ориентированного.

8. Решение перечисленных проблем подводит к формулированию национальной идеи. Новая и основанная на российских традициях национальная идеология восстанавливает историческую память инациональное самосознание русского народа государствообразователя, формирует национальный образ России и задаёт  историческую миссию российской цивилизации; объясняет обществу, куда ведёт его российская власть; придаёт смысл существованию России и жизни её граждан; является духовной основой национального единения; пробуждает национальную волю и энергию как основной мобилизующий ресурс для плодотворных преобразований. Ибо без возвышенного духовного идеала русский народ не способен к сверхусилию во имя самоспасения и возрождения.

9. На основе национального сверхидеала – разработка идеологии русского прорыва, илиидеологии мирового лидерства. Необходимо определить место России в современном мире и наши возможности выживания, которые не сводятся к тому, что мы должны восстановить что-то из утерянного, либо кого-то догнать и перегнать, или войти в европейский дом, в современную цивилизацию… Отвечая на исторические вызовы нового века (экспансия золотого миллиарда, глобализация, информатизация, мировой терроризм, мусульманская, китайская угрозы…), необходимо мобилизовать национальные энергии в направлениях возможного прорыва и создания цивилизации опережения, цивилизации глобального равновесия. Наши духовные, культурные, интеллектуальные, научные ресурсы позволяют не только создавать новейшие технологии, но и формировать новые цивилизационные установки, новыепарадигмы мироустройства – соборное человечество. Русский гений сейчас более, чем когда-либо, востребован эпохой. Россия ситуацией современной эпохи призвана стать мировой державой нового качества, духовно определяющей судьбы человечества.

 

 

 

Ресурсы русского прорыва

 

Сохранит ли себя в истории русский народ, быть или не быть России, решается на фоне глобальных катастроф, к которым ведёт доминирующая в мире западная техногенная цивилизация. Заведя человечество в тупик, атлантическая цивилизация лишается внутренних ресурсов. «Несмотря на колоссальные механизмы самозащиты от апостасийной эрозии, выработанные западной культурой, безумное расходование духовных энергий, накопленных Средневековьем, запас которых не пополняется и истощается, в конечном итоге приводит ко всё большей внутренней исчерпанности этой культуры, к невозможности для неё оставаться в пределах самой себя… Либеральная Европа и Америка со своей гуманистически-индивидуалистической культурой к настоящему времени практически исчерпали свои творческие, созидательные возможности. Слишком велик стал отрыв от христианских, духовных истоков европейской традиции» (В.П. Семенко). Известный американский социолог русского происхождения Питирим Сорокин ставит тот же диагноз с другой стороны: «Творческие силы западной культуры увядают».

В начале третьего тысячелетия у России есть шанс возродиться – вернуться к собственным истокам. «Если России суждено без помех следовать законам, свойственным её природе, и дать им внешнее выражение для окружающего мира, то после долгой, беспримерной дороги блужданий она однажды вернётся к своим начальным душевным истокам. Только тогда добьётся она своих высших свершений… Последнее слово русской культуры будет как раз новым словом о человеческой свободе. И чтобы его отыскать, чтобы его познать – она должна пройти все адские муки деспотизма» (В. Шубарт). Век болезни духа должен смениться веком духовного очищения и обновления, эпоха рабства – эпохой свободы. Раскрепощение ивозрождение национального духа – памяти, сознания и воли народа – мобилизуют его исторический динамизм. Обновленное опаляющим опытом, сознание народа способно обнаружить неординарные выходы. Что позволит востребовать неисчислимые ресурсы России, открывающие уникальные исторические возможности. О возрождении достоинства русского народа говорит и то, что, «судя по данным социологических исследований, россияне оценивают положение Российского государства в мире, исходя из критерия “достойной самостоятельности”: идти своим путём, не вмешиваться в чужие конфликты и не быть никому ничем обязанным» (А.Л. Андреев).

России как стране, проигравшей гонку технологий тотальной войны, есть чем компенсировать национальную «ущербность». Россия обладает ресурсами, которые позволяют ответить на глобальныевызовы эпохи, но не так, как от неё ждут. Движение истории не линейно, а импульсивно, поэтому при смене цивилизационных форм, как правило, происходит инверсия исторических возможностей и преимуществ: то, что оценивалось как слабость и отсталость, в новых условиях может оказаться источником силы, переделывающей мир, когда последние становятся первыми.

 

Верховной власти, правящим и культурным слоям, обществу необходимо мобилизовать основныересурсы возрождения нации.

У России уникальное геополитическое положение, всё более востребованное историей. Россия – единственное место на земле, где органично соединены и переплавлены ценности Запада и Востока. Деструктивные тенденции глобализации разрушают многие опоры человеческой культуры и цивилизации, которые наиболее сохранены в России. Россия спасительна для человечества, ибо объективно являетсяудерживающим началом для гибельных для человечества господствующих веяний.

В экономически отсталой России находятся основные биосферные ресурсы планеты. Обширные территории, не подвергшиеся воздействию человека. «Ни одна из стран мира не заселила столь обширных холодных пространств, как Россия, и ни одна не сохранила такого огромного пространства с неразрушенной ещё богатой природной средой. Почти половина российских пространств не отягощена антропогенной и техногенной нагрузкой… Наши деды и прадеды оставили нам великое достояние. Благодаря им каждый из нас по ресурсам примерно в шесть раз богаче американца и в 17 раз – европейца… Пространство – природный ресурс высочайшей дороговизны, вместилище всех других ресурсов и богатств»(Ю.Н. Голубчиков).

На долю России приходится 20% мировых запасов древесины, в том числе 50% мировых запасов древесины хвойных пород. «Сибирские леса дают до 40% мирового кислорода, а расположенные на территории нашей страны 60% болот Северного полушария связывают основную массу углерода, поддерживая углеродный баланс в биосфере» (А.Л. Андреев). Наш народ хранит ресурс выживания всего человечества, временно не имеющий рыночного эквивалента в искажённой системе ценностей потребительской цивилизации.

Стремление человечества к выживанию ведёт к изменению мировоззренческих приоритетов. Необходимо ускорить объективный процесс переоценки цивилизационных ценностей, чтобы «выстроить международно-правовые и экономические механизмы, вознаграждающие россиян за сохранение важнейших элементов мировой экосистемы» (А.Л. Андреев).

Сырьевые ресурсы, которые являются наиболее важными, уже при жизни нынешнего поколения потеряют своё значение. Через два-три десятка лет альтернативные источники энергии обесценят нефть и газ, которые будут перерабатываться по большей части в нефте- и газохимии. Но большие запасы углеводородного сырья в России предоставляют возможность прожить трудный переходный период. Вместе с тем в недалеком будущем другие сырьевые ресурсы России будут несравненно более ценными, чем сейчас: у нас крупнейшие в мире запасы пресной воды, которая приобретает решающее значение для сохранения человечества.

В экономике одна из основных задач власти – вернуть природные ресурсы страны в общенародное достояние и направить их в точки роста – возрождения нации. В хозяйственной сфере основные инвестиции национального капитала должны быть по преимуществу ориентированы на современные технологии, обновление инфраструктуры, строительство жилья и дорог, на современную энергетику.

 

В наше время сходятся уникальный опыт и мощный потенциал тысячелетней русской, российской и советской цивилизаций, неповторимые культурные, научные и государственные традиции, великий опыт страдания, долготерпения и вместе с тем невиданных свершений, к которым мы готовы и сегодня. (От советских достижений нам достались так называемые закрывающие технологии, которые в силу изоляции СССР оказались независимыми и нередко более эффективными, чем аналогичные технологии на Западе.)

Задача – не восстанавливать советскую или дореволюционную Россию, но строить новую Россию на основе её сущности, с учётом достижений её истории, трагической судьбы, небесного призвания и земного предназначения.

Русский народ не способен органично вписаться в современную потребительскую цивилизацию имассовую культуру. Ибо русский человек не способен вдохновиться идеалами обогащения и потребления – движителем современной цивилизации. Русские приговорены суровыми условиями северо-востока Евразийского континента отставать в безумной потребительской гонке. Принцип аскетической достаточности и самоограничения действовал и в редкие периоды благополучия – во имя накопления сил в суровой борьбе за выживание и для более насущных духовных интересов. Традиционный русский аскетизмможет ослаблять коммерческие стимулы у российских граждан, но он может и способствовать экономическому процветанию. Он будет сдерживать мотивацию обогащения, что затруднит формирование слоя богатых. Богатство среди русских никогда не будет безусловной ценностью, но будет вызывать подозрительное отношение со стороны народных масс. Это могут компенсировать свойственные русским людям творческая энергия и динамизм, а разумное самоограничение богатых может подвигнуть их к национальному и социальному служению.

Можно предприимчивость характеризовать как энергию и экспансию созидания; основной жизненный интерес предпринимателя – своё дело, в котором выражены его основные ценности и идеалы. В свою очередь, буржуазность можно характеризовать как экспансию захвата; основная мотивация буржуа – приращение собственного капитала, при этом выбор форм деятельности и методов бизнеса подчинен основной цели – деньги ради денег. Наши деловые люди в большинстве своём не способны мотивироваться исключительно накоплением капитала, и им нужны свобода самовыражения и некие идеалы, дающие оправдание их усилиям. Среди русских деловых людей предпринимателей гораздо больше, чем буржуа. В соответствии с национальными архетипами в России возможно формирование широкого динамичного слоя людей состоятельных, стремящихся к материальному достатку для самореализации. Круг же крупной буржуазии в России ограничен спецификой нашего общества, эффективность его деятельности будет впрямую зависеть от соответствия российским традициям.

Русские традиции и менталитет открыты формам экономики, альтернативным глобализму и цивилизации потребления, в том числе таким, как локальные гуманные экономики, устойчивые локальные субэкономики.

 

Русская духовность – духовный потенциал страны, доминанта созидательного общества. Человек русской цивилизации ориентирован больше на духовные и нравственные идеалы, нежели на ценности господствующей потребительской цивилизации. Это человек сильных чувств, которые не способно нивелировать сверхупорядоченное существование современного технологического общества. В грядущемрежиме самоспасения человечества эти свойства окажутся востребованными: или род людской прекратит своё существование, или он породит аскетическую цивилизацию духа.

Жизненно важны инвестиции в сферы национальной духовности – в образование, в научно-технические инновации, в культурное творчество, возрождающее русский культурный стиль, задающее новые мировоззренческие горизонты и созидающее новый облик эпохи. Необходимо использовать сырьевой потенциал страны для развития и мобилизации человеческого, духовного, интеллектуального ресурса.

 

Универсальное русское мировоззрение, а также независимость от инерции ограниченного рационалистического, технологического, алгоритмизированного подхода к жизни предоставляют возможности для русского духовного прорыва, раскрывающего новые, спасительные формы жизни человечества. Великие народы вносили вклад в мировую цивилизацию в одной либо в нескольких сферах: религиозной, культурной, общественной, политической, хозяйственной. Русский народ имеет шанс добиться высочайших достижений во многих сферах.

Русский религиозный гений высказал своё слово в святости, в средневековой иконописи, в храмостроительстве, в религиозном жизненном укладе, в религиозной философии и богословии ХХ века – подлинной неопатристике. В настоящее время народ переживает религиозное обновление, стимулирующее возрождение во всех сферах.

Русская православная софийность, космизм, освящение твари воспитывают органичное отношение к живой природе, к космосу, что создаёт возможности для разрешения экологического кризиса, грозящего гибелью человечеству. Русский народ открывает в христианском Благовестии то, что прошло мимо других народов. Для русского православного человека «Нагорная проповедь есть собрание заповедей неагрессивного отношения к миру. То есть путь решения своих проблем не за счёт внешнего мира, а за счёт внутренних сил своей души. В то время как ресурсы внешнего мира ограниченны, силы души границ не имеют – это как раз тот источник неограниченной энергии, который западный мир всё время тщетно пытается найти: то в “вечном двигателе”, то в “термояде”» (И.Р. Шафаревич). На пороге глобальных техногенных катастроф и экологического самоубийства человечества православный космоцентризм и учение о ноосфереВернадского задают мировоззренческие ориентиры для нового, благотворного отношения к природе. Не самоубийственное перемалывание природных ресурсов в потребительской гонке, не разрушение среды обитания во имя хищнических интересов, а гармоничное сотворчество человека и природы, сохранно-родственное отношение к окружающему миру.

Велики научные достижения русского гения. В современной рационалистической науке давно нет фундаментальных открытий, интерес ученых направлен на поиск инноваций и новых технологий. Грядущий научный прорыв востребует универсальный, нетривиальный, свободный русский ум, который способен не только осуществлять технические и технологические изобретения, но и открывать новые законы природы. Не случайно в условиях рухнувшей государственности русская цивилизация воспроизводит интеллектуальный потенциал, востребованный на мировых рынках, в чём состоит феномен утечки мозгов.

Общественная жизнь русского народа, основанная на соборном жизнеощущении, строилась таким образом, что позволяла выживать всем народам России в суровейших природных, географических и геополитических условиях, создавая при этом высокие формы цивилизации и культуры. Через пятьдесят лет на Земле будет двенадцать миллиардов людей. Если человечество не выстроит органичные социальные формы жизни, оно погибнет. Православная соборность и русская уживчивость, терпимость могут стать основой для решения мировых национальных и демографических проблем, для соцветья многонациональных культур.

«У нас есть древняя нравственная идея, которая, может быть, и восторжествует. Эта идея – ещё издревле понятие своё, что такое честь и долг и что такое настоящее равенство и братство между людьми. На Западе жажда равенства была иная, потому что и господство было иное» (Ф.М. Достоевский). Россия, сохранившая все народы, вошедшие в неё, на современном этапе способна породить новые формыобщественной жизни, учитывающие и опыт катастроф ХХ столетия, и духовный опыт своей тысячелетней истории, единящий европейские и азиатские культурные формы. Творческое дело России может стать актуальным для всего человечества.

Русские люди обладали политическим даром, который позволил на протяжении тысячелетия сохранять политическую независимость, создав крупнейшее жизнеспособное государство. Пробуждающиеся политический опыт и политическая воля позволяют надеяться на преодоление эпохи государственных катастроф.

Хозяйственный динамизм русского народа проявился в колонизации за исторически короткий срок огромных суровейших пространств Евразии. И сегодня освоение огромного, богатейшего ресурсами евразийского пространства является жизненной задачей русского народа, задачей, которая имеет общемировой смысл.

Во всех этих измерениях проявляется всечеловечность русского характера, способного не потерять мужества перед грядущими мировыми катастрофами и не потеряться в возрастающем информационном потоке, отделяя зерна от плевел и формируя мировые духовные приоритеты.

 

На современные глобальные вызовы способен отвечать человек творческого призвания: широкой души и высокой духовности, аскетичный, долготерпеливый, ответственный, динамичный, творческий. Поиск новых форм жизни человечества требует невероятного творческого напряжения. Русские веками борьбы за выживание научились динамично думать и придумывать, решать труднейшие головоломки, создавать новые смыслы. Поэтому они уникально креативны – способны гибко адаптироваться к трудной ситуации, находить нетривиальные решения новых проблем.

Русский творческий ум – интуитивный, свободный, динамичный, метафизически углублённый и цельный, универсальный, оперативный и гибкий – более всего соответствует решению проблем, порожденныхтехногенной цивилизацией и информационной эрой. Западная цивилизация превращает человека разумного в человека массового (подверженного массовым психозам) и человека информационного, который запрограммирован на гонку искусственных потребностей. Русская культура и духовность, русская трагическая история формируют человека самодостаточного, аскетичного, свободного, самоопределяющегося, творческого. Именно эти качества личности будут более всего востребованы грядущей эпохой.

 

Господствующая в мире западная технологическая цивилизация приближается к концу, угрожая существованию человечества. Китайская, мусульманская, африканская цивилизации в случае их доминирования приведут к разрушению христианской цивилизации, частью которой являются западноевропейская, североамериканская, латиноамериканская, православно-славянская, русская православная цивилизации.

«Русская культура, по Ильину, – дитя исторических катастроф… Россия как феникс. Возникала из собственного пепла и вновь расцветала. Русская идея всеобщего спасения родилась из катастрофического прошлого страны. Сегодня весь мир, несмотря на видимое благополучие, сползает ккатастрофе. Поэтому опыт России по преодолению беды важен для всех. Точнее, для тех, кто эту беду предчувствует и убеждён, что её можно избежать» (А.В. Гулыга).

Своей судьбой и своими качествами мы обречены на отставание в гонке цивилизации потребления. Возрождаясь, наш народ способен задать новые измерения цивилизации, дающие новый шанс человечеству. Нам необходимо конвертировать природные, культурные и исторические ресурсы в человеческий капитал, сосредотачивая национальные силы на перспективных направлениях, разрабатывая не только инновации и технологии будущего, но и новые формы цивилизации. Россия способна в ответ на современные вызовы предложить миру образ цивилизации будущего, соответствующий жизненным интересам большинства народов мира, творчески претворяющий исторические и культурные достижения европейской цивилизации.

Только аскетическая переориентация духа даёт шансы избежать всемирной катастрофы либо соблазнов утопического светлого техногенного будущего, открывает горизонты выживания человечества и возможности достойного участия человека в мистерии миротворения. Наше великое историческое достояние обязывает не раболепствовать перед пошлой потребительской цивилизацией, но освободиться от агрессивного технологического подхода к миру, возродить традиционно русское отношение к мирозданию как живому организму, а не бездушному механизму, открыться красоте и гармонии природного мира.

Мы можем стать в XXI веке не в арьергарде мирового сообщества, а в авангарде нового мироустройства, цивилизации будущего. Нам предстоит не догонять индустриальную и постиндустриальную, информационную цивилизацию, а сформулировать всечеловеческую альтернативу – задать новые измерения мироустройства. Духовная гибель человечества не менее реальна, чем физическое самоуничтожение рода человеческого.

Россия может стать охранительной силой от нашествия новых духов социального небытия. Россия способна не плестись в хвосте цивилизации потребления, а обозначить горизонты новой цивилизации духа,цивилизации созидания, материального самоограничения и культурного творчества, созидательного научного поиска и плодотворного информационного обмена, разработки сверхновых технологий.

 

Таким образом, по основным измерениям жизни человечества в нынешнем столетии России предписана решающая роль: проявляя исконную всечеловечность и вдохновляясь сверхидеалом, спасая себя, русский народ способен спасти человечество. «Русская идея – это предчувствие общей беды и мысль о всеобщем спасении… Русская идея имеет целью объединить человечество в высокую общность, преобразовать в фактор космического развития» (А.В. Гулыга). Поэтому «подспудно, в подавляющем большинстве даже не отдавая себе в этом ясного отчета, россияне видят свою страну в совершенно особой роли уравновешивающего элемента всей “мировой конструкции”. Это своего рода инстинктивное преломление объективных реалий геополитического положения России (“хартленд”), имеющее важное значение не только для выработки и осуществления российской внешней политики, но и для внутренней жизни российского социума. Его самоорганизация всегда осуществляется в энергетическом поле некой постоянно проясняемой “мировой задачи” и стихийно принимает соответствующие ей формы» (А.Л. Андреев).

Нам многое придётся начинать заново. Это тяжело, но и даёт новый шанс. Мы свободны от балласта сложившихся предрассудков, инерции гибельных технологий, потребительской похоти, уничтожающей ресурсы человечества, – гибельного груза индустриальных и постиндустриальных держав. Наша выдающаяся история наделила нас уникальным духовным опытом, который обязывает к трагическому оптимизму. Есть все основания полагать, что не закончилась историческая миссия русского народа, который в очередной раз способен совершить творческое сверхусилие – для самовыживания и спасения человечества.

 

 

Куда идём

 

В 2011 году в дни юбилея августа девяносто первого смысл происшедшего и последующего из него особенно не стремились осознать. Власти лукаво замолчали – уже не время симпатизировать Ельцину, или ещё не время солидаризоваться с ГКЧП. Общественность бурно дискуссировала с взаимоисключающих позиций. Но правда (факта) и истина (смысла) не вмещаются в радикальные крайности. Из непризнания ГКЧП не следует правота Горбачёва; неправдивость Горбачёва не исключает неправоту Ельцина. Публичная демагогия и закулисная суета «побеждённых» и «победителей» не отменяют контекста исторически глобального: это была народная антикоммунистическая революция. Бесспорно – революция, ибо привела к радикальным переменам в стране и мире. Очевидно – народная, ибо без народной энергетики ничего не произошло бы: не собирались бы десятки тысяч людей и незачем было бы вводить танки; – загнивающий режим вполне мог бы проползти ещё пару десятилетий, а кончиться не так мирно. И, конечно же, антикоммунистическая, – коммунистическая идеология, в своё время разрушившая Российскую империю и подавлявшая человека, после 1991 года перестала господствовать над обществом и личностью. Молодые поколения уже не могут себе представить монополию «единственно верного учения», которое не имело никакого отношения к подлинной науке и философии, но вымаривало множество ценного вместе с его носителями, насаждало много уродливого в жизни. Уход от коммунизма мог быть более кровавым, а мог быть и более конструктивным. Объективная историческая потребность продавилась в августе девяносто первого через наличные субъективные факторы, главным из которых было состояние элит, которые были детищами коммунистических десятилетий насилия и лжи. Перефразируя «гения всех времён и народов»: а где мы вам возьмём другую элиту?! Конечно же, как всегда в истории плодами народного порыва воспользовались наиболее шустрые и циничные из правящих групп, – а где в революциях было иначе!? У нас всё усугубляется тем, что дети, внуки унаследовали большевистскую ограниченность и радикализм сознания, апломб непрофессионализма… Новым был прорыв шкурных интересов правящего слоя, ранее сдерживаемых коммунистическим режимом.

В результате большевистский менталитет и революционная воля компании Ельцина-Гайдара вбросили страну в либерал-большевистскую утопию. Либерализация цен не имела никакого отношения к истинной либерализации. Ибо отмена государственного контроля над ценами, когда в стране не сформировались субъекты рыночных отношений, могла привести только к невиданному взвинчиванию цен монополиями, разрушению экономического уклада, разгрому армии (вырвать ядерные клыки у коммунистического монстра), разорению большинства граждан страны, что лишало их  всех возможностей участвовать в экономических реформах (одна из основных целей «реформаторов» – допустить к разделу государственной собственности только «своих»).

Криминально-воровскую сущность «народной приватизации» признал её автор Чубайс: «Мы отдали собственность тем, кто был к ней ближе. Бандиты, секретари обкомов, директора заводов. Они её и получили. Именно это предотвратило кровь. Потому что если мы попытались бы не отдать им эту собственность, то они бы её всё равно взяли. Только они бы её взяли вообще без каких-либо легитимных процедур. А так они её взяли с легитимными процедурами. И это, как это ни смешно, придало некоторую политическую стабильность конструкции». Плюс приближённые: комсомольский молодняк – распорядители финансов, – будущие олигархи. Из подобных субъектов известными легитимными процедурами формировался правящий слой номенклатурного капитализма начала девяностых,олигархического капитализма конца девяностых. Такая вот стабильная конструкция, от которой нас трясёт до сих пор.

В результате необольшевистские реформаторы принудили народ ненавидеть слова «демократия» и «либерализм», ибо социально обездоленные и национально униженные неизбежно отбрасываются в мировоззренческие крайности, противоположные лозунгам обмана. Поэтому «отцы» современных экстремистских настроений («фашизма», шовинизма, экстремизма) – Ельцин, Гайдар, Чубайс…

Путинский призыв выполнил свою историческую миссию в первой половине двухтысячных, – остановил распад государства, прижучив князьков-олигархов и бояр-губернаторов, дозировано легализуя государственно-патриотическую символику (уже забылось, что в девяностые слово «патриот» было бранным, синонимом «коммуно-фашист» и «красно-коричневый», либерал-большевики вопили на каждом углу: «патриотизм – это прибежище для негодяев»). Но усиление государства неизбежно возвеличивает роль чиновников. Произвол же чиновничества – это всегда и везде рост коррупции. Во второй половине двухтысячных непомерная рента чиновничьего капитализма становится уже непосильным бременем для страны: деградация власти, стагнация во всех областях на фоне динамично растущего слоя долларовых миллиардеров и мультимиллионеров в среде чиновников и приближённых. Но власти до сего дня пытаются отмахнуться от исторических вызовов и законсервировать ситуацию.

 

Тем не менее, двадцать лет мы проживаем драматический период возрождения подлинного национального духа и восстановления национального тела. Этот исторически объективный процесс запущен жертвенным сопротивлением народа коммунизму, нынешние поколения способны только поддержать или ослабить его. Одновременно усугубляется гнусная суета правящего слоя и приближённых (отрыжки коммунистических «элит»).

Нужно видеть новый дух и новые поколения, его олицетворяющие…
Мой друг Глеб Анищенко обратил внимание на очевидный факт, который вовсе не очевиден для общественного сознания: впервые после петровской революции правящий и культурный слои возвращаются к историческим истокам – Православию и национальной традиции. В ХIХ невозможно было представить, чтобы такое количество образованных людей (и молодёжи) было в Церкви, – как известно, партию славянофилов можно было усадить на один диван. В сфере же материальной новый дух проявляется в том, что мелкое и среднее предпринимательство существует и ширится на грани чуда – вопреки сверхагрессивной среде: бандитскому рэкету снизу и чиновничьему рэкету сверху! Это только некоторые из оптимистических факторов.

Позиция трагического оптимизма позволяет видеть катастрофичность ситуации, но уметь обнаружить и реальные основания для упования. Позиция большинства и активного меньшинства видна не только в Интернете, но всё больше и в печатных СМИ, и в телевидении. Активные слои общества выживают и наращивают инфраструктуру жизни вопреки коррумпированным властям всех уровней. Неизменность нынешнего курса неизбежно увеличивает агрессивность в обществе до опасной черты. При этом нужно помнить, что хаос и анархия страшнее самой свирепой диктатуры. На диктатуру современный правящий класс не потянет, но к социальному хаосу самоубийственно может столкнуть.

Правящие слои во все времена и везде руководствуются своими жизненными интересами, нередко шкурными. Только отдельные его представители возрастают до выражения общенациональных интересов (Столыпин). Но иногда наступают провиденциальные исторические моменты, когда жизненные интересы элит и народа совпадают, – во имя совместного выживания.

Какой жизненный опыт приобрели наши элиты за двадцать лет, вывозя свои капиталы и семьи за рубеж? Там их в элиту никогда не примут, таковой они могут быть только в России. Несмотря на огромные яхты и сверхдорогие дворцы, они нерукопожатны для высшего общества. Самое большое, на что они могут рассчитывать в легальном бизнесе – это отели на тёплых берегах и кафеюшки в пригородах. Владеет ли чуть ли не самый богатый человек в Англии Абрамович транснациональной корпорацией или крупным престижным бизнесом? Он подпущен только к футбольной игрушке. Им там разрешается иметь только малость и только в той степени и до тех пор, пока они находятся под юрисдикцией России.

Ибо за отечественные формы «бизнеса» там сажают на десятилетия, – хотя бы за неизменные у нас сокрытия налогов. За неизбежные же при нашем «первоначальном накоплении капитала» убийства – там можно получить электрический стул. Можно не сомневаться, что следы многих преступлений, не доступных нашей Фемиде, запечатлелись в зарубежных банках, офшорах и досье спецслужб. США всё жёстче демонстрируют: разбираться с неугодными они будут по американским законам. Нашим политикам пожимают руки тоже только в той степени и до тех пор, пока они представляют Россию. Таким образом, наши элиты существуют и имеют то, что имеют только до тех пор, пока существует суверенное Российское государство. При его исчезновении с карты мира наших олигархов и чиновных капиталистов в лучшем случае лишат капиталов, а некоторым найдут за что предъявить алгоритм Милошевича-Хусейна-Кадафи.

Так сегодня шкурный интерес правящего слоя совпал с национальным интересом: сохранение России как суверенного государства. Но нынешний курс правительства ведёт страну к деградации, а значит, к распаду… Оформилась объективная историческая потребность: хотим перемен! Вопрос в том, через кого это прорвётся в жизнь? Если ради самосохранения власть имущие не пойдут на уже перезревшие благотворные перемены (патриотическая и социальная переориентация реформ в образовании, науке, здравоохранении, культуре, отмена «патернализма» – шкурного произвола чиновничества и силовиков), это вынуждены будут сделать другие, – во имя самосохранения элит, а значит и для общего блага.

 

 

 

Восстановление правопреемственности

 

«Все страны живут по законам,

А Россия – по пословицам и поговоркам»

Александр II

 

Русское органичное право создавалось добром, а не силой (не в силе Бог, а в правде), не взаимным договором для охраны эгоистических интересов, не принуждением и не законом. Специфически русское восприятие – право как незыблемый авторитет правды и истины при наименьшей формальной регламентированности, внутренней органичности и цельности. Русский человек всегда чувствовал, что за юридическим правом стоит закон правды – внутренний закон, помимо земного суда есть высшая справедливость и Божий суд. Не случайно в русском языке изначально слово «правда» означала «закон» («Древнейшая Правда» или «Правда Ярослава» – правовой кодекс, выданный в 1016 году Новгороду). Поэтому формальное право не воспринималось как добродетель, ибо критерием было чувство правды, а не права. Русская идея была нацелена на внутреннее нравственное духовное совершенствование человека и нравственного порядка в обществе более, чем на созидание правовых форм. «В России содержание всегда предпочиталось форме, совесть – букве закона, мораль – силе, а сила – интриге» (И.Л. Солоневич). В этом сказывались «большое доверие к людям и малая любовь к законам» (И.Л. Солоневич). Более того – большая любовь к человеку. Поэтому на Руси «правовая идея не является высшим принципом этики, выше её идея любви, стоящая по ту сторону права и бесправия, вины и отмщения, – идея всепрощающего, всеочищающего добра, навсегда закрывающая истоки человеческой вражды» (В. Шубарт). Отсюда – приоритет внутреннего, духовного авторитета над внешним юридическим и рационалистическим. Жизнь по вере, а не по долгу и обязанности. Правда выше долга, а долг выше права. «Русский склад мышления ставит человека, человечность, душу выше закона и закону отводит только то место, какое ему и надлежит занимать: место правил уличного движения. Конечно, с соответствующими карами за езду с левой стороны. Не человек для субботы, а суббота для человека. Не человек для выполнения закона, а закон для охранения человека. И когда закон входит в противоречие с человечностью – русское сознание отказывает ему в повиновении» (И.Л. Солоневич).

Русская жизнь регламентировалась в большинстве своём несводами законов и не установленным порядком, а авторитетом традиций, выражающих историческую память народа и национальное самосознание. Поэтому на Руси доминировало прецедентное, а не формальное право. Прецедент схватывает дух права, закон же устанавливает неизменную правовую формулу. Прецедент меняется в восприятии во времени, в зависимости от морально-правового сознания людей. Закон же отчуждается от общества, его породившего. Устное, обычное право истолковывается народом. Записанный закон толкуется кастой законников, судей.«Никогда русский человек не верил и не будет верить в возможность устроения жизни на юридических началах» (Л.А. Тихомиров). Пренебрежение к правовому устроению серединного земного царства таит опасность нравственного срыва, ибо право подпирает и муштрует слабонравие. Своеобразное жизнеощущение открывало новые исторические возможности, в нём заложена подлинно христианская нравственность, мотивированная не формальным моральным законом, а свободной потребностью любви, милосердия и справедливости. Нравственность, основанная не на долге, а на совести и любви, – поступаю так не потому, что должен, а потому, что иначе не могу, – это характерно русская совестливость. Высший идеал русской идеи – торжество правды, справедливости, доброты и любви.

Нравственное и правовое чувство русского человека, основанное на подлинно христианском жизнеощущении, не достигло в русской жизни степени самосознания. Было органичное чувство добра и правды, но недоставало незыблемого нравственного сознания и ясного правосознания личности. Этим потенциям русской идеи предстояло развиться. Но катастрофа начала ХХ века почти стёрла традицию русского добронравия вместе с их живыми носителями. Вместо возрастания правового сознания жизнь предложила тоталитарную муштру. Так что же такое Закон законов или Основной закон в стране с такими историей и современностью, с глобальными угрозами грядущего?

Когда прерывается жизненная традиция – правовая и нравственная – народ впадает в правовой и нравственный нигилизм, – жизнь превращается в хаос и взаимоистребление – кровавую Гражданскую и кровавую диктатуру. После таких катастроф долго и мучительно народу приходиться собирать себя и приходить в себя.

Конечно же, преемственность власти и закона периодически прерывались везде и всегда. Тем не менее, всегда и везде после всех переворотов и революций общество требовало, а властный слой предлагал некие основы правопреемственности (в большей или меньшей степени реальные, или в меньшей или большей степени мифологические), без которых не может существовать людское сообщество. В последние века эту основу традиционного устройства государства или их объединений называют Конституцией. Так виртуальная условность становится основой, без которой реальность превращается в хаос.

Февральская и Октябрьская революции 1917 года и ввергли Россию в кровавый хаос. «Лучшая в мире» сталинская Конституция десятилетиями была фиктивным фасадом свирепой коммунистической диктатуры. Но первые советские диссиденты-шестидесятники начали требовать от властей выполнения именно советской Конституции, – правовая виртуальность постепенно пробивалась в реальность.

Первый раз я принял участие в дебатах по поводу Конституции в 1991 году на Съезде народных депутатов России, где обсуждалось: должен ли принимать Конституцию парламент страны, или её нужно выносить на всенародный референдум. Я заострил своё выступление, чтобы привлечь внимание к важнейшему вопросу:«Моя многоумная тёща – как и абсолютное большинство граждан страны – никогда не откроет текст Конституции. Основной закон страны должен разрабатываться и приниматься профессиональным парламентом». Естественно, СМИ донесли только «главное»: «Депутат Аксючиц заявил, что его тёща никогда не откроет текст Конституции!» Тем не менее, тогда возобладало здравомыслие и Съезд народных депутатов начал конституционную работу по двум направлениям: в Конституцию РСФСР вносились актуальные поправки, а Конституционная комиссия Съезда работала над новой Конституцией России.

Но ельцинский призыв недалеко ушёл от наследия коммунистического режима и продолжал править вне права – насилием и ложью. Для восстановления подлинной конституционности в День Конституции следовало бы вспомнить, что её создатель – президент Ельцин – как минимум трижды разрушал основы правовой преемственности российской государственности.

Беловежские заговорщики в декабре 1991 года разрушили государство, отменив Конституцию Советского Союза и поправ Конституции собственных республик. Верховный Совет России проголосовал за «ратификацию» Беловежского соглашения, хотя по Конституции это мог сделать только Съезд народных депутатов России. Поскольку Съезд отказался ратифицировать Соглашение, новая российская государственность начала существовать по существу вне правового поля, – с чистого листа.

В следующий раз Ельцин прервал конституционную преемственность, расстреляв Высший орган власти (Съезд народных депутатов) и парламент страны (Верховный Совет). Репетиция переворота была проведена ещё весной 1993 года.  20 марта 1993 года Ельцин в телевизионном обращением к народу объявил, что подписал указ о введении «особого порядка управления». Конституционный суд Российской Федерации, ещё не имея подписанного указа президента, признал его действия, связанные с телеобращением, неконституционными, и усмотрел наличие оснований для отрешения президента от должности. Струсив, на этот раз представители Ельцина заявили, что неконституционный указ не был подписан.

Вскоре после оглашения указа 21 сентября 1993 года № 1400 Конституционный суд Российской Федерации на экстренном заседании принял решение о том, что: указ Ельцина в двенадцати местах нарушает российскую Конституцию и, согласно Конституции, является основанием для отрешения президента Ельцина от должности. Ибо действующая Конституция России гласила: «Статья 121-6. Полномочия Президента Российской Федерации (РСФСР) не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства Российской Федерации (РСФСР), роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов государственной власти, в противном случае они прекращаются немедленно».

В ре­зуль­та­те кро­ва­во­го го­су­дар­ст­вен­но­го пе­ре­во­ро­та ок­тяб­ря 1993 го­да и антиконституционного на­вя­зы­ва­ния ав­то­ри­тар­ной кон­сти­ту­ции окон­ча­тель­но сфор­ми­ро­вал­ся авторитарный ель­цин­ский ре­жим. Не со­бра­ла ельцинская Конституция, как теперь известно, и необходимого ко­ли­че­ст­ва го­ло­сов, соответствующего ука­зу Ель­ци­на о референдуме. Естественно, абсолютное большинство граждан страны ни разу не заглядывало в текст новой Конституции, голосовали же «за» под давление массированной пропаганды. Понимая незаконность принятия ельцинской Конституции, лидеры ряда партий и общественных движений 19 января 1994 года обратились к обществу в России с заявлением.

З А Я В Л Е Н И Е лидеров партий и общественных объединений о нелегитимности Конституции, представленной на референдум Б. Ельциным: «Текст Конституции, вынесенной на референдум 12 декабря 1993 года, возрождает авторитарный строй в Российской Федерации. Предоставляя президенту диктаторские полномочия, Конституция оставляет Россию беззащитной перед злой волей или прихотью как нынешних, так и будущих её властителей. При проведении референдума по проекту Конституции допущены грубейшие нарушения Конституции (Основного Закона) Российской Федерации 1978 года (с последующими изменениями) и Закона «О референдуме РСФСР» 1990 года. Согласно Конституции 1978 года референдум может проводиться только в порядке, установленном Конституцией и законами Российской Федерации (статья 5). Референдум по принятию Конституции 12 декабря 1993 года проведён так, как это установил подзаконный указ должностного лица. По Закону Российской Федерации «О референдуме РСФСР» для принятия Конституции или внесения изменений в Конституцию необходимо получить большинство голосов от общего числа избирателей. Конституция была одобрена голосами менее трети избирателей, имеющих право голоса. В организации проведения референдума также были допущены серьезные нарушения. Сформированные исполнительной властью избирательные комиссии, заменившие законно избранные органы, выступили в поддержку Конституции и тем самым поставили под сомнение объективность подведения итогов голосования. С учётом изложенного мы заявляем: Конституция от 12 декабря 1993 года не может быть признана легитимной и вступившей в силу. Федеральное собрание, избранное на основе Указа № 1400, действует, как это и было предусмотрено президентом, до принятия новой Конституции России. Конституция должна быть разработана и принята Учредительным собранием, закон о выборах которого должно принять Федеральное собрание. В этом мы видим единственно возможный путь к построению подлинно демократического и справедливого конституционного строя». В. Аксючиц, М. Астафьев, С. Бабурин, В. Бондарчук, Ю. Воронин, Ю. Дерюгин, В. Жарихин, Г. Зюганов, А. Краснов, В. Лафитский, В. Мироненко, С. Михайлов, И. Муравьёв, Н. Павлов, С. Полозков, Д. Рогозин, О. Румянцев, Ю. Седых-Бондаренко, В. Смирнов, О. Соколов, В. Сыроватко, И. Федосеев, В. Хомяков.

Таким образом, и Советское государство, и Новая Россия начали и продолжили своё существование нелегитимно, – неоднократно прервав и поправ и существующие, и собственные конституционные основы. Всё это показывает, что для поддержания конституционного строя важно не только содержание Конституции, но отношение к ней верховной власти и правящего слоя. Когда власть не только не подчиняется законам, но игнорирует и отменяет Основной закон, – разрушаются основы правосознания общества. С какой стати за нарушение уголовного законодательства сажают в тюрьму, а за нарушение и даже отмену Конституции – президент не утрачивает своей легитимности?!

В послеельцинской России верховная власть при всём при том ни разу не отменила ни одной конституции. В этом вопросе продемонстрирована положительная динамика, что даёт надежду на восстановление подлинной правопреемственности государства и на рост правосознания общества. Неискоренимый правовой инстинкт граждан и режим остаточной законности, в котором мы пребываем, дают основания не впадать в полный правовой нигилизм, а стремиться к многотрудной кропотливой работе по восстановлению полноты правопреемственности Российского государства. Конечным этапом такой работы должно быть Учредительное Собрание (или Земский Собор), которое только и полномочно принять Основной Закон, тем самым конституирующее (возвращающее в правовую преемственность) Российское государство.

 

 

Мы – русские

 

Я – русский националист. Ибо национализм – это любовь к своему народу. Поскольку ощущаю судьбу своего народа как свою, я стремлюсь быть просвещённым националистом: изучаю русскую историю и культуру, пытаюсь осмыслить русскую историческую миссию и русскую идею.

Просвещённый националист знает, что шовинизм, то есть радикальный, агрессивный национализм, вражда и ненависть к другим народам – враждебен подлинному национализму не меньше, чем агрессивный интернационализм. В свою очередь, эффективно противостоять шовинизму можно только с позиций просвещённого национализма.

Я – русский патриот. Ибо патриотизм – это любовь к своему отечеству, к своему государству. Просвещённый русский патриот знает, что тотальное всевластие государства – этатизм – подавляет жизнь человека и общества, в конечном счёте ведёт к саморазрушению государства. А шовинизм плюс этатизм – этофашизм. Поэтому этатизм враждебен патриотизму. Также как враждебен разрушительный для государствакосмополитический либерал-большевизм, который в девяностые оскорблял наше достоинство:«патриотизм – это прибежище для негодяев».

Просвещённый русский патриот знает, что русский народ строил русскую государственность как систему собственного выживания и самозащиты. Русский патриот гордится тем, что русские, отстраивая Россию, не уничтожили, не поработили и не крестили насильственно ни один народ. В отличие от колониальной политики «просвещённой» Европы, которая истребила и поработила аборигенов Северной и Южной Америки, Австралии и Африки, оставшихся в живых крестили огнём и мечом. Беспримерный исторический факт: в России до 1917 года сохранились все присоединённые народы, получили национальную грамоту и сформировали национальную элиту. Ибо русский государствообразующий народ отстраивал российскую государственность со всеми народами и для всех народов России. При этом русские несли на себе основное бремя государственного строительства. Элиты присоединённых народов органично вливались в русскую элиту. Можно ли было представить себе в американском конгрессе индейца, в английском парламенте – индуса, во французском правительстве – алжирца?.. В России же грузинский князь армянского происхождения Лорис-Меликов руководил правительством Александра II. А Петербург был интернациональным русским городом.

Ныне русских в России 85%, – больше, чем французов во Франции, которая считается национальным французским государством. Нас же заклинают: «Россия многонациональное государство». В таком случае – все государства многонациональные, ибо во всех живут разные народы, народности, племена. Россия – эторусское многонациональное государство, в котором всем народам жилось не хуже, а многим лучше русских (крепостное право и воинская обязанность не распространялись на национальные окраины России).

Русские – суперэтснос, многонациональный народ, включающий множество этносов – народов и народностей. Русский – тот, кто говорит, думает по-русски и считает себя русским. «Русский татарин», «русский башкир», «русский еврей», «русский малоросс», «русский великоросс»… – органичная форма национальной самоидентификации в предреволюционной России, таковая историей завещана и новой России. За пределами России до сих пор всех нас так и величают: «русские», и мы, наконец, должны вернуть своё национальное именование. Когда мы говорим о себе, идентифицируем себя – выделяемся как народ из других, то должно говорить: «мы русские», а не славяне или «россияне», а тем более «русскоязычные».

Среди тех, кто считает себя русским, этнически русских подавляющее большинство. Поэтому этнически русским незачем опасаться размывания. Стремление создать этнически русскую государственность – зловредная утопия, ибо: 1) не осуществима: по каким принципам вырезать этнически чистые территории на просторах России? 2) братоубийственна: кто и на каких основаниях среди считающих себя этнически русскими будет выделять настоящих «чисто русских»? 3) не несёт ничего положительного для этнических русских; 4) неизбежно приведёт к столкновению с русскими не по этносу, а также с остальными народами России, – это развал России, – на каких основаниях им жить в одном государстве с «чисто русскими»?

Вместе с тем, отстаивание подлинных русских национальных интересов не умаляет других российских народов. От волеизъявления русского большинства страны зависит судьба шестой части суши и всех народов, на ней проживающих. В этом смысле действительно «Россия для русских». Как и всякое государство построено – не для иностранцев же. Притом, что в России всегда другие коренные народы, и даже те из них, кто не считал себя русским, имели и имеют не меньшие права, чем русские, а к иностранцам русские относились и относятся гостеприимней, чем к нам на Западе. И сейчас националистических эксцессов в России меньше, чем в Европе.

 

Но по политике и по тону в СМИ с девяностых годов ХХ века складывалось впечатление, что Россия вроде бы и не для русских. Государствообразующий народ в России подвергался расчленению, национальному унижению, а наш дом-государство – разрушениям. Доныне в России вопиет русский вопрос, – это вопрос жизни или смерти России. Основная национальная проблема в России – это русский вопрос. Без русского национального возрождения в России не возродится российское государство, значит – не выживут ни российские элиты, ни народы России. Русский просвещённый патриотизм никогда не подавлял другие народы России, а всегда был залогом государственного единства всех в России живущих.

Русский патриот болезненно переживает развал своего государства и расчленение своего народа («величайшую геополитическую катастрофу» – по признанию президента Путина). Весной 1992 года я как народный депутат России летел в Брюссель на международную конференцию. В ВИП зале аэропорта Шереметьева подошёл молодой человек: «С вами хочет поговорить министр иностранных дел Беларуси». Молодой ухоженный министр радушно обратился ко мне: «Виктор Владимирович, мы знаем, что вы этнически чистый белорус, мы внимательно следим за вашей политической деятельностью, может быть ваш опыт понадобиться вашей Родине. Вы опытный аналитик, скажите, как будут развиваться отношения наших стран дальше?». На «этнически чистый» я ответил то, что думал: «Мы единый народ. Расчленённый русский народ рано или поздно восстановит своё единство. От нас, политиков, зависит только – раньше или позже, с большими или меньшими жертвами». Министр оторопело: «Ну, нас теперь только танками соединишь». На что я выдал своё заключение: «Вас, политиков, – может быть и танками, а народ сам воссоединится».

Противникам русского национального возрождения пора бы осознать закон природы – национальной:

– немногочисленная ксенофобия в среде русских – это ответ ну агрессивную русофобию как со стороны либерального правящего слоя, так и со стороны приезжих из национальных окраин;

– чем мощнее национальное унижение и подавление народа, тем радикальней реакция национального сопротивления (см. пример Германии после первой мировой войны). Если русский народ будет расчленён до уровня губерний, то восстановит государственное единство фашиствующий режим. Предотвратить эту гибельную для всех перспективу может только русское национальное возрождение, – восстанавливающее традиционную российскую государственность. Российский же правящий класс до сего дня больше всего боится именно русского возрождения.

Это продемонстрировано и событиями на Манежной площади в декабре 2010 года. Очевидно, что это не организованное, а стихийное событие, что не исключало действий примазавшихся к нему провокаторов. Очевидно, что это был прорыв массового недовольства несправедливости социальной и национальной. Были там и экстремисты, избивающие инородцев. Это недостойно русского националиста и патриота. Это чудовищно само по себе и должно жёстко наказываться законом, – как избиение и убийства на национальной почве русских парней. Но тоже очевидно, что в европейских странах в такой ситуации молодежь ведёт себя несравненно экстремальнее – с большими жертвами и разрушениями. На Манежной, кроме ободранной ёлки, не было разрушено ничего. Были вскинутые руки, но большинство – со сжатыми кулаками. Лозунги «Россия – для русских!», «Россия не Кавказ!» и «Русские, вперёд!», – не фашистские, а протестные, против вызывающего наглого поведения выходцев с Кавказа на исконно русских территориях, против убийств ими русских (что становится уже похожим на перманентный терроризм) и реального покровительства кавказским экстремистам продажными «полицейскими». (Псевдолиберальные СМИ в унисон завопили о«фашистском путче». Через несколько дней солидарная с Манежем молодёжь держала большой лозунг:«Патриотизм – не фашизм». Мне больше верится молодёжи а не либерал-большевикам, которые меня и моих соратников в девяностые называли «коммуно-фашистами», «красно-коричневыми».) Очевидно – была бы справедливость закона, не были бы отпущены убийцы в ответ на «солидные» «прошения» со стороны кавказской диаспоры, – не было бы Манежа.

В той ситуации власти заговорили о преступных организаторах, о радикальных националистах и левых экстремистах. Президент пригрозил: «со всеми кто гадил, разберёмся… Бардака на улицах и в общественных местах быть не должно. Опять же закон природы – психологической: брутальность выражений свидетельствует не о силе, а о слабости и растерянности. О событиях на Манежной президент отозвался так: «Погромы (которых по существу не было, – сравните с таковыми в Европе), нападения на людей, – должны быть квалифицированы как преступления, а лица, их совершившие, понести наказание». Про нападения на людей – верно. Но в первой реакции ни слова об убийствах русских парней, о коррумпированных силовиках, спровоцировавших массовые выступления, о том, что вопиюще демонстративное попрание выходцами с Кавказа нашего жизненного уклада и наших традиций становится уже чуть ли не нормой.

В то время правящие слои так и не сделали выводов перед лицом грозных предзнаменований, ибо слепы и борются только за свои эгоистические интересы. Призваны сделать эти выводы просвещённые русские патриоты и националисты.

 

В девяностые режим впрямую разрушал государственность и унижал национальное русское достоинство. С двухтысячного года власти удалось остановить распад страны. Но цена этого огромна: неэффективная власть, погрязшая в коррупции, отсутствие насущных преобразований, увеличение социального расслоения и социальной несправедливости, подавление политической активности общества, вал наркоторговли, насаждение государственными телеканалами бездуховности и аморализма… Главное – отсутствие у власти и либеральных культурных слоёв понимания того, чем они пытаются управлять: основ русской цивилизации и российской государственности. Соответственно – отсутствие всякого стратегического видения.

Возвращение исконно русских Севастополя и Крыма, необходимость защиты миллионов русских на Востоке Украины пробуждает русское национальное самосознание и обновляет русскую историческую память. Самое время разоблачить мифы, которые злонамеренно внедрены в общественное сознание за последние десятилетия.

Для оправдания Беловежского государственного переворота в декабре 1991 года был запущен миф о«единстве славянских народов». С тех пор нам внушают, что Российская Федерация, Украина и Белоруссия населены «славянскими народами». Авторы этого мифа сознавали мощные центростремительные силы раздираемых частей русского народа, поэтому прикрывали разрушение страны демагогией о «славянском единстве». С нелегкой руки «реформаторов» призрак «мы – славяне» и сегодня бродит по России и оторванным от неё территориям. Утопия, порождённая политической конъюнктурой, может привиться в истории, что неизбежно отзовётся новыми катастрофами.

Вспомним, что до 1917 года русские, украинцы и белорусы были народностями русского народа, говорящими на великорусском, малорусском и белорусском наречиях русского языка: «Русский язык – это совокупность тех говоров, поднаречий и наречий, на которых говорит русский народ, то есть известные племена и народности, объединённые общностью нравов, верований, преданий и самого языка»(Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона). В русском этносе, состоящем из множества народностей, основными народностями являются: великоросская (среднерусская), малоросская (украинская), белорусская.

Когда Малороссию и Белую Россию захватывали другие государства, они неизменно возвращались в лоно единой России. Поэтому истории не известны ни великоросская, ни украинская, ни белорусская нации, ни «суверенные» великоросское, украинское (краткий период в годы Гражданской войны не в счёт – в революционной стихии каких только «государств» не создавали) и белорусское государства. Из чего следует историческая предопределённость русских жить в едином государстве.

Очевидно, что и в советский период, при глобальных социальных и экономических потрясениях, не произошло ничего, что превращало бы великоросскую, малорусскую и белорусскую народности в отдельные самостоятельные народы. Хотя идеологизированный политический язык содержал такие понятия, как «белорусский народ», «украинский народ». Иначе говоря, до 1991 года в истории нет свидетельств распада русского народа. Земли Западной Руси завоевывались или отъединялись насильственно, и при появлении исторических возможностей возвращались в лоно русской государственности.

Помимо этнически русских к русскому народу относятся множество национальностей России. Иборусские – это суперэтснос, многонациональный народ, включающий множество этносов – народов и народностей. Славянами русские являются вместе с поляками, чехами, словаками, болгарами, сербами, хорватами, боснийцами, македонцами, словенцами, черногорцами. Когда мы обращаемся к братским народам, мы можем говорить: мы с вами славяне. Но когда мы говорим о себе, идентифицируем себя – выделяемся как народ из других, то должно говорить: мы русские, а не славяне или россияне, а тем более русскоязычные.

Патриотическая общественность призвана открыто формулировать основные жизненные интересы русского государствообразующего народа. Мы должны бороться за признание статуса разъединённого русского народа. Из чего следует признание дальнейших попыток развала российского государства – преступлением против великого народа. Территории дореволюционной России или бывшего СССР, населённые русским большинством, объективно тяготеют к восстановлению государственного единства, ибо государство есть форма самосохранения русского народа. Территории с русским большинством – Российская Федерация, Белоруссия, Украина (за исключением Галиции – нескольких западных областей, исторически, культурно, религиозно давно ориентированных на Запад), Южная Сибирь (ныне называемая Северным Казахстаном) – и до сего дня тяготеют к тем или иным формам воссоединения. Задача национальных лидеров – создать условия для исторического волеизъявления народа, разорванного на части. Политики должны учитывать современные сложные реалии, но в свете стратегической цели – национального воссоединения. Эта установка открывает долгий, многотрудный, но реальный путь: финансирование русских общественных организаций и СМИ за пределами Российской Федерации; информационная и дипломатическая поддержка десятков миллионов соотечественников, лишённых родины; переселение русских из территорий, окончательно ушедших из России; экономическое сближение, размывание таможенных и иных барьеров, соединение интересов безопасности и обороны, конфедеративные союзы, а то и референдумы спорных территорий (или бесспорных, – как Крым и Севастополь). А если потребуется, то встать на защиту жизни и свободы русских людей в любом месте земного шара. Ко всему этому следует относиться не как к обременительной помощи кому-то, а как к программе национального самоспасения. Важно не поддаться сладкоголосому пению политических сирен о том, что свершившееся исторически необратимо, что «народы – независимые», а «государства – суверенные». Если же отдадимся антинациональному гипнозу, то в недалёком будущем услышим от тех же аналитиков, что Московское, Сибирское, а может быть, и Тверское государства тоже «суверенные» и должны жить в дружбе, поскольку населены «славянскими народами»…

Итак, по данным 2001 года русских в Крыму более 60%, украинцев – около 24%. Строго говоря, те, кто называют себя русскими, – являются великоросской народностью русского народа. Конечно, агрессивная государственная деруссификация вынудила многих великороссов назвать себя украинцами. Те же, кто считают себя украинцами, строго говоря, являются малороссами, то есть народностью русского народа. К этому нужно добавить, что многие представители других народов Крыма тоже сознают себя русскими. Таким образом, в Крыму проживает около 90% русских. Именно поэтому там практически все говорят по-русски, и именно этим объясняется ошеломляющее единодушие в референдуме. Отсюда следует, в Крыму мы защищаем не «братский народ», а сами себя – русских людей и исконно русские земли.

Уже очевидно, что упущенные два десятилетия для работы с миллионами русских на Украине ныне придётся компенсировать срочными мерами, в том числе и силовыми. Ибо миллионам русских людей в Крыму и на Востоке Украины грозит не только дерусификция, но и геноцид. Об этом вопиет множество фактов. Так, например, читаем на официальном сайте украинской национальной ассамблеи УНА-УНСО обращение политического совета «Правого сектора»: «К российским и русскоговорящим Украины. Украинский революционный национализм не есть идеология ненависти к российскому народу. Мы считаем, что дерусификация Украины – целиком справедливое и необходимое явление. Понятие дерусификация» означает, что этнические украинцы вернутся к собственному языку, истории и идентичности». То есть, они говорят великороссам и малороссам: вы не русские, а украинцы, вы просто забыли, что вы украинцы, поэтому мы заставим вас это вспомнить. А тем, кто не захочет «вспомнить», грозит насилие и физическое истребление.

И для украинских русофобов очевидно, что несколько областей современной Украины (начиная с Крыма) до коммунистической «картографии» (когда границы республик – территорий единого государства – нарезались по любой прихоти и произволу власти) никогда не входили в украинское государство (которого никогда и не было), и несколько столетий были русской территорией России. Естественно, что столетиями на этих территориях жили русские, естественно и то, что они и доныне считают себя русскими. За защиту и сохранение Крыма и Севастополя пролито много русской крови, – это входит в национальный русский архетип, когда почти каждым русским это переживается как личное событие и личная драма: «Севастополь – город русской славы». Беловежские заговорщики раскромсали страну по искусственным границам, а украинские русофобы и их единомышленники в России пытаются нам внушить, что «так и було», что даже Севастополь, на момент Беловежского сговора не имевший никакого отношения к Украинской республике (город союзного подчинения), – тоже украинский. «Западенцы» и их глашатаи хотят убедить русское абсолютное большинство этих территорий, что они – украинцы?! Люди, декларирующие себя объективными и справедливыми, уверяют, что на этих территориях нет никакой насильственной дерусификации?! (Газет и книг на русском на Украине больше не из-за придуманной ими культурной экспансии из России, а потому что люди и на Украине в большинстве своём до сего дня читают по-русски). Они убеждают нас, что для миллионов русских людей на Украине (и в России, ибо естественно, что мы переживаем за своих соотечественников) должно быть органичным всё происходящее на Майдане и в Киеве, а также информационное доминирование западноукраинской идеологии?! Трубадурам «незалежности» не стоит убаюкивать себя мыслью, что эти проблемы навязывают «москали», ибо объективным фактом является то, что миллионы русских людей до сего дня жили мирно на Украине только потому, что был некий хрупкий культурный компромисс между достаточно чуждыми (исторически и культурно) украинскими западом и юго-востоком. Не уверяйте нас и себя, что осмысление всего этого является экстремизмом и чревато войной. Напротив, вряд ли миллионы русских на Украине органично (то есть мирно) примут насильственный слом их цивилизационной самоидентификации, то есть полную и окончательную дерусификацию, которая неизбежна при так называемом «европейском выборе» «западенцев».

 

«Без мигрантов наше население будет уменьшаться, уверен член правления Института современного развития Евгений Гонтмахер…» (2013 год). Поразительное заявление: практически манифестнеобходимости вытеснения коренного населения России инородцами. То есть, институт Гонтмахера видит “современное развитие” в том, чтобы в течение нескольких десятков лет русский народ был заменен мигрантами!? Это и является целью всех властей всех уровней в России?! При том, что гипотетично само предположение о неизбежности современного вымирании коренного населения России: русский государаствообразующий народ в течение тысячелетия выходил из всех катастроф более сильным. Власти и правящий слой (хотя бы для самовыживания, ибо без государствообразующего народа не будет России, а без России не будет никаких там властей и элит…) должны делать все, что способствует пробуждению в народе воли к жизни и к борьбе за самосохранение. Необходимые действия властей и правящего слоя в большинстве своём прямо противоположны тому, что насаждается нашими «властителями умов» – недоумками. Повышение социального и нравственного статуса семьи, материнства и детства. Ошибочно полагать, что для увеличения рождаемости достаточно повысить уровень благосостояния граждан. Рождаемость падает, и продолжительность жизни уменьшается в обществе, лишённом основных жизненных ценностей и утерявшем смысл существования. Бесцельность и бессмысленность жизни лишает воли к жизни и бессознательного стремления её продолжить. Разоблачение деятельности зарубежных «миссионеров» и их апологетов в России, разрушающей семейный уклад и развращающей молодежь и детей. Работа с молодежью и родителями, ориентация их на создание многодетных семей. Борьба с растлением детей и подростков как с одной из главных причин демографического спада. Утверждение в общественном сознании культа семьи и здорового образа жизни – традиционной ценностной ориентации в семье. Разработка гуманитарных аспектов проблем преступности, наркомании, суицида – воспитание чувства ценности жизни, ответственного отношения к жизненному предназначению, без чего малоэффективны полицейские и медицинские меры.

 

Таким образом, только Российское государство способно сохранить в истории каждый народ России и все её элиты, способно защитить традиционный российский жизненный уклад, культуру и цивилизацию. Толькорусский прорыв – национальное возрождение государствообразующего народа – является подлинным ресурсом восстановления российской государственности. Русский народ строил государство для всех народов России, он всегда отличался веротерпимостью и отсутствием агрессивного шовинизма. Поэтому жизненный интерес каждого народа России и всех её элит – общероссийских и региональных – в русском национальном возрождении. Нынешнее разложение, необъятная коррупционная кормушка, безнаказанная масштабная наркоторговля привлекают в столицы низкопробные человеческие образцы из национальных окраин. Дело возрождения России способно объединить лучших русских и не русских людей России.

Мы должны осознать: остаются последние шансы возвращения национального духа к самому себе. Отделяя зёрна от плевел, мы должны узреть главные задачи русского национального возрождения:

Восстановление исторической памяти, без провалов, без искажений, обогащённой трагическим народным опытом, без кривозеркалья последних десятилетий.

Обретение полноты национального самосознания – духовного, соборного, державного, без псевдолиберальных иллюзий, «красных» рецидивов и «коричневых» примесей.

Отказ от попыток коммунистической реставрации, ибо невиданною кровью доказана полная противоположность интернациональной коммунистической идеологии и русской идеи. Но и не оголтелый «антикоммунизм», направленный против обездоленных людей, для которых красные флаги не столько выражение коммунистической реакции, сколько символ социальной справедливости.

Окончательное разоблачение антинационального характера либерал-большевистской утопии.

Отказ от экстремизма, шовинизма, этатизма. Русское сопротивление невозможно под противными русскому духу знаками серпа и молота, свастики, языческими или руническими символами, оно возможно только под традиционным российским стягом, державным орлом, перед ликом Спасителя.

Национальное примирение и взаимная терпимость всех, кто хочет сохранить российский государственный дом, ибо только его стены гарантируют нам возможность для органичного разномыслия и мирных поисков согласия.

«Русские вперёд» (а «Россия – вперёд» без этого немыслима) – это не фаланга крутолобых боевиков, нацеленных на очередную бойню, а содружество вдохновенных созидателей, совестливых мыслителей, мужественных воинов, красивой и талантливой русской молодёжи, – возрождающих традиционную Россию, а не воплощающих очередную утопию. Это не фашизм, не шовинизм, не нацизм, а просвещённый патриотизм, просвещённый национализм.

Мы должны отказаться от всевозможных «измов», от зигзагов влево и вправо и выйти на живительный«царский путь» – к возрождению русской православной цивилизации.

 

Антинационально настроенная элита не имеет в России исторических перспектив. Правящий слой не делает должных выводов перед лицом грозных предзнаменований, не подаёт признаков приведения в действие мощнейшего ресурса всех благих преобразований в России, до сего дня демонстрирует фобию (не понимание, боязнь и враждебное отношение) к русскому национальному возрождению.  В этот поистине грозный час осознаем своё национальное патриотическое призвание, сформулированное великими русскими:

«Величие, могущество и богатство всего государства состоит в сохранении и размножении русского народа» (М.В. Ломоносов).

«Мы – русские и потому победим» (А.В. Суворов).

«Я готов поднять на своём знамени – Россия для русских и по-русски, и поднять это знамя как можно выше» (М.Д. Скобелев).

 «Хозяин земли русской есть один лишь русский. Так было и всегда будет» (Ф.М. Достоевский).

«Россия – для русских» (император Александр III).

 «Национализм во мне столь естественный, что никогда никаким интернационалистам его из меня не вытравить» (Д.И. Менделеев).

«Мы призваны творить своё и по своему, русское и по-русски» (И.А. Ильин).

«Народ, не имеющий национального самосознания, – есть навоз, на котором произрастают другие народы» (П.А. Столыпин).

«Русский народ является самым большим разъединённым народом» (В.В. Путин).

 

 

Кому выгодны мигранты

 

В августе 2013 года в Даниловом монастыре состоялось четвёртое заседание Совместной комиссии Русской Православной Церкви и Федеральной миграционной службы России, посвящённое миграционной политике. Само по себе благо, что на заседании обсуждались некоторые вопросы миграционной ситуации в России. Выработка концепции совместной работы с трудовыми мигрантами, переселенцами и беженцами; курсы русского языка для иммигрантов; в целях культурного просвещения и адаптации мигрантов выработка списка кинематографического наследия, наиболее ярко представляющего культуру и традиции России, – всё это дела нужные, но не главные. Это как если бы дискуссировалось: какой формы костыли были бы полезны для тяжелобольного человека, в то время, когда даже не обсуждаются причины и диагноз самой болезни, соответственно, не приняты меры для защиты организма от болезнотворных инфекций.

Вместе с тем, миграционная ситуация в России, – это болезнь, искусственно вызванная «геополитической катастрофой» – разрушением Советского Союза. Болезнь, ныне искусственно обостряемая и угрожающая не только национальной безопасности России, но и существованию русской цивилизации. Властные лица и либеральные СМИ убеждают нас, что иммигранты необходимы для восполнения недостающей рабочей силы и для увеличения численности населения страны, – как бы радеют о решении экономических проблем и об улучшении демографической ситуации в России. При этом не обсуждается главная проблема: что, в конце концов, должно произойти со страной, в которой искусственно усугубляются условия, выдавливающие за пределы страны массу наиболее образованных и наиболее деловых представителей коренного населения (эмиграция), и в то же время условия, всасывающие огромные массы необразованных и цивилизационно чуждых иммигрантов!? То есть, никого не заботит: кто будет жить на территории тысячелетней России через несколько десятков лет, для кого будут решены экономические проблемы, если и будут решены, что при таком подходе сомнительно?! При такой политике, подобно полумесяцу на храме Святой Софии, подобно явственной угрозе реализации во Франции антиутопии «Мечеть Парижской Богоматери», в России маячит утопия «мечеть Христа Спасителя»…

Слава Богу, под давлением угрожающей статистики и благодаря борьбе общественности официально признаны, наконец, проблемы миграционной преступности, когда в Москве, например, большая часть ограблений, изнасилований и убийств совершается мигрантами. До недавнего времени понятие «этнической преступности» фактически официально было запретным. Ситуацию можно было определить как дозволенный властью перманентный националистический терроризм против коренного населения. При этом, все предлагаемые меры борьбы с этим злом, как ужесточение борьбы с нелегальной миграцией, – паллиативы, то есть полумеры, не решающие проблемы. Потому что и это страшное зло является неизбежным следствием государственной миграционной политики, коррумпированности госаппарата и силовых структур.

Но и официальные аргументы в необходимости иммиграции для увеличения численности трудоспособного населения – при ближайшем рассмотрении являются блефом. Ибо по существу иммигранты выполняют роль штрейкбрехеров, лишающих возможности трудоустройства населения малых городов и посёлков России, безработица в которых значительно больше официально признанной. Очевидно, что наша молодёжь и трудоспособные взрослые не могут обеспечить свои семьи той заработной платой, за которую с энтузиазмом работают гастарбайтеры, которые у себя на родине получают на порядок меньше. Соответственно в наших моногородах и посёлках растут неизбежно сопутствующие безработицу разложение жизненного уклада, преступность, алкоголизм, наркомания… При этом власть не создает механизмы привлечения этой категории населения для получения работы в тех местах, где есть необходимость в рабочей силе, для предоставления жилья, средств к существованию, социально-профессиональной мобильности, изменения социального статуса, то есть улучшения жизненного положения собственного населения. Куда же девается люфт между заработной платой, которую получают иммигранты, но по всем законам рынка должны были бы получать люди на этих рабочих местах? Он является сверхприбылью для коммерческих структур и служит коррупционной рентой для чиновничества. К примеру, Москва наполнена массами дворников-таджиков. При этом все они получают меньшую часть фонда заработной платы, выделяемого на работу дворников, а большая – делится руководителями коммунального хозяйства, их начальниками и кураторами из силовых структур. Очевидно, что на реальный фонд заработной платы на работу дворниками в Москву реально было бы привлечь людей из российской глубинки, – хотя бы вахтовым методом. Все об этом знают, но всех участников устраивает существующее положение.

Таким образом, главный экономический мотив всяческой поддержки привлечения мигрантов в Россию: это экономически выгодно влиятельнейшим группам правящего слоя. Помимо этого в нашей элите сильна идеологическая мотивация. Наши радикал-либералы западники во власти, насаждающие разрушительные реформы в медицине, культуре, образовании, а теперь и в науке, либеральная интеллигенция, господствующая в СМИ и претендующая на выражение общественного мнения, – полностью ориентированы на западные заимствования, ибо не видят в России исторических перспектив. Их экзистенциальный катехизис выразил герой комедии «Бригадир» Фонвизина: «Тело моё родилось в России, но дух мой принадлежит короне французской». Вот уже третье столетие духовная родина русской либеральной интеллигенции – некая мифическая западная культура, местонахождение которой – в искажённом сознании русских образованных людей. Это относится и к нашей проблеме: многие влиятельные либерал-большевики не видят никакой ценности в сохранении традиционной русской культуры и цивилизации, а тем более в сбережении русского государствообразующего народа. Отсюда и апология иммиграции.

Это, конечно, самоубийственная позиция, ибо без возрождения русского народа не сохраниться российская государственность, без которой не будет места в жизни и нашим радикал-либералам, – за кордоном они нигде не будут никакой элитой. Помимо искренне заблуждающихся много в нашем правящем слое и последовательных врагов, блокирующих решение жизненно важной проблемы иммиграции. В этих условиях патриотам и государственно мыслящим людям необходимо бороться с преступно-безответственной миграционной политикой, обслуживающей шкурные интересы бизнес-кланов и коррумпированного чиновничества, использующих так называемую «дешевую рабочую силу», реализующей обманки сладкоголосых сирен радикал-либерализма. Стратегически эта политика ведёт к вытеснению коренных народов и русского государствообразующего народа. Вместо искусственного привлечения малообразованных и цивилизационно чуждых иммигрантов необходимо мобилизовать ресурсы государства на повышение численности государствообразующего народа. Приоритетной для государства должна быть поддержка рождаемости и возрождения жизненной инфраструктуры на территориях с преобладанием русского населения, создание условий для здоровой внутренней миграции коренного населения России в реализации своих жизненных интересов.

 

 

Путин-Таврический

 

К третьему сроку проявилось, что государственническая харизма президента Путина – необходимый, но недостаточный пассионарный ресурс. Карьерный опыт Владимира Путина, профессиональные навыки и характер позволили ему мобилизовать ресурсы власти и государственнические настроения в обществе. Но формирование этого человека проходило вне контекста подлинных национальных традиций, поэтому его сознание изначально было зауженным. Вместе с тем национальный лидер постепенно приобщается к духовным национальным доминантам: традиционной русской духовности, прежде всего Православию (историческая заслуга Путина – инициатива объединения Русских Православных Церквей), ощущению себя в масштабах тысячелетней России; осознанию своей ответственности за Отечество земное перед Отечеством Небесным. Его программные высказывания и инициативы в последние годы всё больше отражают русские традиции и национальный интерес. В результате Владимир Путин становится мировым лидером просвещённого консерватизма.

Президент-государственник осознаёт основные внутренние и внешние угрозы в России. С начала 2000-х президентом Путиным приняты меры по предотвращению распада и усилению российской государственности. Ликвидированы угрозы сепаратизма: подавлены сепаратистские амбиции «региональных баронов», – губернаторы выведены из Совета Федерации и возвращены под контроль федеральной власти, отменены законы о региональных «суверенитетах», усмирены кавказские сепаратисты, постепенно сужается сфера терроризма. После олигархической вольницы девяностых консолидированы государственные финансы. Начата осторожная борьба с коррупцией и офшоризацией экономики. Запущена масштабная программа преобразования и перевооружения армии, восстановления ВПК, что стимулирует восстановление и многих секторов гражданской промышленности. Целенаправленно отстраиваются институты экономической интеграции на постсоветском пространстве.

Наиболее государственнической является внешняя политика Владимира Путина. Своё понимание он высказал в Мюнхенской речи, но реально сделанное определяется границами полуколониального статуса России и сопротивлением «пятой колоны» либерал-большевиков. В эпоху Путина уменьшилась зависимость России от Запада. Нападение Грузии на Цхинвал инспирировано главным геополитическим конкурентом России, это испытание Российского государства на прочность, а президента – на дееспособность. Страна и мир были бы другими, если бы Россия не отреагировала должным образом тогда. Опираясь на новый международный статус России и, вместе с тем, усиливая его, Путин развязал Сирийский узел и предотвратил угрозу мировой катастрофы. Без волевого импульса Путина не было бы ни Евразийского Союза, ни мирового усиления роли БРИКС, ни китайского и южноамериканского векторов…

Олимпиада в Сочи с мобилизацией национального духа («Нам нужно встряхнуться» – Владимир Путин) продемонстрировала: Великая Россия – это не только великая история, но сегодняшняя реальность, «Россия – это сила». Отсюда враждебная истерика в западных и прозападных СМИ. Судя по всему, продемонстрировано впечатляюще, теперь проблема в том, чтобы реально соответствовать этой демонстрации.

Новые испытания на Украине вновь поставили Россию перед выбором: быть или не быть. Путин не говорил, но изначально в своих действиях исходил из исторической реальности, а недавно и заявил: русский государствообразующий народ является «крупнейшим разъединенным народом». Государственное воссоединение возрождающегося народа исторически предопределено, от политиков зависит только – раньше или позже, с меньшими или большими жертвами, в тех или иных формах это произойдёт. И здесь президент России продемонстрировал самые сильные свои стороны: первый – крымский – этап воссоединительной операции проведён практически виртуозно. За что он вполне заслуживает наименования в истории «Путин-Таврический».

Вместе с тем, сохраняется противоречивость во внутренней политике, что отражает двойственность объективных процессов в России, идущих с начала девяностых годов, – возрождения и разложения. Чрезмерно велико разрушительное влияние радикал-либералов в экономике и финансах, СМИ, культуре, образовании, науке, медицине, миграционной политике. Внешние и внутренние угрозы требуют от президента более внятной защиты национальных интересов России.

Судя по всему, Путин выстраивает чиновничье-олигархическую экономическую формацию, сочетающуюся с социально-экономическим патернализмом по отношению к широким слоям населения. Скорее всего, используется государственная схема Запада, прежде всего США: реально управляет государством клуб миллиардеров (олигархия), спрятанный за фасадом демократии. Очевидно, президент считает, что бессмысленно бороться с господствующей мировой системой: лучше использовать её – создать собственный олигархический слой. С этой целью финансовая олигархия девяностых годов была прорежена: строптивых «уволили» из высшего сословия (Гусинский, Березовский, Ходорковский), сервильных – подчинили, а затем назначили государственно-капиталистический олигархат. Но благодарность и преданность создателю со стороны олигархического слоя не гарантированы, поэтому в противовес ему формируется «путинское большинство»: дозируемая (в зависимости от уровня общественного напряжения) социальная поддержка чиновничества, государственных служащих, военных, пенсионеров и т.д.

Эта общественно-экономическая модель не слишком учитывает интересы «среднего класса»: слоя обеспеченных корпоративных служащих, мелкого и среднего предпринимательства. К тому же исторический опыт, а теперь и «болотные» выплески выросшего при Путине слоя «рассерженных горожан» вынуждают относиться с опаской к динамичной социальной группе. Но именно те слои общества, которые доставляют власти наибольшие хлопоты, во многом являются движителем социально-экономических преобразований.

Уже во второй половине 2000-х коррупционная рента чиновничьего капитализма становится непосильным бременем для страны: углубляется пропасть между беднеющими и динамично растущим слоем долларовых миллиардеров (чиновников, топ-менеджеров госкомпаний, а также приближённых к власти и «трубе»). Шкурно мотивированный рост чиновничества сопровождается общей деградацией власти. Стабилизация превращается в стагнацию во многих областях.

В экономической сфере неизменность нынешнего курса опасно увеличивает социальное расслоение и агрессивность в обществе. Но хаос и анархия страшнее самой свирепой диктатуры. На диктатуру современный правящий класс не потянет, а к социальному хаосу может столкнуть, – и на свою погибель.

Долгое время власть пыталась отмахнуться от исторических вызовов и законсервировать ситуацию. Но невозможно остановить естественный исторический процесс: поколения, сформировавшиеся после коммунистического режима, увеличивают свою роль в обществе, – они более профессиональны, патриотически и государственно ориентированы, среди них всё больше приверженцев традиционных ценностей, в том числе религиозных. В последнее время проявилось осознание президентом этой исторической динамики: к власти допускаются представители национально ориентированного поколения. Они осознают пагубность и утопичность радикал-либеральных «реформ». Дальнейшее увеличение количества патриотически настроенных «новых людей» во властных структурах, наделение их всё большими полномочиями – единственный действенный путь эволюционных (а не революционных) преобразований.   

Всё это относится и к экономике. Власть призвана отказаться от утопического либерального монетаризма, прекратить «стерилизовать» (финансируя западные экономики) доходы от продажи природных ресурсов, направить их на инфраструктурные проекты и поддержку отечественного производителя. Преодолевая взаимные фобии, власть должна опереться на национально ориентированное предпринимательство и всячески поддержать его становление.

Активные слои общества выживают и наращивают инфраструктуру жизни вопреки агрессивной среде. На протяжении двадцати лет мучительно идёт процесс возрождения подлинного национального духа и восстановления национального тела. В России всё больше храмов, и эти храмы наполнены. Это означает, что миллионы людей встают на путь духовного и нравственного очищения, – наперекор насаждаемым с Запада разлагающим поветриям. Впервые после петровской революции правящий и культурный слои возвращаются к историческим истокам – Православию и национальной традиции. И это происходит вопреки тлетворной культурной и информационной атмосфере, в которой доминируют агрессивный атеизм и разлагающий постмодернизм. В сфере же материальной новый дух проявляется в малом и среднем предпринимательстве, которое выживает вопреки сверх агрессивной среде: бандитскому рэкету снизу и чиновничьему рэкету сверху! Опять же, отечественные предприниматели отстраивают храмы, обустраивают учебные заведения, детские дома, возрождают традиции отечественной благотворительности… Это только некоторые из оптимистических факторов.

Будет ли правящий класс тормозить эти процессы? В стратегическом плане ему это не выгодно.

За последние годы нашим властным слоем всё более осознаётся двадцатилетний экзистенциальный опыт: на Западе их никогда не примут в элиту, таковой они могут быть только в России. Наши миллиардеры там не рукопожатны для высшего общества. «Мелочь» – отели, кафеюшки, спортивные клубы, и яхты – разрешается иметь только до тех пор, пока они находятся под юрисдикцией России. Ибо за сокрытие налогов «демократический Запад» сажает в тюрьмы на десятилетия. А за убийства при «первоначальном накоплении капитала» по американским законам неизбежен электрический стул. Нашим политикам пожимают руки тоже только до тех пор, пока они представляют Россию.

Таким образом, наши элиты существуют и имеют то, что имеют, только до тех пор, пока существует суверенное российское государство. При его исчезновении с политической карты мира всех наших олигархов и чиновных капиталистов лишат капиталов, многих – свободы, а некоторых – жизни. Правящие слои во все времена и везде руководствуются своими жизненными интересами. Сегодня «шкурный» интерес российского правящего слоя совпал с национальным интересом: сохранение России как суверенного государства. Но сохранение российской государственности требует многих перемен.  Если нынешняя власть ради самосохранения не возвысится над индивидуальными и корпоративными предрассудками, не пойдёт на уже перезревшие благотворные перемены, это вынуждено будет сделать более молодое поколение – «новые люди».

Историческая Крымская победа впервые за много десятилетий мобилизовала русский национальный дух и волю. Это уникальные возможности и основной ресурс для благотворных преобразований в России.

 

 

Проблемы церковной общественности

 

Возрождение русского Православия – это обновление души и духа России, ибо «христианство есть единственное убежище Русской Земли от всех её зол… В этом всё, весь узел жизни для русского народа и всё его назначение и бытие впереди… Россия спасёт и обновит мир православием… Россия для того только и живёт, чтоб хранить христианство… Судьбы православия слиты с назначением России… Всё назначение России заключается в православии, в свете с Востока, который потечёт к ослепшему на Западе человечеству, потерявшему Христа» (Ф.М. Достоевский). Русская Православная Церковь вместе со своим народом пережила эпоху лихолетья. Духовное возрождение народа возможно при духоводительстве Церкви. Поэтому для всего народа важно возростание разнообразных форм миссионерской, проповеднической и катехизаторской деятельности Церкви, программ детоводительства ко Христу.

Многое в Церкви будет зависеть от религиозной просвещённости церковного народа, пришедшего к Православию за последние двадцать пять лет. Православная общественность призвана поддерживать благотворные начинания в Церкви, способствовать расширению просветительской и миссионерской деятельности Церкви, повышению роли Православия в жизни России.

 

Из-за прилива новой волны верующих в церковной общественности наиболее заметны радикальные тенденции – модернистские, с одной стороны, и консервативно-ретроградные, с другой. Умеренное большинство сосредоточено на практической церковной работе, поэтому его голос слышен меньше. Радикалы же громогласно активны, – борются, обличают, призывают. Радикализм неофитствующей части православной общественности основывается на недостаточной религиозной просвещённости. Пришедшие к вере в зрелом возрасте вначале способны понять фрагменты православной традиции, воспринимая её через призму атеистического опыта. Эмоционально переживая открывшуюся религиозную истину, они судят всё и всех с обретённых позиций, оказываясь святее самого патриарха. Поэтому религиозное мировоззрение неофитов склонно к крайностям: модернисты стремятся привести «устарелые» формы церковной жизни в соответствие с современностью, консерваторы признают только охранительную позицию.

Для модернистского неофитского сознания разнообразные мирские идеалы – демократии, прав человека, свободы слова, религий, СМИ, экуменизма, общечеловеческих ценностей – оказываются приоритетными. Церковная жизнь для многих прогрессистов является новым полем борьбы за те идеалы, которым они служили до религиозного обращения. Религиозную истину они ощущают недостаточно, поэтому могут обличать основополагающие христианские представления, с лёгкостью отказываются от традиционных форм церковной жизни, внося в неё дух политики, бизнеса, масскультуры.

Радикальный консерватизм более распространён в церковной жизни. Фундаментализм как воинствующий традиционализм присущ всякому религиозному обществу, но в последнее время ретроградные настроения слишком влиятельны. Современный православный фундаментализм – своего рода детская болезнь полноценной религиозности. Если духовную болезнь не пролечивать, она может поразить большинство, что чревато негативными последствиями для русского Православия и для страны в целом. Уже маячит уродливая, но ядовито-действенная идеология православно-коммунистического фундаментализма, православного сталинизма.

Если модернистские тенденции не укоренены в истории Русской Церкви и выражают тлетворный дух современности, то ретроградная имеет мощную историческую подпитку – иосифлянство, боровшееся снестяжательской традицией. Иосифлянское бытовое исповедничество упрощенно и потому более доступно для неофитского сознания, чем нестяжательская духовность. Охранительность иосифлянства играет положительную роль, именуя духовные опасности и защищая традиционные формы правоверия, но в качестве доминирующей она подавляет живую жизнь. Насильственные методы иосифлянства способны принудить человека, сломив его волю, что не приводит к глубокой и твёрдой вере. Нестяжательская же традиция преображает душу человека, пробуждая искреннюю веру, свободное самоопределение, совершенствуя разум, волю, мировоззрение. Подлинное православное просвещение невозможно без положительного опыта обеих традиций русского православного благочестия.

 

Требуют осмысления и проблемы околоцерковной жизни. Большая часть интеллигенции настроена смутно-религиозно: одни считают себя верующими, хотя и не определились конфессионально; другие называют себя православными, но не решаются войти в Церковь или отталкиваются от неё из-за церковных нестроений. В течение десятилетий режима государственного атеизма была запрещена миссионерская деятельность Церкви, она возрождается с трудом, в том числе и из-за недостатка кадров миссионеров. Необходимо православное просвещение, которое раскрывало бы современным поколениям богатство православной культуры, давало бы религиозный ответ на исторические вызовы с позиций православного мировоззрения. Просвещенческая миссионерская активность оздоравливает православную общественность, изживает маргинальность, обскурантизм и ретроградность, предохраняет от модернистских крайностей. Просвещённая православная общественность способна успешно противостоять угрозам Церкви: внутрицерковным расколам, прозелитизму, экуменизму, античеловеческим сектам; включиться в борьбу с общественными опасностями: наркоманией, беспризорностью, агрессивными идеологиями, бескультурностью, бедностью, безработицей…

В свете духовной брани за преображение России можно оценивать и духовную миссию Церкви. Приходя к вере, входя в Церковь, люди восстанавливают своё духовное здоровье. Обретая путь спасения души, они обретают и главные жизненные ценности в истории, в обществе, в государстве, учатся жизни как предстоянию перед небом. За недостатками и немочами надо разглядеть грандиозную задачу миссионерства и просветительства как детоводительства ко Христу, как врачевания исторической памяти народа, восстановления его национального самосознания. Это проблемы не обучения людей особым премудростям, это вопросы жизни и смерти нации, вопросы её спасения – и в историческом измерении, и в перспективе вечности.

Как известно, идеи правят миром. Только христианское мировоззрение – наиболее целостное, универсальное, укорененное в духовных традициях – способно дать ответы на грозные вызовы современной эпохи. Обществу живительно необходима полноценная конструктивная национальная идеология, а не очередная идеологическая мания. Православное мировоззрение, предуказывающее пути спасения современного человека и осознающее современные формы зла, может стать основой для возрождения культуры, общества и государственности России.

 

От фобий к реальности

 

Относительно отношений государства и религии в СМИ, а также в заявлениях известных общественных деятелей (особенно агрессивно в знаменитом письме академиков-атеистов) и политиков нередко утверждается, что согласно российской Конституции: 1) школа отделена от Церкви, 2) религия отделена от государства. Из этого делается вывод, что общественная активность православных, а также попытки ввести в школе факультативный курс православной культуры нарушают Конституцию и потому свидетельствуют о клерикализации общества и государства.

При этом первый тезис является ложью или заблуждением, ибо ленинский декрет об отделении школы от Церкви был отменен Верховным Советом РСФСР в 1990 году, а в российской Конституции (и законодательстве) на этот счёт нет ни одного слова.

Апологеты второго тезиса требуют соблюдения Конституции, при этом на неё не ссылаются, ибо в Конституции нигде не говорится ничего подобного:

Статья 14

1.           Российская Федерация – светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной.

2.           Религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом.

В Конституции не говорится, что религия отделена от государства. Ибо религия как определённое мировоззрение (или идеология) может быть отделена от государства только при тоталитарном богоборческом режиме. Сказано, что религия не может быть государственной или обязательной, что является развитием и уточнением предыдущей статьи Конституции:

Статья 13

1.           В Российской Федерации признаётся идеологическое многообразие.

2.           Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной.

Данные статьи утверждают, что все виды мировоззрений (идеологий) равны перед законом, ни одно из них не может быть общеобязательным. Из конституционных норм следует, что неэкстремистские и нерадикальные идеологии (в том числе атеистическая и религиозная) могут на равных условиях транслироваться в культуре и СМИ, а также свободно преподаваться на всех уровнях и во всех формах образования (в том числе государственной). Мы же живём в ситуации, когда религиозное мировоззрение мизерно представлено в средствах массовой информации, по сути запрещено к преподаванию в средней и высшей школе. В то время как все виды материалистического атеистического мировоззрения господствуют в культурной атмосфере общества и в образовании. Почему в государственных учебных заведениях можно преподавать материалистические физику и химию, атеистический марксизм и ленинизм, атеистический материалистический дарвинизм, формирующий мировоззрение, а религиозные дисциплины нельзя?! Робкие попытки отойти от норм государственного атеизма громогласно и широкомасштабно объявляютсяклерикализацией. Как-то пришлось услышать по радио, что в России нарушаются нормы Конституции«клерикализацией ландшафта», ибо строится слишком много храмов и монастырей, по всему пространству России доминируют религиозные символы (например, в гербах городов и территорий), чего не может быть в светском государстве. В европейских светских государствах злобный апологет антиклерикализма вряд ли посмел бы публично заявлять подобное, хотя там крестов и храмов пока побольше, поскольку они не рушились.

Далее, в пункте 2 статьи 14 Конституции говорится, что отделены от государства религиозные объединения. Но, во-первых, степень этого отделения не тотальна, что подтверждается фактом регистрации религиозных объединений в государственном Министерстве юстиции. И, во-вторых, Конституция разделяет сферы компетенции религиозных объединений и власти, устанавливает невмешательство их во внутренние дела друг друга. Отделение религиозных объединений от государства и равенство их перед законом ни в коей мере не отменяют: 1) возможности взаимовыгодного регулирования взаимоотношений государства и религиозных организаций; 2) участия религиозных объединений в решении общественно значимых задач; 3) права религиозных объединений давать оценку действиям властей; 3) возможности государства формулировать собственную позицию по отношению к религиозным организациям.

Итак, никаких признаков клерикализмом в России нет, ибо в современных условиях клерикализм (власть священства или Церкви) является полной утопией. К тому же большинство православного сообщества понимает, что Церковь должна быть независима от государства, ибо только тогда она может вполне исполнять собственную религиозную миссию, а также сохранять духовный и нравственный авторитет, который позволяет плодотворно влиять на жизнь общества и государства.

Россия светское, но вовсе не атеистическое государство. Чтобы осознать это различие, достаточно посмотреть, как взаимосоотносятся религия и государство в других демократических светских государствах. Даже при современном антирелигиозной волне в западных странах до тамошней «клерикализации» нам ещё очень далеко. В светском государстве Великобритания королева является главой Церкви. В Германии существует конкордат – договор о взаимодействии между государством и основными христианскими конфессиями (католической, протестантскими и православной), а граждане платят налог на их содержание. В светском государстве Италия католичество по существу является государственной религией. В Финляндии лютеранская и православная Церкви имеют статус государственных, при этом никто не сомневается в светском характере этого государства. В США глава государства приносит клятву на Библии, а в армии существует институт воинских священников – капелланов (попытки введения этого в России вызывают лютую агрессию радикал либералов). На Западе в государственных университетах столетиями существуют факультеты теологии (в «клерикальной» России только сейчас начинают их вводить), во многих странах религиозные дисциплины преподаются в государственных школах и высших учебных заведениях. У нас постановка вопроса только о преподавании культурного аспекта религии вызвала истерию в СМИ, которой поддались государственные мужи. В общем, в развитых странах, несмотря на господство массовой культуры и потребительской цивилизации, религия признаётся фундаментальной сферой жизни общества, что и конституировано в различных формах (которые невозможно представить в российской действительности).

Очевидно, что все, кто пытаются ввести преподавание религиозных дисциплин (а тем более – основ православной культуры), религиозные передачи и средства массовой информации, а также создать различные формы взаимодействия религиозных и государственных организаций, способствуют утверждению в стране конституционных норм. Наши же «академики», а также политики, запрещающие преподавание православной культуры и введение института армейских священников под видом того, что у нас светское государство, по существу занимаются антиконституционной деятельностью, пытаясь реставрировать в странережим государственного атеизма.

Таким образом, православная общественность имеет все основания констатировать, что апологеты современного антикрестового похода руководствуются религиозными фобиями (состояниями страха и агрессии по отношению к чему-либо), искажающими восприятие реальности. (Наши «академики» продемонстрировали невежество не только в религии, но и в законодательстве). Как минимум, православная общественность должна требовать, чтобы наши атеистические оппоненты не нарушали далее Конституцию и законы России.

По большому же счёту мы должны осознать, что Российская Конституция предоставляет верующим православным людям возможность значительно более широко трактовать свои права, требовать своих свобод, а также формулировать свою гражданскую позицию, своё видение общественных и государственных проблем.

 

Отношения Церкви и государства

 

Господствующие отношения государства и религии, в том числе государства и Русской Православной Церкви, не соответствуют современному положению и запросам России. Публично почтительное отношение представителей власти к РПЦ не свидетельствует о признании религии в качестве фундаментальной области общественной жизни.

Вместе с тем должное отношение государства к Церкви – это проблема национального духовного спасения. Ибо процветание России невозможно без духовного оздоровления общества, религиозная идентичность российской нации является основой её самоидентификации, из глубинной религиозной веры вырастают базовые духовные и нравственные ценности народа. Религиозное возрождение означает духовное, нравственное, культурное обновление жизни страны, восстановление исторической памяти инационального сознания народа, что позволит не «догонять» передовые индустриальные страны, а предложить России и миру собственные ответы на вызовы эпохи. После десятилетий режима государственного атеизма, атмосферы религиозно-нравственного разложения девяностых годов стране необходимы политические решения в важнейшей области жизни.

Россия с девяностых годов переживает религиозную экспансию извне: помимо активного прозелитизма западных христианских конфессий, на территории страны агрессивно действуют разнообразные псевдорелигиозные радикальные секты. При этом руководство западных стран всячески пытается легализовать эту духовную экспансию. В то время как во многих западных странах законодательно ограничена деятельность иностранных религиозных миссионеров, руководство США и Совета Европы, исходя из «двойных стандартов», обвиняют Россию в политике религиозной дискриминации по отношению к зарубежным миссионерам, не традиционным для России религиям и даже экстремистским псевдорелигиозным организациям, ведущим активную деятельность в нашей стране. По существу, под видом неограниченных религиозных свобод России навязывается режим духовной демобилизации, религиозно-культурной денационализации.

Наследие режима государственного атеизма, антинациональная политика либерал-большевистского режима девяностых годов нанесли серьёзный ущерб религиозному здоровью общества, разоружили страну и общество перед духовной агрессией извне. В средствах массовой информации господствует атмосфера дискриминации по отношению к религии, особенно РПЦ. Многие СМИ продолжают навязывать ценности, подрывающие духовное здоровье человека. Под аккомпанемент об «опасности клерикализации» в общенациональных телевизионных каналах навязывается культ катастрофизма, безнравственности и разврата, насилия и убийств.

Мы имеем дело с целенаправленным разрушением механизмов самозащиты общества и государства. Разрушение основ духовной конституции российского национально-государственного организма, в том числе разрушение религиозной идентичности народа угрожает национальной безопасности. Но ни один государственный институт не осознаёт духовной угрозы России.

Государство вправе самостоятельно определять приоритеты в религиозной сфере. Каждый народ имеет право на защиту национальной религиозной идентичности. Разрушение традиционной религиозности, органично формировавшейся веками, неизбежно нарушает религиозные права и свободы каждого гражданина страны. Российское государство вправе оказывать поддержку традиционным на его территории религиозным организациям, как это и делается во многих странах, в том числе и на Западе. Необходимо подвигать российскую власть декларировать принцип суверенитета государства в регулировании религиозной сферы.

 

В сегодняшней России идёт религиозное, духовное возрождение. Благотворные процессы должны поддержать общественные и политические силы – программами духовного обновления и борьбой с духовным разрушением общества и государства.

Запрет на официальное преподавание основ православной культуры в государственных учебных заведениях – на том основании, что религия отделена от государства, – является распространённой фобией. Многие чиновники и либеральные СМИ ведут себя так, будто действует ленинский декрет об отделении школы от Церкви. Отторжение системы образования от религиозных основ человеческой культуры и истории необоснованно ограничивает сознание людей, умаляет их право на получение разностороннего образования. На каком основании в светском (а не атеистическом) государстве в школе преподаются зачатки знания в различных сферах, кроме религиозной? Как могут ученики понимать русскую классическую литературу и живопись, содержание которых религиозно? Как студенты без начатков религиозных знаний могут понимать Гегеля, Канта, Лейбница, Платона, учения которых сплошь религиозны (не говоря уже о русской философии)? Учитывая фундаментальное значение религии в формировании мировоззрения и нравственности человека, необходимо добиться включения преподавания основ православной культуры в школе, а богословия и христианской философии – в высших учебных заведениях России. Запрет преподавать церковнославянский язык в русской школе равносилен запрету преподавать латинский язык в западноевропейских странах. Церковнославянский язык является основой русского литературного языка, является материнским языком, основой русской гуманитарной культуры.

Есть основания требовать в этой области преимуществ русского Православия. Никого не удивляет, что мы все учимся на русском языке (ибо это родной язык для всего населения страны), что во всех странах в курсе истории в школе изучается преимущественно отечественная история (ибо это наша история), что в курсе литературы большая часть отведена отечественной литературе (ибо это наша культура). Почему же русское Православие, несоизмеримое с другими религиями по количеству верующих, являющееся основой русской культуры, личной и общественной нравственности, играющее формирующую роль в русской истории, а также в созидании российской государственности, – искусственно вытеснено из государственных учебных заведений?! Напомним, что из Конституции вовсе не следует необходимости и даже возможности этого. Почему в стране тысячелетней православной культуры преподавание богословия в высшей школе фактически под запретом?! На Западе даже в атмосфере секуляризации понимают, что без богословия (как основы человеческого знания) представления человека о мире ограниченны и ущербны. Изучение богословия позволяет углубить понимание природы и роли естественнонаучных дисциплин. Поэтому не только православная культура, но и история Русской Церкви, православное предание, богословие могут преподаваться в государственных учебных заведениях – там и тогда, где и когда это будет обосновано специализацией учащегося.

 

Защита основных жизненных интересов общества побуждает добиваться законодательного предоставления статуса федеральных традиционных организаций – Русской Православной Церкви, а также российским религиозным организациям ислама и иудаизма. Правовой статус федеральных традиционных организаций должен распространяться на всю территорию России. В свою очередь законодательным собраниям субъектов Федерации должно быть предоставлено право закреплять статусрегиональной традиционной организации, которые имеют историческую преемственность и социальную базу в пределах соответствующего субъекта Федерации. Государство может делегировать традиционным религиозным организациям ряд привилегий и обязанностей в рамках их уставной деятельности. Скажем, социальное служение религиозных организаций приобрело уже такой масштаб, что государство вполне может делегировать традиционным религиозным организациям некоторые функции в области социального служения, с поддержкой их государственным бюджетом.

После многих десятилетий невиданных в мировой истории религиозных гонений государство призвано вернуть исторический долг верующим. Необходимо добиваться, чтобы государственная помощь традиционным религиозным организациям в возрождении традиционной религиозности, в ограничении деятельности иностранных миссионеров, а также в создании благоприятных условий для собственно религиозной деятельности была возведена в ранг государственной политики. Религиозная общественность имеет все основания добиваться проведения по отношению к традиционным религиозным организациямпротекционистской вероисповедной политики.

Понятно, что государство в настоящее время обременено многочисленными социальными обязательствами, тем не менее оно имеет возможность для действенной материальной поддержки традиционных религиозных организаций. Недопустимо якобы во имя помощи Церкви предоставлять некоторым её структурам тайные преференции. Есть прямой и открытый путь. Восстановление исторической справедливости требует возвращения традиционным религиозным организациям имущества (храмов, недвижимости, земли, религиозной утвари и литературы, икон), насильственно отторгнутого режимом государственного атеизма и до сих пор не вполне возвращенного властью, не осознающей подлинные национальные интересы. До сего дня нет правового акта о возвращении неправедно изъятого ленинскими декретами. Возвращенная собственность позволит создать материальную базу для многосторонней и плодотворной для всего общества деятельности традиционных религиозных организаций.

Большинство верующих даже не задумываются о том, что храмы и церковные здания, а также земли, на которых они находятся, в большинстве своём являются собственностью государстваи милостиво передаются религиозным организациям в «безвозмездное пользование» (при изменении политического режима – могут и не передаваться). Надуманной является и проблема музеев в храмах и монастырях. Все храмы и монастыри, а также все церковное имущество должны быть возвращены Церкви. Это не исключает того, что для исторических памятников федерального значения особыми правовыми актами закрепляется возможность сосуществования храма и музея. В подобном случае храмом должна владеть Церковь, а музей – находиться в тесном сотрудничестве с церковной общиной, при этом не имея права пропагандировать систему ценностей, противостоящую религиозной. (Подобные нормы действуют в европейских странах, например в соборе Святого Петра в Риме.) Напрасны спекуляции о том, что при передаче Церкви погибнут иконы, которые хранятся в музеях. Столетиями все иконы сохранялись благодаря тому, что служили своему основному предназначению – молитвенному почитанию в храмах. Это не исключает того, что в особых случаях могут создаваться специальные условия в храме для сохранения национальных святынь. Трудно представить, что владельцы иконы Тихвинской Божьей Матери во имя её сохранения передали её не в монастырь, а в музей. Примером может служить также то, как икона Владимирской Божьей Матери, не раз спасавшая Россию, находится в храме при Третьяковской галерее, что не исключает доступа к ней интересующихся древнерусским искусством. Иными словами, сегодня Успенский собор Кремля принадлежит государству, а Церкви лишь предоставляется право на богослужения в нём в особых случаях. В то время как должно быть наоборот: храм следует передать как кафедральный собор Русской Православной Церкви, одновременно в нём может осуществляться музейная деятельность.

Невиданно жестокие и кровавые десятилетия религиозных гонений создали ситуацию, не имеющую аналогов в мировой практике, из чего следует невозможность руководствоваться в решении вопроса о возвращении собственности религиозным организациям распространёнными либеральными принципами. Необходимо законодательно признать общенациональные традиционные религиозные организации –репрессированными религиозными организациями, из чего следует правовая возможность предоставления им сугубых прав и возвращения насильственно отторгнутого имущества. Необходимо официально признать уникальные исторические заслуги традиционных религий в деле созидания российской государственности, духовно-нравственного воспитания общества и человека в России, из чего следует предоставление особых прав традиционным религиозным. На возвращение имущества религиозным организациям не должно распространяться обоснованное и общепризнанное положение о том, что в России не следует проводить политику всеобщей реституции как восстановления в прежнем правовом положении частных лиц и частных корпораций. Никак не обосновано требование возвращать изъятые земли религиозным организациям на общих основаниях – выкупая их; более того, есть все основания выделять новые земли для хозяйственной деятельности религиозных объединений бесплатно.

Русская Православная Церковь, как наиболее массовая, а до революции и государственная Церковь в России, принесла наибольшие жертвы и потери от богоборческого режима. Это – единственная религиозная организация, которая не имеет зарубежных корней и руководящих центров вне страны. Поэтому РПЦ лишена возможностей получения помощи откуда-либо, кроме России, и поэтому в возвращении церковной собственности интересы РПЦ должны учитываться преимущественно.

 

Религиозный выбор русского государствообразующего народа совершён тысячу лет назад, на протяжении всей исторической судьбы России он оставался неизменным. Русская Православная Церковь стала духовной родиной для большинства народов и абсолютного большинства граждан России. Сонм новомучеников России при богоборческом режиме ХХ века, а также современное православное возрождение подтверждают этот факт. Православие – духовная основа всех сфер жизни народов России. Строительство российской цивилизации и российской государственности вдохновлялось идеалами и ценностями русского Православия, русская культура основана на русском Православии. Поэтому необходимо добиваться официального признания Русского Православия цивилизационно образующей, культурно образующей и государственно образующей религией в России.

Всё это требует разработки и принятия нового законодательства о взаимоотношениях государства и религии, поскольку действующее законодательство не позволяет решать большинство насущных задач в отношениях государства и религии. Недостатки законодательства создают благоприятные условия для разбазаривания духовных ресурсов нации.

Таким образом, у православной общественности есть все основания в защите интересов Церкви перейти от невнятных оправданий перед либерал-радикальным и атеистическим напором к активным требованиям и действиям от имени абсолютного большинства населения страны, с позиций тысячелетних отечественных традиций – русской православной цивилизации.

 

Провиденциальность церковного единства

 

Современные вызовы востребовали объединения разрозненных частей Русского Православия.Разделение Русской Православной Церкви в противостоянии богоборческому режиму было неизбежным. Разошедшиеся части Церкви провиденциально расширили фронт борьбы с невиданным богоборчеством. Были в чем-то правы те иерархи, которые вслед за патриархом Тихоном стремились всеми силами сохранить церковную организацию в России во имя религиозного окормления десятков миллионов православных людей. Только мысль о том, что все церковнослужители покинули Россию или принципиально ушли в катакомбы, показывает, какими бы духовными бедствиями это обернулось для русского народа. Сохраняя официальную организацию, руководство Московской патриархии отстаивало возможность православным верующим легально, на глубоко личном уровне противостоять государственному атеизму. В условиях ужасающих гонений в течение десятилетий тлеющая миссионерская, проповедническая и пастырская деятельность оказывалась во мраке тотального богоборчества единственно спасительным светом для десятков миллионов людей. Когда французский православный богослов Оливье Клеман в семидесятые годы посетил СССР и увидел переполненные храмы, он воскликнул: «В русских церквах молятся святые». Конечно же, сохранение церковной организации не могло не сопровождаться прельстительными компромиссами с безбожной властью. Некоторые формы компромисса были объективно неизбежны в тоталитарном режиме, но были и такие, которые являлись результатом человеческих немощей и греховности – прельщения, предательства, слабодушия, опять же неизбежных в нашем падшем мире, тем более в такие страшные времена.

Малая часть церковного народа – наиболее мужественная и духовно твердая – ушла в церковное подполье. Катакомбная Церковь видела все искушения и соблазны взаимодействия с советской властью, сохраняла чистоту церковного предания, являла пламенных мучеников за веру, но она была лишена доступа к массам церковного народа, который пастыри не могут бросить ни при каких обстоятельствах. В свою очередь, представители Русской Зарубежной Церкви со стороны имели возможность видеть и обличать ложь, кровавые насилия коммунистического режима, фиксировать пагубные формы прельстительного церковного компромисса в России. Особой миссией Русской Церкви в зарубежье было свидетельство о Православии среди других народов. И всё же прихожане РПЦ за рубежом находились в тылу брани мирового богоборчества с Русским Православием, где они имели возможность сохранять и наращивать силы, духовно очищаться, оздоровляться и создавать противоболезненные средства. Тем не менее решалось всё на фронте борьбы с богоборчеством, где неизбежно перемешаны кровь и грязь, мужество и трусость, геройство и предательство, беззаветная вера и отступничество, хитроумные маневры и откровенная глупость, наступления и отступления, победы и поражения. Таковым фронтом и была десятилетиями многострадальная Россия, диаспоры которой могли выполнять только вспомогательную роль.

Наступило время собирания камней, когда необходимо осознать: все разделения были вынужденными и временными, в общей брани у каждого была и провиденциальная, и греховная сторона. Но никто не приоритетен, ни у кого нет оснований требовать друг от друга покаяния. Покаяние – добровольная глубинная миссия, которая не может быть неукоснительным предварительным условием воссоединения. Осознание всего этого позволило преодолеть временные разделения и накопившиеся разногласия, братски и покаянно воссоединить на земле то, что на небесах никогда и не разделялось, – Русское Православие.

 

 

Религиозный вызов эпохи

 

Возрождающееся православное сознание способно сформулировать ответы на современные эпохальные вызовы. В современном сознании доминирует плоское измерение: натуралистические унифицированные жизненные ценности. В глобалистском сознании отсутствует подлинно глобальный вертикальный порыв и прорыв к высшему, духовному, небесному. Тотальный рационализм и натурализм эпохи гуманизма заканчивается всеобщим релятивизмом (постомдернизм, уравнивающий Бога и дьявола, добро и зло, истину и ложь, прекрасное и безобразное, низ и верх, мужское и женское…), беспринципностью и властью силы («Раз Бога нет, то всё позволено» – Ф.М. Достоевский). Для решения современных катастрофических проблем необходимо более углублённое и всеобъемлющее сознание. Вселенским и универсальным, то есть подлинно глобальным, может быть только религиозное мировоззрение. Ибо религиозному видению открыто и то, чем владеет натуралистическое сознание, но, помимо этого, оно способно зреть то, что напрочь скрыто для натуралистического взгляда на мир.

Религиозное сознание ориентировано на метафизические основы бытия. Христианство – вселенская религия, православие – наиболее полное и адекватное исповедание христианского благовестия. Православие содержит богословские и философские истины, дающие возможность универсального и глубинного видения мироздания. Вместе с тем современное христианское сознание не вполне способно ответить на эпохальные вызовы. Распространённый в православной среде обскурантизм не позволяет осмыслить актуальные явления, ограничиваясь навешиванием ярлыков, демонизацией современных тенденций (ИНН). Православная общественность, как и всё общество, подвержена соблазнам нынешнего времени, прежде всего рецидивам натуралистического сознания.

Среди православных людей в России распространено мнение, что Отцы и Учителя Церкви некогда дали ответы на все случаи жизни. Мы цитируем эти ответы, но не учимся у Отцов отвечать самостоятельно, в то время как безответственная пассивность по отношению к мировым проблемам не соответствует христианскому Благовестию, скорее близка буддистскому индифферентизму. Святые Отцы и Учителя Церкви разработали учение о Боге на все времена, вместе с тем они были выдающимися мыслителями своего времени, владели основными достижениями современной им культуры и адекватно понимали историческую ситуацию. Святоотеческая литература – это прежде всего уникальный духовный, богословско-философский порыв при ответе на вызовы эпохи. Святоотеческое богословие – это вечный ответ на проблемы, возникающие в историческом времени. Святоотеческие формулы и категории нетленны именно потому, что они углубили, уточнили и отточили христианские представления в противостоянии соблазнам и ересям эпохи. В этом историческое назначение христианского человечества. Святоотеческий пример духовного, интеллектуального, творческого служения должен учить и вдохновлять нас в борьбе с пагубными веяниями современности. Одной из главных проблем, подлежащих православному осмыслению, и является феномен глобализации.

Распространены апокалиптические настроения и среди русской православной общественности. В христианских представлениях главным признаком последнего времени считается апостасия – всецелое и окончательное отпадение человечества от Бога. В сегодняшнем мире (впрочем, как и в другие времена) без труда можно увидеть многие признаки апостасии: отступление от веры в Бога и богоборчество, упадок нравственности и общественных отношений, всеобщее распространение пороков и нечестия, разложение семейных начал, разрушение традиционных форм жизни, нарушение установленных законов, умножение бедствий. Поэтому среди православных людей распространено мнение о полной и окончательной апостасийности современной эпохи, которая являет собой приуготовление прихода человека греха, человека беззакония – антихриста. При этом с образом антихриста ассоциируется современная глобализация либо западная цивилизация, а удерживающим от окончательного падения человечества во власть антихриста видится православная Россия.

Наша великая и многострадальная Россия не только не является удерживающим, но и не может им быть по природе вещей. Не следует поддаваться обезоруживающей гордыне. Подлинный удерживающий в бытии – Спаситель, Богочеловек. А проекцией этого глобального удерживания в мире сем являетсябогочеловеческое творческое усилие, которое не может быть персонифицировано в истории. Творец свершил Своё, и каждому человеку протянута Божественная десница помощи. В пределах мира сего каждый призван самоопределиться – причаститься ли промыслительному действию в обретении собственного спасения. Праведное самоопределение возвышает до праведности, и праведники являются в разные эпохи и в различных местах. Их синергическое напряжение являет единство Божественного и человеческого начал, почему и удерживает мир сей от окончательной гибели.

Никому не известен срок Второго пришествия Спасителя; таинственно и время непосредственного перед ним пришествия антихриста. Поэтому утверждение, что мы живём в последние времена, не соответствует духу и букве новозаветного Благовестия. Христиане не должны поддаваться засилью натурализма в современной цивилизации. А представления об окончательной апостасийности нынешнего времени основаны на натуралистическом мировидении. Ф.М. Достоевский образно сформулировал христианское понимание смысла истории: «В мире дьявол с Богом борется, и поле битвы – сердца людей». Это означает, что во все времена и в каждую эпоху идёт борьба, результаты которой отражаются в вечности. Было и есть множество «антихристов», являющихся прообразами антихриста, но был и есть сонм праведников – Божьих людей, чьим духовным усилием держится и преображается бытие. Ни один из исторических периодов не может вместить все итоги предшествующих эпох и в этом смысле не может стать завершением истории – в положительном либо отрицательном значении. Бытие не может завершиться победой одной из сил, действующих в какую-либо эпоху. В истории обнажаются не только силы богоборчества, но и дух Богоутверждения, – иначе мирское существование давно прекратилось бы. Если когда-нибудь мировое творение прекратит бытие, то смысл и итоги его явятся в совершенно ином измерении – на Новой Земле и на Новом Небе.

Вместе с тем натуралистический уклон современного человечества усиливает апостасийные силы в истории. Им противостоит религиозное напряжение, в том числе и в России. Катастрофичность научно-технологическо-технотронно-информационно-глобалистской цивилизации тоже вопиет о необходимости возвращения к истокам – к подлинно религиозному мировоззрению.

Глобализация открыла невиданный простор силам добра и зла. По всем измерениям жизни человечество вступает в эру глобального риска. В катастрофические эпохи усиливаются апокалиптические настроения. Но актуализация ожиданий конца света, как правило, свидетельствует о близкой гибели современной формы цивилизации.

 

 

Православный ответ

На вызовы эпохи способно дать ответ только вселенское религиозное сознание. Подлинно глобальное и универсальное религиозное мировоззрение может быть основано только на вселенской христианской религии, на православном исповедании, соединяющем человека с истинным Богом. Православное Благовестие несёт полноту истины, но это не значит, что православные люди обладают ею по определению. Творческое напряжение, которое необходимо при ответах на эпохальные угрозы, требуетуглубления современного православного мировоззрения через погружение в православное предание – «Вперёд к Отцам» (Г.В. Флоровский).

Христианство как религия духа по преимуществу сосредоточивает человека на основополагающей – Божественной сфере бытия. Взгляду подлинно духовной мудрости открыта полнота бытия во всех его проявлениях и частностях. Но до такового возвышаются только отдельные христианские гении и праведники. В большинстве же своём христиане, как и все люди, не избегают мировоззренческой ограниченности, косности, отчего и в православной среде расхожими становятся основные заблуждения и мифологемы эпохи.

С эпохи Возрождения христианское сознание подстерегают две крайности – спиритуализма и натурализма. Радикальный спиритуализм в христианском сознании блокирует адекватное восприятие многих жизненных сфер, демонизирует некоторые явления. В результате те вопросы и проблемы, которые вытеснялись за ограду Церкви, рассматривались в нехристианском измерении. Радикальная реакция на христианский спиритуализм средневековья – новоевропейский натурализм сосредоточил познание на материальной сфере. Натуралистический интерес перерос в натуралистическое, технологическое и техногенное мировоззрение, исключающее всякое другое мировоззрение, – в апологию атеизма и материализма. Многие ныне господствующие натуралистические предрассудки свойственны и православным людям. Во вселенском православном мировоззрении необходимо преодолеть как ограниченность радикального спиритуализма, так и фантомы натурализма.

Христиане призваны углублять христианские представления о бытии и на основе их давать ответы на вызовы эпохи. Православие, как наиболее полное и истинное исповедание, позволяет сформироватьцелостное мировоззрение. При этом возможно учесть и частный взгляд других религий – в тех сферах, на которые христиане не обращали внимания или обращали мало в силу исторической инерции и неизбежной ограниченности, как и всякого человека, христианских мыслителей. Нехристианские религии сосредоточены на более частных сферах реальности, но наряду с заблуждениями содержат и адекватные представления об отдельных сторонах сущего. В силу этого нехристианские религии ставили некоторые вопросы, которые не возникали в христианстве, но истинный ответ на которые можно дать только с позиций христианства.

Христианское мировоззрение восприняло положительный опыт дохристианских религий и переплавило его в тигле патристического богословия. Но из-за спиритуалистической инерции православное мировоззрение не восприняло некоторые достижения иных религий в познании мирского существования. Так, конфуцианство разработало филигранную социальную этику. Индуизм и буддизм сосредоточены на владении и управлении человеческой плотью. Греческая религиозность подарила миру великую философскую и эстетическую культуру. Римская религиозность была основой имперского строительства и римского правопорядка. Иудаизм помимо откровения монотеизма явил систему мононационального социального выживания и вживания. Многие языческие магические культы культивировали извечную связь человека с природным Паном, с разнообразными духами природы, не все из которых являются адскими бесами. Мировоззренческие достижения различных религий могут быть осмыслены в свете христианского благовестия и обрести подлинность и полноту.

Никакие сферы человеческого бытия не следует игнорировать либо демонизировать. Ибо человек – сложносоставное существо, обладающее и нетленным Божественным духом, и низшей, или животной, душой (энтелехией), и материальным телом. Мы одновременно существуем в различных измерениях – духовном, энтелехийном, материальном, социальном. И мы призваны знать, чем обладаем, на что, во имя чего и против чего мы должны опираться на пути спасения. Поэтому универсальное христианское мировоззрение призвано осмыслить и положительные достижения, и негативный опыт всех религий мира. В том числе и для того, чтобы здраво и осознанно противостоять современным антихристианским реакциям, исходящим от иных форм религиозности. Необходимо также религиозно осмыслить натуралистическое, научное и магическое мировоззрения с тем, чтобы осознать историческое значение их продуктов.

Универсальное христианское мировоззрение призвано расширить сознание человека до измерений вечности, до транссознательного, с высот которого возможно подлинное осмысление феноменов подсознательного, бессознательного, предсознательного, внесознательного. Это позволит более глубоко и более адекватно понимать и материальную природу, и нематериальные явления. Вселенское христианское сознание позволит человеку выстроить адекватное отношение к бытию, к себе, к природе и миру.

Если современная цивилизация окончательно впадёт в натуралистическое прельщение и будет стремиться к коренному физическому, биологическому, социальному преобразованию через изменение человеческого генома и искусственное воспроизводство людей, это будет не возрастание в бытии, а самоубийство собственно человеческого рода. Духовное преображение позволит обновить и физическую, и биологическую, и социальную жизнь людей. Человек в измерении вечности оказывается не безответственным манипулятором природного вещества, а венцом творения Божьего, малым творцом, призванным к преображению бытия. Человек способен к подлинному созиданию, черпая творческие силы в своём божественном происхождении, достоинстве и назначении. В духовном измерении природа открывается как мастерская сотворца Божьего, материя и результат богочеловеческого сотворчества. А земной шар оказывается не случайным плевком Галактики и сгустком мертвой материи, а живым существом, со-природным человеку. Такое отношение позволит не эксплуатировать Землю, а установить с нею плодотворный контакт и сотрудничество.

Цельное религиозное сознание способно осмыслить надысторические, предысторические, постысторические реальности как сферы и формы бытия вечной человеческой души. Всемирная история творится не только вовне, но и отражена в душе и в теле человека, – как вселенский путь вечной души к Богу. Судьба народа генной памятью встроена в судьбу человека. Новый религиозный опыт позволит человечеству омудриться вечными духовными истинами, в свете вселенского богочеловеческого творческого предназначения открыть новые измерения истории, лицезреть современные перспективы, в том числе и проблемы глобализации.

Для религиозного сознания очевидно, что единство человечества не может возникнуть на основе экономики, политики, технологий. Органичное единство человеческого рода может прорасти только с возрастанием духовности – основы человеческого бытия. Подлинно глобальной может стать толькоцивилизация духа. И если это состоится, то планета будет населена не нивелированным мегаобществом, а цветущим многообразием народов, культур, цивилизаций. Человечество сохранится не торжеством жестокого социал-дарвинизма, где проигравший погибает и победителю достается все, а миром гармонии интересов.

 

Таким образом, в универсуме западного натуралистического мировоззрения невозможно адекватно осознать и предотвратить ни один из глобальных кризисов мировой цивилизации. Россия пережила катастрофы ХХ века вопреки влиятельнейшим мировым силам, толкающим её к гибели. Русский народ призван к возрождению, ибо его историческая миссия – в создании новой формы мировой цивилизации, выводящей человечество из гибельных тупиков. Не только слабость, но и сила России в том, что она находится вне эпицентра разрушительной глобализации.

Православному сознанию открыто, что Россия является вместилищем спасительных для человечества ресурсов (пространственных, природных, сырьевых, технологических и человеческих) и ценностей (социальных, нравственных, культурных, религиозных, духовных). Русские несут уникальный исторический опыт, который востребован современностью. Наша соборность и уживчивость необходимы человечеству для мирного сосуществования культур и народов, для поисков здоровых форм миропорядка. Русская мировая функция – взаимообмен и взаимообогащение цивилизаций и культур. Русское долготерпение, выносливость и жертвенность дают шанс преодолеть грядущие катастрофы. Русская духовность и творческий гений способны ответить на эпохальные вызовы. Угрозы глобализации вопиют: либо человеческая цивилизация прекратит своё существование, либо станет подлинно религиозной, вселенской, духовной. Русская православная религиозность может стать основой духовного обновления человечества. Россия – это лоно зарождающейся новой цивилизации, цивилизации духа и спасения.

В современности сосуществуют несколько глобальных проектов: Западный проект (финансовый капитализм), в основе которого свобода наживы, Красный проект (СССР – Восточная Европа), основанный на равенстве в рабстве, Исламский проект, представляющий собой манию ложной справедливости. Россия способна выдвинуть Русский проект выживания – соборное человечество.

 

 

Русский Собор о русской идентичности

 

«Слово главы ВРНС, Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла на XVIII Всемирном Русском народном соборе» в 2015 году оказалось наиболее глубоким, можно сказать, мудрым высказыванием на самую жизненно важную тему, нужно признать, – словом отважным. Ибо до сего дня никто из высших слоёв не высказывался в такой полноте и принципиальности, – не воспринимая «русский вопрос» как главнейший в нашей жизни. Во власти, в либеральной общественности и СМИ доныне относятся к нему как к вопросу больному и опасному. Не случайно речь, значимость которой невозможно преувеличить, не воспроизведена ни в ТВ, ни в печатных СМИ. Даже в православной общественности, вместо того, чтобы максимально распространять текст «Слова», организовывать актуальные обсуждения, у многих оно вызвало оторопь, и даже желание обличить «отдельные недостатки». Судя по всему, глубина программного выступления Патриарха не вполне доступна и экспертам Всемирного Русского Собора, «Декларация» которого не выдержала уровня «Слова» Первоиерарха.

Многие формулировки «Декларации» верны, ибо очевидны. Но многие – неточны, сбивчивы. В тексте не только декларируются основополагающие принципы (чем, собственно, отличается жанр деклараций), основы перемешаны с второстепенными описаниями, не выдержаны приоритеты, смешаны некоторые смыслы. Говорится не только об идентичности – представлениям русских людей о своей принадлежности к русскому народу. Вначале констатируется очевидность, которая вовсе не очевидна многим «властителям дум» современности: «Каждая нация — сложное динамичное явление». «Чем крупнее народ, чем более деятельную роль в истории он играет, тем шире его генетическое и социальное разнообразие». – Безусловно, нужно было бы указать на «культурное разнообразие». В социальном же измерении разнообразия между народами гораздо меньше: везде существуют слои господствующих и подчинённых, богатых и бедных, культурных и безкультурных, представители интеллектуального и физического труда…

«Самым очевидным критерием национальности является самосознание. Наиболее точно соответствует русскому народу совокупность тех людей, кто называет себя русскими во время переписи населения».

Конечно же, самосознание является важнейшим критерием, хотя для очень многих вовсе не очевидным, ибо большинство чувствует больше, чем сознаёт. Но национальное самосознание вовсе не сводится к ответам во время переписи населения. Если национальное самосознание – это осознание человеком своей национальной принадлежности, то национальное сознание – это сознании народа в целом. С одной стороны, полнота исторической памяти и национального сознания народа формулируется (либо нет) в культурных слоях в разнообразных формах творчества. В образованных слоях историческая память и национальное сознание транслируется (либо нет) в истории народа. В господствующих слоях историческая память и национальное сознание реализуется (либо нет) в хозяйственной и политической сферах. Ответы на переписи вполне и очень часто могут быть не адекватными, – либо из-за недостатка индивидуального самосознания (многие голосуют «сердцем»), либо от преизбытка внешнего давления – пропаганды или насилия. От того, что многие люди в Крыму при украинской аннексии на переписи называли себя не русскими, они не перестали быть русскими, что и подтвердили тут же по возвращении Крыма в Россию. От того, что некоторые русские от недостатка ума или от преизбытка чванства на переписи указывают не свою национальность, они не перестают быть русскими. Таким образом, критерий «переписи» в данном случае излишен.

«Очевидно, что общее российское гражданство, объединяющее на протяжении долгих веков представителей самых разных народов, не упразднило многонациональный состав нашего государства. Граждане России могут быть русскими, карелами, татарами, аварцами или бурятами, в то время как русские могут быть гражданами России, США, Австралии, Румынии или Казахстана. Национальные и гражданские общности существуют в разных феноменологических плоскостях».

Для «Декларации русской идентичности» не приоритетны рассуждения об общем российском гражданстве и многонациональном составе нашего государства, излишне и указание о разных феноменологических плоскостях.

«Русский народ исконно имел сложный генетический состав, включая в себя потомков славянских, финно-угорских, скандинавских, балтских, иранских и тюркских племён. Это генетическое богатство ни разу не стало угрозой для национального единства русского народа. Рождение от русских родителей в большинстве случаев является отправной точкой для формирования русского самосознания, что, однако, никогда не исключало возможности присоединения к русскому народу выходцев из другой национальной среды, принявших русскую идентичность, язык, культуру и религиозные традиции».

О генетическом составе и генетическом богатстве следовало бы говорить после определения понятия «русский народ», а затем переходить к описанию его состава и свойств. Ибо пока не описан национальный стержень, не понятно, вокруг кого, во имя чего и как объединялись генетические потомки и нарасталогенетическое богатство (куда помимо потомков, входит множество народностей и племён, вошедших в Россию за тысячу лет истории). Поскольку в русский народ входит генетических потомков больше, чем перечислено, то стоило бы (во избежание упрёков) ограничится формулировкой «славянских и многих других племён», либо уж перечислять весь обширнейший список. Дальнейшие очевидности в этом абзаце тоже заслуживают внимания ближе к концу «Декларации».

«Уникальность этногенеза русского народа заключается в том, что на протяжении веков подобное принятие русской идентичности урожденными представителями других национальностей было не результатом принудительной ассимиляции тех или иных этнических групп («русификации»), а следствием свободного личного выбора конкретных людей, связывавших с Россией свою жизнь и судьбу. Именно так в состав русского народа часто входили татары, литовцы, евреи, поляки, немцы, французы, представители других национальностей. Примеров подобного рода — великое множество в русской истории».

Действительно, в России не было принудительной ассимиляции, что стоит повторять, ибо эта историческая очевидность вовсе не очевидна для господствующего общественного мнения. Опять же, это стоило описывать после того как определено то, куда входили многочисленные представители многих народов. Вместе с тем, авторы не удержались и от исторических натяжек. Меньше всего принятие русской идентичности было следствием свободного личного выбора конкретных людей потому, что это невозможно по природе вещей. Как только и может быть в истории – не конкретных людей, а национальных и территориальных общностей, в которых бывает небольшая доля людей, способных и имеющих возможность для свободного личного выбора. Другое дело, что формирование Российской империи было совершенно уникальным по степени свободного самоопределения среди всех мировых империй в истории. К Русскому государству присоединялись территории по трём основаниям: либо завоёвывались государственные образования, являющиеся источником смертельной опасности – Казанское и Крымское ханства, либо присоединялись территории с народами, не имеющими государственности – Сибирь и далее, либо государства присоединялись добровольно во имя выживания – Грузия. Русский народ за исторически короткий срок освоил огромные пространства северо-востока Евразиии и Северной Америки – вплоть до Русской Калифорнии, не истребив при этом, не поработив и не перекрестив насильственно ни одного народа. Элиты всех присоединённых народов входили в общенациональную элиту. Многие народы с помощью русских учёных получали национальную письменность, грамотность и образованную элиту. И только имея ввиду эти беспрецедентные в истории факты (что очевидно при сравнении русской колонизации с колониальной политикой западноевропейских народов, которые искоренили коренное население нескольких материков, поработили народы Африки и Азии) можно говорить, что принятие русской идентичности различными этническими и территориальными образованиями было несравненно более свободным.

«В русской традиции важнейшим критерием национальности считался национальный язык (само слово «язык» — древний синоним слова “национальность”). Владение русским языком обязательно для всякого русского. Вместе с тем, обратное утверждение — принадлежность к русскому народу обязательна для всякого русскоговорящего — неверно. Так как русский народ выступил государствообразующим народом России и народом-строителем Российской цивилизации, русский язык получил широкое распространение. Существует немало людей, считающих русский язык родным, но при этом ассоциирующих себя с другими национальными группами».

Прежде всего, «важнейшим критерием национальности считался национальный язык» не только в русской традиции, а в большинстве (если не во всех) национальных традиций. Приписывание себе в качестве исключительных вполне распространённых признаков – не обогащает национальное достоинство, напротив, свидетельствует о чувстве национальной ущербности. Одно из важнейших определений русского народа какгосударствообразующего запрятано вскользь в рассуждениях о не обязательной для жанра декларации конкретике, которая может иллюстрировать, а не предварять, основные положения.

«В формировании русской идентичности огромную роль сыграла православная вера. С другой стороны, события ХХ века показали, что значительное число русских стало неверующими, не утратив при этом национального самосознания. И все же утверждение о том, что каждый русский должен признавать православное христианство основой своей национальной культуры, является оправданным и справедливым. Отрицание этого факта, а тем более поиск иной религиозной основы национальной культуры, свидетельствуют об ослаблении русской идентичности, вплоть до полной ее утраты».

Ну вот, ближе к концу, не очень внятно и вперемешку не с основным встречаем основное.Идентичность является не субъектом, а свойством субъекта. Субъектом исторического действия является народ, который в своём формировании может сознавать собственную идентичность, а может и не сознавать (существуют и такие народы). Мало сказать, что «В формировании русской идентичности огромную роль сыграла православная вера». Достовернее утверждать, что русский народ родился в Крещении в Православие, в котором духовно и затем телесно единились различные восточно славянские племена. В начале своей исторической судьбы русский народ вполне осознал свою идентичность, а также свою историческую миссию (например, в «Слове о Законе и Благодати» митрополита Иллариона).

«Таким образом, принадлежность к русской нации определяется сложным комплексом связей: генетическими и брачными, языковыми и культурными, религиозными и историческими. Ни один из упомянутых критериев не может считаться решающим. Но для формирования русского национального самосознания обязательно, чтобы совокупность этих связей с русским народом (независимо от их природы) была сильнее, чем совокупность связей с любой иной этнической общностью планеты».

После того, как Патриарх Кирилл чётко определил: «русский народ, вокруг которого формируетсяроссийская нация», – в «Декларации» очередная путаница в понятиях. В «Декларации» православной патриотической общественности следовало бы начинать перечисление «комплекса связей» с более общих и именно решающих в данном случае – религиозных, и заканчивая более частными – «брачными». Не браками же строится народ. Выражение «была сильнее, чем совокупность связей с любой иной этнической общностью планеты» ещё больше запутывает понятия. Ибо русский народ – не «иная этническая общность», а великий суперэтнос, основой которого, конечно же, является этнический стрежень –этнически русские. Это – сама по себе наисложнейшая этническая общность, в которую входят множество народностей. Основными народностями русского народа являются великороссы, малороссы и белороссы. Именно поэтому «Русский язык – это совокупность тех говоров, поднаречий и наречий, на которых говорит русский народ, то есть известные племена и народности, объединённые общностью нравов, верований, преданий и самого языка» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона). Начиная с декабря 1991 года для оправдания Беловежского переворота, разрушившего СССР, и для разложения русского национального самосознания псевдонаучная обслуга ельцинского режима внедряет миф о «единстве славянских народов» – русском, украинском, белорусском. Мы, конечно, славяне вместе с болгарами и сербами, но самоидентифицируясь мы по сути должны осознавать себя русскими: русский великоросс, русский малоросс, русский белорус (как я, например). В Российской Федерации большинство населения является, строго говоря, русскими великороссами.

К русскому этническому стержню столетиями присоединяются многие представители разнообразных народов и народностей, становясь вполне русскими. Поэтому понятия «великий» и «супер-» в данном случае означают не самовозвеличивание, а исторический факт национального единения великого множества этносов. Чёткое осознание русской национальной идентичности сегодня актуально как никогда, ибо на её искажение и искоренение нацелена не только враждебная зарубежная пропаганда (лишить народ идентичности – значит его уничтожить), но и российская либеральная общественность, и либеральные прозападные СМИ.

«Ощутить это, в конечном итоге, может только сам носитель национальной идентичности, совершая свой личный выбор. При этом национальное самосознание неизбежно означает солидарность с судьбой своего народа. Каждый русский чувствует глубинную эмоциональную связь с главными событиями своей истории: Крещением Руси, Куликовской битвой и одолением Смуты, победами над Наполеоном и Гитлером. Особо отметим, что гордость за Победу 1945 года является одним из важнейших интегрирующих факторов современной русской нации».

Опять путаница, более истинны понятия – «русский народ» и «российская нация». Если кто-то из авторов не согласен с определениями Патриарха, то должен был бы формулировать это за пределами итоговой «Декларации» Собора. Этот абзац хорош в качестве конкретных выводов из основных положений, и основы должны были бы предварять выводы.

«На основе программных тезисов настоящего документа, предлагается следующее определение русской идентичности: русский — это человек, считающий себя русским; не имеющий иных этнических предпочтений; говорящий и думающий на русском языке; признающий православное христианство основой национальной духовной культуры; ощущающий солидарность с судьбой русского народа».

Удивительна формулировка: «на основе программных тезисов» (большинство из которых не программны, а скорее являются иллюстрациями к главному) звучит наиболее программное, а именно –«определение русской идентичности». К сожалению, в самом главном по смыслу абзаце вновь путаница и подмена понятий, – роковые по возможным последствиям. В девяностые годы я сформулировал краткое определение (то есть, дефиницию) русского народа: «русский тот, кто думает по-русски, говорит по-русски и считает себя русским», – которое является необходимым и достаточным. Это определение присутствует в «Декларации» в разбитом и перемешанном с другими формулировками виде. Но это не безобидная игра ума. В логике существует закон обратного отношения между содержанием и объёмом понятия: увеличение содержания понятия (совокупность существенных и отличительных признаков предмета, отражённого в понятии) уменьшает его объём (совокупность предметов, охватываемых понятием). В нашем случае это означает: чем больше слов в определении понятия «русский народ», тем меньше людей подпадают под это определение. Как уже говорилось, формулировка «не имеющий иных этнических предпочтений» – излишняя, в том числе и потому, что множество людей, считающих себя русскими могут иметь родные для себя этнические предпочтения: скажем, русский татарин, безусловно и закономерно может иметь татарское этническое предпочтение, русский башкир – башкирское… Что не исключает надэтническое (суперэтосное) русское предпочтение. Из чего не следует уничижение многоэтнического русского суперэтноса, и что не может оскорбить здоровое русское национальное чувство. Либо, исходя из этого положения, мы должны не считать русскими миллионы русских, имеющих не русское этническое происхождение. Это нам надо?

Конечно же, Русское Православие породило русский народ, воспитывало его характер, являетсяцивилизационнообразующей, культурообразующей и государствообразующей религией. Но после десятилетий пропаганды и репрессий режима государственного атеизма, в современных реалиях посткоммунистического периода вряд ли стоит исключать из русского народа множество людей, считающих себя русскими, но не понимающих религию, не признающих роли Православия в русской истории. Имеет смысл перенести это важнейшее свойство русской идентификации с этнического и суперэтосного уровня в другое измерение, – именуя российскую цивилизационную общность: «русская православная цивилизация». Ну и, конечно, немного, но найдётся какое-то количество людей, считающих себя русскими, но не «ощущающих солидарность с судьбой русского народа». У нас – православных – нет оснований заведомо исключать из русского народа наших заблудших и даже преступных братьев.

В общем, в тексте «Декларации» отражена достаточно приватная и не достаточно профессиональная позиция. В нём, к сожалению, заложены основания для негативной реакции в обществе на важнейшую инициативу. К работе над такими знаковыми документами как итоговая «Декларация» «Всемирного Русского Народного Собора» необходимо привлекать более широкое содружество православных мыслителей.

 

 

Церковный ответ на русский вопрос

 

Ныне как никогда вопиет «Русский вопрос» – и внутри России, и за её пределами. Ибо от решения этого вопроса зависит: быть или не быть России, а значит – быть или не быть на огромной территории северо-востока Евразии всем её народам и их элитам… Национальное возрождение русскогогосударствообразующего народа является необходимым и достаточным условием сохранения и обновления Российского государства и русской православной цивилизации. Поэтому жизненным интересом всех народов России, всех социальных групп – от правящих и культурных слоёв до народных масс – является возрождение русского народа государствообразователя. Ибо «Главным творцом отечественной культуры является русский народ. При всей открытости нашей культуры, при всей разумной готовности принять в наши ряды человека любого происхождения, нам следует всегда помнить, что без существования русского народа и без Православия наша отечественная культура не могла появиться на свет и не имеет перспектив в будущем… Судьба же русского народа, его благополучия, его целостность, зрелость его самосознания должны быть признаны ключевыми факторами в сохранении духовного и политического единства России. Пренебрегать этим сегодня — значит разрушать государство, закладывать под него мину замедленного действия» (Патриарх Кирилл).

Но далеко не все осознают свой жизненный интерес. В правящих и культурных слоях сильны рецидивы коммунистического «интернационализма» и русофобии либерал-большевиков девяностых годов прошлого века. Только в последние годы Верховная власть иногда робко бросает резонансные понятия: «русская армия», «русский народ государствообразователь», «русский народ – самый большой разъединённый народ»… Но в информационной сфере с девяностых годов господствует неестественный термин «россияне»: «В 1990-е годы группой учёных и политиков постулировалось искусственное противопоставление “русского” и “российского”. В то время чиновники получали неафишируемые указания не использовать в публичных выступлениях и официальных документах слово “русский”, как якобы ослабляющее единство нации»(Патриарх Кирилл).

В российской элите только патриарх Московский и Всея Руси Кирилл открыто и внятно актуализирует сверхактуальность «русского вопроса» во многих своих выступлениях, прежде всего на Всемирном Русском Соборе. Наиболее полно и концептуально русская проблематика сформулирована в «Слове главы ВРНС, Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла на XVIII Всемирном Русском народном соборе». Первоиерарх напоминает о величии русского национального характера: «Любовь к родине, чувство братства и чувство долга, готовность положить “душу свою за други своя” одинаково характерны для героев Куликова поля, Бородина и Сталинграда. Эти же свойства национального характера отличают большинство русских людей сегодня».

Патриарх пробуждает национальное сознание и историческую память («единство исторического сознания народа»): «Единство народа неразрывно связано с единым пониманием его истории: с почитанием общих героев, с сохранением общих памятников, с общим торжеством в годовщины побед и с общей печалью в годовщины трагедий… Народ, разделившийся в понимании своей истории, становится неспособным сохранить единство. Единство и традиция как сила, передающая, в том числе, ценности и культурный код нации, являются непременным условием того, чтобы общество в любой исторический период сохраняло свою целостность и единство. Такое трагическое разделение, происходящее тогда, когда люди теряют общее понимание своей истории, ведущее к расколу и провоцирующее гражданский конфликт, мы наблюдаем сегодня на Украине. Поэтому вопрос единого подхода к истории, вынесенный в название нашего Собора, надо рассматривать не как частный вопрос, не как проблему одной из научных дисциплин — как преподавать историю в школе, но как чрезвычайно важный вопрос государственного и национального бытия… В любые времена, несмотря на все реформы, революции, контрреволюции, Россия сохраняла свою цивилизационную основу. Менялись модели государственного устройства, титулатура правителей, привычки правящих классов, но русское общество, русские люди сохраняли свою национальную идентичность».

Руководствуясь своей верой и своими традициями, благодаря национальному характеру, сверхвыживаемости, уживчивости, стремлению к социальной и национальной справедливости, умению обстраивать совместную со всеми народами жизнь – русский народ выходил победителем из всех исторических катастроф. При этом оказывался более сильным. «Именно благодаря этим свойствам, как писал социолог Питирим Сорокин, «русская нация смогла защитить себя, свою независимость, свободу и другие великие ценности»» (Патриарх Кирилл).

Обо всём этом Патриарх напоминает во имя современного обустройства нашей Родины: «Мы должны взять из различных исторических периодов всё по-настоящему значимое и ценное. Нам нужен великий синтез высоких духовных идеалов древней Руси, государственных и культурных достижений Российской империи, социальных императивов солидарности и коллективных усилий для достижения общих целей, определявших жизнь нашего общества большую часть века ХХ-го, справедливое стремление к осуществлению прав и свобод граждан в постсоветской России. Синтез, который лежит за пределами привычной дихотомии “правые-левые”. Синтез, который можно описать формулой “вера – справедливость – солидарность – достоинство – державность”».

Русский народ строил государство как систему самосохранения и жизнеобеспечения совместно со всеми народами России. Умение обустраивать многонациональную жизнь, признавая национальное достоинство каждого народа, – проявления характера русского народа и православной соборности.  «Наш великий мыслитель Николай Яковлевич Данилевский, основатель цивилизационного подхода к изучению истории, писал: “Народности, национальности суть органы человечества, посредством которых заключающаяся в нём идея достигает в пространстве и во времени возможного разнообразия, возможной многосторонности существования”. Необходимо еще раз ясно и четко обозначить принципиальный момент: для того, чтобы граждане России жили в мире и согласии друг с другом, они вовсе не должны отказываться от своей национальной памяти» (Патриарх Кирилл).

Таким образом, проявление национального характера государствобразующего народа во всей истории России свидетельствует о том, что русское духовное возрождение и физическое усиление никогда не являлись угрозой для других народов России, напротив, были гарантом их существования и развития. «Подлинное русское национальное самосознание, основанное на нашей культурной и религиозной традиции, не угрожает целостности России и межнациональному миру в ней, а наоборот — выступает главным гарантом единства страны и дружбы между ее народами» (Патриарх Кирилл).

Патриарх указывает на безжизненность на Западе, а тем более в России «мультикультурализма и теории «плавильного котла»». И далее формулирует основные принципы национального обустройства в России: «Напротив, необходимо утверждать право народов и религиозных общин на свою идентичность. Таким правом, безусловно, обладает и русский народ, вокруг которого формируется российская нация,российская цивилизационная общность. При этом все народы страны должны иметь возможность раскрывать свою самобытность и мирно договариваться о правилах совместной жизни в рамках общей многонациональной русской цивилизации».

По всему поэтому Православие и русскость – были и должны стать основой многонародной жизни на огромной российской территории, ибо «На осознании этого факта должна строиться культурная политика государства, стремящегося к сохранению своего единства… Платформой для упомянутого синтеза должно стать единство культуры, непрерывно и преемственно развивавшейся на протяжении всей тысячелетней русской истории. Впитанные русской культурой христианские идеалы светили на всех крутых поворотах нашего исторического пути, как путеводная звезда перед волхвами. Они не дают сбиться с дороги и сегодня. Поэтому важнейшим залогом сохранения единства нашей страны и нашего народа необходимо признать сохранение базовых и объединяющих нас ценностей классической русской культуры и укрепление ее духовного первоисточника – православной веры» (Патриарх Кирилл).

В своей программной речи на Русском Соборе Патриарх сформулировал основные факторы «русского вопроса» в современной жизни. Он обличает попытки духовных маргиналов навязать представления о неоднородности русского народа и отсутствии его единства, о неизвестных ранее нациях: «поморской», «казачьей» или «сибирской». Призывает к поддержке «традиционных религий России и существующих в стране национальных меньшинств». Разоблачает русофобию девяностых годов прошлого века. Предостерегает об опасности «псевдорусских языческих верований». В молодежной политике призывает:«Не стоит исключать из неё русского и православного фактора», гордится «быть русским». Первоиерарх призывает власть, общественность, СМИ осознать, что «русский народ является не то, что полноправным, но важнейшим субъектом национальных отношений в России, и его национальные интересы должны не игнорироваться, а с максимальным вниманием учитываться для достижения гармонии с интересами других национальных общин».

Надо сказать, что это «Слово» Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла оказалось наиболее глубоким, можно сказать, мудрым высказыванием на самую жизненно важную тему, нужно признать, – словом отважным. Ибо до сего дня никто из высших слоёв не высказывался в такой полноте и принципиальности, – не воспринимая «русский вопрос» как главнейший в нашей жизни. Во власти, в либеральной общественности и СМИ доныне относятся к нему как к вопросу больному и опасному. Не случайно речь, значимость которой невозможно преувеличить, не воспроизведена ни в ТВ, ни в печатных СМИ. Даже в православной общественности, вместо того, чтобы максимально распространять текст «Слова», организовывать актуальные обсуждения, у многих оно вызвало оторопь, и даже желание обличить «отдельные недостатки».

 

 

 

Соборность в русской душе и в русской жизни

 

Идея соборности укоренена в переживании Собора Святой Троицы, взаимной любви Божественных Ипостасей, в русской софиологии, в соборности Православной Церкви.

Русская идея пронизана троическим умозрением. Духовный центр Руси – Свято-Троицкая лавра, основанная преподобным Сергием Радонежским. Иконописным выражением русской идеи является икона преподобного Андрея Рублева – Святая Троица. Троические принципы заложены Творцом в основания бытия и, по образу Божию, в основания человеческого бытия. Из лицезрения таинства единой и неслиянной Божественной Троицы проистекают основополагающие категории русской идеи. Во все времена многие храмы на Руси посвящались Святой Троице. Троическое умозрение лежит в основе русского сознания. «Русский народ нуждался в сильнейшей идейной поддержке для перенесения всех своих невзгод; более того, требовалось в основу государственного становления Руси положить краеугольный камень – идею, которая не только освещала бы путь людей для их объединения в деле создания национального государства, но давала бы силу преодолевать трудности, через которые этот путь пролегал. Такой благодатной, всё освещающей и всё воедино соединяющей идеей явилось таинство любви во Святой Троице, призывающей к подобному объединению всех людей: “Да вси едино будут” (Ин 17:21). Преподобный Сергий был действенным носителем этой идеи»[18].

Если из лицезрения Божественной Троицы и взаимоотношений Ипостасей Божиих исходит небесная безмерность любви, то в переживании образа, учения и деяний Спасителя обретаются земные силы небесной любви: Господь есть любовь. Беспредельные любовь, милосердие, сострадание Христовы наполняют божественными проявлениями сердце русского человека. Спасительное Благовестие Иисуса Христа обращено к каждому человеку: идущий за Мной пусть возьмёт свой крест. В отношении к Богочеловеку в русском благочестии страх Божий как безмерное благоговение перед Господом сочетается с глубокой любовью, доверием к милосердию Спасителя. Русский человек трагически переживает страсти Господни, сознавая безмерную трагедию богочеловеческого крестонесения, но уповает на спасение, ибо Христос смертию смерть попрал. Поэтому на местах трагедий на русской земле возводились храмы Спаса на крови. Но и храм-памятник великой победе в Отечественной войне 1812–1814 годов тоже посвящён Христу Спасителю. Всё лучшее в православном благочестии проистекает из уподобления Спасителю,всё удаляющееся отхристоцентричного стержня бытия – уводит на периферию Православия и выводит за его пределы.

Рублёвская «Троица» выразила идеал и реальное возрастание чувства соборности в русском народе – духовного национального единения после веков раздора и расчленения. «Для русских людей конца XIV – начала XV вв. идея триединого божества была важна не только сама по себе, но и как символвсеобъемлющего единства и единения: небесного и земного, духовного и материального, Бога и человека, наконец и прежде всего – людей между собой; как символ уничтожения всяческой вражды и раздора, как воплощение идеала бесконечной, всепрощающей и всепобеждающей любви. Не случайно икона была написана в память Сергия Радонежского – неутомимого борца с “ненавистной раздельностью мира” (Епифаний), одного из главных вдохновителей и инициаторов объединения русских земель вокруг Москвы в единое государство, живого воплощения глубочайшей духовности и нравственной чистоты… С удивительной ясностью воплощён в иконе идеал человека Древней Руси – мудрого, добродетельного, нравственно совершенного, готового к самопожертвованию ради ближнего своего, духовно и физически прекрасного; выражена мечта русского человека о всеобъемлющей любви» (В.В. Бычков).

«Троица» написана в память о преподобном Сергии и выразила молитвенный умысел обоих святых – преподобного Сергия Радонежского и преподобного Андрея Рублева. «А молитвенным умыслом их было то, что именуется в нашей литургической молитве “соединением всех” под знаком “Нераздельной Троицы”… Как стала некогда икона – победой над “ненавистной враждой мира сего”, утешением для тех, чьё сердце вправду горит жаждой “соединения всех”, указанием пути к той цели, которая названа в т.н. Первосвященнической молитве Самого Иисуса Христа: “Да будут все едино” (Ин 17:21)» (С.С. Аверинцев).

Божественная любовь, явленная в полноте во взаимной любви Божественных Ипостасей Святой Троицы, – это вечное истечение любви для мира сего. Христианство – религия любви, Православие – установка на преображение мира любовью. Русская идея – утверждение соборной любви в жизни. Идеал Православия – любовь на земле по образу небесной любви Ипостасей Святой Троицы: «Дабы воззрением на Святую Троицу побеждался страх розни мира сего» (преп. Сергий Радонежский). «Русское Православие воспринимает Бога любовью, воссылает Ему молитву любви и обращается с любовью к миру и людям» (И.А. Ильин). Любовь является силой единения соборно-персоналистических начал и играет огромную созидательную роль в истории.

Андрей Рублев выразил национальное миросозерцание, народный идеал своего времени. «Вражде и ненависти, царящим в дольнем, противопоставилась взаимная любовь, струящаяся в вечной безмолвной беседе, в вечном единстве сфер горних. Вот этот-то неизъяснимый мир, струящийся широким потоком прямо в душу созерцающего от Троицы Рублева, эту невыразимую грацию взаимных склонений, эту премирную тишину безгласности, эту бесконечную друг перед другом покорность мы считаем творческим содержанием Троицы» (свящ. Павел Флоренский).

«“Бесконечная друг перед другом покорность”, “сердце всех милующее”, готовность душу свою положить за други своя – вот что лежит под словом “любовь”, которое обязательно возникает в нашем сознании, как только мы начинаем пытаться выразить наши чувства от этой великой иконы XV века. Все эти слова словно кружатся вокруг какого-то центра, что-то хотят выразить, что-то такое близкое нам и высокое. И, наконец, такое слово приходит: самопожертвование. Любовь – самопожертвование, причём с ударением не на “жертвенность”, а на этом “само” – на добровольности этой жертвы. Не героическая жертва собою в борьбе и напряжении всех сил, всех страстей, в безоглядном стремлении к результату, а простое, смиренное, как бы логически вытекающее из общего мироощущения, которое можно назвать “просветлённым страданием”. Любое самопожертвование – это потрясающее величие духа, но в данном случае перед нами величие духа не античного образца: “Чашу, юже даде Мне Отец, не имам ли пити ея?” (Ин 18:11). Страдание осмысленное, не как наказание за какие-то провинности, не как рок или фатум, слепо сваливающийся на человека, страдание, необходимое для устроения и просветления мира, добровольно принимаемое на себя по жалостливости, по состраданию всей твари, всему миру (а раз всему – стало быть, и врагам, и разрушителям, и тем, кто хотел бы сделать мою жертву напрасной). Только такое страдание действительно просветляет и возносит душу и вводит её в божественный, горний, вечный мир, в мир “этого Триипостасного Божества, вечного в Своём покое и одновременно находящегося в безмолвном строении жизни внутри Себя заключённой” (арх. Сергий /Голубцов/). Вот что начинает проступать на рублёвской Троице» (К. Касьянова).

 

Русская идея во многом софийна и софиологична. Представление о Софии Премудрости Божией русское Православие получило от первосвятителя Кирилла, которому, по свидетельству агиографа, она являлась во сне: «Видех едину краснейшу всех лицем светящуся и украшену вельми монисты златыми и бисером и въсею красотою, ей же бе имя Софиа, сиречь мудрость», образ которой он благоговейно пронёс через всю жизнь. Подлинная мудрость – прекрасна, глубинное единство мудрости и красоты было изначально воспринято русским православным сознанием. «Если красота достаточно устойчиво выступала в Древней Руси символом святости, благочестия и в целом всего комплекса духовных ценностей, то безобразноечасто служило ярким выражением антисвятости, отступления от веры и т. п. …Безобразное выступает знаком антиценностей… В понимании прекрасного древнерусское эстетическое сознание выдвигало на первый план красоту духовную. Чувственно воспринимаемая красота ценилась прежде всего как знак и символ этой красоты, но также и сама по себе как результат божественной творческой деятельности»(В.В. Бычков). Павел Флоренский определял образ Софии как «первую сущность младенческой Руси, имевшей воспринять от царственных щедрот византийской культуры». Первые храмы на Руси посвящались Софии Премудрости Божией. В иконописи развилась оригинальная софиологическая тема, религиозную мысль волновал софиологический вопрос. Софийность искусства «состояла в удивительной способности русских средневековых мастеров выражать с помощью художественных средств главные духовные ценности, сущностные идеальные основания бытия, божественную премудрость в их общечеловеческой значимости; в глубинном ощущении и осознании… в качестве основы всякого творчества, единства мудрости, красоты и искусства» (В.В. Бычков).

Идея богоносности русского народа укоренена в софийном призвании. София – рождающее лоно Творца мира. София – мироустроительница, собирательница, охранительница творения Божьего, заступница чад Божиих. Из Божьего хранилища – Софии человек получает образ и материал творения, силу и импульс к сотворчеству Богу. От человека как сотворца Божьего, София принимает созданные им образы Нового Бытия. София – Душа Мира, создательница коллективных душ наций и человечества, начало соборности и Церкви Христовой. Это осмысление Премудрости Божией и роли её в творении развивалось в русской идее.

В русском благочестии София Премудрость нередко воспринималась через образ Богородицы. Ибо в Деве Марии явлена полнота Софии-Девы – Вечной Жены Вечного Жениха, Логоса. А Мария-Богородица воплощает полноту Софии как тварного бытия, рождающего в мир Бога. Софийная любовь – это радостное принятие Премудрости как замысла Творца о творении и вместе с тем любовь к миру как творению Божию. Русское православное чувство было открыто всеобъемлющему образу Софии – Премудрости Божьей. Это сказывалось в русской религиозности, в отношении к жизни, в наборе и отборе черт хаpактеpа народа. Из созерцания Софии рождалась идея соборности.

Собор – это Церковь Христова, объединяющая всех верующих во Христа. Собор – это храм Божий, единящий христиан в предстоянии каждого перед Богом, в общей молитве Богу. По образу Собора Святой Троицы, в которой каждая Божественная Ипостась представляет собой индивидуально неповторимую и вместе с тем всецелую божественную сущность во взаимной ипостасной любви и единстве в Троице, соборность – единство многообразия – представляет собой свободное сообщество вечных личных душ, в нём раскрывается полнота природы каждого и единство в любви всех. Соборное «единство свободное и органическое, живое начало которого есть Божественная благодать взаимной любви» (А.С. Хомяков). Подлинная соборность достигается в единстве человечества вечных душ в любви к Богу и в Боге. Личность – это степень вочеловечения, достигшая индивидуальной свободы и неповторимости в свободной обращённости и любви ко всем личностям. Таким образом, соборность – это братство свободных личностей. В одном измерении соборность противостоит тотальному индивидуализму, в другом – тотальному коллективизму, являя гармонию меры того и другого. «Соборность противоположна и католической авторитарности, и протестантскому индивидуализму, она означает коммюнотарность, не знающую внешнего над собой авторитета, но не знающую и индивидуалистического уединения и замкнутости» (Н.А. Бердяев).

Русская православная церковность – соборна, и воспитывает соборное ощущение жизни. «Известно, что литургический вариант Священного Писания изначально доминирует в русской традиции над его книжным текстом. Освоение Нового и Ветхого Завета для русского православного человека совершалось не столько посредством индивидуального чтения духовных произведений (хотя этот фактор переоценить невозможно), сколько как раз личным участием в православном соборном богослужении, которое сформировало особую поведенческую структуру, особый православный менталитет. Наличествуя в качестве архетипа, этот менталитет и отразился в литературных текстах художественных произведений даже тех русских авторов, которые биографически могли и не принимать (на уровне рационального осмысления, обращаясь к письменным книжным источникам) те или иные стороны христианского вероисповедания» (И.А. Есаулов).

 

Народ – не хаотическое множество людей, как утверждают одни, но и не соборная личность, как полагают другие. Личностью, или персоной, является только человек. Народ представляет собой соборный организм, имеющий соборную душу. Как и индивидуальная душа человека, соборная душа народа создаётся Творцом и с первого мгновения в творческом диалоге с Богом самоопределяется к бытию, формируя свою земную миссию. Творец разделяет племена и в масштабах миссии всемирного преображения наделяет каждый народ определённым предназначением, которое воспринимается душой народа свободно. Сочетание Божественного призыва и человеческого отклика и наделяет народ сущностью, выражающейся в его характере. Вечная душа народа, или его национальный дух, отражается в единстве миросозерцания различных людей, в их общих представлениях о добре и зле, в родственных переживаниях истории, в национальном идеале.

Познать характер человека и народа возможно только с любовью, ибо любовь пролагает дорогу разуму к истине: «Мы познаём в той мере, в какой любим» (бл. Августин). «Только любовь положительна: созерцая и размышляя, любовь, вероятно, является величайшей познавательной силой человеческой души. Именно она даёт человеку право на критику, только тогда эта критика становится оправданной, творческой и созидательной. Критика без любви и без понимания есть критиканство и зависть» (И.А. Ильин). О познании-любви к русским людям говорил в тридцатые годы ХХ века и немецкий философ Вальтер Шубарт:«Кто их не любит – тот никогда и не поймёт». Когда мы непредвзято, с любовью увидим факты истории и сделаем из них выводы, нам понадобятся анализ, обобщение, сравнение, выводы, логика и диалектика. Образованность не будет слепить, не сможет принудить не видеть очевидное и приписывать несуществующее. Мы выйдем ко всечеловеческому достоянию, не унизив и не растворив себя, проявляя данный нам Творцом национальный характер и развивая свою национальную самобытность. Этим мы не уничижим себя, но обогатим, ибо наше сознание расширяет причастность к судьбе и миссии своего народа. В позиции христианского универсализма и православной соборности нам не захочется изливать елей и патоку, говоря о достоинствах своего народа, как немыслимо будет уничижать достоинство других народов. Мы входим в европейскую культуру со своим индивидуальным обликом. Об этом говорил Ф.М. Достоевский: «Русский… получил уже способность становиться наиболее русским именно лишь тогда, когда он наиболее европеец».

Каков в действительности загадочный русский народ? Понять человека и народ можно, любя и признавая его суверенное достоинство. Ибо любовь позволяет почувствовать другого изнутри, духовно соединившись с ним. Мы должны отрешиться от эгоистических притязаний, которые возникают при сложных отношениях, и возвыситься до объективности любви и солидарности. И тогда не будем приписывать то, что навязывают наши претензии и амбиции, не будем проецировать свои слабости и пороки, но взглядом любви и участия сможем увидеть неповторимый лик – свою соборную душу. Соборное мирочувствие выстраивало русский характер и обустраивало русскую жизнь.

Соборное сознание русского человека «имеет некий внеличностный и – в достаточно широких временных рамках – вневременной характер. Это сознание собора родственных по духу людей, достигших в процессе совместной литургической жизни внутреннего единства как друг с другом, так и с более высокими духовными уровнями, в идеале – с Богом. Соборное сознание в православном понимании – это результат коллективного “духовного делания” собора единомышленников (в идеале – всей Православной Церкви), получающего благодатную помощь свыше… Наиболее полное своё бытие соборное сознание обретает в процессе церковного богослужения, литургического действа, которое совершается в храме в особой предельно эстетизированной среде… попадая в которую человек должен был получить реальную возможность приобщения к миру высшей духовности. Эта среда понималась как место соприкосновения, взаимного перехода мира видимого и невидимого, как реальное “окно” в Небесное Царство. Широко раскрывалось это “окно” лишь в процессе богослужения, так что духовно-художественная среда, созданная с помощью комплекса искусств, реально и полно функционировала только во время культового действа… Духовно-мистической кульминацией Литургии является Таинство Евхаристии – реального приобщения(путём принятия в себя) плоти и крови Христовой. В этом – цель и вершина литургического пути единения человека с Богом. Главное содержание богослужения составляет молитва. Средневековый человек приходил в храм, чтобы принять участие в соборной молитве, ощутить своё родство и единство с другими людьми (со всем родом человеческим, как бы незримо присутствующим в храме во главе с родоначальником Адамом) и с Богом, к Которому он обращается в молитве с прошением и славословием»(В.В. Бычков).

Умение принять страдание из сострадания – воспиталось соборностью, присущей Православию – наиболее соборном вероисповедании в единственно соборной религии – христианстве. Принципы организации Русской Православной Церкви соборны больше, чем в церкви Византийской. Православная соборность была духовной основой русского национального единства, которое ощущалось прежде всего как религиозное – единство в Истине. Достоевский отмечал эту «неустанную жажду в народе русском, всегда в нём присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христа». Соборный характер проявлялся во всечеловечности и универсализме русской идеи, в том, что Бердяев ошибочно называл тоталитарностью русского хаpактеpа.

Православная соборность укрепляла в русском человеке чувство национального и общественного единства, противостояла вражде и розни. Соборность отражается в русской уживчивости, в здравом инстинкте общежития, без которого невозможна нормальная жизнь множества национальностей в крупнейшей империи: «Ужиться народ русский со всяким может, ибо много видел видов, многое заметил и запомнил в долгую, тяжелую жизнь свою двух последних веков… Способность примирительного взгляда на чужое есть высочайший и благороднейший дар природы, который даётся очень немногим национальностям» (Ф.М. Достоевский). Русский народ создал огромное многонациональное государство и освоил невиданные просторы, не уничтожив и не поработив ни одного народа. «Германская идея есть идея господства, преобладания, могущества; русская же идея есть идея коммюнотарности и братства людей и народов» (Н.А. Бердяев). В историческом строительстве русский народ руководствовался идеей национального единства и стремлением к содружеству и сотрудничеству различных наций, что есть проекция соборной всечеловечности. «Русская национальная идея всегда перерастала племенные рамки и становилась сверхнациональной идеей, как русская государственность всегда была сверхнациональной государственностью» (И.Л. Солоневич). Русские идеалы помогали русскому характеру мирно обустраивать огромную разноплеменную землю. «Русская религиозность носит соборный характер. Христиане Запада не знают такой коммюнотарности, которая свойственна русским» (Н.А. Бердяев). Русским людям присуще стремление к соборному сосуществованию, к примирению, а также доверие к жизни, к миру, к людям наряду с малой любовью к законам.

Национальный идеал формирует своеобычное отношение русского народа к другим народам и к человечеству: «Мы предугадываем, что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях… Русский идеал – всецелость, всепримиримость, всечеловечность… общечеловеческий дух и есть отличительная, личная способность нашей нации… Что такое сила духа русской народности как не стремление её в конечных целях своих ко всемирности и всечеловечности?» (Ф.М. Достоевский). Всечеловечностьсказывалась в том, что русский народ не чужд инородному, открыт влияниям. «Переимчивость его известна… Никогда не встретите вы в нашем народе невежественного презрения к чужому» (А.С. Пушкин). В то же время русский ощущает своё как общечеловеческое, он призван нести своё другим народам, но не насилием, а служением и примером. Открытость и обращённость к иному и к другим совместно со стремлением сохранить собственную самобытность – соборная черта всечеловечности. «В русском характере замечается резкое отличие от европейского, резкая особенность, в нём по преимуществу выступает способностьвысокосинтетическая, способность всепримиримости, всечеловечности. В русском человеке нет европейской угловатости, непроницаемости, неподатливости. Он со всеми уживается и во всё вживается. Он сочувствует всему человеческому, не различая национальности, крови и почвы. Он находит и немедленно допускает разумность во всём, в чём хоть сколько-нибудь есть общечеловеческого интереса. У него инстинкт общечеловечности. Он инстинктом угадывает общечеловеческую черту даже в самых резких исключительностях других народов; тотчас же соглашает, примиряет их в своей идее, находит им место в своём умозаключении и нередко открывает точку соединения и примирения в совершенно противоположных, сопернических идеях двух различных европейских наций, – в идеях, которые сами собою, у себя дома, ещё до сих пор, к несчастью, не находят способа примириться между собою, а может быть, и никогда не примирятся» (Ф.М. Достоевский). Русский народ в лучших своих творениях и деяниях исполнял вселенскую миссию, сознавал своё призвание к разрешению общечеловеческих проблем.«Если национальная идея русская есть, в конце концов, лишь всемирное общечеловеческое единение, то, значит, вся наша выгода в том, чтобы всем, прекратив все раздоры… стать поскорее русскими и национальными» (Ф.М. Достоевский).

Универсализм русской идеи подвигает русскую душу постигать истину бытия и всего в жизни. Универсальная соборность охватывает все сферы жизни единым организующим принципом блага.Всё в этом мире призвано устроиться по Божией правде. Универсализм стимулирует пытливость, безграничность познания и деятельности, русскому характеру не свойствен партикуляризм. Широта русской души обусловлена универсализмом русской идеи не меньше, чем обширностью русских пространств.

Достоевский предвидел, что всечеловечность и универсализм сыграют большую роль в мировой истории: «Мы предугадываем, и предугадываем с благоговением, что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях; что, может быть, всё враждебное в этих идеях найдёт своё примирение и дальнейшее развитие в русской народности. Недаром же мы говорили на всех языках, понимали все цивилизации, сочувствовали интересам каждого европейского народа, понимали смысл и разумность явлений, совершенно нам чуждых… И кто знает, господа иноземцы, может быть, России именно предназначено ждать, пока вы кончите; тем временем проникнуться вашей идеей, понять ваши идеалы, цели, характер стремлений ваших; согласить ваши идеи, возвысить их до общечеловеческого значения и, наконец, свободной духом, свободной от всяких посторонних, сословных и почвенных интересов, двинуться в новую, широкую, ещё неведомую в истории деятельность, начав с того, чем вы кончите, и увлечь вас всех за собою».

Христианство воспитывает чувство высшей ценности и неповторимости каждого человека. В христианской культуре развивается персоналистическое отношение к миру, утверждающее главенство личностного начала. Развитие личностного самосознания протекало двумя путями. На Западе – на основе развитых традиций индивидуализма и унаследованного римского права. У молодого русского народа коллективистские установки преобладали над индивидуалистическими, поэтому русская душа органично восприняла православную соборность. Отсюда слабое чувство индивидуального права и невысокий уровень правосознания. Однако русская соборность содержит потенцию своеобразной персоналистичности. В начальном «роевом» (выражение Льва Толстого) жизнеощущении человек ещё не осознает себя как индивидуальность и не требует своих прав. В нём отсутствует индивидуалистическое представление о том, что индивидуум может отстаивать свои права, даже ошибаясь. Традиция православной соборности развивала в русском человеке чувства братства, любви, милосердия, которые основаны на признании абсолютной ценности другого человека. Христианское смирение, кротость не подавляют индивидуальность, но воспитывают любовное отношение к другому человеку. Братская любовь утверждает личностное достоинство любящих. Тот, кто бесконечно любит и ценит своего ближнего и взыскует его спасения, не захочет силой загнать его в рай. Новозаветная любовь, пробуждающая чувство самоценности личности («суббота для человека, а не человек для субботы» – Мк 2:27), утверждает персоналистические устои.

По-другому персоналистическое пробуждение происходит в атмосфере православной соборности. Собор – это единение людей в Боге, поэтому соборное жизнеощущение воспитывало в православном человеке чувство личной связи с Богом и личной ответственности перед Богом, когда каждая самоценная душа внемлет Богу. С другой стороны, люди в Боге наиболее открыты друг другу и ценны друг для друга. Поэтому человек наиболее человечен (то есть персоналистичен) сам по себе и в отношениях к другим не через индивидуалистическое самоутверждение, а через соборное взаимоотношение. Православное воспитание и государственное строительство в идеале были направлены на защиту человека от смертоносных стихий, грозящих его существованию, на создание условий для жизни и формирования личности. Таким образом, и в неиндивидуалистических формах русской идеи укоренена персоналистическая устремлённость.

Русский народ строил государство как систему самосохранения и жизнеобеспечения совместно со всеми народами России. Умение обустраивать многонациональную жизнь, признавая национальное достоинство каждого народа, – проявления характера русского народа и православной соборности. Разноплеменная жизнь в огромной империи была возможна благодаря тому, что русскому государствообразующему народу были свойственны соборность, уживчивость, веротерпимость. Русский народ всегда был и остаётся многонациональным, соборным, веро- и национально терпимым. Многие народы добровольно входили в Российскую империю, присоединялись территории, не имеющие собственной государственности, и только в некоторых случаях завоевывались земли, которые были источником постоянной угрозы для России. При этом русский народ не уничтожил, не поработил, не перекрестил насильственно ни один народ (что совершенно беспрецедентно на фоне колониальной политики западноевропейских народов, истребивших и поработивших коренное население нескольких материков). Русь защитила христианскую цивилизацию от татаро-монгольского нашествия. Россия никогда не совершала экспансии в Европу, со стороны которой ей веками грозила смертельная опасность. Русские войска были и в Берлине, и в Париже, но только при отражении агрессии. «Цивилизованные» французы в 1812 году взрывали русские храмы или устраивали в них конюшни, жгли Московский Кремль, в то время как русские солдаты вели себя в Париже более чем галантно. Победоносные походы русской армии в Европу не заканчивались присоединением каких-либо земель, что было совершенно не принято на Западе. В отношениях с другими народами русские проявляли беспримерные нравственные качества.

Русский национальный дух органично соборен, в больном состоянии соборность оборачиваласьтоталитарностью – общностью во зле. По мере отчуждения от православного жизнеощущения сознание образованных слоёв становилось всё более дробным, расколотым и вместе с тем тоталитарным – всецело захваченным частным принципом. Русский коллективизм – от природы, преображённый соборностью, – достоинство русского характера, одна из форм его самосохранения и условие сохранения народов вокруг себя.

Характер большого народа проявляется в универсализме мышления и оценок, в глобализмеисторических деяний, в интернационализме, выражающем русскую соборность, при этом всегда и всеми силами защищалось своё, национальное. Для русских не характерны ксенофобские настроения, о чём свидетельствуют пронизанная заимствованиями русская культура, многонациональная жизнь столиц, множество представителей инородцев в российской власти во все века. Подобное невозможно было представить в европейских странах. Интернационализм и космополитизм американской цивилизации выстроены на костях несогласных. Русская цивилизация строилась соборно, совместно со всеми народами Евразийского континента.

Неокрепшая израненная народная душа была зависима от сурового традиционного уклада, его обязывающих форм, его гармонии и ритма, организующих душу. Ибо «традиционная нравственность – это гранитные берега, которые не дают разлиться бурной реке бессознательного. Это устои, а устои для того и существуют, чтобы придавать устойчивость, стабильность человеку и обществу» (И.Я. Медведева). Русский человек в органичном для него укладе дисциплинирован, трудолюбив, проявляет чудеса творчества и смекалки, ибо русская жизнь ориентировала русского человека по высшим мерам. При разрушении традиционного образа жизни народ разнуздывался, ибо не оказывалось удерживающего серединного царства, не вжились скрепы серединной культуры: чувство ответственности, права, независимости. Когда сообща и все вместе на благое дело – то и каждый хорош. Как только русский человек оказывался в развалившемся обществе или в чуждой обстановке – он терялся, шалел и утрачивал собственный облик. Нетвердость личностного стержня проявлялась всякий раз при разрушении соборных начал жизни.

Суровая соборная русская культура больше воспитывала сознание долга, нежели прав, поэтому на Руси было слабо развито правосознание. В итоге разрушение традиционной системы авторитетов и ценностей при недостатке внутренней дисциплины правосознания приводило к тому, что воля вольная оборачивалась своеволием, разнузданием – освобождением от всяческих обязательств, ввергала страну в анархию и хаос.

Генетически русский человек склонен к индивидуализму и замкнутости. Воспитание православной соборностью привило народу ценностную мотивацию долга, в отличие от западной рациональной мотивации пользы. В нашем обществе поведение людей оценивается не по результатам, а по соответствию принятым нормам, действия – не пользой, а правильностью. Это связано с сильным соборным самоощущением – своего единства с социальным и национальным целым и своего органичного места в нём.Соборные мотивы действий ради земли, мира или во имя общего дела всегда были доминирующими. Среди русских людей нередок тип, который стремится к самоотречению и героической жертвенности, не приносящей индивидуальной выгоды. Он интуитивно убеждён, что действия по справедливости соответствуют какой-то высшей выгоде. Служение высшему долгу и способность самопожертвования в конечном итоге приносят обществу большую пользу, что может отозваться возвышенной выгодой и для самого действующего. Если не дастся здесь, то непременно воздастся свыше. Метафизическая уверенность и духовное самоудовлетворение воспитаны Православием. Русское общественное мнение высоко оценивает подвижников, ибо они пробуждают наши культурные религиозные архетипы.

Народ соборной природы веками воспринимал и ассимилировал многие культуры, переваривал чужеродные архетипы, насаждаемые элитой, правящим слоем, глухо им сопротивляясь, приспосабливаясь, но сохраняя собственную духовную конституцию[19]. И ныне соборное чувство подсказывает русскому человеку, что благоденствие и невзгоды можно пережить только всем миром. В соборном жизнеощущении чувство большой родины неотделимо от чувства родины малой – своего села, соседей.

Основными свойствами существования народа как соборного национального организма являются историческая память, национальное самосознание и национальная воля. Историческая память – этозаветы старины, предания отцов, чувство единородства, приобщение к исторической миссии рода, народа, Родины. Просвещённого культурного человека отличает от дикаря «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам» (А.С. Пушкин), – понять, кто мы есть, можно только помня, кем мы были. Человек, потерявший память, является недееспособным, ибо не понимает, кем он является. И народ без исторической памяти недееспособен. Историческая память связывает времена и судьбу народа, беспамятство их разрывает. В пору безвременья обеспамятовавший и потерявшийся народ впадает в череду катастроф, заканчивающихся смертью либо обретением памяти, возрождением, возвращением в историческое время, на путь самоопределения.

Национальное самосознание – способность народа осмыслять себя, свою историческую миссию и судьбу – выражается в религиозном, культурном, хозяйственном, государственном сознании народа. Каково было национальное самосознание русского народа до катастрофы 1917 года? Русский народ религиозно сознавал себя в Православии – религии спасения любовью, состраданием, смирением, жертвенностью, соборным единением и солидарной ответственностью. В Православии Господь открывается сострадающим, любящим и милующим, а не грозным и карающим, Властителем и Судией. Спасение для православного человека в любви к Богу и ближним, а не в дисциплине и повиновении церковной иерархии (что характерно для католицизма), не в эсхатологическом ужасе, боязни Страшного суда (как в лютеранстве), не земном самосовершенствовании и преуспевании, как в кальвинизме, где человек воспитывается расчётливым, хладнокровно целеустремлённым. Неповторимы канонизированные первыми на Руси святые страстотерпцы Борис и Глеб, смиренно принявшие смерть, чтобы пресечь пролитие братской русской крови; уникальна традиция православного старчества, духовничества. Православие наделяло русский народ мессианским призванием: назначение народа – в служении Мессии, Христу, в защите правой веры и несении её народам. Русская культура соборна в отличие от индивидуалистической западной. Поэтому русская православная культура чужда западноевропейской материалистической массовой культуре.

При достижении высокой цели русские люди проявляют сопричастность общему делу, открытость, доверительность и взаимоподдержку, задушевность и взаимопонимание в личном общении. В соборном единении во имя высоких идеалов проявляются лучшие черты русского характера.

 

Соборные качества позволили русскому народу совершить великие исторические деяния. Соборные основания русской души позволили выжить народу при богоборческом и человеконенавистическом коммунистическом режиме. Поэтому коммунизм противоположен соборности и нацелен на подмену и уничтожение соборности. Как антихрист, похожий на Христа, является радикальным антагонистом Иисусу Христу, так и коммунизм (лат. commūnis– «общий»), паразитируя на соборных смыслах – противоположен соборности.

Принимая Крест Божественного назначения, человек сотворит Богу, сораспинается Творцу. Бремя Креста для человека – это: 1) бремя воодуховления, духовного возрастания; 2) бремя принятия плоти, воплощения – должного и целостного, индивидуального и личностного; 3) бремя личностного бытия – индивидуального и соборного; 4) великое бремя свободы. Все маниакальные идеологии зарождаются приотказе от Креста, – этоскопище целей, мотивов, стремлений, идейотказа от бремени Креста Христова, соучастия в Божественном творении. Идеологическая мания представляет собой ту или иную форму апологии сопротивления Творцу. Стремление облегчить бремя бытия, желание уменьшить творческие муки и жизненные страдания может не выглядеть богоборческим. Человек, уставший от непрерывного напряжения бытия, от духовного трезвения, позволяет себе забыться в сладостной дрёме. Но как только человек духовно расслабляется, он впадает в рабство низшим стихиям, из сотворца Богу превращается в Его противника. Идеология объединяет мотивы и цели духовной деградации и развоплощения – тотального служения ценностям мира сего, которые «моль и ржа истребляют…» (Мф. 6.19).

Идеология подменяет истинное собрание во Христе равенством в антихристе, подменяет соборное тело Христово сектой «посвящённых», стремящейся к глобальной экспансии. При этом в человеке подавляется всякая индивидуальность, нивелируется всё качественное: все должны быть равны в пороках.Субъектом крестонесения бытия – воодуховления, воплощения, индивидуации, соборного единения и свободы в сотворчестве Богу – является личность человеческая, обращённая к Личности Божественной. Идеология – это антиперсоналистический дух, вбирающий все мотивы, концепции умаления, разложения личностного начала, деперсонализации человека. Социальные формы идеомании паразитируют на стремлении человека реализовать соборный идеал социальной и национальной справедливости. Это –экспансия социального небытия.

Невозможно согласиться с мнением, высказанным в первой половине девяностых годов владыкой Иоанном, митрополитом Санкт-Петербургским: «Революционеры – разрушители, после уничтожения русской государственности ощутившие на себе всю полноту бремени державной ответственности, оказались вынужденными – пусть в изуродованной и извращённой форме – вернуться к вековым началам соборности». Изуродованная и извращённая соборность является чем-то прямо противоположным соборности, так же как изуродованный и извращённый, то есть ложный, облик Христа явит собой не кто иной, как антихрист. Большевики по природе вещей не способны ощутить на себе всю полноту бремени державной ответственности, тем более руководствоваться ею, ибо разрушали российское государство для того, чтобы заменить его антинациональной кровавой диктатурой – оплотом мировой революции.

Поскольку христианство – религия Богочеловека – есть высшее откровение личности (явление личности Божественной в личности человеческой), и откровение церковной соборности людей, – то коммунизм, нацеленный на разрушение оснований бытия и божественных основ личности, является радикальным антихристианством. Коммунизм – самая радикальная во всей мировой истории антихристианская доктрина и сила.

«Бог есть лю­бовь» (1 Ин. 4. 8), и Бог ждёт от сво­бод­но­го че­ло­ве­ка сво­бод­ной люб­ви. «Спо­соб осу­ще­ст­в­ле­ния един­ст­ва во Хри­сте, для со­зи­да­ния Те­ла Его, есть лю­бовь» (прот. Александр Шме­ман). В христианстве лю­бовь – основной бытийный импульс лич­но­сти. Со­циа­л-коммунизм куль­ти­ви­ру­ет не­на­висть ивсе­об­щуювра­ж­ду – клас­со­вую борь­бу, пра­вед­ный гнев и т.п. Социалистическое рабское общество построено на началах, противоположных христианской соборности: «Социализм основан на неуважении к человечеству (стадность)» (Ф.М. Достоевский).

Предельная цель коммунизма – раз­ру­ше­ние Церк­ви Бо­жи­ей – Бо­гом ус­та­нов­лен­но­го об­ще­ст­ва ве­рую­щих во Хри­ста, со­еди­нён­но­го сло­вом Бо­жи­им, свя­щен­но­на­ча­ли­ем и Та­ин­ст­ва­ми, под не­ви­ди­мым управ­ле­ни­ем Са­мо­го Гос­по­да и Ду­ха Бо­жия, для веч­ной жиз­ни и спа­се­ния. Ис­тин­но­му об­ще­ст­ву, соборному брат­ст­ву в люб­ви коммунизм про­ти­во­пос­тав­ля­ет то­ва­ри­ще­ст­во в не­на­вис­ти и лжи. Церковь объединяет живых и мёртвых, её граница – между пропавшими и спасёнными, а не между живущими и умершими. Связь с предками, святыми чрезвычайно сильна в Церкви. Коммунистическая идеология отрывает живущих от предков, для чего стремится опорочить святых, осквернить мощи, оклеветать прошлое. Коммунизм обрубает в че­ло­ве­ке связь с веч­но­стью, вытравливает па­мять о веч­ной жиз­ни. Хри­стос – Гла­ва Церк­ви, а Цер­ковь – Его Те­ло. Жизнь в Церк­ви есть со­зи­да­ние Те­ла Хри­сто­ва. Ис­тин­но­го Гла­ву со­циа­лизм под­ме­ня­ет ан­ти­хри­стом, аГрад Бо­жий – уто­пи­ей. Экк­ле­сия – Цер­ковь – оз­на­ча­ет «со­б­ра­ние всех вме­сте в един­ст­во» (св. Кирилл Ие­ру­са­лим­ский). «Это есть един­ст­во лю­дей во Хри­сте с Бо­гом и един­ст­во лю­дей во Хри­сте ме­ж­ду со­бой» (прот. Александр Шме­ман). «Цер­ковь есть един­ст­во не толь­ко в том смыс­ле, что она од­на и един­ст­вен­на, она есть един­ст­во,пре­ж­де все­го, по­то­му, что са­ма её сущ­ность за­клю­ча­ет­ся в вос­со­еди­не­нии раз­де­лён­но­го и раз­дроб­лен­но­го че­ло­ве­че­ско­го ро­да» (Г.В. Фло­ров­ский). «Цер­ковь есть по­до­бие бы­тия Святой Трои­цы, по­до­бие, в ко­то­ром мно­гие ста­но­вят­ся од­ним» (митр. Антоний Блюм). Коммунизм во­пло­ща­ет си­лыраз­до­ра, раз­ла­да, разъ­е­ди­не­ния, рас­па­де­ния все­го в ни­что. Он про­ти­во­по­ло­жен всем бы­тий­ным, мис­ти­че­ским си­лам, со­зи­даю­щим ис­тин­ную че­ло­ве­че­скую общ­ность – со­бор­ность, Цер­ковь. Вос­ста­ние на Цер­ковь есть вос­ста­ние на един­ст­во, свя­тость, со­бор­ность, пре­ем­ст­вен­ность и ис­тин­ную ие­рар­хич­ность жиз­ни.

Отсюда понятно, почему основной удар коммунизм направляет на духовную сердцевину бытия: наЦерковь как тело Христово и религиозную веру как соборную связь человека с божественными основами бытия. Коммунизм последовательно захватывает все реальности, обращая их на разрушениебожественного достоинства человеческой личности как персоналистического стержня бытия и солидарности людей в вере как соборного основания человечества. Шаг за шагом коммунизм стремился перековать всё, на чём запечатлена богоподобность исторического творчества человечества, направляя основной удар на область Божественного присутствия в мире: на личность как венец Божьего творения; на Церковь как соборное единство в Боге свободных духовных личностей; на религию как связь человека с Творцом. Личностью по определению может быть только индивидуальная субстанция, личностями являются Ипостаси Божественной Троицы, Которые являют Собой Собор Святой Троицы.

 

Русский народ жив, потому что в трагических испытаниях сохранились соборные основы национальной души. Современные исследования обнаруживают в крестьянстве (наиболее традиционном и наиболее подавленном слое) фундаментальные архетипы национального характера: соборность, общинность, уживчивость – умение ладить с соседями, степенность, осторожность, эмоциональность, интуитивность, неотмирность или мистический прагматизм, амбивалентность. В более-менее благополучные периоды эти качества выражались в возвышенных и творческих формах. В невыносимо трудные времена (которыми преисполнена русская судьба) свойства характера подавлялись, редуцировались, но измененные до неузнаваемости они оставались основой выживания. В условиях экстремальных, которые выжигали многие качества характера, национальная психея боролась за выживание, мобилизуя свойства своего фундамента – соборного, общинного генотипа, проявляя чудеса сопротивления жестоким невзгодам, свойства выживания вопреки всему, всем миром разделяя невзгоды, потери, удачи и победы. Как только преодолевалась угроза существованию, народ выделял из своей среды сильные творческие индивидуальности, которые становились носителями новой волны пассионарности, совершали творческие прорывы, руководили народными стихиями, были первопроходцами и первооткрывателями в различных жизненных сферах, предприимчивыми, оборотистыми осваивателями новых форм жизни. Основная масса народа по законам маятника экстремального выживания (сверхмобилизации – демобилизации) расслаблялась после смертельного сверхнапряжения до напряжения обыденной, вовсе нелегкой жизни, в формах консервативных, охранительных, надежность которых проверена многими поколениями. Ибо любое отступление в сторону сомнительной новизны грозило разрушить напряженно-зыбкий устоявшийся уклад, что неминуемо добавляло бедствий. По этим причинам русскому человеку свойственно относиться с подозрением к «выскочкам», которые отбиваются от коллектива. Но если это оказывался сильный человек, которому удавалось подвигами, служением, работой или творчеством завоевать народное доверие и любовь, он становился общепризнанным неформальным лидером. Вожди, герои и праведники неотделимы в общенациональной судьбе от тружеников земли русской.

Исследования замеряют нынешнее состояние соборных характеристик национального характера. С одной стороны, несмотря на все испытания, архетип соединения индивидуалистических и коллективистских тенденций сохраняется в своей основе. Но уродливый образ жизни при коммунизме и либерал-большевиках девяностых годов уродует их проявления: индивидуалистическая энергия вытесняется в антиколлективистские сферы деятельности, а коллективистской воли хватает только на совместное сопротивление навязываемой чуждости.

 

Таким образом, русские несут уникальный исторический опыт, который востребован современностью.Со­бор­но-пер­со­на­ли­сти­че­ские прин­ци­пы бы­тия открывают, что бес­ко­ры­ст­ное слу­же­ние ис­ти­не не­мно­гих мо­жет ока­зать­ся спа­си­тель­ным для всех: «Не бойся, малое стадо! Ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство» (Лк. 12.32). Возрождение личности в России может опираться на уникальные духовные достижения русской истории и православной культуры, которые неуничтожимы и являются нашим спасительным наследством.

Наша соборность и уживчивость необходимы человечеству для мирного сосуществования культур и народов, для поисков здоровых форм миропорядка. Русская мировая функция – взаимообмен и взаимообогащение цивилизаций и культур. Русское долготерпение, выносливость и жертвенность дают шанс преодолеть грядущие катастрофы. Русская духовность и творческий гений способны ответить на эпохальные вызовы. Угрозы глобализации вопиют: либо человеческая цивилизация прекратит своё существование, либо станет соборной, духовной. Русская православная религиозность может стать основой духовного обновления человечества. Россия – это лоно зарождающейся новой цивилизации, цивилизации духа и спасения. Основная задача современных поколений в России: разоблачение духов лжи и обретение духовного возрождения.

Под развалинами и «эверестами» лжи сохранились духовные основы Родины – Православие – религия покаяния и прощения, любви и милосердия, свободы и ответственности, утверждения божественного достоинства личности и соборного единства человечества. Только на этих вечных устоях можно восстановить наше земное отечество. Новое духовное измерение означает возврат к своим истинным началам в вечности – к органичным истокам нашей культуры, к русскому Православию, к русской идее. Точками отсчёта истинного понимания и действия могут быть только Бог и Россия, Распятый Христос и Русская Голгофа. Хри­сти­ан­ст­во –ре­ли­гия тра­ги­че­ско­го оп­ти­миз­ма, ре­ли­гия смер­ти и Вос­кре­се­ния Бо­го­че­ло­ве­ка (смер­тию смерть по­прав), – наделяет че­ло­ве­ка за­ря­дом ис­то­ри­че­ско­го оп­ти­миз­ма: преображение мира и спасение души – за пре­де­ла­ми ис­то­рии, но достигаются они усилиями ми­ра се­го.

Мы остро чувствуем и любим своё «эго», но разучились ощущать соборную основу своей души. Душа России не уничтожена и незримо является нашей основой: «Поблагодарите Бога, прежде всего, за то, что вы русский» (Н.В. Гоголь). Патриотическое и национальное жизнеощущение было одной из сильнейших созидающих сил в истории. Любовь к Родине, к её духовным истокам, воссоединяет личность с соборно-персоналистическими основаниями бытия: с вечным заветом Бога с человеком, с соборным согласием вечных человеческих душ, с заветом Бога и народа.

Российская нация складывается на основе русской культуры потому, что она имеет сильнейшуюсоборную доминанту, выражающуюся, в частности, в редкостной культурной открытости и бытовой уживчивости русского человека. Российская нация сохранится в качестве соборного субъекта социального и политического действия только в том случае, если возродит собственное государственное тело. Русскиймногоэтнический народ, получивший соборное воспитание Православием, построил единственную в истории империю, где государствообразующий народ не имел преимуществ. Русский народ нёс основное бремя государственного строительства, нередко имел меньше прав, чем вошедшие в империю народы. Поэтому жизненные интересы народа-государствообразователя совпадают с жизненными интересами всех народов России. Русское национальное возрождение не несёт опасности другим народам страны и является необходимым условием их возрождения.

В наше время для восстановления исторической легитимности при полноправном и полноценном воссоздании Российского государства необходим созыв Всероссийского Земского собора, который правомочен восстановить прерванную революционным переворотом 1917 годапреемственность законной Верховной власти. Всероссийский Земский собор выражает единство всех народов и профессиональных сословий России – этособорное единство власти. Всероссийский Земский собор правомочен решить вопрос о форме государственного устройства России и принять Основные Законы государства, или Конституцию. Народ должен соборно определить систему государственного управления, когда таковое решение органично созреет в национальном сознании; любая навязанная схема будет разрушительной. Верховная власть должна осознавать своё священное призвание, но, вместе с тем, обязана подчиняться и соборно учрежденному земному закону.

«У нас есть древняя нравственная идея, которая, может быть, и восторжествует. Эта идея – ещё издревле понятие своё, что такое честь и долг и что такое настоящее равенство и братство между людьми. На Западе жажда равенства была иная, потому что и господство было иное» (Ф.М. Достоевский). Россия, сохранившая все народы, вошедшие в неё, на современном этапе способна породить новые формыобщественной жизни, учитывающие и опыт катастроф ХХ столетия, и духовный опыт своей тысячелетней истории, единящий европейские и азиатские культурные формы. Творческое дело России может стать актуальным для всего человечества.

Общественная жизнь русского народа, основанная на соборном жизнеощущении, строилась таким образом, что позволяла выживать всем народам России в суровейших природных, географических и геополитических условиях, создавая при этом высокие формы цивилизации и культуры. Через пятьдесят лет на Земле будет двенадцать миллиардов людей. Если человечество не выстроит органичные социальные формы жизни, оно погибнет. Православная соборность и русская уживчивость, терпимость могут стать основой для решения мировых национальных и демографических проблем, для соцветья многонациональных культур.

Наша соборность и уживчивость необходимы человечеству для мирного сосуществования культур и народов, для поисков здоровых форм миропорядка. Русская мировая функция – взаимообмен и взаимообогащение цивилизаций и культур. Русское долготерпение, выносливость и жертвенность дают шанс преодолеть грядущие катастрофы. Русская духовность и творческий гений способны ответить на эпохальные вызовы. Угрозы глобализации вопиют: либо человеческая цивилизация прекратит своё существование, либо станет подлинно религиозной, вселенской, духовной. Русская православная религиозность может стать основой духовного обновления человечества. Россия – это лоно зарождающейся новой цивилизации,цивилизации духа и спасения.

 

На международном фронте идёт главная борьба – борьба концепций мироустройства. Президент и министр иностранных дел России – помимо того, что выражают политику России и защищают её жизненные интересы, предлагают новую концепцию мироустройства. Это признание примата международного права и акцентирование внимания на недопустимость его произвольных трактовок, опирающихся на право силы. Это отказ от подавления политических оппонентов силой в пользу политики нахождения взаимного приемлемого компромисса. Это равенство интересов действительно суверенных государств независимо от их политического, экономического веса и военной мощи в ходе переговорного процесса… Можно именовать концепцию мироустройства, которую предлагают современные лидеры России: это единство многообразия. Но это дефиниция, то есть краткое определение русской соборности. В одном измерении соборность противостоит тотальному индивидуализму, в другом – тотальному коллективизму, являя гармонию меры того и другого. Православная соборность укрепляла в русском человеке чувство национального и общественного единства, противостояла вражде и розни. Соборность отражается в русской уживчивости, в здравом инстинкте общежития, без которого невозможна нормальная жизнь множества национальностей в крупнейшей империи.

Таким образом, не только Церковь, не только религиозные мыслители и учёные, но и наши политические лидеры уже начинают транслировать миру архетипы русских национальных традиций. Это не навязывание своего, а ответ на эпохальные вызовы. Мы видим, что западная цивилизация, навязав человечеству собственные ценности и идеалы, ведёт его к гибели по всем измерениям, начиная от экологического, кончая террористическим и термоядерным. Наконец, эта цивилизация, отказываясь от христианских ценностей и цивилизационной идентичности, совершает акт суицида, втягивая в пропасть весь мир. Но человечество, как общечеловеческий организм, как всякий организм вовсе не склонен к суициду, а стремится к самосохранению, и, сопротивляясь нежити, он вырабатывает некие новые архетипы нового мироустройства. Какой ареал в мире может их предложить? Судя по всему, это и происходит сейчас со сторонырусской православной цивилизации, пережившей тысячелетие трагической судьбы, а значит и уникального трагического опыта, который сейчас может быть востребован как новая концепция мироустройства. И это понимают уже не только в России.

Развивая эту тему, Патриарх Кирилл на Всемирном Русском Соборе говорил: «Солидарное общество — это русский социальный идеал… это такое общество, в котором отношения взаимопомощи и сотрудничества стоят выше взаимной ревности и конкуренции. Это общество, в котором нет «лишних людей», нет обречённых и проклятых. Таков идеал, основанный на самой сути евангельского учения. И вместе с тем это национальный идеал, в котором проявилось русское понимание христианства. По сути дела, это идеал нравственного общества и государства, предполагающий бережное отношение к подлинным ценностям и историческому опыту народа».

Идеалы солидарности должны быть в основе не только внутренней политики, но и внешней. «Если 90-е годы проходили под знаком разрушения и хаоса, а нулевые — под знаком восстановления разрушенного, то теперь время задуматься о будущем» Осмысление себя, «исторических корней и базовых ценностей нашей цивилизации и их актуализации в перспективе вызовов XXI века»,- ведёт к осознаниюмиссии России в современном мире. Россия свидетельствует, что для самосохранению человечеству необходимо отказаться от декларирования превосходства какой-либо цивилизации, Так Россия предлагает миру идеал мироустройства – солидарное общество. Отсюда такие прагматические ценности как уважение к достоинству других, гармоническое сочетание культур, цивилизаций, государств. Это значит и возвращение в международное правовое пространство, которое сегодня практически уничтожено, роли ООН, её институтов, и так далее…

В современности сосуществуют несколько глобальных проектов: Западный проект (финансовый капитализм), в основе которого свобода наживы, Красный проект (СССР – Восточная Европа), основанный на равенстве в рабстве, Исламский проект, представляющий собой манию ложной справедливости. Россия способна выдвинуть Русский проект выживания – соборное человечество. Россия, возрождаясь, предлагает миру новый мировой проект солидарного мироустройства, соборного человечества.