развития межнациональных коммуникаций в Республике Крым
(г. Симферополь, Россия)
Как читать Н.Я. Данилевского:
How to read N.Ya. Danilevsky:
Если попросить любого человека, интересующегося философией истории, кратко охарактеризовать суть концепции Н.Я. Данилевского, изложенной в его труде “Россия и Европа” [1], то можно будет услышать примерно следующее: “Данилевский обосновал идею о том, что человечество разделено на отдельные цивилизации, которые он называл культурно-историческими типами. Каждая из этих цивилизаций, подобно биологическим организмам, рождается, растет, приходит к расцвету, а затем угасает и умирает. В числе этих культурно-исторических типов Николай Яковлевич называл и славянский тип, олицетворяемый Россией, который находится в стадии роста и приближается к расцвету, в отличие от Европы, где этот расцвет уже пройден и приближается упадок”. Кроме того, почти наверняка с гордостью добавят, что Данилевский предвосхитил Шпенглера или даже скажут, что немецкий философ просто содрал свою знаменитую теорию, изложенную в книге “Закат Европы” [3], у русского ученого.
Так, как правило, воспринимается у нас философско-историческая концепция Данилевского. Но возникает два вопроса. Первый: стоит ли гордиться тем, что у нас опередили Шпенглера? Ведь немецкий философ подарил миру весьма неоднозначную и, прямо скажем, социально опасную философско-историческую концепцию. Второй: как мог человек, русский до мозга костей, увлечься идеей, расчленяющей человечество? Ведь для нашей культуры и ментальности, наоборот, свойственно стремление к целостности, всеобщности, соборности.
Попробуем сопоставить “Закат Европы” и “Россию и Европу”. Двухтомник Шпенглера – это, бесспорно, выдающее произведение. Культурологический анализ высочайшего уровня в нем явно превалирует над философией истории. У Шпенглера, собственно, нет никакой истории, никакого человечества, есть лишь абсолютно обособленные культурные организмы, рождающиеся, живущие по определенному плану и неизбежно умирающие.
Концепция обособленных культурно-исторических типов, доведенная до своей крайности, означает апологию невозможности прогрессивного развития человечества. Концепция культурно-исторических типов в своем завершенном виде – это своеобразная некрофилия, любовь к тому, что неизбежно движется к смерти. У Шпенглера эта порочная страсть явно просматривается.
Восприятие себя как отдельной обособленной цивилизации обеспечивает алиби для пассивности. С одной стороны, все проблемы – мелочи, по сравнению с тысячелетним циклом. С другой, к чему суетиться, если, например, мы итак на подъеме, а наш конкурент – движется к упадку? Но разве Данилевский к такой мысли хотел подвести своих читателей? Любой, кто внимательно читал “Россию и Европу”, понимает, что это не так.
Чтобы понять, что хотел сказать Данилевский в своей книге, необходимо ответить на вопрос: “К какой философской традиции, актуальной во второй половине XIX века, следует отнести его творчество. Только так мы можем понять философский контекст его концепции. Ведь в самой работе прямых философских отсылок практически нет. Во-первых, по причине того, что Николай Яковлевич не был профессиональным философом, во-вторых, из-за стилистической особенности работы (она представляла собой серию публикаций в журнале “Заря”).
В определении философского контекста можно выделить две дихотомии, актуальные для того времени: рационализм и иррационализм, гегельянство и неокантианство (впрочем, неокантианство только зарождалось). Рационален или иррационален Данилевский? Несмотря на обилие биологических аналогий, никакой близости к нарождающейся философии жизни в его творчестве не просматривается. Образ рождающегося, расцветающего и увядающего организма для Николая Яковлевича является объясняющей метафорой, а не онтологическим принципом. Не наблюдается у него и реминисценций по отношению к романтической традиции и творчеству Шопенгауэра. Напротив, лингвистика Данилевского рациональна, за исключением мест, где он поддается геополитическому негодованию, обсуждая идеологические позиции оппонентов. Но этот скорее дань публицистическому жанру.
В отношении гегельянства и неокантианства следует сказать, что мир у Данилевского не делится на природу и культуру, как в неокантианской традиции, мир для него по-гегельянски един. Не просматривается у него и идеи обособления естественных и гуманитарных наук, ставшей методологическим фундаментом неокантианства.
Однако, если обратиться к творчеству Шпенглера, то там мы как раз и обнаружим иррационализм Шопенгауэра и романтиков, а также неокантианскую методологию. Это еще один аргумент в пользу того, что Данилевского нельзя понимать через призму Шпенглера.
Если у Шпенглера история не имеет никакой цели, и собственно истории как процесса нет, то для Данилевского такая цель есть, а, значит, есть и история. И в этом смысле русский мыслитель – явный гегельянец по своим философским предпосылкам. Пи этом надо понимать, что его имплицитное гегельянство не имеет ничего общего с эпигонами Гегеля конца ХХ века, провозглашающими “конец истории”. Дальше мы покажем, что для Николая Яковлевича всемирно-исторический процесс является продолжающейся реальностью.
Данилевский в своей работе прямо говорит о том, что единое человечество существует и у него есть цель, и есть путь движения к этой цели. Этот путь и есть реализация народом, цивилизацией своей самости, своей миссии. А если есть цель, то необходимы и усилия по ее достижению. Можно сколько угодно упиваться собственной цивилизационной исключительностью, но без приложения усилий, без напряженной работы духа никакой полноценной цивилизации не будет.
В шестой главе Николай Яковлевич пишет: “Человечество и народ (нация, племя) относятся друг к другу как родовое понятие к видовому: следовательно, отношения между ними должны вообще те же, какие вообще бывают между родом и видом”. Это вам не плоские и общепонятные биологические аналогии, которыми Данилевский обосновывает отношения между культурно-историческими типами. Это строгая формальная логика. Если народ – это вид, то человечество – это великая общая идея, вне которой народ сам по себе существовать не может. Только такой вывод логически следует из родо-видового отношения между человечеством и отдельным народом.
“Задача человечества состоит не в чем другом, как в проявлении, в разные времена и разными племенами, всех тех сторон, всех тех особенностей направления, которые лежат виртуально (в возможности, in potentia) в идее человечества. Ежели бы, когда человечество совершит весь свой путь или, правильнее, все свои пути, нашелся кто-либо, могущий обозреть все пройденное, все разнообразные типы развития, во всех их фазисах, тот мог бы составить себе понятие об идее, осуществление которой составляло жизнь человечества” – вот как в шестой главе представлял себе Данилевский картину исторического процесса и место в нем отдельных цивилизаций.
В этой же главе Николай Яковлевич говорит о том, что “всечеловеческая цивилизация” – это “идеал, достижимый последовательным или совместным развитием всех культурно-исторических типов, своеобразною деятельностью которых проявляется историческая жизнь человечества в прошедшем, настоящем и будущем”.
Фактически это означает, что любая отдельная цивилизация выполняет свою особую миссию. И если Европа, по мнению Данилевского, представляет собой уходящий культурно-исторический тип, а славянство в лице России – приходящий ей на смену и обладающий более высокими исходными качествами, то значит и должны стоять перед ним более значительные задачи. И только реализуя эти задачи, Россия может стать полноценной цивилизацией.
В этой идее и раскрывается настоящий Данилевский, именно в ней реализуется его русскость и православность, которым должно претить разделение человечества на изолированные единицы. Вспоминая Шпенглера и его симпатии к нацизму, уместно сказать и о том, какому типу религиозной ориентации угодна тотальная разделенность человечества. Это современное неоязычество, которое процветало в нацистской Германии и у которого, к сожалению, появились последователи у нас. Шпенглеровская разделенность – это возвращение в архаику, а идеал Данилевского – это путь в будущее.
Для Николая Яковлевича концепция культурно-исторических типов, осознание Россией себя как самобытной культурной целостности – это лишь инструмент, лишь стартовый пункт на пути осуществления всечеловеческого предназначения.
Именно такое понимание идей Данилевского требует от России осознания своего места в мировом историческом процессе, своей миссии по отношению к миру. И именно в таком качестве она может стать центром притяжения для славянского мира. А попытки отгородиться в самодовольстве культурно-исторической исключительности, построить отношения с окружающим миром на основе конструирования реальных и/или символических границ приведут только к загниванию, поскольку непонимание своей сущности ведет к непониманию своих истинных целей.
Так какие же цели ставил перед собой Николай Яковлевич Данилевский? Мы уже поняли, что не было его целью отгородиться в чувстве самодовольства расцветающего культурно-исторического типа, которому самим проведением уготовано блестящее будущее.
“Россия и Европа” писалась в условиях жесткой политической полемики между западниками и славянофилами, поэтому направленность этой работы в первую очередь полемическая. Это во многом объясняет и некоторую излишнюю эмоциональность текста книги, и определенную слабость в аргументировании идей. Автор явно делал выбор в пользу образности и простоты аргументов, в ущерб научной логической точности.
В этом смысле “Россию и Европу” можно рассматривать как своеобразную политическую технологию создания картины мира, которая должна направить политическую активность в необходимую сторону. Говоря современным языком, Данилевский формирует идентичность России. Политологи знают, что создание идентичности – это залог успеха для движения, партии. В конце концов, строительство национальных государств опиралось, в первую очередь, на конструирование, превращение слабого этнического самосознания в мощную национальную идентичность. Работа Николая Яковлевича может служить хрестоматийным примером такого конструирования.
Прежде чем мы покажем, как он это делал, необходимо кратко рассказать о том, как создается социальная идентичность. Ее формирование проходит в три этапа. Обретение идентичности основывается, во-первых, на выделении в социальном окружении индивида отдельных социальных категорий, типов. Это называется социальной категоризацией. Во-вторых, на приписывании категориям, группам, к которым человек относит себя, в основном положительных качеств, а другим – отрицательных, противопоставляя их своим. Этот второй этап в теории идентичности называется социальным сравнением или социальным творчеством. В результате этого становится возможным третий этап, на котором обретается идентичность как положительная “я-концепция”, совокупность представлений о позитивных качествах группы, к которой принадлежит индивид, и, в основном, отрицательных – к которым он себя не относит.
Теория социальной идентичности была разработана в социальной психологии в 70-е – 80-е годы ХХ века [2, с. 115 – 125]. А вот как это делал Данилевский на сто лет раньше. В третьей главе своей книги он выделяет Россию из Европы, противопоставляя ей Россию и всю славянскую культуру (сама концепция культурно-исторических типов это пример расчленения окружающей действительности на отдельные категории). Россия в представлении Николая Яковлевича “не причастна ни европейскому добру, ни европейскому злу, как же может она принадлежать Европе”; одновременно она являет собой “весьма трудно преодолимое препятствие к развитию и распространению… европейской или германо-романской цивилизации”.
Далее (в восьмой главе) автор принимается за “социальное сравнение” и “социальное творчество”, приписывая России в основном положительные качества, а Европе – в основном отрицательные: “славянские народы самою природою (выделено мной) избавлены от этой насильственности характера, которую народам романо-германским… удается только перемещать из одной формы деятельности в другую”; “Причина догматической разницы между Церквами западною и восточною не имеет иного источника, кроме невежества, господствовавшего на Западе (выделено мной) в первые века средней истории”.
В результате этих построений Н.Я. Данилевским конструируется идентичность России, ярко положительная ее “я-концепция”, имеющая и эмоциональный подтекст (пятнадцатая глава): “Будучи чужда европейскому миру по своему внутреннему складу, будучи, кроме того, слишком сильна и могущественна, чтобы занимать место одного из членов европейской семьи… – Россия не иначе может занять достойное себя и славянства место в истории, как став главой особой, самостоятельной системы государств и служа противовесом Европе во всей ее общности и целости”.
На первый взгляд может показаться, что Данилевский все же во главу угла ставит конструирование границы. Однако эта граница для мыслителя – лишь отправная точка для дальнейшей миссии. Ведь задача России – “занять достойное место в истории”, а не на карте обособленных цивилизаций. Если Россия лишится исторической цели, то она, по мнению Николая Яковлевича “представит миру жалкий образец исторического недоросля в громадных размерах”.
Следуя традиции восхождения Духа, в заключительных строках своей книги Данилевский создает синтез разграничения и мессианского восхождения, согласно которому Россия как культурно-исторический тип не отделена от мировой истории, а вписана в нее, несет свою ответственность за будущее мира: “Главный поток всемирной истории начинается двумя источниками на берегах древнего Нила. Один, небесный, божественный, через Иерусалим, Царьград, достигает в невозмущенной чистоте до Киева и Москвы; другой – земной, человеческий, в свою очередь дробящийся на два главные русла: культуры и политики, течет мимо Афин, Александрии, Рима в страны Европы”.
В заключительной главе Данилевский формулирует цель России: восхождение Духа к новым высотам культуры, создание неразграниченной целостности, синтез всех достижений мировой истории. Мыслитель предрекает, что “славянский культурно-исторический тип в первый раз представит синтезис всех сторон культурной деятельности”. Реально ли достижение такой цели или нет – вопрос не в этом. Главное – это формирование идентичности способной задать новый ритм всемирно-исторического процесса. И именно под таким углом следует читать Данилевского сегодня.
Список литературы
1. Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. – разные издания.
2. Сушков И.Р.Социально-психологическая теория Джона Тернера // Психологический журнал. – 1993. – № 3. – С. 115 – 125.
3. Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Пер. с нем.: В 2-х т. – разные издания.