Российская модернизация: советский вариант

Вслед за восстановлением политической системы (разрушенной революциями и гражданской войной) последовал новый этап модернизации страны – Сталинская индустриализация. 1929 г. можно считать началом мощного модернизационного прорыва. Сталин прямо заявлял: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы это сделаем, либо нас сомнут» [7, с. 329]. Советский вариант модернизации коренным образом отличался от западноевропейского. Если в западном варианте основной упор делался на развитие отраслей лёгкой промышленности при главенстве частного капитала, то советский вариант предусматривал ускоренное развитие тяжёлой промышленности при решающей роли государства. В советской модели индустриализации акцент делался не на постепенном замещении импорта все более сложных промышленных изделий, а на развитии самых передовых в то время отраслей: энергетики, металлургии, химической промышленности, машиностроения, являвшихся материальной основой формирования современного ВПК и одновременно передаточным механизмом индустриальных технологий в другие секторы производственной деятельности. Непременным атрибутом модернизации стала ускоренная коллективизация, в какой-то степени представлявшая собой возвращение крестьянства к прежним общинным традициям. Развитие сельского хозяйства в этот период было напрямую подчинено потребностям промышленного роста. Его главными задачами было обеспечение промышленности рабочей силой, техническим сырьём, поддержание при меньшем числе занятых производства продовольствия на уровне, не допускающем длительного голода. Была создана целостная система перекачки материальных, финансовых и трудовых ресурсов из аграрного сектора в индустриальный.

Важной особенностью модернизации было то, что она протекала в условиях сложившейся в стране тоталитарного политического режима. Впрочем, этот режим не был чем-то новым, инородным, он целиком и полностью произрастал из старой политической системы России, был её порождением и наследником. «В оформлении тоталитарного политического режима сталинского образца немалую роль сыграли и национальные традиции России. Сразу же после революции лидерам большевиков казалось, что они полностью порывают с прошлым. Они пытались даже в мелких деталях зафиксировать этот разрыв, который был характерен и для других великих революций (например, изменение правил правописания, отмена прежних воинских званий, изменение календаря и т.д.). Однако по мере того как приходилось иметь дело не с мечтаниями и иллюзиями, а с реалиями огромной страны, традиции постепенно начали оживать, некоторые старые институты возрождались на новой основе… с учётом всех исторических обстоятельств внутреннего и внешнего порядка, сложившаяся политическая и экономическая система была неизбежной. Русская революция в самом широком смысле слова стала результатом неэффективной модели модернизационного развития. Обстоятельства победы революции и её реальные последствия создали ту тоталитарную систему, олицетворением которой был Сталин. При тех объективных условиях эта система должна была стать главным инструментом новой мобилизационной модели развития» [4, с. 218].

Тоталитарный коммунистический режим Сталина по сути своей представлял разновидность самодержавия, евроазиатской деспотии, веками характерной для России. Сталин как политический лидер представлял традиционный для России тип правителя-самодержца. «И. Сталин, в отличие от Ленина, был не революционным фанатиком, а традиционным правителем деспотического склада» [4, с. 226]. Даже «культ личности» Сталина представлял собой русскую традицию обожествления царя самодержца. Опираясь на возможности тоталитарной системы для мобилизации ресурсов в процессе модернизации, используя традиционно-монархическую психологию масс как опору, Сталину удалось добиться поставленных целей.

Сталинская индустриализация, если судить по достигнутым результатам, была наиболее успешной попыткой научно-технической модернизации в истории России. В итоге индустриализации СССР становится передовым промышленно развитым государством. За 12 лет (1928 – 1940) годичное производство чугуна возросло в 4 раза, стали в 5 раз, угля – почти в 5 раз, нефти – в 3 раза. По абсолютным показателям промышленного производства СССР переместился с пятого в 1913 г. на второе место в мире в 1937 г., уступая только США. К 1939 г. СССР стал одной из 4 стран мира, способных производить любой вид промышленной продукции. Известный американский исследователь проблем модернизации П. Бергер признавал, что «Советский Союз, безусловно, был индустриальной державой, его экономика добилась устойчивого экономического роста, материальный уровень населения страны медленно, но неуклонно повышался» [1, с. 224]. В короткий срок ранее отстававшая по всем позициям от передовых стран Россия достигла с ними паритета, а в некоторых сферах – лидерства. Подобных результатов модернизации удалось достигнуть с помощью тоталитарной политической системы. С.А. Ланцов считает, что «созданная под вывеской “социализма” общественная система была в некотором смысле “совершенной”. Так, например, тоталитарный политический режим опирался на полностью огосударствленную, командную экономику, из чего проистекала его большая устойчивость по сравнению с правототалитарными режимами фашистского типа. Для определённых экстремальных условий – подготовка к войне или сама война – сталинская модель была даже в какой-то степени идеальной, поскольку позволяла решать грандиозные по объёму задачи в короткие сроки, хотя и очень дорогой ценой» [4, с. 220].

Многие деятели культуры и политические лидеры стран Запада признавали достигнутые И.В. Сталиным успехи. Даже такой непримиримый враг России как У. Черчилль впоследствии так оценил результаты правления Сталина: «Он принял страну с сохой, а оставил её с атомной бомбой». В то же время необходимо отметить, что Запад враждебно относился к успехам модернизации в Советской России. В 20 – 30 гг. Европа не скрывала негативного отношения к нашей стране. В годы Второй мировой войны западные либеральные демократии нуждались в СССР для разгрома гитлеровской Германии, но как только опасность фашизма миновала, Европа вновь перешла к прямой конфронтации. Началась «холодная война», причины которой в одном – Россия стала не просто конкурентоспособна, она во многом обогнала Европу в разных отраслях народного хозяйства, пытаясь стать политическим и экономическим лидером стран незападного мира. Созданный в 1949 г. СЭВ во много перекликался с идеями Всеславянской федерации, высказанной Н.Я. Данилевским, а возникший в ответ на появление НАТО Варшавский договор, по сути, являлся военно-государственным воплощением этой конфедерации. Противостояние времён «холодной войны» ничего общего не имеет с идеологическим противостоянием а-ля «либеральная демократия против коммунистического тоталитаризма». С одной стороны, Запад и тогда, и сейчас мирился с существованием коммунистического Китая, с другой – даже после развала системы СЭВ и ОВД и после гибели Советского Союза НАТО никуда не исчезло, а его антироссийская направленность сегодня очевидна всем. «Холодная война» продолжается до сих пор, но уже в несколько иных формах. Поэтому дело не в коммунизме, дело в России. Царская, коммунистическая или посткоммунистическая Россия всегда враждебно воспринималась Западом, как нечто чуждое и инородное.

Последняя крупная попытка модернизации известна под именем «перестройки». Социальной предпосылкой перестройки явились радикальные сдвиги, которые произошли в составе номенклатурной элиты советского общества в 1970 – 1980-е гг. Облик поколения советской номенклатуры 1970 – 1980- е гг. кардинально отличался от их предшественников. Идейные мотивы, которыми руководствовались в своей деятельности предшествующие поколения, ушли в прошлое, а на первое место вышел прагматизм, а иногда и откровенный карьеризм. Новое поколение советской элиты приобрело откровенно технократический характер. Оно отличалось хорошим образовательным уровнем, знакомством с Западом и его достижениями, были им очарованы. Подобные настроения описал ещё в XIX в. Н.Я. Данилевский: «Но и те, которые, собственно, не могут претендовать на честь принадлежать к Европе, так ослеплены блеском её, что не понимают возможности прогресса вне проложенного ею пути, хотя при сколько-нибудь пристальном взгляде нельзя не видеть, что европейская цивилизация так же одностороння, как и все на свете… политические формы, выработанные одним народом, собственно только для одного этого народа и годятся, но не соглашаются распространить эту мысль и на прочие отправления общественного организма» [2, с. 81]. Интересы верхушки советской номенклатуры и элитарной интеллигенции, тесно связанной с номенклатурой, определили основные направления и характер преобразований в условиях начавшейся в 1985 г. Перестройки. Наиболее оптимальным вариантом для СССР могла стать разновидность «китайского пути» – научно-техническая модернизация при сохранении авторитарной политической системы и политической стабильности. В силу некоторой схожести политической культуры России и Китая можно предположить, что при определённых условиях была возможность модернизации и либерализации экономики при сохранении основ прежнего политического режима. С точки зрения консервативной теории модернизации политическая стабильность (достигнуть которой можно только при сохранении авторитаризма) – непременное условие успешной социально-экономической модернизации. Но возможность китайского варианта не была реализована не только и не столько потому, что у советского руководства отсутствовала чёткая стратегия и программа реформ, сколько потому, что верхушка руководства СССР была «очарована» западной демократией, западным образом жизни, сознательно разрушали не только коммунистическую систему, но и собственную страну.

Реальные интересы советской элиты оказались далеки от «китайского пути». Этому способствовала и смена поколений в советском руководстве. На самый верх вышли представители четвёртого поколения партийной номенклатуры. С одной стороны, многие видные деятели, принадлежавшие к этому поколению, находились под воздействием «либерального марксизма», разделявшего основные, «общечеловеческие» ценности западной либеральной демократии. С другой стороны, они, как и элитарная советская интеллигенция, стремились к стандартам потребления, которые утвердились в западных странах. Именно эти стандарты играли, куда большую роль, чем пресловутые «общечеловеческие» ценности.

Продуманного плана реформ не существовало. Первоначально верх взяла технократическая тенденция, воплотившаяся в «ускорении». Суть этой концепции сводилась к попытке добиться экономического рывка за счет больших инвестиций в машиностроение и административного внедрения новых технологий. С ухудшением экономической ситуации был сделан выбор в пользу политических реформ. М.С. Горбачёв ошибочно решил, что экономические реформы не осуществляются из-за отсутствия политических преобразований. На самом же деле они не осуществлялись из-за отсутствия чёткой программы экономических преобразований. «Осенью 1988 г. был сделан выбор в пользу реформ. Эти реформы, так же как и предшествующие изменения, мало что давали рядовому гражданину, но элитарные круги почувствовали изменения. Сближение с Западом, разрядка международных отношений облегчили контакты с внешним миром, расширили возможности командировок за рубеж в страны со свободно конвертируемой валютой, что особенно ценилось в определённых кругах советского общества. Гласность в первую очередь удовлетворяла потребности интеллигенции, но не способствовала реальному улучшению условий жизни значительной части рядовых советских людей. А половинчатые экономические реформы, которые проводились в 1980-е годы, должны были снять, по замыслу их инициаторов, бремя ответственности за оперативное управление экономикой с партийной номенклатуры. Задуманные М. Горбачёвым и его ближайшим окружением политические реформы также должны были обеспечить их собственные корпоративные интересы» [4, с. 304].

Модернизация политической системы оказалась революционной по своей форме. Советское руководство абсолютно безответственно относилось к возможности революционной (а не эволюционной) по форме модернизации. Столь безответственное отношение можно объяснить тем, что несколько десятилетий предшествующих перестройке (особенно 60 – 70-е гг.) были самыми спокойными и стабильными за всю советскую историю. Политическая элита перестала рассматривать стабильность как особую ценность. В связи с этим возникла пренебрежительная трактовка эпохи стабильности как эпохи «застоя», все отечественное, русское, советское воспринималось как перманентно отсталое, а сложившийся веками особый тип русской национальной психологии презрительно именовался «совковым». Запад всецело поддерживал подобные настроения, предвкушая будущее грандиозное ослабление нашей стране. Вообще в период с 1985 по 2000 год является уникальным в отношениях России и Запада. Никогда ни до, ни после в ходе всей российской истории Запад не был столь «благожелательно» настроен по отношению к нашей стране, столь тесно «сотрудничал» с ней.

В СССР произошла настоящая либеральная революция.

Наиболее активную роль в политических событиях периода перестройки играла интеллигенция, причём не только её элитарные, но и массовые слои. Поведение основной массы советской интеллигенции определялось тем положением, которое она занимала в позднесоветском обществе. К этому времени интеллигенция, став массовым социальным слоем, утратила свое прежнее, относительно привилегированное положение. Теперь она испытывала те же трудности, что и основная часть населения СССР. Однако восприятие этих трудностей и проблем происходило у интеллигенции в более обострённой форме. Дополнительным стимулом роста оппозиционных настроений было то, что с точки зрения интеллигенции власть целенаправленно и сознательно принижала их статус. В условиях ослабления «железного занавеса» интеллигенция сравнивала свое положением с положением лиц интеллектуального труда на Западе, что еще более усиливало её недовольство.

Между либеральной позднесоветской и либеральной российской дореволюционной интеллигенцией много общего. Прежде всего, это выразилось в негативном отношении к политическому режиму, государству и его институтам. Ещё П.Б. Струве отмечал, что «идейной формой русской интеллигенции является её отщепенчество, её отчуждение от государства и враждебность к нему» [8, с. 139]. Это отчуждение и враждебность проявились, прежде всего, в том, что и дореволюционная, и советская либеральная интеллигенция приветствовала и поддерживала любые антиправительственные движения, в том числе и откровенно сепаратистские, и националистические. Усилиями сепаратистов и либеральной интеллигенции государственность была разрушена, но в итоге эту самую интеллигенцию ждали суровые испытания и лишения. В период перестройки либеральная интеллигенция призывала к разрушению «советской империи», как «тоталитарного наследия преступного сталинского режима». Националистические, сепаратистские движения в союзных республиках, выдвигающие не только антисоветские, но и откровенно антирусские лозунги получали всемерную поддержку со стороны «правозащитников» и «прогрессивной общественности» Москвы и Ленинграда. Любая попытка защитить советскую государственность трактовалась как «апология тоталитарного коммунизма», а национальное достоинство русских, как «великодержавный шовинизм», а то и «фашизм». Для тех, кто пытался это сделать, создали специальное клеймо, обладающее ярко негативной окраской – «красно-коричневые».

Если в начале ХХ в. в среде интеллигенции были модными антимонархические настроения, то в конце ХХ в. стали модными антикоммунистические. Результатом откровенно бездумных действий фрондирующей интеллигенции, её утопического понимания политической ситуации в России, реалий традиционной российской политической системы и особенностей российской политической психологии была катастрофа. В начале века в России восторжествовала наиболее радикальная и безжалостная версия марксизма, а в конце того же века столь же радикальная и бесчеловечная версия либерализма. Но если в начале века империю все же удалось сохранить, то в конце века произошёл её распад, который по своим последствиям является крупнейшей для России геополитической катастрофой, последствия которой будут ощущаться ещё ни одно десятилетие.

Итак, взгляды лидеров либерально-антикоммунистической оппозиции отличались крайним утопизмом. Как справедливо отмечает В. Согрин: «Утопизм их заключается в отказе учитывать цивилизационные характеристики России, органический социально-экономический, политический и социокультурный материал российской модернизации. Были проигнорированы социально-психологические настроения и возможности наших соотечественников, особенности их мышления и традиции. Действительно, хотя массы россиян в тот период отвернулись от официальной социалистической идеологии, они отнюдь не избавились от ментальности, для которой характерны уравнительные настроения и представления о социальной справедливости, не приемлющие безраздельного господства рыночного распределения» [6, с. 42].

Либерально настроенные реформаторы выступили за свободные, не ограниченные никаким государственным регулированием экономические отношения. Либеральные политики и либеральная интеллигенция считали, что право частной собственности и свободный рынок, не контролируемые государством являются достаточным источником всех экономических, политических и гражданских прав и свобод. Фактически они провозгласили культ частной собственности и свободного рынка. Эта классическая либеральная идеология, без позднейших социальных дополнений, легла позднее в основу либеральных реформ 1992 г. Но для воплощения в жизнь этой идеологии необходимо было разрушить государственность, так как в любой российской политической системе, будь то самодержавие или

Советская власть, ключевую роль играло именно государство.

Попытки постперестроечной модернизации 90-х гг. ХХ в. были не только плачевны, но и резко отрицательны по своим последствиям. «Многие последующие кризисы посткоммунистического развития современной России проистекали из того, что долгосрочные цели были принесены в жертву краткосрочным расчётам молодых экономистов, не имевших достаточного политического опыта и знаний. Этим молодым экономистам, к числу которых относились Е. Гайдар, Б. Фёдоров, А. Чубайс… Г. Явлинский, и суждено было стать главными представителями либерализма в постсоветской России. Их трактовка либерализма как идеологии характеризовалась крайним примитивизмом… “Новой волне российских либералов, так же как и “прорабам перестройки”, было свойственно игнорирование национальной специфики России и стремление к слепому копированию западного опыта и западных образцов» [4, с. 313]. Автор многих известных работ по политической философии В.Г. Капустин ещё в начале постперестроечной модернизации писал: «В современном российском обществе практически нет ни экономических (развитый конкурентный рынок), ни социальных (влиятельная группа, способная выступить в роли “среднего класса”) ни культурно-политических (значительная и признанная обществом “зона индифферентности” по отношению к существующим идейно-политическим полюсам), ни исторически-психологических (дающая социальную норму традиция суверенитета личности и соответствующий ей тип личности) предпосылок формирования либерализма в западном понимании. Указанное выше говорит. об обречённости попыток импорта либерализма в Россию в западных формах» [3, с. 80].

Весьма иллюзорные взгляды демонстрировали и «прорабы перестройки», и «демократы» и в области внешней политики. «Анализ документов российского “демократического” движения показывает, что для большинства его членов мир представлялся разделённым на две части, противоположные по своим характеристикам: область “демократии” и область “тоталитаризма”. Общество в государствах, которые считались “демократическими” называлось “цивилизованным”, “нормальным”, “западным”, причём эти термины часто употреблялись как синонимы. “Тоталитарное”же общество называлось “диктаторским”, “деспотией” (иногда “восточной деспотией”), “коммунистическим режимом”. Каким же представлялся цивилизованный Запад “демократическим” активистам? Главными его характеристиками, естественно, были “свобода” и “демократия”. Однако он также понимался как место, где люди живут в достатке, политическая система и экономика работают как отлаженный механизм, а иногда даже как место, где люди живут наполненной и счастливой жизнью» [5, с. 105]. Вот эти детские представления и легли в основу внешнеполитического курса Российской Федерации в начале 90-х гг. Основанный на них внешнеполитический курс осуществлялся при полном игнорировании интересов России.

Таким образом, перестройка представляла собой попытку не только социально-экономической, но и политической модернизации по западному образцу. Результатом стал не только полный крах советской экономики, но и крах всей политической системы, гибель государства и последовавшая за ним экономическая, политическая и социальная нестабильность.

Последствия перестройки ещё более были усилены постперестроечной модернизацией 90-х гг. Авантюристские реформы привели экономику России на край гибели, вышвырнули Россию из числа передовых стран мира, переместили её на периферию международных отношений. Вместо так обожаемого отечественными либералами-западниками общества потребления западного типа получился гибрид, основанный на отсталой в техническом отношении экономике, целиком базирующейся на «добывающих» отраслях, и целиком коррумпированном авторитарно-олигархическим режиме.

Модернизация дала отрицательные результаты: распад государства, экономическая катастрофа, самый коррумпированный за всю историю страны авторитарно-олигархический режим Ельцина. Попытка одновременной политической и экономической модернизации потерпела крах. Возможно, она и привела к вестернизации, но только не к модернизации современного российского общества.

В итоге вопрос о модернизации остаётся открытым до сих пор. Исторический опыт позволяет однозначно ответить на поставленный вопрос: возможна ли в принципе безболезненная попытка либерализации политической системы России? Нет, невозможна. Любая попытка политической модернизации (либерализации) приводит к крушению не только политической системы, но и русской государственности, политическому краху, за которым неизбежно следует экономический и социальный хаос. В результате возникает новый диктаторский режим, ещё более жёсткий, чем предыдущий, что является реакцией самой политической системы на либеральные изменения. Так что, любые попытки либерализации по западному образцу обречены на неизбежный крах.

Возможна ли вообще научно-техническая модернизация России, которая не затрагивает основ политической системы? Да, возможна. В истории России есть примеры успешной научно-технической модернизации. При этом необходимо сохранять основы сложившейся политической системы, национальной культуры, не пытаться построить очередной «карточный домик».

Далеко неоднозначно обстоит дело и с вестернизацией. Вестернизация, то есть копирование западных традиций и обычаев, часто представляется неизменным атрибутом модернизации. Но так ли это? Существуют примеры успешной модернизации (например, Китай, Индия), которые проводились без вестернизации. «Ни один из культурно-исторических типов не одарён привилегией бесконечного прогресса и так как каждый народ изживается, то понятно, что результаты, достигнутые последовательными трудами этих пяти или шести цивилизаций, своевременно сменявших одна другую и получивших к тому же сверхъестественный дар христианства, должны были далеко превзойти совершенно уединённые цивилизации, каковы китайская и индийская, хотя бы эти последние и одни равнялись всем им продолжительностью жизни. Вот, мне кажется, самое простое и естественное объяснение западного прогресса и восточного застоя. Однако же и эти уединённые культурно-исторические типы развивали такие стороны жизни, которые не были в той же мере свойственны их более счастливым соперникам, и тем содействовали многосторонности проявлений человеческого духа; в чём, собственно, и заключается прогресс» [2, с. 102]. С другой стороны, неизбежность вестернизации при модернизации внедряется в массовое сознание сторонниками «европоцентристской» теории развития человечества: мол, Запад – это высокоразвитая цивилизация, а все остальные части света перманентно отсталые и должны «дотянуться» до стандартов, принятых на Западе. Однако начало XXI века рисует совершенно другую картину: Старый Свет если и не отжил, то уже отживает своё, а вперёд вырываются государства, принадлежащие к неевропейской цивилизации. Так стоит ли нам в очередной раз перенимать отжившие нормы и традиции в угоду выжившей из ума «старушке-Европе» и сиюминутной политической глупости?

Россия вновь стоит перед выбором. Актуальность модернизации вновь высока. Однако нельзя допустить новой попытки западнически-либеральной вестернизации, той формы «европейниченья», о которой ещё в середине XIX в. писал выдающийся русский мыслитель Н.Я. Данилевский: «Третья форма европейничанья (и притом самая пагубная и вредная) состоит в смотрении на явления внутренней и внешней жизни России с европейской точки зрения и сквозь европейские очки. Этот взгляд, во что бы то ни стало старающийся подводить явления русской жизни под нормы жизни европейской, делая это или бессознательно (вследствие иссякновения самобытного родника русской мысли), или даже сознательно (с тем, чтобы придать этим явлениям почёт и достоинство, которого они были бы будто лишены, если бы не имели европейского характера), произвёл много недоумении и всяческой путаницы в области науки и неисчислимый вред на практике. наши высшие общественные классы, привыкшие жить умственно чуждою жизнью, невольно переносят вычитанные и высмотренные ими европейские идеалы на действительную жизнь, приурочивая их к нашим общественным явлениям, тожественным по названию с европейскими, – названию, данному на основании самой поверхностной аналогии» [2, с. 102].

Список источников и литературы

1. Бергер П. Капиталистическая революция (50 тезисов о процветании, равенстве и свободе). – М., 1994.

2. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Эпоха столкновения цивилизаций. – М., 2014.

3. Капустин Б.Г. Кризис ценностей и шансы российского либерализма // Полис. – 1992. – № 5 – 6.

4. Ланцов С.А. Политическая история России. – СПб., 2009.

5. Лукин А. Представления «демократических» групп о внешнем мире (1985 – 1991 гг.) // Мировая экономика и международные отношения. – 1995. – № 8.

6. Согрин В. Западный либерализм и российские реформы // Свободная мысль. – 1996. – № 1.

7. Сталин И.В. О задачах хозяйственников // Вопросы ленинизма. – М., 1947.