Гибель богов натурализма. Христианство и научное мировоззрение

Книга не издавалась.

Почему и как наука так бурно развилась именно в лоне западноевропейского христианства, а научно техническая цивилизация охватила всё человечество. Как наука из технологии эмпирического и рационалистического познания материального мира превратилась в мировоззрение, отрицающее все другие мировоззрения как ложные. Описываются различные идеологии, претендующие на научность – от интеллектуальных до радикальных, или идеологических маний (идеоманий). Научно техническая цивилизация грозит существованию человечества в различных измерениях, вплоть до разрушения человеческого вида. Выход в новые измерения познания («за гранью науки»), не отрицая научного подхода, позволит более глубоко и адекватно увидеть различные стороны сущего – от психологии и учения о сознании до космологии. В итоге предлагается образ бытия, основанный на христианском Благовестии.
Книга написана в 2017 году.

Виктор АКСЮЧИЦ

  

ГИБЕЛЬ БОГОВ НАТУРАЛИЗМА[1]

Христианство и научное мировоззрение

 

 Почему и как наука так бурно развилась именно в лоне западноевропейского христианства, а научно техническая цивилизация охватила всё человечество. Как наука из технологии эмпирического и рационалистического познания материального мира превратилась в мировоззрение, отрицающее все другие мировоззрения как ложные. Описываются различные идеологии, претендующие на научность – от интеллектуальных до радикальных, или идеологических маний (идеоманий). Научно техническая цивилизация грозит существованию человечества в различных измерениях, вплоть до разрушения человеческого вида. Выход в новые измерения познания («за гранью науки»), не отрицая научного подхода, позволит более глубоко и адекватно увидеть различные стороны сущего – от психологии и учения о сознании до космологии. В итоге предлагается образ бытия, основанный на христианском Благовестии.

 

 

 

Введение

Генезис науки как мировоззрения

Псевдонаучность научной картины мира

Наука и смысл жизни

Научные идеологии

Нирванизм постмодернизма

Научное разрушение человеческого вида

Наука и философия

Религиозный вызов эпохи

Мифологизация познания

«Бе­зу­мие» ге­ни­аль­но­сти, свя­то­сти и кли­ни­че­ское су­ма­сше­ст­вие

Христианская психотерапия

За гранью науки

Магическая цивилизация Египта

Пушкин о магии магизма

Транссознание и сознание

 

 

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

 

Наука – величайшее достижение человечества – одарила невиданными материальными благами и возможностями. Но плата за приобретённые сокровища оказалась чрезмерно дорогой: ослепительные достижения застят взор, человек научно-технической цивилизации отучен видеть смысл бытия и высшее назначение жизни. Наука как один из инструментов познания мироздания и воздействия на природу превращена в мировоззрение, исключающее другие формы мировоззрения как «ненаучные». Наибольшие научно-технические достижения чреваты гибельными последствиями для человечества. Жизненно важны ответы на ряд вопросов. До сих пор не вполне осознано, в том числе и самими учёными, почему и как наука из колоссально эффективного инструментария познания и освоения материальной природы превратилась в единственно верное мировоззрение, определяющее позицию человека и представления о мироздании, отрицающее существование не материальных реальностей? Каковы последствия этого для человечества, и возможны ли альтернативные формы познания? Почему апофеоз натуралистических достижений привёл к невиданному разрушению самой натуры – природы? Как и почему господство натуралистической науки сделала человека чрезмерно зависимым от второй природы – искусственной?

 

Вместе с тем, есть основания полагать, что современная наука выходит за пределы собственно научного, то есть натуралистического универсума и «нащупывает» иные измерения реальности. «Мироздание перестаёт быть понимаемым с точки зрения редукционизма, физикализма, актуализма, позитивизма, механистического рационализма, случайности. Слово “идеализм” перестаёт быть ругательным. “Сама наука вынуждена признавать, – пишет А.В. Иванов, – фундаментальность идеальных начал бытия. К этому её подводит потребность в глубокой философской интерпретации своих основополагающих понятий: “аттрактора” в синергетике, вакуума в физике, “целевой детерминации»” в биологических науках, “информации” в целом ряде современных научных дисциплин” …   Во всё более индивидуализированном познании массово преодолевается противопоставление души и тела, идёт неосознанный прорыв ко многим мировоззренческим моделям, в том числе альтернативным и полярным устоявшимся. Миры в них окутываются тайнами. Не жизнерадостными загадками из школьной науки, а непостижимыми онтологическими безднами, предлагающими каждому свои синкретические решения, свою философию спасения… Вопросы о тайнах, началах и целях нашего мира волнуют нас не только из любознательности. В зависимости от даваемых на них ответов, получаем не только различную картину мироздания, но и по-разному видим мир. Или мы хаотическая песчинка на краю бездушной Вселенной среди её множества обитаемых миров, или всё мироздание вращается для нас. От этих представлений выстраивается не только мораль, но и само счастье человечества» (Ю.Н. ГолубчиковОсновы гуманитарной географии М.: Инфра-М, 2011, с. 306).

Западная цивилизация использовала мощь научно технического прогресса для силового завоевания и цивилизационной унификации всего мира, подавления иных цивилизационных и культурных познавательных традиций. В итоге, научно техническая цивилизация подвела человечество к самоуничтожению. Очевиден ряд гибельных тенденций: экологическая перегрузка планеты, опасность «ядерной зимы», «ножницы» между богатеющим «золотым миллиардом» и голодающим большинством, духовный кризис западной цивилизации, толкающий её к суициду, а также порождающий ряд гибельных тенденций, в том числе мировой терроризм…  Человечество, как всякий организм, сопротивляется угрозе гибели, и выход познания за пределы натуралистического научного универсума, обретение иных измерений реальности может оказаться благотворным в борьбе человечества за самосохранение. Встаёт вопрос о признании форм познания, отличных от тех, которые считаются научными, о синтезе различных форм познавательной деятельности человечества. Некоторые из этих форм погребены под покровом времени, природных и исторических катастроф, а также заблуждений. Выход познания за пределы натуралистической науки диктуется не только познавательной активностью, но всеми угрозами существованию человечества.

Ограничение познания сферой науки (сциентизм) не имеют разумных оснований и гибельны для человечества. Существуют изначальныеи принципиальные ограничители познания в науке. За пределами нескольких столетий существования современной науки – много тысячелетний опыт человеческого познания в разнообразных формах, которые ныне забыты или подвергнуты сциентистскому табуированию. Актуальная задача – вернуть в оборот современного познания опыт тысячелетий.Наука по предмету ограничена изучением натуралистического (материального) космоса, в то время как течение тысячелетий познанию известны другие измерения реальности: духовные, магические, инфернальные… Необходимо раздвинуть познавательный интерес человечества за пределы материальной реальности. Наука ограничена методологией эмпиризма и рационализма, в то время как тысячелетия существуют практики религиозные, богословские, философские, мистические, экстрасенсорные, оккультные… Задача – освободить познание от эмпирических рационалистических шор.В результате научный универсум (совокупность объектов, методик и явлений, охватываемых наукой) принципиально и по генезису является частичным по отношению к познанию материального космоса в целом, и по отношению к универсуму общечеловеческого познания. Познание призвано к универсальному познанию.Более того, множество артефактов свидетельствуют о том, что современная цивилизация – не единственная на планете Земля. Невозможность современной наукой воспринимать, объяснить и воспроизвести эти артефакты свидетельствует о существовании в других исторических эонах принципиально иных (не научных) форм познания и технологий. Познавательный интерес призван внимательно изучать иноцивилизационные артефакты, что безмерно расширит современное познание и обогатит современные технологии. Встаёт вопрос о признании форм познания, отличных от тех, которые считаются научными, о синтезе различных форм познавательной деятельности человечества. Некоторые из этих форм погребены под покровом времени, природных и исторических катастроф, а также заблуждений.Каковы горизонты обновлённого универсального познания?

Работа представляет собой ряд новелл, позволяющих с разных сторон рассмотреть заданную тему.

 

 

Генезис науки как мировоззрения

 

В дохристианском мире познание природы было производной частью сакральной культуры. Попытки влияния на природные стихии ограничивались ощущением, что сам человек является подчинённой частью космоса. Мир в целом и явления природы представлялись высшей реальностью, созерцание которой вызывало благоговение, сдерживающее манипулирование природными силами для практических нужд.

В древних цивилизациях было накоплено множество конкретных знаний, которые были необходимы для религиозных ритуалов и практической жизни. Считалось, что знание даровано богами, оно основывалось на вере в иррациональную связь небесных светил и человеческих судеб: небесные светила являлись ликами богов, наблюдавшими за всем происходящим на земле и определяющими все события человеческой жизни. Знание было эзотерическим, таинством, являвшимся предметом поклонения, вместе с тем, оно было вполне рационалистическим по методам. В Египетской, шумерской, вавилонской цивилизациях разрабатывались математика, астрономия. Астрология служила познанию строения мира и движения небесных тел, но и определению времени разлива рек, составлению гороскопов. Научные знания Древнего Востока не были систематизированы, представляли собой набор алгоритмов и правил для решения отдельных задач.

В Древней Греции в VII – VI вв. до н.э. сложился комплекс научных знаний о природе. Цель системной и рациональной греческой науки – постижение истины из чистого интереса к самой истине. Сформировался аппарат логического, рационального обоснования, который превратился в универсальный алгоритм производства знания в целом, в инструмент передачи знания от индивида в общество. Возникли новые формы познавательной деятельности: систематическое доказательство, рациональное обоснование, логическая дедукция, идеализация. Так формировалась наука как доказательное знание. Малый интерес к практическому применению научных знаний не позволял создать технологии экспериментального познания, что блокировало формирование экспериментального естествознания. Изучение природы постепенно становилось независимым от других сфер человеческой деятельности – религии, мифологии, политики, моральных норм.

По мнению К. Леви-Стросса мифологическое мышление обладает не менее стройной, но иной логикой, чем наука, располагает обширным материалом, точными знаниями, особенно ботаническими и зоологическими, даёт человеку необходимое ему чувство комфортности в мире, ибо наука опирается на разум, а миф и на чувства, эмоции, интуицию, сверхчувственные озарения, он более соответствует внутреннему миру человека и наделяет большим чувством уверенности. Отделение знаний о природе от религиозной мифологии назван в современной науке путём «от мифа к логосу», «от мифологических представлений к теоретическому мышлению». Данная натуралистическая концепция не вполне адекватно осознаёт этот процесс и природу древнего мифа, ибо основана на существовании только натуралистической реальности.

Древние философы пытались систематизировать знание о природе.

 

Принципы познания космоса у Платона, синтезировали взгляды предшествующих философов. Космос представляет собой некий порядок, который сродни человеческому разуму. Отсюда возможен рациональный анализ эмпирического мира. Упорядоченность космоса является следствием существования Высшего Разума, наделившего природу назначением и целью. В силу родства надмирового и человеческого разумов космос доступен непосредственному восприятию человека. Умственный анализ обнаруживает за видимым миром некий вневременной порядок. Познание сущности природного космоса требует от человека сознательного развития его познавательных способностей: разума, интуиции, опыта, оценки, памяти, нравственности (ибо познание конечных причин бытия – глубочайшая потребность не только ума, но и души). Итогом познания становится духовное освобождение человека. Эта программа послужила в Новое время формированию основ естествознания.

 

Принципы познания космоса у Аристотеля. Четыре причины и первоначала всего сущего: материя («то, из чего»), форма («то, что»), действующая или производящая причина («то, откуда»), цель или конечная причина («то, ради чего»). Материя вечна, несотворима и неуничтожима. Космос является целостным, естественно возникшим, имеющим причины в себе самом. Мир двойственен, имеет неизменную духовную основу, проявляющуюся через подвижную эмпирическую видимость. Предметом науки являются вещи умопостигаемые, не подвластные сиюминутным изменениям. Аристотель накопил и систематизировал огромные по тем временам знания по различным наукам. Большое влияние на развитие науки оказала разработанная Аристотелем логика:исходные посылки рассуждения являются истинными; правильно применяемые принципы рационального логического анализа от посылок к утверждениям должны сохранять истинность полученных утверждений, истинные посылки порождают истинные следствия. Таким образом, истинность заключений определялась соответствием вывода определенным правилам и исходным посылкам. В свою очередь истинность исходных посылок определялась субъективным мнением автора рассуждений. На тот факт, что «объективное» познание основано на субъективном фундаменте внимание не заострялось, отчего разум и логическое мышление постепенно стали считать генератором истин.

Формирующаяся наука Нового времени заимствовала некоторые важнейшие положения Аристотеля. Учёные, считающие себя последователями Аристотеля, утверждали, что он объяснил действительность без единого упоминания о Боге. Действительно, Аристотель в своей «Физике» описывал законы материального мира, но в своей «Метафизике» он утверждал: «Первая суть бытия не имеет материи, ибо она есть полная осуществлённость… Божественное объемлет всю природу… Бог есть вечное, наилучшее живое существо, так что ему присущи жизнь и непрерывное и вечное существование, и именно это есть Бог». Рационализм Аристотеля отвергал платоновскую концепцию познания через откровение, что ограничивало рамки познания объектами физического мира. Большую роль сыграло представление Аристотеля о том, что человеческий разум полностью рационален, что все рассуждения человека имеют словесные посылки,чем отрицались формы эмоционального, интуитивного, художественного, духовного познания. Вслед за Платоном и Аристотелем исходные посылки не обосновывались ни эмпирически, ни рационально, в то же время их развитие требовало строго доказательной рациональности.

 

Таким образом, элементы научного познания природы существовали во многих древних цивилизациях, но только в западноевропейской цивилизации произошла научная революция, в результате которой был достигнут невиданный технический прогресс, поочерёдно сложились научно-техническая, технологическая, потребительская, информационная цивилизации. Научно-техническая цивилизация могла сформироваться только в христианском человечестве, которое десакрализировало языческое отношение человека к природе, низводя её от сонма богов к творению Божиему, – мир не порождён богами, а сотворён Богом. Христианское Благовестие предоставило человеку возможность новых отношений с космосом и природой: человек в христианстве – образ и подобие Божие, венец творения, продолжатель Божьего творения. Для христианина живая природа – это низшая тварь, стенающая через человека к Богу о преображении: «Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего её, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Рим. 8:18-23). Человек как посланник Божий и Его сотворец ответствен перед Творцом за мироздание и за всё в нём существующее. Ему делегированы Богом демиургические полномочия по отношению к природе.

Всецело осознать и распорядится христианским откровением о человеке и мире не позволилиопределённые мировоззренческие представления, особенности менталитета, специфически присущие западноевропейской христианской цивилизации. С течением веков западноевропейский человек осознавал себя независимым от природного космоса, затем всё более ощущал себя властелином природы и творцом в природной мастерской, гипертрофируя христианское представление о человеке как малом творце. Переход от теоцентризма к антропоцентризму в эпоху Возрождения породил соблазн титанизма (ощущение всесилия человека, неограниченности его возможностей, неудовлетворённость мирозданием и стремлением его перестроить), который позволил сконцентрировать силы на познании и освоении, а затем порабощении природы. Человек всё больше ощущал творцом самого себя и земного устроения, не нуждающемся в Самом Творце мироздания для своего спасения. По мере того как европейский человек осознаёт себя в качестве творца собственной жизни и судьбы, он стремится к неограниченному господству над природой и человечеством. В итоге вместо христианского преображения природы западноевропейский человек переходит к её агрессивному завоеванию и порабощению.

Так в исторической реализации космического творческого назначения западноевропейское христианство впадает в упоение могуществом (эпоха Возрождения), в забвение роли сотворца Божьего, обрыв связи с Творцом (эпоха Просвещения), в отвержение Бога (эпоха атеизма и богоборчества). В результате мнимое могущество обернулось пленом у природных инстинктов и стихий, порабощённая натура подчинила своего победителя.

Ложная установка исподволь вплеталась в истинные побуждения. «Начиная с эпохи схоластики на Западе полностью преобладают представления о тварном мире, как совершенно отъединённом от Бога и замкнутом в своей природе. Тем самым разум, познающий мир, и деятельность человека в мире оказываются непричастными к отношениям человека с Богом, отсекаются от сферы религиозного. Так совершилась автономизация, “секуляризация” человеческого разума и всех форм деятельности человека в мире. Она уже не могла не привести к кризисным последствиям. Если Земля не преображается, она обезображивается» (Оливье Клеман). В конце Средних веков христианский творческий подход к природе стимулировал познавательную активность человека. Реализация специфического интереса к материальной стороне вселенной сложилась в определённую традицию со своими закономерностями, мотивами, инерцией. Постепенно оформились представления о том, что человек выделен из природы и возвышен над ней, всё более осознавалась его роль устроителя космического порядка. Это подвинуло к позиции отстранённого наблюдателя, которого заинтересовал вопрос: какой природа является сама по себе.

Наука изначально складывалась как как инструментарий познания и освоения природы. На первом этапе учёные-христиане осознавали ограниченность научного познания областью физического мира, сохраняли представление о религиозном источнике истины, о сути вещей самой по себе. Складывающаяся научная традиция не стремилась познавать сущность предметов, а пыталась отобразить законосообразность мира явлений. Истина и суть бытия познаётся в богословии и философии. Богословами и философами были создатели научной картины природы Ньютон, Декарт, Лейбниц, Паскаль. Такого рода дуалистическое мировоззрение, которое ещё имело общий источник, наиболее полно выразил Ньютон, считавший основными своими произведениями богословские трактаты, ныне практически не известные.

С течением времени стремительно расширялся арсенал естественнонаучных средств. Новые поколения учёных изначально приучались смотреть на мироздание через призму научной традиции. Учёный ещё оставался верующим христианином в частной жизни, в религиозной практике, но на научные изыскания христианское понимание мира распространялось всё меньше. Со временем колоссальное расширение научного арсенала стало вытеснять у учёных религиозные представления, которые ограничивались сферами нравственности и быта. Наука формулировала собственный взгляд на мир, претендовала на то, чтобы стать параллельным теологии и философии путём познания единой и неделимой истины. Истина науки выглядит иначе потому, что это другой взгляд на ту же истину. Идеологическим обоснованием такой позиции явилась концепция деизма: Бог сотворил мир, который движется независимо по заведённым Им законам. Бог не участвует в процессах созданного Им мироздания, космос функционирует как заведённые часы, поэтому наука должна познавать механистические законы природы и настоящий учёный чужд всякой мистики.

Френсис Бэкон (1561-1626) считал, что существуют два рода познания: познания добра и зла, а также познание сотворённых Богом вещей. Наука предназначена умножать могущество людей, обеспечивать им богатую и достойную жизнь. Постепенно научная методология становилась всё более специфической и самодостаточной. Цель автономного научного подхода сформулировал Френсис Бэкон: «Не к тому мы стремимся и не думаем, чтобы для счастья людей много значило, какие у кого мнения о природе и началах вещей…Мы не заботимся о таких умозрительных и вместе с тем бесполезных вещах. Напротив того, мы решили испытать, не можем ли мы положить более прочное основание действительному могуществу и величию человеческому и расширить его границы». Цель – не познание начал бытия, которые с утилитарной точки зрения бесполезны, а стремление посредством знания расширить границы могуществу и величию человеческому: Знание – Сила.

Методологический параллелизм расщеплял и душевную жизнь учёных, которые по существу переставали быть христианами, как только садились за исследовательский стол, ибо в их методологии отсутствовало христианское отношение к миру. Входя в научную лабораторию, они попадали в иную вселенную, имеющую свои законы, всё более далекие от христианского представления о мироздании. Всё больше забывался христианский призыв об освящении и преображении тварного мира. И всё более природа превращалась в глазах человека в самодвижущийся механизм, который можно подчинить, познав закономерности его действия.Так было положено начало естественнонаучного взгляда на мир.У Аристотеля познание направлено на бытие, наука объединяет и физику, и метафизику, в западной Европе понятие «наука» свелось к понятию «естествознание».

Новые поколения учёных видели природу не с позиции целостного христианского умозрения, выраженного в откровении, теологии, философии, но «необусловлено», «объективно». Критерий же «объективности» изначально достаточно субъективен – отказ от «догм» христианской онтологии и руководство практической целесообразностью результатов научного опыта. В итоге возобладал потребительский подход: природа интересна в той степени, в какой можно использовать её возможности для могущества человека. Со временем, по мере секуляризации культуры, интерес к самой материи и ко всему плотскому стал преобладать над духовными интересами.

Оказалось, что «лозунг Бэкона был не обобщением социальной или экономической реальности, связанной с распространением наук… а представлял собой требование к только лишь зарождавшимся наукам, программу их использования, предусматривающую строгие рамки их включения в общественную жизнь» (В.Н. Тростников). Это было требование титанического своеволия и потребительской установки, всё более доминирующих в секуляризующемся уме европейского человека. Бесконтрольно реализовать их можно было в мире без Бога, в механистической природе. «В пятнадцатом и шестнадцатом веках в Европе начало резко усиливаться новое, отличное от религиозного, мировосприятие, центральным пунктом которого было представление о вселенной и всех её составных частях, включая человеческое общество и отдельных людей, как о механизме или автомате, как о машине, действующей по заданной программе. Это и была глубинная идеология Ренессанса, породившая многие его эпифеномены, ошибочно принимавшиеся за независимые характеристики. С тех пор европейцы уже не могли с ней расстаться, и, хотя затем в неё влились и другие течения, эта идеология как раз и определила требования к нарождающемуся естествознанию и поставила пределы его притязаниям и проблематике» (В.Н. Тростников).

Наука руководствуется тем, что знание – сила, что вступить во владение миром можно посредством последовательного решения бесконечного ряда технических задач. Наука учила видеть «перед собой не лицо Бога, а протяженную субстанцию – неисчерпаемый склад сырья и орудий, сумму вещей, с которыми можно работать» (С.С. Аверинцев). Устранение представлений о Боге и вечной душе превращало природу в мёртвый объект для познания-конструирования и утилитарного использования человеком. Но в таком мировоззрении и человек воспринимался как часть безликой массы, подчинённой механистическим законам вселенной. Не только «животное – автомат» (Декарт), но и «человек – машина» (Ламметри), а «процессы в теле человека и каждого живого существа являются такими же механическими, как и процессы в часах» (Лейбниц).

Всё новые поколения учёных воспитывались в лоне науки не только как методологии познания, но и как нового мировоззрения, которое подавляло метафизический взгляд на мир и человека. Усиливающаяся секуляризация – обмирщение, отпадение от целостной религиозной истины, и прогрессирующая абсолютизация частичного находит мировоззренческое и методологическое оправдание. Атеистическомупотребительскому диктату общества соответствовала складывающаяся методология секуляризованной науки. К XIX веку сформировалась философская концепция окружающей реальности – позитивизм, в котором утверждалось, что реален только материальный мир, обладающий объективностью – независимостью от человека; детерминированностью поведения – подчинённостью законам природы; дискретностью, атомистичностью строения; жёсткой материальной взаимосвязанностью всех частей; способностью открываться органам чувств.

Постепенно христианство стало восприниматься как источник ошибок и суеверий. Дальнейшая общеевропейская секуляризация[2], рост влияния атеизма и материализма в эпоху Просвещения привели к отказу от религиозного миропонимания. Сформировалась потребность в новой картине мира, которой более всего соответствовала бурно развивающаяся наука, – так из инструментария изучения природы материалистическая наука превращается в мировоззрение. В XIX веке наука претендует быть единственно истинным мировоззрением, отвергающим религиозное мировоззрение как ложное. В конце XIX века сформировалась мировоззренческая установка сциентизма[3], требующего все науки выстраивать в дискурсе точных наук – физики и математики. Ненаучными, а значит не имеющими смысла объявляются философия и богословие. При этом в качестве аргумента приводится тот факт, что наука является производительной силой общества, порождающей общественные ценности и имеющей огромные возможности для познания. Сциентизм как радикальная форма научного мировоззрения утверждает, что понятие «научное знание» означает «истинное знание».

 

Классическая наука оформилась в эпоху научной революции XVI-XVI веков в трудах Галилея, Ньютона, Линнея. Постепенно наука претендует на выработку и систематизацию «объективных» знаний о действительности, полагая все другие формы познания (религия, искусство, богословие, философия) не объективными, а затем иллюзорными. Последнее не сразу признавалось самими учёными, прошли века, прежде чем наука официально декларировала: не познаваемое и не объясняемое наукой – не существует. Далее будет показано, что не материальные явления действительно для науки не существуют, ибо изначально и принципиально научная деятельность ограничена натуралистическим универсумом, и преставлением, что только он и существует – «объективен».

Научная революция основывалась на мировоззренческих установках, которые синтезировали предшествующие натуралистические традиции. Складываются постулаты науки.

– Существует по определённым законам внешняя «объективная» реальность – природа, независимая от человека и от его чувственного восприятия или не восприятия. Помимо природной реальности не существует ничего.

– Законы природы неизменны во времени и пространстве, действовали и действуют всегда.

– Природа является первопричиной чувственных ощущений, которые человек воспринимает как непосредственную данность. Ощущения являются отражением (более или менее адекватным) этой «объективной» реальности. (При этом не осознаётся, что ощущения могут отражать не только «объективную» реальность).

– Данные в ощущениях феномены природы отражают некую рациональность и закон, действующие независимо от нашего их знания.

– На этом основан экспериментальный метод познания, критерием которого является воспроизводимость эксперимента, когда один и тот же эксперимент, если точно соблюдены его условия, при воспроизведении будет давать тот же результат.

– Законы природы познаваемы человеческим разумом, ибо принципиально соответствуют законам человеческого мышления, «умо-зрительны» (созерцаемы посредством ума) – законам логики, которая оперирует не с данными в ощущении явлениями, а с абстрактными понятиями. Со времен Ньютона в науке утвердилось мнение, что природа устроена по математическим принципам.

– Свойства любого сложного образования, закономерности его функционирования полностью определяются закономерностями составляющих их частей.

– Всё существующее в мире является результатом эволюции от простого к сложному.«Эволюционизм есть предположение, что сложные формы бытия естественным образом, то есть под действием незыблемых законов природы, не ставящих перед собой никаких целей и работающих как автоматы, образовались из исходных простых форм… Эволюционизм был подсказан космогонической теорией Лапласа, согласно которой Солнечная система под действием законов сохранения энергии, импульса и момента импульса сама собой образовалась из первичной газовой туманности. Хотя даже эта конкретная модель не была доведена до количественного расчета и так и осталась голой идеей, её сразу обобщили, преобразовав в некий всеобщий закон автоматического превращения простого в сложное, а затем распространили и на живую природу, чего Лаплас, конечно, и не думал делать» (В.Н. Тростников).

Последние два постулата являются обоснованием редукционизма[4].«Редукционизм есть предположение, что низшие формы бытия более реальны, чем высшие его формы, которые могут быть сведены к комбинации низших. Здесь мир уподобляется детскому “конструктору“, в котором винтики и стерженьки более значимы, чем собираемые из них сооружения, ибо последние можно снова разобрать, а некоторые из них остаются лишь принципиально возможными, но не реализуются, в то время как стерженьки и винтики суть нечто постоянное и неизменное…  Редукционизм был подсказан ньютоновской физикой, которая изображает Вселенную состоящей из «материальных точек», взаимодействующих между собой по имеющим четкое математическое выражение законам» (В.Н. Тростников).

 

Постепенно формируется методология научной деятельности.

– Наблюдение за «эмпирически данными», фактами и явлениями (которые по существу уже представляют из себя искусственные образы).

– Сбор, измерение, количественно или качественное описание наблюдений, классификация и систематизация фактов, – из этого складывается опытное естествознание.

– Критический анализ результатов наблюдения, вычленение значимого и второстепенного, синтез и обобщение первоначальных выводов из наблюдений.

– Декларирование причинно-следственных связей.

– Выдвижение теоретических гипотез, синтезирующих предварительные обобщения и выводы.

– Эксперимент как искусственное воспроизведение природных явлений, при котором устраняются побочные и несущественные эффекты и который имеет своей целью подтвердить или опровергнуть то или иное теоретическое предположение.

– При опытном подтверждении гипотез обобщение и формулирование теорий или законов.

– При этом методологически господствует редукционизм – объяснение сложных явлений через закономерности более простых явлений. Например, социологические явления объясняются биологическими или экономическими законами. (Хотя науке известно, что в системах более высоких уровней организации появляются новые свойства).

– Прогнозирование – формулирование следствий из теорий и законов с помощью дедукции, индукции, логических и математических методов. Предвидение ещё не открытых фактов, подобно химическим элементам, открытым после появления таблицы Менделеева.

– Проверка прогнозируемых следствий с помощью «критического эксперимента».

 

Далее европейская наука породила научно-технический прогресс. «Переломным моментом было изобретение в конце восемнадцатого века первых фабричных станков, позволяющих наладить массовое производство тех или иных материальных ценностей. Событие это имело колоссальной значение в том смысле, что оно обозначило рождение новой парадигмы развития человечества. Тот факт, что это произошло в Англии, где до этого уже более двухсот лет, как господствовала Реформация, запретившая традиционную римско-католическую церковь, говорит о многом. Остальные основные христианские конфессии “сдались»“ гораздо позже, юго-восточные религии и ислам – самыми последними. По сути дела, Реформация сняла все ограничители (и теологические, и морально-этические, и культурно-нравственные), исчезновение которых прорвало шлюзы и запустило новую объективную реальность, называемую научно-технический прогресс» (Александр Дубровский).

 

Неоклассическая наука при кризисе классической рациональности сформировалась с конца XIX века: теория эволюции Дарвина, теория относительности Эйнштейна, принцип неопределенности Гейзенберга, гипотеза Большого Взрыва, теория катастроф Рене Тома, фрактальная геометрия Мандельброта. Переход от механической к электродинамической (в кон. 19 в.), а затем к квантово-релятивистской картине физической реальности (1-я пол. 20 в.) сопровождался изменением системы онтологических принципов физики.

В начале ХХ века была развита символическая, или математическая логика, о полезности которой говорил еще Лейбниц: «Единственное средство улучшить наши умозаключения – сделать их, как у математиков наглядными, так чтобы ошибки находить глазами, и, если среди людей возникает спор, необходимо сказать: “Посчитаем!” и тогда без особых формальностей можно будет увидеть, кто прав».

 

 

Псевдонаучность научной картины мира

 

Научная деятельность основана на ментальности философских традиций эмпиризма и рационализма. «Рационализм был подсказан программой создания универсального алгоритма вычисления истины Лейбница. Но тот же самый Лейбниц разработал учение о монадах – восходящей последовательности неделимых духовных единиц, каждая из которых управляет определенным фрагментом видимого мира. Однако монадологией Лейбница пренебрегли, а идею чисто логического познания безо всяких дополнительных обоснований или подтверждений приняли за абсолютно верную» В.Н. Тростников).Уже на этапе изучения «эмпирически данных» фактов используются различные абстракции, как правило не отрефлексированные.^[5] Ибо факты не являются «эмпирически данными», а «научными фактами» (теоретически нагруженными), рассматриваются под углом зрения господствующих научных взглядов. «Научные истины» представляют собой сменяющие друг друга теории, которые позволяют частично объяснять, систематизировать, предсказывать ограниченный сегмент материальных явлений. Научные теории не выводятся напрямую из опыта, не являютсянепосредственным следствием опыта. Естествознание – это не упорядоченная сумма наблюдаемых фактов, а спектр моделей, в построении которых учёные исходят из опыта, во многом формируемым научной традицией. В свою очередь, теории в естествознании вполне не доказываются, ибо окончательные доказательства во многих случаях невозможны. Эксперименты лишь демонстрируют, что та или иная теория лучшее из того, что представлено на рынке концептуальных моделей объяснения, систематизации и прогнозирования. Не смотря на уверенность учёных в универсальности науки(«полученные знания истинны для всей вселенной») новые законы и теории со временем опровергают предшествующие. Выводы из этого были критически осознаны только к середине ХХ века в философии науки неопозитивизма.

Мировоззренческие основания наукипокоятся на культуре мышления, которая изначально не соответствует основным принципам научной же методологии. Ибо постулаты и предпосылки науки не верифицированы^[6] ни эмпирически, ни логически, не могут быть проверены и подтверждены ни опытно, ни с помощью теоретических доказательств. Основополагающими постулатами науки являются аксиомы, которые недоказуемы,не доказываются, а принимаются на веру. Не сознаются также источник и причины «научной веры», являющейся фундаментом эмпирического и рационального отбора и анализа реальности. Этот «скандал науки» до сих пор не отрефлексирован. Научное мышление пронизано натуралистическим мифотворчеством. «Мы должны признать первую особенность или, если хотите, первый парадокс в развитии науки: творческая составляющая науки – процесс выдвижения новых гипотез – не обладает какими-то особыми чертами, присущими только науке. Во всяком случае, мы не можем его отличить от мифотворчества. Это очень важное утверждение. Из него следует, что в момент, когда гипотеза выдвигается, не нужно слишком заботиться о её обосновании – важнее, говоря словами Бертрана Рассела, поверить в неё из каких-то интуитивных, т.е. попросту необъяснимых, побуждений…Гипотезы не могут быть верифицируемы – они могут быть только не фальсифицируемы; это второй парадокс науки» (В.В. Налимов). Строго говоря, все гипотезы (и те из них, которые стали общепризнанными теориями) рано или поздно заменяются новыми гипотезами и теориями, то есть фальсифицируются[7]: «Критерием, отделяющим научные концепции от ненаучных, скорее надо признать их способность к саморазвитию, т.е. к самоуничтожению… Рост науки – это не столько накопление знаний, сколько непрестанная переоценка накопленного – созидание новых гипотез, опровергающих предыдущие» (В.В. Налимов).

В шутке гениального учёного есть только доля шутки: «Теория — это когда все известно, но ничего не работает. Практика — это когда все работает, но никто не знает почему. Мы же объединяем теорию и практику: ничего не работает… и никто незнает почему!» (А. Энштейн).

В современной теоретической науке постулатов становиться всё больше, а здравого смысла меньше. Столпотворение гипотез вносит сумбур в научную картину мира, методолог науки Пол Фейерабенд доказывает, что«Разные гипотезы сосуществуют друг с другом, и элементы одной редко вливаются в другую, а дискуссии между сторонниками разных точек зрения бесплодны, ибо каждый остаётся при своём мнении. Мнение это произрастает из имманентной исследователю мировоззренческой парадигмы. Именно исходя из неё, он “строит” свою теорию, а затем “подгоняет” под неё факты, т.е. приступая к исследованиям, учёный уже имеет определенный “скелет” теории, и полученным в опытах “мясом” фактов “оклеивает” именно этот, избранный им заранее, а не какой-нибудь другой “скелет”. Его оппонент теми же самыми фактами подкрепит совсем иную гипотезу, в корне противоречащую первой» (Фейерабенд П. Против методологического принуждения // Фейрабенд П. Избранные труды по методологии науки — М.: Прогресс. 1986 — 542 с.).

Богослов Виктор Тростников обнажает сущность современного научного подхода: «Структурализм легковесен, декларативен и, как любой продукт неопозитивизма, крайне нелюбопытен ко всему, что касается живого, неформального содержания исследуемого объекта. Вычурные и претенциозные писания структуралистов, наполненные бесчисленными вариациями на одну и ту же тему, представляют собой словесную игру, импонирующую тем, кто вследствие врожденной вялости чувств или в результате позитивистской выучки умеет не испытывать тоски, занимаясь переливанием из пустого в порожнее, кто научился легко скользить мыслью по трескучим фразам и принимать утончённость оборотов за тонкость ума, эзотеричность терминологии – за учёность, а летучие ассоциации – за понимание существа дела… Авторы перегружают свои произведения заумной терминологией, которая оглушает читателя и не даёт ему возможности вникнуть в существо дела… Расшифровка терминологии поглощает столько сил читателя, что, сумев разобраться в мудрёных словах, он испытывает удовлетворение, и его энергии не остаётся на то, чтобы осмысливать основную проблему и обнаружить её нерешённость».

Инерция ограниченного эмпирически-рационалистического познания приводит и к внутреннему кризису: наука всё более дробится на малопроницаемые друг для друга сферы, господствующий дух «научного профессионализма» всё больше удаляется от бескорыстного познания: «На поддержание воображаемых узкоспециализированных миров – со своими социокультурными нормами, правилами и дискурсивными образцами расходуется титаническая энергия. Она идёт на заслоны для пришельцев со стороны, дискредитацию фактов, не согласующихся с логически выстроенными системами и построениями. До определённого предела наука желает “знать”, но за ним столь же сильно её сегодня стремление “не знать”.Когда-то науку заселяли подвижники и романтики. Затем в неё пришли прагматики. Романтиков через поколение почти не осталось. Иногда думаешь, где я нахожусь: в храме науки или в дипломатической академии. Вместо поиска истины – поиски титулов, вместо шизоидного профессора – преуспевающий менеджер, вместо раскрытия тайн мироздания – тонкое соблюдение “тайн мадридского двора”. Конечно, какая-то доля учёных осталась и будучи загруженной очередным актуальным заданием, начинает рассматривать его как прикрытие для “подпольного” занятия теорией; в это число нередко входят одарённые искатели нового, которых не удовлетворяет стандартизированная массовая работа. Появляется своего рода научный андерграунд, ценность творчества которого признаётся лишь знатоками, а руководством рассматривается как чудачество» (Ю.Н. ГолубчиковОсновы гуманитарной географии М.: Инфра-М, 2011, с. 27).

Более того, «Становится все более очевидным, что сама наука имеет черты замкнутой и нетерпимой псевдорелигиозной конфессии. Научная “парадигма», определяемая как внутренне связанная совокупность методов постановки проблем и их решения, приводит к отказу принимать во внимание те факты, которым в пределах этой парадигмы не находится места. Именно этим самоограничением достигается практическая эффективность науки, но тем самым снижается её претензия на универсальность и объективность» (Л.Л. Регельсон, И. Хварцкия). Поэтому начиная с середины ХХ века в науке не сделано ни одного фундаментального открытия, всё – сплошь научные технологии.

Отбор мировоззренческих постулатов и гипотез науки мотивируется во многом потребительской установкой общества, историческими аффектами, коллективным бессознательным, преисполнен гипостазирования[8] («мир – автомат», «вселенная – заведённые часы»,«знание – сила», «критерий познания – позитивный опыт, то есть эмпирически данное, фактическое, несомненное»). К научному мышлению во многом можно отнести научную характеристику древней мифологии: «научное» мифотворческое сознание нередко воспринимает мифические фантазмы за реальность, относится к собственным мифам как к высшей парадигме и диктующей инстанции, неспособно провести различие между естественным и сверхъестественным, безразлично к противоречию, в нём нередко над абстрактными понятиями превалируют чувственно-конкретный характер, метафоричность, эмоциональность…

Учёным ещё предстоит согласиться с тем, что современная наука по большому счёту не отражает какую-то физическую реальность, а представляет сбой непрерывную сменуконцептуальных моделей, описываемых математически. Научные теории являютсяматематическими абстракциями, большинство из которых не имеет и не может иметь экспериментального подтверждения. Наиболее умные учёные это сознают: «Наука – это особая разновидность Игры. Игра ведётся по особым правилам, которые известны и понятны всем играющим, хотя они и не были ещё ни разу классифицированы и кодифицированы. Правила в своей основе остаются неизменными вот уже около 300 лет. В процессе этой Игры создаются хитроумные и всё усложняющиеся теоретические построения, которым сами игроки, кажется, не очень верят. Во всяком случае, законченное знание у них считается заблуждением, ибо только тот учёный считается по-настоящему талантливым, который сумел разрушить то, что было создано до него. Что является выигрышем в этой Игре? Это ясно: для одних – возможность построить новую, наиболее хитроумную теорию; для других и для остальных людей, не входящих прямо в Игру, – возможность овладеть ранее неведомыми силами природы, что почему-то удаётся сделать, исходя из этих эфемерных теорий; для третьих – извлечь из Игры что-то чисто материальное, уже не относящееся прямо к Игре. Эти последние играют в ту же Игру, но уже не по тем правилам, что остальные, и мешают им. Одно из главных, основных правил, кажется, состоит в том, чтобы играть так, чтобы Игра никогда не становилась скучной. Как только она теряет свою остроту, начинают строиться еще более хитроумные догадки и несколько меняются правила Игры, и, что уже совсем удивительно, опять всё получается хорошо, хотя играть становится все труднее, и труднее, и труднее… Парадигма[9] есть некое интеллектуальное поле – размытое поле аксиом, определяющих, что есть научное в науке» (В.В. Налимов). Где здесь «объективное познание природы», по сравнению с которым духовные реальности являются ложными образами!?

Наука всегда и во многом двигалась социальной мотивацией учёных, в том числе и корпоративной мотивацией научного сообщества. В учёном мире нередко правыми оказываются не те, чьи гипотезы и теории более доказательны, а те, кого приемлет инерция научной традиции, и даже научной «моды». В конечном итоге, «научным» объявляется то, что признаёт научное сообщество в целом. В свою очередь научный мейнстрим[10] определяется потребительской установкой общества в конкретную эпоху. В истории известно множество фактов, когда более «прогрессивные» научные открытия пробивались десятилетия и даже столетия. А сколько так и не пробились? Член Комиссии Академии Наук по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований А.Г. Сергееев считает, что в социальном измерении наука гораздо тоталитарней христианства и философии. Теории учёных, противопоставляющих себя глобальному сообществу, объявляются не научными. Любая идея, деятельность или теория, не легитимированная научным сообществом – ересь. Наука – это прежде всего сообщество со своими практиками и традициями, социальный институт, организующий практику разработки и признания этих теорий.

Итак, объективистский пафос науки покоится на вполне субъективных основаниях. Основоположениями науки являются натуралистические мифы. При этом очевидна колоссальная практическая эффективность научно-технической деятельности и научных предсказаний в освоении природы, но это не исключает того, что за пределами микроскопически узкой полосы натуралистически освоенного находится 1) бесконечно непознанная натуралистическая вселенная, а также 2) глубочайший и сложнейший ряд иноприродных реальностей, воздействующих на натуралистический космос.

Периферийно касаясь за-натуралистических измерений реальности, учёный мир тут же объявляет их материей, веществом. Так нечто, называемое «тёмной материей»[11], не испускает, не поглощает, не отражает и не отклоняет свет, радиоволны, инфракрасное, ультрафиолетовое, рентгеновское и остальные диапазоны электромагнитных излучений. То есть, не только не является «непосредственной данностью», но и принципиально не наблюдаема, не обнаруживаема никакими «чувственными ощущениями», как бы они не были расширены технически. В данном случае отсутствует основополагающий признак материи, вещества как таковых. Строго научно говоря, научно не необоснованно и бездоказательно называть материей и веществом некую ненаблюдаемую реальность (по утверждению учёных её в космосе более 90%), которая проявляет себя только через гравитацию. Допустить, что проявляться через гравитацию может и не материя, и не вещество, не позволяет ограничение сознания учёных научной мифологией. Современная наука «наблюдает» и фиксирует взаимодействие обширного научно технологического слоя (приборов) с некими явлениями. При этом описать «наблюдаемые» явления возможно только математически. Что больше отражают математические абстракции – воздействие техники на объекты наблюдения или воздействие их на технику, либо проецирование заведомой научной установки тех, кто создаёт технику и организует эксперимент, – критически не осознаётся. «Привнеся инструмент познания, техника оградила исследователя от природы, сузила сектор его обзора. Он стал рассматривать мир через рентгеновские телескопы, электронные микроскопы, ядерные ускорители, космические снимки, хроматографы и масс-спектрометры. Физическим приборам были уподоблены и органы человеческого тела. То, что оказалось за пределами датчиков и статистики, стало выпадать из поля зрения так называемой фундаментальной науки» (Ю.Н. ГолубчиковОсновы гуманитарной географии М.: Инфра-М, 2011, с. 25-26).

Учёные до сих пор убеждены, что возможно познавать только натуральное, материальное, физическое: «Все достижения современной мировой науки базируются на материалистическом видении мира. Вопрос этот давно решен и, в этом смысле, нам просто не интересен. Ничего иного в современной науке просто нет. Прекрасно высказался на эту тему известный американский физик, лауреат Нобелевской премии С. Вайнберг: “Опыт учёного делает религию совершенно несущественной. Большинство учёных, которых я знаю, вообще не думают на эту тему. Они настолько не размышляют о религии, что даже не могут считаться активными атеистами”» (Открытое письмо десяти академиков РАН президенту Российской Федерации В.В. Путину – Е. Александров, Ж. Алфёров, Г. Абелев, Л. Барков, А. Воробьев, В Гинзбург, С. Инге-Вечтомов, Э. Кругляков, М. Садовский, А. Черепащук). Более того, «Религии это, в значительной мере, собрание древних сказок… Мне лично совершенно непонятно, как такое огромное количество людей может и во взрослом возрасте верить в эти сказки» (академик В.Л. Гинзбург). Академику, как и его единомышленникам, невдомёк, что практически все творческие гении человечества верили в «эти сказки». Так же им не доступны и противоположные мнения авторитетных учёных: «Уничтожение или прекращение одной какой-либо деятельности человеческого сознания сказывается угнетающим образом на другой. Прекращение деятельности человека в области искусства, религии, философии или общественной жизни не может не отразиться подавляющим образом на науке» (В.И. Вернадский).

Первые каменные орудия первобытных людей были революционно эффективными, выводили жизнь людей в иное измерение. Но если бы перволюди сводили своё миропонимание к функциям изготовляемых орудий, то вряд ли бы сложилась человеческая цивилизация. С самого начала люди осваивали природу и обустраивали свою жизнь, ориентируясь на духовные, религиозные сверхценности и сверхидеи. Не может же быть сплошной иллюзией и ложью измерение бытия, на котором покоится вся человеческая культура, цивилизация, история!

Те, кто ограничил своё сознание материалистическим измерением, не способны обнаружить ненатуралистическое. Приборы созданы из натурального для изучения натуралистического универсума, за пределы которого приборы не могут заглянуть по природе своей. Но кто доказал, что натуралистическое – единственное измерение бытия? Наука не может этого доказать потому, что по природе своей ограничена натуральным. Строго говоря, не научно научное утверждение: то, что не может наблюдать наука – не существует. Наука и религия: религия не опровергает науку; науку может опровергнуть только следующая наука. Наука не способна по сути бытия отрицать то, что вне научного наблюдения в принципе. Сто пятьдесят лет назад наука утверждала совершенно другую картину мироустройства как единственно истинную. Через пятьдесят-сто лет многие сегодняшние «фундаментальные научные истины» будут выглядеть такими же ложными либо наивными.  Эта научная динамика не осознаётся учёными, ибо наука из инструментария познания природы превратилась в ложное мировоззрение, то есть в одну из форм идеологической мании.

 

 

Наука и смысл жизни

 

Как жить ис­тин­но? Как жить так, что­бы быть, что­бы жизнь ста­ла фи­ло­соф­ст­во­ва­ни­ем, а фи­ло­со­фия бы­ла пронизана жиз­нью? Что­бы на­пол­нить жизнь мо­лит­вен­ным упо­ва­ни­ем, слу­же­ни­ем – жить це­ло­ст­но, а не час­тич­но? Когда душа опалена этими последними вопросами, от­ве­тить на них спол­на мож­но только сугубо лич­ным творческим опытом. В течение це­лых эпо­х не ста­вился вопрос о смыс­ле жиз­ни. Во мно­гих фи­ло­соф­ских сис­те­мах за­быт глав­ный фи­ло­соф­ский вопрос, или его теряют за спе­ку­ля­тив­ны­ми построениями. Иные от­ве­ты продиктованы не бескорыстным слу­же­ни­ем ис­ти­не, а бессознательным стремлением к об­лег­чению жизненных невзгод и оправданию потребительских инстинктов. Не­ред­ко в са­мом определении смыс­ла жиз­ни содержится неосознанное стремление снять с се­бя бремя должного бытийствования.

Принятие смыс­ла жизни есть принятие сво­его креста, вся­кое ис­тин­ное суждение уве­ли­чи­ва­ет бре­мя крестонесения жиз­ни. По­нять – зна­чит ока­зать­ся в тя­же­лейшей си­туа­ции выбора и от­вет­ст­вен­но­сти за него. Соз­на­ние ус­луж­ли­во стремится об­лег­чить на­ше со­стоя­ние, под­ме­няя образы реальности фик­ция­ми и ил­лю­зия­ми. Ис­ти­на сни­ма­ет с нас оковы лжи, беспросветного ужаса или уны­ния от мировой бесприютности. Но истина яв­ля­ет­ся и ве­ли­ким бременем. Для её обретения требуется невероятное уси­лие, но да­же совершив его, мы не по­лу­ча­ем об­лег­че­ния, ибо открыться ис­ти­не – оз­на­ча­ет принять полноту бы­тия, осоз­нать от­вет­ст­вен­ность за судь­бу мира, за свою жизнь. Обладание ис­ти­ной требует волевого бодрствования, сво­бод­но­го самоопределения с полным осознанием от­вет­ст­вен­но­сти.

Гос­под­ствую­щее ныне по­зи­ти­ви­ст­ское и постмодернистское мировоззрение от­кло­ня­ет по­след­ние вопросы как некорректные либо бессмысленные. Современный человек, зачарованный фикциями и преисполненный окаменелым нечувствием, повергается в растерянность либо цинизм перед предельными вопрошаниями. Это оз­на­ча­ет от­каз от то­го Смыс­ла, на котором по­ко­ит­ся че­ло­ве­че­ское бы­тие. Проблему смыс­ла жиз­ни мы уже не име­ем права формулировать риторически. В распаде и разложении современности сконцентрированы ито­ги многих исторических катастроф. Че­ло­ве­че­ст­во сейчас находится перед безд­ной са­мо­унич­то­же­ния. И ка­ж­дый наш шаг, без­дум­ный и лег­ко­мыс­лен­ный, неукротимо тол­ка­ет мир к ги­бе­ли. Са­ма жизнь требует принять крестонесение ис­ти­ны. Ина­че в не­бы­тие обрушатся чая­ния и упо­ва­ния множества по­ко­ле­ний. Ре­ше­ние грандиозных проблем, которые вста­ли перед че­ло­ве­че­ст­вом, требует предельного напряжения ду­хов­ных сил и сво­бод­но­го творческого дерзания. Вме­сте с тем, ос­нов­ное бед­ст­вие современного мира – бег­ст­во че­ло­ве­ка от осмыс­ления жиз­ни, а значит, и от сво­бо­ды и от­вет­ст­вен­но­сти.

В творческой сво­бо­де и все­лен­ской от­вет­ст­вен­но­сти – бо­го­по­доб­ное дос­то­ин­ст­во че­ло­ве­ка. Эту ис­ти­ну принесло в мир христианское Благовестие. И осью христианской ци­ви­ли­за­ции яв­ля­ет­ся возрастающее бремя сво­бо­ды лич­но­сти. В ка­кой-то мо­мент истории европейский че­ло­век ис­пу­гал­ся открывающейся от­вет­ст­вен­но­сти сво­бо­ды и предпочёл делегировать её (вме­сте с правом принимать решения) общественным и религиозным ин­сти­ту­там, в об­мен на внешний комфорт и внут­рен­нюю покоенность. Но сохранить и уве­ли­чить бла­га (как подлинные, так, в конечном итоге, и материальные) че­ло­век спо­со­бен, толь­ко сохраняя дос­то­ин­ст­во сво­бод­ной и от­вет­ст­вен­ной лич­но­сти. Предавая се­бя, мы рано или позд­но теряем всё. Го­тов­но­стью всем пожертвовать во имя сво­бо­ды ду­ха мы по­лу­ча­ем воз­мож­ность всё приобрести.

 

Ка­ж­дая эпо­ха, являясь определённым ду­хов­ным возрастом че­ло­ве­че­ст­ва, от­вечает на ак­ту­аль­ные вопросы жиз­ни и выстраивает целостную картину мира, тем самым созидает сту­пень мировой цивилизации. В све­те современного опы­та мировоззренческие концепции прошлого мо­гут ка­зать­ся на­ив­ными, но без смыслового син­те­за, который в них осуществлялся, не­воз­мож­но бы­ло бы сохранить на­лич­ное зна­ние, тем бо­лее рас­ши­рять его. Ибо человек познаёт фрагменты мироздания в зависимости от того, как он понимает бытие в целом и собственную миссию в нём.В этом смысле средневековый человек духовно ориентировался более адекватно, чем современный. Ин­тел­лек­ту­аль­ный мир Средневековья ко­ли­че­ст­вен­но не сравним с теперешним, но он бо­лее органично объ­е­ди­ня­л всё, чем располагал, в нём были означены цели и пути культуры, ибо «Средневековье обладало цельным и гармоническим образом всей Вселенной» (арх. Киприан). Современный же че­ло­век потерялся в мно­го­зна­нии, которое дробит картину мира игрой кривых зеркал, и, уж конечно, не формулирует смыс­ла жиз­ни. Современное че­ло­ве­че­ст­во ин­фан­тиль­но по сравнению со средневековым в том от­но­ше­нии, что гораздо ме­нее со­от­вет­ст­ву­ет сво­им ду­хов­ным за­да­чам и накопленному культурному по­тен­циа­лу. Сегодняшнее соз­на­ние уди­ви­тель­но на­ив­но, так как не имеет воли к осмыслению соб­ст­вен­ного содержания, потеряло вла­сть над ним.

Рас­слое­нное сознание воспринимает мир фрагментарно и не способно сфокусировать познанное в единое мировоззрение. Сложилась об­ще­че­ло­ве­че­ская ци­ви­ли­за­ция, но лю­ди ограждены на­цио­наль­ны­ми, кон­фес­сио­наль­ны­ми, профессиональными барьерами боль­ше, чем ко­гда-ли­бо, ибо это разобщённость не столь­ко географическая, эко­но­ми­че­ская или по­ли­ти­че­ская, а, прежде все­го, внутренняя, ду­хов­ная, экзистенциальная. Инертный, без­от­вет­ст­вен­ный со­вре­мен­ник не мо­жет и не хо­чет за­гля­нуть за пределы обыденных представлений.

Са­мая универсальная сфера современной культуры – нау­ка – не спо­соб­на предложить це­ло­ст­ную и универсальную картину жиз­ни, она по внутреннему за­да­нию не стремится интегрировать це­лое, а всё боль­ше дифференцирует – раз­де­ляет, рас­чле­няет на час­ти. Некоторые учёные это осознают: «Число эмпирических данных, которые мы имеем, растет каждую минуту. Мы вошли зашли в некоторый тупик, потому что не знаем, что с этим количеством делать. Мы можем эти данные по полочкам разложить и, разумеется, есть способы обработки, но дальше никуда не идем. Из того, что я буду рассматривать каждую вашу клетку, не выйдет никакого впечатления о том, что вы за личность. От того, что я буду в мозгах копаться и каждый нейрон оттуда вытаскивать, я не получу картины того, как это работает. Ну, еще 30 миллиардов нейронов исследовали — дальше что? На какой вопрос отвечаем? – Ни на какой. Нужен гений, который сказал бы: неправильно формулируете вопросы, задайте другой вопрос. Явно наступил момент, когда остро нужна новая теория» (Т.В. Черниговская). Но научное сообщество не способно породить «гения», который, оставаясь в парадигме научного знания, способен выйти за его пределы.

Фи­ло­со­фия не из­бе­жа­ла заражения по­зи­ти­виз­мом и стремится стать «на­уч­ной», приобрести ме­ха­ни­сти­че­скую строгость и по­сле­до­ва­тель­ность в ущерб органичности и це­ло­ст­но­сти. Секуляризованная культура ли­ше­на смыслообразующего стержня и располагает лишь мёртвыми осколками зна­ния, из которых не­воз­мож­но сло­жить образ уни­вер­су­ма.В результате мировоззрение современного че­ло­ве­ка поразительно не­ос­мыс­лен­но. По существу, он ощу­ща­ет се­бя подобно безродной пес­чин­ке, выброшенной на кос­ми­че­скую свал­ку. Бес­смыс­лен­ным взором че­ло­век ог­ля­ды­ва­ет чу­ж­дую ему реальность и пы­та­ет­ся связать её ка­кой-то мёртвой закономерностью. Деятельность «цивилизованного человечества» представляет собой попытки сло­жить из кос­ми­че­ско­го хла­ма временное убежище, в котором мож­но было бы укрыться от мирового не­на­стья и от­дать­ся наркотической дремоте. Цивилизованные люди ведут себя, как одичавшие существа, бессмысленно ша­таю­щиеся по мировым пространствам и пы­таю­щиеся удовлетворить элементарные потребности. Ра­зу­ме­ет­ся, най­ти ка­кую-ли­бо твёрдую ос­но­ву в та­кой жиз­ни не­воз­мож­но.

Жизнь че­ло­ве­че­ст­ва определяется слу­чай­но встреченными яв­ле­ния­ми. Со­от­вет­ст­вен­но открытым нау­кой «фак­там» выстраивается по­ни­ма­ние и жиз­нен­ная по­зи­ция. А что нас ждёт за «поворотом», за «хол­мом», за «переправой»? Мож­но ли уз­нать об этом что-ли­бо достоверное, ес­ли су­дить по ана­ло­гии с тем, что у нас под но­га­ми и под рукой? Что же уди­ви­тель­но­го в том, что из хао­са, ка­ким современное соз­на­ние ви­дит мир, не­воз­мож­но выстроить упорядоченную ци­ви­ли­за­цию, которая вот-вот похоронит под свои­ми об­лом­ка­ми соз­да­те­лей! На­ши те­лес­ные органы ограничены фи­зи­че­ски­ми пределами, как бы мы их ни раздвигали посредством техники. И мы не мо­жем обозреть панораму все­лен­ско­го це­ло­го, ка­кие бы лин­зы ни при­ме­ня­ли. Ле­де­ня­щую грусть вызывает высокомерное «глу­бо­ко­мыс­лие» учёных, уверенных, что они разглядели в микроскоп, те­ле­скоп или уловили в ком­пь­ю­тере кос­ми­че­скую тай­ну.

Что представляет собой формула «раз­ви­тия» – кру­же­ния – современной по­зи­ти­ви­ст­ской нау­ки? Учёные одержимы фактическим счислением эмпирии (при котором факты уже не являются тем, за что их принимают), а также бесконечным анализированием добытого (хотя анализ ограничен методологическими догмами). Они с энтузиазмом продуцируют потоки произвольных гипотез, непрерывно отменяющих друг друга. Умозрение современных мудрецов вязнет в деталях. Наученный только фрагментарному мышлению учёный-теоретик заворожен самопроизвольной игрой интеллектуальных ас­со­циа­ций. Ино­гда из это­го вы­па­да­ет оригинальная конфигурация – но­вая ги­по­те­за, от­кры­ваю­щая воз­мож­ность для но­вой ус­та­нов­ки соз­на­ния (но­вая теория). Теория ме­ня­ет взгляд на предмет, что по­зво­ля­ет за­ме­тить в предмете (или приписать ему) но­вые качества. На ос­но­ве это­го учёный-эмпирик мо­жет построить но­вые экспериментальные приборы, работа которых, ко­неч­но же, даёт практическое подтверждение теории, ибо для того они и соз­да­ва­лись. При­бо­ры не что иное, как материализованные формулы, они бу­дут измерять и изображать параметры са­мих формул, а не предмета. А научные постулаты, как известно, не обобщают исследования, а предопределяют методику эксперимента.

Общеизвестные строгость и осторожность в обращении с дан­ны­ми из­вне материалами опы­та об­ман­чи­вы в нау­ке, так как отбор фак­тов и их интерпретация, а так­же по­строе­ние на­кла­ды­вае­мой на них концептуальной мо­де­ли обу­слов­ле­ны про­из­воль­но при­ня­той ги­по­те­зой. «До­ка­зан­ная» та­ким образом теория ста­но­вит­ся общепринятой на­уч­ной дог­мой до сле­дую­щей бес­стыд­но-сме­лой ги­по­те­зы, ко­гда од­на «достоверная» мо­дель предмета бу­дет за­ме­не­на другой, ещё «бо­лее достоверной» мо­де­лью. Сам же предмет как та­ко­вой – его сущность – дав­но перестал интересовать лю­бо­зна­тель­ных учёных. Так, за­на­вес на сце­не на­уч­но­го по­зна­ния мо­жет по­ды­мать­ся и опус­кать­ся бес­ко­неч­ное количество раз, но спек­такль бу­дет ра­зыг­ры­вать­ся в строгом со­от­вет­ст­вии с не­из­мен­но уны­лым сюжетом.

По хо­ду де­ла нау­ка слу­жит соз­да­нию тех­ни­че­ской ци­ви­ли­за­ции. Собственно, натуралистическая наука и способна давать только узкопрактические результаты. Но этот предметный оса­док мог вы­пасть и из других принципов осмысления. «Ду­мать» мож­но бы­ло бы совершенно по-ино­му, но создавать что-то близкое. Или ина­че: де­лая то же са­мое, верить, что де­ла­ешь не­что другое. Ибо концептуальная модель в нау­ке за­ви­сит от того, с каким потребительским интересом глядит на не­го учёный, хо­тя предмет в лю­бом слу­чае ос­та­ёт­ся са­мим со­бой. Та­ким образом, научно-тех­ни­че­ская ци­ви­ли­за­ция не яв­ля­ет­ся подтверждением ис­тин­но­сти и достоверности ес­те­ст­вен­ных на­ук.

Тех­ни­ка соз­да­на в мни­мой точ­ке пересечения различных интеллектуальных традиций, практический эф­фект от которых мо­жет быть близ­ким. Ес­ли бы бы­ла соз­да­на «ма­ги­че­ская ци­ви­ли­за­ция», то она то­же производила бы «ве­щи», хо­тя и других форм, и некоторые из них дви­га­лись бы и да­же ле­та­ли, хо­тя и по совершенно иным «за­ко­нам». Современная на­уч­ная ус­та­нов­ка представляет собой уз­кий луч рассудка, направляемый утилитарными потребностями че­ло­ве­ка. «Разрезающее» реальность натуралистическое умствование даёт воз­мож­ность различить фрагменты, ока­зав­шие­ся под но­сом. Но за счёт то­го, что са­ми предметы и картина це­ло­го ос­та­ют­ся во мраке. Вы­хва­чен­ных из тьмы де­та­лей хва­та­ет, что­бы понастроить из них цивилизаторских благ. Но ка­кой це­ной без­дум­ное и без­от­вет­ст­вен­ное вы­хва­ты­ва­ние от­зо­вёт­ся на кос­ми­че­ском це­лом – остаётся сокрытым от учёных, одержимых энтузиазмом обладания. «Их изобретательская вакханалия напоминает пир во время чумы, где деланной бодростью и оптимистическими тостами отгоняют дурные предчувствия» (В.Н. Тростников).

Оче­вид­но, что на­уч­но-тех­ни­че­ская ци­ви­ли­за­ция по­ро­ди­ла ряд глобальных про­блем. Со­вер­шил­ся об­щий по­во­рот куль­ту­ры от ве­ры и ду­хов­но­го са­мо­уг­луб­ле­ния к так на­зы­вае­мо­му точ­но­му зна­нию, ко­то­рое достоверно, толь­ко ес­ли под­твер­жда­ет­ся эм­пи­ри­че­ски. Материальная ци­ви­ли­за­ция всё бо­лее вы­тес­ня­ет духовную куль­ту­ру, сте­пень тех­ни­че­ско­го про­грес­са ста­но­вит­ся кри­те­ри­ем оцен­ки куль­тур­но­го уров­ня. Ма­те­ри­аль­ные воз­мож­но­сти че­ло­ве­ка не­ог­ра­ни­чен­но и бес­кон­троль­но рас­тут за счёт де­валь­ва­ции ду­хов­ной сво­бо­ды, нрав­ст­вен­но­сти. Хо­зяй­ст­вен­ная дея­тель­ность де­фор­ми­ру­ет мораль. Про­грес­си­ру­ют ме­ха­ни­за­ция и обез­ли­чи­ва­ние, соз­да­ют­ся тех­ни­че­ские сис­те­мы, ко­то­рые всё бо­лее не­за­ви­си­мы от че­ло­ве­че­ской во­ли, превращаются во вра­ж­деб­ную си­лу, уг­ро­жа­ющую су­ще­ст­во­ва­нию че­ло­ве­че­ст­ва. Нивелируется са­мо­цен­ность лич­но­сти и че­ло­ве­че­ской жиз­ни. Масскультура культивирует низшую природу в человеке, стимулирует примитивные запросы. Цивилизация потребления навязывает общество лавину искусственных потребностей, с которой она уже не в состоянии справиться. С одной стороны, пе­ре­про­из­вод­ст­во, а с другой – беспрестанное возбуждение всё новых потребностей, ведут к умерщвлению природы и расхищению природных ресурсов, как оказалось, не бесконечных. В итоге современная техногенная цивилизация по многим измерениям толкает человечество к самоистреблению.

 

Идео­ло­гия не­ог­ра­ни­чен­но­го про­грес­са по­ро­ди­ла рас­ши­рен­ное вос­про­из­вод­ст­во труд­но­стей. Например, попытки предотвратить разрушения, наносимые природе цивилизацией, порождают новые про­блемы, которые тре­буют всё более глу­бо­ко­го вне­дре­ния в при­ро­ду. «В ре­зуль­та­те для уст­ра­не­ния травм, на­но­си­мых тех­ни­кой, при­ме­ня­ют­ся лишь дру­гие её фор­мы… Ци­ви­ли­за­ция с ка­ж­дым ша­гом как бы под­би­ра­ет­ся всё бли­же к са­мым кор­ням при­ро­ды… Ло­ги­ка жи­вой при­ро­ды и тех­но­ло­ги­че­ской ци­ви­ли­за­ции по­строе­ны на со­вер­шен­но раз­ных прин­ци­пах, они не­со­вмес­ти­мы… Оче­вид­но, тех­но­ло­ги­че­ская ци­ви­ли­за­ция яв­ля­ет­ся ту­пи­ко­вой ли­ни­ей раз­ви­тия че­ло­ве­че­ст­ва, ве­ду­щей к его ги­бе­ли» (И.Р. Ша­фа­ре­вич). Раз­гул тер­ро­риз­ма и ре­во­лю­ций – это се­го­дня, ут­вер­жда­ет Ша­фа­ре­вич, не ре­ак­ция на ни­ще­ту и бес­пра­вие, а спут­ни­ки-двой­ни­ки тех­но­ло­ги­че­ской ци­ви­ли­за­ции. «Ве­ли­кие» ре­во­лю­ции по­след­них ве­ков дви­жи­мы па­фо­сом пол­но­го раз­ру­ше­ния ми­ра, они ды­шат апо­ка­лип­си­че­ским ду­хом. Неосознанное целеполагание их во­ж­дей – ру­ко­твор­ный ко­нец све­та.

Сфор­ми­ро­ва­лось так на­зы­вае­мое гло­баль­ное мыш­ле­ние, вы­дви­гаю­щее за­да­чи, для ко­то­рых Зем­ля ста­ла слиш­ком ма­лень­кой и тес­ной. Но вме­сте с тем жизнь и мировоззрение лю­дей ста­но­вят­ся всё более ограниченными и фрагментарными. Современности, как ни­ко­гда, требуется це­ло­ст­ная картина мира. Пло­ды ци­ви­ли­за­ции объ­е­ди­ни­ли че­ло­ве­че­ст­во на но­вой ос­но­ве. Огромные пространства уже не разобщают лю­дей, которые во всём мире всё более жи­вут в общем бешеном ритме. Слу­чив­шее­ся в од­ном мес­те ста­но­вит­ся дос­тоя­ни­ем всех, без­от­вет­ст­вен­ность од­них ска­зы­ва­ет­ся на судь­бе ос­таль­ных, ино­гда жизнь мил­лио­нов за­ви­сит от решений од­но­го. Че­ло­ве­че­ст­во сло­жи­лось в еди­ную тех­но­ло­ги­че­скую систему, чле­ны которой совершенно не скоординированы. Это те­ло оказалось без души, не име­ет об­щечеловеческой во­ли и са­мо­соз­на­ния. Мы на­столь­ко чу­ж­ды друг другу и преисполнены вражды, что объ­е­ди­нят нас в родовое по­ня­тие толь­ко об­щие фи­зи­че­ские признаки.

Что­бы сохранить жизнь на земле, люди долж­ны по­нять се­бя, своё ме­сто в мире и соб­ст­вен­но че­ло­ве­че­ское на­зна­че­ние. Без­дум­ный и без­от­вет­ст­вен­ный «рост» да­лее не­воз­мо­жен, ибо вот-вот уничтожит че­ло­ве­че­ст­во. Но властители умов в гордыне не хотят признавать спа­саю­щую ве­ко­веч­ную мудрость, которую со­всем не­дав­но на­зы­ва­ли религиозным дурманом или устаревшей дог­мой, а се­го­дня сти­ли­зу­ют под мер­кан­тиль­ные ну­ж­ды.

Мы слу­жи­ли столь­ким ложным идо­лам, принесли столько кровавых жертв, что многие хватаются за первую подвернувшуюся воз­мож­ность религиозно обустроить жизнь. Но за формой религиозности нередко скрывается новый горячечный бред. Ин­тел­ли­ген­ция у нас и на За­па­де сле­по ув­ле­че­на периферийными по от­но­ше­нию к христианству, ду­хов­но провинциальными «эзотерическими» учениями, представляющими собой различные виды мистического натурализма либо духовного утилитаризма. Трагический опыт обя­зы­ва­ет нас об­ра­тить­ся к дав­но за­бы­то­му: обрести ос­но­ву мож­но толь­ко в Без­ос­нов­ном. И мы мо­жем аде­к­ват­но ориентироваться в этом мире толь­ко в том слу­чае, ес­ли вернём се­бе пол­но­мо­чия хо­да­та­ев и предстоятелей Без­ос­нов­ной Ос­но­вы мира.

Чтобы ограничить разрушительный и усилить созидательный потенциал научно-технической экспансии необходимо осознать натуралистически-инструментальную природу научного подхода и отказаться от мировоззренческих претензий науки, что актуализирует мировоззренческие функции философии и богословия. Целостная мировоззренческая концепция позволит вырабатывать установки и нормы (для высших целей жизни могут таковые быть и табуированными) органичного взаимоотношения человека с природой, космосом, мирозданием.

 

 

Научные идеологии

 

Постепенно мировоззренческие основания науки – атеизм и материализм, а также методологические основания – рационализм и эмпиризм, превратились в идеологии, отрицающие другие мировоззрения. На их основе в Западной Европе создавались новые радикальные идеологии – идеологические мании. Наиболее разрушительными оказались социальные идеомании.

Атеизм – это идеология отрицания Теоса, Личного Бога, являющегося Творцом мироздания и наделяющего его смыслом. Отрицая Единую Истину как источник всякой истины, атеизм лишает нравственность всех оснований, обессмысливает жизнь: «Отсутствие Бога нельзя заменить любовью к человечеству, потому что человек тотчас спросит: для чего мне любить человечество?» (Ф.М. Достоевский). Умаление Бога вызывает деградацию человека, ибо «Отрекаясь от Бога, от абсолютной Божественной Личности, человек неминуемо отрекается от своей собственной человеческой личности» (Д.С. Мережковский). На чистом отрицании не построить систему мировоззрения, поэтому атеизм существует как тенденция в составе других идеологических систем.

Материализм утверждает материю в качестве субстанции всей действительности – не только материальной, но душевной и духовной. Это учение отрицает духовное бытие, профанирует всё высшее, небесное. Вечный дух и объективный смысл бытия отринуты, хаотическая же материя наделяется статусом единственной реальности. Материализм разлагает личность разнузданием плотских инстинктов: «Отрекаясь, ради чечевичной похлёбки умеренной сытости, от своего божественного голода и божественного первородства, человек неминуемо впадает в абсолютное мещанство» (Д.С. Мережковский).

Материализм есть приземлённая точка зрения – «пищеварительная философия» по Достоевскому, не желающая знать никаких других. Очевидно, что материя в материализме существует лишь как выхолощенная фикция. В христианской философии представления о материи несравненно глубже, богаче (в неотомизме, например), реалистичнее, чем в материализме. Чего стоит «гениальное» ленинское определение: «Материя есть философская категория…» Вопреки «идеализму» материалистов, материя существует по утверждению материалистов же сама по себе, а не только в качестве категории. Материалистические системы в итоге сползают к своеобразному мистицизму: парады, клятвы, мавзолеи, «вечно живые» вожди, «священные» партбилет и комсомольский билет, торжественный приём в организации и подобные камлания.

 

Идеализм, напротив, сводит многообразие действительности к идее, разуму, а материю рассматривает как форму проявления идеи. Если понимать под идеализмом, согласно учебникам по философии вульгарного марксизма, всё, что не является материализмом, то мы – идеалисты. За хулу идеализма – в традиционном смысле слова – можно заслужить славу обскуранта. И действительно, в нашу безыдейную и материалистическую эпоху идеализм выглядит достойным. Многие из нашего поколения проделали путь от марксизма к идеализму и несут в себе благодарность возвышающим ценностям идеализма. Но, по существу, это означает лишь то, что мы пытаемся дотянуться до церковной паперти по тем ступеням, по которым скатывались наши прадеды. Попытка такого подъёма была предпринята в религиозном возрождении начала ХХ века, но прервана насильственно. Сейчас нам вновь предстоит решать проблемы идеализма, но для того, чтобы возвыситься над ними до истин христианства. Идеалистические тенденции сами по себе выглядят привлекательными и идеалистическая установка возвышенной только в религиозно деградировавшем мире. По сути же идеология идеализма расслабляла и разлагала христоцентричный стержень личности.

На начальных этапах религиозного ренессанса начала ХХ века идеализм мог способствовать возвышению, но, исключая целостное восприятие бытия, он вёл к закостенению сознания. Ибо бытийны в идеализме только вечные и неизменные идеи, всё прочее сущее, в том числе и человек, есть только преходящая изменчивость – тень бытия. Человеку разрешено быть вечным только в качестве голой идеи, приобщённой к безличной вечной неподвижности. Если материализм гипнотизирует сознание человека величием природных стихий, то идеализм отрывает от мировой плоти, болезненно спиритуализирует сознание, подавляет личность величием холодного мира идей. Вечные идеи идеализма лишены персоналистического духа и диалектики воплощения. И потому грандиозная панорама идеализма несёт на себе налёт призрачности, а строгая красота – искусственности.

Идеализм является примером того, как крайняя степень абсолютизации даже высших идеалов ведёт к искажению реальности. Всё частичное, претендующее на полноту, лишается собственных основ и искажает общую перспективу. В идеализме идеальная сторона бытия подменяет полноту бытия. Поэтому в нём отвлеченная абстракция ценится выше живого конкретного бытия: идея истины, красоты, добра, Бога, человека вытесняет восприятие живой конкретной истины, красоты, добра, Бога, человека. «Греховная диалектика человеческих чувств всегда так ужасна, что она способна все чувства, обладающие высшей ценностью, превратить в ложь и зло. Даже самая идея любви может стать ложью и злом и порождать великие несчастья. Во имя любви творят много зла –и во имя любви к Богу, и во имя любви к человеку, и во имя любви к добру и к идее, особенно во имя любви к добру и к идее. Когда любовь к добру и к идее стала фанатической и отвлечённой, всё погибло, кроме зла, ничего не будет. Любовь к Богу должна быть бесконечной, но когда она превращается в любовь к отвлечённой идее Бога, то она истребительна в своих последствиях. Любовь к человеку не должна иметь границ, но когда она превращается в отвлечённую любовь к идее человека или человечества, делается идолопоклонничеством, то она истребительна и зла. Алкание истины и правды заслуживает блаженства, но когда истина и правда превращаются в отвлечённую идею, враждебную всему живому, личному и конкретному, то последствия этого бывают истребительны и злы» (Н.А. Бердяев).

Идеализм сложился в дохристианском платонизме, и поэтому он не имел специально антихристианской направленности. Но в сфере христианской культуры становится очевидной его антиперсоналистическая направленность. Традиция идеализма заложена Платоном, гениальные прозрения которого повлияли на многие христианские представления. Но в его учении уже определилось умаление индивидуального, личностного бытия: «Всё учение Платона об Эросе носит характер отвлечённый –отвлечения через восхождение по ступеням от мира чувственного, где даны живые существа, к миру идейному, где возможна лишь любовь к идее, к истине, к красоте, к высшему благу. Платон предлагает жертвовать любовью к живому существу, к личности во имя любви к идеям, к добру, к истине, к красоте. Эрос платонический не персоналистичен, не знает тайны личности и личной любви, он идеалистичен» (Н.А. Бердяев). В сис­те­ме идеалистической онтологии бы­ли сфор­му­ли­ро­ва­ны мно­гие ка­те­го­рии, во­шед­шие в со­кро­вищ­ни­цу хри­сти­ан­ского богословия. Но ос­нов­ной па­фос пла­то­низ­ма – то­таль­ное под­чи­не­ние все­го сущего еди­но­му на­ча­лу. По от­но­ше­нию к веч­но­су­ще­му Еди­но­му все ин­ди­ви­ду­аль­но­сти пре­хо­дя­щи, яв­ля­ют­ся его ото­бра­же­ния­ми, они пред­на­зна­че­ны ра­но или позд­но слить­ся с Еди­ным. Об­ще­обя­за­тель­ное един­ст­во яв­ля­ет­ся за­ко­ном для всех еди­нич­но­стей. Диа­лек­ти­ка – это нау­ка о ра­зы­ска­нии еди­но­го прин­ци­па в ка­ж­дой ве­щи.

В этой кар­ти­не не остаётся мес­та ин­ди­ви­ду­аль­но­му, лич­но­ст­но­му бы­тию: аб­со­лю­тизм Еди­но­го ли­ша­ет еди­нич­ность, как ос­но­ву пер­со­ни­фи­ка­ции, вся­ких суб­стан­ци­аль­ных ос­но­ва­ний. Ин­ди­ви­ду­аль­ность при­над­ле­жит здеш­не­му, не­долж­но­му, при­зрач­но­му ми­ру и при­зва­на к са­мо­от­ри­ца­нию во имя ни­ве­ли­рую­ще­го слия­ния с Веч­ным Еди­ным, ин­ди­ви­ду­аль­ная ду­ша есть не что иное, как ис­те­че­ние уни­вер­саль­ной Ми­ро­вой ду­ши. В ка­ж­дой об­лас­ти жиз­ни нуж­но най­ти еди­ное на­ча­ло, что­бы всё под­чи­нить ему. В об­лас­ти эс­те­ти­че­ско­го – это Кра­со­та, и всё ин­ди­ви­ду­аль­но пре­крас­ное – толь­ко её искажённые от­бле­ски. В об­лас­ти нрав­ст­вен­ной – Бла­го са­мо в се­бе, в об­лас­ти по­зна­ния – Еди­ная Ис­ти­на. Всё земное имеет прообраз на небе в виде идеи. Вся­кая вер­ная мысль и нрав­ст­вен­ный по­сту­пок яв­ля­ют­ся лишь те­нью, ото­бра­же­ни­ем и смут­ным при­по­ми­на­ни­ем их идеи, укоренённой в Едином. В со­ци­аль­ной жиз­ни наиболее общей и преобладающей над всеми другими является идея го­су­дар­ст­ва. Поэтому благу государства то­таль­но под­чи­ня­ет­ся вся жизнь, пе­ред ним ли­ша­ет­ся суб­стан­ци­аль­ных ос­но­ва­ний че­ло­ве­че­ская ин­ди­ви­ду­аль­ность. Людям в обществе ничто не может принадлежать, более того, они сами не принадлежат себе, ибо вся их жизнь должна быть подчинена служению идее общества и государства. Ис­тин­ны­ми людь­ми, людь­ми в пол­ном смыс­ле сло­ва, яв­ля­ют­ся муд­ре­цы, ко­то­рым от­кры­то со­зер­ца­ние этой ис­ти­ны и ко­то­рые поэтому долж­ны быть пра­ви­те­ля­ми го­су­дар­ст­ва. Так родоначальник идеализма породил и первую социальную утопию, основанную на идеомании.

Божественный Платон, христианин до Христа (как именовали его отцы Церкви), создавший систему категорий, которая была разработана в христианском неоплатонизме, положена в основу христианского богословия, вместе с тем, был первым утопистом – идеоманом, в том смысле, что он первый попал во власть своей главной идеи, крайне гипертрофированной и однобоко интерпретированной. С од­ной сто­ро­ны, Пла­тон – автор гибельной для человечества со­ци­аль­ной уто­пии. С дру­гой же, авторитет в христианской культуре прин­ци­пов антиперсоналистического идеа­лиз­ма способствовал лож­ной ори­ен­тации в христианской мысли. Ко­гда ду­хи со­ци­аль­но­го не­бы­тия вы­плес­ну­лись из уто­пии в ре­аль­ность (ком­му­низм, со­циа­лизм, фа­шизм), хри­сти­ан­ская ци­ви­ли­за­ция бы­ла внут­рен­не ос­лаб­ле­на ан­ти­пер­со­на­ли­сти­че­ски­ми тен­ден­ция­ми и не смог­ла про­ти­во­пос­та­вить им за­щит­ные цен­но­сти. Этот опыт по­ка­зы­ва­ет, ка­ким об­ра­зом ума­ле­ние лич­но­ст­но­го на­ча­ла раз­ла­га­ет бо­же­ст­вен­ную ос­но­ву в че­ло­ве­ке, куль­ту­ре и пе­ре­рас­та­ет в восс­та­ние на тво­ре­ние Бо­жие и на Са­мо­го Твор­ца.

Сосуществование благородного и пошлого, незаметное перетекание высоких намерений в низменные результаты показательны для истории идеализма. Принципиальное зло антиперсоналистической направленности идеализма очевидно на примере генезиса немецкого идеализма. Культ общего и умаление индивидуального в немецкой классической философии подчиняли личность «абсолютам» всякого рода. Эта тенденция была доведена до рафинированного – утончённого, изощрённого абсурда у Гегеля: общее первично и абсолютно, индивидуальное же вторично и произвольно. «Германская философия, с презрением устраняя всё имевшее сколько-нибудь характер случайности и относительности, схватилась бороться с самим абсолютным и, казалось, одолела его» (Н.Я. Данилевский). Абсолютный дух заменяет Личного Бога и подавляет человеческую личность, является целью всякого развития, источником общеобязательного смысла, гармонии, закона и порядка. Авторитет объективистскойустановки оказался настолько велик, и она так глубоко внедрилась в немецкий дух, что всё последующее столетие немецкая мысль была захвачена поиском тотального идеала. Полемизирующие друг с другом философские, научные, общественно-политические течения были единодушны в том, что восприняли у Гегеля: индивидуальная жизнь привносит всяческую путаницу, бессмыслицу и произвол, она нуждается в муштре всемирного духа.

Младогегельянцы и Маркс, Шопенгауэр и Ницше, социалисты и Бисмарк – были в поисках единого и общеобязательного идеала. Постепенно целая нация воспитывалась в убеждении, что в индивидуальном, личном – средоточие зла; потому необходимо преодолеть персоналистическое жизнеощущение и подчиниться «общему благу». Гитлер довёл до логического воплощения то, к чему, так или иначе, стремились все: и социалисты, и коммунисты, и нацисты, и либералы, и бюрократия, и буржуа, и Вермахт… Так в одержимом влечении масс к идеологическим фикциям отразился и рафинированный идеализм немецкой культуры. Антиперсонализм немецкого идеализма подготовил в культуре благоприятную атмосферу для нарождения фашизма. Николай Бердяев считал, что склонность немецкого мышления к тоталитаризму вполне оформилась ещё при Канте: «Германский идеализм, в конце концов, и должен был на практике породить жажду мирового могущества и владычества, –от Канта идёт прямая линия к Крупу… Германский дух созрел и внутренне приготовился, когда германская мысль и воля должны направиться на внешний мир, на его организацию и упорядочивание, на весь мир, который германцу представлялся беспорядочным и хаотическим. Воля к власти над миром родилась на духовной почве, она явилась результатом немецкого восприятия мира, как беспорядочного, а самого немца, как носителя порядка и организации. Кант построил духовные казармы. Современные немцы предпочитают строить казармы материальные. Немецкая гносеология есть такая же муштровка, как и немецкий империализм. Немец чувствует себя свободным лишь в казарме. На вольном воздухе он ощущает давление хаотической необходимости… Могущественная, угрожающая всему миру германская материя есть эмансипация германского духа». Это писалось в годы первой мировой войны, когда немецкому тоталитаризму ещё только предстояло развернуться в нацизме.

 

Рационализм в качестве основы основ утверждает рассудок, который из познавательного средства превращается в единственный критерий и последнего судию. Рассудок при этом отрывается от разума, а разум – от Логоса, всё разумное лишается первозданного смысла и значения. Рационализм утверждает неограниченную силу человеческого познания, через которое можно властвовать над всем существующим. Для рационализма нет неразрешимых проблем, есть только ещё не разрешённые. Рационализм утверждает неограниченное господство человеческого разума, против которого уже невозможно апеллировать ни к какой высшей инстанции.

Гипертрофирование рационального разрушает органичную иерархию ценностей. Рационализм антиметафизичен в той степени, в какой схематизирует, механизирует и выхолащивает представления о Божественном, о бытии и человеке – «арифметики губят» (Ф.М. Достоевский). В рационализме неисчерпаемое богатство духа сводится к однозначным формулам, логическим пределом которых являются фантастические утверждения: «животное – автомат» (Декарт), «человек – машина» (Ламметри). Диалектика мирового воплощения личностного духа сводится к детерминированному панлогизму (Гегель). Рационалистическая идеология ограничила содержание разума формализованными категориями. «Рационализм есть не что иное, как отвлечение разума от целостного человека, от человечности, и потому он античеловечен, хотя иногда хотел бороться за освобождение человека» (Н.А. Бердяев).

Европейскому человеку пришлось с философским энтузиазмом вновь открывать многие основательно забытые истины: в пределах чистого разума обнаружить религию, по велению категорического императива вспомнить о совести, в формах практического разума обрести нравственное сознание. Философский переворот Канта оказался попытками вновь укоренить блуждающий и потерявшийся европейский разум в безосновной основе (вещь в себе). Пафос критической философии отражает попытку рационализированного сознания освободиться от добровольно наложенных пут в период секуляризации разума – отпадения его от религиозных оснований бытия. Но свелось всё к переводу рационалистического сознания с языка схоластики на язык логистики. И кончилось тем, что европейскому человеку была прочно привита аллергия к прямым суждениям на темы онтологические и метафизические. Отсюда доминирующая тенденция говорить о главном – вокруг да около, о стержневом – периферийно, мыслить о смыслах не по сути, а в культурных отражениях.

Рационализм – это идеологизирование познавательной активности рассудка. Результатом этого является разрушение иерархии ценностей, примитивизация – нарочитое упрощение учения о бытии, утрата многих важнейших представлений о человеке. Секуляризованный рационализм радикализирует сознание и стимулирует экстремизм. Об этом в ХIХ веке писал Ю.Ф. Самарин: «Революция есть не что иное, как рационализм в действии, иначе – формально правильный силлогизм, обращённый в стенобитное орудие против свободы живого быта. Первой предпосылкой служит всегда абстрактная догма, выведенная априорным путём – обобщением исторических явлений определённого рода. Вторая предпосылка заключает в себе подведение под эту догму данной действительности и приговор над последней, изрекаемый исключительно с точки зрения первой: действительность не сходится с догмой и потому осуждается на смерть. Заключение облекается в форму повеления и, в случае сопротивления, приводится в исполнение посредством винтовок и пушек или вил и топоров, что не меняет сущности операции, предпринимаемой над обществом».

Рационализм оказывается одним из предтеч современного позитивизма. В то же время рационализирование реальности получило развитие в идеологиях коммунизма и социализма. А.С. Хомяков ещё до появления диалектического материализма предсказывал превращение идеалистического рационализма в материалистический рационализм: «Самое отвлечённое из человеческих отвлечённостей – гегельянство – прямо хватилось за вещество и перешло в чистейший и грубейший материализм. Вещество будет субстратом, а затем система Гегеля сохранится, т.е. сохранится терминология, большая часть определений, мысленных переходов, логических приемов и т.д.»

 

Эмпиризм утверждает крайность противоположную: разум сам по себе бессилен, он способен лишь обрабатывать данные опыта. Чувственный опыт (эмпирия) – единственный источник и критерий знания и жизни. Эмпирическая методология познания сыграла революционную роль в становлении науки Нового времени. Но, претендуя на роль единственно верного мировоззрения, эмпиризм ограничивает сознание. Идеология эмпиризма формирует «научную» картину мира, и этот частный взгляд вытесняет все другие. Эмпирическая концепция сводит сущность человеческого бытия к естественно-природным процессам, ибо только они доступны эмпирическому наблюдению. Онтологические, духовные проблемы оказываются вне поля зрения эмпиризма, а значит, и вне реальности.

 

Позитивизм – предельная и утончённая форма эмпиризма – во всех его модификациях, включая постпозитивизм, приходит к полному отрицанию метафизических основ бытия. Картина мироздания ограничивается и исчерпывается позитивным – чувственно данным, фактическим. Метафизические объяснения объявляются теоретически неосуществимыми и практически бесполезными. Позитивизм называет псевдовопросами те вопросы, ответы на которые не могут быть проконтролированы, верифицированы – проверены на истинность путём сопоставления с чувственными данными, непосредственным опытом. Духовная реальность для позитивизма не только не познаваема, но является фикцией. Вопросы об истине, о Боге и вечной душе, о личности и её совести, об абсолютных критериях нравственности, о правах и обязанностях человека перед вечностью – не корректны и являются псевдовопросами. Ибо существует только то, что познается опытно, а познаются только эмпирически наблюдаемые явления. В современной позитивистской науке метафизика отрицается как лженаука, ибо ставит бессмысленные псевдовопросы о Боге, о вечности, о смысле бытия, об истине, о сущности и назначении человека, а также даёт ответы, которые не могут быть эмпирически верифицированы, подтверждены. Пережитки метафизики – претензии на раскрытие причин и сущностей – искореняются из науки, которая должна лишь описывать явления и отвечать не на вопрос «почему», а на вопрос «как».

Позитивизм не несёт агрессивного отрицания метафизики, он попросту игнорирует всё метафизическое. Интенция позитивизма – всеобщий скепсис, сомнение в возможности познания реальности. Всё изменчиво и текуче, нет духовных основ бытия, нет единого смысла, нет общеобязательной нравственности. Истина плюралистична, а значит, нет критериев суждения и нет судьи – все правы, и каждый прав по-своему. И этот индифферентизм – полное равнодушие, безразличие – выдаётся за всеобщую терпимость (толерантность) и даже любовь. Все должны быть терпимы друг к другу потому, что терпеть нечего, да и некому, собственно, так как всё – иллюзорно. В позитивизме многие видят новое откровение человеколюбия, хотя любить предписывается из общего равнодушия ко всему.

Полный отказ от онтологии – от учения о бытии, от сущностей – также может утомить. Поэтому те представители позитивизма, которые гонятся за точностью мысли и сведением концов с концами, нередко тяготеют к материализму. Таковыми были в известной степени Авенариус, Мах, Богданов. Полуматериализм-полупозитивизм – материализм, при критике перетекающий в позитивизм, и обратно. Это наиболее популярная установка «научного» (полунаучного, по Достоевскому) мировосприятия, полностью противоположного христианскому персонализму.

Позитивизм вбирает в себя антиличностные тенденции других идеологий: атеистическое отрицание, материалистическое утверждение, идеалистическую косность и самоуверенность, эмпирическую приземлённость, рационалистическое выхолащивание и формализацию. В позитивизме есть и антиперсоналистическая реакция восточной религиозности: индифферентизм и антионтологизм буддизма. Концепция бесконечного научно-технического прогресса ближе духу вечного круговращения бытия, нежели христианскому историзму. Вместе с тем, претендуя на тотальность, «позитивизм вырос из научного и философского сознания в бессознательную религию, которая стремится упразднить и заменить собою все бывшие религии» (Д.С. Мережковский).

В позитивизме произошло соединение крайнего рационализма с крайним эмпиризмом. Сегодня неопозитивистская научная методология по существу отказалась от познания бытия. Лингвистический неопозитивизм, например, утверждает, что философские построения навеяны неясностями в национальных языках, философия и ясность мысли – несовместимы. Неопозитивисткая методология современной науки свелась, во-первых, к методу исследования самого метода – языка науки, во-вторых, к верификации – проверке научной осмысленности научных утверждений и их истинности через сравнение с фактами опыта, который в свою очередь сводится к переживаниям, ощущениям субъекта, как изначально данному. Переживания же и ощущения субъекта нисколько не даны изначально, но формируются его техническим вооружением – арсеналом естественнонаучных средств. Но позитивистское мировоззрение не осознаёт того факта, что формирование методов исследования, в конечном итоге, определяется потребительской установкой секуляризованного от абсолютных ценностей общества.

Последовательный позитивизм ведёт к обессмысливанию общей картины мира и роли человека. Индифферентный позитивизм не декларирует свою систему мировоззрения – это некий настрой ума. Духовная болезнь в человеке развивается незаметно для него, нравственные грани личности разлагаются под безобидными формами мысли и поведения. Научно-техническая, техногенная, а ныне и информационная цивилизация как детище позитивистской идеологии усыпляет предоставляемым ею комфортом духовную активность и ответственность человека, подводит человечество к перспективам глобального самоуничтожения.

 

Взаимодействие научного подхода с реальностью можно проиллюстрировать следующим примером. Современная наука утверждает, что атома, как первокирпичика мироздания, не существует, но могут иметь место разнообразные естественнонаучные модели атома. В зависимости от методологической и технической оснащенности науки они меняются: планетарная модель Бора, объёмная модель Резерфорда. Современная физика отказывается от пространственных представлений и моделирует атом математически. По существу же понятие атома является некоей гипотетической точкой отсчёта, которая отражает взаимодействие научно-исследовательских средств с некоей реальностью, «зачерпнутой» этим средствами. Захват реальности диктуется не закономерностями жизни космоса, а экспансией потребления и «логикой», то есть инерцией научно-технической методологии.

По существу, эмпирический опыт зависит от того, какое деятельное отношение человек займёт к природе. Установка потребления формирует предрассудки, которые представляют из себя не вполне осознаваемую программу действия, но через призму которых затем объясняется наблюдаемая вселенная. Эти пред-рассудки – то, что до рассудка – установки, выражающие сложившийся жизненный интерес субъектов действия, предопределяют вид рациональных формул, понятий, концепций. Последние являются результатом орассудочивания жизненной установки. Теоретическое моделирование, в свою очередь, задаёт конфигурацию приборов, посредством которых учёные замеряют отнюдь не данные реальности, а параметры соотношения технических средств с природными явлениями. Конечно же, приборы, как материализованные формулы, неизбежно «подтверждают истинность» самих формул. Так замыкается круг, очерчивающий пространство экспансии потребления научно-технической цивилизации в каждый данный момент.

Потребительское отношение к миру и засилье инструментально-прагматической методологии диктуют картину мироздания. Стремление к тотальному обладанию формирует понимание: как мы на мир взглянем, таковым он и будет. Этим наблюдаемая реальность превращается в гипотетическую: истины самой по себе не существует, но человек может манипулировать рациональной, либо позитивной конструкцией, моделью, создание которой мотивируется нуждами потребления. Мировоззрение складывается как результат естественнонаучных исследований, но результаты научных экспериментов запрограммированы определённым гипотетическим подходом, который, в свою очередь, диктуется ненасытной жаждой познания для обладания материальными ресурсами и функциями космоса.

Наука имеет дело с результатами слепого вторжения технического прогресса в глубины мироздания, модельно описывает эффект от этого соприкосновения и стремится извлечь из этого эффекта практическую пользу для цивилизации потребления. Необузданная жажда потребления и слепая научно-техническая экспансия разрушают планету. Отказавшись от онтологической проблематики, наука всё более приходит к методологическому самоотрицанию и порождает цивилизацию саморазрушения.

 

Христианские народы не вынесли опаляющего Новозаветного Благовестия о космосе, природе и самом человеке, раскрепостили в себе стихии, которые восстали против основных истин христианства. В результате человек оказался порабощённым ложными духами научно-технической цивилизации – теориям, концепциями, формулами, создание которых мотивируется потребительскими установками. «Цивилизованное» человечество наплодило сонмы духов, демонов и бесов: тотального потребления, позитивистского скепсиса, технотизации, урбанизации, информатизации, глобализации… В социальной сфере и истории «наука» послужила созданию и обоснованию ряда мифов, иллюзий и фикций, оправдывающих механизмы самопорабощения и порабощения, «научно» обоснованного и технически сверхэффективного истребления огромных масс людей. Человечество, потерявшее метафизические ориентиры, захвачено экспансией потребления, срывает скрепы, сковывающие хаос.

 

Таким образом, тотальная ориентация на натуральное измерение разрушает связи с Творцом, в результате космос представляется в виде бездушного механизма, затем превращается в иллюзию. Тот образ вселенной, которым так гордится наука («мир – автомат», «вселенная – заведённые часы»), – это один из образов ада. Ибо мироздание погружается в адское состояние в тот момент и в той степени, в какой оно отпадает от богочеловеческого творческого начала. Бесконечный круговорот вещества, существование по застывшим неизменным «законам» лишены цели, а значит, и смысла, а бессмысленное прозябание – одна из форм небытия, погружения жизни во зло.

При попытках созидать в отрыве от Творца человек разрушает природу и одновременно порабощается ею. Современное человечество слепо идёт этим путём самоистребления. Все господствующие сегодня материалистические атеистические идеологии толкают человечество к пропасти небытия: и цивилизация потребления, и коммунизм навязывают формы адского существования, научно-технический прогресс всё более множит средства самоистребления человечества.

Техническая цивилизация заглушила многие способности души и отрывает от духовных оснований космоса. «Природный Пан» давно покинул нас. Восстановить древнюю связь души с космосом сегодня пытаются разного рода магические, оккультные школы, теософия, антропософия, астрология – формы болезненной реакции на засилье естественнонаучных методов. Но перед человечеством стоит задача не восстановления архаических связей с космическими духами, а духовного средоточения, обретения способности лицезреть духовные основы мироздания и воздействовать на природу через духовные её связи. Это и есть путь преодоления потребительского и насильственного отношения к природе, путь персонализации бытия.

 

 

Нирванизм[12] постмодернизма

 

Научное мировоззрение не избежало влияния господствующих идеологических маний, в свою очередь, распространяет на общество и собственные идеологические клише. Истина неопозитивизма, открывшая тот факт, что научное познание представляет собой не более чем смену рационалистических моделей, не верифицируемых эмпирически, получает развитие в культуре в концепции постмодернизма. Затем постмодернизм распространил своё влияние в политике, выстраивая постиндустриальное общество, основные характеристики которого: «Во-первых, агностицизм – истина условна, это не более чем общепринятое суждение, а не отражение объективной реальности. Во-вторых, прагматизм – единственной неоспоримой ценностью является успех, а успех измеряется исключительно материальными достижениями индивидуумов или групп. В-третьих, эклектизм – для достижения успеха личность и общество произвольно совмещают противоречащие друг другу принципы, стратегии, модели поведения. И, в-четвертых, анархо-демократизм – кумулятивный эффект агностицизма, прагматизма и эклектизма последовательно разрушает легитимность любой социальной и политической иерархии, противопоставляя ей тотально свободную “атомизированную” личность» (А.В. Кортунов). Интересны и важны экзистенциальные истоки господствующей в современности формы интеллектуальной идеологической мании, взнуздывающей европейский индифферентизм до восточного нирванизма.

На формирование европейских идеологий XX века повлияло определённое нирваническое настроение. Рационалистическое и натуралистическое европейское сознание с эпохи Просвещения ориентировано на разрушение ценностей и попрание авторитетов христианской культуры. Богоборческий титанизм Нового времени нуждался в мировоззренческом оправдании, но в самой христианской традиции для этого не находилось достаточных оснований. Этим и объясняется интерес западноевропейского ума к восточной духовности, особенно к буддизму – наиболее атеистической религии. Буддизм предельно анти-теистичен и анти-персоналистичен и будто специально ориентирован на отрицание главной христианской истины о воплощении Бога в человеке – о Богочеловеке, – со всеми вытекающими отсюда следствиями.

Будда учил, что вся человеческая жизнь есть страдания, причиной которых являются желания; спасение заключается в прекращении страданий, которыми оказываются все жизненные проявления – и положительные, и отрицательные. Реальность представляет собой вечный круговорот непостоянных, неустойчивых, мгновенно возникающих и исчезающих состояний. Эти моментальные вспышки жизненной энергии и являются основополагающими элементами реальности – дхармами. Весь мир – это воление появляющихся и исчезающих без всякого следа дхарм. Вместе с тем, в некоторых буддийских традициях дхармы взаимозависимы, жёстко связаны, одни комбинации их следуют за другими, но жесточайшая закономерная связанность элементов бытия, не имеющих никаких признаков свободы, – это другая сторона бессмысленности. В итоге в реальности существует только непостижимая шунья – пустота, которая иллюзорно воспринимается как многообразный мир. В таком представлении нет места ни материальным, ни духовным субстанциям, тем более не может существовать индивидуальная душа как устойчивая целостность, душа –случайное сочленение дхарм. Так же, как в куче зерна нет ничего, кроме самих зёрен, из которых она состоит, так и в душе человека нет ничего, кроме «кучи» дхарм. Практика медитации направлена на прекращение воления дхарм, то есть успокоение всех проявлений жизненной воли и достижения нирваны. Сознание должно освободиться от майи – от всеобщего самообмана, иллюзии реальности; иллюзия личности при этом является наиболее зловредным препятствием в достижении нирваны. Не погашенные воления оставляют возможность для нового сочленения дхарм и новых рождений человека. Человек, не способный погасить жизненные проявления, обречён на круговорот рождений и смертей – сансару, его душа перевоплощается по законам кармы – судьбы, складывающейся из поступков при жизни.

Строго говоря, картина бесконечных и бессмысленных столкновений и сочленений-распадений атомов-дхарм описывает состояния хаоса. Реальность предстаёт как вечный вулканический хаос, ибо в ней нет ничего не только субстанциального, но даже устойчивого, господствует всеобщая относительность. Основополагающий элемент реальности, буддистская субстанция – дхарма – является антисубстанциальным, нереальным элементом. Естественно, что высшей целью существования в подобном бытии будет освобождение от жизни как пут хаотического прозябания. Таковой целью и является достижение нирваны, буквально означающей успокоение, угасание, отсутствие паутины желаний. Нирвана – состояние абсолютного спокойствия, независимости ни от чего, полной отрешённости от жизни, состояние блаженства, в котором окончательно устраняются все факторы бытия, состояние проникновения в сущность вещей, которое есть созерцание шуньи – непостижимой пустоты. Поскольку в таковой медитации стирается из бытия и сам субъект, способный испытывать состояния блаженства и проникновения в сущность вещей, то подлинно реальна только нирвана, а все сущее представляет собой иллюзию – майю. Человек не только отрицается как личность, но весь пафос буддизма – от зова в нирвану к утверждению маейобразности бытия – направлен на то, чтобы стереть всякие намеки индивидуального существования из бытия. Наиболее радикальный антиперсонализм в сочетании с радикальным антитеизмом по существу представляет собой полюс религиозности, противоположный христианству как религии Богочеловека. По сути, метафизика буддизма утверждает небытие как таковое. Причём это небытие предельное – не только отрицающее какие-либо качества бытия, но и саму его возможность.

Как и всякая религия, буддизм за века раскололся на множество конфессий, наполнился трактовками, этическими учениями, обрядами и фольклором, которые адаптировались к различным национальным культурам и которые в своём жизнеутверждении «не додумывают» до конца небытийную метафизику буддизма. Экзотерическая этика буддизма ориентирована на большинство и подобно всем этическим концепциям, учит, как благоустроиться в этом мире. Эзотерическая этика и метафизика буддизма, предназначенная для немногих посвященных, избранных, призывает и учит отряхнуть прах жизни и окончательно сбросить бремя бытия, уподобясь Будде, выйти из круговорота воплощений. Буддистская этика отражает только вершки буддистской метафизики и не вмещает её небытийной интенции. Но и нирваническая этика не дает способов метафизического самоистребления человеческого духа, ибо человек не волен уничтожить созданный Богом вечный личный дух. Таким образом, кокетничанье с небытием нужно буддизму не для вхождения в полное небытие, – что боготварной вечной человеческой душе недоступно, а для утверждения ложных форм бытия, – что достижимо вполне. Европейский ум воспринимал в буддизме, прежде всего, то, что соответствовало нигилистической атмосфере европейского общества – антитеистический, антиперсоналистический пафос и апологию небытия. Буддизм давно моден среди европейских интеллектуалов, но помимо этого он оказывает влияние на формирование различных европейских идеологий.

Ес­ли ан­тич­ную религиозность мож­но характеризовать как трагический пес­си­мизм, христианство – как трагический оп­ти­мизм,то буддизм – это бестрагичный пес­си­мизм.

 

Постмодернизм – следующая после позитивизма и неопозитивизма стадия игрового сознания, синтезирующая, вместе с тем, нирваническую духовность буддизма. Если позитивизм утверждает, что вопросы об истине, о вечной душе, о Боге – являются бессмысленными и ложными, то постмодернизм выстраивает такое сознание, в котором подобные вопросы не могут зародиться.Это идеология апофеозаобщества потребления: «Постмодерн означает торжество потребительски-функционального отношения к миру. В нём мир теряет свою устойчивость и сворачивается до одной ускользающей точки взаимодействия между субъективной волей и объективной средой. В этом сущность так называемого американизма» (В.В. Малявин). Постмодернизм легализует в качестве нормы уродства постиндустриального информационного общества, техногенной цивилизации, в которой «техническая среда превращается в самодовлеющую, развивающуюся по собственным законам систему, отчего личность утрачивает связь с публичной жизнью и погружается в безразличие; политика становится манипулированием информацией и “культурными кодами”; реальное общество постепенно заслоняет виртуальный “сетевой социум” – анонимная, бесформенная общность, не имеющая территории и скрепляемая лишь техническими средствами коммуникации» (В.В. Малявин). Вместе с тем, постмодернистская идеология зачищает (от слова «зачистка») от смыслов мировоззрение современного человека, разоружая его перед угрозой экспансии агрессивно нивелирующегоглобализма.

Постмодернизм отрицает духовные реальности, атомизирует жизнь и хаотизирует историю, отвергает всякое целеполагание, стремится всё многообразие бытия свести к бессмысленному множеству языковых игр: чем произвольнее деятельность, тем она ценнее. В полемике с просвещенческим культом разума постмодернизм отвергает всякий разумный подход к реальности. Можно сказать, что постмодернизм додумал до конца выводы из нирванической метафизики буддизма: если реальность сводится к бесконечным вспышкам преходящих элементов, то бессмысленно говорить о каком-либо смысле, цели, нравственности. С позиций всеобщей изменчивости и случайности девальвируются основные категории разума: реальность, истина, человек, история, знание, философия, язык. Не признаются никакие критерии реальности, иерархии смыслов, в том числе ассиметричные оппозиционные пары: высокое – низкое, реальное – воображаемое, субъект – объект, целое – часть, внутреннее – внешнее, поверхность – глубина, Восток – Запад, мужское – женское… Вообще растворяются всякие качественные различия. Любое явление есть продукт времени и случая. Реальность сводится к языковой, текстовой модели, поддающейся бесконечным изменениям и интерпретациям. Вопрос об объективной истине бессмысленен, ибо всякая истина представляет собой лингвистическую, историческую либо социальную конструкцию (дискурс), которая в свою очередь является интерпретацией предшествующих конструкций. Не существует универсальных критериев различения истины и не-истины, прекрасного и безобразного, возвышенного и низменного, добра и зла; поэтому всякие представления об истине, добре, красоте – майеобразны, являются иллюзиями.

Человекдецентрируется – не является автономным, самосознающим индивидом, не обладает индивидуальным «я», в душевной жизни культивируется множественность «я». Лишённый убеждений человек деперсонализируется – в нём стирается личность, он сводится к машине желаний, бессознательным импульсам агрессии и насилия (в чём узнаем буддистские дхармы), проявления которых и устанавливают так называемый человеческий порядок. Отрицается наличие всякого субъекта действия, место которого занимают разного рода безличные процессы: потоки желаний и интенсивности, трансагрессия и эротизм, пульсации либидо, тотальная ирония или отвращение. Смысл человеческого бытия – в растворении индивидуальности, в экстазе отдавания себя безличному во всех его измерениях – в нирванизации бытия. «Дерзость постмодернистского непотребства, рассчитанного на всеобщую потребу, точно определяет меру человеческой несостоятельности: в нём человек не просто одинок, а вовсе перестаёт ощущать себя человеком» (В.В. Малявин).

История представляется как хаос случайных событий, не связанных между собой и не подчиняющихся какой-либо логике и последовательности. Поэтому история не имеет никакой цели и завершённости, это – открытое пространство бесконечных изменений и их интерпретаций. Любая попытка увидеть в истории некое единство, смысл, систематичность, необходимость, непротиворечивость – объявляется актом насилия и подавления, но подавления не личности или индивидуальности, а универсальной плюралистичности, беспорядка, изменчивости. Философии нет, и не может быть в бесконечном множестве равнозначных текстов. В любом тексте всё, что напоминает осмысленный образ, что является самотождественным и самодостаточным, – разлагается фрагментацией, дроблением, хаотизацией в процессе бесконечной плюралистической игры, в поисках всё новых оппозиций, противопоставлений, деталей, нюансов, парадоксов, неорганичных умозаключений. Здесь можно говорить только о философии бессубъектности и бессмысленности. Язык не является нейтральным посредником между мышлением и реальностью, реальность никак не отражается в языке. И язык, и реальность сводятся к тексту, письму; более того, текст, описание и являются единственной реальностью: карта первичнее территории, телевизор формирует общество. Всеобщая текстуализация реальности представляет собой бесконечное множество повторений-замещений-дополнений по «законам» бессмысленной игры, бытие тотально забалтывается. Для обессмысливания всякого текста навязывается принцип преднамеренного повествовательного хаоса. Впрямую признаётся инфернальная заданность такой установки: «Текст… в противоположность произведению, мог бы избрать своим девизом слова одержимого бесами (Евангелие от Марка, 5,9): “Легион имя мне, потому что нас много”. Текст противостоит произведению своей множественной, бесовской текстурой, что способно повлечь за собой глубокие перемены в чтении» (Ролан Барт).

В противоположность древнему мифологическому символу мироздания – гармоничному мировому дереву – символомпостмодернистского космоса является ризома, которая представляет собой корневище, траву, не имеющую центра и хаотически расползающуюся во все стороны. Вместо корневого, древовидного навязывается плоскостное, децентрализованное, лишённое глубины – пространство, мышление, текст, ибо мир потерял свой стержень. Более того, подлинный мир и не имел никогда бытийного стержня. В обществе ниспровергаются всякие традиции, авторитеты, легитимности, законы, условности, насаждается настроение всеобщего протеста и тотальной оппозиции. В искусстве постмодернизма культивируются все формы отталкивающего, безобразного, все способы разложения истины, добра, красоты: неопределённость, двусмысленность, фрагментарность, поверхностность, ирреалистичность, гипертрофированная ирония, парадокс, мутация жанров. Произведения искусства направлены на уравнивание значений фактического и фиктивного, высокого и низкого, развенчание канонов. В постмодерновом «подлинном» искусстве господствует атмосфера карнавализации – культ дикого беспорядка, надругательства над возвышенным, осмеяния всех норм… Но и подобная установка оказывается для последовательной постмодернистской эстетики слишком жизнеутверждающей, поэтому декларируется, что творческие потенции культуры исчерпаны и не остается ничего иного, как тиражировать уже однажды созданное. Это удобная идеология для агрессивной посредственности и оправдания творческого бесплодия, почему её апологетами являются производители масскультуры.

Другое измерение постмодернизма проявляется в радикальном бунте против европоцентризма, когда ниспровергаются все ценности и идеалы европейской цивилизации, защищается всё варварское, маргинальное, периферийное, униженное, угнетённое, ущербное: этнические меньшинства, сексуальные меньшинства, политический и религиозный экстремизм, экологический радикализм, женское защищается от мужского. Если модернизм воинственно антитрадиционален и антинормативен во имя утверждения нетрадиционного смысла, языка, образа, авангардной нормы, то постмодернизм тотально отвергает не только традицию, но и возможность всякой нормативности и осмысленности. Если модернизм утверждает новое мировоззрение в противовес традиционным, то постмодернизм отрицает возможность самого мировоззрения в радикальном плюрализме идейных моделей. Если позитивизм определял научное мировоззрение, модернизм – в основном настроение культурного творчества, то дух постмодернизма тотально императивен – он претендует быть не только стилем культуры, но и стилем жизни. Современная техногенная цивилизация стремится не только к постоянной смене технологий, её базовой ценностью является перманентная смена ценностей, то есть полная девальвация ценностей, отрицание ценностей как таковых.

«В постмодерне современность научилась принимать своё собственное отрицание и более того –жить своими нигилистическими импульсами. В постмодерне жизнь может выживать, лишь выделывая собственные маски, притворяясь не-жизнью, имитируя смерть. Так вырисовывается центральная метафора постмодернистского мироощущения: пустыня, пустынное пространство без границ и ориентиров, без заветов и правил, место бесцельного блуждания и бегства от себя. В пустыне нет общества – в ней есть только бомжи, выдающие себя то за тихих обывателей, то за суперменов. От скитаний в пустыне не остаётся ни памятников, ни даже самих следов. В этих скитаниях перестаёшь видеть границу между реальностью и наваждением. Невыносимая пустота пустыни заполнена миражами и фантомами, на постмодернистском жаргоне – симулякрами. В этих фантомах человек постмодерна тайно опознаёт себя, точнее, свою слепоту и ничтожность. Он – из породы мазохистских Нарциссов, которые любят смотреть с отвращением и когда миражи постмодернистской пустыни сливаются в одно безбрежное марево смертной жизни или живой смерти, смутная тревога, не покидающая постмодернистского Нарцисса, срывается в ужас. В пустыне страшно не потому, что там ничего нет, а потому, что там всё пустое. Нужно быть государственным служащим США Френсисом Фукуямой, чтобы благодушно взирать на такой “конец истории”, не замечая зияющей в нём бездны» (В.В. Малявин).

Постмодернизм распространяет позитивистский скепсис в культуру. Это нирванизация бытия на западной почве, с замещением восточного космического пессимизма – западным небытийным оптимизмом. Постмодернизм являет современный тип новоевропейского титанизма – отрицания представлений об Абсолюте и универсуме. Постмодернистские технологии предлагают набор эффективных способов и приёмов фрагментации реальности, хаотизации бытия. В жизни, конечно, достаточно хаотичного, безобрáзного и безóбразного, бессмысленного, но жизнь к этому не сводится. Поэтому постмодернистское мировоззрение, насильственно вымарывающее из сознания высшие пласты реальности, представляет собой идеологическую манию. Диктат этого новомнения допускает крайне утрированные проявления: истина имеет право представляться только в карикатурном виде, а бессмысленность – в апофеозе самоутверждения. Для расслабленного постмодернистского ума всякое осмысленное суждение воспринимается на чувственном уровне как скучное, серое, а потому предельно не интересное, а на интеллектуальном уровне как враждебное и опасное, поэтому подлежащее тотальной девальвации и осквернению.

Те немногие, кто в атмосфере постпмодернистского разложения сохраняют онтологическое самоощущение и решаются говорить о вечном, как-то стесняются говорить от души и вещают от имени диктующих авторитетов. Здесь неприлично искреннее личное духовное свидетельство. А на секуляризованном краю культуры культивируется разнуздание самости, – чем низменнее, тем оригинальнее и авторитетнее. Либо о божественном как о казарме для духовной муштры или холодном истукане, либо Бога нет, и всё позволено, при этом вседозволенное – принципиально ничтожно и отвратно.

 

 

 

 

Научное разрушение человеческого вида

 

Искусственная природа стремительно теснит природу естественную: новые технологии меняют состояние общества, индивидуальное и общественное сознание.А теперь претендуют на изменение генотипа человека! Апологеты информационной глобализации убеждены, что «электронная система является продолжением центральной нервной системы» (Маршалл Маклюэн). Поэтому возможно создание суперинтеллекта, который воспроизведёт деятельность человеческого мозга и превзойдёт умнейших людей во всех областях, включая здравый смысл, социальные навыки, науку, творчество. Машины с искусственным интеллектом (ИИ) будут способны создавать более совершенные машины, которые, в свою очередь, помогут строить ещё лучшие… При этом ИИ не будет нуждаться в обучении. Это открывает невиданные возможности в военной сфере (создании средств уничтожения и порабощения людей), в получении прибылей, многообразных благ, выгод, развлечений… Нередки примеры технотронной маниакальности: «Под воздействием технического прогресса биовид homosapiens в третьем тысячелетии неизбежно эволюционирует в новый вид человека под названием “homokubernetikeorganon” (человек-киборг[13])… Это не зомби[14], а реальный живой человек, жизнь которого обеспечивается кибернетическими органами, позволяющими ему выйти на качественно новый социальный уровень самосознания» (А. Бондарь).

Перед лицом унылых перспектив утешить может тот факт, что искусственный интеллект – утопия. Машинный «суперинтеллект» может только частично имитировать отдельные – простейшие функции человеческого мозга, он не способен воспроизвести все функции мозга, тем более уподобиться ему. Ибо, прежде всего, наука не способна познать мозг (как и все сложные природные феномены) полностью и окончательно. Во всякий момент истории эмпирические орудия науки будут открывать новые аспекты деятельности мозга, а научный арсенал по этому поводу будет предлагать его новые модели. Наука давно и во многом имеет дело не с реальностью, а с непрерывным моделированием реальности. Теперь очередная модель человека и его мозга очередной раз претендует заменить реальность.

Современное натуралистическое сознание не может осознать очевидную истину: искусственная природа не способна продублировать живую природу, иначе это была бы одна и та же природа. Тем более, искусственная природа не способна преобразоваться в природу живую. Даже если наука полностью изучила бы функционирование мозга (что недостижимо), она никогда не смогла бы воспроизвести его функции в полном объёме. Более того, человеческий интеллект не сводится к функционированию мозга, ибо это иное измерение реальности. Если учёный возвышается над примитивным натурализмом и пытается изучить феномен сознания, то его научный взор ограничен рационалистическими натуралистическими предрассудками. Учёным остаются неведомы тысячелетние философские и богословские традиции изучения феномена человеческого сознания. Чего стоит «открытие» авторитетного руководителя института мозга Натальи Бехтеревой, что после многолетнего изучения мозга и сознания она вынуждена допустить существование некоей иной реальности, которую она называет «зазеркальем». Или “Я допускаю, что мысль существует отдельно от мозга, а он только улавливает ее из пространства и считывает. Мы видим многое, что не в состоянии объяснить”(Н.П. Бехтерева). Наука способна учитывать количественные характеристики человеческого мышления (объём информации и скорость её обработки), но не способна углубиться до духовной сущности человеческого интеллекта, сознания, ума, а тем более разума (высшего ума).

Таким образом, функционирование мозга – это ещё не интеллект, не ум, а тем более – не разум. Наука же не способна вполне и подлинно осознать функции мозга, тем более интеллекта (ума, разума). Она не способна полностью сымитировать деятельность интеллекта, тем более – воспроизвести его адекватный материальный носитель и воспроизводитель.

Современные «алхимики» примитивнее средневековых. Те стремились перестановкой мест слагаемых (материальных элементов) вывести новую породу материи (искусственное золото). Эти пытаются тем же приёмом перестановки материальных субстратов вывести новую субстанцию – человеческую жизнь с вечной душой и разумом. Тем удалось по ходу дела проанализировать и дифференцировать материальные элементы настолько, что они сложились в науку химию и таблицу Менделеева. Эти недалеки от того, чтобы в тупом усердии аннигилировать дарённую человечеству мизерную частицу космоса – земную природу. Тем, как теперь оказалось, недоставало методологии, ибо нынешняя наука близка к воспроизводству заданных параметров материалов. Но современным алхимикам недостаёт мозгов, чтобы осознать границы онтологически возможного: высшие сферы бытия содержат низшие и потому способны их воспроизводить; низшие же формы бытия только отражают высшие, но они не способны самодостаточно их воссоздавать.

Слепо натуралистический научный подход редуцирует (примитивизирует) представления об интеллекте, сводит их к формальной структуре для обработки информации. Человек может воспроизвести искусственное подобие некоторых своих функций, но он по сути бытия не способен искусственно создать себе подобие. Малый творец – человек – призван совершенствовать себя, а искусственная природа может являться для этого одним из средств. Но в современной техногенной цивилизации средство превращается в содержание и цель существования. Наука давно превратилась из сферы технологий в сферу мировоззрения, исключающего не натуралистическое мировоззрение. В результате человек отехнечивается не в том смысле, что самосовершенствуется благодаря созданию всё более совершенной техники, а в том, что наиболее совершенное существо в природе уподобляется своим искусственным созданиям, примитивизирует свою природу, отсекает свои высшие пласты. Это невиданное торжество постулата атеиста материалиста Ламметри: «Человек – машина». Если человек в конце концов сможет оглупить себя до уровня самых умных машин, то действительно «люди не будут рассматривать постепенное замещение биологических людей искусственно созданными машинами как нечто обязательно плохое… Некоторые постлюди могут даже найти для себя полезным отказаться от собственного тела и жить в качестве информационных структур в гигантских сверхбыстрых компьютерных сетях» (Ник Бостром).

Методы отехнечивания человеческого организма, создания киборга – машинно-человеческого гибридамножатся на глазах. «Постчеловек (posthuman) – это потомок человека, модифицированный до такой степени, что уже не является человеком… Постлюди могут оказаться полностью искусственными созданиями (основанными на искусственном интеллекте) или результатом большого числа изменений и улучшений биологии человека или трансчеловека» (Ник Бостром). Можно представить, что в тело человека могут имплантироваться микрочипы с колоссальной базой данных, которые управляются непосредственно мозгом и сознанием. Но зуд научной фантазии нацелен не на усовершенствование человека, а на совершенствование механизмов, которым может быть подчинено существование человека.

Так, уже прогнозируется конструирование наноботов (микроскопических роботов). Миллионные популяции молекулярных роботов (кибернетическая пыль) могут внедряться в человеческое тело, путешествуя по капиллярам, по мозгу, изучая и исправляя всяческие повреждения в клетках и генах, более того, строя новые нейроны, клетки и целые системы организма. Некоторые мыслители сознают опасности такого рода проектов: «Не превратится ли команда наноботов-целителей в бригаду нано-франкейнштейнов в случае сбоя компьютера… Нашпиговывая человеческое тело “полуживыми” наноботами, мы запросто можем проскочить тот порог киборгизации человека, когда уже трудно будет отличить, где кончается биология и начинается электроника. Не случайно для этой армады наноботов, обслуживающих потребности биологического организма человека, придумано очень образное название – “серая слизь”… Земная популяция вида гомо сапиенс имеет все шансы превратиться в популяцию человекоподобных существ, полностью состоящих из кибернетических клеток-наноботов, из “серой слизи”» (Андрей Ваганов). Многие учёные уверены, что человеческое сознание когда-нибудь будет отделено от материального носителя – человеческого тела (которое накладывает множество ограничений, в частности на перемещение в космических масштабах), и будет перенесено на другой материальный носитель – на чипы. Но, поскольку живая природа принципиально и несоизмеримо сложнее искусственной, попытки отехнечить высшее явление жизни – человеческий интеллект – неизбежно деградируют человека. Реализация подобных научных проектов приведёт к тому, что на месте человеческого рода некоторое время будут существовать запрограммированные человеком механизмы, где человек не превратится в машину, а принесёт себя в жертву машинам. Некоторые учёные выстраивают гипотетический сценарий конца света («экофагия»), при котором развитие молекулярных нанотехнологий приведёт к созданию неуправляемых самовоспроизвоящихся нанороботов («серая слизь»), которые, выполняя свою программу саморазмножения, поглотят всё доступное им вещество Земли.

 

Есть реальный, а потому более опасный путь биологической самотрансформации человеческого вида на основе научных открытий. Достижения в области молекулярной биологии создают возможность для управления растительными, животными и человеческими геномами. Генная инженерия нацелена на «улучшение» человеческого вида посредством изменения человеческого генома, создания культивированной мозговой ткани, неограниченного продления жизни пересадкой клонированных органов или репродуктивным клонированием людей. Учёные уверены, что нанотехнологии, благодаря непосредственному доступу к головному мозгу и органам чувств, позволят каждому человеку стать своего рода терминалом. Более того, достижения нанотехнологий будут способны разобрать организм человека на атомы и манипулированием атомами воссоздать его копию. В конечном итоге, подобные научные достижения грозят превратить человека из существа биологического в био-техногенное, из духовного, нравственного, разумного – в информационный фантом. На каком-то экспериментальном этапе не исключено случайное или намеренное создание вируса, организма или механизма (или чего-то интегрированного), который уничтожит человеческий вид. Некоторые умные люди это сознают: «У современной технократической цивилизации, если не обуздать исследовательское безумие, направленное на замену живого человека искусственным роботом, нет другого исхода, как погибнуть» (Александр Дубровский).

Наиболее катастрофичны попытки трансформации человека – опыты по клонированию[15] – противоестественному созданию человеческого организма. В этих методологиях наука выходит за пределы собственно натуралистического измерения, что не осознаётся самими учёными. Каждое живое существо содержит животную душу – энтелехию, как форму тела, организующую душевно-материальную структуру живого существа, запечатлённую в каждой клетке и в генотипе организма. Судя по всему, наука вторгается в промежуточную энтелехийную область тонкой телесности, или телесной духовности, а современные научные методы воссоздают на другой основе древние магические способы воздействия на энтелехийную реальность. Низшая или животная душа – энтелехия – связана с телесностью до полного и окончательного прекращения её жизнедеятельности, после чего она отлетает в область природной, космической души – мировой энтелехии. Можно изъять или «законсервировать» (заморозить) какие-то фрагменты организма, которые сохраняют энтелехийную информацию. Можно представить возможность реконструирования энтелехии конкретного живого существа, а также на основе «схваченной» формы тела воссоздание самого тела. Натуралистические научные технологии в принципе могут «добраться» до воздействия на энтелехии тел и через них реконструирования самих тел, но не более того.

Таким образом, воссоздание тела на основе «выделенной» энтелехии как формы конкретного тела онтологически возможно, другой вопрос, в какой полноте это доступно и насколько воспроизведенная матрица искажает «образец». Можно представить, энтелехийное дублирование животных. Но нужно отдавать себе отчёт, что у человека помимо энтелехии (низшей души) есть высшая душа как творение Божие, как вечный индивидуальный дух, который и делает его собственно человеком. Со смертью человека его вечная душа покидает тело и отходит в трансцендентные измерения бытия. Нет и не может быть по природе вещей каких-либо натуралистических (то есть принципиально внедуховных) технологий, способных воздействовать на духовные сферы и вернуть отлетевшую вечную душу на землю. «Воспроизведённое» человеческое тело может в той или иной степени отражать энтелехийную форму «образца», но оно будет лишено собственно человеческой души, поэтому никогда не сможет явить не только конкретного человека, но и человека вообще. Другими словами, опыты по клонированию человека способны при высоком развитии технологий дойти до дублирования живых человеческих тел, которые будут обладать фрагментами энтелехии (животной души), и, следовательно, без вечной души будут не более чем животными в человекоподобном облике. Если это произойдёт, можно представить какого рода манкуртов[16] наплодит современная наука. В глобалистской технотронной цивилизации нет никаких табу, способных контролировать самоубийственное познавательное любопытство человека научного.

 

 

 

Наука и философия

 

Современная наука, помимо научно-технического воспроизводства потребительских благ, претендует на единственно истинное мировоззрение, отрицающее все другие, прежде всего, религиозное мировоззрение. Христианские мыслители, в свою очередь, не вполне адекватно (ибо вместо научных догм предлагают религиозно натуралистические догмы) противопоставляют научному атеизму и материализму ту или иную форму креационизма[17]. «Буквалистский» креационизм утверждает, что «Книга Бытия» Ветхого Завета адекватно и полно описывает создание мира, – нечего умствовать, мир был сотворён в раю, который реально находился на планете Земля. Концепция «теистического или эволюционного креационизма» ограничивает вмешательство Творца созданием вечной человеческой души, трактует случайность в природе в качестве проявления Божественного Промысла. Большинство же религиозно верующих учёных воспроизводят позицию учёных на начальных этапах становления науки: религиозность ограничивается бытовым исповедничеством, в научной же лаборатории или кабинете исследователи руководствуются научным, то есть атеистическим материалистическим мировоззрением. Ныне выясняется, что онтологическая ограниченность научного познания не только накладывает искусственные шоры на познавательную активность человечества, но и породила ряд тенденций, грозящих мировой катастрофой. Инстинкт самосохранения человечества формирует глобальный запрос современности: создание новой формы познания, преодолевающего ограниченность научного универсума, синтезирующего все доступные формы познания, выводящие познавательные взор человека в иные измерения. И тогда прояснится, что за пределами нескольких столетий существования современной науки – много тысячелетний опыт человеческого познания в разнообразных формах, которые ныне забыты или подвергнуты сциентистскому обскурантизму. Помимо этого множество артефактов свидетельствует о том, что эон нынешнего человечества – не единственный, что на планете существовали другие цивилизации, с совершенно иными формами познания и технологиями. Каковы горизонты обновлённого универсального познания?

Прежде всего, необходимо ревизовать некоторые общепринятые положения и суждения. Прежде всего, необходимо определиться: с чем мы имеем дело – с наукой как методологией изучения натуралистического универсума, или с наукой как материалистическим атеистическим («научным») мировоззрением? Говоря о науке в собственном смысле слова, нужно признать, что не все области современного познания являются наукой. Так философия – это не наука. Помимо того, что философия существует несколько тысячелетий, а наука – несколько столетий, философия не ограничена ни предметом изучения, ни научной эмпирической рационалистической методологией, ни изначальными научными постулатами, принятыми «научной верой». Философия – это постижение и созидание смыслов во всём, на что направлен взгляд философа, – от конкретных явлений до универсума. Вместе с тем, наукой являются история философии, а также своего рода «философоведение» или философская орфография и грамматика – анализ и систематизация выработанных философских понятий и категорий (чем, по преимуществу, является философия Гегеля).

Далее, невозможно взыскуемое многими «объединение» науки и религии, а значит науки и богословия, религиозной философии, ибо это различные субстанции: наука заведомо и принципиально ограничено естественным, в то время как религия изначально и принципиально ориентирована на сверхъестественное. Если научное мировоззрение отрицает религию как враждебное себе («религиозные сказки»), то наука в собственном смысле слова (как методология) вполне способна (при наличии доброй воли и беспристрастности учёных) на соработничество с религией в деле человеческого познания. Научная методология может успешно применяться в изучении истории религии и систематизации богословия. Но ещё важнее, что может познание, не ограничиваясь сциентизмом, понять и воспринять у религии, богословия и религиозной философии.

 

По поводу философии существует множество предрассудков. По обыденным представлениям, философствовать – то есть рассуждать – может каждый, поэтому философии, в отличие от других наук, не нужно специально учиться. Распространено мещанское отношение е философу: у поэта просят его стихи, у музыканта – его музыку, к философу же все лезут со своими наивными откровениями. Ну как же: стихи пишет только поэт, музыку только композитор, а философствуют – все. У каждого есть заветная мысль, которая кажется ему непонятым откровением. Тогда как для философствования требуется специфический дар, своё умение и своеобразный упорный труд.В профессиональных же кругах полагают, что философия – сугубо рациональная наука, доступная только корпорации систематиков, диалектиков, схоластиков, сциентистов. Но, философ призван к тяжкому бремени: видеть во всём, на что направлен его взор, прежде всего, смысл – сущность каждого явления в его конкретном бытии и в соотнесении с универсумом. Философ стремится создать и сформулировать новый смысл (творчество – это выведениеиз небытия в бытие, говорил Платон). Философия в русской традиции – это богопросветлённая человеческая мудрость о смысле и основаниях бытия, о назначении человека. Богословие же – углубленное человеческое представление о Божественной природе, о Благовестии Богочеловека.

Религиозная вера открывает человеку его бессмертную душу и потому расширяет его сознание, в свете небес открывает смысл земного существования, наделяет духовными ориентирами. Религиозное сознание универсально и всеобъемлюще. Атеистическое же сознание по сути заужено, принципиально частично, ибо исключает из бытия Теос – мир божественный, небесный, духовный, оно закрыто для важнейших сфер и измерений бытия, фрагментарно, ибо не объединено связью с Единым. Оно не ориентировано на универсум, поэтому лишает человека возможности лицезреть первопричины и смысл всех явлений. Но и в ограниченном натуралистическом пространстве безрелигиозное сознание изначально искажено, ибо не способно оценить подлинное значение отдельных явлений, не умея их соотносить с универсумом. «Бессмертие, обещая вечную жизнь… крепче связывает человека с землей… ибо только с верой в своё бессмертие человек постигает всю разумную цель свою на земле. Без убеждения же в своём бессмертии связи человека с землей порываются, становятся тоньше, гнилее… Словом, идея о бессмертии – эта сама жизнь, живая жизнь, её окончательная формула и главный источник истины и правильного сознания человека» (Ф.М. Достоевский). Поэтому верующему человеку открыто всё то, что и атеисту, но его душа, сердце и сознание ведают то, что напрочь закрыто для атеиста, но что и несёт высший смысл жизни.

Горделивый человеческий разум требует, чтобы бытие Божие было доказано, и веками лучшие философские умы занимались поисками доказательств бытия Божия. Но с такими же основаниями можно требовать и доказательств бытия человека. Скажут, что существование человека оче-видно, то есть доступно физическому зрению. Но наши глаза видят вокруг себя только некие двуногие, бесшерстные, разглагольствующие существа, почитать которых за людей нас понуждает не натуральная очевидность, а наш разум, вмещающий представления о мире, природе и разумных в ней существах – людях. Без некоего духовного и интеллектуального опыта ни мы не стали бы людьми, ни вокруг себя не обнаружили бы людей. Признание себя человеком есть критерий умственной вменяемости. Существование человека очевидно только для нашего духовного опыта, выделяющего нас из природного космоса. Если так, то следует предположить, что опыт этот может возрастать, открывая для себя всё новые реальности, вплоть до Первопричины и Творца самой реальности – Бога. Для духовно «продвинутого» сознания, то есть для сознания религиозного – бытие Божие настолько же очевидно, как и существование человека, если не больше. И человека, и Бога мы зрим духовными очами, и вопрос только в том, обладаем ли мы достаточной степенью духовного зрения. Соответственно – признание или отрицание Божественной реальности есть критерий развития разума, ибо только предельно эгоистичное и этим ограниченное человеческое сознание не способно увидеть вне себя нечто безмерно более значимое, чем оно само.

Итак, религиозная установка сознания – наиболее целостна, поэтому только религиозная философия является собственно философией. Наиболее универсальна и всеобъемлюща христианская религиозность, ибо христианство благовествует о полноте Божества – Триедином Боге, о воплощённой Истине – Богочеловеке. Но это не означает, что христиане изначально и по определению обладают истиной. Другие религии более сосредоточены на частных сферах бытия, поэтому наряду с заблуждениями содержат, в той или иной степени, истинные представления об отдельных сторонах сущего. Христиане призваны углублять христианское видение бытия и на его основе давать ответы на вызовы своей эпохи. Для этого необходимо использовать и частный взгляд других религий, – в тех сферах, на которые христианские авторы не обращали должного внимания или обращают мало в силу исторической инерции христианской цивилизации.

Всеобъемлющее религиозное познание не может ограничиваться какой-нибудь методологией, так как ухватить смысл невозможно только понятийно-категориальными методами. Более того, грандиозный аппарат рационалистических методологий – математики, логики, диалектики, софистики – без смыслов, которые они призваны обслуживать, превратился бы в род бессмыслицы. Есть целые философские течения, которые заняты анализом и классификацией философских методологий. Это насущное дело не является собственно философией, так же как виртуозная работа филолога не может претендовать на на создание новых художественных образов, на что способно только писательское творчество. Учёный филолог изучает разнообразные закономерности языка, но развивает язык творец произведений художественной литературы. Более того, писатель нередко слаб в орфографии и грамматике, по сравнению с учёным филологом может оказаться вполне безграмотным, но, тем не менее, именно он существует в стихии живого языка, открывает его новые образы, понятия и их взаимоотношения. Дело филолога затем строго научно именовать эти открытия, анализируя и систематизируя.

Так и грандиозная философия Гегеля занимается изучением строя понятий и категорий, реконструкцией системы умозаключений новоевропейского философского языка, то есть орфографией определённой философской традиции. Ибо Гегель не был нацелен на созидание собственно новых смыслов. Притом, что предложенная им система философской орфографии во многом плодотворна, она вполне произвольна, что закономерно для всякой попытки выстроить всеобъемлющую систему. Дело будущих поколений «философских филологов» реконструировать полноценный философский язык, используя достижения Гегеля и отвергая его крайности и ошибки.

Беда в том, что гегелевская философская филология воспринимается как собственно философское творчество, более того, его система философской орфографии – как венец философии, – сам Гегель был уверен, что своей философской системой выражает последнюю ступень самопознания Абсолютного Духа: «Я мог бы сказать вместе с Христом, что я учу правде и я есмь правда». Но создают новые смыслы философские умы, всецело ориентированные на«выведение из небытия в бытие» (Платон), целостный акт философского познания включает все аспекты творчества. Помимо функций разума и рассудка, это и религиозное озарение, мистический экстаз, духовное самоуглубление, и интуитивное созерцание, которое может иметь различную природу: отражать бессознательные или подсознательные процессы, быть эстетической интуицией гармонии и меры, нравственной интуицией добра и долга. Это может быть творческое вдохновение, художественное воображение или вдохновение любви. Опыт всех экстатических прорывов в новые духовные сферы и синтезируется в акте философского познания смысла бытия. Оформляется смысл и рациональными понятиями, и художественными образами. И только на этапе классификации наработанных смыслов доминируют рациональные методы. Один философ лицезреет кипящую лаву в глубинах бытия, другой изучает формы застывшей пемзы.

 

Философское познание пересекается с формами художественного творчества, прежде всего с художественной прозой, с поэзией, с музыкой и даже скульптурой и архитектурой, – все они являются различными слоями расширяющегося универсума человеческого познания. Актуальны, например, вопросы:музыка и смысл, музыка и форма. Музыка прежде всего расширяет горизонт человеческого познания, музыкант передаёт и духовные вибрации небесных сфер (Бах), и звучание человеческих чувств (Бетховен) и громыхание сфер адских, веяние человеческого духа и шумы человеческих страстей. Вслед поэтический образ соединяет музыкусо словом, углубляя его смыслы. Художественная литература расширяет далее вербализацию образов, наделяя слово всё более проникновенными смыслами.Философия же формулирует осознанные смыслы, новые категории и понятия, которые позволяют созидать на нижеследующих этажах познания, вплоть до сопромата и деталей машин. Чем больше философия проникается музыкой слова, тем глубже она погружается в реальность.

Музыка передаёт ход явления и общее ощущение его образа, его лёгкий графический абрис.Выражаемое музыкой явление может быть частным и тогда музыка дробна и малосодержательна. Но дело не в размерах формы. И в малой форме, как в кристалле, может светиться сферическое содержание. Она может оказаться и штрихом общей картины.Гениальные творения выражают дух эпохи, основной её катаклизм и означают главные силы. Музыка может выразить и направленность исторического движения. Истинно гениальное творение, синтезируя всю историческую наличность, может указать ей новый исход.

Может быть сугубая сосредоточенность на отдельных полюсах реальности (тёмном или светлом), на отдельных её сторонах или фрагментах. Вся современная музыка не синтетична и не гармонична. Гармония есть единство всего в праведном движении, всеобщность и цельность. Всякая частичность сама по себе не гармонична. Апофеоз частичности – дисгармония.

Современная музыка в основном отражает господствующие вихри тёмных сил. Состояния порабощения ими и сладостного отдавания им. Разбушевавшимся тёмным стихиям в общем нечего противопоставить. Изредка мелькают светлые образы, но и только как глубинные ретроспекции. Сейчас всё окончательно закручено в хаосе, на мгновение удерживаться можно только на чём-то из прошлого. Нет нового порыва, нет новой синтезирующей воли. Это музыка трагического безвременья. Рок, поп – оглушают и заводят искусственный маятник в душе, заглушающий этот трагизм, чтобы вовсе его не ощущать или застыть внутренне в исступлённом сладостном подергивании. Трагедия изнутри вытесняется во вне – в маску. Душа пуста. Эстрада (хорошая французская и итальянская, и плохая социалистическая) – выводит на поверхность чувств и мыслей и даёт видимость успокоения на этой плёнке над хаосом. Нужно наслаждаться любовью и радоваться жизни. Если и страдать, то только из-за любви и ревности. Джаз уводит в бездумье. Лелеяние пустых и преходящих грёз души. И чем более пусто и скоропреходяще – тем ценней.В общем, музыка выражает распад и разброд современности, и в ней почти не слышно собирательных звуков. И тем более нет синтетического обобщения происшедшего, и нет пути.

Музыка не несёт непосредственного смысла и значения. Она даёт определённый настрой, при котором легче улавливаются определённые смыслы и ощущаются некоторые значения. Музыка служит раскрытию смысла наиболее опосредовано из искусств. Хотя она кажется наиболее одухотворенным, то есть бесплотским видом искусства. Но плоть музыки – звук, не менее материальна, чем цвет.

Музыка – намёк на смысл, настрой на смысл, свидетельство о наличии или отсутствии смысла. Но музыка не выражает сам смысл. Так как дух есть прежде всего смысл, и напряжение духа есть напряжённость смысла, то в этом измерении музыка кажется более удалённой от смысла, чем другие виды искусства. Но только музыка может формировать душевное пространство людей и эпох, способное вместить смысл значений и значение смыслов. Музыка утончает фибры души и делает более чутким к смыслу.

Несёт непосредственный смысл слово – логос. Но смысл этот не очевиден. Он в глубине слова и втайне от сутолоки обыденного говорения. Слово имеет внутреннюю музыку, имеющую прямое отношение к раскрытию его смысла. Содержание слова адекватно вскрывается его формой, а музыка слова есть существенная константа его формы. Вскрывает внутреннюю мелодию, ритм и темп слова поэзия. Построить слова таким образом, чтобы зазвучало каждое из них и все они вместе. Поэзия позволяет взглянуть на смысл слова более всего со стороны его звучания, то есть музыки. Поэтическое проникновение в слово очень глубоко, но оно не всеобъемлюще. Поэзией вовсе не исчерпывается смысл слова.

Разумеется, может быть поэзия, выражающая какую-то грань музыкальности слова. Упоение самой музыкальностью в большом отрыве от смысла (Белый, Брюсов). Сосредоточенность на мелодике слова (Есенин). Увлечённость ритмом (по индивидуальности дарования, а не по теме таков Маяковский). Или раскручивание темпа слова (Цветаева). Может быть и преднамеренное удаление от музыкальности слова – белый стих. В какую сторону удаление – это уже другой вопрос. Оно может вывести и в художественную прозу, и в философию, а может и завести в пустое никуда.

Поэзия вскрывает смысл слова через выявление его внутренней музыкальности. Поэзия существует не для самой себя, а для вскрытия смысла бытия. Но послужить этому раскрытию жизни поэзия может только одним способом – оставаясь поэзий и будучи только поэзией, то есть слушая и выражая прежде всего музыку слова. В этом смысле и можно сказать, что цель поэзии – поэзия.Единство музыкальности и смысла, раскрытия глубинного смысла через музыку слова –идеал поэзии. И живым воплощением этого идеала является неподражаемый Пушкин.

Во вся­кой форме ис­кус­ст­ва при­сут­ст­ву­ет му­зы­ка – ритм и гар­мо­ния форм, кра­сок, об­ра­зов, зву­ков. Ли­те­ра­ту­ра – это ис­кус­ст­во, объ­е­ди­няю­щее ло­гос (смысл, вы­ра­жен­ный в сло­ве) и му­зы­ку. По­это­му она воз­дей­ст­ву­ет не толь­ко смыс­лом сло­ва, но и че­ре­до­ва­ни­ем (рит­мом) об­ра­зов. По­эти­че­ское вы­ска­зы­ва­ние, как наи­бо­лее му­зы­каль­ное, за­во­ра­жи­ва­ет му­зы­кой слов. Но в по­эти­че­ской му­зы­каль­но­сти че­ре­ду­ют­ся, виб­ри­ру­ют, стру­ят­ся не чис­тые зву­ки, а сло­ва, имею­щие смысл и не­су­щие об­ра­зы. Му­зы­ка по­эзии спо­соб­на вы­звать ду­шев­ный на­строй, при ко­то­ром сло­во слы­шит­ся в пер­во­об­раз­ной су­ти. Она утон­ча­ет вос­при­ятие, и мы ощу­ща­ем но­вое ро­ж­де­ние сло­ва. Опа­да­ют ра­цио­на­ли­зи­ро­ван­ные схе­мы, ско­вы­ваю­щие язык, и нам све­тит­ся суть ве­щей. Оче­вид­но, по­эти­че­ская гар­мо­ния (согласованность, строй­ность слов и их ритм, оп­ре­де­лён­ная час­то­та че­ре­до­ва­ния) вво­дит в те экс­та­ти­че­ские со­стоя­ния, ко­гда в сло­ве за обы­ден­но­стью открывается глу­бин­ный ло­гос.

По­эти­че­ская речь, не от­ме­няя ком­му­ни­ка­тив­ную функ­цию язы­ка (спо­соб­ст­вую­щую об­ще­нию, свя­зи, взаи­мо­по­ни­ма­нию), встраи­ва­ет сло­во в оригинальный автор­ский кон­текст, и му­за по­эзии вскры­ва­ет му­зы­каль­ность сло­ва, которое вещает по-новому. По­эзия к го­ри­зон­таль­но­му из­ме­ре­нию язы­ка (ра­цио­наль­ные смыс­лы и зна­че­ния – ком­му­ни­ка­ция) до­бав­ля­ет вер­ти­каль­ное, ко­гда сло­во со­еди­ня­ет и веч­ные ло­гос­ные смыс­лы, и ин­ди­ви­ду­аль­ные ав­тор­ские об­ра­зы. По­эти­че­ская речь рас­кры­ва­ет и уг­луб­ля­ет сло­вар­ное зна­че­ние сло­ва, при­бав­ля­ет к не­му но­вый смысл. Этот сверх­смысл объединяет веч­ную ло­гос­но­сть и ин­ди­ви­ду­аль­ное ми­ро­чув­ст­вие ав­то­ра, му­зы­ку космических сфер и то­наль­но­сть ду­ши автора. В по­эти­че­ском сло­ве со­крыт-от­кры­ва­ет­ся, зву­чит и смысл ве­щей, и судь­ба ав­то­ра.

Рассуждения о по­эзии в боль­шин­ст­ве сво­ем сосредоточены на фор­мах по­эти­че­ско­го об­раза, сред­ст­вах по­эти­че­ской вы­ра­зи­тель­но­сти (по­эти­ка), се­ман­ти­ке – смыс­ле слов, син­так­си­се – спо­со­бах со­еди­не­ния слов и сло­во­со­че­та­ний про­из­ве­де­ния (лин­гвис­ти­ка), зна­ко­во­сти (се­мио­ти­ка) или со­об­щи­тель­но­сти (праг­ма­ти­ка). В по­эти­че­ском про­из­ве­де­нии могут видеть зна­ки за­пре­дель­ных сил (мис­ти­ка), за­шиф­ро­ван­ные ма­ги­че­ские за­кли­на­ния. Но во вся­ком твор­че­ском про­из­ве­де­нии отражается, пре­ж­де всего, ду­хов­ная судь­ба твор­ца, его эк­зи­стен­ци­аль­ный опыт. Воз­мож­но фи­ло­соф­ское пе­ре­ос­мыс­ле­ние и вы­ра­же­ние это­го опы­та, что не ме­нее плодотворно.

При этом подходе выявляется, что так на­зы­вае­мые ко­чую­щие ли­те­ра­тур­ные об­ра­зы и те­мы не только от­ра­жа­ют эс­те­ти­че­скую ли­те­ра­тур­ную тра­ди­цию, но и фор­ми­ру­ют­ся духовным твор­че­ст­вом че­ло­ве­че­ст­ва. Глу­бин­ным хра­ни­ли­щем об­ще­че­ло­ве­че­ско­го ду­хов­но­го опы­та яв­ля­ет­ся Кни­га книг – Биб­лия. В библейской сим­во­ли­ке, об­раз­ности, сю­же­тах, тер­ми­но­ло­гии можно уви­деть не толь­ко ли­те­ра­тур­ные тра­ди­ции, но и вы­ра­же­ние ду­хов­но­го и эк­зи­стен­ци­аль­но­го опы­та. По­это­му помимо поисков ли­те­ра­тур­ных ас­со­циа­ций, плодотворно по­нять, что не­по­сред­ст­вен­но вы­ска­за­но. Как вся­ко­го ис­тин­но­го твор­ца, Цве­тае­ву, например, му­чи­ли, пре­ж­де все­го, бы­тий­ные про­бле­мы, а не толь­ко про­бле­мы риф­мы, фор­мы, сти­ля; дать но­вую сущ­ность, по Цве­тае­вой, и есть дать но­вую фор­му – «Сти­хи – со­зву­чие смы­слов». «Так го­во­рить долж­но толь­ко к Бо­гу. Ведь это же мо­лит­ва! Лю­дям не мо­лят­ся… И – раз на­все­гда – все мои та­кие сти­хи, все во­об­ще та­кие сти­хи об­ра­ще­ны к Бо­гу… – По­верх го­лов – к Бо­гу. По край­ней ме­ре – к ан­ге­лам… Так: все мои сти­хи к Бо­гу ес­ли не об­ра­ще­ны, то воз­вра­ще­ны» (Марина Цветаева).

Скульптура – вмещение пространства во время, вернее, попытка пространства выйти из времени. Борьба пространства со временем: а) победоносна, поскольку пространство временно неподвластно времени, пространство застывает вне времени, а время обтекает пространство; б) ограничивается конечным торжеством времени, разрушающим гармонический пространственный микрокосм.Музыка – выход, врывание времени в пространство, потрясание пространства временем. Вибрирование пространства из-за столкновения с временным. Но поколебленное пространство стремится вернуться и закоснеть.Материя существует в пространстве и времени, а дух во времени.Музыка – борьба духа с материей, то есть времени с пространством. В вечности отражаются первообразы, сформированные в мире сем – в пространстве и времени.

С другой стороны вскрывает смысл слова – художественная проза. Она захватывает определённую сторону поэтического, а следовательно, и музыкального раскрытия слова. Но ритм, темп и мелодия слова являются только одним из составных элементов построения литературного образа – главного средства раскрытия смысла в художественной прозе. Литературный образ в определённом смысле есть синтетическое выражение всех видов искусств. Вернее, всех видов форм выражения смысла в искусстве. Он имеет архитектурность пространства и формы, скульптурную пластичность объёма и форм, линию рисунка, красочность живописи. И художественный образ, конечно, движется, а значит, имеет темп и ритм движения, как имеет темп и ритм соотнесённость образов, то есть повествование в целом. Каждый образ имеет свой звук и его можно услышать в общем хоре звуков-голосов.

Как и все виды искусств, художественная проза может удаляться от собственного назначения в различных направлениях. В любом случае, это удаление будет означать разрушение художественного образа в конъюнктурном или дидактичном, или откровенно пошлом прозаическом тексте.Но есть направление, в котором художественная проза может выйти за свои пределы, не переставая, тем не менее, быть собою.Где кончается обыденный текст и начинается литература? Художественная литература порождает образы. А художественный образ – это особого рода живое существо либо живая материя. Мы так к нему и относимся: сопереживаем ему, осуждаем, обижаемся на него, или восторгаемся. Он поверяет нам тайники своей души. Он воздействует на нас примером, призывом либо предостережением. Этот живой контакт невозможен ни с безжизненным куском материи, ни с фантастической химерой.

Художественная литература не только является преддверием философии, не только наделяет философский взор новыми образами, но иногда возвышается до подлинного философского творчества. Гениальным писателем-метафизиком был Фёдор Михайлович Достоевский. В литературной форме, как наиболее адекватной его образу мысли, Достоевский пытался обдумать и решить собственные метафизические проблемы. Как у всех великих русских писателей, начиная с Пушкина, писательский труд Достоевского был одновременно и самотворчеством, созиданием личности и нового образа жизни. Нить мучительной судьбы Достоевского вплетена в ткань его произведений. С другой стороны, в творениях своих он пытался понять и разрешить мучающие его вопросы жизни. Говоря современным философским языком, его творчество экзистенциально, прежде всего, в том, что охвачено единством экзистенции самого автора.

Таков путь осознания Достоевским действительности: личное переживание воплощается в художественной форме и затем осознается вполне. В художественном образе он погружается в метафизическую глубину проблемы, исследует её диалектическое содержание и после этого формулирует впрямую. Это не просто литературные занятия, не игра фантазии, мало отражающиеся на облике и судьбе автора, а тип жизни. Достоевский не мог не писать романов, прежде всего потому, что разрешал в них проблемы собственного бытия. Отсюда потребность миссионерства – распространения своих взглядов, отсюда же и профетичность – чувство пророческой значимости своих высказываний. Не может писатель, творящий в сугубо литературных традициях и ассоциациях, проникнуться пафосом обладания целостной истиной, спасительной для человечества. Вместе с тем Достоевскому не были чужды и эстетические поиски, он был в гуще литературной жизни и живо реагировал на неё. Но литературный процесс не был для него самодостаточным, а служил материей, в которой он мог наиболее адекватно воплотить своё видение мировых проблем.

Ф.М. Достоевский в своих романах описывает не столько эмпирические события и состояния человека, сколько, прежде всего, события духовные, диалектикудуховных реальностей: «Меня зовут психологом, неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть я изображаю все глубины души человеческой». Н.А. Бердяев первым осознал духовидчество Достоевского: «Его творчество есть знание, наука о духе… Романы Достоевского – на настоящие романы, это трагедии, но и трагедии особого рода. Это внутренняя трагедия единой человеческой судьбы, единого человеческого духа, раскрывающегося лишь с разных сторон в различные моменты своего пути… Он весь в динамике духа… Достоевский – великий революционер духа. Он весь направлен против окостенения духа… Достоевский знает о совершающейся революции, которая всегда начинается в духовной подпочве. Он прозревает её пути её плоды… Достоевский пребывает в духовном и оттуда всё узнаёт… Достоевский воспринимает жизнь из человеческого духа… Поэтому Достоевский видит революцию, совершающуюся в глубине человеческого духа… Достоевский на своём знании человеческого духа основывает свои предвидения… Искусство Достоевского всё – о глубочайшей духовной действительности, о метафизической реальности, оно менее всего занято эмпирическим бытом… Не реальность эмпирического, внешнего быта, жизненного уклада, не реальность почвенных типов реальны у Достоевского…Реальна у него духовная глубина человека, реальна судьба человеческого духа. Реально отношение человека и Бога, человека и дьявола, реальны у него идеи, которыми живёт человек… Он не психолог, он – пневматолог и метафизик-символист… Если и можно назвать Достоевского реалистом, то реалистом мистическим».

 

Две основные функции философского акта – 1) выведение смыслов из тьмы небытия и 2) классификация наработанных смыслов, а также анализ орфографии философского языка – наиболее ярко и полно представлены двумя гениями античной философии – Платоном и Аристотелем, которые оказали наибольшее влияние на философское мышление христианских народов. Они явили различные методы философствования, которые оппонируют друг другу на протяжении многих веков. В постижении метафизической истины оба подхода взаимодополняют друг друга, развиваются и углубляются его последователями в диалектической полемике. Русская культура восприняла через Византию традицию христианского платонизма, что придало национальному духу определённое своеобразие.

Большинство диалогов Платона похожи на литературные, а не философские тексты. Форма диалога предоставляет возможность для диалектического столкновения мнений: кто-то рассказывает кому-то какую-то историю, либо пересказывает миф, либо рассуждает о чём-либо умственном – например, о красоте самой по себе; затем участники могут подискуссировать. Диалоги близки к художественным произведениям, хотя Платон мог быть и рационалистом, как в диалогах «Теэтет» или «Софист». В художественности и образности его текстов сокрыто основное своеобразие платоновской методологии. В творчестве Платона сильны эротические и эросные энергии, акцентирующие и воссоединяющие противоположности мужского и женского, земного и небесного.

Сложные философские тексты, например Аристотеля или Гегеля, требуют для понимания нескольких прочтений, но когда смысл открывается сполна, понятое не требует дальнейшего углубления. Иная природа текстов в Библии. При первом знакомстве открывается обширный пласт известных смыслов, ассоциаций, ибо библейскими образами пронизаны наша жизнь и культура. Последующее чтение открывает новые глубины, которые можно постигать всю жизнь. В бездонности – специфика образного языка, в отличие от рационалистического, способного выразить сложные, но настолько неглубокие смыслы. Рациональное понятие ограничено, жёстко схватывает частный смысл, отрубая сопряжённые смыслы. Поэтому, осознав его, дальше погружаться некуда. Острый луч рассудка может глубоко проникнуть в явление, при этом освещаются фрагменты, расчленяется живая ткань предмета, многое разрушается, теряется, а значит, не схватывает целостность, не воспринимается жизненная органичность явления.

Творческий метод Платона, помимо категориального анализа включающий художественный образ, позволяет целостно созерцать предмет, не нарушая живого единства разнообразия. Образно-понятийное познание объединяет в себе разнообразные проявления человеческого духа, оно более органично, представляет собой творческое вживание в предмет, экзистенциальное сопереживание, целостное созерцание. Образ несёт больше информации, ибо содержит живое представление о бытии, позволяющее погружаться в него. Платоновский текст, подобно библейскому, открывается с начала, но по мере возвращения к нему погружаешься в более глубокие смыслы. Диалоги Платона задают параметры философствования, которые глубже и обширнее рационалистических. Для Платона в отличие от Аристотеля акт философского познания был прежде всего актом богопознания. Платона интересовал более всего вопрос главный: каково бытие Демиурга, кто есть Творец бытия, что происходит в акте творчества – творения? Направленность на познание Божественной сущности бытия является актом богопознания. Основные его диалоги – вокруг этого, особенно диалог «Тимей» – самый глубокомысленный философский текст в европейской философии. Именно в «Тимее» впервые человечество узнало не только об исчезнувшем материке – Атлантиде, но и обо многих представлениях о Творце Бытия. Философия Платона онтологична по предмету и экзистенциальна по форме. Экзистенциальный онтологизм ориентирован на созидание новых смыслов, для чего синтезирует широкий спектр средств: от рационалистической диалектики до художественных образов. Платон вывел из небытия в бытие грандиозное количество смыслов (начиная от мира идей и первого в истории представления о вечной индивидуальной душе), которые питают европейскую культуру до настоящего времени.

Философию Платона развивали платоники и неоплатоники. Платон стоит у истоков христианского богословия; отцы Церкви и богословы средних веков называли Платона первым христианином до Христа, божественным Платоном. Если Платона интересовали прежде всего вечные идеи как первоосновы бытия, то Аристотеля более всего – энтелехии явлений и предметов, его сознание менее универсально. Аристотель – яркий пример рационалистического познания. Его философию можно характеризовать как рационалистическую метафизику. Аристотель – гениальный философ, но он фактически анализирует и систематизирует ту массу смыслов, которые вывел на свет Платон. Аристотель филигранно располагает их по «полочкам» и навешивает «ярлыки». Один подход не исключает другого, но понятно, какой приоритетнее в творчестве как созидании новизны. Каждый значительный философ и философская традиция в христианской культуре несут в себе начала Аристотеля и Платона. У кого-то доминирует системно-рационалистическое (в этом близкое научности), у кого-то – экзистенциально-онтологическое осмысление мира (более религиозно философское). Западноевропейское философское умозрение склонно продолжать аристотелевскую традицию. Восточнохристианское – византийское, православно-славянское и русское – следует в русле платоновской традиции.

Платон оказал огромное влияние на патристику, которая была платонической и неоплатонической. Православное богословие и богослужение пронизаны образами христианского неоплатонизма. Без платоновского мира идей, без его представлений о вечной человеческой душе невозможно понять смысл христианской литургии. Тем же, кем для Западной Церкви был Фома Аквинский – автор проаристотелевской схоластики, тем для Восточной Церкви был Константинопольский патриарх Фотий. Примечательно, что в то время, когда Фотий в 870 году создал свою академию, и Византия переживала культурный и богословский расцвет, на Западе только заканчивались века варварства.

 

 

Религиозный вызов эпохи

 

Возрождающееся православное сознание способно сформулировать ответы на современные эпохальные вызовы. В современном сознании доминирует плоское измерение: натуралистические унифицированные жизненные ценности. В глобалистском сознании отсутствует подлинно глобальный вертикальный порыв и прорыв к высшему, духовному, небесному. Тотальный рационализм и натурализм эпохи гуманизма заканчивается всеобщим релятивизмом (постомдернизм, уравнивающий Бога и дьявола, добро и зло, истину и ложь, прекрасное и безобразное, низ и верх, мужское и женское…), беспринципностью и властью силы («Раз Бога нет, то всё позволено» – Ф.М. Достоевский). Решать современные катастрофические проблемыспособно только углублённое и всеобъемлющее сознание. Вселенским и универсальным, то есть подлинно глобальным, может быть только религиозное мировоззрение. Ибо религиозному видению открыто и то, чем владеет натуралистическое сознание, но, помимо этого, оно способно узреть то, что напрочь скрыто для натуралистического взгляда на мир.

Религиозное сознание ориентировано на метафизические основы бытия. Христианство – вселенская религия, православие – наиболее полное и адекватное исповедание христианского Благовестия. Православие содержит богословские и философские истины, дающие возможность универсального и глубинного видения мироздания. Вместе с тем современное христианское сознание не вполне способно ответить на эпохальные вызовы. Распространённый в православной среде обскурантизм не позволяет осмыслить актуальные явления, ограничиваясь навешиванием ярлыков, демонизацией современных тенденций (ИНН). Православная общественность, как и всё общество, подвержена соблазнам нынешнего времени, прежде всего рецидивам натуралистического сознания.

Среди православных людей в России распространено мнение, что Отцы и Учителя Церкви некогда дали ответы на все случаи жизни. Мы цитируем эти ответы, но не учимся у Отцов отвечать самостоятельно, в то время как безответственная пассивность по отношению к мировым проблемам не соответствует христианскому Благовестию, скорее близка буддистскому индифферентизму. Святые Отцы и Учителя Церкви разработали учение о Боге на все времена, вместе с тем они были выдающимися мыслителями своего времени, владели основными достижениями современной им культуры и адекватно понимали историческую ситуацию. Святоотеческая литература – это прежде всего уникальный духовный, богословско-философский порыв при ответе на вызовы эпохи. Святоотеческое богословие – это вечный ответ на проблемы, возникающие в историческом времени. Святоотеческие формулы и категории нетленны именно потому, что они углубили, уточнили и отточили христианские представления в противостоянии соблазнам и ересям эпохи. В этом историческое назначение христианского человечества. Святоотеческий пример духовного, интеллектуального, творческого служения должен учить и вдохновлять нас в борьбе с пагубными веяниями современности. Одной из главных проблем, подлежащих православному осмыслению, и является феномен глобализации.

Распространены апокалиптические настроения и среди русской православной общественности. В христианских представлениях главным признаком последнего времени считается апостасия – всецелое и окончательное отпадение человечества от Бога. В сегодняшнем мире (впрочем, как и в другие времена) без труда можно увидеть многие признаки апостасии: отступление от веры в Бога и богоборчество, упадок нравственности и общественных отношений, всеобщее распространение пороков и нечестия, разложение семейных начал, разрушение традиционных форм жизни, нарушение установленных законов, умножение бедствий. Поэтому среди православных людей распространено мнение о полной и окончательной апостасийности современной эпохи, которая являет собой приуготовление прихода человека греха, человека беззакония – антихриста. При этом с образом антихриста ассоциируется современная глобализация либо западная цивилизация, а удерживающим от окончательного падения человечества во власть антихриста видится православная Россия.

Наша великая и многострадальная Россия не только не является удерживающим, но и не может им быть по природе вещей. Не следует поддаваться обезоруживающей гордыне. Подлинный удерживающий в бытии – Спаситель, Богочеловек. А проекцией этого глобального удерживания в мире сем является богочеловеческое творческое усилие, которое не может быть персонифицировано в истории. Творец свершил Своё, и каждому человеку протянута Божественная десница помощи. В пределах мира сего каждый призван самоопределиться – причаститься ли промыслительному действию в обретении собственного спасения. Праведное самоопределение возвышает до праведности, и праведники являются в разные эпохи и в различных местах. Их синергическое напряжение являет единство Божественного и человеческого начал, почему и удерживает мир сей от окончательной гибели.

Никому не известен срок Второго пришествия Спасителя; таинственно и время непосредственного перед ним пришествия антихриста. Поэтому утверждение, что мы живём в последние времена, не соответствует духу и букве новозаветного Благовестия. Христиане не должны поддаваться засилью натурализма в современной цивилизации. А представления об окончательной апостасийности нынешнего времени основаны на натуралистическом мировидении. Ф.М. Достоевский образно сформулировал христианское понимание смысла истории: «В мире дьявол с Богом борется, и поле битвы – сердца людей». Это означает, что во все времена и в каждую эпоху идёт борьба, результаты которой отражаются в вечности. Было и есть множество «антихристов», являющихся прообразами антихриста, но был и есть сонм праведников – Божьих людей, чьим духовным усилием держится и преображается бытие. Ни один из исторических периодов не может вместить все итоги предшествующих эпох и в этом смысле не может стать завершением истории – в положительном либо отрицательном значении. Бытие не может завершиться победой одной из сил, действующих в какую-либо эпоху. В истории обнажаются не только силы богоборчества, но и дух Богоутверждения, – иначе мирское существование давно прекратилось бы. Если когда-нибудь мировое творение прекратит бытие, то смысл и итоги его явятся в совершенно ином измерении – в Новой Земле и в Новом Небе.

Вместе с тем натуралистический уклон современного человечества усиливает апостасийные силы в истории. Им противостоит религиозное напряжение, в том числе и в России. Катастрофичность научно-технологическо-технотронно-информационно-глобалистской цивилизации тоже вопиет о необходимости возвращения к истокам – к подлинно религиозному мировоззрению.Глобализация открыла невиданный простор силам добра и зла. По всем измерениям человечество вступает в эру глобального риска. В катастрофические эпохи усиливаются апокалиптические настроения. Но актуализация ожиданий конца света, как правило, свидетельствует о близкой гибели современной формы цивилизации.

 

На эпохальные вызовы способно дать ответ вселенское религиозное познание. Подлинно глобальное и универсальное религиозное мировоззрение может быть основано на вселенской христианской религии, на православном исповедании, соединяющем человека с истинным Богом. Православное Благовестие несёт полноту истины, но это не значит, что православные люди обладают ею по определению. Творческое напряжение, которое необходимо при ответах на эпохальные угрозы, требует углубления современного православного мировоззрения через погружение в православное предание – «Вперёд к Отцам» (Г.В. Флоровский).

Христианство как религия духа по преимуществу сосредоточивает человека на основополагающей – Божественной сфере бытия. Взгляду подлинно духовной мудрости открыта полнота бытия во всех его проявлениях и частностях. Но до такового возвышаются только отдельные христианские гении и праведники. В большинстве же своём христиане, как и все люди, не избегают мировоззренческой ограниченности, косности, отчего и в православной среде расхожими становятся основные заблуждения и мифологемы эпохи.

С эпохи Возрождения христианское сознание подстерегают две крайности – спиритуализма и натурализма. Радикальныйспиритуализм в христианском сознании блокирует адекватное восприятие многих жизненных сфер, демонизирует некоторые жизненные явления. В результате те вопросы и проблемы, которые вытеснялись за ограду Церкви, рассматривались в нехристианском измерении. Радикальная реакция на христианский спиритуализм средневековья – новоевропейский натурализм сосредоточил познание на материальной сфере. Натуралистический интерес перерос в натуралистическое, технологическое и техногенное мировоззрение, исключающее всякое другое мировоззрение, – в апологию атеизма и материализма. Многие ныне господствующие натуралистические предрассудки свойственны и православным людям. Во вселенском православном мировоззрении необходимо преодолеть как ограниченность радикального спиритуализма, так и фантомы натурализма.

Христиане призваны углублять христианские представления о бытии и на основе их давать ответы на вызовы эпохи. Православие, как наиболее полное и истинное исповедание, позволяет сформировать целостное мировоззрение. При этом возможно учесть и частный взгляд других религий – в тех сферах, на которые христиане не обращали внимания или обращали мало в силу исторической инерции и неизбежной ограниченности, как и всякого человека, христианских мыслителей. Нехристианские религии сосредоточены на более частных сферах реальности, но наряду с заблуждениями содержат и адекватные представления об отдельных сторонах сущего. В силу этого нехристианские религии ставили некоторые вопросы, которые не возникали в христианстве, но истинный ответ на которые можно дать только с позиций христианства.

Христианское мировоззрение восприняло положительный опыт дохристианских религий и переплавило его в тигле патристического богословия. Но из-за спиритуалистической инерции православное мировоззрение не восприняло некоторые достижения иных религий в познании мирского существования. Так, конфуцианство разработало филигранную социальную этику. Индуизм и буддизм сосредоточены на владении и управлении человеческой плотью. Греческая религиозность подарила миру великую философскую и эстетическую культуру. Римская религиозность была основой имперского строительства и римского правопорядка. Иудаизм помимо откровения монотеизма явил систему мононационального социального выживания и вживания. Многие языческие магические культы культивировали извечную связь человека с природным Паном, с разнообразными духами природы, не все из которых являются адскими бесами. Некоторые мировоззренческие представления различных религий могут быть осмыслены в свете христианского Благовестия и обрести подлинность и полноту.

Никакие сферы человеческого бытия не следует игнорировать либо демонизировать. Ибо человек – сложносоставное существо, обладающее и нетленным Божественным духом, и низшей, или животной, душой (энтелехией), и материальным телом. Мы одновременно существуем в различных измерениях – духовном, энтелехийном, материальном, социальном. И мы призваны знать, чем обладаем, на что, во имя чего и против чего мы должны опираться на пути спасения. Поэтому универсальное христианское мировоззрение призвано осмыслить и положительные достижения, и негативный опыт всех религий мира. В том числе и для того, чтобы здраво и осознанно противостоять современным антихристианским реакциям, исходящим от иных форм религиозности. Необходимо также религиозно осмыслить натуралистическое, научное и магическое мировоззрения с тем, чтобы осознать историческое значение их продуктов.

Универсальное христианское мировоззрение призвано расширить сознание человека до измерений вечности, до транссознательного, с высот которого возможно подлинное осмысление феноменов подсознательного, бессознательного, предсознательного, внесознательного. Это позволит более глубоко и более адекватно понимать и материальную природу, и нематериальные явления. Вселенское христианское познание позволит человеку выстроить адекватное отношение к бытию, к себе, к природе и миру.

Если современная цивилизация окончательно впадёт в натуралистическое прельщение и будет стремиться к коренному физическому, биологическому, социальному преобразованию через изменение человеческого генома и искусственное воспроизводство людей, это будет не возрастание в бытии, а самоубийство собственно человеческого рода. Духовное преображение позволит обновить и физическую, и биологическую, и социальную жизнь людей. Человек в измерении вечности оказывается не безответственным манипулятором природного вещества, а венцом творения Божьего, малым творцом, призванным к преображению бытия. Человек способен к подлинному созиданию, черпая творческие силы в своём божественном происхождении, достоинстве и назначении. В духовном измерении природа открывается как мастерская сотворца Божьего, материя и результат богочеловеческого сотворчества. А земной шар оказывается не случайным плевком Галактики и сгустком мертвой материи, а живым существом, со-природным человеку. Такое отношение позволит не эксплуатировать Землю, а установить с нею плодотворный контакт и сотрудничество.

Цельное религиозное сознание способно осмыслить надысторические, предысторические, постысторические реальности как сферы и формы бытия вечной человеческой души. Всемирная история творится не только вовне, но и отражена в душе и в теле человека, – как вселенский путь вечной души к Богу. Судьба народа генной памятью встроена в судьбу человека. Новый религиозный опыт позволит человечеству омудриться вечными духовными истинами, в свете вселенского богочеловеческого творческого предназначения открыть новые измерения истории, лицезреть современные перспективы, в том числе и проблемы глобализации.

Вуниверсуме западного натуралистического мировоззрения невозможно адекватно осознать и предотвратить ни один из глобальных кризисов мировой цивилизации.Для религиозного сознания очевидно, что единство человечества не может возникнуть на основе экономики, политики, технологий. Органичное единство человеческого рода может прорасти только с возрастанием духовности – основы человеческого бытия. Подлинно глобальной может стать только цивилизация духа. И если это состоится, то планета будет населена не нивелированным мегаобществом, а цветущим многообразием народов, культур, цивилизаций. Человечество сохранится не торжеством жестокого социал-дарвинизма, где проигравший погибает и победителю достается всё, а миром гармонии интересов.

 

 

 

15. Ми­фо­ло­ги­за­ция познания

 

Нач­нём с ми­ро­воз­зрен­че­ско­го вы­ска­зы­ва­ния со­вре­мен­но­го вла­сти­те­ля ес­те­ст­вен­но­на­уч­ных умов: «Ис­поль­зо­ва­ние ан­тро­по­мор­фи­че­ских по­ня­тий по от­но­ше­нию к ве­щам, ко­то­рые ле­жат вне сфе­ры че­ло­ве­че­ских пред­став­ле­ний, все­гда вво­дит в за­блу­ж­де­ние. Это дет­ские ана­ло­гии» (А.Эйн­штейн).

По­нят­но, что под дет­ски­ми ана­ло­гия­ми здесь ра­зу­ме­ют­ся и пред­став­ле­ния о вечной душе человека, и о Бо­ге как Жи­вом Лич­ном Су­ще­ст­ве, уст­рояю­щем мир че­рез лич­но­ст­ное от­но­ше­ние: лю­бовь, ми­ло­сер­дие, спра­вед­ли­вость, из рук Ко­то­ро­го вы­хо­дят жи­вые пер­со­ни­фи­ци­ро­ван­ные соз­да­ния. Но ес­ли вду­мать­ся в это глу­бо­ко­мыс­лен­ное рас­су­ж­де­ние, то ока­зы­ва­ет­ся, что оно са­мо не ме­нее чем фор­ма дет­ской ана­ло­гии, ко­то­рая не за­ме­ча­ет­ся толь­ко в си­лу не­кри­ти­че­ско­го к ней от­но­ше­ния.

Пре­ж­де все­го, мо­гут ли су­ще­ст­во­вать ка­кие-ли­бо по­ня­тия о ве­щах, ле­жа­щих вне сфе­ры че­ло­ве­че­ских пред­став­ле­ний? Ли­бо вещь вне на­ших пред­став­ле­ний, а значит по по­во­ду неё не мо­жет быть ни­ка­ких по­ня­тий, ли­бо вещь в по­ле зре­ния че­ло­ве­ка, что и вы­ра­жа­ет­ся по­ня­тия­ми о ней. Да­лее, вся­кое по­ня­тие прин­ци­пи­аль­но ан­тро­по­мор­фич­но, по­сколь­ку оно есть че­ло­ве­че­ский об­раз яв­ле­ния или пред­ме­та. Дру­гое де­ло, что ан­тро­по­мор­физм этот мо­жет быть раз­но­го ро­да. Че­ло­век – ве­нец тво­ре­ния (эво­лю­ции), мик­ро­косм, вби­раю­щий в се­бя все фор­мы жиз­ни и все эта­пы эво­лю­ции. Ан­тро­по­мор­физм – это на­де­ле­ние че­ло­ве­че­ски­ми свой­ст­ва­ми яв­ле­ний при­ро­ды, жи­вот­ных, пред­ме­тов, Бо­же­ст­ва.

По существу, ан­тро­по­мор­фич­ны все су­ж­де­ния о внеш­нем ми­ре – как по ана­ло­гии с низ­ши­ми уров­ня­ми жиз­ни, со­дер­жа­щи­ми­ся в че­ло­ве­ке (материальными и биологическими), так и по ана­ло­гии с выс­ши­ми фор­ма­ми жиз­ни, то есть спе­ци­фи­че­ски че­ло­ве­че­ски­ми (душевными и духовными). По­че­му же пер­во­го ро­да ан­тро­по­мор­физм мудр, а вто­ро­го – наи­вен?! Не муд­рее ли ви­деть мир с точ­ки зре­ния, ко­то­рая со­от­вет­ст­ву­ет спе­ци­фи­ке че­ло­ве­че­ско­го су­ще­ст­ва: его ду­хов­но­сти, сво­бо­ды, лич­но­ст­но­сти? По­че­му бы не по­пы­тать­ся уви­деть в при­ро­де и кос­мо­се в це­лом про­яв­ле­ния выс­ших форм жиз­ни, а не пы­тать­ся низ­во­дить её к не­жи­вой ма­те­рии? Но со­вре­мен­ный учё­ный пред­по­чи­та­ет о се­бе су­дить, как о бу­лыж­ни­ке или, в луч­шем слу­чае, животном, толь­ко что­бы не при­зна­вать в при­ро­де выс­шую ду­хов­ную жизнь.

Ми­ро­воз­зрен­че­ское вы­ска­зы­ва­ние ве­ли­ко­го фи­зи­ка ти­пич­но и ха­рак­те­ри­зу­ет гос­под­ствую­щую ус­та­нов­ку, фор­ми­ру­ющую со­вре­мен­ную на­уч­ную кар­ти­ну все­лен­ной. Что­бы по­нять тай­ны ми­ра, в ко­то­ром мы жи­вём, не­об­хо­ди­мо из­ме­нить от­но­ше­ние к не­му, из че­го бу­дет сле­до­вать и за­ме­на ар­се­на­ла по­зна­ния.

 

На­уч­ные фор­му­лы, по­ня­тия, тео­рии фик­си­ру­ют од­ну сто­ро­ну су­ще­го– за­стыв­шие фор­мы материи, в луч­шем слу­чае – ше­ве­ле­ние кос­ми­че­ско­го по­кры­ва­ла над внут­рен­ней дра­мой миротворения– диа­лек­ти­ку борь­бы ду­ха с ме­о­ни­че­ски­ми сти­хия­ми. В по­ле на­блю­де­ния нау­ки не по­па­да­ют ни твор­че­ская ди­на­ми­ка бы­тия, ни её цель. На­уч­ные сред­ст­ва пы­та­ют­ся за­пе­чат­леть прой­ден­ные пу­ти, за­стыв­шие сле­ды ми­ро­во­го Ло­го­са (эво­лю­ция). Как нель­зя, гля­дя на­зад, по­нять, ку­да ведёт путь, так не­воз­мож­но пе­ре­би­ра­ни­ем и клас­си­фи­ка­ци­ей сло­жив­ших­ся форм вы­яс­нить сущ­ность и про­ис­хо­ж­де­ние ока­ме­не­ло­стей, тем бо­лее по­ро­див­ше­го их дви­же­ния. Но нау­ка упор­но ог­ра­ни­чи­ва­ет по­ле на­блю­де­ния низ­ши­ми слоя­ми кос­мо­са, ко­то­рые ли­ше­ны ду­хов­но­го при­сут­ст­вия. Ес­ли же нау­ка пе­ре­во­дит свой ос­тек­ле­не­лый взор на бо­лее вы­со­кие сту­пе­ни сущего, то ви­дит их че­рез мо­де­ли низ­ших его форм.

Со­вре­мен­ное ес­те­ст­во­зна­ние за­во­ро­же­но иде­ей, что жи­вой ор­га­низм есть слож­ный ме­ха­низм, со­стоя­щий из про­стей­ших эле­мен­тов. Нау­ка хо­чет пу­тем развенчивания слож­но­го жи­во­го уло­вить жизнь, но вме­сто это­го вы­де­ля­ет всё но­вые ме­ха­низ­мы и де­та­ли. Ко­гда же по­пыт­ки соз­дать из час­тей не­что жиз­не­спо­соб­ное или хо­тя бы жиз­не­по­доб­ное – тер­пят про­вал (ис­кус­ст­вен­ный мозг, на­при­мер), то ко­рень не­уда­чи учёные ви­дят в не­дос­тат­ке де­та­лей. Но жи­вое нель­зя со­брать из час­тей неживой материи, ибо це­лое созидаетсяна высшем уровне бытия и за­тем со­еди­ня­ет час­ти, а не на­обо­рот.

Эф­фек­тив­ность на­уч­но­го ин­ст­ру­мен­та­рия бес­спор­на, ес­ли бы нау­ка не пре­тен­до­ва­ла на един­ст­вен­но вер­ную кар­ти­ну ми­ро­зда­ния. По­зи­ти­ви­ст­ская на­уч­наяме­то­до­ло­гия, ис­хо­дя­щая из по­зи­тив­но­го (фак­ти­че­ски дан­но­го, ус­той­чи­во­го, не­со­мнен­но­го), несёт в се­бе от­резв­ляю­щий взгляд на мир, ес­ли она не пре­тен­ду­ет на ми­ро­воз­зрен­че­ские функ­ции. Ста­но­вясь всё более ре­ля­ти­ви­ст­ской – аб­со­лю­ти­зи­рую­щей от­но­си­тель­ность, от­ри­цаю­щей воз­мож­ность по­зна­ния ис­ти­ны, нау­ка вы­ну­ж­де­на при­знать стро­го ин­ст­ру­мен­таль­ные гра­ни­цы сво­его под­хо­да. Вся­кие ми­ро­воз­зрен­че­ские ин­тер­пре­та­ции её ве­ро­ят­но­ст­ны, мо­дэль­ны, ог­ра­ни­чи­ва­ют­ся ме­то­до­ло­ги­че­ски­ми рам­ка­ми – соб­ст­вен­ной ло­ги­кой раз­ви­тия нау­ки. Со­вре­мен­ный фей­ер­верк на­уч­ных ги­по­тез и тео­рий за­про­грам­ми­ро­ван догматически принятой ме­то­до­ло­гией. Вся­кое но­вое «от­кры­тие» по су­ще­ст­ву оз­на­ча­ет, что чей-то дерз­но­вен­ный ум пе­ре­фор­му­ли­ро­вал ка­кой-ни­будь из­на­чаль­ный по­сту­лат, и на аре­не нау­ки ра­зыг­ры­ва­ет­ся пред­став­ле­ние по но­вой про­грам­ме, ко­то­рая мо­жет не ис­клю­чать ста­рой, но не имеет к ней ни­ка­ко­го от­но­ше­ния.

Так за­на­вес на сце­не на­уч­но­го по­зна­ния мо­жет опус­кать­ся и по­ды­мать­ся бес­ко­неч­но. Со­вре­мен­ные учёные всё более ощу­ща­ют: чем бли­же они к «тай­нам ми­ро­зда­ния», тем боль­ше ос­но­ва­ния ре­аль­но­сти про­хо­дят у них сквозь паль­цы. На­уч­ная кар­ти­на ми­ра всё более пред­став­ля­ет из се­бя не­из­вест­ное о не­из­вест­ном. Ос­та­ёт­ся трез­во при­знать, что вся­че­ские ос­но­ва­ния мож­но об­рес­ти в са­мом без­ос­нов­ном, на что (на без­ос­нов­ное) нау­ка кор­рект­но дав­но не пре­тен­ду­ет.

Сегодня многие науки вынуждены признать, «что по мере накопления фактов теоретическое осмысление этих фактов становится всё более трудным; что объяснения “мельчают”, делаются частными, специализированными, сугубо техническими, доступными лишь натренированным профессионалам, владеющим терминологией. Вследствие чего занятие этими науками превращается в процесс, имеющий единственную цель – не прекращаться. Но пока господствует мнение, будто явления исчерпывают всё сущее, у науки нет другого пути, как снова и снова пытаться выявить элементарные механизмы изучаемых феноменов и сложить эти малые истины в большую истину, идя для этого на всякие ухищрения, вплоть до фальсификаций» (В.Н.Тростников).

Вместе с тем, учёные ощу­ща­ют, что уни­вер­сум на­ту­ра­ли­сти­че­ской тер­ми­но­ло­гии не по­кры­ва­ет все но­вые фак­ты на­блю­де­ния. Для по­строе­ния по­зи­ти­ви­ст­ских мо­де­лей они вы­ну­ж­де­ны вво­дить и ис­поль­зо­вать об­ра­зы, вы­хо­дя­щие за пре­де­лы естественнонаучной кар­ти­ны ми­ра. Пер­во­на­чаль­но это осу­ще­ст­в­ля­ет­ся чис­то по­зи­ти­ви­ст­ски: учёный по­зво­ля­ет не­кое ори­ги­наль­ное ги­по­те­ти­че­ское до­пу­ще­ние, что­бы но­вые фак­ты смог­ли вве­стись в су­ще­ст­вую­щую мо­дель, не из­ме­няя её при­ро­ды. Но та­ко­го ро­да из­ме­не­ние со­от­но­ше­ния час­тей не мо­жет прой­ти без­бо­лез­нен­но для це­ло­го. Учёные на­чи­на­ют ис­поль­зо­вать фи­ло­соф­скую, эс­те­ти­че­скую, житейскую тер­ми­но­ло­гию, не пред­став­ляя за ней ка­кой-ли­бо он­то­ло­гии. Но вве­де­ние этой он­то­ло­ги­зи­ро­ван­ной тер­ми­но­ло­гии по­сте­пен­но ме­ня­ет кар­ти­ну ми­ра. С дру­гой сто­ро­ны, про­яв­ле­ние та­ко­го ро­да над­по­зи­ти­ви­ст­ской «муд­ро­сти» объ­яс­ня­ет­ся не толь­ко чис­то кон­цеп­ту­аль­ны­ми по­треб­но­стя­ми, но и при­су­щим вся­ко­му мыс­ля­ще­му че­ло­ве­ку чув­ст­вом бы­тия и глу­бин­ным вле­че­ни­ем (за­час­тую не­осоз­нан­ным) к це­ло­ст­ной кар­ти­не ми­ра.

Но на ка­ком-то по­во­ро­те сла­бе­ют внут­рен­ние свя­зи и естественнонаучная кар­ти­на по­сте­пен­но те­ря­ет свою мо­на­дич­ность. Нау­ка вы­ну­ж­де­на вы­хо­дить за на­ту­ра­ли­сти­че­ские пре­де­лы и по­ро­ж­дает на­чат­ки пер­со­на­лизированных об­ра­зов. Не об этом ли го­во­рят та­кие вновь и вновь «от­кры­вае­мые» свой­ст­ва эле­мен­тар­ных час­тиц, как стран­ность, оча­ро­ва­ние, кра­со­та (оча­ро­ван­ные, кра­си­вые ад­ро­ны, в со­став ко­то­рых вхо­дит кра­си­вый кварк; или ти­пы квар­ков, на­зы­вае­мые аро­ма­та­ми).

Это не оз­на­ча­ет, что учёные вос­при­ни­ма­ют кос­мос как жи­вой ор­га­низм и ста­ли упот­реб­лять для его опи­са­ния пер­со­на­ли­зи­ро­ван­ные об­ра­зы. Они не ощу­ща­ют по­доб­ные об­ра­зы ка­че­ст­вен­но ины­ми, а лишь ко­ли­че­ст­вен­но рас­ши­ряю­щи­ми по­ня­тий­ный ар­се­нал, опи­сы­ваю­щий но­вые свой­ст­ва час­тиц. Для них это только вспомогательные понятия, удобные в эвристическом[18] смысле и не обозначающие ничего реального. Но та­ко­го ро­да при­вле­че­ние в нау­ку об­ра­зов человеческого универсума оз­на­ча­ет вы­ход за пре­де­лы ме­ха­ни­сти­че­ско­го и на­ту­ра­ли­сти­че­ско­го под­хо­да, очеловечение космоса.

Возникла си­туа­ция, ко­гда мо­гут поя­вить­ся учёные, со­вер­шив­шие«от­кры­тие»: новые на­блю­дае­мые яв­ле­ния не под­да­ют­ся опи­са­нию на­ту­ра­ли­сти­че­ским язы­ком, для аде­к­ват­но­го опи­са­ния на­уч­но­го объ­ек­та не­об­хо­ди­мо пе­рей­ти к язы­ку пер­со­на­ли­зи­ро­ван­но­му. На­блю­дае­мый объ­ект нау­ки не по­кры­ва­ет­ся на­ту­ра­ли­сти­че­ски­ми и ме­ха­ни­сти­че­ски­ми мо­де­ля­ми. Что­бы ввести но­вые на­уч­ные фак­ты в мировоззренческую картину, то есть что­бы спа­сти ра­зум­ные ос­но­ва­ния нау­ки, не­об­хо­ди­мо сде­лать прин­ци­пи­аль­но но­вое до­пу­ще­ние: кос­мос, при­ро­да в це­лом яв­ля­ет­ся жи­вым су­ще­ст­вом и соответствующим дол­жен быть объ­ект нау­ки.

Но чтобы учёные оказались способными сполна осознать то, что они открыли, требуется не очередное «объективное» научное объяснение, но акт самопознания, волевое изменение жизненной позиции, что изменит и мировосприятие. В этом случае учёные получат возможность выйти из темницы натуралистического познания, в которую они себя заточили, и соединить знание физического космоса с его онтологией.

Так нау­ка, идя соб­ст­вен­ны­ми пу­тя­ми, вы­ну­ж­де­на бу­дет прий­ти к пер­со­на­ли­сти­че­ско­му (по об­ра­зу и по­до­бию, при­ро­де и су­ти Лич­но­сти) по­ни­ма­нию ми­ра. Ес­ли объ­ек­ти­ви­ро­ван­ные ка­те­го­рии взя­ты из ми­ра яв­ле­ний, из фи­зи­че­ско­го пла­на, то пер­со­на­ли­сти­че­ские ка­те­го­рии и об­ра­зы, пер­со­на­ли­сти­че­ская ло­ги­ка от­ра­жа­ют за­ко­ны вселенской онтологии. Богочеловеческий Дух– создатель космоса – запечатлён и в строе вселенной, и в каждой его песчинке, но сугубо он явлен в человеке как тварном творце. Человек сотворён по образу Божиему, мир создаётся по образу человека. Современная наука является следствием духовной болезни человечества, поэтому искажает восприятие бытия. Чтобы прикоснуться к тайнам мироздания познание должно стать духовным, а не только натуралистическим, способным отобразить живой «код» бытия, богочеловеческий логос миросозидания.

 

Когда секуляризованная наука стала претендовать на мировоззрение, она лишила человека всякого мировоззрения. Целостное представление о мироздании в научном мировоззрении исчезло, когда в нём были запрещены вопросы о смысле. Вместе с тем, представления о частях и фрагментах природы, познание которых узурпировала наука, не могут быть адекватными без представлений о сущности целого. Наука и зашла в полный тупик, превратив познание в наблюдение за бесконечно мелькающими феноменами, в моделирование иллюзий.

Итак, целое наукой не познаётся в принципе, а без целого подлинное познание не возможно по существу. Разрешить это противоречие можно только разведя статусы эмпирического, методологического (наука) и мировоззренческого, метафизического (богословие, философия) познания, но, вместе с тем, вернув признание их взаимообусловленности. Познание природы должно основываться на представлениях о смыслах, о сущности, о целом, на мировоззрении, которое формируется мировоззренческими дисциплинами религиозно-философской мысли, синтезирующей опыт всех видов культуры, творчества, искусств, литературы, науки. В свою очередь, метафизические разработки обогащаются и подтверждаются научными представлениями.

Наука сможет обновиться и расширить свои горизонты, когда откажется от идеологических предрассудков: что космос только материалистичен и механистичен, что материя и законы, ею управляющие, вечны, что практика – критерий истины… Обратившись, наконец, к познанию реальности, наука неизбежно обнаружит, что природа – не склад сырья, не мастерская, не инструмент или средство для реализации потребительских интересов. Наука не будет «выводить за скобки» наиболее насущное для познания – богочеловеческое творческое начало. Предметом науки предстанет вселенная как арена миротворения. Мироздание представится как дом бытиявечных человеческих душ, их форма воплощения, а вселенная в основе своей – теоантропоморфической. Отсюда персоналистические образы окажутся наиболее адекватными. В формировании такого рода представлений будет использован опыт персоналистических форм познания – мифологический в том числе. Целью научного познания будет не наращивание технических средств для экспансии на природу, а эмпирическое познание как одно из средств целостного познания и преображения бытия.

Ми­ро­зда­ние со­зи­да­ёт Лич­ный Бог, со­рат­ни­ком Ко­то­ро­го яв­ля­ет­ся лич­ность че­ло­ве­че­ская – об­раз и по­до­бие Твор­ца. Все­лен­ная в ос­но­ва­ни­ях сво­их теопер­со­на­ли­стич­на и в ос­но­ве сво­ей при­во­дит­ся в дви­же­ние не без­лич­ны­ми, а творческими пер­со­на­ли­сти­че­ски­ми им­пуль­са­ми. Всё, что без­лич­но – про­ти­во­сто­ит тво­ре­нию Божь­е­му. Великие философы это понимали: «Действительность не зна­ет в се­бе ни­че­го, что бы соз­да­но бы­ло все­об­щи­ми за­ко­на­ми; все­об­щий за­кон, это Бог, то есть лич­ность Бо­га, и всё, что происходит, вы­те­ка­ет из лич­но­сти Бо­га, а не про­ис­хо­дит в си­лу ка­кой-то аб­ст­ракт­ной не­об­хо­ди­мо­сти, ко­то­рой не вы­не­сли бы в своём дей­ст­вии ни мы, ни Бог» (Ф. Шел­линг).

По­это­му пер­со­на­ли­сти­че­ская, сво­его ро­да ан­тро­по­мор­фи­че­ская по­зи­ция более от­кры­та к по­зна­нию бы­тия, не­же­ли ан­ти­лич­но­ст­ная на­ту­ра­ли­сти­че­ская. Миф как об­раз бы­тия и ми­фо­ло­ги­че­ская тра­ди­ция бо­лее ан­тро­по­мор­фич­ны, сохраняют ощу­ще­ние пер­со­на­ли­сти­че­ских ос­нов и ис­то­ков бы­тия. Для пе­ре­ос­мыс­ле­ния ту­пи­ков на­уч­но-тех­ни­че­ской ци­ви­ли­за­ции име­ет смысл при­ме­нить ар­се­нал ми­фо­ло­ги­че­ских средств и подхода. По­доб­ный ми­фо­твор­че­ский про­цесс ка­че­ст­вен­но рас­ши­рил бы го­ри­зон­ты нау­ки и обо­га­тил бы её ар­се­нал.

Не­об­хо­ди­мо ми­фо­ло­ги­зи­ро­вать со­вре­мен­ную нау­ку, что ожи­вит пред­став­ле­ния о все­лен­ной. Не вер­нуть­ся к древ­не­му ми­фу, а соз­дать но­вый, ко­то­рый рас­ши­рит го­ри­зонт на­уч­но­го уни­вер­су­ма, ско­вы­ваю­щий твор­че­ское дер­за­ние, ис­ка­жаю­щий че­ло­ве­че­ское на­зна­че­ние. Научная гипотеза и теория – это низшая форма мифотворчества, ограниченная низшими измерениями бытия и потребительскими интересами. Вывести науку из тупика мо­жет метафизическаями­фо­твор­че­ская фан­та­зия. Она долж­на наполнить на­уч­ные изы­ска­ния духом жиз­ни. Бог, со­тво­рив­ший мир, яв­ля­ет­ся Бо­гом жи­вых, но не мёрт­вых. Мир в це­лом и в сво­их час­тях со­от­вет­ст­ву­ет жи­во­му об­ра­зу Жи­во­го Твор­ца, в сущ­но­сти сво­ей всё в ми­ре со­от­вет­ст­ву­ет об­ра­зу лич­но­сти и несёт в се­бе её дух.

Шел­линг го­во­рил, что при­ро­да – это Вет­хий За­вет Бо­га: «Мы об­ла­да­ем от­кро­ве­ни­ем, бо­лее древ­ним, чем все пи­сан­ные от­кро­ве­ния; это – при­ро­да». Да­лее ве­ли­кий фи­ло­соф ока­зы­ва­ет­ся за­гип­но­ти­зи­ро­ван­ным этим вет­хим от­кро­ве­ни­ем: «Она со­дер­жит в се­бе про­об­ра­зы, не ис­тол­ко­ван­ные ещё ни од­ним че­ло­ве­ком, то­гда как про­об­ра­зы пи­сан­но­го от­кро­ве­ния дав­но уже ис­пол­не­ны и разъ­яс­не­ны». Но про­об­ра­зы Вет­хо­го От­кро­ве­ния ста­ло воз­мож­ным подлинно истол­ко­вать в све­те Но­во­го От­кро­ве­ния. Толь­ко Бла­гая Весть Но­во­го За­ве­та да­ла ключ к по­ни­ма­нию Ста­ро­го. Ес­ли до­ве­сти ана­ло­гию до кон­ца, то при­ро­да – как Вет­хий За­вет Бо­га, мо­жет быть объ­яс­не­на не са­ма из се­бя (что бу­дет лишь тал­му­ди­че­ским сис­те­ма­ти­зи­ро­ва­ни­ем), а в све­те Но­во­го Кос­ми­че­ско­го За­ве­та – Че­ло­ве­ка. Бог в Своём во­пло­ще­нии нис­хо­дит в мир из сфер Выс­ших, не от­ме­няя мир­ско­го за­ко­на, и че­ло­век, жи­тель не­бес, низ­ри­нут в мир, но и по­ро­ж­дён им. Сту­пе­ни эво­лю­ции отражают процесс при­го­тов­ле­ния ми­ра к ро­ж­де­нию Бо­га и при­ро­ды – к появле­нию че­ло­ве­ка.

Толь­ко с тео­ан­тро­по­цен­три­че­ской (со­сре­до­то­чен­ной на бо­го­че­ло­ве­че­ском творческом на­ча­ле) по­зи­ции воз­мож­но це­ло­ст­ное мировоззрение. Толь­ко тео­ан­тро­по­мор­фи­че­ская (по об­ра­зу бо­го­че­ло­ве­че­ской сущ­но­сти) твор­че­ская фан­та­зия смо­жет по­ро­дить об­ра­зы, рас­кры­ваю­щие ис­тин­ные го­ри­зон­ты бы­тия и на­де­ляю­щие че­ло­ве­ка пол­но­той его дос­то­ин­ст­ва. Это оз­на­ча­ет творческое еди­не­ние фи­ло­со­фии, бо­го­сло­вия, ис­кус­ст­ва и нау­ки, что воз­вы­ша­ет че­ло­ве­че­ское твор­че­ст­во до Те­ур­гии.

 

Мир в це­лом, кос­мос, при­ро­да, зем­ля – всё во­круг че­ло­ве­ка на­се­ле­но не аб­ст­ракт­ны­ми мо­де­ля­ми и хо­лод­ны­ми ме­ха­низ­ма­ми, а жи­вы­ми су­ще­ст­ва­ми. Че­ло­век дол­жен об­рес­ти но­вый ду­хов­ный взор, что­бы уви­деть не только натуралистический космос, но и жизнь пер­со­ни­фи­ци­ро­ван­но­го кос­мо­са. То­гда и кон­такт и взаи­мо­дей­ст­вие с при­ро­дой ус­та­но­вят­ся по за­ко­нам жиз­ни, а не смер­ти. Че­ло­век бу­дет не пре­па­ри­ро­вать и умер­щв­лять при­ро­ду, а лю­бов­но её взра­щи­вать. Теории и концепции должны быть не абстрактными мёртвыми схемами, а работать как животрепещущие истины нашего бытия, затрагивать судьбу каждого.

При этом не нуж­но опасаться, что в на­шем пред­став­ле­нии зем­ной шар мо­жет пре­вра­тить­ся из гео­мет­ри­че­ски пра­виль­но­го кус­ка мёрт­вой ма­те­рии в жи­вое су­ще­ст­во, со свои­ми «ос­пи­на­ми» и руб­ца­ми на жи­вой пло­ти, пре­крас­ное не толь­ко стро­го­стью гео­мет­ри­че­ских про­пор­ций, но и милым кососкулием, и бес­пре­дель­ной тер­пи­мо­стью, не­смот­ря на нерв­ную из­дер­ган­ность и фи­зи­че­скую ра­ни­мость. Пусть мир во­круг нас вновь на­се­лят бо­ги и ге­рои, и такой взгляд бу­дет не следствием ду­хов­ного ин­фан­ти­лиз­ма, но от­вет­ст­вен­ным, дос­той­ным че­ло­ве­че­ст­ва от­но­ше­ни­ем к при­ро­де и кос­мо­су. Об­ра­зы жи­во­го бы­тия бу­дут сфор­му­ли­ро­ва­ны не пер­во­быт­ным кос­мо­цен­три­че­ским соз­на­ни­ем, а воз­ро­ж­ден­ной метафизическойтвор­че­ской фан­та­зи­ей и теургическим усилием че­ло­ве­ка.

Спа­се­ние от кос­ми­че­ской ги­бе­ли в том, что че­ло­век дол­женвозвыситься до бо­го­че­ло­ве­че­ско­го дос­то­ин­ст­ва, при­нять бре­мя сво­бод­но­го со­рат­ни­ка Творца в ми­ро­вом пре­об­ра­же­нии. И вы­ра­зить это в своём по­ни­ма­нии все­лен­ной и в от­но­ше­нии к при­ро­де.

 

«Бе­зу­мие» ге­ни­аль­но­сти, свя­то­сти и кли­ни­че­ское су­ма­сше­ст­вие

 

В данном подходе предлагается видение того, как христианское мировоззрение расширяет возможности науки о душе.

Лич­ность – это веч­ный ин­ди­ви­ду­аль­ный дух в воплощённом со­стоя­нии. Наи­бо­лее воплощённы­ми ти­па­ми лич­но­сти яв­ля­ют­ся твор­че­ский ге­ний и свя­той. Их ду­хов­ное «Я» наи­бо­лее ин­ди­ви­ду­аль­но, це­ло­ст­но, мо­на­дич­но и мно­го­гран­но. Ге­ний и свя­той наи­бо­лее от­кры­ты бы­тию, жиз­ни, наи­бо­лее во­пло­ще­ны и, вместе с тем, при­об­ще­ны к выс­ше­му бы­тию. Ге­ний имеет спе­ци­фи­че­ские и глу­бо­кие от­но­ше­ния с ду­хов­ны­ми пла­на­ми бы­тия, вы­но­сит из них твор­че­ский опыт, от­кры­вает но­вые истины и цен­но­сти, нор­мы до­б­ра, фор­мы кра­со­ты, фор­ми­рует но­вые идеа­лы. «Ге­ни­аль­ность – свя­тость дерз­но­ве­ния, а не свя­тость по­слу­ша­ния» (Н.А.Бер­дя­ев). Свя­той яв­ля­ет­ся жи­вым во­пло­ще­ни­ем веч­ных цен­но­стей. Он не фор­му­ли­рует духовные идеалы, а реа­ли­зу­ет их в соб­ст­вен­ном об­ли­ке и судь­бе. Это два ма­ги­ст­раль­ных пу­ти пер­со­ни­фи­ка­ции бы­тия.

Пер­со­ни­фи­ка­ция – это вос­хо­ж­де­ние, воз­вра­ще­ние ду­ши на не­бо с пре­об­ражённой пло­тью: Хри­стос вос­крес не в чис­том ду­хе, а в преображённом те­ле. Ду­хов­ное вос­хо­ж­де­ние-са­мо­уг­луб­ле­ние уве­ли­чи­ва­ет бре­мя пло­ти. Чем вы­ше пик духовного вос­хо­ж­де­ния, тем ши­ре ос­но­ва­ние пи­ра­ми­ды воплощения; чем мощ­нее ду­хов­ный твор­че­ский им­пульс, тем тя­го­ст­нее груз жиз­ни. Уве­ли­че­ние бре­ме­ни бы­тия уси­ли­ва­ет кре­ст­ные стра­да­ния че­ло­ве­ка. Крест лич­но­го бы­тия воз­рас­та­ет од­но­вре­мен­но и по ду­хов­ной вер­ти­ка­ли, и по кос­ми­че­ской го­ри­зон­та­ли.

В судь­бе ге­ния и свя­то­го про­яв­ля­ет­ся тра­ге­дия кре­сто­не­се­ния личности: воз­вы­ше­ние в бы­тии уси­ли­ва­ет при­тя­же­ние не­бы­тия, са­мо­со­хра­не­ние тре­бу­ет не­пре­рыв­но­го твор­че­ско­го уси­лия. Лич­ность при­зва­на к пре­об­ра­же­нию ми­ра, к тво­ре­нию в нём Но­вой Ре­аль­но­сти, не тво­рить – зна­чит не жить. Подлинное твор­че­ст­во – это не род за­ня­тий, а образ жиз­ни. Че­ло­век при­зван взять на се­бя от­вет­ст­вен­ность за всё, что вхо­дит в сфе­ру сво­бо­ды и вла­сти лич­но­сти, от­крыть­ся кос­мо­су, одухотворить мир пред­мет­ный. Смысл твор­че­ско­го ак­та в том, что­бы на­ча­ла, су­ще­ст­вую­щие са­ми по се­бе в раздрании и раз­дроб­лен­но­сти, со­брать в кос­ми­че­скую гар­мо­нию, со­еди­нить твор­че­ским зве­ном и запечатлеть в них новый творческий образ. В результате ду­ша ока­зы­ва­ет­ся по­лем встре­чи про­ти­во­по­лож­ных сил и сти­хий. Ге­ний и свя­той наи­бо­лее лич­но­ст­ны и в том смыс­ле, что от­кры­ли ду­шу кос­ми­че­ской и социальной пло­ти как ма­те­рии твор­че­ст­ва.

Та­ким об­ра­зом, лич­ность по­став­ле­на в та­кую эк­зи­стен­ци­аль­ную си­туа­цию, ко­гда для со­хра­не­ния сво­его «Я» она долж­на ак­тив­но твор­че­ски са­мо­ут­вер­ждать­ся. Что­бы жить, че­ло­век дол­жен тво­рить. Пре­кра­щая твор­че­скую борь­бу, че­ло­век не ос­та­ёт­ся на дос­тиг­ну­том, а не­из­беж­но де­гра­ди­ру­ет. Опыт ге­ния и свя­то­го вскры­ва­ет тра­ги­че­ские об­стоя­тель­ст­ва ду­хов­но­го пу­ти лич­но­сти.

 

Ге­ний – наи­бо­лее це­ло­ст­ный, уг­луб­лен­ный, мно­го­гран­ный че­ло­век, ост­ро ощу­щаю­щий и всецело реализующий своё твор­че­ское при­зва­ние соучастия в Божественном миросозидании. Подлинные гении противоположны демоническим натурам – «чёр­ным ге­ниям», об­ла­даю­щим вы­даю­щи­ми­ся та­лан­та­ми, но из-за са­та­нин­ской гор­ды­ни ис­поль­зую­щим их во зло, – на борь­бу с Бо­жи­им тво­ре­ни­ем и на раз­ру­ше­ние бо­го­че­ло­ве­че­ско­го об­раза бы­тия. Со­блазн бо­го­бор­че­ско­го ти­та­низ­ма под­сте­ре­га­ет ге­ни­аль­ность, и за­щи­той здесь мо­жет быть толь­ко сми­ре­ние твор­че­ст­ва: сво­бо­да про­тив про­из­во­ла, со­твор­че­ст­во Бо­гу во­пре­ки то­таль­но­му са­мо­ут­вер­жде­нию.

Твор­че­ст­во для гения яв­ля­ет­ся фор­мой са­мосозидания, поэтому он не может жить не творя. Ду­ша ге­ния наи­бо­лее мо­на­дич­на, цель­на, её про­яв­ле­ния в наи­боль­шей сте­пе­ни под­чи­не­ны эк­зи­стен­ци­аль­но­му цен­тру лич­но­сти. Ес­ли пси­хи­че­ская бо­лезнь – это, пре­ж­де всего, рас­кол ду­шев­но­го един­ст­ва, то ге­ний оли­це­тво­ря­ет наи­выс­шую сте­пень ду­шев­но­го здо­ро­вья. Но жизнь твор­че­ско­го ге­ния пред­став­ля­ет со­бой не­обык­но­вен­но ин­тен­сив­ное пре­об­ра­же­ние ми­ро­во­го хао­са и бес­смыс­ли­цы. Творческая лич­ность отличается повышенным беспокойством, неудовлетворенностью мирской обыденщиной, ибо она на­де­лена боль­шой чут­ко­стью к но­виз­не. В ге­нии кри­стал­ли­за­ция лич­но­ст­но­го «Я» со­про­во­ж­да­ет­ся наи­боль­шим рас­кры­ти­ем ми­ру, он на­хо­дит­ся в наи­бо­лее близ­ких от­но­ше­ни­ях с кос­мо­сом и предметным ми­ром: «Че­ло­век тем бо­лее ге­ниа­лен, чем боль­шее зна­че­ние име­ют для не­го все ве­щи» (О.Вей­нин­гер). Жизнь ге­ния – это ду­хов­ный подъ­ём, но од­но­вре­мен­но и при­ня­тие по­то­ка кос­ми­че­ской пло­ти. По­это­му взо­ру ге­ния от­кры­ты и не­бе­са, и пре­ис­под­няя. Ду­ша его вме­ща­ет про­ти­во­по­лож­ные сти­хии, ко­то­рые раз­ры­ва­ют её. Для со­хра­не­ния един­ст­ва «Я» не­об­хо­ди­мо не­пре­рыв­ное твор­че­ское уси­лие, со­еди­няю­щее но­вым смыс­лом из­на­чаль­но разъ­е­ди­нён­ное.

Та­кая по­ля­ри­за­ция уве­ли­чи­ва­ет на­пря­же­ние ду­шев­ной жиз­ни, так как цен­тро­беж­ные сти­хии раз­ры­ва­ют ду­шу. Для со­хра­не­ния един­ст­ва лич­но­сти на каждом этапе персонификации ге­ний вы­ну­ж­ден соз­давать но­вую ду­хов­ную скре­пу, со­вер­шить акт твор­че­ст­ва. Это воз­вы­ша­ет твор­ца в бы­тии, но и рас­ши­ря­ет ос­но­ва­ние «пи­ра­ми­ды»– по­ле при­ня­той пло­ти. Чем вы­ше вос­хо­ж­де­ние, тем боль­шее бре­мя ми­ро­вых ре­аль­но­стей за­мы­ка­ет­ся в ду­ше че­ло­ве­ка: по ме­ре воз­рас­та­ния лич­но­ст­но­го на­ча­ла раз­рас­та­ет­ся сфера ос­ваи­вае­мо­го кос­мо­са. Всё больше сти­хий вры­ва­ет­ся в ду­шу, что тре­бу­ет всё боль­ше­го на­пря­же­ния для са­мо­со­хра­не­ния. Что­бы со­хра­нить един­ст­во лич­но­сти, вновь не­об­хо­дим скре­п­ляю­щий твор­че­ский акт, ко­то­рый вновь воз­вы­ша­ет ду­шу ге­ния, но и уве­ли­чи­ва­ет бре­мя пло­ти… Ге­ний по­па­да­ет в «бе­зыс­ход­ную» си­туа­цию: чем боль­ше он тво­рит, тем боль­ше он дол­жен тво­рить во имя са­мо­со­хра­не­ния,– по­сто­ян­но твор­че­ски са­мо­ут­вер­ждать­ся. Жизнь ге­ния ста­но­вит­ся всё более внут­рен­не тра­гич­ной, и в этом крест ге­ни­аль­но­сти: «мужество быть» (Пауль Тиллих) вопреки силам небытия.

Ге­ний на­столь­ко во­пло­тил­ся, что ми­ро­вая плоть раз­ры­ва­ет ду­шу и не­ко­то­рые её сфе­ры мо­гут вы­па­дать из-под кон­тро­ля «Я». Над ге­ни­ем ви­сит да­мок­лов меч раскола душевной жизни и сознания – су­ма­сше­ст­вия. Он вы­ну­ж­ден не­пре­рыв­но спа­сать­ся от бе­зу­мия по­сто­ян­ны­ми твор­че­ски­ми ак­та­ми, сце­п­ляю­щи­ми ду­шу в един­ст­во. Как толь­ко ге­ний пе­ре­ста­ет тво­рить, он пре­вра­ща­ет­ся в бе­зум­ца, ли­бо сбегает в ал­ко­го­лизм, нар­ко­ма­нию… Та­ким об­ра­зом, од­но­вре­мен­но с цен­тро­ст­ре­ми­тель­ны­ми си­ла­ми в ду­ше твор­ца раз­во­ра­чи­ва­ют­ся цен­тро­беж­ные сти­хии, которым со­пут­ст­вуют на­строе­ния от­чая­ния, тос­ки, апа­тии, от­ра­жаю­щие тя­гу к ос­во­бо­ж­де­нию от не­вы­но­си­мо­го твор­че­ско­го бре­ме­ни. Эта не­обык­но­вен­но слож­ная внут­рен­няя жизнь с точ­ки зре­ния обы­ден­но­го рас­суд­ка вы­гля­дит ано­маль­ной. По фор­маль­ным при­зна­кам поч­ти ка­ж­до­му ге­нию мож­но по­ста­вить пси­хи­ат­ри­че­ский ди­аг­ноз, что и де­ла­лось не­од­но­крат­но. Так сон­мом пси­хи­ат­ров в 20-е го­ды бы­ли вы­не­се­ны ди­аг­но­зы: Пуш­ки­ну – пси­хо­па­тия, Тол­сто­му – ши­зоф­ре­ния, Тур­ге­не­ву – ис­те­рия, Дос­то­ев­ско­му – эпи­леп­сия. Кли­ни­че­ская кар­ти­на в дан­ном слу­чае впол­не на­кла­ды­ва­лась на ду­шев­ную жизнь пи­са­те­лей. Но пси­хи­ат­ры не мог­ли за­ме­тить глав­но­го – ду­ша ге­ния не вме­ща­ет­ся в рам­ки ка­те­го­рий психиатрии.

У ге­ни­аль­но­го че­ло­ве­ка от чрез­вы­чай­но­го твор­че­ско­го на­пря­же­ния мо­жет на­ру­шить­ся един­ст­во пси­хи­ки, поэтому ге­нию не­ред­ко свой­ст­вен­ны чер­ты ши­зо­ид­но­сти, пси­хо­па­тич­но­сти, ли­бо ис­те­рич­но­сти. Но это не оз­на­ча­ет, что его со­стоя­ние мож­но све­сти к кли­ни­че­ско­му за­бо­ле­ва­нию. Род «ге­ни­аль­но­го бе­зу­мия» не яв­ля­ет­ся кли­ни­че­ским су­ма­сше­ст­ви­ем, но ге­ний на­хо­дит­ся под по­сто­ян­ной уг­ро­зой рас­ко­ла соз­на­ния, ду­шев­ной бо­лез­ни. Ге­ний впа­да­ет в бо­лезнь ли­бо при доб­ро­воль­ном от­ка­зе от твор­че­ской мис­сии, ли­бо при над­ры­ве и сры­ве от не­вы­но­си­мо­го твор­че­ско­го уси­лия. Дра­ма­ти­че­ская внут­рен­няя жизнь ге­ния не­ред­ко про­хо­дит на гра­ни че­ло­ве­че­ских сил. Чем вы­ше духовное вос­хо­ж­де­ние, тем боль­ше ми­ро­вых ре­аль­но­стей за­мы­ка­ет­ся в ду­ше, и тя­жесть их оп­ро­ки­ды­ва­ет ду­шу в не­бы­тие. Чем боль­ше сте­пень во­пло­щён­но­сти, тем яв­ст­вен­нее уг­ро­за не­бы­тия, и тем силь­нее ис­ку­ше­ние уйти в не­бы­тие, притягивающее облегчением не­вы­но­си­мого жиз­нен­ного уси­лия. Бре­мя бы­тия мо­жет ока­зать­ся не­по­силь­ным для ге­ния, в котором мо­гут под­спуд­но фор­ми­ро­вать­ся стрем­ле­ния вы­рвать­ся из-под твор­че­ско­го гне­та.

Ино­гда тво­рец, стре­мясь снять не­вы­но­си­мое твор­че­ское на­пря­же­ние, да­ёт ход под­соз­на­тель­ным вле­че­ни­ям к са­мо­унич­то­же­нию. По­доб­ное тя­го­те­ние к ро­ко­вой раз­вяз­ке за­мет­но у Пуш­ки­на и Лер­мон­то­ва в по­след­ний пе­ри­од их жиз­ни: боль­шое ко­ли­че­ст­во вы­зо­вов на ду­эль, от­каз рез­ко из­ме­нить об­раз жиз­ни, что в дан­ных слу­чая бы­ло бы спа­си­тель­ным. «Причины у дуэли порядочной не было, и вызов Пушкина показывает, что его бедное сердце давно измучилось и что ему хотелось рискнуть жизнию, чтобы разом от неё отделаться или её возобновить» (А.С. Хомяков). Пушкин будто стремился к дуэли, чтобы покончить со своими проблемами. Ге­нии от­да­лись те­че­нию ро­ка, ко­то­рый они мог­ли бы, но не смогли пре­одолеть. Без по­ни­ма­ния этой ли­нии в их судь­бе не­воз­мож­но спол­на осоз­нать слу­чив­шее­ся. И это сви­де­тель­ст­вует: чем вы­ше пик лич­но­ст­но­го бы­тия, тем боль­шая про­пасть не­бы­тия раз­вер­за­ет­ся перед че­ло­ве­ком.

 

«Бе­зу­мие свя­то­сти», так же как и «бе­зу­мие ге­ни­аль­но­сти», – след­ст­вие при­ня­тия наи­боль­ше­го бре­ме­ни бы­тия. В лич­ном опы­те со­рас­пя­то­сти Хри­сту свя­той дос­ти­гал та­ких форм жиз­ни и мыс­ли, ко­то­рые не вме­ща­ют­ся в мир­ские фор­мы. Свя­той об­ре­тал не­ви­дан­ные в его ис­то­ри­че­ской сре­де нор­мы, про­кла­ды­вал но­вые пу­ти. Выс­ший опыт кре­сто­не­се­ния, к ко­то­ро­му при­зван ка­ж­дый че­ло­век и ко­то­рый яв­ля­ет «Бо­жию си­лу и Бо­жию пре­муд­рость» (1Кор.1,24), на­ру­ша­ет при­выч­ные жиз­нен­ные ус­тои и по­то­му от­вер­га­ет­ся об­ще­ст­вом. Жития святых свидетельствуют, что дерз­но­вен­ный опыт свя­то­сти поч­ти все­гда осу­ж­дал­ся со­вре­мен­ной ему цер­ков­ной ор­то­док­си­ей. Ес­ли для по­гряз­ших в мир­ской жиз­ни опыт свя­то­сти вы­гля­дел бе­зу­ми­ем, то для со­вре­мен­ной ему цер­ков­ной ие­рар­хии он не­ред­ко ка­зал­ся со­блаз­ном.

Святость и гениальность – наивысшие формы проявления личности. Наиболее прямой путь к личной святости – монашеская аскеза – это путь не только самоумаления, но одновременно и мощное личностное самоутверждение: «Монашество есть (или, по крайней мере, должно быть) исключительное проявление личности, яркое свидетельство персонализма, не уживающегося с окружающим обывательством» (арх.Киприан).

С дру­гой сто­ро­ны, ду­шев­ный строй свя­то­го сла­гал­ся под воз­дей­ст­ви­ем ино­мир­ных цен­но­стей и по­то­му свя­той мог частию те­рять эм­пи­ри­че­ские свя­зи с ми­ром и обы­ден­ную ори­ен­та­цию в нём. Эта за­пре­дель­ность то­же вос­при­ни­ма­лась как па­то­ло­гия. Ду­хов­ный под­виг свя­то­сти тре­бу­ет та­ко­го на­пря­же­ния, что ду­ша свя­то­го мо­жет под­вер­гать­ся не­ко­то­рой де­зин­те­гра­ции. И та­кое вы­ра­же­ние боль­шо­го ду­хов­но­го на­пря­же­ния то­же мог­ло вы­гля­деть как «стран­ность» или бе­зум­ст­во­ва­ние. Как и ге­нию, свя­то­му мож­но по­ста­вить ка­кой-ли­бо ди­аг­ноз в духе со­вре­мен­ной пси­хи­ат­рии. Но бу­дет ли он ис­тин­ным, ес­ли за пре­де­ла­ми на­уч­ных пред­став­ле­ний ос­та­ёт­ся наи­бо­лее су­ще­ст­вен­ное из ду­шев­но­го строе­ния лич­но­сти?

Характерным примером «бе­зу­мия свя­то­сти» является юрод­ст­во ра­ди Хри­ста. Тип свя­тых-юро­ди­вых встре­ча­ет­ся толь­ко в Рос­сии. В ка­то­ли­че­ской Ев­ро­пе рус­ских свя­тых-юро­ди­вых на­по­ми­на­ет Фран­циск Ас­сиз­ский. Че­ло­ве­че­ское соз­на­ние под­чи­не­но нор­мам ци­ви­ли­за­ции и по­ра­бо­ще­но обы­ден­но­стью, оно ма­ло мо­ти­ви­ру­ет­ся сфе­рой долж­но­го. Юрод­ст­во ра­ди Хри­ста – это от­каз от обы­ден­но­го рас­суд­ка, под­чи­нён­но­го за­ко­нам ми­ра се­го, во имя Ра­зу­ма Бо­же­ст­вен­но­го: «Ес­ли кто из вас ду­ма­ет быть муд­рым в ве­ке сем, тот будь бе­зум­ным, что­бы быть муд­рым. Ибо муд­рость ми­ра се­го есть бе­зу­мие пред Бо­гом…» (1Кор.3, 18-19). Спа­си­тель за­дал об­раз про­по­ве­ди юрод­ст­вом: «Не об­ра­тил ли Бог муд­рость ми­ра се­го в бе­зу­мие?.. Ибо, ко­гда мир сво­ею муд­ро­стью не по­знал Бо­га в пре­муд­ро­сти Бо­жи­ей, то бла­го­угод­но бы­ло Бо­гу юрод­ст­вом про­по­ве­ди спа­сти ве­рую­щих. Ибо и Иу­деи тре­бу­ют чу­дес, и Ел­ли­ны ищут муд­ро­сти; а мы про­по­ве­ду­ем Хри­ста рас­пя­то­го, для Иу­де­ев со­блазн, а для Ел­ли­нов бе­зу­мие…» (1Кор.1,20-23).

Ост­ро пе­ре­живая не­со­от­вет­ст­вие ми­ра Хри­сто­ву Ло­го­су, юро­ди­вый от­ка­зом от мир­ско­го ра­зу­ма об­ли­ча­ет мир­ские цен­но­сти пе­ред ли­цом Са­мо­го Ра­зу­ма: «безумием мнимым безумие мира обличать» (церковное песнопение). В обыденной жизни юро­ди­вый вы­гля­дит бе­зум­цем. «Но Бог из­брал не­муд­рое ми­ра, что­бы по­сра­мить муд­рых; и не­мощ­ное ми­ра из­брал Бог, что­бы по­сра­мить силь­ное; и не­знат­ное ми­ра и уни­чи­жен­ное и ни­че­го не зна­ча­щее из­брал Бог, что­бы уп­разд­нить зна­ча­щее, – для то­го, что­бы ни­ка­кая плоть не хва­ли­лась пред Бо­гом» (1Кор.1,27-29). Свя­той-юро­ди­вый сми­рен­но от­ка­зы­ва­ет­ся от ин­ди­ви­ду­аль­но­го соз­на­ния и во­ли, до­вер­чи­во вру­ча­ет Бо­гу свою сво­бо­ду, растворяя себя в Боге, поэтому его именуют человеком Божиим. Эксцентричным поведением юродивый прикрывал своё благочестие, «бежа славы от человек». При этом в об­ли­чи­тель­ном юрод­ст­ве мо­жет сказаться и го­лос Бо­жий, ус­та­ми юродивого ве­щать Бо­же­ст­вен­ный Ра­зум (про­зор­ли­вость, про­ви­де­ние, про­ро­че­ст­во).

Пик Гол­го­фы – в за­пре­дель­ной не­зем­ной вы­ши­не. Смысл про­ис­хо­дя­ще­го на ней не­по­ня­тен суе­тя­ще­му­ся су­ще­ст­во­ва­нию у её под­но­жия. Как рас­пя­тие Хри­ста для Иу­де­ев со­блазн, а для Ел­ли­нов бе­зу­мие, так и со­рас­пя­тость юро­ди­во­го Хри­сту вос­при­ни­ма­ет­ся мир­ским рас­суд­ком как бе­зу­мие. Хри­сти­ан­ский под­виж­ник вы­гля­дит бе­зум­цем с точ­ки зре­ния ми­ра се­го: «Но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога… Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всём, а о нём судить никто не может» (1Кор.2,12.14-15). Духовный человек уда­ляется от мир­ско­го, всходит на Гол­го­фу, с вы­со­ты её ве­ща­ет то, что не ук­ла­ды­ва­ет­ся в рам­ки обы­ден­ных пред­став­ле­ний: «Муд­рость же мы про­по­ве­ду­ем ме­ж­ду со­вер­шен­ны­ми, но муд­рость не ве­ка се­го и не вла­стей ве­ка се­го пре­хо­дя­щих; но про­по­ве­ду­ем пре­муд­рость Бо­жию, тай­ную, со­кро­вен­ную, ко­то­рую пред­на­зна­чил Бог пре­ж­де ве­ков к сла­ве на­шей, ко­то­рой ни­кто из вла­стей ве­ка се­го не по­знал; ибо ес­ли бы по­зна­ли, то не рас­пя­ли бы Гос­по­да сла­вы» (1Кор.2,6-8).

 

От­казываясь от кре­сто­не­се­ния лич­но­сти, человек замутняет об­раз Бо­жий в себе и раз­ру­шает собственные духовные ос­новы. Предательство человеческого назначения может обретать различные фор­мы: слу­же­ние идо­лам или ду­хам зла, порабощённость собственному своеволию и произволу, либо мирскими стихиям, хаосом, роком, обы­ден­но­стью, уход в наркоманию, в бо­лезнь… Но душа остаётся ответственной за раз­во­п­ло­ще­ние. Кли­ни­че­ское сумасшествие, впротивоположность«бе­зу­мию» ге­ни­аль­но­сти и свя­то­сти, яв­ля­ет­ся фор­мой не-до­во­п­ло­щён­но­сти личности. Патологическая недовоплощённость мо­жет иметь раз­лич­ные при­чи­ны: либо срыв им­пуль­са во­пло­ще­ния по не­за­ви­си­мым от души об­стоя­тель­ст­вам, ли­бо своевольный от­каз от во­пло­ще­ния.

Ка­ко­вы ме­та­фи­зи­че­ские при­зна­ки сумасшествия? У здо­ро­во­го че­ло­ве­ка мно­го­об­ра­зие ду­шев­ной жиз­ни объ­е­ди­не­но его «Я» как ме­та­фи­зи­че­ским цен­тром лич­но­сти, на всех жиз­нен­ных про­яв­ле­ни­ях от­ра­жён его не­по­вто­ри­мый об­лик. Его по­ступ­ки ис­хо­дят из од­ной ин­стан­ции и груп­пи­ру­ют­ся во­круг неё. Ду­шев­ная бо­лезнь – это, пре­ж­де все­го, по­те­ря кон­тро­ля «Я» как суб­стан­ци­аль­но­го стержня лич­но­сти, что ведёт к рас­ще­п­ле­нию ду­ши и соз­на­ния на са­мо­довлеющие сфе­ры. Центр лич­но­сти раз­мы­ва­ет­ся, ослабевает лич­но­ст­ное са­мо­по­ла­га­ние, ду­шу за­то­п­ля­ют без­лич­ные сти­хии, ко­то­рые и оп­ре­де­ля­ют со­стоя­ния че­ло­ве­ка. Сфе­ры ду­ши ато­ми­зи­ру­ют­ся, вхо­дят в про­ти­во­ре­чие друг с дру­гом. Точка самосознания ин­ди­ви­ду­аль­ного «Я» без­воль­но «дрей­фу­ет» по ним, в ре­зуль­та­те че­ло­век впа­да­ет в раз­лич­ные не­свя­зан­ные и не­ус­той­чи­вые со­стоя­ния. Единство лич­но­сти распадается.

Пси­хо­со­ма­ти­че­ские за­бо­ле­ва­ния в боль­шин­ст­ве своём не зависят от во­ле­изъ­яв­ле­ния человека, поскольку причиной их являются на­ру­ше­ния фи­зи­че­ских функ­ций внешними воздействиями. Душа может недовоплотиться от надрыва под без­мер­ной тя­же­стью хао­са, разрушающего фи­зи­че­скую кон­сти­ту­цию и ду­хов­ный об­лик человека. Это мо­жет про­изой­ти при слу­чай­ных, ро­ко­вых, фа­таль­ных об­стоя­тель­ст­вах: от трав­м, бо­лез­ней, которые не­за­ви­си­мы от не­по­сред­ст­вен­но­го са­мо­по­ла­га­ния че­ло­ве­ка. При этом индивидуальное соз­на­ние за­глу­шено, его голос яв­ст­вен­но неслы­шим в мир­ской жиз­ни, кон­троль «Я» над ду­шев­ной жиз­нью со­хра­ня­ет­ся в ис­ка­жён­ных фор­мах и по пе­ри­фе­рий­ным ка­на­лам. Та­ко­вы не­ко­то­рые фор­мы оли­гоф­ре­нии – сла­бо­умия. При де­биль­но­сти, имбецильности, идио­тии ме­та­фи­зи­че­ский центр ду­ши ос­тал­ся за пре­де­ла­ми ми­ра се­го, а пе­ри­фе­рий­ная душевная сфера с час­тич­но оду­шев­лён­ной плотью стран­ст­ву­ет по ми­ру.

Но в боль­шин­ст­ве своём пси­хи­че­ские за­бо­ле­ва­ния яв­ляют­ся фор­мами от­ка­за от твор­че­ско­го на­зна­че­ния лич­но­сти, от все­лен­ской сво­бо­ды и от­вет­ст­вен­но­сти, от ут­вер­жде­ния бы­тия. Душа может совершить акт отвержения себя до вхо­ж­де­ния в мир, ли­бо в са­мой жиз­ни, ли­бо там и здесь. Пред­мир­но при­ни­мая бре­мя во­пло­ще­ния в кон­крет­ном мес­те и вре­ме­ни, ду­ша мо­жет не про­явить долж­ной энер­гии, ис­пу­гав­шись гря­ду­щей мис­сии или из­ме­няя ей. В ре­зуль­та­те в жизнь яв­ля­ет­ся не­до­во­п­ло­тив­ший­ся че­ло­век. Ис­ка­же­ние фи­зи­че­ской кон­сти­ту­ции че­ло­ве­ка мо­жет быть заложено до во­пло­ще­ния в ми­ру, ли­бо в мо­мент ро­ж­де­ния, что формирует основу ду­шев­ной бо­лез­ни (не­ко­то­рые случаи оли­гоф­ре­нии, ши­зоф­ре­ния, эпи­леп­сия, ма­ниа­каль­но-де­прессив­ный пси­хоз, пси­хо­па­тия). Мо­жет быть и так, что внеш­ние ор­га­нич­ные по­ра­же­ния оказываются по­водом для души бес­соз­на­тель­но «раз­ре­шить» се­бе от­ка­зать­ся от даль­ней­ше­го на­пря­же­ния во­пло­ще­ния.

Пси­хо­ген­ные же – чис­то пси­хи­че­ские бо­лез­ни яв­ля­ют­ся ре­зуль­та­том во­ле­изъ­яв­ле­ния ду­ши при жиз­ни, хо­тя оно мо­жет со­вер­шать­ся и глу­бо­ко под­соз­на­тель­но (нев­ро­зы, ис­те­рия). Че­ло­век вы­тес­ня­ет из соз­на­ния ви­де­ние жиз­нен­ной мис­сии. Ду­ша прячется в бо­лезнь от бре­ме­ни бы­тия лич­но­сти. Нев­ро­тик, на­при­мер, вы­тес­ня­ет из соз­на­ния факт прин­ци­пи­аль­ной тра­гич­но­сти лич­но­ст­но­го бы­тия, из­на­чаль­ной кон­фликт­но­сти ду­шев­ной жиз­ни. Это, как пи­сал Па­уль Тил­лих, «кон­флик­ты ме­ж­ду бес­соз­на­тель­ны­ми стрем­ле­ния­ми и ре­прес­сив­ны­ми нор­ма­ми, ме­ж­ду раз­но­го ро­да стрем­ле­ния­ми, пы­таю­щи­ми­ся ов­ла­деть цен­тром лич­но­сти, ме­ж­ду во­об­ра­жае­мым ми­ром и пе­ре­жи­ва­ния­ми ре­аль­но­го ми­ра, ме­ж­ду стрем­ле­ни­ем к ве­ли­чию и со­вер­шен­ст­ву – и соз­на­ни­ем сво­его ни­что­же­ст­ва и не­со­вер­шен­ст­ва, ме­ж­ду же­ла­ни­ем быть при­ня­тым дру­ги­ми людь­ми или об­ще­ст­вом, все­лен­ной – и пе­ре­жи­ва­ни­ем сво­ей от­вер­жен­но­сти, ме­ж­ду во­лей быть и не­вы­но­си­мым бре­ме­нем, на­ла­гае­мым на бы­тие от­кры­тым или тай­ным же­ла­ни­ем не быть».

Нев­ро­тик не раз­ре­ша­ет экзистенциальные про­бле­мы, а вы­тес­ня­ет их, вы­страи­вая сис­те­му нев­ро­ти­че­ской за­щи­ты: бре­до­вых фик­ций и боль­ных ил­лю­зий. У него не реа­ли­зо­вы­ва­ют­ся и ложно сублимируются мно­гие творческие потенции, что тоже искажает характер человека. Са­мо­по­ла­га­ние нев­ро­ти­ка ис­хо­дит не из лич­но­ст­но­го цен­тра, а на фик­тив­ной ос­но­ве ут­вер­жда­ет не­что час­тич­ное, пе­ри­фе­рий­ное: при­пи­сы­ва­ние се­бе не­су­ще­ст­вую­щих ка­честв, на­вяз­чи­во­сть, стра­хи, тре­во­ги по по­во­ду ил­лю­зор­ных опас­но­стей и нежелание видеть опасности ре­аль­ные. У ду­шев­но­боль­но­го ис­ка­жа­ют­ся от­но­ше­ния с бы­ти­ем, кос­мо­сом, ве­ща­ми. Он при­ни­ма­ет вто­ро­сте­пен­ные при­зна­ки пред­ме­та за сущ­но­ст­ные, или на­де­ля­ет пред­мет несу­ще­ст­вую­щи­ми ка­че­ст­ва­ми. Бо­лезнь, в дан­ном слу­чае, оз­на­ча­ет жизнь в ил­лю­зор­ном ми­ре. Та­ким об­ра­зом, нев­роз – это та­кая по­пыт­ка из­бе­жать уг­ро­зы не­бы­тия (со­дер­жа­щую­ся во вся­кой эк­зи­стен­ци­аль­ной про­бле­ме), ко­то­рая ведёт к неприятию са­мо­го бы­тия.

Безумным ста­но­вит­ся че­ло­ве­к, от­ка­зав­шийся от бре­ме­ни твор­че­ского са­мо­со­зи­да­ния. Его душа те­ря­ет един­ст­во и раз­ры­ва­ет­ся на час­ти сти­хия­ми хао­са. Отдельные периферийные сферы души могут приобретать различного рода призрачные формы существования, вселяться в другие существа, присоединяться к разнообразным стихиям, персонифицируя их. С другой стороны, без­лич­ные си­лы вторгаются в душу и при­об­ретают в ней самостоятельное су­ще­ст­во­ва­ние, – от­то­го в бе­зум­це сильно выражаются су­ме­реч­ные сферы. В бе­зум­це мо­жет про­явить­ся и выс­шее со­из­во­ле­ние, и про­из­вол кос­ми­че­ских сти­хий, но собственное «Я» безвольно. Так как в больной душе разрушена духовная защита, она легко подвержена вторжению злых духов, некоторые психические болезни являются формами одержимости бесами. Обезличенная мутная душа становится плацдармом беснования зла в мире, её плоть оказывается орудием злых сил. В таких случаях всяческое лечение извне, а также всякие попытки самовосстановления личности безрезультатны без предварительного изгнания бесов с помощью известной практики христианской аскезы и молитвенной помощи Церкви.

Обыкновенно мы видим душевно-больного на фоне людей здоровых, где он выглядит оригинальным субъектом. Но ко­гда боль­ные на­хо­дят­ся вме­сте, можно за­метить, что здо­ро­вые лю­ди ин­ди­ви­ду­аль­ны, неповторимы, ду­шев­но же боль­ные од­но­об­раз­ны, их ре­ак­ции, по­ве­де­ние схо­жи до де­та­лей, их дей­ст­вия лег­ко пред­ска­зуе­мы (не­смот­ря на пол­ную их спон­тан­ность). К ним пра­во­мер­но под­хо­дить как к ти­пу, а не как к ин­ди­ви­ду. По­те­ря лич­но­ст­но­го об­ли­ка неизбежно ведёт к по­ра­бо­щаю­щей ме­ха­ни­стич­но­сти поведения. От­то­го раз­ные фор­мы ду­шев­но­го раб­ст­ва (одержимость обогащением, мания вла­сти) схо­жи по ме­ха­низ­мам про­яв­ле­ния с бе­зу­ми­ем.

Са­мо­убий­ст­во – это от­каз от бре­ме­ни бы­тия. Оно яв­ля­ет­ся ве­ли­чай­шим гре­хом в хри­сти­ан­ст­ве, ибо лич­ность при­зва­на Бо­гом про­жить жизнь и вы­пол­нить в ней свою мис­сию. Не­ред­ко сбегание в пси­хи­че­скую бо­лезнь яв­ля­ет­ся результатом ба­лан­си­ро­ва­ния ме­ж­ду страш­ным гре­хом са­мо­убий­ст­ва и не­по­силь­ным бре­ме­нем лич­но­ст­но­го бы­тия.

Ду­шев­ные бо­лез­ни из-за на­ру­ше­ния фи­зи­че­ской кон­сти­ту­ции че­ло­ве­ка мо­гут быть не толь­ко ре­зуль­та­том гре­хов­но­го вы­бо­ра са­мой ду­ши, но и гре­ха ко­го-ли­бо из близ­ких (на­след­ст­вен­ность, вро­ж­дён­ность, внут­ри­ут­ро­б­ные или ро­до­вые трав­мы, влия­ние сре­ды оби­та­ния). Со­бор­ная вза­им­ная от­вет­ст­вен­ность душ су­ще­ст­ву­ет уже пред­мир­но. Ес­ли в мир пу­щен не че­ло­век, а его тень, и в его обо­лоч­ке гос­под­ству­ют ан­ти­че­ло­ве­че­ские сти­хии, то ме­та­фи­зи­че­скую от­вет­ст­вен­ность за это и за зло, со­вер­шае­мое этим су­ще­ст­вом, не­сут все, кто при­час­тен к недово­пло­ще­нию.

Су­ще­ст­ву­ют эм­пи­ри­че­ские кри­те­рии раз­ли­че­ния ме­та­фи­зи­че­ских при­чин ду­шев­ной бо­лез­ни. Есть тип су­ма­сшед­ших, ко­то­рых в на­ро­де при­ня­то на­зы­вать бла­жен­нень­ки­ми, ду­рач­ка­ми. Они, как пра­ви­ло, не со­вер­ша­ют пря­мо­го зла, характер их ин­фан­тилен, они без­злоб­ны, не­по­сред­ст­вен­ны и без­за­бот­ны, на них лежит пе­чать не­до­во­п­ло­щён­но­сти, но не гре­ха. На ду­ше же, от­ка­зав­шей­ся от во­пло­ще­ния по соб­ст­вен­ной во­ле, за­пе­чат­лен из­на­чаль­ный грех, она агрессивна и тво­рит зло. Бе­зум­цы в Еван­ге­ли­ях на­зы­ва­ют­ся бес­но­ва­ты­ми, их из­ле­че­ние оз­на­ча­ет из­гна­ние злых бе­сов. Это го­во­рит о ви­нов­но­сти ду­ши, впав­шей в бе­зу­мие, то есть от­дав­шей­ся злу. Уход в су­ма­сше­ст­вие яв­ля­ет­ся от­ка­зом от ду­хов­но­го са­мо­кон­тро­ля, от­вет­ст­вен­но­сти и от­да­ние се­бя во власть злых сил (не­строе­ние сил). В ко­неч­ном ито­ге ду­шев­ная бо­лезнь ведёт к ума­ле­нию об­раза Бо­жия в че­ло­ве­ке, раз­ру­ше­нию трии­по­стас­но­го един­ст­ва лич­но­сти и раз­во­п­ло­ще­нию.

Ду­ша, от­ка­зав­шая­ся от сво­бо­ды, впав­шая в своеволие и про­из­вол, несёт за это от­вет­ст­вен­ность, по­сколь­ку из­на­чаль­но со­тво­ре­на сво­бод­ной и в глу­бо­чай­шем па­де­нии со­хра­ня­ет воз­мож­ность возвращения к свободе. Да­же от­ка­зав­ший­ся от сво­бо­ды че­ло­век со­хра­ня­ет по­тен­ции сво­бо­ды и спо­со­бен об­ра­тить­ся к по­мо­щи Бо­жи­ей, к спа­се­нию. Десница божественной по­мо­щи про­тя­ну­та к че­ло­ве­ку в лю­бых об­стоя­тель­ст­вах,– в этом бес­пре­дель­ное ми­ло­сер­дие и лю­бовь Бо­жия. По­это­му боль­шин­ство бе­зум­ных душ ме­та­фи­зи­че­ски-нрав­ст­вен­но вме­няе­мо. Они не­сут от­вет­ст­вен­ность пе­ред Твор­цом за не­до­во­п­ло­щён­ность и его по­след­ст­вия, хо­тя со­ци­аль­но-нрав­ст­вен­но мо­гут быть и не вме­няе­мы, ибо с точ­ки зре­ния зем­но­го соз­на­ния со­вер­ша­ют по­ступ­ки не­осоз­на­нно. По­это­му су­ма­сшед­шие под­ле­жат не че­ло­ве­че­ско­му, а толь­ко Бо­же­ст­вен­но­му су­ду. На этом ос­но­ва­на юри­ди­че­ская нор­ма, по ко­то­рой су­ма­сшед­ше­го мож­но и долж­но изо­ли­ро­вать – ог­ра­дить об­ще­ст­во от зла, но над его жиз­нью лю­ди не вла­ст­ны.

 

Ви­ды бе­зу­мия и су­ма­сше­ст­вия ред­ко встре­ча­ют­ся в чис­том ви­де, в боль­шин­ст­ве сме­ша­ны. К судь­бе твор­ца при­ме­ша­но не­твор­че­ское, а в судь­бе ге­ния – мно­го не­ге­ни­аль­но­го. У ге­ния мо­гут быть эле­мен­ты или пе­рио­ды ду­шев­но­го за­бо­ле­ва­ния. Ино­гда не­вме­няе­мый че­ло­век вдруг про­ры­ва­ет­ся в выс­шие ми­ры и че­рез бре­до­вые фан­та­зии про­гля­ды­ва­ют про­ро­че­ские об­ра­зы. Че­ло­век при­зван быть лич­но­стью все­гда и во всём. И в этом смыс­ле он обя­зан спол­на соз­на­вать свои ду­хов­ные воз­мож­но­сти и со­от­но­сить их с обя­зан­но­стя­ми зем­но­го на­зна­че­ния. Лич­ность долж­на до кон­ца бо­роть­ся за своё телесное, ду­шев­ное и ду­хов­ное здо­ро­вье, ибо нам да­ны си­лы для вы­пол­не­ния все­лен­ской твор­че­ской мис­сии.

 

 

Христианская психотерапия

 

Со­вре­мен­ная пси­хи­ат­рия руководствуется по­зи­ти­ви­ст­ским мировоззрением, поэтому наука о душе не видит душу. Её ме­то­ды раз­ла­га­ют жи­вую ду­шу на мёрт­вые со­став­ляю­щие, за­тем ме­ха­ни­че­ски­ми ма­ни­пу­ля­ция­ми пы­та­ют­ся до­бить­ся сверхъ­ес­те­ст­вен­но­го ре­зуль­та­та: оз­до­ро­вить ду­шу че­ло­ве­ка, воз­ро­дить её един­ст­во. Атеи­сти­че­ский фрей­дизм, на­при­мер, ре­ду­ци­ру­ет – низ­во­дит ду­шев­ную и ду­хов­ную жизнь че­ло­ве­ка к про­стей­шим функ­ци­ям. Ос­но­ва­ниями лич­но­сти объявляются бес­соз­на­тель­ные вле­че­ни­я или ин­стинк­ты: без­лич­ный по­то­к ли­би­до (пан­сек­суа­лизм); три ве­ли­ких ин­стинк­та – ин­стинкт со­хра­не­ния жиз­ни (са­мо­со­хра­не­ние), ин­стинкт под­дер­жа­ния жиз­ни (пи­та­ние), ин­стинкт про­дол­же­ния жиз­ни (по­ло­вое вле­че­ние). К это­му мо­жет до­бав­лять­ся ин­стинкт смер­ти (та­на­тос-ин­стинкт). Ли­бо ду­шев­ная жизнь че­ло­ве­ка целиком определяется кон­флик­том «объ­ек­тив­ных» сил, ис­хо­дя­щих из био­ло­ги­че­ской сфе­ры (Оно) и ус­та­но­вок об­ще­ст­ва (Сверх-Я). По­лем же борь­бы яв­ля­ет­ся соз­на­тель­ное Я, ко­то­рое, в свою оче­редь, ока­зы­ва­ет­ся ре­зуль­та­том транс­фор­ма­ции низ­ших вле­че­ний, их суб­ли­ма­ции,– пе­ре­клю­че­ния на со­ци­аль­ную и твор­че­скую дея­тель­ность. Та­ким об­ра­зом, так на­зы­вае­мые глу­бин­ные ме­ха­низ­мы ду­шев­ной жиз­ни при­ми­ти­ви­зи­ро­ва­ны, ду­хов­ная при­ро­да лич­но­сти, спе­ци­фи­ка бы­тия че­ло­ве­ка ос­та­ёт­ся за пре­де­ла­ми на­блю­де­ния, ли­бо ра­зо­бла­ча­ет­ся в ка­че­ст­ве ил­лю­зии. Но при этом фрей­ди­ст­ский пси­хо­ана­лиз пре­тен­ду­ет на фи­ло­соф­ские обоб­ще­ния, на восстановление един­ст­ва ду­ши.

С дру­гой сто­ро­ны, тра­ди­ция ле­кар­ст­вен­ной пси­хи­ат­рии «ре­ша­ет» душевные кон­флик­ты ра­ди­каль­ным спо­со­бом: пси­хо­троп­ные сред­ст­ва при­ми­ти­ви­зи­ру­ют психику, раз­ру­ша­ют ду­хов­ность. Ду­шев­ный кон­фликт, ко­то­рый мо­жет яв­лять­ся ре­зуль­та­том или по­пыт­кой ре­ше­ния важ­ней­ших эк­зи­стен­ци­аль­ных про­блем, за­глу­ша­ет­сяраз­ру­ше­нием той сферы психики, в ко­то­рой он воз­ни­ка­ет. Ле­кар­ст­вен­ные сред­ст­ва в пси­хо­те­ра­пии нередко ис­поль­зу­ют­ся на гра­ни пре­ступ­ной без­от­вет­ст­вен­но­сти и ве­дут к раз­ло­же­нию лич­но­сти. В луч­шем слу­чае пси­хо­троп­ные сред­ст­ва по­дав­ля­ют сим­пто­мы бо­лез­ни. Но как не­воз­мож­но из­ле­чить ор­га­ни­че­ское вос­па­ле­ние «сби­ва­ни­ем» тем­пе­ра­ту­ры, так же не­воз­мож­но вы­ле­чить ду­шев­ное расстройство, ско­вы­вая его про­яв­ле­ния. И толь­ко в ред­ких слу­ча­ях, объ­яс­няе­мых над­по­зи­ти­ви­ст­ской муд­ро­стью пси­хи­ат­ра, ле­кар­ст­вен­ное ле­че­ние по­мо­га­ет че­ло­ве­ку сэ­ко­но­мить ду­шев­ные и фи­зи­че­ские си­лы, на­пра­вить их на раз­ре­ше­ние эк­зи­стен­ци­аль­но­го кон­флик­та,– ис­точ­ни­ка бо­лез­ни. Либо приглушить некоторые физиологические функции, провоцирующие и обостряющие душевное неравновесие.

Ат­мо­сфе­ра со­вре­мен­ных пси­хо­ле­чеб­ниц часто не спо­соб­ст­ву­ет оз­до­ров­ле­нию, но усу­губ­ля­ет ду­шев­ное расстройство. Общепринятые отношения к боль­но­му культивируют насилие и закрепляют патологию. Со­вре­мен­ный пси­хи­атр относится к больному как к сгустку ма­те­рии, в ко­то­ром не­об­хо­ди­мо за­глу­шить од­ни функ­ции и раз­вить дру­гие. Кри­те­рии здо­ро­вья и бо­лез­ни про­из­воль­ны. Ме­то­ды и сред­ст­ва ле­че­ния по боль­шей час­ти ока­зы­ва­ют­ся пал­лиа­ти­ва­ми,– сред­ст­ва­ми, вре­мен­но об­лег­чаю­щи­ми про­яв­ле­ния бо­лез­ни, но не из­ле­чи­ваю­щи­ми её. В нау­ке ле­че­ния ду­ши сло­жи­лось без­душ­ное, ан­ти­ду­хов­ное от­но­ше­ние к че­ло­ве­ку. Пре­ж­де все­го, по­то­му что ми­ро­вая пси­хи­ат­рия не ви­дит в боль­ном веч­ную че­ло­ве­че­скую ду­шу, ко­то­рая в той или иной сте­пе­ни от­вет­ст­вен­на за бег­ст­во от ре­аль­но­сти, а зна­чит, метафизически вме­няе­ма. Ли­бо ду­ша вы­тес­не­на из ре­аль­но­сти оп­ре­де­лён­ны­ми ка­та­ст­ро­фи­че­ски­ми об­стоя­тель­ст­ва­ми и ну­ж­да­ет­ся в по­мо­щи для сво­его до­во­п­ло­ще­ния. Пси­хи­ат­рия не апел­ли­ру­ет к един­ст­вен­но­му ис­точ­ни­ку ду­шев­но­го здо­ро­вья – пред­ста­ви­тель­ст­ву ду­ши в веч­но­сти. По­это­му она не ощу­ща­ет, не изучает и не при­во­дит в дей­ст­вие не­ис­чер­пае­мые за­па­сы ду­хов­ных сил че­ло­ве­ка.

Ес­ли пси­хи­ат­рия пре­тен­ду­ет на вра­че­ва­ние че­ло­ве­че­ской психики, то, пре­ж­де все­го, она долж­на при­знать суб­стан­ци­аль­ность и веч­ность ду­ши че­ло­ве­ка. Это воз­мож­но толь­ко в ре­ли­ги­оз­ном ми­ро­воз­зре­нии. Та­ким об­ра­зом, пси­хи­ат­рия для дос­ти­же­ния ею же по­став­лен­ных це­лей долж­на стать ре­ли­ги­оз­ной и основываться на хри­сти­ан­ской пси­хо­ло­гии: при­зна­нии не­бес­но­го про­ис­хо­ж­де­ния ду­ши, её веч­но­сти и бо­го­по­добия, твор­че­ско­го назначения, крестонесения бытия. Ес­ли тех­ни­ка се­ку­ля­ри­зо­ван­но­го фрей­ди­ст­ско­го пси­хо­ана­ли­за вскры­ва­ет да­же внут­ри­ут­роб­ные со­стоя­ния че­ло­ве­ка, то хри­сти­ан­ский пси­хо­ана­лиз при­зван раскрывать не по­зи­ти­ви­ст­ские те­ни ду­шев­ной жиз­ни, а еёон­то­ло­ги­че­ское со­дер­жа­ние, смысл на­зна­че­ния в пред­стоя­нии пе­ред веч­но­стью, а не пе­ред пра­хом зем­ли. Хри­сти­ан­ская пси­хо­те­ра­пия долж­на це­ло­ст­но вра­че­вать ду­шу, а не уби­рать од­ни со­стоя­ния за счёт дру­гих. Хри­сти­ан­ский пси­хо­те­ра­певт призван оказывать помощь в решении наи­бо­лее важ­ных про­бле­м бы­тия и спа­се­ния, а не стре­мить­ся об­лег­чить со­стоя­ние за счёт по­ни­же­ния ду­хов­но­го уров­ня и сня­тия са­мих эк­зи­стен­ци­аль­ных про­блем. Хри­сти­ан­ская пси­хи­ат­рия может не об­лег­чать бре­мя че­ло­ве­че­ско­го бы­тия, не скры­вать от че­ло­ве­ка из­на­чаль­ный тра­гизм – кре­сто­не­се­ние и со­рас­пя­тость его жиз­ни, а поддерживать че­ло­ве­ка в ис­пол­не­нии его не­бес­но­го на­зна­че­ния. В этом хри­сти­ан­ский пси­хо­лог и пси­хи­атр при­бли­жа­ют­ся в сво­их функ­ци­ях к свя­щен­ни­ку: по­мо­га­ют че­ло­ве­ку об­рес­ти и прой­ти путь спа­се­ния ду­ши, но, в отличие от священника, оз­до­ров­ляя её эм­пи­ри­че­ски­ми сред­ст­ва­ми. С дру­гой сто­ро­ны, хри­сти­ан­ский свя­щен­ник, по­став­лен­ный Бо­гом и на­де­лён­ный Его бла­го­да­тью для спа­се­ния и врачевания че­ло­ве­че­ских душ, дол­жен ста­но­вить­ся всё бо­лее ду­ше­ве­дом.

Врач-пси­хи­атр при­зван не­сти от­вет­ст­вен­ность, как и свя­щен­ник, пе­ред веч­ным об­ра­зом лич­но­сти, а не пе­ред фор­ма­ми зем­но­го пра­ха. Свя­щен­ник за­бо­тит­ся о спа­се­нии ду­ши, на­по­ми­на­ет об этом и стре­мит­ся на­де­лить идеа­ла­ми и ори­ен­ти­ра­ми, спо­со­ба­ми при­об­ще­ния бла­го­да­ти Бо­жи­ей, по­мо­гаю­щи­ми че­ло­ве­ку най­ти путь спа­се­ния. Пси­хи­атр же дол­жен стре­мить­ся вос­ста­но­вить уте­рян­ные ду­шой си­лы и функ­ции, по­пра­вить ис­ка­жен­ную плоть и психическую ор­га­ни­ку. Свя­щен­ник по­мо­га­ет про­бу­дить в ду­ше стрем­ле­ние к гор­не­му. Пси­хи­атр же дол­жен стре­мить­ся не к соз­да­нию ду­шев­но­го ком­фор­та и внут­рен­ней бес­кон­фликт­но­сти па­ци­ен­та, а по­мочь ду­ше пол­нее вой­ти в ми­ро­вую плоть, скон­цен­три­ро­вать и про­яс­нить в фор­мах пло­ти свой ду­хов­ный об­лик. Свя­щен­ник взы­ва­ет об­рес­ти и со­хра­нить выс­шие цен­но­сти, пси­хи­атр же дол­жен за­бо­тить­ся о том, что­бы че­ло­век в борь­бе за эти цен­но­сти не те­рял се­бя, но всё бо­лее об­ре­тал зем­ное со­от­вет­ст­вие соб­ст­вен­но­му не­бес­но­му об­ра­зу. Свя­щен­ник от­кры­ва­ет об­раз Ис­ти­ны и по­мо­га­ет Её при­нять, спо­до­бить­ся Её бла­го­да­ти. Его об­ласть – дух и веч­ная ду­ша. Об­ласть же вра­ча пси­хо­фи­зи­че­ская. Ис­ка­же­ние ду­хов­ной по­зи­ции при­во­дит и к фи­зи­че­ским от­кло­не­ни­ям, и ду­ша, та­ким об­ра­зом, мо­жет под­вер­гать­ся дей­ст­вию вто­рич­ных фи­зи­че­ских сим­пто­мов. Да­лее, врач спо­со­бен по­мочь че­ло­ве­ку осоз­нать си­туа­цию вплоть до ме­та­фи­зи­че­ских её из­ме­ре­ний (пси­хо­ана­лиз). Методология врачевания должна объединять два аспекта в акте осознания: тех­ни­че­ский и ду­хов­ный (во­лю к осоз­на­нию).

Пси­хи­че­ская, то есть ду­шев­ная бо­лезнь, есть не­до­воплощённость вечной ду­ши. В болезненном состоянии души возникает рас­кол ме­ж­ду воплотившейся и невоплотившейся еёсферами. Ме­та­фи­зи­че­ский центр ду­ши не во­шёл, как был при­зван, в мир и по­то­му лич­ность, ли­шён­ная стерж­ня, не спо­соб­на со­брать­ся в един­ст­во. Ду­шев­ное един­ст­во может на­ру­шаться и по­то­му, что душа по тем или иным при­чи­нам те­ря­ет зем­ную плоть. Вы­ле­чить пси­хи­че­ски боль­но­го – зна­чит по­мочь че­ло­ве­ку до­во­п­ло­тить­ся, что зна­чит про­бу­дить лич­ность к са­мо­соз­на­нию и волю к воплощению, рас­крыть осоз­на­ние сверх­цен­но­стей, по­мочь транс­соз­на­нию вой­ти в земное сознание. Пси­хи­ат­рия долж­на, пре­ж­де все­го, вы­звать ду­шу к ре­аль­но­сти про­бу­ж­де­ни­ем соз­на­ния и воли. Пло­до­твор­ное ле­че­ние тре­бу­ет не по­дав­ле­ния лич­но­сти, не сня­тия с неё бре­ме­ни вы­бо­ра, на чём по­ко­ит­ся со­вре­мен­ная пси­хи­ат­рия, а про­бу­ж­де­ния лич­но­ст­ной сво­бо­ды и от­вет­ст­вен­но­сти. Ле­че­ние долж­но быть борь­бой не за час­тич­ные про­яв­ле­ния не­ко­ей аб­ст­ракт­ной «пси­хи­ки», а за це­ло­ст­ный об­лик лич­но­сти. Цель – об­ре­те­ние лич­но­стью се­бя, а не ущерб­ный че­ло­век со «здо­ро­вой», но по­дав­лен­ной, примитивной психеей.

Пси­хи­ат­ри­че­ское ле­че­ние долж­но иметь две ста­дии. Та­кие ме­то­ды, как пси­хо­ана­лиз, пси­хо­те­ра­пия, мо­гут слу­жить рас­по­зна­нию при­чин и ис­то­рии бо­лез­ни. Их на­зна­че­ние – под­кре­пить ду­шев­ные си­лы, ос­ла­бить бу­ше­ва­ние те­лес­но­го и ду­шев­но­го хао­са, соз­дать за­щит­ный барь­ер от внеш­них по­дав­ле­ний. Соб­ст­вен­но ле­че­ние долж­но пре­сле­до­вать восстановление или по­строе­ние ор­га­нич­но­го ду­шев­но­го об­ли­ка ли­чно­сти. Толь­ко не­ко­то­рые из со­вре­мен­ных ме­то­дов ле­че­ния при­бли­жа­ют­ся к вра­че­ва­нию ду­ши (ло­го­те­ра­пия, пси­хо­эле­ва­ция – «воз­вы­ше­ние ду­ши»). Хри­сти­ан­ская ме­тап­си­хи­ат­рия воз­мож­на как син­тез дос­ти­же­ний со­вре­мен­ных школ на ос­но­ве рас­кры­ваю­щих­ся в хри­сти­ан­ст­ве ис­тин о при­ро­де и бы­тии че­ло­ве­ка. Объ­ек­том ле­че­ния долж­на яв­лять­ся воплощённая веч­ная че­ло­ве­че­ская ду­ша в её бо­го­по­доб­но­сти, уни­каль­но­сти и сво­бо­де, все­лен­ской от­вет­ст­вен­но­сти, зем­ном воплощении и твор­че­ской мис­сии.

Та­ким об­ра­зом, хри­сти­ан­ский пси­хи­атр при­зван раз­ли­чить кон­ту­ры веч­но­го об­раза лич­но­сти, ус­та­но­вить при­чи­ны его ис­ка­же­ния, пред­ло­жить пси­хо­те­ра­пию, ко­то­рая про­бу­ж­да­ла бы лич­но­ст­ное са­мо­соз­на­ние и пре­дос­тав­ля­ла сред­ст­ва и по­мощь че­ло­ве­ку, соз­на­тель­но и ак­тив­но стре­мя­ще­му­ся к оз­до­ров­ле­нию. Уча­стие во­ли па­ци­ен­та – обя­за­тель­ное ус­ло­вие ле­че­ния, а осоз­на­ние про­ис­хо­дя­ще­го с ним – не­об­хо­ди­мое ус­ло­вие вы­здо­ров­ле­ния. И толь­ко в тя­жё­лых слу­ча­ях (спе­ци­аль­но ого­ва­ри­вае­мых), в бо­лез­нях, вы­зван­ных ор­га­ни­че­ски­ми по­вре­ж­де­ния­ми, ле­че­ние мо­жет про­из­во­дить­ся по­ми­мо во­ли че­ло­ве­ка, по­сколь­ку эта во­ля не про­яв­ле­на. Но и здесь ле­че­ние долж­но быть ори­ен­ти­ро­ва­но на про­бу­ж­де­ние сво­бод­ной са­мо­соз­наю­щей лич­но­сти.

 

 

 

За гранью науки

 

В сознании современного человека микшируется тот факт, что за тысячелетия человечество помимо природно-материального космоса открыло и другие измерения бытия. Прежде всего, духовный план, – небесная, божественная реальность, которая постигается мировыми религиями, их богословием и философией, их мистическими практиками – с разных сторон, с различной степенью углубленности и адекватности. В христианстве (с наиболее развитым теистическим и персоналистическим мировоззрением) человеческая душа или вечный индивидуальный дух – это искра Божия, образ и подобие Божие, посланник Творца в мир с миссией малого творца.

Источнику Добра, Истины и Красоты противостоит мировое зло, дьявольское, сатанинское, бесовское небытие. Инфернальный (адский) космос – сфера духов зла. Инфернальная ирреальность познаётся в религиозном опыте, – для противостояния и борьбы с нею. В противоположность религиозной традиции существуют различные оккультные традиции, которые изучают возможности манипулирования инфернальными силами для достижения корыстных целей. Известные исторические и литературные персонажи продавали душу дьяволу или заключали с ним договор, демонстрируя неизбежность расчеловечения на пути в ад.

В натуральном или материально-предметном космосе предметы и существа взаимосоотносятся на уровне вещества и по законам природы. Природно-материальная или натуралистическая реальность сама по себе индифферентна по отношению к добру и злу. Но в человеческих руках любой природный предмет, явление или закон может служить добру или злу, – от мотыги, которой можно копать или убивать, до расщепления атомного ядра в мирных или военных целях. Собственно, «наука» и являет собой знание о сугубо натуралистическом измерении бытия.

 

Помимо этих измерений бытия известно менее идентифицированное и осознанное. Аристотель ввёл понятие энтелехия – низшая или животная душа, которой обладают все живые существа. Если собственно душа как вечный дух является духовным характером человека, его динамическим, творческим и целеполагающим началом, то энтелехия – это форма тела, организующаядушевно-материальная структура живого существа. Душа отражает замысел Бога и ответный помысел человека о себе, энтелехия же – это первая инстанция воплощения духовной монады.

Твор­че­ские им­пуль­сы ис­хо­дят от ду­ши как ин­ди­ви­ду­аль­ной ду­хов­ной суб­стан­ции те­ла. Со­зи­да­ет­ся телесный об­лик лич­но­сти в твор­че­ском взаи­мо­дей­ст­вии с пло­тью, далее он су­ще­ст­ву­ет сам по се­бе. Энтелехия – ин­стан­ция, где от­ра­жа­ют­ся твор­че­ские достижения пер­со­ни­фи­ка­ции, где от­кла­ды­ва­ет­ся сло­жив­шая­ся фор­ма лич­но­сти, это итог во­пло­ще­ния-пер­со­ни­фи­ка­ции в кон­крет­ный мо­мент. В ней оформ­ля­ет­ся то, что со­вер­шен­о ин­ди­ви­ду­аль­ным ду­хом в пло­ти. Ес­ли ду­хов­ный об­лик лич­но­сти (те­ло ду­хов­ное) есть его пер­во­об­раз в веч­но­сти, со­дер­жа­щий на­зна­че­ние и це­ле­по­ла­га­ние че­ло­ве­ка, в миру яв­ляю­щий­ся ис­точ­ни­ком его твор­че­ской энер­гии, то эн­те­ле­хия, или ду­шев­ный об­лик (те­ло ду­шев­ное) от­ра­жа­ет то, что лич­но­стью во­пло­ще­но в бы­тии, это реализованное на­зна­че­ние.

Всё, что вычленено из материальной массы, все предметы и вещи имеют формальную структуру, выражающую выделенность из материи, определённость, сохранность данной формы – организующую структуру, а также тенденции её самосохранения. Но только живые существа помимо этого имеют животную душу – энтелехию, форму тела, которая содержит информацию обо всех функциях организма, совокупность закономерностей жизнедеятельности тела. Эта форма тела содержит формальную структуру тела (в эзотерических традициях называется астральным телом), а также функциональную систему и программу деятельности всех органов тела (в эзотерических традициях называется астральной душой). У высокоорганизованных животных энтелехия предельно развита и обладает качествами души – развитыми чувствами, смутным разумом. Но энтелехия принципиально отличается от души тем, что в энтелехии отсутствует вечная духовная индивидуальная субстанция и свойства вечной души: разум, совесть, воля, свобода.

Энтелехия – это жизненное начало тела, устрояющее его. Выступая по отношению к плотскому телу как движущая сила, сама энтелехия приводится в движение собственно душой, хотя и по иным принципам и связям, чем материальное тело. Если вечная душа – духовна, разумна, одухотворяет энтелехию и тело, является источником его жизненной энергии, то энтелехия отражает уже воплощённый и остановленный порыв, она вбирает в себя пройденные пути индивидуации и персонализации. Сама по себе энтелехия способна только на инерционное движение.

Эн­те­ле­хия, по Ари­сто­те­лю, пред­став­ля­ет со­бой ин­ди­ви­ду­аль­ную связь ду­ши с пло­тью, то­ж­де­ст­во внут­рен­не­го (ду­хов­но­го пер­во­об­ра­за) и внеш­не­го (ма­те­рии). Это воплощённое един­ст­во ма­те­рии, эй­до­са – фор­мы, при­чин­но­го про­ис­хо­ж­де­ния ве­щи и её це­ле­во­го на­зна­че­ния. Суб­страт эн­те­ле­хии ду­хов­но-ма­те­риа­лен, это не­уло­ви­мо тон­кая, поч­ти при­зрач­ная те­лес­ность. В эн­те­ле­хию во­шло то из пло­ти, что пре­об­ра­зо­ва­но ду­хом, но ещё не пре­об­ра­же­но окончательно. В ней со­б­ра­ны и объ­е­ди­не­ны по­тен­ции, энер­гия ду­ха и пло­ти, поэ­то­му она «есть диа­лек­ти­че­ское един­ст­во ма­те­ри­аль­ной, фор­маль­ной, дей­ст­вую­щей и це­ле­вой при­чи­ны» (А.Ф. Ло­сев).

Человеческая эн­те­ле­хия – это об­раз зем­ной жиз­ни че­ло­ве­ка, об­раз его те­ла, ко­то­рый ду­ша уно­сит с со­бой в веч­ность. Этот об­раз ин­ди­ви­дуа­лен, не­по­вто­рим, за­пе­чат­ле­ва­ет­ся в веч­ной ду­ше, яв­ля­ет­ся её но­вым со­дер­жа­ни­ем, при­об­ре­тён­ным в зем­ном пу­ти. Ве­ще­ст­во же со смер­тью те­ла воз­вра­ща­ет­ся в зем­лю и вклю­ча­ет­ся в об­щий при­род­ный кру­го­во­рот.

Материя непрерывно «протекает» через тело живого существа; единство же тела, самотождество его формы и есть энтелехия. У высокоорганизованный животных энтелехия развита и обладает качествами души – чувствами, смутным разумом. Энтелехия принципиально отличается от высшей души тем, что в ней отсутствует вечная индивидуальная субстанция и её свойства: разум, совесть, воля, свобода. Человек как живое существо обладает энтелехией, но стержнем и основой личности является собственно душа – вечный богоподобный индивидуальный дух.

 

От­лёт ду­ши от ми­ра оз­на­ча­ет смерть, раз­ру­ше­ние ор­га­ни­че­ско­го един­ст­ва ос­тав­лен­но­го ею те­ла. Ма­те­рия те­ла по­сле смер­ти рас­сы­па­ет­ся до низ­ших форм и вклю­ча­ет­ся в об­щий кру­го­во­рот ве­ще­ст­ва. Но субстанциальная фор­ма те­ла, то есть его эн­те­ле­хия за­пе­чат­ле­ва­ет­ся в Ми­ро­вой Эн­те­ле­хии. Вечная же ду­ша воз­но­сит­ся в трансцендентные сфе­ры, в ло­но Ду­ши Ми­ра – Со­фии. Уно­сит ду­ша и ду­хов­ное со­дер­жа­ние соб­ст­вен­ной эн­те­ле­хии – все твор­че­ские дос­ти­же­ния в зем­ном пу­ти.

Все энтелехии входят в Ми­ро­вую Эн­те­ле­хию, которая име­ет соб­ст­вен­ные за­ко­ны су­ще­ст­во­ва­ния. Она им­ма­нент­на ми­ру, но не пред­мет­на, не ве­ще­ст­вен­на, про­ни­зы­ва­ет со­бою натуральный космос. Су­ще­ст­ву­ет эн­те­ле­хий­ная связь яв­ле­ний.

Если божественная реальность познаётся традициями духовного опыта, с инфернальной реальностью манипулируют оккультные традиции, закономерности натуралистической реальности изучаются наукой, то энтелехийные связи космоса (имеющие собственную природу и сущность) рассматриваются в разнообразных традициях магии.

Магия (волшебство) – это система знаний и приёмов взаимодействия с силами не натуралистического происхождения, вместе с тем, это реальность не божественного и не инфернального плана. Ма­гия есть знание о при­ро­де эн­те­ле­хий­ной за­ко­но­со­об­раз­но­сти, о ме­то­дах воз­дей­ст­вия на ве­щи и лю­дей через их энтелехии, помимо естественных, духовных либо инфернальных средств.

Сфера преображения бытия – это мир сей в целом, со всеми его измерениями, но арена преображения – материальный космос. В материальной вселенной человек присутствует и действует вполне – в воплощённой форме, в других сферах, в том числе в магической отражается то, что совершается на космической арене мироздания.

Магические силы представляют уровень не индивидуализированного и не персонифицированного космоса, под которым хаос шевелится. Это царство теней, сумерки бытия, полубытие. Сплетение духовной и хаотической энергий создаёт в астральной сфере особые принципы взаимодействия, отличающиеся от причинно-следственных закономерностей материального космоса. Поскольку область магического менее индивидуализирована, более сцеплена в однородную массу, движение одной её части отзывается на остальных и на целом. Магическое мировоззрение и вскрывает магический фатум – энтелехийную взаимосвязь мира, в которой все части жестко завязаны друг на друге. Поэтому все виды магии исходят из того, что все вещи составляют некое надприродное целое, между явлениями существуют необходимые, но не временные и не пространственные отношения. Чтобы добиться чего-либо в определённом месте мироздания по законам магии, необходимо произвести ряд магических манипуляций, церемоний, ритуальных действий или заклинаний, приводящих в движение магическую взаимосвязь мировых явлений. Таким образом, магия – приведение в движение реальности через энтелехийные нити, пронизывающие космос, воздействие на предметы и людей через их астральные двойники путём заклинаний, молитв, амулетов, талисманов и т.п.

То, что магия пытается воздействовать непосредственно на энтелехии, подтверждается законами магической причинности, которые представляют собой методы нематериального воздействия на материальный предмет. Основные методологии магии – «по сходству» и «симпатическая» – основаны на представлении о замещении: предмет или акт может быть замещен похожим на него, либо его частью. Эти попытки воздействия на энтелехийную инстанцию предметов и явлений основываются на вере в то, что статуи, фигурки, изображения, модели объекта воздействия могут вмещать его «душу» так же, как и собственное тело, поскольку форма тела и его изображения одни и те же. Символ предмета, имя существа по законам уподобления могут заменить в магических ритуалах их самих. Энтелехия – форма тела, а значит, притягивать её и принуждать к определённым результатам можно магическими заклятиями и ритуалами с уподобленным телом либо словом, его обозначающим.

Энтелехийная реальность (как и натуралистическая) сама по себе индифферентна к добру и злу, но волей человека те или иные её стихии, закономерности и связи могут служить либо добру, либо злу. Можно сказать, что традиция белой магии представляет собой зна­ние о ме­то­дах ис­поль­зо­ва­ния законов энтелехий доб­рой во­лей во имя бла­гих це­лей. Чер­ная ма­гия – ис­поль­зо­ва­ние энтелехийных законосообразностей злой во­лей, вклю­ча­ет в се­бя приё­мы вне­се­ния зла че­рез эн­те­ле­хий­ные свя­зи.

Как и всё в человеческом мире, различные культурные традиции познания разнообразных измерений бытия и воздействия на них не имеют жёстких границ. Большей частью в конкретном опыте намешаны и духовные, и инфернальные, и магические, и натуралистические представления.

Магические силы не познаваемы методами натуралистической цивилизации, которая не способна проникать за пределы природных явлений, в то же время они поддаются воздействию человека посредством определённых заклинаний или обрядов. Арсенал магических средств позволяет человеку принуждать таинственные силы приносить какую-либо выгоду, пользу. Попытки достигнуть утилитарных целей насильственными магическими средствами позволяют осуществлять только периферийную связь с таинственными слоями бытия. Это – форма религиозного утилитаризма, в той степени, в какой религия воспринимается как обращение к высшим силам со стремлением получить то, что только в их власти. Магическое жизнеощущение в суеверии, фетишизме подменяет подлинное религиозное чувство (стремление к спасению в Боге), но фрагменты магизма в той или иной степени присутствуют во всех религиях.

Астрология обобщает познание связи Мировой Энтелехии с жизнью на земле. Различные сферы космоса по-разному генетически энтелехийно связаны с различными народами и конкретными людьми. В свою очередь, инерционная жизнь космических энтелехий, а также движение небесных светил воздействуют на судьбу всего мира и человечества, судьбу отдельных людей.

Разнообразная энтелехийная – магическая взаимосвязь и взаимозависимость человеческого и звездного миров отразилась во многих мифологиях: «Чрезвычайно распространённым мотивом астральных мифов является представление о людях, переместившихся на небо и ставших там звездой или созвездием. Так объясняется происхождение большого числа созвездий и многих звезд… Некоторые созвездия считались следами движения мифологических героев. Согласно селькупскому мифу, Млечный путь –это “дорога небесного Ия” или “тропинка Ия”… Аналогично в кельтских астральных мифах Млечный путь описывается как дорога одного из трёх мифологических персонажей: Сына неба (Еся)… Происхождение названия “Млечный путь” связано с греческих мифом, согласно которому он возник из разлившихся по небу капель молока богини Геры… Часто во взаимном расположении созвездий видели след борьбы друг с другом двух или более мифологических персонажей… или усматривали изображение какого-либо мифологического сюжета» (Мифы народов мира). Вообще, тема звёздного космоса как пути человеческого воплощения доминирует в мифологии: «Чрезвычайно широкое распространение имеет образ Большой Медведицы как колесницы (или повозки), встречающийся в шумеро-акадской мифологии… во всех древних традициях, продолжающих индоевропейскую мифологию, но также и в древнекитайской и в некоторых американских индейских мифологиях» (Мифы народов мира).

Магическая взаимосвязь вселенной познавалась астрологией и отразилась в идее гороскопа. Знаки зодиака («зодиа» – животные) запечатлевают путь воплощения человеческой души в космической материи, систему созданных вечными душами космических энтелехий. Поэтому каждому народу и человеку родственно то или иное созвездие, обозначенное знаком зодиака – именем животного, а также и само это животное. Гадания или определение характера человека по знакам зодиака – это попытки вскрыть пройденные конкретной душой пути космической эволюции до её воплощения в человеческом облике, стремление определить настоящее и провидеть будущее на основе знания о застывших формах прошлого и пра-прошлого, осознание воздействия на человека магического фатума и магическогорока. Таковое познание сверхъестественных явлений может расширить горизонт сознания и облегчить самоопределение. Но без истинной религиозной ориентации магическая сфера гипнотизирует человека, вытесняет представления о божественном, подменяет подлинную духовность и ввергает во власть безблагодатной магической причинности.

Энтелехия скрыта за плотским покровом, но она не духовна. Эта промежуточная инстанция в аспекте связи с предметным космосом различными традициями определяется как астральное тело – «солнечное», космическое тело, или эфирное тело (по терминологии эзотерических традиций). Очевидно, это название отражает тот факт, что энтелехия складывается как результат космических – звездных и планетарных странствий вечной души. Астральное тело есть тонко-материальная форма энтелехии. В обычных условиях астрал невидим, но при определённых условиях и приёмах он доступен естественным органам чувств: наблюдаемость ауры – энтелехийного поля предмета. На более глубинном уровне взаимодействия с духовными слоями энтелехия оказывается астральной душой. Астральная душа отражает идеальный принцип энтелехии, причину самой себя и цель собственного инерционного движения. Призраки людей являют собой их энтелехию. В технологиях спиритизма возможны периферийные контакты с энтелехиями людей.

В оккультизме предпринимается попытка осознать феномен астрала-энтелехии, но чрезмерно натуралистически: «Астральное тело, или астросом, служит в человеке посредником между духовным принципом и физическим телом, так как дух слишком различен от материи, чтобы мог влиять на неё непосредственно. Астросом управляет органической жизнью нашего тела, происходящей независимо от нашей воли, а именно: он заведует дыханием, кровообращением, пищеварением, он выделяет испорченные клеточки и заменяет их новыми, он восстанавливает ткани при повреждениях и уничтожает микробов. Астральное тело неразвитого человека представляет собой облачную, расплывчивую массу, с большим преобладанием субстанции низшего порядка, отвечающей низшей психической (астральной) деятельности, выражающейся грубыми страстями… Астральное тело беспрестанно меняет свой состав под влиянием игры страстей, желаний и волнений. Если они доброкачественного свойства, они укрепляют более тонкие частицы астрального тела и выбрасывают грубые составные части. Таким образом, нравственное и интеллектуальное развитие человека неразрывно связано с развитием и совершенствованием его астрального тела… Астральный план является промежуточным звеном между принципом вещей и самими вещами» (Истоки тайноведения. Справочник по оккультизму).

Двойственность свойственна этому промежуточному слою реальности. Энтелехия есть место и результат встречи духовности с материальностью, души с плотью, первичная форма этой встречи. На этом уровне духовные принципы вещей существуют уже не сами по себе и не в чистом виде, но в сцеплении с материей. Вместе с тем, идеальные причинно- и целеполагающие начала погружены в материальность, а сама материя уже растворяется, оформляется и направляется духом. В энтелехии духовная и материальная субстанции представлены не в изначальном состоянии, но ещё не обрели нового качества. Полнота синтеза ещё не осуществилась: духовность не воплощена, а материя не воодуховлена. Отсюда неоформленность, растворимость, призрачность этой теневой реальности.

Первобытный витализм (признание всех явлений и предметов живыми) и анимизм (одушевление всей природы, явлений и предметов) являются формами созерцания мировой энтелехии, магического космоса. В этом мировосприятии не существовало грани между органическим и неорганическим, одинаково живыми казались и животные, и растения, и предметы. Для первобытного человека природа полна духов, повсюду виделась сокрытая одушевленность: и в предметах, и в живых существах, и в природных явлениях. Мир духов казался более реальным, чем предметный. Между двумя планами не существовало непреодолимых преград, не было резких границ между естественным и сверхъестественным. Древнего человека окружали духи, гении – покровители вещей, существ, явлений, духи стихий. Считалось, что души умерших попадали в этот мир духов. Феномен древнего фетишизма (придание вещам сверхъестественного значения, сакрализация предметов) означал, что люди видели в священных предметах обиталище духа-покровителя или родственника. Между людьми и этими священными предметами устанавливались таинственная связь и взаимодействие.

«На заре мировой жизни природа не была ещё так материализована, так затвердела, как в эволюции нашего мирового дня. Оккультные предания говорят об этой расплавленности мира, и в них скрыты истины, забытые нашим религиозным и научным сознанием. В начале мировой жизни сознание человека было сонным, сновидческим, грезившим. И этому состоянию сознания соответствует отсутствие резких граней между нашим миром и мирами иными» (Н.А. Бердяев).

С течением веков по мере большего воплощения человека эта душевная интуиция ослабевала. Свойственное всем людям ощущение магического постепенно выветривалось и становилось достоянием одиночек. В обществе выделялись те, которые имели способности общаться с духами. Но и у них сила магической интуиции была недостаточна и требовала тренировки. Для этого разрабатывался ряд определённых упражнений, действий, которые слагались в магический культ. От природы данный талант нуждался в развитии, и связь с миром духов-энтелехий становилась уделом профессиональных служителей: ясновидцев, мистиков, прорицателей, шаманов. Но и посвященные не во всякое время и не в любом состоянии были способны вступать в контакт со сверхъестественным. Душа человека уже настолько погрузилась в космическую плоть и так выделилась из души мира, что для выхода за пределы вещественного космоса человеку уже требовалась своеобразная техника экстаза – выхода за пределы самого себя и временного слияния с космической душой и духами.

В экстатическом состоянии колдуну или шаману удается погасить своё сознание и выйти за пределы обыденного и индивидуального. В этот момент его энтелехия в какой-то степени выходит из тела и сливается с мировой душой, общается с космическими духами. Утерянная былая связь людей с духами природы восстанавливается эпизодически и при невероятных усилиях. Экстатический выход из натурального мира требует крайнего напряжения, которое расшатывает телесное, душевное и духовное здоровье.

Шаманы производят впечатление душевнобольных, многие таковыми и были. В состоянии транса – оцепенения, сумеречного помрачения сознания шаманы совершали действия, на которые они не способны в нормальном состоянии и которые явно выпадают из обыденного ряда. Феномен шаманизма отражает этап воплощения, когда уже оборвана родовая пуповина, связывающая человека с космическими путями воплощения его души. Вместе с тем, воплощённость духа ещё не достигла той степени, когда сознание человека опознаёт пройденные космические пути воплощения, восстанавливает духовную связь с космической душой, с природой как своим прапрошлым.

То, что культивировалось веками аскетами и мистиками Египта, Индии, затем в орфизме, иудаизме, неоплатонизме, нашло своё истинное разрешение в христианстве. Христианские святые совершали чудеса воздействием на предметный мир не через натуральные или магические его связи, а приводя в движение духовные основы реальности. Языческие же формы религии – это обожествление Мировой Энтелехии и энтелехий предметов и существ. В поклонениях животным и природным стихиям человек поклонялся энтелехиям мира – космическим и природным духам. Языческая религиозность отражает неотъединённость души человека от космических и природных энтелехий, поэтому язычник не ощущал и не осознавал своей принципиальной обособленности, иноприродности в мире. И поэтому все языческие культы пронизаны магией.

 

Новейшие формы синкретической мистики представляют собой искажённую реакцию на засилье научно-технической цивилизации. Рационалистический и атеистический дух современности болезненно обостряет неискоренимую жажду таинственного, мистического. Отсюда расцвет оккультизма всех оттенков. Оккультизм (тайный, сокровенный, тёмный) представляет собой смешение разного рода традиций некритического, слепого общения с неприродными силами.  Вненатуралистическое оккультное познание, тем не менее, имманентно миру сему, не направлено на божественные сферы и духовные основы реальности.  Это различного рода попытки добиться потребительских результатов ненатуралистическими методами, своего рода духовный натурализм (характеристика Николая Бердяева теософии Блаватской). По сути, критерий оккультного заключается в попытках манипулировать физическими явлениями, используя тайные силы природы, то есть любую методологию, отличную от научно-технической. Поэтому оккультизм крайне синкретичен.

Но вне измерений натурального космоса находятся совершенно различные реальности: духовные, магические, инфернальные. Все традиции оккультного знания единодушны в том, что пытаются проникнуть в сферу «таинственного», игнорируя либо отрицая богопознание, особенно духовный опыт христианства. Когда же человек сегодняшнего мира вырывается за пределы натурального мира без духовных ориентиров и религиозного опыта, он не осознаёт реалий и не ведает, что творит.

Например, многие врачи экстрасенсы (использующие методы, находящиеся за пределами восприятия органами чувств) осознают недостаточность рационалистического эмпирического метода современной медицины. Её методология расчленяет организм человека на механические части, в ней излечение какого-либо органа происходит за счёт повреждения или умерщвления другого, либо нарушения жизненного баланса организма. Экстрасенсы утверждают, что противопоставляют целостный подход секулярной лечебной практике. По цвету ауры (сиянию, излучаемому телом и видимому только «посвященными») они определяют состояние организма и ставят диагноз. Затем «целители» осуществляют некие манипуляции (пассы)руками, вызывающие целительные процессы. Экстрасенсы соглашаются с тем, что астральное тело или аура – это особый вид «тонкой» материи. Они добиваются соответственных изменений в организме либо материальным воздействием особого рода, либо через некие «духовные» силы. По большей части это магические действия, которые, как и в научно-технической медицине, через периферийные сферы человеческой природы влияют на духовную организацию человека.

Некоторые мистически настроенные экстрасенсы утверждают, что они совершают то же, что и священник: при лечении молятся Богу и воздействием на душу человека пытаются облегчить физическое состояние. Но по сути происходит нечто противоположное. Прежде всего, священник обращается только к Богу. Священнослужитель совершает таинства, ниспосылающие человеку благодать Божию, помогает человеку обрести собственную связь с Богом – источником врачующих духовных сил – через молитву, исповедь, причастие, через богатейший мистический опыт Церкви. Цель – душевное здоровье и духовное совершенствование, результатом чего может быть и телесное оздоровление. Христианские святые совершали чудодейственные исцеления только молитвой. Экстрасенсы и при молитве (неизвестно кому) лечат магическим воздействием.

Парапсихология (изучающая душевные проявления, не являющиеся по природе своей естественнонаучными) является попыткой возобновить в современных формах традицию магического и оккультного знания. Вместе с тем, экстрасенсорные воздействия повторяют принципы научного подхода, но в других измерениях. Для получения утилитарной пользы они раскрепощают магические и инфернальные стихии, сталкивая их или противопоставляя одни другим. Экстрасенсы, считающие себя верующими, так же, как некогда учёные христиане, оставляют свою веру за пределами собственной методологии. Они не сознают вполне,какие силы впускают в мир, считают себя проводником, «трубой» космической энергии, излечивающей человека.

При этом вытесняется христианское представление о человеке, как свободном, ответственном, совестливом существе, обладающем вечной душой. Духовная ответственность за последствия своих действий требует осознавать их и нравственно оценивать. Человек, считающий себя безликим «проводником» неизвестных сил, поступает противохристиански. Отдаваясь власти внеличностным силам любого происхождения, даже вполне нейтральным, человек заглушает искру Божию в себе – светильник преображения мира. В таком качестве он способен сеять зло. Безвольное отдание себя воздействию инородных сил духовно демобилизует человека, в магические связи вплетаются инфернальные силы. Слепые действия самоупоенного «целителя» приводят в движение стихии частью природные, частью магические, частью инфернальные, раскрепощают силы зла – соответствующие и результаты.

Отдельные факты излечения не могут быть критерием истинности методологии парапсихологии. Успехи научной медицины, казалось, гарантировали истинность её методологии. Но современным поколениям приходится сталкиваться с катастрофическими последствиями слепого вторжения в природу. Изобретение антибиотиков, например, было революционным переворотом в медицине. Какие только болезни не лечили новые препараты! Но по прошествии десятилетий эффективность действия антибиотиков резко падает, вместе с тем проступили черты непоправимых изменений в организме человека. Пышно расцвели ранее малораспространенные болезни (рак), появляются новые смертельные заболевания (СПИД). Расплачиваться приходится новым поколениям: нашим родителям и нам был неизвестен бич наших детей – аллергия, диатез. Изменения затрагивают генную структуру человека, с каждым поколением патология закрепляется и углубляется. Бесспорные достижения научной медицины во многом умаляются гипертрофированием одной из возможных методологий, нарушением жизненного баланса, а также отрицательными последствиями, всё более раскрывающимися со временем.

Скорее всего, и помощь разного рода современных чародеев осуществляется за счёт повреждения душевной конституции и организма в целом, что может отозваться в будущем или в потомстве. Ибо попытки врачевания средствами, чуждыми человеческой сущности, не могут быть благотворными для человека. Когда же по видимости положительные результаты достигаются через взаимодействие с силами инфернальными, то это приводит к духовной деградации либо гибели человека. Вполне здоровое тело может оказаться плотью злого духа, как в феномене белокурой бестии[19].

 

Человек остаётся властелином мироздания в том случае, когда исполняет богочеловеческое творческое назначение, когда поступает по зову творческой свободы, исходя не из природной мощи, магических или инфернальных принуждений, а из сил, дарованных благодатью Божией. Благотворное подчинение космических стихий достигается не установлением господства над ветхой природой, а преображением природы. Этот путь прокладывается христианской духовностью, стержнем которой является христианская святость. Святой аскетическими подвигами выводил душу из-под власти мирской законосообразности, магических и инфернальных сил, он в мистическом самоуглублении созерцал духовные основы бытия. Святые совершали чудеса, до которых далеко современным колдунам. Они воздействовали на натуральный мир через духовные, сверхъестественные возможности человека как существа богоподобного.

Путь духовного овладения миром, прокладываемый христианской святостью, отличен от натурального и магического, противоположен инфернальному. Хотя эмпирические результаты по видимости могут быть схожими: и там и здесь, например, излечение человека. Но по существу и результат совершенно другой. Благодатное воздействие святости излечивало душу обращением к Богу. И только следствием такого рода целостного перерождения человеческого существа являлось его физическое исцеление. Христос исцелял только того, кто уверовал в Него как Бога и безоглядно вручал себя Ему.

Можно заметить, что всякого рода магия, чародейство, шаманство, парапсихология и прочие виды оккультных действий сопровождаются, как правило, опустошением, угнетением душевного состояния «целителя». И те, на кого направлено магическое воздействие, тоже ощущают некое душевное томление, боль. Физическое излечение нередко сопровождается общим смятением, потерей духовных ориентиров, душевной неуравновешенностью. Напротив, христианский святой после благодатной помощи нуждающемуся сам просветлялся и духовно возвышался, ощущал прилив духовных сил. При воздействии благодатной святости физическое выздоровление неотрывно от общего духовного просветления и душевного возрождения. Яркий пример этого – излечение Мотовилова преподобным Серафимом Саровским.

Таким образом, человек способен вполне подчинить мировую эмпирию не путём захвата и экспансии, магического, оккультного, рационалистического или эмпирического познания, инфернального опыта, а через взаимодействие с высшей реальностью богочеловеческого сотворчества. Человек – сотворец Богу и только в этом качестве является властелином мира.

Современные формы неоязычества реставрируют культ энтелехии в том состоянии человечества, когда душа человека, давно потерявшая органичные связи с космической душой, отрывается и от христианской духовности. Это псевдорелигиозная магическая ориентация.

 

Сегодня человеку больше открыта натуральная сторона космоса, в чем сказывается и творческая сила, и накопившаяся цивилизационная расслабленность. Натуральный космос более индивидуализирован, чем магический, в нём душа каждого существа более погрузилась в материю. Материальная форма более вычленена и определённа, ибо отражает индивидуальный облик существа. Поэтому на предметном уровне большая напряженность бытия. Вместе с возрастанием бытия в мире накапливается историческая усталость, сплетаются ложные пути. В предметном космосе духовность больше воплощена, но и более объективирована. Материя воодуховлена, но и образовала множество уродливых форм. В материальном космосе, как более высокой ступени воплощения, более выражены и уродливые формы, зачавшиеся на магическом уровне бытия.

Современная цивилизациясуммировала ложные пути индивидуации на обоих уровнях реальности – натуральном и магическом. С одной стороны, цивилизованный человек, вырвавшись из магического рабства, потерял чувство магии магизма, перестал ощущать очарование космической души, он давно утерял связь с астральными реальностями, не чуток к энтелехиям явлений. С другой стороны, секуляризованная культура обрывает связи с Высшей Реальностью, лишает общения с Творцом. Пытаясь освободиться от полной зависимости у натуралистической цивилизации, современный человек соблазняется разного рода неомагическими культами, ибо лишён религиозного чувства и не способен к различению духов.

 

Человеческая душа существует одновременно в различных измерениях бытия, имеющих внутри себя специфические принципы взаимосоотношения. Прежде всего, субстанция души духовна, и она приобщена духовному плану бытия. Одновременно душа погружена в измерения мира сего, в натуральный, магический, инфернальный космосы и пронизана их связями.

Человеческая сущность не от мира сего – духовна, трансцендентна. Человек – тварный творец – призван преображать мир сей, приводя в движение реальность не посредством природных, магических или инфернальных сил, а духовным воздействием. Мироздание открывается той стороной, на которую направлена человеческая воля. Свободный творческий акт, реализуя духоносные начала, преодолевает косность и сопротивление натурального и магического космоса, противостоит инфернальным силам. Когда человек отдаётся стихиям мира сего, закабаляет абсолютную душу частными измерениями, это порождает новые формы зла. Попытки же заполучить потребительскую пользу от взаимодействий с инфернальными силами неизбежно заканчиваются порабощением души злыми духами.

Можно сказать, что различные цивилизации складывались при доминировании той или другой познавательно-деятельной установки. Существовали культуры и культы, которые по основным признакам можно квалифицировать как инфернальные (инков в древности либо германских национал-социалистов в современности). Были в истории и магические цивилизации (Древний Египет). Мы живём в эпоху натуралистической цивилизации.

 

Обольщение материальной природой мироздания выразилось в традиции натурализма, которая породила научно-технический прогресс и выродилась в цивилизацию потребления.

Действуя только по законам мира сего, человек неизбежно попадает в его власть. Взаимодействие с мирскими реальностями только по их законам превращает человека в магический или предметный субъект. Пассивное отождествление с данностями мира сего превращает душу в безвольную песчинку, некое отверстие в бытии, через которое изливаются безличные стихии. При этом человек иногда может предсказывать события или совершать сверхъестественные поступки, но в нём действует не богоподобная личность, а силы сумеречных сфер. Место в бытии и душевная энергия человека инспирируются и эксплуатируются стихиями и духами мира сего.

Титаническая натура, подобно Фаусту, стремится к утилитарным благам через натуральное, магическое либо инфернальное «познание» и господство, через насильственное воздействие на бездуховные или антидуховные связи. Человек вступает в контакт с духами космоса, стремясь от них получить силы властвования. Но он не может быть равноправным партнёром тому, что противоположно его природе, рано или поздно попадает в рабство, действует не как свободная личность, а под диктатом «правил игры» заключённой сделки. Человек превращается в игрушку тёмных сил.

Так своевольная попытка самоутвердиться вне духовных основ «продаёт» душу злым силам, разрушает личность. Титаническое лжетворчество (противоестественные для природы личности взаимодействия со сверхъестественными силами) порождает духов зла. К этому зовёт восточная антиперсоналистическая мудрость, теософия, антропософия, оккультизм, парапсихология и другие виды религиозного синкретизма – неорганического смешения религиозных представлений.

Магический и натуральный космосы представляют собой арену богочеловеческого созидания. Духовное напряжение творчества поддерживает бытие мира, который пронизан духовными лучами и движим к конечной цели усилием преображения. Человек как посланник Божий в миру призван созидать не магически или натуралистически, но приводя в движение духовные основы мироздания, воздействуя на реальность не через застывшие магические связи или материальные структуры, а через благодать, свободу и любовь.

Натуральной законосообразности, магическому фатуму и року, силам зла может противостоять только творческий свободный дух. Выбор полноценной личности должен быть защищён от инфернального измерения, свободен от зависимости у магии и предметности, призван ориентироваться на реальность духа. Добро совершается и через натуральные или магические личности формы, но только импульсом духовной персонализации.

 

 

 

 

 

Магическая цивилизация Египта

 

В отдельные эпохи магическое отношение к мирозданию могло доминировать, в результате чего складывалась магическая цивилизация. Её характерное отличие в том, что человек познавал окружающий мир и воздействовал на него по преимуществу не через натуральные, а через энтелехийные связи и закономерности. Так, например, культура Древнего Египта пронизана магическим отношением к космосу.

Сущность человека для древних египтян состояла из неразрывного единства тела и нескольких душ (ка, ба), а также имени и тени. В этой культуре слабы представления о душе как индивидуальном вечном духе, но были развиты представления об энтелехии человека. Ка – «двойник, невидимое подобие» – это «не только жизненная сила, но и двойник, “второе я”, рождающееся вместе с человеком, духовно и физически функционирующее нераздельно с ним как при жизни, так и после смерти…Ба считалось воплощением жизненной силы людей, продолжающим существовать и после их смерти» (Мифы народов мира). После смерти человека ка живёт в могиле возле мумии, жизнь ка поддерживается жертвоприношениями. Собственно, гробница-пирамида – это жилище для ка. Ба в своём существовании сохраняла связь с телом-мумией, но не связана с гробницей, могла свободно передвигаться, удаляться, подняться на крыльях к небу и жить среди богов, поэтому ба изображалась в виде птицы. Если ка – это, скорее всего, то, что можно характеризовать как астральное тело, то ба отражает представления об астральной душе человека. Единство их и есть энтелехия, которая отражает творческое приращение души, итог земного пути, облик, который душа себе создала в земной жизни.

Всё это развивается в учении египтян о загробном существовании, которое виделось как непосредственное продолжение земной жизни, но только в месте погребения. Для продолжения загробной жизни необходимо сохранить тело умершего, что требовало мумифицировать трупы, строить для них «жилища» в виде прочнейших гробниц, обеспечивать «пищей» в виде заупокойных даров и жертв. Потусторонний мир для египтян не был ни раем (представление о том, что поля Иалу или поля Осириса являются загробным раем – это поздняя европейская трактовка), ни преисподней, ни чистилищем, как в других религиях. Это царство тьмы – нечто за границами природного мира – более всего соизмеримо с магической вселенной.

Сверхзабота о сохранении тела умершего объясняется тем, что энтелехия человека, как форма его тела, непосредственно связана с ним и с разрушением тела частию разрушается, частию превращается в призрак. Связь с тленным телом была настолько важна для загробного существования, что предпринимались меры своего рода магической «страховки»: «На случай повреждения или уничтожения мумифицированного тела умершего в гробницу помещали его портретную статую (наряду с мумией призванную быть вместилищем его ба и ка)… На них писали, что это ка, имя рек» (Мифы народов мира).

Для того чтобы энтелехия ожила после смерти человека, совершались определённые магические погребальные обряды: «Считалось, что каждый египтянин, подобно Осирису, возродится для вечной загробной жизни, если будет соблюден весь погребальный ритуал» (Мифы народов мира). Формы загробного существования являлись как бы продолжением земной жизни. Для сохранения комфорта в гробницы помещали особые фигурки в виде запелёнатой мумии. Египтяне верили, что покойный магическими заклинаниями был способен оживить их и заставить работать на себя в загробном мире.

Магическое слово творит то, что оно означает. Представления о жёсткой магической взаимосвязи вселенной отражались и в культе фараона: «Представление об Осирисе как о боге плодородия было перенесено и на фараона, который считался магическим средоточием плодородия страны и поэтому участвовал во всех основных обрядах земледельческого характера» (Мифы народов мира).

Большая часть литературы Древнего Египта является по своему характеру магической. Магический элемент доминировал во всём. И люди, и покойники могли достигнуть любых целей с помощью магического действия, амулета или заклинания: ка могла получить пищу в могиле, мумия предохраниться от тления, а душа пускаться в путешествия. Магический ритуал, содеянный по всем правилам, мог заставить богов делать то, что требовалось человеку. Магией была пронизана и обыденная жизнь: лучшими медицинскими средствами были чудесные заговоры, которые придавали лекарствам необходимую целебную силу, с помощью магических заклинаний расправлялись со своими противниками. Магическое действие всесильно, оно способно отменить и загробные наказания за содеянное в жизни. Этим умалялся нравственный фактор, ибо послесмертная судьба в большей степени определялась не достойным поведением при жизни, а правильными магическими обрядами.

Напомним, что по древнеегипетским представлениям в природу человека входит, помимо его тела и энтелехийных двойников (ка, ба), так же его имя и тень. Для уничтожения «душ» умершего достаточно было стереть все написания его имени. Поэтому изображение имени умершего человека требовалось охранять также тщательно, как и мумию его тела. Имя во все века играло определяющую роль в магических заклинаниях, ритуалах, в колдовстве; в культурах не магического характера собственно имя имеет меньшее значение. Тени человека как световому отражению формы его тела (нечто наиболее отображающее энтелехию) придавался высокий статус только в магических представлениях.

 

Феномен египетских пирамид наиболее полно поддаётся объяснению при признании магической реальности. Прежде всего, технология строительства великих пирамид труднообъяснима с позиций научно-технической цивилизации. Даже современная наука не способна полно и достоверно описать, каким способом воздвигнута грандиозная пирамида Хеопса. Как, располагая только такими строительными орудиями, как колесо, рычаг и простейшие блоки, передвигали 70-ти тонные гранитные блоки, а также шлифовали и точнейшим образом стыковали их? Даже с помощью сегодняшней техники практически невозможно пробить в пирамиде большое количество коридоров и лазов. Строители пирамид, вероятно, владели неким знанием, не укладывающимся в научные представления, а также использовали некие орудия, которые были основаны не только на известных нам законах природы.

Новейшие открытия указывают на глубокую связь комплекса великих пирамид со звёздным культом. Размеры и расположение пирамид отражают на земле созвездие Ориона. В пирамиде Хеопса шахты в погребальной камере царицы ориентированы на Сириус и на Бету Малой Медведицы, а в погребальной камере царя шахты ориентированы на пояс Ориона и на альфу Дракона. Учёные Р. Бьювэл и Э. Джилберт в книге «Секреты пирамид» воссоздают форму звездного культа Древнего Египта: «Гроб – в виде золотого саркофага – вносился в пирамиду и устанавливался в погребальной камере царицы. Далее мумию ставили вертикально, направляя лицом к северной шахте, представляющей собой тесло малой Медведицы… Гор со своим теслом и четверо сыновей выполняли церемонию “открытия рта”, давая таким образом новую жизнь мумифицированному царю… После того как в результате магических операций душа фараона готова была отправиться на небо, из-за горизонта появлялась звезда. Отсюда пошло древнее название Великой пирамиды – “Горизонт Хуфу”… Но Осирису-фараону оставалось выполнить на земле ещё одну функцию – оплодотворить Исиду-Сотис и дать Египту своего наследника. Здесь должны были производиться соответствующие обряды звездного соединения между Осирисом-Орионом и Исидой, как это описано в “Текстах пирамид”, и в этом действии принимала участие южная, направленная на Сириус шахта погребальной камеры царицы. Когда земные обязанности были полностью выполнены, мумия Осириса-царя выносилась из погребальной камеры царицы и через Большую галерею доставлялась в погребальную камеру царя. Здесь могла происходить другая церемония – “взвешивание сердца” – перед тем, как мумию ставили лицом к южной шахте погребальной камеры. Наконец наступал драматический момент, когда душа Осириса освобождалась от своей мумии и через южную шахту направлялась к поясу Ориона, фаллическому району Осириса-Ориона на небе. Здесь звёздный царь встречался с Исидой в её звездной форме, для того чтобы дать жизнь новому Гору-царю… Южная шахта погребальной камеры царицы, направленная на Сириус, служила как бы космической связью между фаллосом Осириса-царя и чревом Исиды. Возможно, существовал ещё один ритуал, производимый через девять месяцев и знаменующий рождение нового Гора. Это могла быть какая-либо церемония коронации, утверждающая царя фараоном обеих земель. Таким образом, Великая пирамида представляется центром наиболее важной государственной церемонии».

Всё указывает на то, что грандиозный магический астральный ритуал с мумией – формой тела был ориентирован на душу-энтелехию. Вечная личная душа после смерти отходит в трансцендентные эоны, а энтелехия как тонко материальная структура хотя и выходит из тела и покидает Землю, по существу остаётся имманентной космосу. Астральный культ является магическим, поскольку звезды, как и вся вселенная – вплоть до фауны и флоры Земли, – являют формы (энтелехии) странствий вечных душ в космической плоти на пути созидания собственно человеческого облика. Энтелехия синтезирует весь опыт самосозидания вечной личной души, все этапы космического пути отражены в энтелехии, поэтому она связана с определёнными сферами космоса. Эту связь и определённую зависимость от прошлого и прапрошлого описывает традиция гороскопов. Энтелехийную связь вселенной и отражает астральный магический культ древнеегипетской религии.

Кроме того, обилие пирамид-захоронений указывает на то, что пирамиды рассматривались и как максимально надёжные укрытия для мумий, статуй и изображений имени умершего – вместилищ его энтелехии. Одновременно гробницы-пирамиды являлись своего рода законсервированными магическими хранилищами, отсюда всякого рода сверхъестественные факты и события, происходящие с расхитителями и исследователями пирамид. Строители пирамид знали многие законы, посредством которых добивались технических результатов, непревзойденных и ныне, но это были не природные, а магические закономерности – энтелехийного измерения бытия. Двигаться, перемещать и создавать материальные предметы можно не только через натуралистические воздействия, но и приводя в действие либо духовные (божественные, фактор чуда), либо инфернальные (адские, отдание души злу), либо магические сферы и их «законы».

Вместе с тем, есть основания полагать, что некоторые «великие» пирамиды, в частности пирамида Хеопса, были предназначены и для сохранения достижений магической цивилизации. Египетские жрецы знали о цикличности истории, знали, что и их цивилизация подвергнется разрушению. Пирамиды были предназначены устоять перед разрушающей силой времени и грядущими катастрофами, донести свои тайны той цивилизации, которая будет способна добраться до захороненных знаний, а значит и освоить их.

 

 

 

Пушкин о магии магизма

 

Народное творчество в сказках и мифах в большинстве своём описывает ненатуралистические – магические и инфернальные сферы с некоторым выходом в духовные измерения. Герой сказки выражает своего рода архетип различных взаимоотношений человека со сверхъестественными реалиями.

Гениальный Пушкин облекал некоторые свои творческие прозрения в жанр сказки. Одна из самых его таинственных сказок – «Сказка о золотом петушке». В ней не заложена жёсткая интрига, заговоры злодеек и завистниц, отравления, смерть и воскресение героев, как в сказках «О царе Салтане», «О мёртвой царевне и о семи богатырях». Нет в ней и прозрачного сказочного моралитета, как о наказуемой алчности в «Сказке о рыбаке и рыбке». В «Сказке о золотом петушке» мы смутно предчувствуем некую притчу, но схватить её содержание, при всей детскости изложения, чрезвычайно трудно. Вместе с тем, смыслы, открывающиеся в этой сказке, поражают глубиной и актуальностью, особенно в наше время всеобщего помешательства колдовством, оккультизмом, магией.

Пушкин начинает повествование «О золотом петушке» с типичного для сказок указания на иноположенные измерения описываемых событий:

 

Негде, в тридевятом царстве,

В тридесятом государстве…

 

Как известно, царь Додон (имя, говоря современным языком, вполне абстрактное, чем автор показывает, что в данной ситуации может оказаться любой правитель, каждый человек)

 

под старость захотел

Отдохнуть от ратных дел

И покой себе устроить…

 

В этот момент, как и должно быть при ослаблении жизненного напряжения, государственной воли («смолоду был грозен он»), на него и его страну обрушиваются невзгоды:

 

Тут соседи беспокоить

Стали старого царя

Страшный вред ему творя.

 

Чтобы сохранить и оградить свой жизненный космос,

 

Чтоб концы своих владений

Охранять от нападений,

Должен был он содержать

Многочисленную рать.

 

Долг и обязанность правителя перед своим народом требовали от него огромных сил и могучей воли, которые к старости иссякли. Жизнь – это непрекращающаяся брань с враждебными стихиями, прекратив жизненное напряжение человек не останавливается на достигнутом, а падает в бытии. Устав от выполнения своего предназначения Додон, попытался решить все проблемы одним махом – с помощью средств сверхъестественных:

 

…с просьбой о помоге

Обратился к мудрецу,

Звездочёту и скопцу…

 

Здесь мы подходим к основной духовной теме сказки – прельщению магическими и инфернальными силами: стремлению отказаться от бремени жизненного назначения и компенсировать свои немочи эксплуатацией магических сил. Человека всегда подстерегает соблазн сбросить груз жизненных забот, которые требуют непрерывных усилий и личной ответственности. Но силы, которым вверяется герой сказки, хотя и не земные, по сути являются недуховными, нетворческими, неорганичными для творческого действия в мире сем: звездочёт – значит знаток астральных сфер и законов, но он же и скопец – бесплоден по естественному счёту. Он вынимает из таинственного «мешка золотого петушка», который отныне чудесным образом заменит собой всю рать и мощь государства, а также волю государя.

Звездочёт – это реальный человек – «в сарачинской шапке белой, весь как лебедь поседелый». Впоследствии он умирает как простой смертный. Но золотой петушок – это что-то реально-нереальное, ложный флюгер и указатель, пагубный вестник, средство связи с магическими силами, способными оказать помогу в делах. Это злой дух, используемый в чёрной магии. Не случайно он предстаёт в образе птицы – одного из знаков зодиака восточного гороскопа. И сам звездочёт явно восточного происхождения. Во времена Пушкина не было повального увлечения гороскопами, тем поразительнее его художественное предвидение.

Сделка звездочёта и царя точно сформулирована:

 

За такое одолженье, –

Говорит он в восхищеньи, –

Волю первую твою

Я исполню, как мою.

 

То есть, взамен предоставления земных благ колдун требует волю царя, а точнее – душу. В ближайшей перспективе магический страж одаряет Додона и его царство благодеяниями, которые, правда, усыпляют чувство самосохранения и полностью демобилизуют человека:

 

И кричит: «кири-ку-ку.

Царствуй, лёжа на боку!»

 

Поначалу петушок ведёт себя, как и обещал звездочёт, верно служа интересам страны, вовремя предупреждая об опасностях. Он становится для царства незаменимым:

 

И соседи присмирели,

Воевать уже не смели…

 

Благодаря магическому защитнику восстанавливается мирная и спокойная жизнь. И только спустя несколько лет петушок прокукарекает (обратившись на восток) гибель всего царского рода. Магические силы первоначально одаряют человека, вступившего с ними в сговор, земными благами, скорыми результатами, тем самым заманивая, заставляя уверовать в их незаменимость, – чтобы поработить и, в конце концов, поразить обезволенного человека. Так лечение у продуктивного экстрасенса может дать ощутимые результаты: проходит боль, отступает болезнь. Но замечено, что характер пациента и его душевный строй нередко меняются после воздействий такого рода «целителей».

Природа зла – во лжи, оно подменяет реальность на фикцию, на безблагодатную ирреальность. Человек, вступивший с силами зла в сговор, обречён брести вслед за болотными огнями. Додон и попадает по водительству золотого петушка в странный мир, без роду и племени, в некое безжизненное пространство:

 

Ни побоища, ни стана,

Ни надгробного кургана…

 

Пушкин особенно настаивает на безмолвии и безымянности того места, куда завёл царя петушок – «Всё в безмолвии чудесном». Для поэта, написавшего строки:

 

«любовь к родному пепелищу,

любовь к отеческим гробам…», –

 

крайне важно, что здесь нет даже надгробного кургана. Представив себе очень красивое горное место, где не слышно пения птиц, журчания ручья, шума ветра, понимаешь, что таковое место – вненационально и даже иноприродно. Из реальной жизни – следующая панорама:

 

Вкруг шатра; в ущелье тесном

Рать побитая лежит.

 

В ущелье тесном – это и пропасть, и тупик одновременно. Таким образом, петушок завёл войско и царевичей в ино-реальность, в некий удушающий золотой ад.

Но в этом вакуумном промеж высоких гор мире есть сокрушающе ощутимая реальность – два мёртвых тела братьев, убивших друг друга из-за царицы-колдуньи. Здесь Пушкин отбрасывает всякую сказочность, становясь жёстким реалистом, вплоть до документальности:

 

Что за страшная картина!

Перед ним его два сына

Без шеломов и без лат

Оба мёртвые лежат,

Меч вонзивши друг во друга.

Бродят кони их средь луга,

По притоптанной траве,

По кровавой мураве…

 

Что заставило воинов разоружиться, демобилизоваться, вместе с тем, пойти брата на брата? Что помутило их разум и души? Магические посланники поражают не только Додона, вступившего в сговор с ними, но и весь царский род. Не случайно, увидев тела мёртвых сыновей,

 

Царь завыл: «Ох, дети, дети!

Горе мне! Попались в сети

Оба наши сокола!

Горе! Смерть моя пришла».

 

Увидев убитых сыновей, он говорит о своей погибели как царя и о своей смерти как человека. Православие учит: колдовство столь тяжкий грех, что за него приходится расплачиваться не только самому виновнику, но и чадам его, всему роду.

В основе любых магических заклинаний и оккультных ритуалов заложено повторение (петушок кричит три раза через каждые восемь дней). Пробудив и вызвав к жизни духов зла, их невозможно оградить или остановить, они неукротимо захватывают всё большую территорию, поражают всё больше душ. В природе зла – ненасытность и дурная бесконечность. Зло подобно атомной реакции – раз выпущенное на свободу, оно будет множиться и делиться, пока не разрушит всё доступное. В нашем повествовании загублен не только царский род, но и всё войско:

 

Вкруг шатра; в ущелье тесном

Рать побитая лежит.

 

Пушкин предельно ясен и жёсток в своём понимании масштаба наказания, которое следует в результате сговора с силами небытия. Зло стремится уподобить жертву своему бесплодному (вспомним, что маг – скопец) смертельному образу. После Додона не остаётся ничего – ни сыновей, ни страны, он оказывается бесплодным и как человек, и как царь.

В последний момент Додон вполне осознает трагедию происходящего: и смерть сыновей, и даже наиреальнейшую угрозу своей собственной смерти. Но эта агония человека в нём, ибо в тот же миг

 

Вдруг шатер

Распахнулся… и девица,

Шамаханская царица,

Вся сияя, как заря,

Тихо встретила царя.

 

Отдавшийся очарованию обольстительного магического образа,

 

Царь умолк, ей глядя в очи,

И забыл он перед ней

Смерть обоих сыновей

…………………

Покорясь ей безусловно, –

Околдован, восхищён…

 

Сполна описаны естественные последствия недолжных игр со сверхъестественным: потеря собственного разума и речи (царь умолк), своего рода гипноз (ей глядя в очи), обрыв главных жизненных связей – родственных, забвение самого дорогого и ценного в жизни (сыновей), безволие и подчинение ложному авторитету (покорясь ей безусловно). Это состояние духовного дурмана можно характеризовать как прелесть и соблазн (околдован, восхищён).

Именно в тот момент, когда царь окончательно прельщён, потребовалось платить по счетам:

 

Царь, – ответствует мудрец. –

Разочтёмся, наконец.

Помнишь? за мою услугу

Обещался мне, как другу,

Волю первую мою

Ты исполнить, как свою.

Подари ж ты мне девицу,

Шамаханскую царицу…

 

Будучи уже в полном духовном плену, Додон, тем не менее, не способен окончательно удовлетвориться и успокоить душу созерцанием вожделенного образа, который является всего лишь прельстительной иллюзией. Но сама связь с магической и инфернальной реальностью – не безобидная фикция, она не проходит бесследно, рано или поздно подменяет человеческую природу. Попытка бунта Додона обнажает, насколько немощна заколдованная человеческая натура:

 

Царь хватил его жезлом

По лбу; тот упал ничком,

Да и дух вон. – Вся столица

Содрогнулась, а девица –

Хи-хи-хи! да ха-ха-ха!

Не боится, знать греха.

Царь, хоть был встревожен сильно,

Усмехнулся ей умильно.

 

К этому моменту Додон не принадлежит себе, он окончательно зомбирован. Всё, что является человеческими приметами – распознание зла, боязнь греха, отношение к убийству как к злодеянию (вся столица содрогнулась) – в нём атрофировано (усмехнулся ей умильно). Смутная тревога (встревожен сильно), выражающая остатки нравственного чувства и духовного самосохранения, всё ещё гложет душу героя, но и она вытесняется умилением колдовскими чарами.

Реакция магического мира на недолжное для человека отношение к нему – гибельна. Петушок клюнул в темя – инфернальная магия поражает и умерщвляет, прежде всего, сознание человека. Заканчивается всё, как и предопределено – миражи рассеиваются, как только сходит со сцены субъект обольщения:

 

А царица вдруг пропала,

Будто вовсе не бывало.

Сказка ложь, да в ней намёк!

Добрым молодцам урок.

 

Намёк на гибельные чары магических и инфернальных сфер. Урок же в том, что отношения со сверхъестественным крайне прельстительны, соблазнительны и жизнеопасны вне ориентации на духовные, божественные сферы. Человек – существо не от мира сего – не способен противостоять агрессивным стихиям (натуралистическим, фатальным, роковым, магическим, инфернальным) по тем правилам, которые они навязывают. Человек – образ и подобие Божие, соратник в миротворении – вполне правомочен и полномочен справляться с жизненными задачами только при опоре на духовные силы, дарованные Творцом бытия.

 

 

Транссознание и сознание

 

Современная наука, сталкиваясь с невозможностью объяснить феномены сознания и мышления с материалистических и рационалистических позиций, пытаясь пробить выставленные наукой же пределы, способна только на создание новых натуралистических мифов: «сознание – это энергия, поле» или «космический компьютер». Зашоренное научное сознание не способно представить нечто иноположенное материи – духовное бытие, каковым и является сознание. Итак, как может видиться сущность сознания в христианском мировоззрении?

 

Подлинная антропология может быть сформулирована в универсальных образах и категориях христианского богословия и философии. На вопрос: кто есть человек? можно ответить только с ответом на вопрос: Кто есть истинный Бог, Богочеловек, Триипостасный Бог? Что от божественного в человеке? – что и делает его человеком. Сознание, наряду с совестью и свободой, является основополагающим модусом человеческой личности. Исследовать это специфически человеческое проявление следует больше не снизу – со стороны материи, мозга и прочее, а с высших этажей бытия, – откуда, собственно, оно и происходит.

Изначальный экзистенциальный^[20] факт – Творение-Самораспятие Бога. Оно явлено нам Богочеловеком Иисусом Христом и в откровении Святой Троицы. Вечная душа человека создана Творцом, бытийствует до её рождения-воплощения на земле и до начала мировой истории. Человеческая экзистенция не сводится к натуральной фактичности, она двуполярна. С одной стороны, она укоренена в трансцендентных^[21] измерениях, являет вечность в опыте земного существования, с другой – формируется в конкретной жизненной ситуации, в здесь-и-теперь. Земная миссия человека включена во вселенское творческое предназначение вечной души. Всеобъемлющий опыт существования личностного духа укоренён в опыте его мета-жизни, вбирающий опыт существования до рождения на земле, а также опыт земного существования. Отсюда сущность (essentia – лат.) человека как сотворца Бога, как самотворящего духа выражается в его опыте целостного существования. Человек как экзистенция – существование вечной души – свободное самотворящее существо. Но в воплощённом состоянии большинство людей теряет или забрасывает многие свои сущностные характеристики под давлением инерции, косности, фатума, рока, сил зла исторического потока. Экзистенциальные измеренияу многихлюдей задаются не столько свободным самоосуществлением, сколько сложившимися формами жизни, в которые они погружены изначально или выбрали сами.

Человек разумный отличается от животного, прежде всего, наличием сознания. Но само это сознание, наряду с совестью и любовью, есть модусы вечной души в тварном мире. Сознание – это око души в мире сем. В той степени, в какой человек осознаёт свой витальный, социальный, душевный и духовный опыт, его сознание расширяется, возвышается, усложняется. Сознание является стержнем экзистенциального опыта человека. Каковы же источники и природа сознания?

Индивидуальное сознание младенца просыпается только в человеческом общении: дитя, выросшее вне общества, не способно сформироваться в человека. Очевидно, наша культура содержит некие духовные ключи, «заводящие» индивидуальное сознание. Иными словами, человек рождается в мир с определённым «семенем» сознания, которое прорастает в общении с родителями, с обществом, и через них – с небесными сферами. Это семя, извечно данное Отцом Небесным, может пробудиться при помощи материнства и отцовства земного. Формирование индивидуального сознания происходит не только через вербальное, понятийное общение, но и через разнообразные витальные, эмоциональные и душевные контакты младенца с родителями и с другими людьми. Генетически заложенное протосознание ребёнка просыпается не в результате включения каких-либо физиологических механизмов, а благодаря трансляции через человеческую культуру ребёнку неких духовных кодов.

Развитие человеческого сознания проходит через различные его ступени и разнообразные формы. Мышление – процесс активации сознательных и околосознательных сфер самоопределяющимся центром личности; это вектор и акт сознания. Рассудок – познание эмпирическое и рациональное, причинное, дискурсивное, сосредоточенное по преимуществу на обыденной жизни. Большинство людей, находясь в непрерывной борьбе за существование, живёт рассудком (обыденным сознанием). Освобождение от инерции этого низшего сознания и всех околосознательных сфер требует мощного волевого усилия; поэтому только малая часть людей и только временно достигает этого освобождения, духовно возвышая человечество своими прозрениями. Разум – высшая форма активного сознания, способная познавать основы бытия, универсальную связь явлений; это активно творящее сознание, просвещённое Высшим Разумом. Но в отрыве от божественного человеческий разум неизбежно впадает в разнообразные соблазны и прельщения секулярной «свободы», порождая различные фобии и «чудовища разума». Самодовлеющая инерция «автономного» разума ведёт к богоборческому титанизму.

Жизнь в человеческой культуре пробуждает и воспитывает индивидуальное сознание, но на каком-то этапе самосовершенствования человек испытывает потребность в критическом переосмыслении наличной действительности. Отношения индивидуального сознания и культуры диалектичны и драматичны: только благодаря культуре человек становится разумным, но она не является самодостаточной для расширения и обогащения познающего сознания. Каждый одарённый и активный человек рано или поздно испытывает естественный скепсис по отношению к общепринятым авторитетам – идолам разума. Но дальнейшее развитие человека зависит от того, на каких основаниях он ревизует полученное наследие, – возвышается ли он до новых прозрений высших сфер, либо примитивизируется и низвергается до низших уровней и умаляется в бытии. В эту нишу здравого критицизма или революционности индивидуального сознания нередко проникает идейная мания, подменяя высшие сферы низшими, заменяя низвергнутых кумиров идеоманиями.

Волевое самосознание, выражающее духовное самоопределение человека, в каждое мгновение очерчивает сферу ясно осознанного. Поэтому человек знает то, что хочет знать и не знает того, чего знать не хочет. Волевое праведное усилие открывает ум человека Высшему Разуму, резко расширяя и углубляя сферу осознаваемого. Нравственное и сознательное – неразрывны. Со-весть – восприятие душой вести Бога, отклик человеческого духа на весть-напоминание Божие о его вселенском творческом предназначении. Поэтому совесть открывает душу человека для восприятия Божественного Разума. Всякая искренняя молитва подлинному Богу очищает совесть и духовно насыщает сознание. Такие православные практики как умная молитва, умное делание, духовное размышление служат расширению и возвышению сознания до Божественного Логоса. Существует православная практика очищения сознания, опознания и изгнания его фантомов, идеоманий, фобий, – борьба с помыслами.

Центром человеческого сознания является самосознание – осознание себя, осмысленная самоидентификация. В отличие от интенциональности^[22] сознания (его направленность на объект познания), самосознание обладает направленностью на себя, то есть трансцендентальной рефлексией. Это акт и процесс самоосмысления, анализа собственных действий и феноменов сознания.

Сознание как таковое, основанное на индивидуальном самосознании, существует только у вечной личностной души в воплощённом состоянии. Кристаллизирующееся самосознающее «Я» формирует сферу индивидуального сознания, которое, в свою очередь, взаимодействует с разнообразными околосознательными сферами. Прежде всего, индивидуальное сознание человека содержит его экзистенциальный опыт, который аккумулирует и кристаллизует жизненный вызов в его взаимодействии с трансцендентным зовом. Вспышки реагирования на встречи земного с небесным возжигают в душе человека новые смыслы. Непрерывный поток чувственных и умственных образов структурируется в специфическую форму индивидуального микрокосмоса. Каждое человеческое существо обладает неповторимым объёмом, содержанием и структурой сознания, которые меняются каждое мгновение. Сознание обладает инструментарием непосредственного осознания реальности (внутренней и внешней), то есть сознание по определению ориентировано на непосредственное познание, опознавание, узнавание, осознание предметов, явлений и состояний носителя сознания. Самосознающее «Я» погружено в сферу собственно сознания – информации о внешнем и внутреннем, о себе и внешнем мире, о Высшей Реальности, причём это знание может быть либо отчётливым, либо смутным (уже попавшим в сферу интенции, но еще не вполне осознанным). Объём и содержание сознания пульсируют – меняются непрерывно.

Соборное сознание человечества и народов не имеет реального субъекта самосознания; оно является носителем культурных традиций и духовных ценностей, которые приводятся в действие самоопределением человеческой личности. Иными словами, носителем национального самосознания является соборная душа народа или нации, выраженная в его культуре, а созидателем и выразителем национального самосознания является творческая личность, реализующая собственное самосознание в формах национальной культуры.

Единство сознания (всех компонентов внешнего и внутреннего опыта, переживаемого прошлого и настоящего) сохраняется в той степени, в какой функционирует самосознающее «Я».Точка самоидентификации, влекомая через сопротивление мирскости самоопределением человеческого духа,«плавает» между центром и периферией сознания, но может выходить за его пределы – либо в духовные, либо в сумеречные сферы. В связи с этим порог сознания подвижен: сфера сознания непрерывно пульсирует – расширяется или сужается, проясняется или тускнеет, озаряется высшим светом или затмевается мирскими стихиями. Индивидуальное сознание в каждый момент времени взаимодействует с рядом сфер: а) бессознательного, б) предсознания, в) подсознания, г) транссознания и д) сверхсознания.

 

А. Бессознательное интегрирует генетическую память, содержащую информацию об энтелехийной, природной, физической эволюции человеческого существа: его животные и врождённые инстинкты, рефлексы, душевные, нервные и физиологические страсти, притяжения и отторжения, идиосинкразии, травмы… Это воля природы в человеке, который как микрокосм несёт в себе генную память о космосе и планетах, обо всех формах флоры и фауны. Через все эти миры пролагался путь воплощения вечной души каждого человека, соборной души народов и всего человечества. Как известно, в процессе созревания человеческий эмбрион вкратце «вспоминает» – проживает – предысторию своего формирования. Бессознательное человечества отражает общечеловеческие генотипы, индивидуальное бессознательное – генотипы индивидуальные.

 

Б. Предсознание вбирает то, что вошло в сферу жизненного интереса человека, охвачено его душевным опытом, но ещё не вполне осознаётся. Помимо непосредственной интенциональной установки – восприятия реальности, сознание «рассматривает» реальность через предсознание. Предсознание в форме ощущений и их комплексов, чувственных восприятий, психических образов аккумулирует реакции человеческого организма, психики и души на идущие извне раздражения, воздействия, вызовы. Феномены, зафиксированные в околосознательных формах душевного опыта, могут выполнять различные функции – либо «увеличительных стёкол», позволяющих более явственно разглядеть нечто интересующее нас в реальности, либо «кривых зеркал», искажающих эту реальность. Околосознательный душевный опыт может играть также роль «буфера», смягчающего восприятие жёсткой реальности, или «кошеля», в который складываются не вполне осознанные смыслы для последующей их огранки. Предсознание может стать своего рода фильтром для сознания либо способом «черпания» реальности. Характерным свойством предсознания является его однонаправленность: оно содержит ту часть реальности, которую сознание впускает в себя, но в нём нет того, что сознание из себя испускает, вытесняет вовне.

 

В. Непрерывно пульсирующее сознание вытесняет многие обретённые, но не вполне осознанные смыслы и образы. В сферу подсознания выбрасывается то из жизненного опыта, что по тем или иным причинам вызывает чувство дискомфорта или опасности. Вытесненные тени смыслов давят на сознание либо взаимодействуют с ним через эмоциональную, сексуальную и физиологическую сферы в виде приобретённых инстинктов, комплексов, аффектов, фобий, маний. Между различными механизмами подсознания и сознанием могут возникать конфликты, которые либо вытесняются в подсознание, либо сублимируются, осознаются и разрешаются. Другой слой подсознания формируется огромным потоком информации, которого сознание касается периферийно. Эта информация вытесняется в «кладовую» подсознательного, где она переваривается, отлеживается, перерабатывается в иносознательных формах, соотносясь с другими сферами внесознательного. Этим знанием мы распоряжаемся не сознательно.При определённых условиях некоторые феномены подсознания вновь всплывают в полусознательных либо вполне осознанных формах – в виде повелений, влечений, установок сознания, догадок, открытий, озарений, сновидений. Подсознание содержит целый арсенал как отрицательных, так и положительных образов, храня исторический, социальный, культурный опыт.

Общечеловеческое подсознательное является сферой культурных архетипов, фиксирующих духовный, душевный и социальный опыт человечества – его основные мотивы и первоформы. Коллективное подсознательное содержит цивилизационные инациональные архетипы отношения к себе и внешнему миру, а также основные формы восприятия реальности. В этой сфере формируются влиятельные общественные установки, жизненные традиции, устойчивые образы и фантазии, разрешения, повеления и запреты, табуирующие, тотемические мифологемы. Из общечеловеческого и коллективного подсознания исходят некоторые моральные принципы, диктующие человеку, что можно, а чего нельзя, что прилично, а что неприлично. Индивидуальное подсознательное содержит индивидуальные архетипы – то из общечеловеческих архетипов, которые были восприняты личным опытом, а также неосознанные факты и феномены индивидуального жизненного опыта. Если предсознание является пограничной и однонаправленной сферой между реальностью и сознанием, то подсознание диалектически взаимодействует с сознанием и околосознательными сферами.

 

Г. Трансцедентное сознание (транссознание) является источником того, что в мире сем дано свыше, – идеалов, ценностей, норм, творческой фантазии и свободы духа. Дух призван воплотиться, войти в инобытие, в собственную противоположность – умерев при вхождении в мир сей и глазами мира сего, вновь родиться. Транссознательное свёртывается до семенной потенции и нарождается в формах плоти и неотрывного от него земного сознания. Человеческая культура и содержит духовные ключи, которые «заводят» индивидуальное сознание младенца, запуская процесс вхождения транссознательного в человеческую душу. Поэтому источник нашего сознания, «корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных» (Ф.М. Достоевский). Собственно взросление и совершенствование человека в этом измерении есть процесс трансцендирования – вхождения транссознательного в сознание и расширения, восхождения сознания в транссознательное. Он отражает степень воодуховления человека, с одной стороны, и степень воплощения человеческого духа, с другой.

Трансцендентное или метафизическое^[23] «Я»соединяет вечную душу с Творцом, являет индивидуальный завет с Богом, ответный помысел о себе и своей творческой миссии в бытии, отражает место и роль в бытии, предложенные Творцом вечной душе и принятые ею. Из трансцендентного «Я» произрастает свободное самополагание личности в творческом диалоге с Богом. Трансцендентное «Я» и продуцирует транссознание – осознание вечной человеческой душой своего предстояния перед Богом, своего небесного призвания и земного предназначения.

Транссознание запечатлевает: 1) опыт творческого диалога малого творца с Творцом бытия; свободное самополагание души в предстоянии перед Богом; принятое душой предназначение в бытии; это самосознание вечной души под сенью Креста; 2) первообразы Божественного бытия, бытия в целом и собственного бытия; 3) универсальные идеи преображения бытия, общие для всех людей и индивидуально неповторимые смыслы бытия конкретного человека, – всеобщие и индивидуальные духовные генотипы; 4) всецелый экзистенциальный опыт вечной души:опыт метапревращений в процессе эпопеи космического воплощения вечных душ, общечеловеческий опыт исторически сбывшегося.

 

По мере воплощения вечной души в мировой реальности постепенно формируется мирское, земное, собственно человеческое или трансцендентальное^[24] «Я», которое является источником и носителем сознания. Оно отражает степень вхождения в мировую плоть трансцендентного «Я», является своего рода духовной «пуповиной», соединяющей душу с Богом. Выходя из предмирных измерений, трансцендентальное «Я» оказывается субъектом свободного самополагания в мирской реальности.

Душа человека как вечный индивидуальный дух, как метафизический субъект миротворения, объемлет все сферы духовного, душевного и телесного опыта, все области сознания и околосознания. Низшая сфера души или животная душа (энтелехия^[25]), являясь формой тела, запечатлевает информацию о результатах и достижениях человеческого опыта: сознательных, подсознательных и бессознательных.

На осознание собственного существования способен субъект, являющийся посланником транссуществующего. Чувствовать своё присутствие в данном месте и в данное время способен только субъект, сущность которого внепространственна и вневременна. Основы идентичности такого субъекта трансцендентны миру. Сознание как таковое, основанное на индивидуальном самосознании, существует только у вечной личностной души в воплощённом состоянии.

Процесс взаимоотношения индивидуального сознания с транссознанием сложен и драматичен. По мере духовного совершенствования человека его сознание открывается транссознанию. Вместе с тем, любые завоевания сознания не окончательны, не гарантированы от забвения. Чтобы удержатся на достигнутой высоте, человек вынужден непрерывно прилагать усилия возвышения в бытии.

Помимо этого, процесс взаимоотношения с транссознанием импульсивен: в каждый данный момент самосознающий субъект, в зависимости от телесного состояния, душевного настроя и духовной ориентации, в чём-то «дотягивается» до измерений вечности, а в чём-то низвергается на дно жизни. В какие-то периоды времени он просветляется транссознанием, а в какие-то затемняется мирскими стихиями либо самостным своеволием. Индивидуальное сознание способно мгновенно озариться светом транссознания в результате напряженного индивидуального творческого усилия. К этому же результату приводят традиционные духовные практики: обращённые к Богу молитвы, медитации, мистический опыт. В актахтрансцендирования индивидуальное сознание расширяется, преисполняется новыми смыслами и приобретает более высокое качество. Напротив, установка сознания, взыскующего лжебогов – натуралистических, магических или инфернальных авторитетов – неизбежно ведёт к деградации сознания.

 

Д. Сверхсознание – это сфера духовных «включателей», выполняющих функцию культурно-цивилизационного средостения между индивидуальным сознанием и транссознанием. Сверхсознание хранит императивы, высшие нормы, универсальные образы и представления, сформированные на языке конкретной культуры. На первых этапах формирования индивидуального сознания роль сверхсознания играют повеления родителей ребёнка и других взрослых, бытовая и культурная атмосфераокружающей среды. По мере взросления человека формирующееся индивидуальное сознание дорастает до восприятия содержания сверхсознания – основных достижений человеческой культуры. Но, пройдя эту пропедевтическую лествицу, душа человека возрастает до контактов с транссознательным; только тогда она обретает духовную пуповину, связывающую её с Родителем Небесным. Полнота и глубина индивидуального сознания определяется тем, в какой степени осуществляется его контакт с транссознательным.

Транссознание охватывает все измерения исторического, в том числе метаисторическое. Сознание, окутанное околосознательными сферами, освещает только фрагменты исторического. Но именно сознание, мобилизуя «генетическую» память сверхсознательного, предсознательного, подсознательного, бессознательного, формирует особое историческое измерение. Сознание каждого человека исторично по природе своей, поскольку является не данностью, а процессом, отражающим вхождение в мир вечной души, её пробуждение, развитие и выход из мира. История существует постольку, поскольку реальность прошлого осмыслена в настоящем установкой на будущее; на это способно сознание, всецело просвещённое транссознанием. История постольку есть, поскольку присутствует метаисторическое действие во времени, явленное в сознании. Другими словами, история – это феномен осознания экзистенциального опыта человечества.

Вечныйличностный дух – искра Божия в человеке, образ и подобие Божие – несёт прообраз личности, является инстанцией совести, любви и сознания – голоса Божьего в человеческой душе. Пробуждение и вхождение в жизнь личностного духа и, тем самым, становление личности в человеке – это процесс персонализации, который охватывает дух, душу и тело человека, а также формирует социальную сферу.

Самополагание души в предстоянии перед Творцом, принятие земного назначения в творческим диалоге с Богом задаёт основу человеческого существования в мире сем. Вечный личностный дух способен реализовать своё предназначение только в воплощённом состоянии, но при установке на свои небесные первоистоки. Подлинная экзистенция ориентирована религиозно: она исходит из Божественного призыва к бытию и направлена на поиск Божественного предназначения, взыскуя в мире сем нечто не от мира сего. Поэтому вечная человеческая душа, путешествуя по вселенским пространствам и временам в стремлении к спасению, способна открыть Отечество Небесное только через Отечество земное. Мы созидаем свою личность среди стихий мира сего, расширяя свой экзистенциальный опыт. С одной стороны, этот опыт выводит нас в вечность, на встречу с Богом; с другой – воссоединяет с родными и близкими душами, с народом, культурой, человечеством.

Вся наша жизнь является экзистенциальным опытом в поисках себя, своей Родины – небесной и земной.

[1]Натурали́зм (фр. naturalisme; от лат. naturalis – природный, естественный) –материалистическое атеистическое мировоззрение, рассматривающее природу как универсальный принцип объяснения всего сущего.

[2] Секуляризация (позднелат. saecularis – мирской, светский)– обмирщение, процесс снижения роли религии в жизни общества.

[3]Сциентизм (фр. scientisme, от лат. scientia – наука, знание) – мировоззренческая установка, утверждающее научное знание наивысшей культурной ценностью и основополагающим фактором взаимодействия человека с миром.

[4]Редукция – сведение сложного к простому и высшего к низшему.

[5] Рефле́ксия (от позднелат. reflexio – обращение назад) –  обращение внимания субъекта на самого себя, на своё сознание, на продукты собственной активности, а также какое-либо их переосмысление. В частности, – в традиционном смысле, – на содержания и функции собственного сознания

[6] Верификация (от лат. verus  – «истинный» и facere – «делать») – проверка, проверяемость, способ  подтверждения с помощью доказательств каких-либо теоретических положений, алгоритмов, программ и процедур путём их сопоставления с опытными (эталонными или эмпирическими) данными, алгоритмами и программами.

[7] Принцип фальсификации Карла Поппера – философский критерий, отделяющий научную картину от ненаучной.

[8]Гипостазирование (от греч. ὑπόστασις– сущность, субстанция) –приписывание отвлеченным понятиям самостоятельного существования, рассмотрение общих свойств, отношений и качеств как самостоятельно существующих объектов.

[9]Парадигма (от греч. παράδειγμα, «пример, модель, образец») – совокупность фундаментальных научных установок, представлений и терминов, принимаемая и разделяемая научным сообществом и объединяющая большинство его членов.

[10] Мейнстрим (англ. mainstream – основное течение) – преобладающее направление, популярная, массовая тенденция в какой-либо области для определённого отрезка времени.

[11] Тёмная материя (англ. “dark matter”). Прилагательные “dark” и “тёмный” кроме оттенка цвета означают также нечто мрачное, опасное, тайное, злобное.

[12] Нирвана (санскрит «угасание, прекращение, неволнение») – высшая цель вех живых существ: в буддизме – освобождение от желаний, страданий и привязанностей (отсутствие их влияния на события жизни); освобождение от круга рождений (сансары).

 

[13]Кибо́рг (сокращение от англ. cyberneticorganism) – кибернетический организм.

[14] Зомби (англ. Zombie) – оживлённый фантастическим образом труп или зомбированный живой человек – полностью потерявший контроль над собой и своим телом или подчиняющийся чьим-то приказам.

[15]Клони́рование челове́ка – прогнозируемая методология, заключающаяся в создании эмбриона и последующем выращивании из эмбриона людей, имеющих генотип того или иного индивида, ныне существующего или ранее существовавшего.

[16]Человек, потерявший связь со своими онтологическими корнями, забывший о своём бытийном родстве.

[17]Креационизм – (от лат. creatio, род. п. creationis – творение) – теологическая и мировоззренческая концепция: основные формы органического мира (жизнь), человечество, планета Земля, а также мир в целом, созданы непосредственно Богом.

[18]Эври́стика (от др.-греч. εὑρίσκω – «отыскиваю», «открываю») – интуитивные (неосознанные) методы решения задач.

 

[19] Белокурая бестия – у Ницше сверхчеловек, находящийся «по ту сторону добра и зла», радикальный эгоцентрик, стремящийся к наиболее экстремальным проявлениям жизни, его могущественная воля руководит историей. По существу это демонический идеал, что и было продемонстрировано в немецком фашизме.

[20] От лат. existentia – существование.

[21] Трансцендентный (лат. transcendere – переступать) – выходящий за границы реальности, за пределы мира сего.

[22] Интенция – лат. intentio– намерение, тенденция, стремление.

[23] Метафизический (букв. за-физический) – надреальный, сверхреальный.

[24] Трансцендентальный (лат. transcendere – переступать). В данном случае то, что не обусловлено эмпирическим опытом, но движет им.

[25] См. концепцию энтелехии в моей книге «Под сенью Креста».