Н. Я. Данилевский о роли народного одеяния в сохранении самобытных основ русской жизни

“Национальное и религиозное самосознание, как система целостного мировоззрения, только начало обретать форму в России в XX веке, когда было безжалостно погашено безбожной революцией. Можно жить, не особенно отдавая себе отчёта в том, для чего и почему мы живём и кто мы такие, но для всякого народа и для всякого человека наступает час, когда необходимость ответить на эти вопросы становится равнозначной вопросу жизни и смерти…” [7, c. 5]

Игумен Дамаскин (Орловский)

Народным формам быта, насильственно перевернутым на иностранный лад, значительное место уделяет Николай Яковлевич Данилевский в труде “Россия и Европа”. Его воззрения на эту проблему прошли испытание временем. Сегодня они могут быть очень полезны в возрождении традиционных ценностей народа России.

В рамках отведенного времени попытаемся раскрыть взгляды Николая Яковлевича на эти вопросы на одном из примеров: о роли народной одежды в русской жизни.

Данилевский исходит из положения, что любой народ устраивает свой быт в соответствии с особенностями, со своим культурно-историческим типом. Психический строй нации формирует свой уклад жизни, внешний образ жизни приводится в соответствие с внутренним устроением.

“Русское народное одеяние, – пишет он, – достаточно прочно и величественно”. В то время, как европейские костюмы, пишет ученый, “совершенно уродливы, как наши сюртуки, фраки, пальто, кафтаны времен Людовика XVI и т.д. или хотя и красивы, но вычурны, и потому только живописны, а не изящны, как костюм испанский, с буфами на руках и ногах, тирольский с остроконечными шапками и разными шнурочками” [1, c. 269].

Он сравнивает разные костюмы на скульптурных изображениях. Вот “Минин стоит в русской одежде на Красной площади в Москве. Иван Сусанин – в Костроме, есть много статуй, изображающих мальчиков и юношей, играющих в бабки или свайку. Одеяние всех этих фигур вполне удовлетворяет всем требованиям искусства. Но, как же уродлива скульптура адмирала Лазарева в Севастополе! Колоссальных размеров, на огромном пьедестале, издали производит поразительный эффект, но стоит рассмотреть подробности фигуры, – её мундирный фрак с фалдочками, панталоны в обтяжку, коротенькие ножны морского кортика, – всё это вызывает неизменную улыбку, хотя скульптор сделал всё мастерски. Уродливость европейской одежды не даёт возможность отразить героическое содержание образа!” [1, c. 270]

Н.Я. Данилевский показал, что искажения на иностранный лад всех форм быта: одежды, устройства домов, домашней утвари, образа жизни, кажутся для многих совершенно несущественными и безразличными. Но при тесной связи внутреннего и внешнего это неверно. Характер одежды и всей бытовой обстановки оказывает важное влияние на объединение подчинённых народностей с народностью государственной.

Он обращает особое внимание на тот факт, что в состав русского государства всегда входили разные народности. Они в массе сохраняют свои национальные черты, но любые личности, поднявшись на простор общей государственной жизни, всегда стремятся перенять обстановку и уклад жизни господствующих классов. Однако в это же время у этих личностей зарождается сожаление о прежней политической самостоятельности их нации, или мечта о её возрождении. Но это последнее не имеет внутренней основы, и при достаточной силе первого оно исчезает. “В старину без всякого насилия разные татарские мурзы, черкесские князья, немецкие выходцы легко обращались в русских дворян” [1, c. 277].

Но после изменения жизненной обстановки дворянства на европейский лад достаточно было лишь принять на себя общеевропейский облик. “А это усиливает отчуждённость, которая более–менее свойственна инородцу, из-за этого-то и порождаются то молодая Грузия, то молодая Армения, а, может быть, народится молодая Мордва, молодая Чувашия, молодая Якутия” [1, c. 278].

Н.Я. Данилевский приходит к выводу, что изменение быта и всего, что связано с этим понятием, ведёт к утрате самобытности в искусстве, т.е. народ не может творить, а значит развиваться.

Пострадали от таких перемен все виды народного искусства: архитектура, ваяние, музыка, живопись.

Разрушительное воздействие претерпела и одежда.

Важно понимать, что в традиционной культуре одежда это не просто защита тела от внешних неблагоприятных воздействий. Она была включена во весь бытовой строй жизни человека и отражала половозрастное, социальное, этническое, профессиональное положение человека.

Известно, что народная одежда, включённая в содержание крестьянских праздников, обрядов и повседневности, как правило, представляется явлением, в котором сосредоточивались мировоззрение и дух народа.

“Детство, юность, зрелость, переход из одной возрастной категории в другую, способы включения человека в систему родственных связей – всё это, как в предыдущих столетиях, так и в начале XX-го века, хотя и в иной форме, продолжало находить отражение в народной одежде” [3, c. 224].

Производство одежды в семье было весьма трудоёмким и занимало много времени и сил, но и носилась такая одежда длительное время. (Лён надо было вырастить, переработать в пряжу, наткать полотна, отбелить его на солнце, обработав щёлоком, и только потом шить рубахи, порты, сарафаны). Особое место занимало украшение одежды, и это, прежде всего, вышивка. По мнению ученых, вышивка содержала в себе различные смыслы, её можно было читать!

Исследователь Н.С. Преображенский описал такой обычай второй половины XIX столетия у жителей округи села Никольское (современный Усть-Кубинский район) Вологодской земли: “На крещенье из ближних и дальних деревень приходили и приезжали девушки–невесты, привозя с собой лучшие наряды. А был их наряд почти весь сделан своими руками. Под низ надевала девушка рубашку с двумя красными полосами, на неё ещё 4–5 рубашек, вышитых самым причудливым образом <…> от низу до груди. На верхнюю рубашку – сарафан, на него 3 или 4 нарядных передника, тоже вышитых, как и рубашки. Поверх всего – овчинную шубу, опушённую мерлушечьим мехом и крытую синим сукном.

После обеда начинался самый ответственный момент смотрин. Девушки рядами становились у церковной ограды. Несколько парней выбирали пожилую бабу и под её предводительством направлялись к разряженным девицам, которые стояли, боясь пошевелиться. Баба подходила к одной из девушек, раздвигала полы шубки и показывала её нарядные передники. Потом поднимала подол сарафана, одну за другой все узорчатые рубахи, до той самой, на подоле которой были 2 полосы. И всё это время поясняла значение узоров” [6, c. 499 – 522].

Данилевский пишет, что “<…>часто случается слышать, что <…> русская женская одежда воспринимается <…> как театральный костюм, <…> не похожий на тот, <…> что носит народ в повседневной жизни. <…> народная одежда это тип, который изменяется, разнообразится, украшается по общественному положению, предназначению, вкусу, щегольству её носящих” [1, c. 273].

Наконец, одежда физиологична. Она не стесняет движений, собранные сзади складки у круглого сарафана утяжеляют спинку, и плечи сами распрямляются. Я видела это на детях. Кроме того, русская женщина, будучи часто беременна, была всегда в свободной одежде, защищающей её и ребёнка от неблагоприятных воздействий.

Народная одежда, даже домашняя, была всегда яркая и красивая. Я предполагаю, что это было отражением внутреннего состояния человека, его радостного восприятия мира. И была, думаю, обратная связь: такая одежда, взывая к эстетическому чувству, создавала внутреннюю радость.

Так как в России существовала разделённость между народом и высшими богатыми слоями общества, русская народная одежда не проникала в жизнь высшего общества. А если бы это произошло, то одежда могла бы изменяться в сторону большего изящества и красоты, используя более тонкие качественные ткани, приёмы шитья и т.д. Например, русские старообрядцы из Южной Америки сохранили национальный костюм. Но женский сарафан и рубаха шьются теперь из тонких искусственных тканей, используется один цвет, поэтому комплекс выглядит как платье. Немного изменился и головной убор шамшура.

Женщина в таком одеянии чувствует себя иначе, чем в современной одежде. Происходит совпадение внешнего и глубинного внутреннего психического строя женской души, возникает гармония, которая благоприятно сказывается и на нравственном, и на физическом состоянии женщины.

Но традиционная культура – как образ жизни, система ценностей, вера, устные традиции, нормы и правила общения и поведения, обычаи, обряды, празднества, претерпела новое разрушительное воздействие революционных преобразований XX века.

“Обращение человека духовного, человека русской народной культуры в человека “цивилизованного” (европейского типа) произошло не само по себе. Историческая память и народная культура в XX веке отбивались с неслыханной до того жестокостью – осуществлялось по сути невиданное и не видимое многими всестороннее уничтожение культур и народов” [4, c. 8]. Авторы книги “Женская сряда” приводят ряд свидетельств борьбы с народными обрядами, праздниками и одеждой. “Сегодня жители рассказывают, как с 1930 по 1980 гг. власть запрещала и разгоняла девичьи посиделки <…> и маслену, святки, народные свадьбы и крестины, запрещала носить понёвы, шушуны и шушпаны (виды одежды). <…> В 30–х годах комсомольцы села Ушинка в один из праздников к концу обедни оцепили церковь. И, когда бабы стали выходить из церкви в своих красивейших срядах, то они силой снимали нагрудники, цупруны, понёвы и сбрасывали их в общий ворох. Содрав со всех баб одежды <…>, облили их керосином и сожгли. (ПЗ (У), 1998). Подобное происходило во многих краях России” [5]. Известны факты преследования женщин, выходивших на работу в сарафанах, им просто не выписывали трудодни.

Научные изыскания по русской народной культуре были свёрнуты и запрещены, а многие музейные вещи были уничтожены или утеряны. Сами исследователи народного быта высланы или отстранены от изучения данной тематики, некоторые были расстреляны. Произошёл разгром школы русского народоведения [4, c. 5].

В современных условиях, когда духовно-нравственные ценностные ориентиры деформированы, введение в повседневную жизнь через здоровую рекламу и моду одежды, выполненной на основе народных традиций, было бы актуально и полезно.

Выводы

Подводя итоги, можем сказать, что история показала и подтвердила справедливость и глубину влияния быта на самосознание народа.

Русский народ всегда отличался своей духовностью, и это определяло строй его жизни. Очень хорошо об этом сказал сщмч. Андроник (Никольский): “Наша народная культура есть исключительно культура духа. Во всём укладе жизни, в обычаях, в душевных исканиях. В народном и даже литературном творчестве непременно есть искание нравственной ценности жизни, отношение к ней именно с этой стороны. Всё прочее, чисто внешнее, имеет уже второстепенный и попутный смысл и значение, обусловливаемое нравственными основаниями, как это и должно быть всюду и всегда <…> Для неё (культуры) и самая жизнь не имеет ценности без ценностей духа, без ценностей нравственных. Только с нравственной стороны расценивается и самая жизнь человека со всеми его поступками и намерениями. Не будет этих нравственных оснований – не будет смысла и в самых высоких и полезных делах человека. Поэтому русский человек, даже испытавший на себе воздействие и нерусской культуры, всё-таки смотрит на жизнь как на приложение к делу жизни нравственных запросов духа. В самой жизни поэтому ищет подвига, как несомненного оправдания и для существования человека на земле” [7, c. 401, 402].

1. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. – М.: Книга, 1991.

2. Домострой. Юности честное зерцало. – М.: Даръ, 2006. – 320 с.

3. Калашникова Н.М. Семиотические функции народного костюма // Музей Традиции. Этничность. XX-XXI вв. Материалы междунар. науч. конф., посвящ. 100-летию Рос. Этн. музея. – СПб.; Кишинёв, 2002.

4. Кутенков П.И. Великорусская женская сряда. – СПб., 2010.

5. Кутенков П.И. Ярга-свастика – знак русской народной культуры. – СПб., 2008.

6. Преображенский Н.С. Баня, игрище, слушанье и шестое января // Современник. – 1864. – № 10.

7. Священномученик Андроник (Никольский; 1870–1918), архиепископ Пермский. Творения. Книга I. Статьи и заметки. – Тверь: Булат, 2004.

Приложение

Рис. 1. Праздничный девичий костюм. Архангельская губерния. Село Нёнокса.
Вторая половина ХIХ века. Коллекция Татьяны Вальковой (г. Москва). Модель – Анастасия Журавлёва.
Фотография Дмитрия Давыдова

Рис. 2. Повседневные женские костюмы. Россия. Олонецкая губерния. Каргопольский уезд.
Конец ХIХ – начало ХХ века. Коллекция Центра “Русские начала” и Фольклорной студии “На Поварской слободе” (г. Москва).
Модели – Анна и Ольга Климовы.
Фотография Дмитрия Давыдова. 2006

Рис. 3. Праздничный женский костюм. Россия. Олонецкая губерния. Каргопольский уезд.
Конец ХVIII – начало ХIХ века. Реплика. Авторы – Татьяна Валькова, Арина Белякова.
Модель – Татьяна Валькова.
Фотография Аллы Соловской. 2007

Рис. 4. Праздничный женский костюм. Россия. Олонецкая губерния. Каргопольский уезд.
Конец ХIХ – начало ХХ века. Реплика. Авторы – Юлия Шипилова, Вера Гончарова.
Модель – Юлия Шипилова.
Фотография Аллы Соловской. 2009

Рис. 5. Праздничный девичий костюм. Город Галич. Начало ХIХ века. Реплика.
Авторы – Юлия Козлова, Ольга Латушкина.
Модель – Юлия Козлова.
Фотография Аллы Соловской. 2007

Рис. 6. Праздничный женский костюм. Россия. Костромская губерния. Город Галич.
Конец ХVIII – начало ХIХ века. Реплика.
Автор и модель – Екатерина Черноок.
Фотография Аллы Соловской. 2007